Милочка застонала сквозь стиснутые зубы.
      "Нет, я конечно же люблю Павла, а Алик... Что - Алик? Он мне даже в любви не объяснялся, просто... Но ведь ночью все казалось другим!"
      Милочка вспомнила некоторые эпизоды минувшей ночи, покраснела и снова непроизвольно застонала.
      "Какая же я, оказывается, дрянь! Испорченная, развращенная дрянь! Сплошной туман в голове... Ведь когда он пришел, я и не думала ни о чем таком. Когда же я голову потеряла, как это могло произойти? Так хорошо разговаривали, пили коньяк... Никогда! Никогда больше эту мерзкую жидкость в рот не возьму! А потом я стала рассказывать про свою работу, про Екатерину... Или это позже было? Господи! Все в голове перемешалось..."
      Память услужливо подсунула ей ещё один эпизод, точно кадр из фильма. Милочка увидела себя со стороны и резко поднялась на ноги, так что чуть не потеряла равновесия.
      "Не хватало ещё упасть и расшибиться! Хватит хныкать! Душу никакой пеной не очистишь, хоть целый день отмывайся!"
      Милочка вылезла из ванны, насухо вытерлась большим махровым полотенцем и решительно направилась в комнату. Надела чистое белье, домашние легинсы и хотела было натянуть старую рубашку Павла, которую любила носить. Но когда взяла её в руки, разрыдалась и уткнулась в тонкую ткань лицом.
      Потом аккуратно положила рубашку на кресло и вынула из шкафа блузку. Решительным движением сдернула с кровати простыню и стала сдирать наволочки с подушек и вытряхивать одеяло из пододеяльника с таким остервенением, будто постельное белье было в чем-то перед ней виновато, будто оно стало её сообщником минувшей ночью. Собрав все в охапку, она запихнула этот ком в стиральную машину, включила её и только когда агрегат заработал, немножко успокоилась. Ее взбудораженному мозгу представлялось, что так она очищает себя и свою память от прошлого.
      Потом Милочка вернулась в комнату и занялась уборкой. Оставшиеся печенье и фрукты она безжалостно отправила в мусорное ведро, вылила в унитаз оставшийся коньяк и несколько раз спустила воду, а бутылку тоже швырнула в мусорное ведро вместе с другой, опустошенной ночью. Застелила постель на тахте, отнесла в кухню бокалы и чашки и чуть ли не полчаса мыла их под струей горячей воды - такой горячей, что едва можно было терпеть. Но и этого ей показалось мало: она полила посуду специальной жидкостью и снова принялась её мыть, будто хотела сделать стерильной. Потом почти бегом отправилась на лестницу, опорожнила ведро в мусоропровод и вернулась к себе, чтобы ещё какое-то время отмывать теперь уже ведро. Наконец, квартира приобрела почти прежний вид.
      Милочка села перед маленьким туалетным столиком, взяла в руки щетку для волос, поднесла её к голове и внезапно замерла. Из зеркала на неё глядело совершенно незнакомое лицо: свалявшиеся белокурые волосы, черные круги под глазами, землистая кожа, опухшие губы...
      "Когда Бог хочет наказать человека, он лишает его разума, - подумала она. - Вот и я сошла с ума. Насколько наши отношения с Павлом были чище и естественнее, чем этот кошмар. Все, Алика надо забыть. Выбросить из жизни и все. Иначе я просто захлебнусь в этой грязи. Да и не мое это... Но Павел... Если я ему признаюсь, поймет ли он меня? Простит ли? Как можно простить то, что я натворила? За это убить - и то мало."
      На окно сели два голубя и заворковали, как будто была не осень, а разгар весны. Милочка оглянулась на этот звук и слезы снова полились из её глаз. Она вспомнила, как Наташа со своей обычной иронией называла их с Павлом "голубком и горлицей", и ей тогда это почему-то казалось обидным, хотя она и не подавала вида.
      "Так что же делать с Павлом? А может, не говорить ему ничего? Такое не повториться, никогда больше ничего подобного не произойдет, я всю жизнь буду искупать свою вину перед ним, буду идеальной женой... Надо пойти в церковь, помолиться, поставить свечку, покаяться..."
