10. Появление тайных обществ

К началу семнадцатого века герметизм существенно изменил характер западной цивилизации. Одновременно он вызвал к жизни силы, которые вытеснили его на второй план. Маги-одиночки, олицетворением которых были Агриппа и Парацельс, уступили место тайным обществам, или группам, таким, как самозваные розенкрейцеры или первые масоны.

Сместив акцент с трансформации личности на трансформацию общества в целом, тайное общество политизировало герметизм. В Англии в эпоху Елизаветы I и Джона Ди политизированный герметизм был теоретически разумен – по крайней мере, на первых порах. Разумен он оставался и в разбросанных по всему континенту анклавах, например при дворе увлекавшегося идеями розенкрейцеров курфюрста Пфальцского Фридриха, который в 1613 году женился на Елизавете Стюарт, дочери английского короля Якова I. Однако в 1618 году политизированный герметизм привел к общеевропейской катастрофе – Тридцатилетней войне, сравнимой по своим масштабам со Второй мировой войной.

Тем не менее непосредственно перед началом войны будущее виделось в розовом свете. За всю историю западного общества не так часто перспективы человечества выглядели столь многообещающими, а возвращение Золотого века представлялось неминуемым. Казалось, при помощи знаний, распространению которых способствовал герметизм, можно вылечить даже религиозные язвы того времени.

До эпохи Возрождения и Реформации все области знания в западном обществе объединяла Римско-католическая церковь. Практически все творчество человека – искусство, наука, философия, все механизмы общественной и гражданской жизни существовали под всеохватывающим покровом церкви. Для того чтобы заниматься исследованиями в любой области, нужно было, как правило, быть духовным лицом.

Возрождение и Реформация потрепали покров церкви, и он перестал быть всеохватывающим, перестал отбрасывать тень на весь спектр творческой деятельности. В шестнадцатом веке казалось, что новым связующим агентом становится герметизм. Несмотря на раскол между католицизмом и недавно сформировавшейся протестантской религией, герметизм сделал возможным более или менее единый и целостный подход к знаниям, преодолевший религиозные барьеры. Основной тезис герметической философии – взаимосвязь всего сущего – мог составить основу для формирования нового, не зависимого от религиозных разногласий «покрова».

Как бы то ни было, философы-герметики прошлого – Фичино, Пико, Тритеми и Франческо Джорджи – работали в рамках церкви; они были духовными лицами и умудрились примирить герметическую магию с католической доктриной. Даже такой фанатичный католик, как король Испании Филипп II, старался приспособить герметизм к своей набожности, и монументальным свидетельством такого приспособления является Эскориал. Во Франции во второй половине шестнадцатого века под руководством правоведа и писателя Жана Бодена сформировалось целое движение, стремившееся использовать философию герметизма как средство сближения протестантизма и Римско-католической церкви. Та же идея сближения была провозглашена итальянским доминиканцем Томмазо Кампанеллой, который провел много лет в тюрьме, прежде чем добился поддержки папы Урбана VIII. Впоследствии Кампанелла получил такую же поддержку во Франции от фактического главы государства кардинала Ришелье – несмотря на то что мотивы кардинала не были абсолютно бескорыстными. Среди католиков-герметистов был и известный иезуит Анастазиус Кирхер, который, помимо всего прочего, обучал французского живописца Никола Пуссена законам перспективы.

Возможно, Кирхер является самым ярким представителем герметизма в постреформаторской церкви. Он изучал философию, математику, греческий и древнееврейский языки, а впоследствии преподавал эти предметы. Подобно другим практикующим герметикам, он был искусен в изготовлении механических устройств, движущихся декораций и других специальных приспособлений для театра. Он занимался исследованием магнетизма. Приобретя телескоп, он занялся изучением астрономии и в 1625 году опубликовал свое описание пятен на Солнце. Он много путешествовал по всей Европе, стремясь увидеть как можно больше и проявляя ненасытное любопытство к происхождению всего, с чем он сталкивался: музыки, языка, религии, вулканических выбросов или лавы. Он даже спускался в кратен Везувия перед назревавшим извержением, чтобы собственными глазами увидеть происходящие там процессы.

