Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Обманщики

ModernLib.Net / Научная фантастика / Бестер Альфред / Обманщики - Чтение (стр. 9)
Автор: Бестер Альфред
Жанр: Научная фантастика

 

 


— Но я не хочу. — Он снова начал яриться. — Эти косопузые джинки, сидящие на своем мета и унижающие все человечество, все равно как долбаные арабы, усевшиеся на свою нефть…

— И вся Солнечная охотно с тобой согласится, особенно теперь, когда Тритон начал скупать нас на деньги, получаемые за мета… Вот, скажем, «Ветка сакуры», кому, думаешь, принадлежит этот банк? Но только хочешь ты вернуть свою Деми или не хочешь?

— Господи Исусе, она еще спрашивает! А для чего, скажи на милость, я целый день строил из себя клоуна?

— Тогда тебе придется платить их цену Она не вернется, не убедившись, что обстановка разрядилась.

Он яростно хмыкнул.

— А цена эта — прекращение операций вашей маорийской мафии.

— Ну, скажем, я так и сделаю, — нетерпеливо махнул рукой Уинтер. — Где гарантия, что это успокоит Деми — куда бы она ни спряталась?

— А! Вот тут-то мы и начнем торговаться. Мы потребуем письменное обязательство, которое, конечно же, гроша ломаного не стоит. Мы потребуем предусмотреть в документе штрафы за нарушение его условий, потребуем, чтобы он хранился у третьей стороны — на это им тоже начхать. Скорее всего банк, в котором мы депонируем договоренность, окажется им же и принадлежащим. Еще мы…

— Подожди секунду. А когда и где будет все это делаться?

— Тогда, когда они выйдут на тебя. И, скорее всего — в том месте, где они это сделают.

— А как они поймут, что со мной можно разговаривать?

— Очень просто. Ты воспылаешь неожиданным желанием познакомиться поближе с сыночком Посейдона и запросишь визу, то есть ясно покажешь, что готов к употреблению. Дальнейшим они займутся сами.

— Жестянщик, портной, солдат, мореход. — Уинтер покосился на Барбару.

— И я, значит, должен заканчивать детскую считалочку, отплывая на Тритон… Не нравятся мне шуточки этой вашей Anima Mundi. Ну а что же, — он снова повернулся ко мне, — вы потребуете от них в действительности?

— Ничего. После обычных песен и плясок с подписанием соглашения мы поставим их перед суровым неумолимым фактом.

— А именно?

— Что у нас есть заложник.

— Не может быть! Кто?

— Самый высокопоставленный мандарин директората Тритона. Их шогун, ведающий всей информацией и принимающий все решения. Глава «И-хэ-Цюань», общества «Кулак во имя согласия и справедливости», ведущего свою историю еще с девятнадцатого века.

— И что, этот mache [42] у вас? Прямо здесь, на Земле?

— Не совсем, но мы его вычислили. Видный ученый… Томас Янг.

Уинтер был потрясен.

— Да-мо Юн-гун Тритона. Довесок «гун» обозначает нечто вроде «князя». Он — манчжурский аристократ.

— Великий экзобиолог?

— Молодец, возьми с полки пирожок.

— Мой друг, сказавший, что для него будет высокой честью обследовать Деми и дать ей рекомендации?

— Избавило бы их от уймы хлопот.

— Н-но… Но каким образом?

— Вспомогательные прикрытия. Самый стандартный прием всех разведок. Я познакомилась с Сохо Янгом много лет назад здесь же, в Нью-Йорке. Тогда он был хозяином небольшого ломбардика. Слыхал когда-нибудь о крутом порно-заведении «В Постельных Тонах»?

— Это что, тоже он?

— Нет, я.

— Господи, и как это вы, циркачи, умеете играть столько разных ролей?

— Век тупой, прямолинейной борьбы за существование минул давно и безвозвратно, — вставила Барбара. — Вместе с динозаврами. «Блаженны многогранные, ибо они наследуют землю» — вот лозунг дня.

