Ингельс сидит потерянный. И не верить нам не может, потому что кое-что видел и сам, и верить страшно. Этакое крушение всего, чему учил! Мук душевных не выдержав, Ингельс встает и деланно-спокойно сообщает, что пошел узнавать, как там с обедом. Мол, разговоры - разговорами, а служба - службой. Правда, равнодушие у него не совсем убедительное, и я подмигиваю Студенту - готов парнишка. Но Студент сам еще не отошел.
      - Послушай, Алек. Ведь то, что я говорил сейчас этому юниору, сам только по ходу дела понял. И это же такие вещи, что все наши представления о ситуации в Средиземье перевернутся...
      - Да, да. Только Херут - это пока меня не волнует. Я бы хотел знать, какой следующий удар будет по нам, по землянам. Если все это затея Белого совета, то до бербазы им тянуться далековато, да и некого им там использовать.
      - Ну, не знаю. Подумаю, может, и соображу.
      Ладно, а пока надо ждать Ингельса с обедом. Но вместо него поднимается к нам Эльмирэн. Он как всегда весел и добродушен.
      - Покушать вам сейчас будет. А пока - хотите со мной наверх прогуляться?
      Студент опять не хочет, а я пройдусь. Еще оборота четыре лестницы, и она без всяких козырьков и люков выходит на плоскую крышу башни - без малейших признаков перил или бортиков. Довольно неприятно на ней, и я стараюсь держаться подальше от краев, а Эльмирэну хоть бы что. Прогуливается, как по лужайке. Вокруг - темно-зеленое море леса, и полоска реки вдали. Над лесом колыхаются два прозрачных дымка, и больше никаких признаков жизни. А вот это непонятно! Откуда-то снизу сюда к нам вспархивают две, нет, три больших сойки, ярко-синих, как специально выкрасили. Крутятся, тарахтят и потом снова исчезают внизу. А Эльмирэн сразу интерес к пейзажу теряет и уходить с крыши собирается. Я спрашиваю:
      - Ну, и что эти птички на хвостах принесли?
      - Что принесли, то и принесли, - и голос какой-то скучный сразу стал. Видать, что-то нехорошее они сообщили. В комнате уже стоит столик с фарфоровой посудой - это неплохо, значит, пока что уважают. Эльмирэн исчез, и вообще никто во время обеда нам со Студентом не мешает, а потом появляется решительный и мрачный Ингельс. Он говорит:
      - Я думал надо всем, что мне сказано. И я теперь знаю, что и как. Поэтому я буду помогать вам, а сам постараюсь раскрыть глаза своим товарищам, которые остались на западе. И мы докажем королю, что он неправ. Теперь слушайте! Я знаю, где в этой башне хранится ваше оружие. Сейчас все эльфы в лесу, и мы сумеем ночью его забрать и уйти. Я знаю пароль, и мы обманем лучников. Сейчас кто-нибудь идите за мной.
      Уходит Студент и через полчаса возвращается, тащит свою винтовку и мой пистолет.
      - Прекрасно. Теперь: Ингельс, делай вид, что все нормально, а мы с тобой, Студент, сейчас по очереди отдохнем, ночь будет тяжелая.
      - А почему ночь? Эльф ночью - боец, а человек ночью - слепец.
      - Именно поэтому. Охрана не должна нас заподозрить в желании тягаться с ней.
      - Понял, - отвечает Студент, и я без лишних слов ложусь на пол, а под голову - три тарелки стопкой, донышком вверх. Все же чувствуется слабость и какая-то подавленность от того "сна", каким нас утихомирил Эльмирэн. Я лежу и, стараясь отключиться от всяких забот, размышляю о разных высоких материях, а потом меняюсь со Студентом - так и тянем до вечера, до красноватой полоски на западе и темноты по остальному небу. Это я вижу в окно, встав на обеденный стол, подвинутый к нему, а гляжу вниз - и вот те на! - вся поляна залита мягким голубоватым светом, похожим на лунный, но сильнее и цвета другого. Исходит он откуда-то из основания башни, и я не могу разглядеть источника. Появляется Ингельс.
      - Все в порядке. Эльфов шестеро, Эльмирэн седьмой. Сейчас начнем.