После того как руководители ордена иезуитов отвергли его просьбу об отправке на миссионерскую работу в Китай, Кирхер испытал горькое разочарование. Тем не менее он поддерживал оживленную переписку с другими миссионерами-иезуитами, а также с учеными всего мира. Он проявлял особый интерес к тому, что в наше время называют сравнительным религиоведением. Он считал языческую религию древних египтян источником религий и верований практически всех народов – греков, римлян, евреев, халдейцев и даже индусов, китайцев, японцев, ацтеков и инков. Изучая более поздние и лучше документированные религиозные системы, он надеялся больше узнать об источнике их происхождения, то есть о Древнем Египте. Свод герметических текстов, полагал он, содержит ядро древней теологии, общей для всех народов. Он делал вывод, что любая религия содержит в себе экзотерический и эзотерический аспекты, и именно в эзотерических аспектах религий он искал их общий знаменатель. Примечательно, что благочестивый иезуит Кирхер «допускал возможность существования божественной истины во всех религиях прошлого, а также у иноверцев своего времени, до которых еще не дошло христианское послание…»[290].

Среди корреспондентов Кирхера и самых преданных его читателей был шотландец сэр Роберт Морей, один из первых масонов, о котором сохранились документальные свидетельства его приема в братство[291]. В письме одному из своих корреспондентов Морей настоятельно рекомендует прочесть книгу Кирхера, посвященную египетским иероглифам. На обложке другой работы Кирхера, «Ars magna sciendi» («Великое искусство науки»), изображен человеческий глаз, заключенный внутрь треугольника и освещенный сияющим божественным светом. Это изображение впоследствии было позаимствовано масонами, а от них перешло на долларовую банкноту Соединенных Штатов.

Как это ни удивительно, но Кирхеру удалось не поссориться с церковными иерархами. В отличие от, например, Кампанеллы его оставили в покое. Но если деятельность Кирхера осталась без внимания, то Рим уже давно был обеспокоен перспективой вытеснения церкви герметизмом в деле объединения западного христианства. Еще большую тревогу вызывало наступление протестантской религии, которая продолжала вербовать сторонников по всей Европе, при этом нередко давая пристанище философии герметизма. Перед лицом этого кризиса церковь предприняла шаги, впоследствии получившие название контрреформации, – грандиозные и согласованные усилия по возвращению себе позиций, уступленных «еретикам», и по восстановлению главенства католичества.

Первые шаги в этом направлении были предприняты папой Павлом III, вступившим на престол Святого Петра в 1534 году, через год после отлучения от церкви Генриха VIII Английского. В 1538 году папа издал буллу против Генриха, которая еще больше ожесточила англиканскую церковь и углубила раскол. В 1540 году Павел официально санкционировал образование ордена иезуитов. В 1542 году он усилил власть инквизиции, которая теперь на всей территории, подвластной Римско-католической церкви, пользовалась теми же правами, что и в Испании. В 1545 году с целью консолидировать ряды католиков в борьбе с протестантством папа созвал Собор в Тренте, который продолжал заседать и при его преемниках – вплоть до 1563 года. Помимо всего прочего, Собор составил список запрещенных книг, просуществовавший до 1966 года. Собор пришел к заключению, что религиозная истина в равной степени передается через Священное Писание и через традиции. Он установил, что единственное и исключительное право интерпретации Писания принадлежит церкви и что таинства церкви, отвергаемые протестантами, обязательны для спасения души.

В 1521 году на конгрессе в Вормсе желание папы уничтожить Лютера и его сторонников натолкнулось на сопротивление императора Священной Римской империи, который стремился к примирению и согласию. Собор в Тренте отрезал все пути к сближению и примирению, провозгласив главенство папы над императором во всех вопросах веры. Другими словами, объявлялась война – реальная или духовная – не на жизнь, а на смерть.

Ударными частями в этой войне были иезуиты. Несмотря на то что они не принимали участия в реальных столкновениях, их организация, структура и строгая дисциплина были позаимствованы у рыцарей Храма, которые существовали за четыре века до них. Подобно тамплиерам, иезуиты видели себя новыми «milice du Christ», то есть воинами Христа. Вооруженные логикой, образованием и основательной теологической подготовкой, они предприняли новый вид крестового похода, целью которого было возвращение земель, потерянных церковью, а также установление власти Рима на вновь открытых или ставших доступными территориях. В последующие годы миссионеры из ордена иезуитов проникли в Индию, Китай, Японию и Америку, основав там свои аванпосты. В Европе такие территории, как Польша, Богемия и Южная Германия, которые на короткое время стали протестантскими, вернулись в лоно Римско-католической церкви. После поражения испанской Великой армады в 1588 году Англия стала считаться – по крайней мере, временно – недостижимой целью. Однако еще сохранялась надежда на изоляцию Англии, которая в одиночку не смогла бы противостоять объединенной под знаменем католицизма Европе.

