И не приложу ума дважды, зачем Серчо телескоп сейчас понадобился - ведь не звезды же разглядывать! Но оказывается - не звезды. Серчо, видимо, решил, что рельеф - рельефом, а самому тоже не грех вперед посмотреть, и теперь ворочает трубою так и сяк, разглядывая Орогоччу - название у вахлаков той части гор, что от Красного хребта проходом пресловутым Узким отделена. Это уже не хребет, а просто горная страна, по которой нам вроде бы проложили маршрут. Что название это значит - неизвестно. У вахлаков оно мелькает везде, да и в хрониках принято - вот и решили сунуть его на нашу карту ни к селу ни к городу, язык ломать. Итак, сижу я со Знахарем и насчет ломки языков треплюсь, потом Серчо зовет. Подводит к окуляру - мать честная! Справа и слева по орлу висит, на таких дальностях, что даже в телескоп они выглядят комарами.
      - Я уверен, что такая цепь сейчас висит вдоль всего стыка гор с пустыней, - говорит он. Помолчал, потом добавляет:
      - А что над нами никого - значит, увидел и смылся от греха подальше, а может, просто исчезновением своим дает остальным знак. Надо посмотреть если сейчас и другие уйдут, то это точно.
      Дрон тоже в телескоп посмотрел и гипотезу выдвинул:
      - А эти, горные и-ка, к которым Керит идет, они над Орогоччу тоже властны? Может быть, это их орлы?
      Чисимет отвечает длинной фразой, весь смысл которой можно выразить тремя словами "черт его знает". Серчо отгоняет от телескопа Знахаря и вновь убирает аппарат в контейнер, потом командует:
      - Проверить состояние оборудования, если есть предпосылки для отказов - устранить. На все - до трех четвертей часа, раньше управитесь, вернее, управимся - молодцы будем.
      Молодцы-то мы молодцы, но на все про все уходит около полутора часов, потом десять минут перекур, и дальше двинулись. Пьеро за рычагами, в башне Сергей, а я дремлю на койке - после полудня, видимо, опять мне вести. Вот так и сплю, снятся мне всякие приятные вещи, а потом - это я хорошо помню - снится, как я в детстве сижу верхом на железной бочке, а рядом дружок, тоже в коротких штанишках, колотит по этой бочке молотком с частотой прямо-таки пулеметной. Продираю глаза - в отсеке оживление. Через меня Чисимет перегнулся бесцеремонно и в стеклоблок глядит, а Знахарь в другой уставился, то есть мне дырок для осмотреться не осталось. Это меня раздражает, и приходится пробираться на ЦП, где Дрон с Серчо уже сидят.
      На экране горит следующая живописная картинка: вокруг нас стоят в три кольца мрачного вида вахлаки. Вахлак - он и просто-то существо малосимпатичное, а когда он еще и мрачный, то просто страшно. Волосы в черный цвет крашены, на каждом - черные же фартук-щит кожаный и штаны на помочах. В одной руке копье и в другой руке копье, словом, гвардия. Черный цвет волос - это на Хребте боевая раскраска, и здесь, надо полагать, тоже, хотя про народ Орогоччу у нас мало что известно. Стоим. Потом Сергей говорит:
      - Попробую-ка еще раз, может, не расчухали? - и дает короткую очередь, снарядов в шесть, над головами. Снаряды уходят вдаль и красиво рвутся на противоположном склоне, вздымая в воздух ошметки кустов и осколки камней. Шеренги стоят, не дрогнув, даже выражения интереса не проявляя. Пьеро трогает с места и со скоростью средней резвости божьей коровки идет к вахлакам, опять же не дрогнувшим, пока они не упираются копьями в лобовой щит. Теперь их рожи заполняют весь экран. Мерзкие рожи, честно скажу. Пьеро тормозит и замечает:
      - Похоже они так стоять и будут. А давить их мне не хочется, раз, и не положено, два. Подождать, наверное, лучше.
      - А сколько ждать? - это Сергей из башни. - Месяц, день, год?