      Я киваю, Студент берет винтовку, но тут слышны шаги. Дверь открывается, Эльмирэн на пороге. Он взволнован, дышит часто. Кидает удивленный взгляд на наше оружие и быстро говорит:
      - Это вы что, бежать надумали? Великие звезды, как не вовремя! - и кидается к окну, глядит и стонет сквозь зубы. Ладно, стони, ты сам себе выбрал судьбу. Я тихонько вынимаю пистолет и от живота навожу его на Эльмирэна. Студент прыгает и ударом ногой под коленки валит меня на пол, и руку прижимает к себе, теперь дуло направлено ему в подбородок. Я дергаюсь, сначала не поняв, что случилось, а секундой позже слышу его хриплый шепот:
      - Ты что! Так же нельзя!
      Эльмирэн оборачивается на шум и, видимо, ничего не поняв, выбегает на лестницу - на крышу. Студент хватку ослабил, я поднимаюсь на ноги.
      - Ты что, сдурел?! Он же нас увидел, его надо...
      - Алек, он же тебя десять раз мог убить, но не тронул, нельзя так делать - в спину!
      - Им, значит, можно, а нам нельзя?
      - Нет. Пока я тут, я тебе не позволю... не позволю делать подлости эльфам. Я вижу, ты, Алек, слишком привык к гоблинским изверткам и забыл, что такое быть истинным... человеком. Да!
      - Ладно, черт с тобой, что делать прикажете теперь, господин учитель хороших манер?
      Студент ответить не успевает. С крыши раздается сильный голос Эльмирэна, он кричит по-эльфийски:
      - Эгей, стрелки! Собирайтесь и идите к Белому Берегу, я вас догоню. Будьте готовы к встрече уже на полпути!
      Мы все втроем снова взбираемся на многострадальный столик и видим, как шесть фигур сбегаются к центру поляны, а потом цепочкой быстро уходят в лес, в сторону реки. Мимо по лестнице проносится Эльмирэн. Ингельс жалобно кричит:
      - Эльмирэн, а как же я?! Как же мы?!
      - А как хотите. Бежать собрались - пожалуйста, не до вас, совсем не до вас... - и его шаги затихают внизу. Ингельс:
      - Вот тебе и на. Что он там такого увидал?
      - Пойдем да взглянем. Эй, Студент, радуйся, не с кем больше подло поступать.
      На крыше дует ветер, и ничего особо страшного на горизонте нет. Разве что на западе, там, где вода блестела, сейчас какое-то слабенькое красноватое зарево, но это же не лесной пожар! Чего же тут пугаться? Конечно, будь у меня глаза эльфа, я бы разглядел все получше. Внезапно посвист крыльев. Вокруг башни, на уровне крыши, делают пару виражей три сойки - голову заложу, что давешние. Две канули обратно в темноту, а третья с разгону уходит вниз и, по-моему, залетает в одно из окон. А на светлом фоне освещенной поляны появляются новые крылатые тени. Неспешно, уверенно, какой-то хозяйской воздушной походкой проплывают две тяжелых черных птицы - то ли вороны, то ли грачи. Они летят ниже наших ног, и поэтому никто не успевает заметит, откуда на них падают две "наших" синих птицы, они бью заднюю ворону в спину, но та, ловко извернувшись, сохраняет равновесие, а первая, кувыркнувшись в воздухе, исхитряется долбануть одну из соек клювом. Пропали птицы из виду, а мы молчим. Первым высказывает свою мысль Ингельс:
      - Это все неспроста.
      Студент:
      - И не нравится мне это.
      Я:
      - Наше дело маленькое - слинять живее.
      И тут раздается голос, от которого я вздрагиваю и резко оборачиваюсь. Итак, тоненький, приятный, чуть беспомощный и капризный женский голос произносит:
      - Боюсь, Алек, не получится "слинять". Дело серьезное.
      Развернулся я наконец. На лестнице, на предпоследней ступеньке стоит Анлен. Ее я узнаю в любом обличье, а сейчас она особо и не скрывает свое настоящее лицо. Одета в странный серебристый комбинезон, и на поясе четыре ножа. Наша мужская публика в оцепенении, затем Ингельс выдавливает:
      - Добрый вечер, а вы с кем хотите говорить?