      Впервые за все утро Милочка почувствовала некоторое успокоение. Решение было найдено, единственное, пожалуй, приемлемое для неё сейчас решение. Она не без опаски взглянула в зеркало. Н-да, с таким лицом даже на улицу нельзя выходить, не то что в издательство ехать.
      "Надо позвонить, сказать, что заболела, перенести встречу. А сегодня можно все ещё раз просмотреть, чтобы текст был безупречным. К вечеру приду в норму, а там приедет Павел... Он поймет, что я плохо себя чувствую, устроит меня в кресле, укутает шалью, сделает чай... Милый, милый Павлик! Я почитаю ему что-нибудь из моей книги, расскажу про Екатерину - он так замечательно умеет слушать. Да, не знает он историю, ну и что? Я ведь вообще не интересуюсь его работой, а ему наверняка хочется со мной иногда и о себе поговорить, а не только обо мне. Эгоистка несчастная!"
      Размышляя, Милочка машинально перебирала бумаги на письменном столе. Папки с рукописью нигде не было. Странно, ведь не маленькая вещь, толстенная папка... В сумке папки не было, на столе не было, нигде. Милочка остановилась посредине комнаты и вдруг в её голове точно произошла яркая вспышка. Она вспомнила, как ночью сидела на тахте совершенно обнаженная, а Алик фотографировал её, делал один снимок за другим и при этом распинался о том, какая она, Милочка, красивая, необыкновенная, да какая умная, какая талантливая. И она растаяла, совершенно потеряла голову, захотела показать ему, что она вообще потрясающая женщина - такой роман написала.
      Милочка вспомнила, как она соскочила на пол, бросилась к столу, взяла в руки папку и начала хвастаться, что собрала совершенно уникальные материалы, что большинство из них вообще публикуется впервые, что это новый взгляд на историю, прямо открытие, что она обязательно получит за эту книгу международную премию... В общем, распустила хвост. И тут же она похолодела от ещё одного воспоминания: пока она хвасталась, Алик отложил в сторону фотоаппарат и как-то весь подобрался:
      - Неужели этого ещё никто не видел? - взволнованно спросил он.
      - Никто! - с радостной готовностью ответила она. - Никто абсолютно. Завтра понесу в издательство.
      - Но ведь это настоящая научная работа, правда? Значит, у тебя должен быть научный руководитель.
      - Он у меня был, когда я в аспирантуре училась, но он был уже старенький и несколько лет назад умер. Вот, а больше никто ничего о моей работе не знает.
      - Какая ты молодец! Уже и договор с издательством заключила, правда?
      Ей бы насторожиться и сказать: да, заключила, все в порядке. А она, дура набитая, идиотка, безмозглая, развратная тварь, блаженствовала от сознания своей талантливости и неповторимости и так и ляпнула:
      - Нет, есть только устная договоренность. Они возьмут рукопись, отдадут её на рецензию, а потом уже будем договариваться...
      - Не боишься, что зарубят?
      - Ни капельки, - хвастливо заявила она. - Все же знают, с кем я начинала работу. А потом у меня все документы приложены, они в отдельной папке лежат, вот тут, внутри большой, вместе с текстом романа.
      Алик взял со стола папку, взвесил её на руке и засмеялся. Да-да, она прекрасно помнит, что он засмеялся:
      - Ну и кирпичи ты таскаешь, хрупкий мой ангел!
      И положил папку на край стола. Дальше в памяти был полный и беспросветный провал, лишь брезжили кое-какие эпизоды, но они не имели к папке ровно никакого отношения. Милочка без сил опустилась в кресло и замерла, будучи не в состоянии до конца осознать весь ужас того, что произошло. Неужели Алик... Но это же... Это конец всему...