— Романтика плаща и кинжала, — презрительно бросил Уинтер. — Детские игрушки.

— Да нет, — устало сказала я. — Скорее — самый прозаический подсчет возможных прибылей и убытков. Вопросы времени и бюджета. Все прекрасно знают, что есть разведки, есть их нелегальные агенты, это — само собой разумеющаяся истина. Проблема в том, как сделать, чтобы наши агенты работали как можно дольше, чтобы их контрразведка как можно дольше этих агентов не обнаруживала. Понятно?

— Понятно.

— Поэтому организуется липовая агентурная сеть, чья единственная задача — привлекать к себе внимание. Само собой, липовые агенты ни о чем таком даже не подозревают, они считают себя самыми взаправдашними. А потом сидишь и надеешься, что чужая контрразведка угрохает все свои средства на борьбу с легко заменяемыми отвлекающими агентами — в то время как профессиональная сеть спокойно занимается своим делом. Нужно только хорошо руководить липовыми агентами, чтобы те не начали дуром работать в опасной близости от настоящих. Именно этим и занимался Янг из своего ломбарда. Именно это и делаю я, базируясь в «Постельных Тонах».

— Ну, вы даете, — пробормотал Уинтер.

— А теперь послушай. В прошлый раз я допустила ошибку, за которую готова извиниться. Я не поверила, что ты и вправду настолько умен и сообразителен, как всем кажется. Единственное мое оправдание — второй закон разведдеятельности: каждый человек глупее, чем можно бы подумать.

— А первый? — прорычал Уинтер.

— Первый — что мы глупее, чем сами о себе думаем. Так что теперь я хочу говорить с тобой откровенно.

— А стоит ли? — негромко предостерегла меня Барбара.

— Не знаю, Барб, но приходится. Так вот первое — запроси визу на Тритон. Второе — отправляйся на Ганимед и останови действия мафии. Последнее абсолютно необходимо, ты поймешь это и сам, узнав, какая ставка сейчас на кону.

— И какая же?

— Пусть Тритон сохраняет свою монополию на мета. Мы можем — во всяком случае некоторое время — платить их несуразные цены, но скупка собственности, попытка прибрать к рукам всю Солнечную — этому нужно положить конец и как можно скорее. Через пятьдесят лет они скупят нас с потрохами.

— Так что, вы хотите тянуть время и торговаться?

— Как только твоя мафия утихомирится, а ты и Деми будете в безопасности, мы вытащим из рукава своего туза, Да-мо Юн-гуна, и тогда наши карты могут — при благоприятных обстоятельствах — оказаться выигрышными. Но даже в самом плохом случае получится нечто вроде пата, и у нас будет время придумать что-нибудь еще.

И тут он взорвался бешеной, нерассуждающей яростью.

— А колебал я вас всех со всеми этими говенными девичьими забавами! Сделки! Паты! Торговаться они, видите ли, будут! Да можете вы понять, что имеете дело со взрослыми мужиками, которые давно в игрушки не играют? Мы натягиваем вас и вышвыриваем, и вся любовь и сиськи набок. Ты что, и меня держишь за какую-то там карту в рукаве?

— Роуг!

— А я не карта, я дважды король маори.

— Бога ради, Уинтер…

— Ладно, все будет так, как ты сказала — за одним маленьким исключением. На Ганимеде я не стану и пытаться покончить с мафией, мне ведь в лицо рассмеются. Вы, бабы, не понимаете того, что понятно любому дураку. Нет, я призову их к бою, и каждый солдат-маори будет в восторге. Ты понимаешь меня, драгоценная Брюнхильда? Мафия получает заказ на погром Тритона.

Придя к такому решению, он пулей вылетел из моей студии. Я посмотрела на Барбару. Ход событий вызывал очень мало восторга, а моя в них роль — еще меньше.

— Может, и стоило тебя послушать.

— Неужели мы никогда не перейдем на партеногенез? — вопросила она. — Могут же тли, ну а мы-то чем хуже?

— Держись около него, Garda. Помощь нужна?