      Она улыбается:
      - Что ж вы, рыцари, растерялись? Хотя, конечно, я пришла неожиданно. Пойдемте-ка в комнату, а то на ветру говорить неудобно.
      Идем овечками, разве что не блеем. Нет, Студенту верить нельзя. Я бы сейчас на его месте уже винтовку у плеча держал, а он и не подумал о подвохе. За такое часто расплачиваются. Впрочем, не время сейчас для поучений. Идущий последним Ингельс закрывает дверь и ждет возле нее, а Анлен принимается за разговор:
      - Для меня не знающих - я Анлен, занимаюсь, попросту говоря, шпионством за жизнью в Средних землях или за его пределами. Шпионю в пользу Совета Светлых Сил - так думает совет, но на самом деле подчиняюсь тем, кто выше.
      А кто у нас выше?! Те самые "нулевые" силы, с которыми еще никто из наших не имел дела! Она продолжает:
      - Алека я знаю давно, мы вместе боролись против Друга, и поэтому я сейчас пришла к вам, несмотря на запрет, лежащий на вашем народе.
      Я:
      - Запрет идет от... них?
      - Да, - коротко отвечает гостья, а потом раскидывает по полу скатерть - не скатерть, платок - не платок - где-то метр на метр квадрат воздушной тонкой ткани. - Я сейчас вам кое-что покажу, - говорит Анлен, - а потом и объясню, в чем тут ваше дело теперь будет. Погаси плошку!
      Я не понял, кому это сказано, но я ближний, и задуваю огонек в нашем медном светильнике. Платок в наступившей темноте светится белым пятном, все ярче и ярче, и наконец превращается во что-то типа экрана. Знакомые штучки. Проекцию памяти на окружающих мы давно уже расшифровали, но так и не освоили. Картина первая. Это, несомненно, давнишняя атака Херута на Круглое царство. Время от времени взбухают плотные клубы ядовитого дыма. Пачками лопаются ракеты, остервенело рубятся люди, орки, тролли. Потом бой уплывает на задний план, а прямо перед нами торопливо садится двухвинтовой вертолет, судя по номеру - с Южного форпоста. Из него трое наших выкидывают желтые мешки и осторожно опускают ящики с ракетами для ручных труб. Анлен объясняет:
      - Это была последняя большая драка Херут Гоблина и Круглого Царства, и в ней уртазы обеспечили и связь, и разведку, и транспорт в горячих точках. После этого Арш Ахан отказался от крупных стычек с Круглым, да и у нас поняли, что Круглое Херуту не по зубам.
      Я, кстати, помню это. В тот момент на бербазе шел спор, вступать ли в дело нам, и решено было выждать до предела, но не отказываться. А перед глазами уже уменьшенная до размеров "экрана" знакомая комната у короля. В ней - Он сам, Анлен, злобнющий урх, несколько незнакомых эльфов, хотя нет, хозяина эльфийского леса я знаю. Анлен передает содержание разговора:
      - Здесь было решено уничтожить Круглое царство. Вон тот эльф в красном - это воплощение... имя, конечно, я не скажу, а зовут его все не иначе как Суровый Брат. Он сказал так... - Анлен замолкает, и я слышу чистый и решительный голос: "Для того, чтобы не было в Средиземье того, чего не должно быть, мне придется создать свой инструмент. И да простит мне Единый то, что я воспользуюсь способом его врага, его припасами и местом работы!" Снова смена картины. Глубокое ущелье, стены и дно покрыты примерзшим снегом, остальной покров сдут ветром. В скалах темные щели. Из них медленно выходят полубесплотные призраки и собираются в толпу на дне. Движутся медленно, словно во сне.
      - Это Дальний Север, там в подземельях, где когда-то хозяйничал Бог Черного Ветра, Суровый создал тысячные отряды существ, что в сотню раз страшнее гоблинов и троллей. Их он наделил душами никогда не живших поколений, которые могли появиться, но не появились в этой жизни.
      Другое ущелье. Эти самые "страшные", уже вполне материальные, одновременно и резко то ли делают какие-то упражнения, то ли танцуют. Между ними расхлябанной походкой бродит дохловатого вида орк и что-то то одному, то другому подправляет.