      Серчо обращается по трансляции:
      - Чисимет Гишевич, ты вахлаковский язык знаешь лучше, чем Знахарь? тот без лишних разговоров сразу лезет на ЦП, для чего совершается сложная комбинация перемещений, в результате которой он у экрана, а я снова на своей койке и в стеклоблок гляжу. Мне б сейчас на А-картинку глянуть, хотя и так ясно: чтобы вот так стоять, нужно нас всей душой как врагов ненавидеть, как врагов, чья погибель своей жизни дороже. После этой мысли я себя поправляю: не нас, а "его", наш танк они наверняка воспринимают как единое существо, а не курятник на колесах.
      Раздается голос Чисимета - он говорит на внешние динамики, а Знахарь переводит для нас:
      - Кто вы такие и что вам нужно?
      В боковом ряду, который я вижу, небольшое шевеление, головы поворачиваются, как бы ищут, кто, мол, будет говорить. Наконец раздается ответ - динамик мне его чуть ли не в ухо выплескивает, а перевод где-то на заднем плане.
      - Мы - воины Орогоччу, и хотим закрыть тебе путь в наши земли. Мы умеем воевать и с драконами, и с - тут какое-то неясное слово проскакивает, типа "курпури" или "корпури" - так и с тобою тоже справимся. Уходи от нас в свою пустыню, все!
      После этого в переговорах наступает пауза. На ЦП идет совещание - то ли и вправду сыграть роль этакого добродушного бегемотика, который ползет по своим делам, никого не обижая, то ли разъяснить этим героям, что речь идет не о "нем", а о "них". Вариант с бегемотиком отвергается главным образом потому, что при нем снова в закупорке сидеть. Задача объяснить, что к чему, возлагается на Знахаря, Чисимет в своем пристенном наряде на это не годится. Знахарь берет микрофон и говорит:
      - Воины Орогоччу! Перед вами не зверь из пустыни, и даже вообще не зверь. Это просто коробка на колесах, сделанная из железа и дерева людьми, на железном острове живущими. Сейчас я, один из людей, в этой коробке сидящих, вылезу, чтобы говорить глаза в глаза, вылезу без оружия, поэтому кидать в меня копьем или чем иным убийственным пожалуйста не надо.
      Затем с кислой миной на лице Знахарь открывает люк и лезет вверх. Да, неправ я был, когда его трусом считал. Он не просто трус, он смелый трус. Гримаса гримасой, а лезет быстро. После небольшой заминки снаружи слышны пространные уверения в совершеннейшем к вам почтении, а затем такая дипломатия, что у кого как, а у меня мозги набекрень встали. Идет торговля, кто кому сильней не доверяет. На экране ЦП хорошо виден говорящий от имени героев - такой же вахлак, как и прочие, никаких знаков различия на плечах и корон на голове. Видимо, он тоже к парламентским периодам непривычен, так как уже через полчаса блужданий вокруг да около ставит ультиматум: либо мы сажаем к себе внутрь и на крышу столько воинов, сколько поместится, и следуем куда покажут, либо бой до победного конца. Знахарь с понятным любопытством спрашивает: "А куда скажут поедем - куда приедем?" Ответ выражен явно не в духе рыцарских романов, но что-то знакомое в нем есть:
      - Там разберутся. Куда надо, туда и приедем.
      Прежде, чем дать согласие на оккупацию, Серчо издает приказ:
      - Дрон, возьми пистолет, наушник с микрофоном и в клозет, быстро! Шторку задерни.
      Решение, что и говорить, мудрое и логичное, но у всех на лицах ухмылки появляются, даже Чисимет хихикнул - он с этим устройством во время хода по пустыне уже ознакомился. Знахарь по приказу снизу объявляет "миру - да, нет - войне", и через все люки к нам лезут вахлаки, а предводитель опять в толпе затерялся. Сергея из башни прогоняют - запомнили, откуда пушка била, а в жилотсеке немая сцена - вахлаки на Чисимета смотрят, пристенниковская обмундировка им явно что-то нехорошее напоминает, и из этого я делаю заключение, что экскурсии на Красный хребет по меньшей мере до Приозерья на Орогоччу достаточно часты. Изгнанный с рабочего места Сергей предлагает:
      - Чем так тут в тесноте сидеть - пойдем-ка на крышу! Эти стенки за пустыню мне во как надоели!