      Тут взгляд её упал на телефонный аппарат и она вскочила на ноги, точно подброшенная невидимой пружиной. Он же дал ей номер своего телефона! Она никогда ему не звонила, но он просто навязал ей этот номер, когда ещё не был в этой квартире, когда ещё они так прекрасно проводили время в интеллектуальных беседах и прогулках. Где же этот листок? Ах, да, она переписала его в записную книжку. На букву "А", потому что... Потому что, дура несчастная, не удосужилась узнать фамилию своего поклонника. Телефон, кажется, рабочий, придется просить Алика, хотя у него наверняка есть отчество, не мальчишка же! Ох, как все глупо, бездарно, пошло!
      Дрожащими руками Милочка стала набирать телефонный номер, два раза ошиблась, наконец, попала, куда нужно. На том конце провода почти сразу раздался знакомый голос, который просто невозможно было спутать ни с каким другим.
      - Алик? Алик, это Людмила, - сказала она задыхающимся голосом. - Ты ушел, не простившись...
      - Не хотел тебя будить, мой ангел. Ты так сладко спала.
      - Алик, моя папка с романом... Ты её не брал?
      - Я тебя не понимаю, - из его голоса сразу же испарился весь обычный сахар. - Какая папка? Какой роман?
      - Мой роман, моя работа про Екатерину Великую. Я вчера показывала её тебе, а теперь она исчезла... Алик, ты...
      - Я могу тебе посоветовать только меньше пить. Тогда и теряться ничего не будет.
      - Ты взял папку, Алик! Поэтому и ушел незаметно. Это... это подло!
      - Ну, знаешь, дорогая, ничего я у тебя не брал, даже наоборот, кое-что оставил. А подлецом меня ещё никто не называл, это ты, голубушка, забываешься. Не люблю хамства, поэтому боюсь, что на этом наши с тобой отношения исчерпаны. Будь здорова!
      - Верни мою работу! Ты не можешь...
      - Не могу, потому что возвращать нечего. А если ты намерена и впредь докучать мне всякими глупостями, то имей в виду: я опубликую твои прелестные фотографии в очень популярном журнале. С твоими данными как раз попадешь на обложку. Представляешь, в каждом киоске будет красоваться твоя прелестная фигурка на разобранной постели в чертовски сексуальной позе. На глянцевой бумаге, в цвете... Я ещё и заработаю на этом. Поняла, радость моя? И не звони больше, пожалеешь.
      В трубке послышались гудки отбоя. У Милочки потемнело в глазах, закружилась голова и она упала в обморок на пол, увлекая за собой телефонный аппарат...
      Когда она открыла глаза, то обнаружила, что по-прежнему сжимает в руке телефонную трубку. Голова гудела, кажется, она сильно ушибла затылок, но это уже не имело никакого значения.
      "Вот и все, - как-то отрешенно подумала она. - Все. Это конец. Моя работа, моя любовь, моя репутация, моя жизнь - все прахом, я все испоганила. Что он сделает с моей рукописью? Опубликует под своим именем? Это невозможно, слишком много людей знает о том, над чем я работала... Господи! Он же говорил, что у него связи на телевидении и на киностудиях! Переделает роман в сценарий, поставит свою фамилию и я уже ничего не смогу доказать. Все, абсолютно все лежало в этой папке! А документы я по памяти не восстановлю... Ах, какая разница, восстановлю или не восстановлю, он все равно успеет раньше! Был бы компьютер... Был бы, был бы! А что я скажу Павлу? Как объясню пропажу рукописи? Сказать, что украли в метро, например, так он же всю Москву поднимет на ноги, будет искать. А потом всплывет правда... Нет, это невозможно, это немыслимо! И в издательстве придется объяснять... Нет, все быстро откроется и на меня будут пальцами показывать: вот, смотрите, та самая шлюха, которая привела в дом вора. Какие глупости лезут в голову, никто мне не поверит, никто не назовет этого человека вором, одна я буду во всем виновата, одна я буду наказана... Нет, жить я не хочу. Умру - и никто ничего не узнает. Да, я умру, все так просто, и не нужно лгать, молчать, мучиться... Умирать не страшно, если так жутко жить, совсем даже наоборот. Да, умереть, но как?"