— Обойдусь, — жестко улыбнулась Барбара, а затем добавила: — А я еще хотела поделиться с ним добычей из своей побирушечной банки.

СТРАТЕГИЯ И ТАКТИКА

На войне и в любви стратегия дозволена.

Сюзанна Сентливр

Там часто тактика, где мы ошибку зрим.

Александр Поуп

Я вылетел из этой студии, буквально булькая от негодования: задним умом, к которому вы, Одесса, относитесь со странным предубеждением, я прекрасно понимаю все дальнейшие свои ляпы и промахи. Я там орал что-то насчет погрома Тритона. Господи, да я бы взял заказ на погром всей Солнечной, если бы это вернуло мою Деми!.. Где она? Куда она запряталась? Как она? В безопасности ли она? Я ничего не знал и не знал даже, где можно что-нибудь узнать. Перспектива вырисовывалась какая-то бесперспективная.

Я вернулся в свою ротонду Beaux Arts, переоделся в практически невесомый комбинезон, покидал в дорожную сумку кое-что из вещей, опять же самых легких — двести фунтов это макс. разр. вес на одного пасс., включая и багаж, и собственное его бренн, тело, — накрутил на шею пси-кошке платочек в горошек (чтобы ей было чем заняться) и пошлепал в зоопарк, к Найдж Энглунд.

— Ветеринарная лечебница за углом, — сообщила Найдж.

— Она здорова.

— А почему шея завязана?

— Для ее развлечения. Киска любит пятнышки.

Найдж окинула взглядом мое походное обмундирование.

— Собрался куда-нибудь?

— У-гу.

— И даришь свою якобыкошку зоопарку? Слушай, Роуг, мы по горло наелись всеми этими домашними животными, которые надоели хозяевам. Ты не представляешь себе, сколько нам их таскают — зеблюды, собадилы, кенгопарды. Аквариумы переполнены — лещуки, бестеры…

— Я хочу пристроить ее к тебе.

— Да? А почему не в гостиницу для зверей?

— Не могу довериться, Найдж, никому, кроме тебя. Моя кошка ультраособая. Вдруг она подцепит в этой ночлежке какую-нибудь гадость? Просто не хочу рисковать.

— А что в ней такого особого?

— Пятая поправка.

— Тоже мне. Как ее хоть звать-то?

— Же… — Я закусил язык, сообразив, что Найдж спрашивает не фамилию Деми, а имя пси-кошки, которого я к тому же не знал. — Нет у нее имени. Я называю ее просто «Мадам».

Найдж видит меня насквозь, но эта наглая ложь прошла почему-то без комментариев.

— Посмотрю, есть ли у нас место.

Она потыкала клавиатуру компьютера, и на экране вспыхнула надпись: «1/2 O.K.».

— Я не хочу, чтобы мадам жила вместе с кем-то, — испугался я. — Еще покалечится в драке. Неужели у вас нет одноместных номеров?

— Попробуем снова, — сказала Найдж. — Эти штуки отвечают иногда не на те вопросы, которые им задаешь. — Теперь компьютер дал направление в зону 3, корпус 2, клетку 7. — Ну вот, твоя подружка сможет испытать все радости одиночного заключения по соседству с кроликами. Что она ест?

— Все, что угодно, лишь бы с круглыми пятнышками. Икру красную, икру черную, а также…

— Ничего, удовлетворится пестрой фасолью и просом, пусть и за то спасибо скажет. Когда возвращаешься?

— Не знаю.

— Не важно. Сообщи мисс Джероукс, что она может забрать кошку, когда угодно, — лишь бы уплатила по счету.

Меня буквально вымело из ее кабинета — с фигурально говоря, стрелой в, фигурально говоря, заднице. Это же надо, с какой скоростью разносятся сплетни!

Оттуда — в один из моих банков (я пользуюсь тремя в надежде надуть налоговое начальство) за аккредитивом на две тысячи. Две тысячи даже в купюрах что-то весят. А я и так был на опасной грани тех самых двухсот фунтов макс., еще несколько унций — и можно оказаться за этой гранью.