      Как он говорить начал - так на горло короткое копье нацелилось, затем снова опустилось. Возражений нет, и все наши, кроме Серчо, который за рычагами, и Дрона - он мышью сидит за шторкой - лезут наверх и устраиваются на крыше.
      Идет движение "куда скажут". В общем-то, направление не сильно изменилось, но теперь мы все сильнее и сильнее забираем в сторону гор. Та часть вахлаков, которая не поместилась у нас внутри или на крыше, следует сзади, все больше и больше отставая, но никого из пассажиров это не волнует. Потихоньку вечереет, солнце опускается все ниже и ниже, а места вокруг выглядят все более и более обжитыми: то тропку пересечем, то загон-скотобаза мелькнет вдали, а то и одинокие жилища вахлаковские груда камней как если трубу пополам разрезать да наземь положить, а чем скреплены они - неизвестно. Наконец - уже совсем темно вокруг стало - мы подкатываем к крепости, вернее, укрепленному поселку - с десяток каменных редутов, расставленных по какой-то сложной системе, и на крыше каждого по воину с факелом в руках торчит; видимо, здесь и будут с нами разбираться. Сергей по этому поводу говорит, что "если это снова демократическая республика, то я буду смеяться".
      Ссаживают нас, и под вежливым конвоем ведут в один из бастионов, причем все в гробовом молчании. Наше место заключения - надеюсь, только предварительного - довольно тесный каземат с узким окном, рядом в щель между камнями факел воткнут. Узкая же дверь, которую за нами, судя по звукам, заперли на два засова. У одной стены - вода в бачке и кружка глиняная, у другой - куча травы, веток мелких, листьев и вообще подстилка. По полу поперек проходит канавка, и в ней вода журчит, судя по запаху канализация. Пьеро без лишних слов залегает на кучу и закрывает глаза. Больше его примеру не следует никто - и правильно, потому что через полчаса грохочут засовы, скрипят двери, и свет нашего уже почти погасшего факела высвечивает пятерых вахлаков уже не с копьями, а с мечами, и волосы у них синие. Это означает вроде как полное кому-то подчинение, так Знахарь говорит, и уверяет, что на Красном синеволосых не очень уважают, но боятся безмерно даже сами вахлаки. Один из них на общем языке объявляет, что нас ожидают. Серчо просит оставить здесь Пьеро с Сергеем - с прошлой ночи не спали. Просьба отклоняется - на нас хотят посмотреть на всех.
      - Кто хочет? - ответа нет. Что ж, выходим и направляемся к верхнему строению - видимо, резиденция. В ней бойницы освещены ярко, и поэтому мне удается не вляпаться в канализационный ручей, выходящий из-под ее стены. Перед входом нас обыскивают, у Серчо и Сергея отбирают пистолеты - не как оружие, конечно, а как просто слишком увесистые железяки. С Чисимета снимают меч, с меня - котомку с фотоаппаратом, наушник-микрофон у Пьеро на голове трогать не стали, потом один из стражников оглядел нас, ощупал и с Чисимета напоследок еще и пояс забрал. Сергей без пушки чувствует себя неуютно, а я спокоен - убивать нас прямо тут вряд ли будут, разве что уж очень нахамим, а если будут - так Дрон из танка поддержит.
      Итак, берут нас под микитки и почти вежливо вводят в помещение. Открывается следующая картина: каменный зальчик, в щели в стенах воткнуты десятка два факелов, которые горят на удивление ровно и без копоти. У каждой стены - по десятку вахлаков, и лица у них как обычно мрачные, а волосы белые, насколько это, конечно, возможно. Синеволосые во вторых рядах - то ли это нас так боятся тут, то ли уважение оказывают. Напротив входа - длинная скамья и на ней трое ярко-рыжих стариков - власть местная, видимо. Для нас тоже стоит скамья - значит, разговор ожидается более-менее спокойный.
