- Кого из присутствующих здесь вы узнаете?
      Мужчина указал на Борисова, который тут же протестующе зажестикулировал.
      - При каких обстоятельствах вы познакомились?
      - Мы не знакомы. Но этого человека я видел.
      - Где?
      Мужчина назвал адрес дома, расположенного перпендикулярно к дому Петровой.
      - Когда?
      - Восьмого сентября.
      - Вы не ошибаетесь?
      - Я не могу ошибиться по очень простой причине. Именно в тот день я приехал из командировки и возвращался с вокзала домой. Это можно подтвердить документально.
      - Где находился и что делал опознанный вами гражданин?
      - Он стоял около машины "Жигули" ко мне лицом. Потом открыл дверцу, завел машину и уехал.
      - Какого цвета машина?
      - Белая.
      - Номер?
      - Номера не помню, не обратил внимания.
      - Хорошо. У меня к вам последний вопрос. Почему вы обратили внимание именно на этого гражданина?
      - Вот уж чего не знаю, того не знаю... Просто обратил и все.
      - Понятно. Можете идти.
      Двое других свидетелей - преклонного, так сказать, глубоко пенсионного возраста, вызванные поодиночке, также опознали Борисова, четко назвали номер и цвет его машины.
      Когда из кабинета вышел последний свидетель, Борисов не выдержал, сорвался с места и закричал, размахивая руками едва не под носом у Леонова и Селезнева:
      - Это они, сволочи, все подстроили!.. Они и свидетелей подкупили!.. Это они убили Ольгу!.. Я их, гадов, собственными руками задушу! - и он бросился с кулаками на своих бывших приятелей, и только вмешательство конвоя спасло тех.
      Оказавшись в безопасности, Леонов и Селезнев обрушились, в свою очередь, на Борисова. Послушав их перепалку, Голиков распорядился отпустить Леонова и Селезнева, предварительно извинившись перед ними.
      Впервые за все это время он вспомнил о папиросах и закурил.
      "И все же здесь что-то не так! - ломал он голову, поглядывая на сникшего, раздавленного Борисова. - Неужели возможна такая подтасовка?.. А кто звонил мне домой в тот вечер? Ведь он-то и подбросил мысль о машине... Кому-то выгодно подставить Борисова... Кому? Леонову и Селезневу, больше некому... Но им это зачем?.. Свидетели, похоже, не врут. Да и живут все в одном доме, как раз в том подъезде, против которого и стояла машина... Подкуп - кричал Борисов - да нет, практически исключено... Но почему же машина оказалась рядом с домом Петровой?.. Борисов передал ее кому-то на время? Но тогда зачем ему это скрывать? Угон? Отпадает, Борисов твердит, что сам в это время пользовался ею. С другой стороны, будь он причастен к убийству Петровой - мог бы воспользоваться версией угона, ведь кроме его собственных показаний, что он ездил утром в кафе и в суд, других доказательств нет. Опять все замкнулось!.. Правда, все эти поездки он мог сделать и после убийства. Говорит же о них потому, что хочет создать с их помощью алиби, уверенный, что его машину возле дома Петровой никто не видел. Да и стояла-то она у торца перпендикулярного дома... Да-а-а, если все это подтвердится, тогда равных Борисову артистов еще поискать! Голиков в упор тяжело уставился на сидящего у стены сжавшегося Борисова, словно пытаясь сосредоточенным усилием воли прочесть его мысли. - Нет, поведение Борисова никак не укладывается в образ убийцы!.. Надо основательно проверить его алиби и отправить замки дверей его машины и зажигания на экспертизу, - решил майор и облегченно вздохнул. Второй раз он отказывался предъявить Борисову обвинение в убийстве. Мысли его были уже далеко: - Неплохо бы теперь докопаться, кто стоит за спиной Леонова и Селезнева, точнее - за чьей это широкой спиной они прячутся? Вот потому-то и нельзя отпускать сейчас Борисова. В его же интересах. А тут еще и Чижмин, как назло, не звонит", - едва успел подумать Голиков, как раздался звонок, но это опять был въедливый зуммер внутреннего телефона. Голикова срочно требовал к себе Струков.