      - А это У Хан, единственный гоблин в этом войске. Он сам плохой боец, но умело действует фигурами дальнего подчинения.
      Ингельс не понял:
      - Что делает?
      - Ах, ну это когда ты своими мыслями, даже настроением направляешь действия кого-либо. Обычно эти "кто-либо" такие же "нерожденные".
      Я замечаю:
      - А мне этот У Хан, кажется, знаком. Это никто иной как Паханенок, и первые уроки он получил у Друга, а дальше его судьба мне неизвестна до сих пор была.
      Я говорю и отвлекаюсь от картин. Возвратить взгляд заставляет очень тихий и очень испуганный вскрик Ингельса. Заснеженная равнина, вдали чернеют горные хребты. Опять те же фигуры, хотя нет, кроме "людей" еще какие-то белого цвета вроде собак появились, и птицы вороноподобные тоже здесь. Стоят и сидят концентрическими кругами, а в центре - кучка мальчиков в драных белых рубашках с остатками золотого шитья и темно-красных штанах. Такую одежду я на Ингельсе когда-то видел. Они связаны по отдельности, а один просто лежит, снег вокруг него ярко-красный, похоже, он истекает кровью, если уже не истек. От толпы зрителей отделяется одна нелюдь и, медленно подойдя к следующему мальчику, резко бьет его открытой ладонью в нос, а другой быстро втыкает в бок что-то вроде короткого ножа. Жертва валится на снег, а убивец стоит и созерцает. Милым голоском Анлен комментирует:
      - Это они учатся смерти. Учатся чувствовать разницу между живым и мертвым. Каждый живой народ они отличают - не только глазами.
      Ингельс:
      - И так они... учились над всеми?
      - Да, а иначе не получилось бы. Кроме уртазов - их достать сложно. Кстати, тебя, Алек, и друга твоего ждала бы та же участь, не реши Эльмирэн по-своему.
      Картина гаснет. Теперь только голос Анлен звучит в темноте:
      - Сейчас это войско сплавлялось по Великой Реке. Оно должно было, не останавливаясь, за месяц дойти от места посадки в лодки до Круглого царства. Но оно остановилось здесь, на берегу Эльфийского леса, и начало высаживаться. Почему - я не знаю, могу только догадываться. Во всей массе только трое обладают своей волей. Это два эльфа и этот У Хан. Эльфы последние из одного исчезнувшего рода, больше всех потерпевшего от всех усобиц. Итак, я повторяю: войско высадилось на берегу и сейчас начинает движение вглубь леса.
      Первым понимает смысл этого Ингельс:
      - Это значит, вместо Круглого царства будет разрушено последнее эльфийское государство?
      - Да, и я не знаю, почему вдруг так случилось.
      Я заявляю:
      - Ну, а мы тут при чем? Сами заварили кашу, сами расхлебывайте. Нам домой надо, пусть этот ваш Суровый Брат сам обуздывает своих детищ, если эльфов спасти хочет!
      Студент цедит:
      - Не торопись, не все еще сказано.
      Анлен:
      - Видишь ли, Алек... Суровый слишком много своей силы вложил в создание и, как бы у вас сказали, в настройку этого войска. И получилось так, что им сейчас реально управляют эти трое, а Суровый сам не может им противостоять - получилось бы, что он борется сам с собою. Поэтому надо лишить его командиров, а без них это будет просто сборище убийц, без цели и без единства. Они ведь даже не могут разговаривать друг с другом! И есть только один способ: отрезать голову гадюке может только тот, кого нелюди не могут почуять как врага, вернее, как жертву. Это вы - ты, Алек, и ты, Студент. Вы сможете пройти через них и сделать это.
      Студент:
      - Я пойду.
      Я:
      - Тоже пойду, чего уж там. Дважды героем буду - но: Анлен, где этот Суровый Брат сейчас?
      - Я не знаю. Боги не так уж часто появляются в этом мире.
      - А ты можешь его привести сюда? Ведь должна же существовать у вас какая-то связь?
      Она колеблется и наконец признается:
      - Да, есть, но я не могу вот так просто...