Я хотел получить аккредитив на тисненом пергаменте банка «Орб и К» — шараги настолько классной — они ведь даже чеканят собственные золотые монеты в пятьдесят соверенов — что вся Солнечная знает их бумагу (предмет головной боли и отчаяния для фальшивомонетчиков) и пресмыкается перед ней.

И персонал там соответствующий, ребята настолько высокомерные, что прямо носом лампочки сшибают, могу привести отличный пример. Как-то я погасил у них чек, а затем, выйдя уже из банка, обнаружил, что по какой-то таинственной ошибке то ли машин, то ли людей получил на сотню больше положенного. Ну, я — девушка честная, а посему вернулся и попытался вернуть эту сотню, на что получил от элегантного кассира гордый ответ: «Извините, сэр, но банк не принимает никаких претензий, если клиент отошел от окошка».

Так что я представился и попросил выдать мне «фракционируемый» аккредитив, чтобы иметь возможность брать с него не все деньги сразу, а по частям. Кассир (другой) понажимал клавиши, и черти бы меня драли, если на экране не появилась надпись «1/2 O.K.». Как видно, я уже запутался, сколько в какой банк положил — знак благоприятный, ведь если я сам не могу уследить за своими капиталами, как же справиться с этим налоговому управлению? Пришлось согласиться на тысячу, куда мне, собственно, больше?

Затем я последовал твоему, Одесса, совету и пошел в консульство Тритона, чтобы запросить визу и тем показать, что готов к переговорам. Джинк, к которому я попал (скорее джап, чем чинк) был услужлив до умопомрачения, к тому же все время улыбался, кланялся и вежливо шипел. Шипят они, кстати, не как люди — не на выдохе, с помощью языка — «Ш-ш-ш…», а на вдохе, с помощью нижней губы — «Х-ф-ф…».

— Вы оказываете нам высокую честь, сьероре Ивер (таким вот образом звучит «мистер Уинтер» на соларанто, международном вспомогательном языке Солнечной системы). Х-ф-ф. Такой знаменитый джентльмен не почел ниже своего достоинства посетить наш убогий, провинциальный мир. Х-ф-ф-ф. Когда вы почтите Тритон своим визитом?

— Где-нибудь в ближайшие два месяца.

— Понятно. — Он поработал на терминале, связывавшем консульство с посольством, и вскоре — вы будете смеяться — на экране появилось: «1/2 O.K.». Джинк был настолько ошеломлен, что даже запутался, кто, кому и какую оказывает честь. — Сьероре Ивер, вам Предоставлена виза на целые шесть месяцев. Половина года, сьероре Ивер. Х-ф-ф-ф. Высочайшая возможная честь. Х-ф-ф-ф.

Все до предела любезно и корректно, однако, если бы горевшая во мне ярость нуждалась в новом топливе, к тому времени, как я покидал консульство с визой в паспорте, это топливо взгромоздилось бы кучей, достойной большого скаутского костра. Ученым известно архаичное понятие «растревоженная совесть» — непрестанные упреки, грызущие тебя изнутри. Ну а что вы скажете насчет «растревоженной мстительности», непрестанного желания отомстить, воздать по закону око за око, зуб за зуб?

Консульские украсили свой холл произведениями примитивного искусства и прочей экзотикой. И здесь, среди прочего, находилась очаровательная рамочка с натянутой кожей. Лицо маори с полным комплектом ритуальных шрамов и священных татуировок. Лицо моего отчима, Те Юинты.

О, сладость будущего мщения! Вот так вот. Корабль «Sternreise Kompanie» [43] отправлялся на Ганимед тем же вечером, забитый под завязку, за исключением одной каюты, которая была, как я устал уже повторять, наполовину о'кей, т.е. мне предстояло с кем-то ее делить. С кем? Не понимаю, Одесса, каким манером ты это-то намухлевала? С твоей драгоценной лесбиянкой Барбарой Булл.