      * * *
      - Ты смотри, какая сука пакостная! - были первые слова, которые Селезнев услышал от Леонова после шумных баталий в кабинете Голикова.
      Вот уже более десяти минут они, не сговариваясь, шли в одном направлении. Маршрут был выбран единогласно, если так можно выразиться, поскольку спутники не проронили до этого момента ни слова. Уязвленное самолюбие и еще кое-какие соображения толкали их в одном направлении туда, где можно было найти защиту от предполагаемых неприятностей, - в прокуратуру.
      Леонов шагал твердо, широко, солидно, чуть пригнув крупную голову. Селезнев же, хотя и был примерно такого же роста, суетливо семенил рядом с Дмитрием Степановичем, то отставая на полшага, то забегая вперед.
      - Ничего, парень свое получит! - наконец откликнулся Селезнев. Уверен, не долго ему сидеть на этом месте... Уму непостижимо, как он с таким характером ухитрился до майора дотянуть... Впрочем, люди в его годы в полковниках ходят, - Селезнев едва не налетел на внезапно остановившегося Дмитрия Степановича, который через плечо окинул спутника уничтожающим взглядом.
      - Ты клинический идиот, милейший!.. При чем тут майор?.. Я толкую про этого слизняка, про Борисова... Сам, паскуда, тонет и нас с собой норовит прихватить... Добро хоть, что он промолчал о нашей последней встрече.
      - Это у тебя дома?
      - Именно, батенька... Но в дальнейшем полагаться на его молчание я бы поостерегся... А вот заткнуть бы ему рот каким-нибудь образом, ей-богу, не помешало бы.
      В небольшом и тихом скверике, недалеко от здания, где размещалась прокуратура, Дмитрий Степанович, углядев пустую скамейку, предложил:
      - Присядем. Как говорят в таких случаях, - обсудим создавшееся положение.
      Константин Петрович, оберегая светлые брюки, расстелил носовой платок в крупную клетку и осторожно присел на краешек скамейки. Леонов опустился рядом, закинув ногу за ногу и обхватив колено, и произнес:
      - Не будем темнить, Костя, дела у нас, прямо скажем, хреновые, - он тяжело вздохнул, но лицо его оставалось непроницаемым. - Меня поражает как они сумели так быстро на него выйти!..
      - Этот майор... - начал было Селезнев.
      - Этот майор, - перебил его Леонов, - свое дело знает... Труднее всего, милейший, судить о человеке, когда он на свободе, да к тому же и с прочным положением в обществе. Поди знай, как он поведет себя там, Дмитрий Степанович большим пальцем выразительно показал в сторону, откуда они пришли, а затем оценивающе окинул взглядом Селезнева, который, уразумев намек, таящийся в последней фразе Леонова, невольно поежился и севшим от волнения голосом спросил:
      - Ты допускаешь такую возможность?.. Неужели Николай Иванович и его коллеги ничего не смогут?
      - Забавный ты человек, Костя... Кто и что может гарантировать? Может, ты способен заглянуть в будущее и сообщить, как там дела обстоят?
      - Да что я - ворожея?
      - Вот то-то и оно... Неизвестность всегда пугает, особенно тех, у кого рыльце в пушку, - Леонов покосился на Селезнева и едва заметно улыбнулся. - Поэтому для нас сейчас главное - определить линию поведения, что конкретно предпринять... Уж будь уверен, Борисова они выжмут, как губку... Потому и предлагаю - дела временно прекратить. Всех заинтересованных оповестить по цепочке, - Леонов поднялся со скамейки, зябко передернул плечами. - Смотри-ка, в пиджачке уже холодновато... А с тобой, милейший, договоримся так... Вдвоем нам засвечиваться нет никакого смысла. Так что в прокуратуру пойдешь сам, а вечерком у меня встретимся... Да, чуть не забыл... по телефону все контакты прекратить. И помни - перед Николаем особенно не мельтеши. Нам бояться - просто неприлично. Однако при случае намекни, что неприятности могут коснуться всех. Важно заинтересовать их. Пообещай каждому по годовой зарплате... за помощь.
