Он знает «все, что происходит под небесным сводом и в недрах земли», и его почитают как того, кто посылает пророчества. Многие из магических заклинаний, адресованных Гермесу, предназначены для того, чтобы извлечь скрытую информацию, причем нередко с помощью бога, который должен явиться во сне»[23].

Многочисленные работы, приписываемые Тоту-Гермесу или связанные с ним, часто отличаются туманностью и многословием. Многие из них заполнены материалом, взятым из разных источников. Многие пересекаются или совпадают с другими религиями, культами, философскими учениями и школами, характерными для александрийского синкретизма. Так, например, известны семнадцать основных диалогов под общим названием Corpus Hermeticum. До нас дошли около сорока отрывков и фрагментов, собранных вместе примерно в 500 году нашей эры и вошедших в «Агиологию» Джона Стобея. Известны также три текста, написанные на коптском языке на папирусе и найденные в 1945 году вместе с другими рукописями в египетской библиотеке Наг-Хаммади. Три других фрагмента дошли до наших дней только в виде цитат у первых христианских теологов. Сохранилось большое количество прикладных работ, например в области астрологии и алхимии. И наконец, есть еще два очень важных труда, написанных позднее. Один из них – это трактат по магии и астрологии «Пикатрикс». Другой, и, вероятно, более известный, называется Tabulasnmragdina, или «Изумрудная скрижаль». Последний труд обычно считался наиболее сжатым и в то же время полным изложением герметической философии.

Герметизм продолжает традиции, диаметрально противоположные афинскому рационализму Аристотеля. Иногда он даже открыто заявляет о своей несовместимости с преобладающим греческим мировоззрением и обращается к тайнам Древнего Египта. В шестнадцатом диалоге Corpus Hernieticum, к примеру, Тот-Гермес заявляет, что смысл его работы

В учении герметиков, как в иврите и более поздней Каббале, звуки, слова и даже отдельные буквы могут выступать эквивалентом ячеек памяти, хранилищем, заряженным божественной или магической силой – подобно тому как аккумулятор заряжается электрической энергией.

В целом герметизм представляет собой мистическую традицию, мистическое учение, мистический образ мысли. Подобно другим подобным традициям, учениям и мировоззрениям, он отрицает упрощенную и слепую веру. Он отрицает систематизированные догмы, необходимость интерпретаций и полномочия священнослужителей. Он также отказывается признать рациональный разум основным средством познания и главным арбитром реальности. Вместо этого герметизм подчеркивает и превозносит мистический, или сверхчувственный, опыт – прямое и непосредственное постижение божественного, прямое познание абсолюта.

В терминологии синкретистов из Александрии такое непосредственное познание обозначалось словом «гнозис». Это привело к путанице в понятиях, которая существовала многие столетия и проявляется даже сегодня. Из-за этой неразберихи герметизм часто путают с учением, которое носит общее название «гностицизма. Слово «гнозис» просто означает прямое знание. В этом смысле ориентацию герметизма действительно можно считать гностической. Однако это относится и ко многим другим культам, сектам, философским учениям и школам Александрии того времени. Так, например, многие формы индуизма, буддизма и особенно даосизма можно считать «гностическими». То же самое относится к определенным направлениям христианства, иудаизма, а впоследствии и ислама.

Однако так случилось, что термин «гностический» в мире александрийского синкретизма наиболее часто использовался философскими школами, которые были по своей сути дуалистическими. Само слово «дуализм» предполагает наличие противоречия, а часто и конфликта между двумя несовместимыми иерархиями ценностей, двумя диаметрально противоположными реальностями. В дуализме определенные аспекты, или свойства, реальности ставятся выше остальных. Другие же аспекты действительности отвергаются как фальшивые, низшие или порочные. Таковы, например, различия между душой и телом, между духом и «низменной природой». По своей сущности христианство тоже является дуалистическим.