Если иезуиты совершали свой крестовый поход в сфере духа и разума, другие сторонники Рима действовали в иных областях. На протяжении всего шестнадцатого века армии католической Испании разоряли и грабили населенные в основном протестантами Испанские Нидерланды и Фландрию. Во Франции католики и протестанты непрерывно воевали между собой, развязав кампанию тайных заговоров, интриг и убийств, которая в конечном итоге уничтожила династию Валуа. К концу второго десятилетия семнадцатого века крестовый поход контрреформации во главе с церковью приобрел беспрецедентную до той поры жестокость.

В 1612 году умер Рудольф II, благосклонный к герметизму император Священной Римской империи, двор которого располагался в Праге. В 1618 году богемская знать восстала против его преемника и предложила корону протестанту – стороннику розенкрейцеров курфюрсту Пфальцскому Фридриху, который был мужем Елизаветы Стюарт и зятем короля Англии Якова I. Поспешное согласие Фридриха дало Фердинанду И – новому императору Священной Римской империи и решительному стороннику Рима – повод для действий. Богемия была быстро завоевана. Такая же участь постигла пфальцграфство самого Фридриха и его двор в Гейдельберге; вместе с женой он бежал из страны и вынужден был отправиться в изгнание в Гаагу. Намереваясь полностью искоренить протестантство, армия императора вторглась в Германию, разоряя страну.

Одно за другим протестантские владения покорялись захватчикам, но в войну вмешалась протестантская Швеция, которой правил энергичный и харизматичный монарх Густав Адольф. «Новая армия» Густава – вскоре она послужит образцом для армии Кромвеля – временно изменила ход событий. Однако окруженные имперские войска были спасены появлением загадочного наемника-аристократа и солдата удачи Альбрехта фон Валленштайна, чье увлечение герметизмом не помешало ему выступить на стороне католиков. Валленштайн также увлекался астрологией. Ходили слухи, что источником его неистощимого богатства, за счет которого он содержал свою армию, была именно алхимия.

Результатом всех этих событий стало столкновение двух выдающихся полководцев. На протяжении пяти лет армии Валленштайна и Густава были вовлечены в бесконечную череду кровопролитных сражений и маневров, ареной которых стала вся Германия. К 1534 году оба полководца уже были мертвы. Густав пал на поле боя, а Валленштайн был убит при загадочных обстоятельствах одним из своих подчиненных – возможно, по приказу императора. Тем не менее война продолжалась еще четырнадцать лет. В конфликт были брошены силы габсбургской Испании, объединившиеся с армией габсбургской Австрии. Другие войска – из Италии, Венгрии, балканских стран, Дании, Голландии и Шотландии – присоединились к тем, что уже курсировали по разоренной Германии. В конце концов в конфликт вмешался французский кардинал Ришелье. Сделал он это достаточно необычно, поставив национальные интересы Франции выше религиозных. Католическая армия из католической страны была направлена католическим кардиналом на поддержку протестантов. Когда в 1648 году Тридцатилетняя война наконец, закончилась, миф о непобедимости испанцев был окончательно разрушен, и основной военной силой на континенте стала Франция. Германия осталась политически раздробленной, и ее объединение задержалось на два с половиной столетия. Страна превратилась в бесплодную пустыню. Была уничтожена третья часть ее населения. До двадцатого века Тридцатилетняя война оставалась самым жестоким конфликтом на европейской земле.

Протестантская религия сохранилась, но преимущественно в своих самых суровых, аскетических и нетерпимых формах. Герметизм все больше вытеснялся в подполье. Через год после начала войны Иоанн Валентин Андреа – предполагаемый автор третьего манифеста розенкрейцеров, «Химической свадьбы Христиана Розенкрейца», – опубликовал свою последнюю известную работу. В этой книге, названной «Христианополис», Андреа изобразил идеальное общество, нечто вроде герметической утопии в волшебном городе, спроектированном в соответствии с законами герметической геометрии. Жизнь в этом обществе вращалась вокруг обучения – гуманитарным наукам, механике, медицине, архитектуре, живописи и особенно музыке. Вслед за Джоном Ди Андреа подчеркивал важность образования и развития класса мастеровых. Однако после «Христианополиса» Андреа перестал писать, направив свою энергию преимущественно на организацию сети «христианских союзов»[292]. В них можно усмотреть некоторые элементы масонских лож и тайных обществ, но их основная цель заключалась, по-видимому, в переправке сторонников герметизма, которым угрожала опасность, в надежные убежища. Сам Андреа пережил Тридцатилетнюю войну, оставшись целым и невредимым, но вел себя настолько сдержанно, что о его деятельности после 1620 года почти ничего не известно.