      Милочка вскочила на ноги и в страшном возбуждении заметалась по квартире. Отравиться? Нечем. Повеситься? Да, может быть... Броситься из окна? Третий этаж, глупо, она только изуродует себя. Повеситься, да, конечно! Шелковый шнурок, которым она подпоясывает халат - как раз подойдет. Куда бы прикрепить петлю? Боже, все можно сделать куда проще! Нужно опустить руку в воду и перерезать вену. Она где-то читала, что так делают те, кто боится боли. Ну вот и прекрасно! Боли она не боится, но это уж будет наверняка. А то петля оборвется или гвоздь не выдержит... Решено!
      Милочка отправилась в ванную, закрыла слив и пустила воду. Пока тугая струя хлестала по белой эмали, наполняя ванну зеленоватой почему-то водой, Милочка взяла с полочки опасную бритву, которой пользовался Павел, опустила руку в воду, закрыла кран и решительно полоснула сталью по запястью. Вода постепенно стала окрашиваться в розовый цвет...
      "Теперь уж точно никто ничего не узнает", - прошла по самому краю сознания последняя мысль.
      ......................................................................
      Все это время Павел методично набирал номер Милочки, но телефон был глухо занят.
      - С кем она так долго беседует? - вслух подумал Павел. - Да ещё утром. На неё это так не похоже! Сказала, что к одиннадцати поедет в издательство, сейчас двенадцатый час, а она ещё дома...
      Наконец, ему надоело бесцельное занятие, он позвонил на телефонную станцию и попросил проверить телефон. Через несколько минут оператор раздраженно объяснила ему, в чем дело:
      - Трубку надо правильно класть! Никто не разговаривает, трубка плохо повешена. Вот и все!
      Милочка, конечно, могла плохо повесить трубку и уехать в издательство, не заметив этого. Но Павла охватило какое-то странное чувство близкой опасности. С ним так бывало, это ощущение его никогда не обманывало, а пару раз просто спасло жизнь, хотя говорить об этом он стеснялся. Мистика какая-то! Но внутреннему голосу, тем не менее, верил, поэтому развернул машину и отправился к Милочке в Сокольники.
      На звонок в дверь никто не откликнулся, тогда Павел открыл её своим ключом. В квартире было тихо и пусто, в комнате на полу валялся телефонный аппарат, из трубки неслись гудки отбоя. Павел водрузил аппарат и трубку на место и недоуменно огляделся по сторонам. Все в полном порядке, только на столе стоит пустая бутылка из-под коньяка. Что за фокусы?
      Павел огляделся и увидел свет под дверью ванной комнаты. Он рывком отворил дверь и в первую секунду даже зажмурился от ужаса. Милочка стояла на коленях перед ванной, руки её были опущены в ярко-розовую воду, голова лежала на краю ванны и белокурые локоны падали на мертвенно-бледное, безжизненное лицо. Потом он заметил на полу свою окровавленную бритву и вид этого предмета почему-то вернул ему самообладание. Он схватил Милочку на руки, отнес в комнату и туго перетянул её руку ниже локтя, чтобы остановить кровь...
      "Скорая" приехала удивительно быстро, возможно, потому, что Павел снова использовал служебное положение в личных целях и назвал свою прежнюю должность и место работы. Возможно, впрочем, это было простым совпадением.
      - Ситуация тяжелая, но не безнадежная, - заявил врач, осмотрев Милочку и отдав распоряжение везти её в печально известный "Склиф" - институт Склифосовского. - Еще десять минут и... Причины известны?
      - Ума не приложу, - ответил Павел. - Мы собирались пожениться, она только что закончила большую работу, можно сказать, труд жизни, была совершенно счастлива...
      - И по этому поводу напилась?
      Хоть Павел в ожидании "Скорой" и выбросил пустую бутылку, запах коньяка скрыть было невозможно.
      - Она никогда не пила. Полбокала шампанского по большим праздникам... Ничего не понимаю.
      - Все так говорят, - хмыкнул врач, заполняя медицинские документы. Приведем в чувство, разберемся.