      Один из рыжеволосых говорит на всеобщем:
      - Садитесь, незванные пришельцы! - тон повелительный, но голосу внушительности недостает по причине свистящего зуба. Но мы садимся без улыбок, демонстрируя осознание высокой чести лицезрения. Начинается разговор, и начинается довольно неприятно. Правый член тройки обвиняет нас последовательно в шпионаже (неизвестно, правда, в пользу кого), в "желании сотворить зло на земле Орогоччу", в использовании для успеха дел своих призраков тьмы и в служении подземному врагу. Потом крайне правый замолкает - но явно лишь потому, что устает, а не потому, что исчерпал все обвинения. Знахарь рядом сидит весьма опечаленный: на побережье любое такое обвинение означает лодку, кувшин воды и морское течение в сторону от берега. По закону кто вернется, тот прощен, только вот не возвращался еще никто. Серчо - он у меня с другой стороны сидит - напротив, спокоен и произносит в ответ:
      - И чем вы это хотите доказать? Не нам, хотя бы самим себе?
      Опять правое крыло идет вперед, повторяя все то же самое, только теперь каждое обвинение привязывается к нашему появлению из пустыни и к нашей самоездящей коробке. Серчо к таким оборотам готов, и пускается в разъяснения. Как просто и в то же время правдоподобно объяснить все наши технические чудеса местному населению, у нас есть куча разработок, для разных рас и разных ситуаций, и, надо сказать, до сих пор они действовали неплохо. И вот толкает речь Серчо уже десятую минуту, когда один из тройки, в середине сидящий, обрывает его на полуфразе:
      - Нам понятно. Что вам нужно?
      - От вас - ничего. Мы хотим пройти вдоль Орогоччу, переправиться через озеро - оно у народов Красного хребта называется Болотистым - и через Мелкогорье выйти в степь.
      Я вздрогнул, да и не только я - все наши, такой радостный хохот раздался. Даже синеволосые у стен и то какие-то звуки издают. Посмеялись с минуту, и снова серьезные лица.
      - Что ж, - говорит левый рыжеволосец. - Вы пройдете через Болотистое озеро и Мелкогорье. Вы пришли без приветствия - и уйдете без прощания. Но если вы задумаете свернуть со своего пути, то больше с вами говорить не будут. Можете забрать у выхода свое оружие и свои железки.
      Это явный намек на "позвольте вам выйти вон", но Серчо непробиваемый мужик - принимается выспрашивать насчет дальнейшего пути, впрочем, недолго это длится - замолчали хозяева, как воды в рот набрали. Пьеро встает, говорит рыжим что-то по-польски, а нам на всеобщем:
      - Пойдем отсюда, спасибо за гостеприимство.
      Эко он несдержан, хотя можно понять - с недосыпу и не то сотворишь.
      Мы забираем у караула свои "железки", и я задумываюсь - показать бы этим властителям, что это такое, а потом вдруг вспоминаю, что при допросе не было даже помянуто про пушку нашу - а ведь эти рыжие наверняка осведомлены о том, как мы ее применяли. Серчо соглашается, что это загадка, но гадать ни о чем не хочет - и так всяких непонятностей хватает, чтоб еще чем-то мозги забивать. Добираемся до танка - время уже позднее, а может, даже раннее следующего дня. В коробке никого нет, и мы наконец выпускаем Дрона из его укрытия. Он злой как черт - столько времени просидеть в не самом удачном месте - и все зря. Завтра - нет, уже точно сегодня, своей дорогой пойдем, все как договаривались, а сворачивать и так не надо, ну а до утра - отбой.
      Проснулся я раньше всех - девять часов времени. У борта вахлаки черноволосые стоят, в небе орел кружит - вроде все как надо. Сел я на ЦП и принялся маршрут до Болотистого озера прикидывать. Получилось - выйдем мы к нему в ночь, часа так в два. Пьеро повезло - Серчо вряд ли с ходу форсировать воду возьмется, хотя кто его знает...