      - Сможешь. Это мое условие. Ты поняла?
      - Хорошо, я постараюсь, - говорит она холодно.
      Я отвечаю в тон:
      - Я тоже, - пауза, - постараюсь. Но учти, я тебе сейчас плохо верю. Ты должна дать клятву.
      Анлен досадливо машет головой, но говорит торжественно:
      - Клянусь этой землей и этим небом, что сделаю все возможное для встречи Алека с Суровым!
      Теперь можно быть спокойным. Слабое место этих магов и вертящихся вокруг них личностей - это их привязки ко всякого рода клятвам и прочим узловым воздействиям.
      - Ну что, Студент? Пойдем выручать наших гостеприимных хозяев?
      - Да, и не надо над этим издеваться. Лучше узнай, что и как мы должны сделать.
      Анлен пускается в разъяснения. Чтобы нелюди не узрели в нас "объект, подлежащий уничтожению", нельзя ни мыслями, ни даже настроением выдавать свою натуру. То есть - если я буду спать и видеть во сне себя трухлявым пнем с соответствующими переживаниями, то они пройдут мимо даже не споткнувшись. А чем больше я буду их бояться или злиться, тем больше буду похож на тех, кого надо убивать. Инструктаж оканчивается быстро, и вся наша компания покидает верхний этаж башни - теперь уже навсегда, по крайней мере я так надеюсь. Площадка перед башней по-прежнему залита светом, идущим из продолговатых булыжников, вделанных в ее камень браслетным кругом на высоте метра в два. А Ингельса, оказывается, мучают другие вопросы, на фига ему нелюди.
      - Анлен, скажи честно: Херут-Гоблин действительно управляется из Объединенного королевства?
      - Да, мой милый рыцарь. И то, что унглинги так легко одерживают победы в своих первых боях - следствие этого. Король знает, кому какого противника дать. И вообще, Ингельс, - Херут ничто по сравнению с...
      - Значит, правда. Хорошо, я это запомню твердо.
      Все, хватит. Наш путь лежит на запад, в ту сторону, где с башни было видно зарево. Ведет Анлен - и такое впечатление, что то ли под ее ногами дорога образуется, то ли она просто по тропинке без корней и ухабов идет. Да и несмотря на темноту, вроде бы и окружающую обстановку можно различить. Через полчаса ходьбы нас встречает эльф в хоть и зеленом, но никак не маскировочном одеянии и без разговоров пристраивается сбоку нашей цепочки. Лицо у него мрачное, лук в руках, и стрела наложена. Он то озирается по сторонам, то тянет ноздрями воздух, и выглядит это непривычно. Студенту даже смешно, но ухмылка пропадает, когда в один из моментов стрела уходит вверх, и с неба, хрустя по веткам, падает все та же малосимпатичная пичуга. Не знаю, долго ли и далеко ли мы так продвигались (хотя обычно я четко определяю время-расстояние), но когда наконец останавливаемся, усталости почти нету.
      - Дальше нам идти нельзя, - говорит Анлен. - С этого места начинается ваш путь, да будет удача с вами!
      И звонкий хор эльфийских голосов повторяет:
      - Да будет удача с вами!
      Я Студенту выдаю комментарий:
      - Вот так, не будь этой ошибочной высадки, эти светлые ребята только руки бы потирали, глядя, как наших режут, а теперь союзники - не разлить водой.
      - Оставь, Алек. То, что нагромоздили сильные, вина не эльфов и не кого бы то ни было.
      - Ладно, философ. У меня есть один планчик, но я его прокручу чуть попозже. А сейчас - вперед.