      - О чем ты говоришь?.. Я же на мели, - жалостливо заскулил Селезнев.
      - Ну и фрукт же ты, батенька!.. Уж мне бы сказки не рассказывал... А в принципе - правильно действуешь! - ни с того ни с сего развеселился Леонов. - Хвалю!.. Врать надо всем одинаково, не то и впросак попасть недолго... Но меня-то провести - не выйдет, Константин Петрович! погрозил он пальцем, смеясь.
      - А зачем давишь на психику?.. Сам понимать должен.
      - Ладно, ладно, не дуйся. Половина с меня!.. И вперед!.. - Дмитрий Степанович легонько подтолкнул Селезнева, и они разошлись в разные стороны.
      * * *
      - Что же это ты, Александр Яковлевич, вытворяешь? - вместо приветствия ядовито спросил Струков. - Может, тебе и плевать на отношение прокуратуры к нам, а мне, представь себе, нет.
      Сухощавый, подтянутый, в новеньких полковничьих погонах, с близко посаженными сверлящими глазами, он воплощал собой священное должностное негодование.
      - Я могу объяснить свое поведение и действия.
      - И это не впервые, - не обращая ни малейшего внимания на слова Голикова, продолжал Струков. - Случай, так сказать, не единичный. Дальше так продолжаться не может!.. Я не требую, в конце концов, от тебя уважения к себе. Ясно, о чем я говорю? - он посмотрел на майора, и тот помимо воли густо покраснел. - Но своими выходками... иначе это и назвать нельзя... ты компрометируешь весь коллектив управления, а этого я никому позволить не могу!.. Ты даже представить не можешь, кто сейчас звонил мне из самой столицы! - полковник зачем-то поправил трубку телефона. - И я вынужден был по твоей милости выслушивать, как школьник, упреки и замечания... Одним словом, товарищ майор, я делаю вам, - он перешел на "вы", - последнее предупреждение. Что же касается сегодняшнего противоправного инцидента напишите на мое имя рапорт, - он достал из ящика стола несколько листов чистой бумаги, протянул их Голикову и жестом показал, чтобы тот садился. Подробно изложите причину вызова Леонова и Селезнева. Надеюсь, вам известны места их работы и должности, - в голосе полковника проскользнула насмешка, но он сейчас же стал серьезен, словно на трибуне собрания. - Не для того государство наделило нас полномочиями, чтобы мы без нужды отрывали людей от выполнения возложенных на них обязанностей. А личные амбиции советую оставить дома.
      Голиков придвинул к себе листы бумаги и начал писать, тщательно взвешивая каждое слово. Писал и думал: "Вот и выяснилось, кто им покровительствует!.. Недурно!.. Но что у них между собой за отношения?.. Однако здорово я их пугнул!.. И часу не прошло, а уже все кнопки нажаты! Фантастика. А впрочем, чему радоваться?.. Против Леонова и Селезнева никаких дел не заведено, и пока неизвестно - будут ли... Объяснения же давать нужно сейчас, в пожарном порядке. На одной интуиции далеко не уедешь, - грустно усмехнулся майор, вполуха внимая нравоучениям полковника. - Борисов определенно что-то знает, но приоткрыть тайну не решается. Скорее всего потому, что сам с ними одной ниточкой связан... И ничего удивительного, винные цеха - золотое дно, всех нужных людей прокормить может!.. Одна надежда на Рязанцева, ну, может, еще на Конюшенко... А полковник-то помалкивает про Никулина!.. Известно, свои ошибки - соринки, а чужие... Плюнуть бы на все, и вместо этого бумагомарания написать рапорт об увольнении. Представляю, как у некоторых лица бы вытянулись... Правда, кое-кто и обрадуется, это уж точно... Ну, нет... С чего бы такое малодушие?.. Есть же Чижмин, Рязанцев, еще хватает честных ребят... Предавать их не годится, - Голиков на мгновение остановился, припоминая, какое сегодня число, и невольно усмехнувшись вот и не верь в приметы! - расписался в конце рапорта и поставил дату тринадцатое сентября. Потом еще раз бегло просмотрел написанное и подал Струкову.