      Я бужу Дрона, жду, пока он очухается да помоется, потом снимаю "звездочку" с холостого режима и трогаюсь вперед, а Дрон в башню лезет. Едем по дороге, через каждые полсотни метров стоят воины - видимо, надзирают за нашим поведением. Попросил я Дрона дать мне активностную картинку, а он обрадовался и без коррекции ее выкинул. Вся полоса помехами забита, да такими мощными, что и не просвечивает ничего, такого я не видал еще! Источник впереди, и источник мощный, а дальность определить не получается. Я подумал-подумал и решил пока никому не говорить, даже Дрону - получилось, что и к лучшему, что он себе на экран ее не вытаскивал. Попытался я с помехами сам справиться, плюнул и решил за дорогой лучше следить. Она виляет - да и как не вилять: то справа, то слева - груды камней, скалы обнаженные, осыпи и прочие прелести горного ландшафта. Вдоль по-прежнему стоят вахлаки, лица у них по-прежнему спокойные и решительные. Когда только собрать их успели, да и кто успел? Та троица в крепости? Опять же непонятно, то ли это власть верховная была, а то ли мелкая сошка. То ли дело Хребет - там все проще. Пяток племен, в каждом вождь и с десяток родовых вождишек, никакой мистики. Правда, про Орогоччу там рассказывают в стиле рассказов Робинзона с десятилетним стажем о милой Англии.
      Полдвенадцатого - просыпается народ. Знахарь с самого начала объявляет, что туда, куда мы едем, ехать не надо, он видел дурной сон и вообще чувствует нехорошее. Серчо, естественно, полез глядеть активность, и полетела ко всем чертям моя конспирация, да еще и втыка получил за нее. Поднял он Сергея - тот покопался, очистил спектр, но меня это не успокоило. Стража вдоль дороги на орла - спутника нашего поглядывает подозрительно, а Знахарь бурчит чего-то под нос в своем уголке обстановка неспокойная.
      Час дня - я торможу около ручья. Вода в нем не заражена, судя по датчику, и на камнях никакой активной гадости нет, надо запастись, пока есть возможность. Ручей, а на той стороне деревушка, штук двадцать этих каменных хибар. Детишки бегают - но на нас ноль внимания, парочка бабуль ну и страхолюдины - прошла, не остановилась. Я знаками показываю ближайшему стражу, что, мол, хочу взять воды из ручья, он кивает - мол, давай, только не задерживаясь. Разворачиваю шланг, ставлю фильтр-насадку, чтобы песка не засосать, и лезу в танк. Там у меня дистанционный пульт лежит - хорошая штука. Выставляешь, что какой кнопке соответствует, и работай откуда угодно; правда, чтобы функции поменять, опять в танк лезть надо.
      Итак, с пультом в руках стою я у ручья. Насоса не слышно, но в прозрачном шланге пузырьки бегут - пошла водичка. Воин-вахлак тоже глядит на шланг - лицо каменное, но глаза обалделые. Чисимет с крыши весело спрашивает что-то насчет "когда поедем", я тоже в ответ кричу, а третий крик слышен из-за ближайшего каменного строения. Этакий рыдающий и одновременно радостный вопль. Появляется из-за строения некто в изношенном... хитоне, так, что ли, сказать - здоровый такой мужик, но весь какой-то усохший, к нам бежит. Добежал, хватает меня за плечи, трясет, стонет по-приозерски что-то сумбурное, только и разобрал я - "возьмите меня с собой, не бросайте здесь". Потом, перемежая судорожными вздохами, излагает свои передряги: был пристенником, попал в плен, долго переходил из рук в руки, пока не очутился здесь в качестве свинопаса и прислуги за все. Держат его здесь исключительно из благодарности - вытащил из этого ручья совсем было потопшего дурня-вахлачонка.
      Чисимет слез с крыши, подошел, подтверждает:
      - Да, я тебя вроде даже знаю. Я только-только тогда у Стены служить начал, а ты там уже пообтертый был. Амгама тебя зовут, да?
      - Да, да, только я уж и имя свое забыл!
      Чисимет идет консультироваться со стражником, а я - с Серчо. С нашим шефом все нормально. Стражник тоже по важности момента снисходит до разговора, и разговора вполне доброжелательного. Призывается хозяйка Амгамы, короткий разговор - и все улажено. Чисимет подходит довольный:
      - Она только рада была. Говорит, что Амгама ее только раздражал, а с работой она и сама управится.