В мире александрийского синкретизма термин «гнозис» чаще всего употреблялся дуалистическими сектами, которые проводили четкое разграничение между душой и материальным миром. Материя считалась по природе своей греховной. Вся вселенная, весь ощущаемый нами мир считался творением какого-то низшего по рангу и злого бога. Следовательно, материя и все живые существа должны возвыситься, чтобы достичь единения с великим и истинным богом, который ведает чистым духом, и именно это единение обозначалось термином «гнозис». Именно такого направления мысли придерживались дуалистские секты Александрии. Их мировоззрение, возможно, ориентировалось на сходный дуализм персидских зороастрийцев. Впоследствии это учение вновь возродилось в Персии усилиями Мани и получило название манихейства. Еще раз оно возродится в Европе в средневековой ереси богомилов и катар[25].

Слово «гностицизм» стало ассоциироваться с дуалистскими сектами Александрии просто потому, что они часто использовали этот термин. Такая связь хотя и была ошибочной, но сохранилась надолго, и для многих людей термины «дуализм» и «гностицизм» являются синонимами. Это не последний случай в истории, когда слово, имеющее множество значений, используется группой, имеющей специфические интересы, и приобретает вследствие этого гораздо более ограниченное и гораздо более конкретное значение. Достаточно вспомнить слово «демократия», которым щеголяют современные тоталитарные режимы, как левые, так и правые. Можно привести слово «гей», которое узурпировали представители гомосексуалистов. Если ассоциация, превалирующая в наши дни, сохранится, то будущие поколения – ошибочно и вопреки замыслу самого Йетса – будут воспринимать поэму «Ляпис Лазули» как гимн гомосексуализму. Точно таким же образом гностицизм приравняли к дуализму. В результате многие будущие комментаторы, встречаясь в учении герметизма с упоминанием о «гнозисе», делали вывод о том, что герметизм является дуалистическим – или что в текст вкралась ошибка и что это учение никоим образом не может быть «гностическим».

В сущности, дуалистические секты разделяли реальный мир на две части. Одну часть реальности они объявляли греховной и отвергали ее. Для них «гнозис» представлял собой возвышение материального создания и постижение им чистого духа – или слияние с этим духом. В этом процессе отбрасывалось все то, что делает человека человеком.

Дня герметиков же, наоборот, мир был единым. Реальность во всех ее проявлениях принималась как единственная всепроникающая и всеохватывающая сущность, как единое целое, в котором любое раздвоение, любые различия между телом и душой, между материей и духом были приспособлены друг к другу и гармонически интегрированы. Все имело свою ценность. Все было объединено в грандиозном плане мироздания. Даже зло, обнаруженное и признанное таковым, занимало положенное место в этом всеобщем плане. В «Фаусте» Гете Мефистофель не без едкой самоиронии представляет себя как «часть силы той, что без числа творит добро, всему желая зла», исполняя предначертанную ему роль в моральной и космической драме жизни. Это чисто герметический подход. Для герметика в отличие от дуалиста «гнозис» включает в себя непосредственное постижение мировой гармонии и слияние с ней.

В силу этой гармонии все связано со всем посредством сети перекрестных взаимоотношений. Такие связи основаны на принципе аналогии. Одни сущности повторяют и отражают другие, соотносятся с ними. Реальность представляет собой находящуюся в непрерывном движении живую паутину аналогий. Эти аналогии подобны нотам или музыкальным аккордам, повторяющимся в любых новых комбинациях и перестановках и составляющим единую грандиозную симфонию. Их можно также сравнить с множеством цветных нитей, которые переплетаются друг с другом и создают сплошное полотно ткани или ковра. В соответствии с «Изумрудной скрижалью» «нижнее происходит из верхнего, а верхнее из нижнего – это и есть чудо Единства»[26]. В более известном переводе фраза звучит так: «То, что находится внизу, аналогично тому, что находится вверху, а то, что находится вверху, аналогично тому, что находится внизу»[27]. Это утверждение часто сокращается до совсем простой формулы: «что внизу, то и наверху».

