«Послушай, Пьер, – сказал он, – мы можем договориться». Мне было любопытно узнать, что он собирается предложить. «Каким образом?» – спросил я. Рено ответил: «Ты выполнишь все, что задумал, очернишь меня вовсю и на этом ставишь точку». Я сказал, что мы вовсе не собираемся чернить его. Ведь все, что мы опубликуем – чистая правда. «Да, – возразил Рено, – но правду можно сделать похожей на клевету». Я не понял, что он имеет в виду. «Измени название города и имя девушки. Для вас это не имеет значения, а для Жаклин будет выглядеть как обычная газетная утка, и она ничему не поверит». Я почувствовал, что в этой истории кроется еще что-то, и я поступил так, как обычно поступают в таких случаях – говоришь, что должен подумать и позднее позвонишь. В действительности же это не имеет ничего общего с какими-то раздумьями, просто мне надо было прибегнуть к помощи аппарата, который иногда играет очень полезную роль. Я имею в виду – мне понадобилось время, чтобы подключить к телефону магнитофон и записать весь разговор.
– Что?! – вскричал Рено, вскочив со своего места.
– Мы делаем так всегда, если чувствуем что-то подозрительное, – пояснил Пьер Сакс. – Это отличный способ документации. Раньше приходилось искать свидетелей, сейчас все стало проще. Магнитофон вы уже не уличите во лжи или соучастии.
Маркус вынул магнитофон из ящика стола, снял крышку и включил его в сеть.
– Что за глупые методы! – возмутился Рено.
Маркус нажал на кнопку, и катушка начала вращаться. Сначала послышался глухой стук машинки, затем зазвучал голос Поля Рено:
– Пьер… Так ты подумал?
– О чем?
– О том, что я тебе вчера предложил.
– Повтори.
Медленно, с нажимом Рено произнес:
– Ты пишешь все, что угодно, только меняешь название города и имя девушки.
– А какая тебе разница?
– Это не для меня. Для Жаклин. Ты приводишь факты, но изменив имена. Публика устала от инсинуаций. Со мной все будет кончено, но Жаклин не поверит ни единому слову.
– Я не согласен, – раздался голос Пьера Сакса. – Если я это сделаю, ты же потом свернешь мне шею. Мы очень редко используем вымышленные имена, в девяноста восьми процентах то, что мы печатаем, – правда. Единственное, что мы иногда применяем – это публикация информации с некоторым опозданием. Если я сейчас опубликую статью с вымышленными именами и ты привлечешь меня к суду, я погиб.
– Ты же знаешь, что я этого не сделаю. Не забудь, что тебе известны настоящие имена, и в случае, если я тебя продам, ты их раскроешь.
– Это уже что-то.
– А что касается суммы, которую я сегодня утром написал, я выплачу ее.
На минуту повисло молчание. Пьер Сакс взглянул на Маркуса и улыбнулся.
– Я не решался. Колебался. Ведь это было неплохое предложение!
Затем снова зазвучал голос Поля Рено:
– Пьер…
– Да?
– Ну что ты на это скажешь? Ты начнешь эту кампанию, ты разоблачишь меня, но ты не приведешь никаких доказательств. И публика не станет их требовать. Я гарантирую: судебного процесса не будет, а ты получишь эти деньги.
– Где ты достанешь такую сумму?
– Мой дом и моя загородная вилла…
– Я должен переговорить с шефом.
– В таком случае, ты не получишь денег. Если ты все это устраиваешь один – деньги твои.
– Это рискованно.
– Ничуть. То, что тебе удалось узнать в Бурже, ты никому не рассказывал?
– Нет.
– Тогда ты можешь смело изменять имена, и никто об этом не узнает. Никто, кроме того человека из Бурже. А он не откажется нам подыграть, если ему посулить деньги, ведь все это для него не имеет особого значения.
Снова наступила небольшая пауза.
– Хорошо, я буду действовать один, – прозвучал голос Сакса. – Но я должен проинформировать об этом шефа.