      - Можно её в отдельную палату? Я заплачу...
      - Договаривайтесь на месте. Мое дело доставить, дальше я ничего не решаю...
      - Тогда я поеду с вами.
      - Не положено, - меланхолически отозвался врач, собирая бумаги.
      Павел вынул удостоверение и раскрыл его перед носом медика. Тот все так же невозмутимо пожал плечами и сказал:
      - Да ради бога, мне-то что?
      Через час Милочку поместили под капельницу в палату небольшой пригородной больницы. Руководил ею давний приятель Павла, некто Аркадий, человек порядочный и проверенный во многих испытаниях. Ни за что на свете Павел не допустил бы, чтобы его невеста попала в соответствующее отделение "Склифа" и её зарегистрировали бы как "личность, склонную к суициду". Воистину, не имей сто рублей... Впрочем, рубли тоже пригодились, равно как и мобильный телефон, по которому Павел "вызвонил" Аркадия и получил "добро". Больничка, правда, была так себе, но зато Павел мог быть стопроцентно уверен в том, что и уход за Милочкой будет соответствующий, и нуждаться она ни в чем не будет. Не был он уверен только в том, что она захочет его видеть и с ним говорить. Во всяком случае, пока он не разузнает, что заставило её сделать такой страшный шаг.
      Павел вышел из здания больницы, сел в машину, достал телефон и набрал номер:
      - Наташа? Андрей дома? Уже должен быть? Приедет, куда денется. А мне можно приехать? Буду через полчаса. Нет, ничего... То есть, да, конечно, случилось, нужно срочно поговорить и не по телефону. Милочка попала в больницу, Наташа, твои шутки совершенно неуместны. Хорошо, проехали и забыли. Еду.
      Он захлопнул крышечку телефона и рванул машину с места так, что стоявший неподалеку гаишник даже не успел поднести ко рту свисток. Тем более - запомнить номер нарушителя.
      Глава тринадцатая.
      Я набрала телефонный номер и Галка почти сразу сняла трубку:
      - Наташа? Наконец-то ты появилась. Где тебя носит?
      Голос у Галки был мрачен, что само по себе было нехарактерным. С чего бы это? Я вспомнила: вчера они должны были присутствовать с Тарасовым на открытии Детского реабилитационного комплекса, объекта социального значения, а не очередного банковского офиса или особняка для "нового русского". Социально значимых объектов сейчас - всего ничего, по пальцам одной руки пересчитать можно, и открытие его должно было проходить с большой помпой: радио, телевидение, представители мэрии и так далее и тому подобное. Почему же такой минор? Что-то сорвалось или банкет был слишком шикарным?
      - Я не из дома. Но у меня есть пара свободных часов. А что у тебя, подруга? Перекрытие рухнуло прямо перед телекамерой? Чиновник из мэрии с лестницы свалился? Объект не открыли?
      - Открыли. Ничего не рухнуло и никто не умер. Я с Тарасовым поругалась.
      Здрасьте, приехали!
      Надо сказать, что на брак моей подруги я всегда смотрела, как на какой-то реликт. Среди окружавших меня людей это, пожалуй, была единственная пара, которая в наше время могла бы справить не только серебряную, но и золотую свадьбу, потому что до сих пор любили друг друга ну, прямо как в старинном романе. Поженились, когда Галка была ещё студенткой, вместе всю жизнь работали, никогда не надоедали друг другу, хотя сходства характеров там никогда не было.
      Они и внешне были, как бы это сказать, контрастной парой. Он большой, неуклюжий, чем-то похожий на Пьера Безухова блондин, она грациозная, невысокая брюнетка. Общим у них было только то, что оба носили очки. А уж характеры... Он был добродушным, несколько медлительным увальнем, склонным к компромиссам и снисходителен к чужим слабостям. Она импульсивная и порывистая максималистка, ничего и никогда не прощавшая, в том числе, и себе. Возможно, их жизнь действительно была образцовой иллюстрацией к тезису: противоположности сходятся.