      Итак, задача нам предстоит веселая. Не думать ни о том, что эти нелюди враги смертельные, ни о том, что ты себя человеком считаешь. Даже правильней сказать, думать можно, но как можно спокойней и холодней, и все нормально будет. Эти гады нас хоть и увидят, но не почувствуют. Сложно это понять, а Студенту объяснить еще сложнее. Всякие слова из спецтеории приходится припоминать: тут тебе и сведенное психополе, и спектр А-диапазона в сдвинутом масштабе, и комплексное восприятие объектов субъектом низшего порядка материальности. Словом, все, что для здешнего любого жителя, да и в какой-то мере для меня само собой ясно, приходится называть зубодробительными словами. Но парнишка ничего, понял и уже начал настраиваться. Я ему помогаю, а он мне. Уже светает, когда мы вновь трогаемся вперед, лес в росе и туманной мути, на коричнево-серых ветках чуть поблескивают капельки. Идем не прячась по невесть кем натоптанной тропинке сквозь остатки кустов бессмертника и еще каких-то трав, решивших зимовать в стоячем положении. Тишина стоит вокруг удушающая, наверно, дождь недавно был, и все, что вокруг есть, набухло водою. Где-то через час происходит и первая встреча - мимо тяжелой поступью пробегает пара собак каких-то бесцветных, но крупных и зубастых. Их взгляд проскальзывает по нам как по чему-то неживому - и хорошо. Я так вообще запретил себе любые мысли по поводу себя типа "нога болит" или "дышать трудно". Только сухой, спокойный анализ увиденного, и не дай боже эмоций. Совсем светло. Мы со Студентом идем по широкой тропке. Прямо над головой с ветвей деревьев свисают тела эльфов, то ли закинутых туда, то ли сверху сброшенных. Они уже мертвые, и черные вороны сыто каркают на соседних деревьях. Все чаще и чаще попадаются нелюди - то спокойные, то взвинченные, готовые кинуться хоть на белку, если мелькнет близко. Вот к примеру - идут навстречу трое. Одежда вроде как у людей с верховьев, лица тусклые, глаза серые. Быстро идут, пружинисто, копья наготове. Остановились, средний достает из-за пазухи берестяной туесок и осторожно что-то высыпает под ближайшим деревом. Снова идут, снова что-то сыплют. Уже за спиной, удаляются, а нас тропка выводит на поляну, на ней как в муравейнике кишат и двуногие, и четвероногие, и крылатые. Перекрикиваются громкими, протяжными голосами, каждый занят своим, но общее движение направлено к краям поляны. Сзади нас из лесу выволакивают троих изрубленных "двуногих". Волокут за руки по земле, безо всякой гигиены. Бросили, подозвали еще одну нелюдь, вроде никаких отличий нет. Она (или он - кто разберет) начинает быстро сучить руками, и вот уже первый полутруп поднимается на ноги - в прямом смысле слова. Поднялся, встал и стоит, словно и не он только что переломанной куклой валялся на земле. Постепенно я начинаю замечать закономерности в этой каше. Время от времени на восток проходят вооруженные семерки и девятки - пять "человек" и две-четыре "собаки". Вбок, на нашу тропиночку идут по трое, со всякого рода мешочками, корзинками и узелками. А вот на запад я проглянуть не могу, стоит то ли туман, то ли дымка. Я тихо и ровно говорю Студенту:
      - Надо идти на ту сторону. И искать начальников.
      Он медленно кивает. Ох, неприятен путь через поляну! Мимо этих... Трудно сохранять спокойную физию, что внутри, что снаружи, когда знаешь, что в любую секунду можешь стать мишенью, и дернуться не успеешь. Студент, пожалуй, хуже меня держится. Вот одна "собака" вдруг к нему подошла и смотрит с интересом. Я резко выдаю в окружающее пространство отработанную уже картинку орка, и "собака" кидается ко мне, а я уже закрылся, и она мимо проскакивает, а потом одураченно принимается нюхать путаницу жухлой травы у себя под ногами.
      - Уходим, Стьюди, уходим.
      "Собака" остается сзади. Под стеной тумана, оказывается, скрывался другой край поляны. Только деревья как-то странно выглядят, словно каждое уже лет десять гниет стоя. А туманчик-то от них и поднимается, гнилой, сырой да горячий. Идем, и чем глубже в лес, тем деревья трухлявей, а потом только и слышно - то там треск да шорох, то тут. Один из стволов прямо рядом упал и расползся в труху. Чем дальше, тем свободней вокруг, а туман реже. И наконец, когда выбираемся из него, открывается такая картина: голый склон - как я понимаю, недавно бывший лесом - спускается полого вниз, километрах в двух на воде танцуют солнечные зайчики, а само солнце неярко светит в спину. У реки длинная вереница вытащенных на берег лодок, больших и малых, а сверху по течению спускаются еще и еще новые. Пристают ниже уже прибывших, экипажи выгружаются и тянут свой транспорт на сушу. Затем собираются в толпу и следуют вверх по склону. Птицы делают виражи в воздухе и по одной - по две исчезают из виду. Студент сообщает голосом оживающего покойника:
      - Я не знаю, где их начальство, но думаю, здесь, подальше от опасности. Надо посмотреть на кораблях.