– Только не называй ему имен. Чем меньше людей их будут знать, тем лучше…
– Посмотрим, что мне удастся сделать.
– Постарайся…
– Ничего не могу обещать.
– Ну, пожалуйста!
– Я предложу это шефу, но настаивать не буду. Как бы не вызвать у него подозрений. Он за километр чует взятку.
– Пьер…
– Да?
– Но я даю тебе очень большую сумму…
– Я сказал, что сообщу шефу об этом, больше я ничего не могу обещать… – Послышался щелчок, очевидно, повесили трубку.
– Понимаете, – сказал Сакс, когда Маркус остановил магнитофон, – после этого телефонного разговора я долго ломал голову, почему он так упорно хотел скрыть настоящие имена участников этой истории.
– В магнитофонной записи не говорится о настоящий именах, – резко возразил Рено, речь шла об именах, связанных с Бурже.
Маркус повернулся к Полю Рено.
– Вы подтверждаете, что это был ваш голос?
– Конечно, – кивнул тот.
– Вы знали некую Марию-Терезу Сенье из Бурже?
– Извините, – сдержанно произнес. Поль Рено, – я бы не хотел вспоминать эту старую историю.
– Ваши разговоры с Пьером Саксом носили в основном деловой характер?
– Да.
– Он их правильно передал?
– Да, да, да! – разозлился Поль Рено. – Я не понимаю, почему вы подняли шум по этому поводу! Ну что вы нашли в этой истории? Кто-то распространил мерзкую сплетню и попытался облить меня грязью из-за того, что в Бурже у меня была любовница по имени Мария-Тереза Сенье. У меня есть достаточно оснований не упоминать название города Бурже и имя Сенье и не связывать их с моим именем, вот я и попросил заменить их другими, несуществующими, вымышленными именами. Что здесь крамольного?
– В определенном смысле, да, – сказал Маркус. – Нас, собственно, интересует, почему вы так упорно избегаете упоминания города Бурже и имени этой девушки.
– Да просто не хочу, чтобы моя жена обо всем этом узнала! Я же ясно сказал. Если в статье будет упомянут Бурже и имя Сенье, то…
– То? – спросил Маркус.
– Но это же ясно! – нервно произнес Поль Рено. – Жаклин все узнает!
– Иначе говоря, ей станет известно, что в сиротском доме в Бурже есть мальчик, как две капли воды похожий на вас… А если речь будет идти о другом городе, она просто узнает, что где-то есть мальчик в силу странного совпадения удивительно похожий на вас. Я думаю, в любом случае она захочет на него посмотреть.
– Но есть еще одно обстоятельство, – сказал Поль Рено. – Члены моей партии сразу же захотят проверить, правду ли пишет «Хет Споор». В Бурже они без труда отыщут такого мальчика, в другом городе – нет. А я, таким образом, смогу все отрицать. Для читателей это не имеет особого значения, они всегда охотно верят сплетням, и мое опровержение не дойдет до них. А Жаклин успокоится.
– В обоих случаях вы не станете министром, – уточнил Маркус, – и в обоих случаях Жаклин внимательно рассмотрит фотографию мальчика.
– И все же есть разница! – настаивал Поль Рено.
– Да, – согласился Пьер Сакс, – разница есть… очень маленькая разница, но что кажется мне очень странным, ты за такую малость предложил мне целое состояние, и если захочу, я смогу потребовать и больше…
– Ну этого-то ты понять не можешь! – разозлился Поль Рено. Ты не можешь понять, что можно пойти на многое… из-за любви. Это тебе недоступно.
– В самом деле, нет! – подтвердил Пьер-Сакс. – Но и тебе это недоступно тоже, вот в чем весь ужас!
– Что ты имеешь в виду?
– Ты не тот человек, который способен пожертвовать всем своим состоянием ради любви к женщине. Ты из тех, кто охотнее вместе с женщиной получает и состояние.
– Еще одно слово и… – оборвал его Рено. – Я уже сотни раз слышал, что женился на Жаклин де Шадрон, потому что она дочь председателя партии…
– Нет, нет, ты, возможно, любишь ее. Говорят, существуют люди, у которых все в жизни складывается удачно и при этом всегда случайно. Я же думаю, что любую ситуацию можно заранее просчитать, если хорошенько пошевелить мозгами. – Сакс покачал головой и продолжал: – У меня в голове не укладывается, Рено, что ради того, чтобы твоя жена посмотрела на фото мальчика не слишком внимательно, ты готов отдать все свое состояние и даже влезть в долги!
– Что тебе еще от меня нужно? – в голосе Поля Рено зазвучала нескрываемая враждебность.
– Хочу, чтобы ты назвал истинную причину, почему ты не желаешь упоминания в моих статьях города Бурже и имени Сенье.
– Какую причину ты имеешь в виду, могу я узнать?
– Я побывал в Бурже, чтобы выяснить это.
– Выяснил?
– Думаю, что да. Для этого мне потребовалось две недели. За это время ты звонил мне три раза, и я в конце концов сказал тебе, что, вероятнее всего, не буду публиковать свои статьи и позднее объясню тебе, почему. Ты очень обрадовался. Ты был настолько рад, что забыл про всякую осторожность и даже не задумался, что означает это «почему». А истина заключается в том, что я раскопал такие факты, что лучше к ним не прикасаться, чтобы не обжечься. Именно поэтому я пришел не к тебе, а сюда. И теперь ты, в соответствии с законом, будешь вынужден сообщить полиции некоторые сведения.
– Какие сведения? – спросил Поль Рено, не сводя с него глаз.
6
– Прошу ответить, – сказал Маркус, – что ответил ты Марии-Терезе Сенье, когда она сообщила о ребенке?
– Должен признаться, я струсил, – нервно произнес Поль Рено.
– И что ты ей ответил?
– Что я должен подумать, – сказал Рено, покраснев.
– Что было потом?
– Потом я исчез. Все было так, как ты сказал: я изменил имя. Я ведь занялся политикой, и мне необходимо было быть осторожным. Политику ничего не стоит вляпаться в скандал!
Он на минуту замялся.
– Не правда ли, это звучит странно, после того, что я сделал с Дювивье?
– Тебя не было возле этой женщины, когда родился ребенок?
– Нет.
Поль сцепил пальцы и с трудом выдавил:
– Нет смысла просить тебя, Марк, понять меня. Я должен признать, что был нечестен и труслив. Как ты говорил, Марк, я попробовал успокоить себя: нет смысла жениться на этой девушке, потому что этот брак не будет счастливым, ведь я не любил ее, вернее, любил не по-настоящему, это была всего-навсего банальная интрижка. Я пытался убедить себя, что не должен на ней жениться во имя моей семьи и моей карьеры. Ни к чему хорошему это не приведет. И я скрылся. Уполз. Иногда мне казалось, что это всего лишь ужасный сон, что скоро настанет пробуждение и все будет как раньше. Но это был не сон.
– Да, было бы прекрасно, если б это был сон, – пробурчал Маркус.
– Что ты сказал, Марк?
Инспектор пропустил его вопрос мимо ушей.
– Ты потом еще встречался с девушкой? – спросил он.
– Да.
– Когда?
– Позднее. Вернее, когда было уже слишком поздно.
– Что значит «слишком поздно»?
– Она умерла.
– Причина?
– Неудачные роды.
– А ребенок?
– Был отдан ее родителям. Я предлагал свою помощь, но они отказались.
– Почему же мальчик оказался в сиротском доме?
– Думаю, родители девушки умерли, и ребенка отдали в сиротский дом. Я собирался что-нибудь сделать для него, но когда это случилось, я был уже женат и… я опять постарался скрыться.
– Мальчик не знает, что ты его отец?
– Нет… Думаю, что не знает. Мне неизвестно, что ему наговорили.
Маркус взял досье и стал его листать.
– Итак, девушка уже умерла, когда ты надумал ее навестить?
– Да. Я же сказал.
– И ее родители забрали ребенка?
– Да.
– Он жил у них до самой их смерти?
– Да. Но почему ты спрашиваешь таким тоном?
– Потому что все это выглядит очень странно.
– Что значит «странно»? – медленно произнес Поль Рено. – На что ты намекаешь?
– Для начала могу сообщить, что мальчик не жил у родителей девушки.
– Нет? Возможно, я не все знаю… А почему ты так думаешь?
Маркус, словно не слыша его, продолжал:
– Как выглядят родители девушки?
– В каком смысле?
– Я спрашиваю, как выглядят родители этой девушки.
– Ты хотел сказать: как они выглядели?
– Нет. Именно – как выглядят.
Маркус вынул из папки фотографию и показал ее Рено.
– Так? – спросил он.
Затем он достал вторую фотографию.
– Или так?
Поль Рено в растерянности переводил глаза с одной фотографии на другую.
– Наверное… Я уже не помню… прошло около десяти лет. А я их видел-то всего один раз. Я не бывал у них дома, как ты понимаешь. Мы встречались с ней в загородном ресторане, в меблированных комнатах, одним словом, там, где не надо называть себя. Ты же знаешь, как это бывает.
Поль Рено ткнул пальцем в одну из фотографий.
– Я думаю, вот здесь в самом деле они. Маркус покачал головой.
– Тогда, может, эти?
– Тоже нет, – сказал Маркус.
Он достал из папки третью фотографию и протянул ее Полю Рено.
– Вот как они выглядели и как выглядят сейчас.
– Что ты хочешь сказать?
– То, что сказал: они живы.
Собрав фотографии, он положил их в досье.
– Ты никогда не бывал у них в доме, и ребенок никогда не жил у них. Оба они живы, а эта фотография сделана на прошлой неделе.
– Причем сделана мной, – заметил Пьер Сакс.
– Почему ты лжешь, Поль?
– Ну хорошо! – рассердился Поль Рено. – Если ты хочешь все знать…
– Где была девушка, когда родился ребенок?
– Не дома.
– Почему?
– Ах, такие воспоминания долго не держатся в голове. Но если ты намекаешь… Родители выгнали ее из дома, когда узнали, что она ждет ребенка.
– Продолжай.
– Я дал ей деньги, чтобы она сняла небольшую квартиру. Там и родился этот ребенок. Я солгал, сказав, что она умерла при родах, она умерла позднее.
– Кто ухаживал за ней на первых порах?
– Одна женщина.
– Что за женщина?
– Из тех, что обслуживают такие квартиры.
– Ты хочешь сказать, что не в курсе этих дел?
– Ну как сказать…
– Ты оставил девушку и ребенка на попечение этой женщины?
– Нет… ребенок уже родился, когда я пришел.
– Зачем же ты явился?
– Что тут особенного?
– В обычных обстоятельствах – ничего.
– Итак, когда девушка сообщила тебе, что ждет ребенка, ты исчез… а потом?
– Я помог ей с квартирой и заплатил за год вперед!
– Но потом ты исчез на несколько месяцев и не появлялся, ты ведь решил вообще не возвращаться. И вдруг, когда ребенок уже родился, ты вернулся. Для чего?
– Я хотел еще раз ее увидеть… Узнать, как она… что с ребенком…
– Ты сам захотел к ней пойти?
– Что за вопрос?
– Я спрашиваю: ты сам захотел к ней пойти?
– Конечно… Она ведь не знала моего настоящего имени. Не знала, кто я такой и где живу.
Маркус и Пьер Сакс обменялись короткими взглядами, что не укрылось от Поля Рено.
– Ну что вы переглядываетесь! – разозлился он.
– Потому что мы считаем, что это ложь, – сказал Маркус.
– Как она могла вызвать меня? Ведь она не знала…
– Об этом мы позднее поговорим, – перебил его Маркус.
– Что ты сказал тогда девушке?
– Я дал ей еще денег и пообещал устроить на работу. Мой знакомый директор Дома мод в Каннах как раз искал манекенщиц.
– Ей не приходила в голову мысль просить тебя жениться на ней?
– О…
– Она просила тебя об этом?
– Да.
– Что ты ей ответил?
– Это было мучительно, особенно после того как родился ребенок. Я ответил, что не могу на ней жениться. Я дам ей денег и помогу с работой, но жениться не могу.
– Ты тогда уже был знаком с Жаклин?
– Для чего ты это спрашиваешь? – вскипел Рено. – Я знал, я люблю ее, я и тогда уже ее любил. Я женился на ней вовсе не потому, что она была богата, принадлежала к знатному роду и являлась дочерью председателя нашей партии, поверь мне.
– Очень хорошо, – тихо сказал Маркус. – Что случилось после того, как ты сказал Марии-Терезе, что не женишься на ней?
Поль Рено тяжело вздохнул.
– Как я понимаю, ты уже все знаешь… Маркус ничего не ответил, и Поль Рено спросил:
– Ты требуешь, чтобы я сам сказал? Инспектор ждал.
– Она покончила жизнь самоубийством!
7
– Каким образом она это сделала? – спросил Маркус.
– Открыла газовый кран.
– А где в это время находился ребенок?
– У той самой женщины, в ее квартире. Он оставался у нее какое-то время, а потом она отдала его в сиротский дом.
– Родители девушки не захотели его оставить у себя?
– Я не знаю…
– И ты ни разу не возвращался туда после самоубийства?
– Нет… Я был потрясен… Ужасная история… Полагаю, теперь вы знаете все. Нет ли у вас сигареты?
– Это действительно все, Поль? – спросил Маркус.
Поль Рено взглянул на него с испугом.
– Что такое?! Да, она открыла газовый кран, и все было кончено. Что было потом, мне неизвестно.
– Она сама открыла кран?
– Конечно. Что тут непонятного?
– Есть и другое мнение…
– Что за другое мнение? – Вне себя от страха и ярости, Поль закричал: – Надеюсь, вы не думаете, что кран открыл я? Я не делал этого!
– Как я уже говорил, существует и другое мнение…
– Марк, ты не можешь мне не верить! Нет, не можешь! Ты можешь учитывать все точки зрения как инспектор полиции, но в глубине души ты не можешь верить, что я способен на такое!
Маркус снова взял со стола досье и раскрыл его. Бригадир Крик, который все это время сидел в углу комнаты, прислонясь к стене, подошел и сел за стол, пододвинув к себе пишущую машинку.
– Седьмого июня, девять лет тому назад, – читал Маркус, держа перед собой листок, – в Бурже, на улице Бабурже, дом сорок шесть, родился ребенок мужского пола. Мать: Мария-Тереза Сенье, не замужем, манекенщица. Отец: Пьер Леруа, неизвестен.
– Это имя, которое я ей назвал, – сказал Поль Рено, окончательно растерявшись.
– Признаешь ли ты себя отцом ребенка? – спросил Маркус.
Поль Рено, помедлив немного, нехотя выдавил из себя:
– Да, безусловно… Пишущая машинка стучала.
– Ребенок был зарегистрирован в Бюро записи гражданского состояния только семнадцатого июня, то есть спустя десять дней после рождения…
– Мария-Тереза нарочно медлила с регистрацией, она надеялась, что я появлюсь, и тогда… В общем, она не хотела давать ребенку свое имя, потому что тогда он будет признан незаконнорожденным. Она хотела дать ему мою фамилию, но появился полицейский чиновник, и ей ничего иного не оставалось, как записать ребенка под своей фамилией.
– Это произошло до того, как ты к ней заявился?
– Да. Она была очень несчастна. «Мальчик носит мое имя, – сказала она, – но это можно исправить. Если мы поженимся и ты признаешь ребенка, фамилию можно изменить». И тогда я заявил, что об этом не может быть и речи.
– Что она ответила тебе?
– Стала плакать. Она уверяла меня, что сразу после регистрации брака подаст на развод, только бы ребенок получил мою фамилию… Она очень страдала из-за того, что мальчик будет незаконнорожденным. Она все время рыдала и умоляла меня: всю жизнь окружающие будут попрекать его, высмеивать и унижать…
– Что потом?
– Я ушел.
– В котором часу?
– В пять… или в шесть.
– Так в пять или в шесть часов?
– Скорее, в пять.
– Какой день это был?
– Не помню.
– Может быть, это было воскресенье или?.. – Нет, пятница. Это была пятница.
– Пятница, двадцать первого июня.
– Может быть. Сейчас уже не могу сказать точно. Маркус вытащил из папки другой листок.
– Это акт о смерти. Согласно записи, Мария-Тереза умерла в пятницу, двадцать первого июня, отравившись газом. Между семью и восемью часами вечера.
Поль Рено, опустив плечи, скорчился на стуле. От его былой элегантности не осталось и следа.
– Я спрашиваю себя, была ли какая-то связь между моим посещением и самоубийством. Наверное, да. Девушка покончила с собой, потому что я расстался с ней.
– Возможно… – процедил Маркус. Он достал еще одну бумагу.
– Это заявление консьержки дома, где жила девушка. Знаешь ли ты эту женщину?
– Нет, не думаю, чтобы я когда-нибудь ее видел.
– Ты сам снимал эту квартиру? Я имею в виду: ты предварительно осматривал ее?
– Да. Но контракт был составлен на имя Марии-Терезы.
– В таком случае ты должен был видеть консьержку.
– Возможно. Я встречал там разных людей. Я ездил туда с представителем агентства, которому принадлежал этот дом, у него был ключ, и он показал мне квартиру.
– Эта женщина свидетельствует о том, что видела тебя там два раза: первый раз, когда ты приехал посмотреть квартиру…
– Может быть, она и была среди людей, мелькавших там… Я не обратил на нее внимания.
– …И второй раз – в пятницу, двадцать первого июня.
– Возможно.
– Женщина говорит, что в тот день, двадцать первого июня, ты был у Марии-Терезы и выбежал от нее как сумасшедший. Шум твоих шагов привлек ее, и она посмотрела в окошечко, в которое и увидела тебя. Почему у тебя был такой вид?
– Каждый человек кажется сумасшедшим в такой ситуации. Я же рассказывал тебе, что она без конца рыдала и все повторяла, что ребенок станет незаконнорожденным, из-за чего они оба будут всю жизнь страдать.
– Я допускаю, что тебе было не по себе, когда ты уходил от нее. Но почему ты так мчался?
– Мчался… Эта женщина преувеличивает. Маркус, держа бумагу перед собой, начал читать:
– «Он промчался через вестибюль, волосы у него были растрепаны, глаза дикие, заметив меня в окошечке, он очень испугался и выбежал на улицу».
– Хватит, хватит! Эта женщина нагородила Бог знает чего!
– Ты что-то темнишь, – сказал Маркус. – Сначала по собственной воле приходишь к девушке, а потом мчишься от нее со всех ног. Когда ты к ней шел, ты ведь мог заранее представить, что тебя ждет. Ты понимал, что она заговорит о женитьбе, и уже знал, что ты ей ответишь: ты на ней не женишься и ребенок будет записан внебрачным. Ты знал все, так что для тебя в тот день не было ничего неожиданного. Что же заставило тебя так поспешно ретироваться? Меня не покидает мысль о том, что случилось нечто необычное, чего ты не ожидал. Тут было совсем не то, к чему ты был готов, а что-то другое. Хотел бы я знать, что именно…
– Марк, уж не думаешь ли ты, что я убил ее? Ведь ты именно к этому клонишь…
На лбу у Поля Рено выступил пот.
– Прошу тебя! – умолял он. – Поверь мне! У твоих подозрений нет никакой почвы! Зачем мне надо было говорить девушке, что я на ней не женюсь, если я задумал ее убить?
– Какая чепуха!
– Почему?
– Откуда мы знаем, сказал ли ты девушке, что не женишься на ней…
– Но я сказал ей об этом!
– Это ты так говоришь!
– Да, пожалуй, ты прав, – прошептал Поль Рено.
– Я полагаю, в комнате не было свидетелей, которые могли бы подтвердить твои слова?
– Нет. Мы были одни.
– По словам консьержки, она видела тебя внизу около половины седьмого.
– Нет, неправда!
– Откуда ты это знаешь?
– Я хотел сказать… я не думаю, что было так поздно. И откуда эта женщина могла так точно знать время? И помнить все спустя девять лет? – спросил он недоверчиво.
– А ее не сейчас спрашивали.
– Когда же?
– Девять лет назад.
– Я не знал, что тогда велось судебное расследование…
– Ты уверен, что тебе нечего больше добавить, Поль?
– Абсолютно ничего! Я все сказал. Я поговорил с Марией-Терезой и ушел, а она после моего ухода покончила жизнь самоубийством. У вас есть какие-то сомнения?
– Есть сомнения в том, покончила ли она в действительности самоубийством.
– Что ты хочешь этим сказать? Она умерла от отравления газом, – твердо сказал Поль Рено. – Открыла газовый кран.
– Кто-то открыл газовый кран, это верно.
– Кто-то?! Она сама!
– Как я уже говорил, по этому поводу существуют разные мнения.
– Какие?
– Например, что эта девушка вовсе не кончала жизнь самоубийством.
– Что такое?
– Дело в том, что Мария-Тереза после родов была парализована.
– Парализована?
– А ты не знал этого?
– Нет… – Меня впустила в дом консьержка, я поднялся наверх и позвонил. Мария-Тереза спросила, кто там, я отозвался, и она крикнула, чтобы я вошел.
– Значит, не она сама тебе открыла?
– Нет, дверь была незаперта.
– Тебе не показалось странным, что она сама не подошла к двери?
– В первый момент – да, но потом я увидел ее, лежащую в кровати, и она сказала, что родился ребенок.
– Она не сообщила тебе, что парализована?
– Нет… А ты уверен в том, что она была парализована? – спросил Поль Рено. Он бросил беспокойный взгляд на Пьера Сакса.
– Мы знаем это точно, – ответил Маркус. – Есть свидетель, который присутствовал при родах. Он письменно свидетельствует, что двадцать первого июня утром, в день смерти Марии-Терезы, он был у нее и она не могла подняться с постели.
– Ну и что же? Что это доказывает?
– У нее была крошечная квартирка. Кровать находилась в жилой комнате, кухня – в нише, которую отделяла от комнаты занавеска. Кровать, встроенная в стену, находилась в пяти метрах от газовой плиты. Доктор официально заявил: девушка не могла без посторонней помощи преодолеть это расстояние.
– Заявление это доктор сделал сейчас? Оно основано на сегодняшней планировке квартиры? Но ведь ее за это время могли перестроить!
– Нет, доктор сделал это заявление сразу после смерти девушки, и сделано оно было в комнате, где все это произошло. В той самой комнате, где она погибла…
– Ты говоришь, «погибла», как будто установлено, что не она сама покончила жизнь самоубийством…
– Практически это установлено. Она не покончила жизнь самоубийством.
Маркус увидел, как лицо Поля Рено исказилось от ужаса.
– Марк, – сказал Поль Рено, – ты же не веришь, что это мог сделать я. Я поступил с ней непорядочно, согласен. Но не я первый, не я последний. В мире полно мужчин, которые вот так же попадают в постель к женщинам и не все они из-за этого совершают убийства.
Маркус вынул из папки очередной листок.
– Это заявление, сделанное мужчиной по имени Жан Нойон. Допускаю, что это имя тебе ни о чем не говорит.
– Абсолютно ни о чем!
– Естественно. Этот господин жил на одном этаже с девушкой, он говорит, что видел, как ты выходил из квартиры в тот вечер. Он поднялся наверх и вышел из лифта как раз в тот момент, когда ты выходил из квартиры. Ты это помнишь?
– Нет.
– Ну, разумеется, ведь ты стоял к нему спиной. Этот господин заявил: я видел, как незнакомец вышел и, стоя в дверях, послал кому-то воздушный поцелуй.
– Вот этого я совершенно точно не делал! – воскликнул Поль Рено. – Да и как это могло быть? Я же перед этим заявил ей, что не женюсь на ней!
– Поль, должен тебе напомнить, что ты единственный человек, который утверждает, будто ты сказал об этом девушке.
– Я закрыл за собой дверь и тут же вошел в лифт.
– Внизу консьержка видела, как ты выбежал, а сосед наверху наблюдал, как ты спокойно и даже весело вышел из квартиры. Сопоставь все это и получишь превосходно разыгранный спектакль.
– Этот господин лжет!
Поль Рено в бешенстве ударил кулаком по колену.
– В этот день я окончательно порвал с ней. Я сказал Марии-Терезе, что не женюсь на ней и больше туда никогда не приду. В таких случаях не посылают воздушный поцелуй и не улыбаются!
– В таких случаях – нет, – согласился Маркус.
– Что ты имеешь в виду?
– Если ты дружески с ней попрощался, как ты говоришь: с улыбкой, это означает, что ты не сообщил ей никаких плохих вестей, поэтому у нее не было причин для отчаяния, а значит не было и причин покончить с собой. Другими словами, мы имеем два доказательства того, что она не покончила жизнь самоубийством: во-первых, она была физически не в состоянии это сделать, а во-вторых, у нее не было для этого оснований.
Поль Рено глядел на Маркуса с испугом.
– Итак, налицо два факта, – резюмировал Маркус. – Наверху, в открытую дверь квартиры видели, как ты, улыбаясь, послал воздушный поцелуй девушке, лежащей в кровати. А внизу видели, что ты, как загнанный зверь, пронесся через вестибюль. Странное несоответствие в поведении одного и того же человека.
– Заявление этого господина – ложь! – вскричал Поль.
– Мы изъяли его из судебного досье, которое было составлено в день смерти девушки, потом это дело отложили, ибо следствию не удалось установить личность неизвестного мужчины, посетившего погибшую в тот день.
Маркус вплотную приблизился к Полю Рено.
– Ты понимаешь, что здесь не совпадают детали? Если ты на третьем этаже улыбаешься и посылаешь воздушный поцелуй, почему ты после этого несешься через вестибюль, как загнанный зверь? Если ты действительно сказал девушке, что бросаешь ее на произвол судьбы, то твое поведение внизу в какой-то мере понятно, хотя для тебя не было никаких неожиданностей в этой встрече. Ваш разговор расстроил девушку, и ты бежал. Но как нам тогда истолковать улыбку и поцелуй, посланный наверху? Одно с другим совершенно не вяжется! Однако все становится на свои места, если допустить, что ты что-то совсем другое сказал девушке.
– Что же? – холодно спросил Поль Рено.
– Что ты на ней женишься. Что все будет в порядке, и она ни о чем не должна беспокоиться. Пусть отдохнет, немного поспит, а потом ты вернешься и все устроишь. На пороге квартиры ты ей улыбаешься и посылаешь воздушный поцелуй. А внизу, где она тебя уже не видит, стремглав выбегаешь из дома. Но до того, как послать свой воздушный поцелуй, ты сделал кое-что еще! – И прежде чем Поль смог ответить, Маркус в бешенстве закричал: – Ты тайно открыл кран газовой плиты! А перед этим плотно затворил окно!