      Кроме очков, впрочем, их объединяло одинаковое фанатичное отношение к их работе, общие интересы, схожие вкусы. А может, союз их держался на правильном распределении ролей в семье? Галка никогда не страдала тщеславием и на первый план в работе всегда выдвигала Тарасова, восторгалась им, считала его гением, а себя - только его верным помощником. Но стоило им переступить порог дома, как роли менялись с точностью до наоборот. Вне работы Галка вертела Тарасовым, как хотела, но делала это так умело и тактично, что её муж этого даже не замечал. Впрочем, может быть, его вполне устраивало, что Галка решала, в чем ему ходить, что есть, куда ехать отдыхать и какого цвета обои должны быть в их спальне.
      - Что произошло? - спросила я, обретя дар речи. - Где твой Тарасов?
      - Он ушел.
      - Как ушел? Куда ушел?
      - Не знаю. Хлопнул дверью и ушел.
      Вот этого до сих пор никогда не было. Это уже что-то новенькое, причем из ряда вон выходящее. В трубке тем временем послышалось какое-то хлюпанье.
      - Ты что там делаешь? - поинтересовалась я.
      - Пью.
      - Что?!!
      - Водку. Решила напиться с горя. Он меня не любит. Он меня бросил.
      Час от часу не легче! Еще одна жертва любви и обмана!
      - Галка, я сейчас приеду. Разберемся. В крайнем случае, напьемся вместе, все веселее.
      Да и правильнее, если вдуматься. Одиночное распивание спиртных напитков есть прямой путь к алкоголизму. Только подруги-алкоголички мне и не хватало для полного счастья в этой жизни.
      Когда дверь открылась, взору моему представилась удручающая картина. На столе стояла початая бутылка водки, признаки какой бы то ни было закуски отсутствовали, а лицо моей подруги было, мягко говоря, не слишком привлекательным. Но... Из кухни явственно пахло только что испеченным пирогом, так что жизнь пока ещё все-таки не кончилась.
      - Так ты пьянствуешь или стряпаешь? - спросила я вместо приветствия.
      - Ты же сказала, что приедешь. Вот я и пошла пирог печь. На закуску.
      В этом вся Галка. Гость в дом - скатерть самобранка на стол, все остальное уже не имеет значения.
      - Только ты сначала мне все расскажи, - потребовала я, - а потом будем выпивать и закусывать. А то и ты собьешься и я ничего не пойму...
      - Как я могу спиться с двух рюмок?
      - Дура! Собьешься, а не сопьешься. Ты, действительно, совсем плохая. Ну, поехали.
      Мы уселись в большие уютные кресла в гостиной-кабинете и дружно закурили. Галка заметно успокоилась и излагала историю вчерашнего вечера и сегодняшнего утра почти связно.
      - Ну, было открытие, ну, речи говорили, телевидение снимало, потом фуршетик был, фиговенький такой, но для особо почетных гостей. А потом я стою себе около стола, а Тарасов отошел с кем-то из начальства пообщаться. И вдруг подваливает ко мне какой-то хмырь... ну, из тех пижонов, которых я больше всех терпеть не могу. В твоем вкусе, короче: брюнет двухметрового почти роста и с наглыми глазами.
      - Спасибо! - не удержалась я, но Галка явно не заметила, что сказала мне гадость и продолжала с прежним пылом:
      - Вы, спрашивает, тоже автор данного шедевра? Я сдуру ему ответила, что да, мол, тоже. И тут он такое понес! И всегда-то он поражался тому, как красивые женщины могут быть ещё и такими умницами, и как он счастлив, что встретил меня, потому что я ему, видишь ли, ночами напролет снилась, чуть ли не три года, а встретились мы только сегодня...
      - Так это же из песни, - пожала я плечами. - "Три года ты мне снилась, а встретилась вчера". Он её чуть-чуть перефразировал. Пошловато, конечно, но как бы ещё не повод для твоей истерики.
      - Да ты послушай, что дальше-то было. Он наливает мне и себе шампанского и начинает петь, что он-де с телевидения, что можно сделать передачу с моим участием, чтобы я рассказала о всех своих проектах, чтобы люди увидели на экране красивую женщину и её красивые произведения...