      - Все осматривать не будем. Посмотри вправо - там к берегу тащат кабана. А нелюди пока что не ели при нас. Возможно, свинина для главных.
      Кабан - это, конечно, преувеличение. Тощий поросенок с тупым выражением морды, висящий на жерди между двумя "человеками", такого прозвища не заслуживает. Итак, трупик поросенка несут к одному из больших челнов, а мы со Студентом шествуем сзади с крайне незаинтересованным видом. Ноги время от времени вязнут в когда-то древесной крошке, и хотя ветерок задувает неплохо, запах гнилья вокруг очень ощущается. Вместе с продотрядом мы беспрепятственно проходим весь путь до кораблика, который оказывается не так уж и мал - борта высятся над головами еще на полроста. Носильщики цепляют тушку к веревочной петле, а сами по свисающему с борта канату залезают наверх, а меня привлекает другое судно. В его борту, почти на уровне земли, сделана натуральная дверь, она полуоткрыта; по краям еще свежие следы обмазки жиром. Дверка явно не сейчас появилась, а значит, весь корабль был заранее рассчитан на использование на земле. Студент нежно шепчет:
      - Это, наверное, командный пункт. Может быть, зайдем?
      Вместо ответа я подаюсь назад, чтоб из двери сразу не быть увиденным. Легкие шаги, и в проеме появляется добрый молодец, не в пример всему виденному красочный и яркий. И одежда, и даже лицо сияют разнообразными оттенками. Он зевает и обращается в глубь судна на всеобщем языке:
      - Эгей, хватит сидеть на этом месте. Сюда уже никто из дураков не забредет, а до мест работы далеко.
      Из двери голос:
      - Ну и займись этим. А у меня тут дело есть.
      Толстяк делает еще пару шагов из двери и оглядывается. Сначала он проводит глазами по нам спокойно и ведет взор дальше, но вдруг вздергивает головой и вперяется в Студента крайне ошеломленный.
      - А это еще кто? - пытается удивиться он, но нет, дядя! Свое ты уже отудивлялся. Я выхватываю свою пушку и не целясь - благо расстояние детское - вгоняю ему пулю в рот, очень некрасиво получается. Студент с винтовкой наготове кидается в проем, а я напоследок луплю зажигательными по соседним лодкам - пусть разбираются, что за гром при ясном небе. За дверью короткий коридор, тупиковая переборка. Куда? А, вот люк, и я влезаю в просторную каюту, и прижавшийся было к переборке Студент кидается назад и судя по звуку, запирает и защемляет чем-то дверь. А у меня в каюте стол с полусъеденным завтраком, другой - с простыней карты, около него худой и длинный явно человек из Северного Королевства ошеломленно поднимает тяжелый табурет, собираясь швырнуть в меня, но не как во врага, а скорее как во вдруг появившегося неизвестного мелкого, но противного зверька. Прыгаю вбок, и табурет рушит сзади какую-то этажерку. Следующая пуля идет в знакомую птицу, которая размахивает крыльями, но взлететь не может, комната не та. Одной пули, наверное, мало, и в падающую в нее еще трачу две. Из люка лезет Студент, я говорю:
      - Проверь у той стенки! - а сам подскакиваю к худому и сую дуло в нос. - Я уртаз Алек! - кричу ему в ухо. - Кто и где еще на корабле, отвечай живо!
      Пример птички, которая дохло разлеглась на полу, ясен, и худой торопливо бормочет:
      - В соседней каюте У Хан, и наверху двое светлых...
      - Веди, сволочь! Студент, наверх, а ты мне покажи, где У Хан!