«Изумрудная скрижаль» идет еще дальше по пути усложнения, утверждая, что «структура микрокосма соответствует структуре макрокосма»[28]. Другими словами, большое является отражением малого, а малое большого. Структура атома отражает строение Солнечной системы, а строение Солнечной системы отражает структуру атома. Человек является отражением космоса и наоборот. Тот же принцип распространяется, если так можно выразиться, и на горизонтальные связи. Мир внутри объекта и мир снаружи являются отражением друг друга. Мир, заключенный внутри человеческого сознания, является отражением внешнего мира, который может рассматриваться как «сознание» живой и разумной всеобщей сущности – или, если вам больше по вкусу этот термин, Бога, который согласно иудаистско-христианской традиции «создал человека по своему образу и подобию».

Для герметиков аналогии, соединяющие различные слои реальности, лучше всего описывались в виде символов. Так, например, взаимосвязь между микрокосмом и макрокосмом традиционно обозначалась известной «соломоновой печатью» – шестиконечной звездой, составленной из двух пересекающихся треугольников, причем у одного из них вершина направлена вверх, а у другого вниз. Эти символы были не просто удобными сокращениями. Они играли роль звуков, букв и слов в языках египтян и иудеев – ячеек памяти для хранения силы, батарей, накапливающих скрытую энергию. Эти символы, часто называемые «печатями» или «сигнатурами», воспринимались как стежки на ткани реальности, как плетение, скрепляющее эту ткань. Таким образом, реальность представляла собой, как утверждал Шарль Бодлер два тысячелетия спустя, «лес символов». Более того, эти символы можно особым образом «активировать». Символами можно манипулировать, как молекулами в химии, чтобы составлять новые смеси, новые сочетания возможностей. Посредством таких манипуляций и достигаются перемены. Этот процесс, какую бы форму он ни принимал, представляет собой одну из разновидностей магии: «Последние исследования много сделали для того, чтобы показать, какое важное место занимает теория и практика магии, то есть «священнодействия», главным образом при помощи магических «символов», или symbola…»[29]

Таким образом, герметизм был не просто теорией, не просто еще одной философской системой. Он также предлагал конкретную методологию осуществления этой теории на практике. Эта методология включала психологические дисциплины, такие как медитация, тренировка памяти и контроль дыхания, а также практические приложения, например алхимию. В этом отношении герметизм имеет много общего с китайским даосизмом, который возник гораздо раньше, но в те времена все еще был широко распространен. И действительно, сторонники герметизма часто говорили о «Пути Гермеса», подразумевая не только само учение, но и его практическое применение. Слово «дао» тоже означает «путь», и даосизм тоже включает в себя практическую часть. Нет никаких свидетельств обмена идей между герметизмом и даосизмом. Китай находится на значительном расстоянии от Александрии, и это расстояние в начале первого тысячелетия нашей эры было еще более ощутимым. Однако можно привести один удивительный факт: даосская алхимия появилась в Китае одновременно с герметической алхимией в Александрии.

Принципы, открыто провозглашавшиеся герметизмом, оказали огромное влияние на человечество. Не меньшим было влияние и методологии, применявшей эти принципы и воплощавшей их на практике. Но самым важным можно считать последствия и результаты внедрения герметической философии. Эти цели никогда открыто не провозглашались герметиками – особенно в тех терминах, которые мы используем здесь. Тем не менее, преследуя эти цели, последователи герметизма совершили настоящую революцию в западном сознании, в ориентации человека относительно космоса, в котором он обитает, относительно собственной жизни и судьбы.

В прошлом отношение человека к космосу было по большей части пассивным. Он мог наблюдать за окружающим его миром. Человек мог следить за его развитием и пытаться предсказать явления, которые происходят вокруг него. Но он не верил в свою способность существенным образом повлиять на что-либо, выходящее за границы своего ближайшего окружения или непосредственного взаимодействия. Он не верил в то, что способен собственными силами вызвать такие изменения, которые мы связываем сегодня, скажем, с физикой или химией. Чтобы получить подобную власть, человек должен был умолять богов о том, чтобы они стали на его сторону, взывать к ним, прося вмешательства и помощи. Боги являлись посланниками, посредством которых все происходило, а человек полностью находился в их власти. Человек мог обращаться к ним, пытаться уговорить их, пытаться умиротворить их при помощи жертвоприношений и обрядов. Однако сам по себе он не обладал властью, которая позволяла бы ему управлять реальностью.