      Полковник подозрительно долго вчитывался в рапорт, словно хотел вызубрить его наизусть, но когда наконец отложил его, то, судя по выражению лица, остался доволен.
      Были у него на то основания. Майор полностью признавал допущенные просчеты и даже готов был принести извинения Леонову и Селезневу. Одного только не знал полковник, что Голиков, едва ли не впервые в жизни, пошел на умышленный обман. Такова уж была ситуация, что все другие пути грозили, в лучшем случае, отстранением его от этого дела.
      - Рад за тебя, Александр Яковлевич! Давно бы так!.. - полковник поощрительно заулыбался. - Согласись, что бросаться на тигров с голыми руками - самоубийство... Кстати, что там у тебя вырисовывается по делу Петровой?.. Убийство? - и, заметив привычный жест майора, шарившего в кармане пиджака, дружески подмигнул:
      - Кури! - и даже откуда-то из-под столешницы вытащил пепельницу.
      - Полной уверенности нет, - майор воспользовался приглашением Струкова и задымил, - но предпосылки к этому уже имеются... Поэтому могут понадобиться и Леонов, и Селезнев, - Голиков сделал умышленную паузу, чтобы проверить, как полковник отнесется к такому заявлению. Реакция последовала немедленно: в его глазах отразились и злость, и возмущение. Но майор, как бы не замечая этого, внутренне посмеиваясь, продолжил: - Они должны хорошо знать Борисова, им довольно часто приходилось сталкиваться по работе. Сейчас не припомню, но кто-то из них, когда зашел разговор о Борисове, характеризовал того как человека вспыльчивого и ревнивого... И вообще, оба они и как свидетели могут принести большую пользу при разборе дела Петровой...
      "Врать - так уж лихо!" - мысленно добавил Голиков.
      Лицо полковника просветлело.
      - Но... это уже в самом крайнем случае, - миролюбиво протянул он. - А лучше бы ты их выбросил из головы. Как говорится, подальше от греха... И не тяни ты с этой Петровой. Пойми, что даже и против самоубийства никто ничего не сможет возразить. Фактов для этого предостаточно.
      ГЛАВА ТРЕТЬЯ
      Старший лейтенант Чижмин метался по управлению в поисках Голикова, которого в кабинете не оказалось. Наконец он перехватил майора на лестничной площадке третьего этажа. Едва сдерживая рвущееся наружу ликование, Чижмин выпалил:
      - Товарищ майор! Докладывает без пяти минут капитан Чижмин, мальчишеская победная улыбка вспыхнула на его лице. - Дело об убийстве Петровой можно считать успешно завершенным! - с победоносным видом он протянул Голикову небольшой пластиковый пакет, сквозь который тускло блестело золото. - Финита ля комедия! - старший лейтенант, хлопнув, сцепил ладони и потряс ими, словно пожимая руку невидимке.
      - Откуда, Лева? - Голиков не торопясь ощупывал, перебирал сквозь пластик серьги, перстень и золотую цепочку с кулоном. Спрашивал машинально, потому что сразу догадался, кому принадлежал "драгметалл".
      Чижмин накрест сложил руки на груди: - Из сейфа глубокоуважаемого товарища, точнее гражданина Борисова.
      - Странно, как это его угораздило? Не мог понадежнее припрятать?.. Или просто выбросить...
      - Жадность фраера сгубила, - вставил Чижмин.
      - Ладно, Лева, идем ко мне, - майор начал подниматься по лестнице. А не слишком ли все аккуратно получается, старший лейтенант?.. Чувствуешь, о чем речь?
      - Да уж догадываюсь, - усмехнулся Чижмин. - Эта версия отработана с самого начала. Больше часа я потратил, пока выяснил, кто еще имел ключ. Пришлось пригласить и нашего специалиста по сейфам.
      - Ну, и что он? - живо обернулся майор.