(Проще простого, Роуг. Мы взяли всю каюту, а потом отказались от половины. Было ясно, что ты рванешь на Ганимед ближайшим рейсом, а уж коли нет — в самый последний момент Барб сошла бы с корабля.) Барб мне нравится, и я преисполнен к этой леди глубочайшей благодарности, однако проводить в ее обществе слишком много времени как-то не хотелось. Уж больно обе вы хитры, я боялся нечаянно ляпнуть что-нибудь не то и выдать все свои планы.

Лайнер был роскошный, с haute cuisine, так что я сшивался по большей части на камбузе, притворяясь, что имею задание проинтервьюировать шеф-повара, работающего в условиях невесомости. Дело оказалось и вправду интересным, помогло отвлечься ото всех моих заморочек. Если когда-нибудь напишу по этим материалам статью — пойдет на ура.

Жарка-варка в невесомости не сравнима ни с чем. Повар парит посреди кухни, и ему все равно — где пол, где стена, где потолок. (Перед включением двигателей его обязательно предупреждают, чтобы успел выловить из воздуха все свои принадлежности и положить их на стол). Он может стоять на голове, может безбоязненно бить яйца над этой же самой своей головой. Одна беда — в невесомости ничто не падает и не льется по собственной своей воле, все нужно вытряхивать, выталкивать, заставлять и уговаривать. На земле можно перевернуть блин, подкинув его сковородкой. А теперь представьте себе, как это будет выглядеть в невесомости.

И еще одна проблема. Морозильники охлаждаются космическим холодом, царящим на теневой стороне корабля; если температура в них слишком опускается, приходится даже включать нагреватели. Однако бывает, что корабль в полете переворачивается, подставляя их солнечному жару. Тогда повар хватается за интерком и последними словами несет навигаторов, которые крайне неохотно включают касательные двигатели, ведь это с (их точки зрения) бессмысленное растранжиривание топлива.

— Дебилы! Вы что, хотите испортить мой creme brulee? Это как это бессмысленное? Я все сообщу в «Etoilevoyage Companie!» [44] Наблюдать, как повар жарит мясо или дичь — полный восторг. Аккуратно поместив оное поджариваемое на нужном расстоянии от электрического гриля, он чуть-чуть его закручивает. В результате вышеупомянутое поджариваемое так и висит на одном месте, медленно поворачиваясь. Этакий тебе вертел без вертела. При небольших уходах в сторону легкое, ласковое прикосновение — и все опять в порядке. Наш повар весьма дотошно выдерживает детали этого процесса, что характерно для всех космических поваров. Очень интересно послушать их жаркие споры на тему оборотов в минуту и сантиметров расстояния от гриля.

А поджаривание креветок в масле — нечто вообще месмерическое. Он вытряхивает над грилем посудину лучшего растительного масла, в результате чего образуется целое облако капелек. Затем следует кропотливая работа по соединению капелек в один золотой шар, затем этот шар начинает шипеть. В точно отмеренный момент добавляются специи (я так и не удостоился редкой чести наблюдать это священнодействие), затем — креветки. В конечном итоге получается медленно вращающийся, завораживающий, а главное — аппетитный шар. Чувствуешь себя, как больной царевич, загипнотизированный часами Распутина, — только часы нельзя съесть.

В куполах турецких щедрая земля.

Маки пламенем горят, зреет конопля.

Избавиться от Барбары оказалось проще простого. После посадки я не стал забирать из каюты свое барахло и вышел из корабля вместе с новообретенным приятелем — поваром, облачившись в его замусоленную форму и белый колпак. Сам он был, конечно же, при полном при параде — намечался трехдневный загул в обществе девиц-креолок, знакомых ему еще по предыдущим рейсам, для каковых девиц он пронес контрабандой три дюжины ампул женьшеня. Не без моей, конечно же, помощи — я всегда стараюсь платить услугой за услугу. По выходе их порта мы расстались, он направился к своим девицам, а я — не в купол маори, как можно бы ожидать, а в турецкие купола. И сразу вломился к Ахмету Труйджу — обговорить стратегию военных действий.