Мировоззрение герметиков давало основу для новой ориентации, которая позволяла человеку отказаться от пассивности, преодолеть свою беспомощность и взять на себя более активную роль. Если все действительно взаимосвязано, то сам человек эффективными действиями в доступной ему сфере способен управлять тем, что происходит в других сферах. Если потянуть за одну из струн или нитей, составляющих ткань реальности, то результат этого проявится совсем в другой области этой реальности. Вместе с герметизмом в сознание человека проникла совершенно новая идея. Эта идея заключается в том, что «нажатием на кнопку» – как в прямом, так и в переносном смысле – он может вызвать к жизни какие-то события. Таким образом, вместо того чтобы оставаться пассивным и беспомощным, человек получает возможность стать активным агентом реальности. Он может энергично пуститься на поиски средств изменения как мира вокруг него, так и самого себя. Хорошо это или плохо, но он получает возможность манипулировать обстоятельствами.

В результате этой новой ориентации человек перестает быть просто жертвой реальности. Точно так же он перестает быть просто наблюдателем по отношению к окружающему миру. Теперь у него появился шанс стать направляющей силой этого мира – при условии если он сможет найти нужные ключи, нужные, если можно так выразиться, «точки приложения силы», которые позволяют управлять реальностью в соответствии с его волей. Это явилось началом абсолютно нового, энергичного исследования мира и закономерностей его функционирования. Этому исследованию было суждено заложить основу западной магической традиции. Эта основа, однако, была более широкой и включала в себя базис научных исследований. В любом случае для александрийских герметиков разницы между наукой и магией не существовало. Ее не существовало и для такой фигуры эпохи Возрождения, как Фауст. Можно вполне резонно добавить, что ее не существует и сегодня.

Если Симон-волхв был чужаком среди иудеев и первых христиан, то он вполне мог бы занять подобающее место в среде александрийского синкретизма. Основной его проблемой стала бы опасность затеряться среди множества подобных ему, среди чрезмерного числа конкурирующих чародеев, знатоков и последователей герметизма. На заре христианской эры Александрия была буквально наводнена личностями, которые могли бы послужить прототипом для доктора Фауста. Среди самых первых представителей этого многочисленного племени можно назвать Болуса из Мендеса, который пропагандировал сплав египетских традиций и учения пифагорейцев. Болуса называли «ключевой фигурой, определившей дальнейшее развитие греко-египетской алхимии, причем именно в результате его влияния началось пересечение учения пифагорейцев и алхимии. Он также продемонстрировал близкое духовное родство с миром магических папирусов…»[30].

В те времена были и женщины-алхимики – Фаусты в женском обличье. Одну из таких женщин, к примеру, звали Клеопатра, и ей приписывают изречение, удивительным образом напоминающее начало «Изумрудной скрижали»: «Скажи нам, как высшее спускается к низшему и как низшее поднимается к высшему»[31]. Известна также некая таинственная женщина по имени Мария Иудейка, которая якобы жила в начале второго века нашей эры, но узнаем о ней мы лишь по приписываемым ей утверждениям, которые приводятся как цитаты в трудах последующих герметиков[32]. По некоторым намекам можно предположить, что она изобрела метод алхимической дистилляции, а также необходимое для него оборудование.

Но если среди всех этих алхимиков и можно выделить наиболее яркую фигуру, то это будет Зосима из Панополиса, живший в конце третьего века нашей эры. У Зосимы можно найти идею, которая станет основной для подобных Фаусту фигур эпохи Возрождения – идею того, что алхимия является, в сущности, духовной дисциплиной, разновидностью «объективного коррелята», отражением внешнего мира в сугубо внутреннем процессе. Как заметил один из комментаторов, духовный опыт Зосимы «может быть объяснен материальной метафорой»[33]. Другими словами, алхимия служит средством духовного очищения, а «процедуры традиционной алхимии являются подготовительными для очищения и совершенствования души»[34]. Для Зосимы алхимия была магией материального мира, того мира, который управлялся судьбой; однако сама судьба могла быть побеждена духом. В этом смысле алхимия, или магия, была лишь мостиком на пути духовного развития, который вел к постижению и принятию герметической всеобщности.