      - Однозначно - дубликат не использовался. Применяли только оригинал, а он имелся лишь у Борисова... Еще при обыске я изъял у него все ключи, в том числе и от сейфа.
      - Да, уж слишком он был в себе уверен, - задумчиво проговорил майор, пропуская Чижмина в свой кабинет. - Ну, что ж, будущий капитан, поздравляю!.. Ты оказался прав.
      Голиков чувствовал, что говорит неискренне, потому что внутренне не мог смириться с тем, что Борисов оказался убийцей, хотя рассудок и твердил, что теперь его причастность к убийству Петровой неопровержимо доказана.
      Подойдя к столу, майор позвонил дежурному и приказал привести арестованного Борисова. Чижмин порывался уйти, но Голиков жестом остановил его:
      - Проведем перекрестный допрос.
      Борисова ожидали молча. Чижмин мысленно прикидывал вероятные повороты хода допроса и последовательность вопросов, Голиков вынул из сейфа дело Петровой, закурил и начал медленно перелистывать его, хотя и знал почти наизусть.
      Тишину в кабинете прервал стук в дверь - привели Борисова. Его затравленное, опрокинутое лицо вновь вызвало у майора смутное чувство жалости, Интуиция не хотела смириться с фактами.
      Чижмин, памятуя первую встречу с Борисовым, когда он так непозволительно сорвался, помимо воли испытывал легкое злорадство. По его лицу блуждала многозначительная улыбка, пока он в упор рассматривал арестованного.
      - Ну, присаживайтесь, Борисов, - Голиков положил перед ним папиросы. - Вот. Сигарет, к сожалению, я не курю, - и повернулся к Чижмину: - Старший лейтенант, начинайте.
      Чижмин сгорал от нетерпения. Он почему-то был убежден, что именно ему Голиков доверит поставить последнюю точку в протоколе допроса Борисова, где тот будет вынужден признать свою вину. Старший лейтенант поправил очки на переносице и кашлянул, чтобы привлечь к себе внимание.
      - Гражданин Борисов, наверное, причина вашего пребывания здесь для вас больше не тайна? Надеюсь также, что вам хватило времени для разумного анализа вашего положения.
      - Оставьте меня в покое! - взорвался Борисов, раздавив едва прикуренную папиросу в пепельнице. - Мое положение! Товарищ майор, я правильно понял, что имею право не отвечать на вопросы?
      - Именно так, - подтвердил Голиков.
      - В таком случае я хотел бы встретиться с прокурором. Насколько мне известно, вы должны были предъявить мне конкретное обвинение, но кроме пустой болтовни вашего сотрудника я ничего не услышал. Я требую, чтобы мне назвали действительную причину ареста, - Борисов, вспыхнув, быстро сник, прикурил еще одну папиросу, вжался в кресло и, буравя взглядом пол, добавил: - Неужели вы не понимаете, что я... любил ее?.. Как я мог знать, что они...
      - Кто? С кем Петрова встречалась утром? - моментально среагировал Чижмин.
      - Э-э... они... да что толку... ну, они... - забормотал Борисов. - Вы же прекрасно знаете! - его узкое, землистое, с пробивающейся щетиной лицо исказилось.
      - И все же? - Чижмин задавал вопросы, однако Борисов отвечал, глядя на Голикова.
      Внезапно он, хлопнув себя ладонью по затылку, нервно расхохотался.
      - Ха-ха-ха... Какой же я осел!.. Как же я сразу не догадался!.. Да вы их просто выгораживаете. Сколько вам заплатили, майор? - его глаза презрительно сощурились.
      Голиков спокойно выдержал его взгляд, приоткрыл ящик стола и молча высыпал из пакета золотые женские украшения. Словно невидимая тяжесть вдавила Борисова в кресло. Он попытался что-то сказать, но не смог, а лишь беззвучно шевелил губами, казавшимися почти черными на свинцово-бледном лице.
      - Жаль, гражданин Борисов, а я было поверил вам! - Голиков сорвался почти на крик и умолк, стараясь успокоиться. Аргументы в защиту Борисова на глазах рассыпались в прах. - Ответьте мне прямо хотя бы на один вопрос.