Возможно, единственным магом Возрождения в семнадцатом веке – единственным, кто придерживался традиций индивидуальной работы Агриппы и Парацельса, был немец Якоб Беме (1575 – 1624). Беме родился в Силезии, был самоучкой и большую часть жизни проработал простым сапожником. Попытки организовать кружок мыслителей-единомышленников в своем родном городе Герлиц постоянно наталкивались на обвинения в ереси со стороны бескомпромиссного лютеранского пастора. В результате он почти ничего не опубликовал при жизни, а все самые главные его работы были изданы после смерти. Беме серьезно увлекся алхимией и, возможно, пошел дальше своих предшественников, рассматривая алхимию не как прикладную науку, а как символическую систему – каббалистическую психологическо-духовную методологию, предназначенную для того, чтобы привести человеческий разум к непосредственному постижению мистического. В то же самое время сам Беме был настоящим мистиком, пытавшимся соединить «чистую» традицию экстатического созерцания, как у Мейстера Экхарта, с более земными аспектами философии герметизма. Однако, несмотря на все поиски практического применения своих идей, Беме оставался в основном философом и наблюдателем. В настоящее время его считают больше мечтателем и мыслителем, чем практиком. Какими бы глубокими, блестящими и важными ни были его труды, его нельзя назвать настоящим «магом» – да и сам он поморщился бы, услышав такое определение в свой адрес. В конце семнадцатого века его учение вошло в моду среди некоторых групп английского общества, например в кругу Элиаса Ашмол а или у братьев Воэнов. Впоследствии он оказал заметное влияние на таких писателей, как Гете и Новалис, а также на философов Шеллинга, Гегеля и Шопенгауэра. Однако во времена Тридцатилетней войны и контрреформации его имя практически было предано забвению.

Беме умер задолго до окончания Тридцатилетней войны. Андреа пережил конфликт, но его главные труды были написаны либо до его начала, либо на самой первой его стадии. К концу семнадцатого столетия герметизм практически исчез из основного направления религиозной, политической и культурной жизни континента. Остались лишь разбросанные по разным странам фрагменты этого учения. Как отметила Фрэнсис Йейтс, следы его можно обнаружить в работах философа Готфрида Вильгельма фон Лейбница (1646-1716), который был советником курфюрста Ганноверского, а впоследствии английского короля Георга I, и учителем будущей королевы Каролины, жены Георга II. Профессор Йейтс приводит «настойчивые слухи», что Лейбниц являлся членом тайного общества розенкрейцеров[293], которое, вполне возможно, было основано Джордано Бруно. По выражению Фрэнсис Йейтс, «образ розенкрейцера буквально лип к Лейбницу»[294]. И действительно, его философия пронизана герметизмом розенкрейцеровского толка. Однако среди современников Лейбниц был знаменит совсем другим. И совсем не это обеспечило ему прочное место в истории западной философии. Но и это место выглядит двусмысленным. Через несколько лет после смерти Лейбница его идеи стали предметом рационалистического исследования Вольтера и были беспощадно высмеяны в «Кандиде». В наше время Лейбниц больше известен по безжалостному и презрительному описанию французского писателя, чем благодаря своим собственным достижениям.

Герметизм, практически исчезнувший на континентальной части Европы, нашел своего рода убежище в Англии. По мере того как пламя Тридцатилетней войны охватывало Европу, многие герметики искали убежища в Англии, причем нередко с помощью «христианских союзов» Андреа. Среди наиболее известных немецких беглецов можно назвать таких сторонников розенкрейцеровских идей, как Самуэль Гартлиб из Пруссии, Ян Амос Коменский из Моравии (известный как Комениус) и Михаэль Майер, бывший лекарь сначала Якова I, а затем курфюрста Пфальцского Фридриха.