      Амгама на это отвечает:
      - Да если бы только раздражал! У них ведь как - не своего племени значит, вообще на земле не существуешь. Хоть на пороге помри - утром только в сторонку оттащат, чтобы не вонял, и все. Если б не ребятенок, я бы вообще здесь бродил как по пустыне, а стащил бы чего - так убили бы.
      Серчо через динамики призывает нас в танк, и я предупреждаю Амгаму, что сейчас с ним будет говорить самый главный у нас. Наш спасенный пленник с готовностью лезет за мной. Он сейчас в таком радостном шоке, что прилети мы за ним на вертолете - и то не удивился бы. Ему сейчас все равно почему голос из коробки, почему в повозку не впряжен никто - рад, что есть с кем на родном языке перемолвиться.
      Движемся дальше, я танк веду и разговор слушаю. История такая: шесть или даже шесть с половиной лет назад в одном из походов Амгаму взяли в плен - в капкан поймали. У хребтовских вахлаков для пленных есть два варианта - либо почетная смерть от кинжала в бок, либо, если есть необходимость - превращение во вьючное животное с перспективой последующего обмена - приозерцам пленные вахлаки и вовсе ни к чему. Амгаме повезло - необходимость в транспорте у группы, его захватившей, была, и три года он мотался по хребтовским тропам, время от времени переходя от одного племени к другому (кстати, Маршал именно за это и ценит пристенников, побывавших в плену - за знание гор и вахлаковских обычаев). Но судьба Амгамы сложилась не так, как обычно. После всяческих перетасовок он попал в район Узкого прохода, и там его купили для Орогоччу. Кому-то здесь загорелось иметь знатока приморского языка. Еще полтора года обучал Амгама группу из сорока студентов всех цветов волос, а затем ему было объявлено, что он больше не нужен здесь. Идти домой было бы дуростью - без оружия, без дороги, спросить не у кого и не дай бог нарушить какой-нибудь здешний закон. К счастью, случилась эта история со спасением утопающего, и по тому же закону Амгаму взяли работать. Теперь появилась надежда поднакопить еды, вызнать путь и уже так пуститься в дорогу, что он и собирался сделать этой зимой, дабы к Красному выйти в лето.
      - Хотя, - добавляет он, - я бы все равно не дошел.
      Серчо, не дожидаясь расспросов, рассказывает о цели нашего путешествия, кто мы такие, и почему коробка сама едет; Амгама интерес проявляет, но без страха и благоговения. Вот ведь интересно - межозерцы никогда не выражали сильных эмоций по поводу нашей техники, обидно даже. Тому же землегрызу часа три объяснять будешь, устройство покажешь, на песке картинок с десяток нарисуешь - и все равно ветряную мельницу колдовством считать будет. А покажи какому-нибудь рядовому пристеннику магнитофон, обзови микрофон железным ухом, динамик - бумажным ртом, кассету - деревянной запиской, и все нормально будет, вещь как вещь, никакой мистики. Так и здесь получилось: Амгама головой качает, хитростью да искусностью нашей восторгается, и только.
      Повел Серчо Амгаму на крышу - ездить наверху учиться; а я на стражу смотрю - никаких эмоций, мало ли кто там у нас сидит, и я им за это признателен. На стражу налюбовался, и принялся думать, одна любопытная деталь в рассказе у парня проскочила. Такая фраза: "Я, конечно, оружия украсть не мог, здесь за такое убивают, но недавно тут брошенное появилось." Я и так, и сяк про себя ее обсасываю, а потом через микрофон спрашиваю впрямую. Объяснение такое: буквально за день до нас объявилась в Орогоччу банда. Восемь хребтовых вахлаков, четверка орков (я сам их не видал, но говорят мерзкая народность, хуже вахлаков) и три или два "плохих тунгира" - краболовов тут так зовут. Они зашли в какую-то там деревню и нарушили какой-то там закон. Вахлаков как родственников отправили под конвоем за Узкий, а орков и краболовов частью побили, а частью дали убежать. Теперь их оружие лежит, и его никто не берет - не закон, а просто оно считается несчастливым. Вахлаки с Хребта грозили гневом кого-то очень могучего, но здешних этим не прошибешь. Вот так. Я говорю:
      - Уверен, это та компания, с которой мы перед пустыней встречались. Но как они так быстро перебрались - убей бог, не знаю.