      Палец худого указывает на полускрытую за занавеской дверь, и я киваю, а Студент рывком поворачивает вконец оторопелого кащея к себе и рычит по-волчьи: "Веди!" - молодец, Стъюди, я даже не ожидал, что так умеешь!.. Если там, за дверью действительно сидит матерый гоблин, то он наверняка уже изготовился к любым неожиданностям. Разбегаюсь и бью ногой в дверь, она не заперта и распахивается настежь. Я хватаю свободной рукой все ту же табуретку и швыряю в проем - и она напарывается на длинный меч, появившийся справа. Я не жду, пока тот, кто сидит в этой каюте, размахнется заново, и прыгаю вперед, ныряя так, чтобы перехватить руку. Но тот, кто стоял, видимо, решил первым выскочить из двери, и получается так, что он загораживает мне дорогу, а я влетаю ему головой в живот. Вместе катимся по дощатому полу, он поднимается на ноги первым и замахивается мечом - не упустил ведь! Я бью ногой по обломку табуретки, обломок бьет противника под ноги, и теперь уже он валится носом вперед, а я вскакиваю и рукояткой пистолета мечу по затылку, но попадаю в маковку. Волосы пружинят, и орк (конечно же, это орк!) не отключен до конца, поэтому я тут же хватаю ствол другой рукой и принимаюсь за дело, авось не погнется оружие. Орк пытается перекинуть меня через себя, затем всей своей тушей откидывается к стенке. У меня живот расползается по позвоночнику, ребра трещат, но хватки не ослабляю, и наконец гоблин обмякает. Скоренько бью его теперь уже в висок (для верности), а затем вяжу руки-ноги, а тем временем с палубы бухают три выстрела. В моей каюте бедлам, мы покалечили всю обстановку, но лестница в световой люк цела, и я вскарабкиваюсь по ней наверх. На палубе, слева направо: Студент с винтовкой наготове, эльф с простреленной головой, врастяжку лежащий с кинжалом в руке, трясущийся худой, и еще один эльф, злой и красивый. За бортом втихую собирается толпа нелюдей - они почему-то стоят и никаких действий не предпринимают, что меня нервирует. Студент поясняет:
      - Это красавец им запретил. А ему запретил я, и он пока согласен.
      - Хорошо. Эгей, эльф, - я перехожу на эйфель, - ты можешь сделать так, чтобы эта свора убралась и занялась своими делами? Я хочу поговорить с тобою. И учти - очень возможно, что наши интересы совпадут, с малыми поправками. Но для беседы нужна спокойная обстановка.
      Ответ идет без задержки:
      - Хорошо, они не будут ничего делать, пока я не захочу этого или не буду убит. Стэльен, распорядись!
      Стэльен - это худой - поворачивается к борту и начинает выкрикивать незнакомые слова, и толпа под их аккомпанемент принимается рассасываться. Студент опять дает комментарий:
      - Я плохо верю. С этим тоже вроде договорились обо всем хорошо. Даже о том, что сюда их птички скоро троих "пленных" доставят, как уславливались. И на тебе - с ножом кинулся.
      - Ладно, посмотрим. Сейчас давайте-ка все вниз, холодно больно. И смотри, ты, чтоб без подвоха! - Эльф кивает. Веры у меня ему нет, если он и вправду молча и исподтишка может управлять своим войском, то ему ничего не стоит организовать свое освобождение. У меня надежда на то, что он не успеет сделать это до разговора, а там и не захочет. Снова каюта, в углу ворочается орк. Я приглядываюсь - да это точно Паханенок, он и есть, заматеревший, отъевшийся и набравшийся опыта.
      - Итак, - обращаюсь я к эльфу, - сразу о деле. Ты командуешь этим отрядом. Значит, ты сила, подчиненная только тому, кто эти отряды создал. Почему ты пошел не как намечалось против людей Круглого царства, а на эльфов?
      - Это месть. Месть нашего давно ушедшего рода потомкам тех, кто был нашими обидчиками. Конечно, сейчас осталось не больше десятка тех, кто предал нас в Первую Эпоху, а затем, заметая следы предательства, истребил выживших. Но я и мой последний собрат - он лежит там, наверху - не забыли ничего. Теперь мы воздадим за то зло, которое было совершено тысячи лет назад.