      - Если он действительно с телевидения, то вполне может сделать и такую программу. Что ты кипятишься? Даже если мужик просто наврал, чтобы перед тобой покрасоваться и себе цену набить, особого криминала в этом нет. Медициной, как говорится, не возбраняется.
      - Ты когда-нибудь видела хоть одну телепрограмму про архитекторов? Он меня просто идиоткой посчитал! Тарасов на нас издали смотрит, усмехается, а чтобы подойти освободить меня от этого телевизионщика - нетушки. А я уже не знаю, куда деваться, потому что этот тип меня просто раздевает глазами. И как бы нечаянно то к плечу прикоснется, то к руке. И все говорит, говорит, причем я половины не понимаю, а вторую половину - не воспринимаю. Ты когда-нибудь слышала, что встретить умную и красивую женщину все равно что найти розу в сугробе?
      Я поперхнулась сигаретным дымом.
      - Слышала. Вчера по телефону. Бархатный такой, медоточивый голос. Правда, красивый. Я ведь люблю низкие голоса, ты знаешь.
      - Вот я и говорю, что этот тип тебе бы понравился. Бархатный, низкий голос, а обороты речи - как у провинциального трагика прошлого века! Ты же знаешь, что я не переношу пошлости. А этот тип говорит: "А не продолжить ли нам этот приятный вечер где-нибудь еще? Вы какой ресторан предпочитаете?" У меня просто челюсть отвисла от такой наглости, я же ему никакого повода не давала, а он соловьем разливается: "Я бы мог пригласить вас в "Арагви"...
      - Но это банально, - машинально закончила я знакомую фразу. - Как зовут твоего красавца?
      - То ли Алексей, то ли Александр, он пробормотал что-то, я не вникала. А тебе какая разница?
      - Никакой. Проверяю кое-какие догадки. Ну, и чем же дело кончилось?
      - А тем, что я не выдержала и выдала ему все, что о нем думаю. И о таких, как он вообще. Видела бы ты, как у него челюсть отвалилась! Похоже, не привык, чтобы с ним так разговаривали, привык одерживать мгновенные победы. Тут он от меня, естественно, отстал, а я подошла к Тарасову и сказала, чтобы он немедленно вез меня домой. Дорогой я, естественно, молчала, а уж дома-то выдала своему благоверному, что называется, на полную катушку за его дурацкое поведение. Он видит, что ко мне какой-то хмырь клеится, а сам пальцем не пошевелил, чтобы меня выручить. И знаешь, что он мне ответил?
      Галка сделала паузу и закурила очередную сигарету. Я молча ждала, хотя в принципе представляла себе, что мог ей сказать любимый муж. И Галка моих ожиданий не обманула:
      - Сказал, что я сама виновата, потому что, видишь ли, дала повод. Ни к кому этот тип не клеился, а ко мне приклеился. Ну, уж тут меня совсем понесло. Спать легли в разных комнатах. А утром все началось сначала, потом Тарасов взял и ушел. Вот и все. И тут ты позвонила. Неужели из-за какого-то придурка жизнь сломается? Наташка, а если он не вернется?
      Я не успела ответить, что вернется, хотя бы за личными вещами, как хлопнула входная дверь и на пороге возник Тарасов собственной персоной.
      - Привет, Натуля. Как жизнь? Нормально?
      Он уселся в кресло и стал спокойно набивать душистым табаком свою любимую, до черноты обкуренную трубку.
      - В некотором роде, - осторожно ответила я. - Более или менее. Только не пойму, что вы-то двое вытворяете. Ты, Галка, на самом деле должна радоваться, что на тебя единственную какой-то плейбой глаз положил. Значит, классно выглядишь и вообще молодец. А ты, Боря, должен гордиться тем, что у тебя такая жена, а не устраивать ей дурацкие сцены с хлопаньем дверьми.
      Тарасов недоуменно воззрился на меня:
      - А что? Я и горжусь, какие проблемы-то? Вот в Союз сходил, путевку купил.
      - В какой Союз? - изумилась я. - Советских социалистических, что ли?
      - Не смешно, - отмахнулся Тарасов. - В наш Союз архитекторов. На неделю поедем с Галкой в Прагу, пивка попить, отдохнуть - заслужили. Ну, а в Союзе ребят знакомых встретил, давно не виделись, посидели немного, вот и задержался. А что?
      На этот вопрос он ответа не получил. Галка смолчала, я - тем более.
      - Гал, у нас пирогом пахнет. Может, чайку поставить? - предложил Тарасов, принципиально не замечая наших смущенных лиц.
      - Поставь, - мгновенно отозвалась Галка.
      Говорила моя подруга таким кротким голосом, что я поняла: самое худшее позади, впереди - по-прежнему безоблачное небо. Галка поуютнее расположилась в кресле и стала с подробностями рассказывать о вчерашнем открытии и о тех людях, которые там были, не упоминая уже о противном Алексее-Александре. Минут через десять из кухни вернулся Тарасов и принес поднос с чаем и пирогом.
      - Давай, Натуля, выпьем за тебя, - предложил он тост. - За нашего ангела-хранителя.
      Я покосилась на Галку: та умиротворенно улыбалась. Слава Богу, эта реликтовая семья осталась целой и невредимой. Правда, особой моей заслуги в этом не было: они и сами бы неплохо разобрались в своих проблемах. Хотя, возможно, Галка без меня действительно успела бы наклюкаться водки, благо ей много и не надо, чтобы окосеть.
      Я взглянула на часы и поняла, что если хочу успеть в клуб вовремя, мне надо поторапливаться. На все про все минут сорок, могу уложиться, если уйду в ближайшие десять минут.
      - Может, тебя на машине подкинуть? - тут же прочитала Галка мои мысли. - Быстрее получится.
      Я вспомнила специфическую манеру езды своей подруги и внутренне поежилась. Но вслух сказала совсем другое:
      - Мы же пили, Галка. Куда тебе за руль?
      Настаивать она не стала.
      Уже в прихожей, воспользовавшись тем, что Тарасова от процедуры прощания со мной отвлек телефонный звонок, Галка шепотом спросила меня:
      - А как получилось, что ты знаешь продолжение тех фраз, которые мне говорил вчерашний хмырь?
      Как всегда, смотрит в корень, а значит, стрессовая ситуация прошла окончательно.
      - Человек с таким голосом, как ты описала, звонит мне два дня подряд и говорит такие же фразы. Просит о свидании и приглашает в ресторан.
      - Да ты что! - ахнула Галка. - И...
      - Окстись, подруга. У тебя - Тарасов, у меня - Андрей. И вообще, я больше не намерена искать приключений на свою голову. Позвонит-позвонит, надоест и отстанет. Даже говорить не о чем.
      - Не скажи... - задумчиво протянула Галка. - Совпадение-то интересное. К чему бы это?
      - К дождю, - философски заметила я. - Просто мир до безобразия тесен, вот и все.
      Тут очень во время вернулся Тарасов и нам пришлось прервать этот увлекательный разговор. По дороге в клуб я об этом слегка пожалела, потому что мне в голову пришло сразу несколько интересных соображений. Но они были настолько фантастичны, что я волевым усилием выбросила их из головы и сосредоточилась на предстоящем мероприятии.
      Тусовка, на которую я добралась, к счастью, вовремя, официально называлась "Клуб любителей детективов", а на самом деле была чем-то средним между теми мероприятиями, которые когда-то проводились в красных уголках ЖЭКов и сельских библиотек, и также почти забытыми ныне так называемыми "устными журналами". Раз в месяц в помещении, арендованном у "Музея экслибриса", который находится на углу Рождественки и Пушечной улицы, встречались люди, которые детективы читают, пишут и просто любят.
      Сегодня предполагалась встреча с женщиной, которую средства массовой информации уже окрестили "российской Агатой Кристи", и которая писала лихо закрученные детективы, причем в количестве, поражающем воображение.