      Борисов обреченно смотрел на Голикова.
      - Кто был вашим сообщником?.. Я пока еще склонен верить, что вы не могли убить любимую женщину.
      Борисов упорно молчал, автоматически перебирая золотые вещицы, лежавшие на столе.
      - Отвечайте, черт вас возьми! - рявкнул Голиков. - Это в ваших интересах.
      - Ничего я не скажу, - едва слышно прошептал Борисов, - да и ни к чему это вам... И так наворочено. А Ольгу уже не воскресишь... Все, как всегда, - сильный пожирает слабого, - он тяжело вздохнул и неожиданно коротким взмахом ладони смел все золото со стола. Слабый звук его падения был заглушен грохотом резко отодвинутого Чижминым кресла. Майор жестом приказал старшему лейтенанту оставаться на месте, не мешая Борисову высказаться до конца, но того уже было не удержать. Кипя негодованием, он надвинулся на арестованного:
      - Хорошо сыграно, уважаемый гражданин Иуда!.. Заплатили!.. Ох, и шлепнул бы я сейчас тебя без суда и следствия... и с превеликим удовольствием. Руки только марать... Да такие, как ты, ради собственной шкуры, не то что женщину - родину продадут!.. И откуда их столько набились в партию, выползли на руководящие посты, погоду делают... Закон не для них писан!.. Ну, нет, господа!.. Не все покупается и продается! багровый, то снимая, то надевая очки, Чижмин, не глядя на Голикова, вернулся на место. Майор впервые видел своего подчиненного в таком возбуждении. Однако эта мальчишеская вспышка могла помешать допросу.
      - Гражданин Борисов, вы вправе обжаловать наши действия, но я обязан поставить вас в известность, что все они произведены в соответствии с законом, - сказал он.
      - Даже выходки вашего подчиненного? - бледно улыбнулся Борисов и снова уставился в пол.
      - Я думаю, этот инцидент следует отнести на счет молодости моего коллеги... Не позднее завтрашнего дня вам будет по всей форме предъявлено обвинение, - майор захлопнул папку и, побарабанив по ней пальцами, добавил: - Я учту ваше требование и постараюсь организовать встречу с прокурором... Если у вас возникнет желание что-нибудь сообщить мне, то передайте через дежурного, он будет в курсе дела.
      Борисов молча, с нескрываемым отчуждением выслушал Голикова, потом тяжело поднялся с кресла и понуро поплелся к выходу, где его ожидал вызванный майором конвой.
      - Так-то, Лева, запросто он тебя!
      - Но ведь...
      - Ладно... еще один прокол - и придется отстранить тебя от участия в допросах.
      - Понял... товарищ майор.
      - А теперь - заканчивай бухгалтерию. Подключи следователя прокуратуры. И, главное, как бы ни было сложно, проведи следственный эксперимент. Особенно важно точно воспроизвести момент подвешивания тела на крюк для люстры с учетом... - Голиков на секунду запнулся, - физических данных Борисова, - заметив скептическую улыбку на лице Чижмина, он развел руками. - Ничего не могу с собой поделать. Не верю я, что это Борисов, хоть убей.
      - А факты?
      - Вот-вот, впервые в своей практике не доверяю неопровержимым фактам. Пойми меня правильно, дело здесь не в самолюбии, а в чем-то таком, чего я сам не понимаю, - майор встряхнул головой и потянулся за очередной папиросой.
      * * *
      Прошло больше недели со дня последней встречи Голикова с Борисовым. Она состоялась именно тогда, когда дело Петровой передавалось из прокуратуры в суд. Эта встреча снова поколебала и без того нетвердую веру майора в виновность Борисова. Как он ни пытался избавиться от этого подсознательного чувства, погрузившись в интенсивную работу, оно неотступно преследовало его.
      За минувшие дни Голикову удалось добиться увольнения из органов лейтенанта Карого и отстранения от следственной работы Чалого.