У турков Ахмет — парень номер раз, gantze macher. Он в неоплатном предо мной долгу, мы с ним это знаем, но вам можно и объяснить, в чем дело. Он великолепно справляется со своей должностью — блестящий бей, искусный правитель, сумевший сделать турков почти такими же влиятельными, как джинки, но все равно, если я когда-нибудь расскажу о нем то, что только мы с ним и знаем, он сразу же полетит со своего поста, с него сорвут эполеты, над его головой сломают шпагу, в общем — позорная отставка. Хуже того, он станет всеобщим посмешищем. Во всяком случае так описываем возможное развитие событий мы в наших с ним разговорах.

Много лет назад, когда я делал большой очерк о его отце, знаменитом и достойнейшем Труйдже Калифе (задолго до этой загадочной, прискорбной смерти), чрезвычайном и полномочном после, поработавшем в добром десятке различных столиц, папа Труйдж решил, что нуждается в пересадке роговицы обоих глаз. Направляясь к глазному хирургу, он прихватил за компанию и сыночка своего Ахмета, а уж я увязался за ними сам, в надежде обогатить будущий очерк одной-другой деталью обстановки. Ахмету было тогда лет шестнадцать. В глазной клинике папу посетила блестящая мысль — а почему бы не проверить заодно, как там у сына со зрением. Ахмета усадили перед этими самыми таблицами, где разные буквы, и быстро выяснили, что зрение у него, как у орла, но букв он не знает. Ни одной.

Смейтесь — не смейтесь, но так оно и было. С самого раннего детства Труйдж-младший отирался в дипломатических кругах, приобретая шарм, утонченность и весьма разорительные вкусы, отлично проводил время — и при всем при том ни одному из приближенных посла как-то и в голову не пришло, что ребеночек-то не ходит в школу. Все они считали, что он как-то там где-то там учится, и ни один из них не удосужился проверить.

Ну а сам Ахмет на себя не стучал — какой же мальчишка хочет в школу? Так вот он и проваландался до шестнадцати лет, а тут уже поздновато было для чтения-письма-арифметики. В результате Ахмет и по сей день не умеет ни читать, ни писать, однако годы тщательно скрываемой неграмотности обучили хитрого турка сотням искусных трюков, а заодно фантастически развили его память. К великому счастью губернатора, в турецком анклаве принято скреплять документы не архаичной подписью, а отпечатком голоса.

Научился я читать,

Научился я писать,

Научился я и в драке

Старшим братьям помогать.

Губернатор приветствовал меня с громким энтузиазмом, абсолютно искренним — мы с ним действительно друзья, компромат здесь не при чем. Теперь Ахмету под тридцать: смуглый, начинающий уже лысеть, мягкий в обращении и великолепно барственный, он чуть заикается и временами замолкает, подыскивая нужное слово — земной английский для него третий или даже четвертый язык. Я не стану пытаться воспроизвести здесь его заикание.

— Ахмет, — сказал я, презентуя ему ампулу женьшеня, выцыганенную у космоповара (ты не выцыганил ее, Роуг, ты ее вымаорил). — Я хочу попросить тебя о небольшом одолжении.

— Faires des demandes, — ухмыльнулся он. — Ну давай, давай, выкручивай мне руки. Теперь меня так просто не возьмешь, я хорошо приготовился.

— Действительно?

— Эй-Би-Си-Ди-Эф-Джи. Ну, что ты на это скажешь?

— Ахмет, Ахмет, ну уж от тебя-то я такого не ожидал. Разве можно так обращаться с невинным, дружелюбным шантажистом? Ты учился — и скрывал от меня!

— А все одна из ваших маорийских штучек. Появилась здесь на прошлом месяце, неизвестно откуда. Учит меня в постели. Для демонстрации алфавита использует свои ракушки.

— Ракушки?

— Ну да, серебряные. Носит их на бедрах, как ceinlure. Как будет ceinture на вашем вонючем янковском? А, да, пояс. И они дзинь-дзинь-дзинькают, когда… И у нее на жопе очень странный шрам. Я не ошибся? Тохес? Derriere? [45] Нет, верно, жопа. Так что тебе там потребовалось, Роуг?

— Ты можешь объяснить мне, Ахмет, как организован твой шахер-махер с мета?

— Самым элементарным образом; мы платим джинкам героином, за унцию — фунт.

— Ни себе фига! Шестнадцать к одному?

— Слава Богу, что у нас есть хотя бы, чем пригрозить им при случае, так что наша квота мета всегда гарантирована. Срежут — останутся без дури.

— А какая у вас квота?

— Три-четыре сотни фунтов в месяц.

— Так много?

— Конопля и маки жрут тепло и воду, как сумасшедшие.

— А вы, значит, поставляете им пять-шесть тысяч фунтов наркотиков. Очищенных?

— Нет, сырец. Джинки предпочитают очищать их самостоятельно.

— Все равно, это охрененное количество дури.

— А у них охрененное количество народа. «Жили-были три китайца — Як, Як Цидрак, Як Цидрак Цидрони». Ничуть не сомневаюсь, что значительная часть сырца идет на поддержание духа кули, вкалывающих в шахтах. Судя по сообщениям, там настоящий ад.

— Ахмет, я никогда не видел мета. Нельзя посмотреть у тебя?

— Это что, и есть то самое одолжение?

— Нет.

— Ты же используешь мета, почему же ты никогда его не видел?

— А многие люди, пользующиеся серебром, видели когда-нибудь серебряную руду?

— Как всегда — sans replique [46]. Пошли, Роуг.

В шлюзе мы надели вакуумные скафандры с такой мощной теплоизоляцией, что стали походить на северных медведей, страдающих — судя по скованной, судорожной походке — церебральным параличом. Ахмет постучал по моему плечу и показал на коротковолновую антенну.

— Включился? Роуг, ты меня слышишь?

— Ясно и отчетливо.

— Тогда делай все, как я скажу и Боже упаси что-нибудь трогать, если не хочешь превратиться в сверхновую.

— Спасибо, не надо. Я и так достаточно яркая личность.

По-лунному бесплодное, покрытое рваными скалами плато заставляло еще больше чувствовать себя белым медведем — только перепрыгивающим трещины не со льдины на льдину, а с камня на камень. Через четверть мили таких упражнений Ахмет остановился перед совершенно естественного вида глыбой туфа и буквально оглушил меня, проорав нечто по-турецки, в каковом языке я ни бум-бум. Через некоторое время плита мягко скользнула в сторону, обнаружив люк и ведущие вниз каменные ступеньки. Мы спустились в небольшую камеру и увидели перед собой каменную дверь, охраняемую четырьмя вооруженными белыми медведями.

После новой порции турецкой тарабарщины часовые распахнули дверь, пропустили нас и сразу же ее закрыли.

— Строжайший режим, — сказал Ахмет. — И не потому, что кристаллы мета precieux [47], главное — они dangereux [48]. Не позволяйте посторонним играть со спичками.

Мы находились в сферической ледяной пещере.

— Кристаллический гелий, — объяснил Ахмет. — Аргон и неон тоже инертные элементы, но он еще инертнее. Единственная, пожалуй, Substanz [49], которую даже мета не может катализировать. Из него делают контейнеры для хранения и транспортировки, но ты себе не представляешь, насколько трудно поддерживать температуру в два градуса Кельвина.

— Ох, Ахмет, похоже, ты и твоя маорийская шлюшка серьезно изучали литературу по этому вопросу, — укорил его я, осматриваясь. — А это что у тебя за ювелирная лавка? Сложил сюда precieux камни, чтобы кто не спер?

— Это, Роуг ты мой precieus, и есть твои кристаллы мета.

— Чего? Эти пуговки?

— Aber naturlich [50].

Я шагнул к светящейся груде, пытаясь сообразить, дурит меня этот известный всей Солнечной шутник и плейбой, или нет. Действительно нечто вроде радужных пуговиц — крохотные диски, чуть выпуклые, с каемкой по краю, правда без дырочек. И они искрились, переливались внутренним, словно живым светом.

— Это что, действительно мета? Ты только серьезно, Ахмет, безо всяких шуточек. Мета?

— Oui [51].

— Очень красивые.

— Oui.

— Но эта бижутерия кажется совершенно безопасной.

— Такие они и есть, когда находятся в нормальном состоянии. Я говорю сейчас абсолютно серьезно. Это — тектиты, экстрагалактические метеориты из самых дальних глубин пространства. Обычные тектиты можно найти даже на Терре — черные стекловидные пуговицы, безвредные, лежат себе и никого не трогают.

— А почему эти — другие?

— Тут-то вся и история. Они — первичные, пришедшие из далекого прошлого. Существует теория, будто очень давно, когда Тритон находился в вулканической стадии, его буквально нашпиговал прилетевший откуда-то поток тектитов. Под воздействием термальных и радиационных нагрузок они трансформировались в мета. Каждая из этих пуговок — котел спрессованной трансформационной энергии.

— Глядя на них, ей Богу поверишь.

— Отсюда и главное свойство мета — они принуждают атомы совершать квантовый скачок на высшие уровни. Затем атомы сваливаются назад, в нормальное состояние, и выделяют при этом лучистую энергию, а далее — новый толчок со стороны мета… И все это — со скоростью света. Де Бройль, наверное, вентилятором в гробу вертится.

— Де Бройль? — спросил я, чувствуя что-то нехорошее. — Это какой еще де Бройль?

— Луи Виктор. Разве мог он ожидать, придумывая в тысяча девятьсот двадцать третьем свои квантовомеханические штучки, к чему это приведет?

— Ахмет Труйдж, Ахмет Труйдж, ты ведь и вправду читал книжки!

— Генезис мета, Роуг, чисто гипотетичен, однако известно, что их находят в древних вулканических породах — примерно так же, как африканские алмазы, добываемые из «алмазных трубок». Там их добывали африканские негры, а здесь — джинки-кули.

— А как же с ними обращаются?

— При помощи инструментов с наконечниками из кристаллического гелия. Представь себе кузнеца, ворочающего кусок добела раскаленного железа, затем переверни ситуацию и ты получишь рабочего, ворочающего эту радужную пуговку.

— Да-а… Ну, Ахмет, спасибо за экскурсию, ты очень хороший гид. Я настолько тебе благодарен, что не стану даже выпрашивать самый малюсенький из твоих тектитов на память.

— Все равно унести невозможно.

— Ага. В скафандрах нет карманов.

— Так это и есть то самое одолжение, весь favour, о котором ты просил?

— Нет. Правду говоря, я прилетел сюда с неким стратегическим планом, но ты подсказал мне план тактический, и он лучше. Вернемся в контору, и я синэргизирую вдохновленную тобой хохму. Придется попросить, чтобы ты смастерил для меня Труйджанского коня.


Вы, конечно, и не сомневаетесь, что наш отдел Terra Gardai давным-давно сПЛАНировал работу мета-мафии. Вот эмпирическая схема торговли. Посмотрим, сумеете ли вы обнаружить веселенькую особенность критического пути. Приза не обещаю.

Маори Мамонтовые бивни (1) джинкам для резьбы по кости Джинки Porphyra (2), выращиваемые в аквариумах Голландский Porphyra купол

Золото —> Джинки красители контра— | | бандисты Золото | Бельгийский для девушек купол и прочее Мета | | | Золото (5) Голландский Мафия за произведения купол | искусства Солнечная система

(1) Маори добывают их, пользуясь вполне современным оружием.

(2) Моллюски, из которых добывается императорский пурпур. Маори притворяются, что краска эта нужна им для татуировок.

(3) Единственное органическое вещество, придающее ярко-зеленый цвет огням фейерверка; на Каллисто фейерверк — популярная форма искусства.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14