      За день до нас - это сколько ж за сутки получается-то, а? Я вспоминаю, как орел краболова таскал на себе, и решаю, что без пернатых не обошлось. А если так, то не один орел тащил, а была эстафета, и очень четко организованная. А раз была организация, значит, был и организатор.
      За всеми этими размышлениями я забываю про рычаги, и нас подкидывает на очередном скальном обломке. На крыше крик - там Серчо Амгаму геройски спас от упадения вниз. Мне сделано предупреждение, а потом команда "Стоп, привал". На крыше собирается весь отряд полностью, и Серчо представляет спавшей смене новобранца, вкратце разъясняет причину его появления.
      - Впредь, - продолжает он, - считать его членом экипажа с ограниченными правами, а как их ограничивать - соображать будем по обстановке, может, и не придется. Да, еще хламиду тебе сменить надо. У нас найдется запасной комплект обмундировки? Сергей, организуй товарищу одежду и потом заодно растолкуй поподробнее наши взгляды на жизнь и на что такое хорошо и что такое плохо, давай.
      Амгама весь сияет. Его ни на мизинец не смущает то, что ползем мы в направлении обратном тому, которое ему нужно, что придется бок о бок жить со странными людьми, быть на положении нижнего чина - он рад, что его снова за человека считают, а это немало.
      Едем дальше. Дрон выспрашивает насчет государственного устройства вахлаков, но Амгама ничего не знает.
      - Мне не рассказывали. Просто предупреждали - нельзя, например, такие-то слова говорить там-то и там-то, закон. Носить надо такую-то одежду, закон. Идти в такое-то время туда-то и делать то-то, приказ. А чей приказ, откуда закон - мне не говорили. А я и не спрашивал, и так за болтливость презирали.
      Сергей забирает Амгаму в жилотсек и начинает свой разговор, а я за дорогой слежу, мне неинтересно. Над нами по-прежнему солнце - к закату направилось, но еще высоко торчит, и орел - строго вертикально сверху. На дороге по-прежнему каждые полсотни метров - вахлак с двумя копьями. Справа горы вверх идут, слева - вниз, но горизонта за ними не видно. Фон местности в норме, но иногда скалы встречаются - чуть ли не живущие существа, такое на них сильное воздействие когда-то было, не меньше второй силы. Я сам дело имел только с магами третьей силы, а про высшие порядки даже и думать не решаюсь. Первой силы у нас в Прибрежье и Межозерье просто нет, а второй всего трое, и по слухам, с ними шутки плохи.
      Дело к вечеру, а к озеру выйдем в середине ночи. Серчо дает руководящее указание - к самой воде не подходить, а встать до утра где-нибудь километрах в двух. А сейчас смена вахт. Я рад - глаза устали, и вообще надоело, лезу сначала в жилотсек, а потом наверх, и устраиваюсь на остатках поворотной платформы. Здесь же Знахарь - весь из себя разлегся и на орла глядит.
      - Не нравится мне все это! И вообще, впереди нам будет очень плохо, а мне хуже всех. Плыли бы вы лучше на своем железном корабле туда, где кольцевые горы и река большая в море впадает. Поднялись бы по реке, а там по степи уже и на коробке этой можно.
      Я не отвечаю этому нытику. Сам же прекрасно знает, что мы около этих кольцевых гор чуть плавбазу не угробили и сами не погробились, когда еще в самом начале экспедиции сунулись туда расследовать, что там за очаг такой активный. Не умели разбирать направленность по спектру и лезли в самые дурные места и там, и на Востоке.