      Много труда и нервной энергии было потрачено на устранение непредвиденно возникшего конфликта с полковником Струковым, который настойчиво стремился ввести Никулина в дело Петровой. Однако ничего из этого не вышло: контакт Борисова с Никулиным никакими фактами и свидетельствами не подтверждался.
      "Сегодня еще только двадцать восьмое сентября, а кажется, что прошла целая вечность... Нелегко далось это дело. Будто полностью поглотило кусок жизни", - с грустью подумал Голиков.
      На город мягко опустился вечер. Лилово затлели, разогреваясь, ртутные фонари, вспыхнули витрины магазинов. Мимо текли пестрым потоком озабоченные, с утомленными лицами горожане. Голиков прохаживался по пешеходной дорожке моста через неширокую речку Боровую, на левом берегу которой за несколько последних лет встали многоэтажные корпуса-близнецы новых микрорайонов.
      "Строим, строим... если судить по рапортам больших начальников, то получается, что уже вот-вот каждая семья получит отдельную квартиру, усмехнулся Голиков. - А вопрос с жильем такой же больной, как и десяток лет назад. И кроме новых торжественных заверений с самых высоких трибун о неуклонном повышении жизненного уровня трудящихся, никаких изменений..."
      Голиков остановился у парапета набережной, вдоль которой тянулась смутно проступающая в сумерках каштановая аллея. Желтые, прихваченные по краям ржавчиной семипалые листья, казалось, излучали успокаивающий свет. Асфальт был густо усеян колючими полусферами коробочек и лаково мерцающими плодами.
      В наливающейся синевой вышине кружили, лениво перекаркиваясь, стайки ворон. В предчувствии зимних холодов птицы возвращались с полей в город, где до самой весны легко было прокормиться у многочисленных мусоросборников.
      Нечасто ему доводилось остаться один на один с природой.
      Загребая опавшую листву, с Голиковым поравнялись двое тощих долговолосых парней. Один сипло, простуженно спросил:
      - Закурить не найдется, папаша?
      - Не найдется, - Голиков смерил их неприязненным взглядом. - Да и курить вам еще рановато.
      - Ну, спасибо, папаша. Только другой раз не суйся с советами, когда не просят, - говоривший презрительно сплюнул.
      Голиков не успел среагировать на дерзость, потому что увидел Марину. Она как раз перебегала дорогу.
      В легком кремовом плаще, с цветной косынкой на шее, с короткой стрижкой, она издали казалась девчонкой, еще вчера выпорхнувшей из десятого класса.
      - Не замерз? - спросила она. - Я же тебе говорила - надень плащ.
      - А, - махнул рукой Голиков, - сойдет... Ты почему опоздала?.. Я, уже начал волноваться... с Мишей сложности?
      - Да нет, я договорилась еще с утра... Соседка взяла над ним шефство.
      - Но я же вижу, ты чем-то огорчена.
      - Прости, Саша мне не хотелось об этом... Ну, на работе задержалась.
      - А все же?
      - Понимаешь, мы беседовали с матерью одного из моих подопечных. Долгий вышел разговор. Она говорит, что просто не в силах удержать сына дома, затягивает улица. Живут в двенадцатиметровой комнате, в коммуналке, а семья из пяти человек... Ему даже уроки негде готовить. Ума не приложу, как им помочь!?
      Голиков кивнул, отметив про себя, как часто совпадает течение их мыслей.
      - Знаешь, Марина... Я могу понять, когда преступник изворачивается на допросе, пытаясь во что бы то ни стало смягчить свою участь. Но когда мать ищет повод снять с себя ответственность за воспитание сына и переложить ее на кого-то... - он улыбнулся, - ну какое же этому может быть оправдание? И дело в конце концов не в жилой площади, а в тех взаимоотношениях, в той среде, в которой человек живет. У меня, у тысяч моих сверстников, детство было еще бесприютней, но вопросы жилья и воспитания никому и в голову не приходило связывать.
      - Это еще что, - печально сказала Марина, - хуже, когда эти, так сказать, родители вообще не замечают собственного чада до тех пор, пока не случится непоправимое. По принципу: пока гром не грянет, мужик не перекрестится... Ну, бог с ним, - она подхватила мужа под руку, - идем... ни слова о работе. Кто знает, когда еще мне удастся тебя в театр вытащить. Ваша милость считает это пустой тратой времени, - она крепко прижалась к его плечу и, заглянув в глаза, ласково засмеялась: - Шучу, шучу...
      - Действительно, пошли - время, - заторопил Голиков.
      Чтобы попасть во дворец культуры, надо было подняться на высокий холм живописной правобережной части города. Туда еще не дотянулся строительный прогресс. Скромные, полные достоинства, творения губернских архитекторов стояли уцелевшими свидетелями былой жизни, где находилось место и красоте, и гармонии, и заботе о прочности быта.
      В просторном фойе, опоясанном классическими колоннами, Голиковы оказались в празднично настроенной толпе поклонников Аркадия Райкина, счастливцев, умудрившихся добыть билеты на вечер великого артиста, впервые посетившего Верхнеозерск.
      Места их оказались в четвертом ряду партера и, коротко взглянув на Голикова, Марина вдруг обиженно поджала губы.
      - Саша, мы так редко позволяем себе что-нибудь. Зато будем все видеть и слышать. Да и разница пустяковая.
      - Я же ничего не сказал! - удивился он.
      - Зато подумал! - Марина рассмеялась, расстегивая верхнюю пуговицу вязаной кофточки.
      - Чего-то ты не договариваешь. Что с тобой?
      - Ну, ты у меня проницательный!
      - Что-то на работе? - спросил Голиков, опускаясь в плюшевое кресло.
      - Будто ты сам никогда не получал выговоров, - пытаясь сохранить улыбку, ответила Марина.
      - Смотря за что.
      - Ну мне, например, влепили за ослабление идейно-воспитательной работы среди несовершеннолетних правонарушителей, - передразнивая кого-то, сообщила она, но голос ее дрогнул, а на глаза вот-вот готовы были навернуться слезы.
      - Что же натворили твои правонарушители? Не посещают культмероприятия? - подмигнул Голиков. Шутка вышла неудачная, и он добавил: - Условились же - ни слова о работе.
      - Сам виноват, ты начал.
      - Ладно... Сдаюсь. Обсудим дома... Раз в жизни оказался в театре, и никакой возможности сосредоточиться...
      Голиков, чтобы разрядить возникшее напряжение, стремился перевести разговор в шутку. Нельзя было, чтобы Марина догадалась, насколько глубоко он обеспокоен этим выговором с казенной формулировкой.
      Еще недавно Конюшенко по-дружески, но настойчиво советовал ему прекратить возню с пищевкусовой фабрикой. И вот теперь, мысленно соединив эти два на первый взгляд разрозненных факта, Голиков пришел к далеко не утешительному выводу - его пристальное внимание к винным цехам кем-то замечено и все действия контролируются.
      Не впервые выходило так, что его нежелание прислушиваться к "своевременным" советам руководства вызывало неприятности: то задерживалось присвоение очередного звания, то негативно оценивалась работа... и, разумеется, сыпались выговоры. "Неужели и Марина теперь окажется в такой ситуации?.." - думал он.
      Чтобы отвлечься от тревожных мыслей, Голиков стал разглядывать публику в зрительном зале. И тут же увидел Безбородько - бывшего, директора крупнейшего в городе универмага. Тот пробирался в поисках своего места во втором ряду.
      Всего один раз майору пришлось столкнуться с этим человеком, но запомнил он его надолго. Тогда из отдела меховых изделий универмага была совершена кража, и работники отдела пытались переложить вину на покупателей. Заведующая секцией, багровая от волнения, закатывая глаза, объясняла:
      - Два часа тому назад дубленки поступили в продажу... Я лично проверяла наличие товара... и вот - нате вам! За час похищено восемь дубленок... Ведь только месяц назад мы погасили недостачу - три тысячи восемьсот... Тогда погорели на норковых шапках. Двоих продавцов с треском выгнали... Теперь у меня работают только трое, но в этих девочках я, как в себе, уверена.