— Значит, ты видел волчьи повадки Хамрашей. Я тоже замечал, как они пасут Эдека, признаю твою правоту. Похоже, они действительно хотят, чтобы власть оказалась у Другой ветви Денискаров.

— А что они вменяют тебе в вину? — Я отхлебнул вина. Мне сейчас была бы полезнее вода, но я не мог отказаться от предложенного принцем вина, особенно задавая неприятный ему вопрос.

— А ты останешься, если ответ тебе не понравится? — Александр осушил кубок одним глотком и отшвырнул хрупкую вещь в угол. Не в тот угол, где сидел я, что уже было хорошо. Его гнев вызван не мной.

— Если смогу помочь, то останусь.

Вспышка гнева быстро угасла. Он уперся локтями в колени и потер ладонями лоб.

— Я говорил тебе в прошлом году, что обязан подчинить Хамрашей. Они сами напросились.

В тот год, когда я был пленником рей-киррахов, Империя переживала тяжелые времена. Повстанцы Блеза по-своему восстанавливали справедливость, руша планы знатных семей. Несколько Домов объявило войну бунтарям, а заодно и Александру, который не смог усмирить их. Дерзийская Империя оказалась на пороге гражданской войны. Тогда мы нашли выход, прекрасно осознавая, что это только временное решение.

— Я решил переженить их детей с детьми верных нам семейств, — продолжал Александр. — Это обычный способ, принятый у нас… ты знаешь. И я выдал старшую дочь Леонида за Бодана, сына старейшины Дома Рыжки. Брак был равным. Дом Рыжки весьма уважаем. Выкуп — лошади, золото — был уплачен. Ничего позорного или дурного, за исключением того, что выбор сделал не Леонид, а я сам. — Принц прислонился к стене. — Но я не знал Бодана. Скотина. Хуже, прости Атос, рей-кирраха. А девушка… ребенок десяти лет. Бодан не захотел подождать. Через месяц девочка умерла. Хамраши по традиции сами хоронят своих дочерей, Леонид приехал за ее телом и увидел, что с ней сделали. Ее звали Ниамот.

Цветок в траурных лентах Хамрашей. Любимая дочь рода.

— Но ты же еще и главный судья. Даже дерзийцы обязаны соблюдать законы.

— Да, но проблема заключалась в моем положении. Мой отец не правил государством, но все, что я делал, я делал по его распоряжению. Вслух он сочувствовал Хамрашам, порицая меня за устройство этого брака. Лично же мне он запретил преследовать Бодана, поскольку Дом Рыжки охраняет границы за Карн-Хегесом, самые беспокойные границы Империи. Я должен был лишить его титулов, задушить налогами, отобрать лошадей, но я не мог тронуть негодяя, убившего ребенка. Мне запретили выдать мерзавца Хамрашам. Я был вынужден спасать его от заслуженного возмездия. — Графин полетел в угол вслед за кубком, разбившись на тысячу сверкающих слез. — