ЭНЕРГИЯ

Уинтер поднялся с японской кровати, бесшумно прошел в гостиную и уселся на диван, закинув ноги на кофейный столик. Он напряженно думал, стараясь разобраться в структуре событий.

Получасом позднее появилась Деми — вновь стройная, белокурая и чуть раскосая. Одернув на себе одну из рубашек хозяина дома, выполнявшую роль кургузого домашнего халата, девушка уселась по другую сторону кофейного столика прямо на пол и посмотрела на Роуга снизу вверх.

— Я тебя люблю, — прошептала она. — Я тебя люблю, я тебя люблю, я тебя люблю.

Некоторое время Уинтер молчал, затем судорожно вздохнул.

— Ты — титанианка. — Он не спрашивал, а констатировал факт.

Деми помолчала, примерно столько же, сколько и он, а затем кивнула.

— Разве это что-нибудь меняет?

— Не знаю. Я… Ты первая титанианка, с которой я встретился.

— В постели?

— Вообще, где угодно.

— Ты уверен?

— Н-нет. Пожалуй, я не могу быть уверен. Никто не может.

— Не может.

— А ты сама способна уверенно распознать своих?

— Ты имеешь в виду всякие там таинственные приметы вроде секретных масонских знаков? Нет, но…

— Но что?

— Но мы можем узнать друг друга, если начнем говорить на своем языке.

— А как звучит титанианский? Я его слышал когда-нибудь?

— Возможно. Тут не так все просто. Понимаешь, титанианцы общаются совсем иначе, чем остальные.

— Иначе?

— Не звуками и не жестами.

— А как же? Телепатия?

— Нет, мы говорим химически.

— Что?

— У нас химический язык — запахи, вкусовые ощущения, ощущения на поверхности кожи и в глубине тела.

— Что-то ты мне плетешь.

— Ни в коем случае. Это — очень исхищренный язык, где все выражается вариациями интенсивности и сочетаниями.

— Знаешь, я что-то даже не верю.

— Тебе это чуждо, вот и не веришь. Сейчас я буду говорить химически. Готов воспринимать?

— Давай.

— Так что? — спросила Деми после нескольких секунд полного молчания.

— Ничего.

— Чувствуешь какой-нибудь запах? вкус? Вообще что-нибудь?

— Ничего.

— Вообще никаких ощущений?

— Только растущее убеждение, что все это просто жульническая уловка, смысл которой… Нет. Подожди. Надо по-честному. На какой-то момент мне показалось, что я вижу нечто вроде солнечного диска, вроде этих моих шрамов,

— Ну вот! — широко улыбнулась Деми. — Ты все-таки слышал меня, однако все это настолько чуждо тебе и незнакомо, что мозгу приходится переводить принимаемый сигнал на язык привычных символов.

— Ты действительно сказала мне нечто, чему соответствует зрительный образ солнечного диска?

Деми кивнула.

— Так что ты там говорила на своем химическом?

— Что ты — психованный, в конец запутавшийся маорийский мужчина, и я люблю тебя, люблю всего, вплоть до этих самых шрамов.

— И ты все это сказала?

— Не только сказала, но так и думаю, особенно насчет шрамов. А ты, дурачок, чего-то стесняешься…

— Кончай сострадание, я ненавижу такие штуки, — прорычал Уинтер. — Так что же, — добавил он, — вы, титанианцы, так вот и вещаете все время на своем химическом языке?

— Нет.

— А много вас среди людей?

— Не знаю, да, собственно, и не очень интересуюсь. Я интересуюсь только тобой… и ты, Роуг, меня пугаешь.

— Не понимаю, чем.

— Стать таким холодным и аналитичным сразу же после… ну ты понимаешь, после чего.

— Прости, пожалуйста, — несколько принужденно улыбнулся Уинтер. — Я пытаюсь во всем этом разобраться.

— Зря я тебе сказала.

— А не надо было и говорить, ты показала. Необыкновенно и потрясающе, я никогда и подумать бы не мог… А как ты попала сюда, на Землю?

— Я и родилась здесь. Я — вроде как подкидыш, а уж если точнее — подменыш.

— Как это?

— Настоящая моя мать дружила с семейством Жеру, она была их врачом. Не хочется вдаваться в ее историю, проговоришь до вечера.

— Ладно.

— Мне был всего месяц, когда умер первый ребенок Жеру, примерно такого же возраста, как и я. Мать заменила мертвого младенца мной.

— Почему? Зачем?

— Ей нравилась эта семья, и она знала, что утрата первого ребенка сломит их. Я не была у нее первой… ведь из нас дети сыплются легко и быстро, как горошины из стручка.

— А твой отец — земной человек?

— Нет, мы можем рожать только от титанианцев. Нашим яйцеклеткам чем-то не нравятся ваши сперматозоиды, а может — наоборот. Как бы там ни было, мать решила, что мне будет полезно вырасти земной девочкой из хорошей семьи. И ей ничто не мешает за мной приглядывать. Вот, собственно, и все.

— Так значит, вы способны любить?

— Мог бы и сам понять, Роуг.

— А вот я не понимаю, — беспомощно развел руками Уинтер. — Например, эти разговорчики насчет краски для волос и стреляния глазками и прочем — ведь все это просто камуфляж, титанианские фокусы, верно?

— Да. Я чувствую твои желания и стараюсь к ним приспособиться, но моя любовь — не камуфляж.

— И ты можешь изменяться, как хочешь?

— Да.

— А какая ты в действительности?

— Как ты сам думаешь — на что похож титанианец в действительности?

— Не знаю, хоть убей. — Он смотрел на Деми озабоченно и даже боязливо. — Ну, какой-нибудь там ослепительный сгусток энергии, или бесформенная амеба, а может, вспышка молнии?

— Неудивительно, что ты места себе не находишь, — расхохоталась девушка. — Поцелуй с напряжением в тысячу вольт — кто же не испугается! Но ты скажи, на что похож в действительности ты сам?

— Ты же видишь и — в отличие от меня — можешь вполне доверять своим глазам.

— Au contraire, m'sier [16]. Я не увижу, каков ты в действительности, до самой твоей смерти.

— Но это же чушь, какая-то нелепица.

— Да не совсем, — посерьезнела Деми. — Что такое настоящий ты, ты, которого я люблю? Твой гений по части структур? Твои блестящие способности журналиста — синэргика? Твой юмор? Твое обаяние? Твой изощренный, аналитический ум? Нет. Настоящий ты в том, какое ты находишь употребление всем этим великолепным качествам, что ты создаешь, что оставляешь после себя — а кто же может определить это с уверенностью, пока ты жив?

— Пожалуй верно, — неохотно согласился Уинтер.

— То же самое относится и к нам. Да, я способна изменяться, приспосабливаться к ситуации или человеку — но совсем не к любой ситуации и не клюбому человеку. Настоящая я — это то, что я делаю по собственной своей воле. А после смерти я приму ту форму, которую всегда предпочитало мое глубинное, внутреннее «я». Вот это и буду настоящая я.

— А не заносит ли тебя в мистику?

— Ни в коем случае. — Жестом школьной учительницы, привлекающей внимание класса к наглядному пособию, Деми постучала по кофейному столику. Столик у Роуга был редкостный — из поперечного среза тюльпанного дерева с Сатурна-шестого. — Посмотри на эти кольца. Каждое из них свидетельствует об изменении, об адаптации, согласен?

Уинтер послушно кивнул.

— Однако при всех этих изменениях тюльпанное дерево оставалось тюльпанным деревом?

— Да.

— Оно начиналось нежным, бессильным бутоном, из которого могло вырасти что угодно, но Космический Дух сказал: «Ты — тюльпанное дерево. Расти и меняйся, как тебе вздумается, но и в жизни, и в смерти ты останешься тюльпанным деревом». То же самое и с нами: мы меняемся, мы адаптируемся — в пределах внутреннего своего естества.

Уинтер потряс головой, на его лице читалось удивление, смешанное с недоверием.

— Да, мы полиморфны, — продолжала девушка, — но мы живем, адаптируемся, боремся за существование, влюбляемся…

— И разыгрываете с нами такие вот веселенькие любовные игры, — прервал ее Уинтер.

— А что тут такого, — обожгла его взглядом Деми. — Разве любовь — не веселье? Да ты, Уинтер, часом не сдурел? Никак ты считаешь, что любовь должна быть мрачной, глухой, отчаянной, безнадежной, вроде как в старинных русских пьесах? Вот уж не подозревала в тебе такой инфантильности.

Несколько секунд Роуг ошарашенно молчал, а потом затрясся от смеха.

— Ну, Деми, черти бы тебя драли! Ведь ты снова изменилась, только каким местом сумела ты понять, что мне нужен строгий учитель?

— Не знаю, милый. — Теперь она тоже смеялась. — Возможно — левым глазом. Обычно я только смутно ощущаю, что именно сейчас нужно. В конце концов я только наполовину человек, а влюбилась и вообще впервые, так что нельзя с меня много спрашивать.

— Никогда, никогда не меняйся, — улыбнулся Роуг. — Только что это за хрень я несу?

— Ты хотел сказать, что я должна изменяться только для тебя. — Деми взяла его за руку. — Пошли, суперлюбовник.

На этот раз они вернулись из спальни вместе. На этот раз не он, а она уселась на диван, закинув ноги на столик. На этот раз Деми не стала связываться с импровизированным халатиком и походила в результате на школьницу-спортсменку. «Капитан женской сборной по хоккею с мячом», — подумал Уинтер. Он сидел по другую сторону столика в позе лотоса и любовался Деми, не скрывая своего восхищения.

— Иди сюда, милый. — Девушка похлопала по соседней подушке дивана.

— Пока не буду. Этот диван слишком много треплется.

— Треплется?

Уинтер кивнул.

— Ты же это не серьезно.

— Еще как серьезно. Со мною говорят все и вся, а сейчас я хочу слушать только тебя.

— Все и вся?

— Ага. Мебель, картины, машины, деревья, цветы — да все что угодно. Я слышу их, если хоть немного прислушаюсь.

— Ну и на что похож голос дивана?

— Похож… Ну, это вроде как если бы говорил замедленно показываемый в кино морж, да еще с пастью, полной ваты. Блу-у-фу-у-ду-у-му-у-ну-у… Нужно иметь терпение и вслушиваться подольше.

— А цветы?

— На первый взгляд они должны бы боязливо хихикать, словно застенчивые девчонки… Ничего подобного! Они полны знойной зрелости, как рекламные ролики духов, именуемых c'est la Seductrice.

— Ты накоротке знаком со всей Вселенной, — рассмеялась Деми. — Вот это, наверное, меня и привлекло. — Она внимательно посмотрела ему в глаза.

— А говорит кто-нибудь из них: «Я тебя люблю»?

— Такое вне системы их понятий. Они — эгоманьяки, все до единого.

— А вот я говорю. Я люблю. Тебя.

— Я могу ответить даже большим. — Роуг смотрел на Деми так же внимательно, как и она на него. — Я тебе доверяю.

— А почему это больше?

— Потому, что теперь я могу облегчить свою душу. Мне хочется обдумать вместе с тобой одну вещь.

— Ты всегда что-то обдумываешь.

— Единственный мой порок. Слушай, я тут попал в историю… в нехорошую историю.

— Сегодня?

— На Венуччи. Только ты никому и ни при каких обстоятельствах! Я знаю, что могу тебе верить, но ведь ты — всего лишь малолетняя девчонка из Виргинии, хотя и титанианка, вдруг кто-нибудь вытащит из тебя эти сведения обманом.

— Я не выдам ничего и никогда.

Неожиданно хоккейная капитанша сделалась очень похожей на фею Моргану.

— Изыди, сатана! — отшатнулся Уинтер, скрестив руки перед лицом.

— Попалась с поличным. — Колдунья усмехнулась и вдруг стала яростной Сьеррой О'Нолан.

— Только не это! — взмолился Уинтер, мгновенно припомнив ссоры и склоки. — Бога ради, Деми… Так значит, и у вас, титанианцев, бывают накладки? — ворчливо добавил он, когда Деми стала прежней Деми.

— Конечно, бывают, у кого их нет? — Она хладнокровно пожала плечами.

— И перестань, пожалуйста, говорить «вы, титанианцы». Не «вы», а «мы». Все мы — части одной вселенской шутки.

— Конечно, лапушка, — кивнул Роуг, — но ты все-таки пойми, насколько это трудно — иметь дело со столь непостоянной возлюбленной.

— Ты так думаешь? Слушай, Роуг, доводилось ли тебе в твоей — назовем это помягче — несколько рассеянной личной жизни иметь дело с кем-нибудь из актрис?

— Увы, да.

— И сколько ролей играла эта актриса, на сцене и вне ее?

— Мильен и триста тысяч, а может, и больше.

— Ну так с нами все тоже самое.

— Однако ты меняешься и физически.

— А разве грим — не то же самое?

— Ладно, ладно, убедила, — сдался Уинтер. — Никогда мне, наверное, не узнать, кто же такая мне попалась, кого же это я полюбил. Или надо «кто же такой мне попался?» Я ведь, — признался он — завалил грамматику в Hohere Schule [17]. По причине излишеств в употреблении прилагательных.

— Ты гений, — улыбнулась Деми. — Я буду у тебя учиться.

— Боюсь, я превращаюсь для тебя в нечто вроде отца-попечителя.

— Тогда мы занимаемся кровосмешением.

— Ладно, я нарушал уже почти все Десять Заповедей, так что большая разница — одной больше. Коньяк?

— Чуть попозже, если ты не против.

Уинтер достал бутылку и два кларетных фужера, поставил фужеры на кофейный столик, затем откупорил бутылку и сделал большой глоток прямо из горлышка.

— Вот недавно я и нарушил одну из них.

— Какую?

— Твой Мэримонт — это ведь католический колледж?

— Более-менее.

— A les Jeroux [18], они воспитывали своего кукушонка в католической вере?

— Более-менее.

— Тогда это может тебя шокировать. Шестую.

— Не у… Не может быть!

— Может.

— Придумал историю и пробуешь ее на доверчивой слушательнице?

— Увы, — покачал головой Уинтер. — В куполе Болонья, перед самым возвращением на Землю.

— Но… Но… — Деми вскочила на ноги и мгновенно стала похожа на фурию мщения: Уинтеру показалось даже, что он различает вплетенных в ее волосы змей. — Послушай, Роуг Уинтер, если ты вешаешь мне лапшу на уши, я…

— Нет, нет, нет, — прервал этот поток Роуг. — Неужели я способен шутить на такую тему?

— Еще как способен. Ты прожженный лгун.

— Сядь, лапа, успокойся. — Уинтер похлопал по дивану. — Это и вправду целая история, только я ее не придумывал Она произошла, и мне нужно обсудить все с кем-нибудь, кому можно верить.

— Да? — Деми недоверчиво присела. — Ну рассказывай.

— В Болонье я вышел на след весьма необычной структуры, завязанной на мета-мафию. Как тебе известно, джинки с Тритона — полные монополисты по части мета, и ребята они крутые, как яйцо. Устанавливают цены и квоты по своему разумению и разговаривают с внутренними варварами очень просто: если ты им чем-нибудь вдруг не понравишься — сразу урезают квоту. Мало удивительного, что возникла мета-мафия, занимающаяся контрабандой с Тритона. Цены они ломят зверские, но товар доставляют, совершенно при этом не интересуясь, кто ты такой или что ты такое. Этакие честные жулики. Пока все ясно?

— Кроме мета, — призналась, помедлив, Деми. — Я знаю, что это — сокращение от «метастазис» и как-то там связано с получением энергии, но только как?

— Тут все довольно сложно.

— Постараюсь понять.

— Ну хорошо, начнем с атомов и заряженных частиц. Мета может переводить их из основного состояния в возбужденное. При этом они забирают у мета энергию и сваливаются обратно в основное состояние, выделяя эту самую энергию, — вот и весь процесс метастазиса. Сечешь?

— Нет. Слишком уж научно, а я совсем не похожа на Мари Кюри.

— И слава Богу, она красотой не отличалась. Хорошо. Ты говорила со мной химически — я попробую поговорить с тобой структурально. Представь себе лазерный пучок, способный проделать дырку в стальной плите или передать сигнал на большое расстояние…

—

— Понимаешь?

— Пока тут нет никаких структур. Одна прямая линия.

— Да, но откуда взялась эта линия? Подумай об облаке частиц, находящихся в своем основном, спокойном состоянии. Нечто вроде большой толпы нулей…

о о о о о о о о о о о о о о о о о о о о о о о о о о о о о о о о о о о

— Теперь приведем эту толпу в возбужденное состояние, накачав в нее энергию. Все нули превратятся, так сказать, в плюс-частицы…