      А небо уже синеть начало. Луна здешняя висит рогами вниз, как всегда в августе. Пора на боковую. В отсеке дневной народ спать готовится Амгама уже пристегнут к бывшей Керитовской койке. Чисимет тряпочкой свой меч протирает. В углу Знахарь поскуливает - он вперед залез и уже успел в очередной раз обвариться чаем. Амгама рассказывает Дрону вполголоса то ли легенду, то ли повесть документальную, я завязки не слыхал, и поэтому для меня она начинается с того, что "Черные послы приходили еще через год, и еще через год". Передавая ответ вахлаков Черным послам, Амгама очень хорошо подражает презрительной невозмутимости народа Орогоччу:
      "...Нет ничего из того, что вы ищете, и если и есть, то вы этого не получите." И сказал на то старший из послов: "Упрямство ваше не принесло вам выгоды. То, что ваша природа дает вам возможность спорить с нами, не станет вашим спасением. Последний раз мы с вами говорим, а потом все будет иначе." И сказал на то правитель: "Угроз мы не боимся, а вы теперь для нас не послы, а чужеземцы ненадобные. И недалеки от того, чтобы врагами стать". И больше не было от вахлаков Северного Орогоччу Черным послам ни одного слова сказано. А через три года из степей пришли первые орки. Они нападали ордами на большие города и шайками на мелкие селения. Гибли они тысячами, но приходили десятками тысяч. И настал конец могуществу Северного Орогоччу. Теперь там нет ни людей, ни жизни. Развалины да южноорковские заставы, а почему они оттуда не уходят, никто не знает.
      Дрон ставит магнитофон на паузу и спрашивает:
      - А когда все это было?
      - Лет тридцать назад, а то и шестьдесят. Мне трудно ответить, ведь это же не мне рассказывали, а я просто слышал.
      Я представил себе жизнь Амгамы среди вахлаков - тоскливо стало, и тоски ради избытия смотрю, свесив голову и искривив шею, как Дрон на историко-политической карте запечатляет рассказку. Если рельеф-карты у нас пестрые, то ИПК - сплошное белое пятно, разве что Озерный Край кое-как закрашен. Серчо вдруг решение поменял:
      - Пьеро, давай лучше прямо к воде подойдем, я думаю, никаких эксцессов со стражей не будет.
      - Ладно, - Пьеро в ответ. - Тут даже не обязательно, чтобы я вел. Мы уже по дну этого озера идем - оно же сохнет - по илу слежавшемуся. Автопилот вполне справится с тем, чтобы регулировщиков наших не задавить.
      Серчо соглашается, и Пьеро, бросив рычаги, лезет к нам и устраивается около стола. Теперь мы делаем километров десять в час, а то и меньше, а до озера сорок кэмэ. Амгама уже храпит, и я тоже хочу спать.
      Просыпаюсь я по привычке середь ночи. Танк стоит, в отсеке - храп дуэтом - Амгама на пару с Серчо, и Сергей из башни подтягивает. Тихонечко шуршит вентиляция, а больше никаких звуков. Лезу на крышу - там холодно, но я сижу и любуюсь на звезды, ищу по привычке Большую Медведицу, и самое интересное, что таки нахожу, только в хвосте у нее звезд больше чем положено, и направлен он в другую сторону. Дорога, по которой мы шли, куда-то делась, танк стоит на квелой траве, пологий склон очень плавно уходит в воду. Озеро не впечатляет - лужа как лужа, только другого берега в темноте не видать, да и днем, наверно, тоже не очень-то разглядишь противоположную сторону. Цикады стрекочут, время от времени сова гукает, и комары вокруг меня вьются, пищат тихонечко. Справа в сторонке огонек горит, а приглядеться - еще пара отсветов, дым из труб, деревня там, видать.
      Спать мне все равно не хочется, и я решаю подготовить коробку к переправе. Для этого надо вытащить из носового багажника четыре понтона, прицепить там, где положено, и компрессор на нагнетание поставить. Этим я занимаюсь, а в деревушке тем временем огоньков все больше зажигается, и мельтешение какое-то, видимо, народ с факелами забегал. Я, конечно, так, на глаз, не могу разобрать, что там у них, и лезу в танк к экранам, отдавив по дороге что-то Пьеро - не стал выяснять, что.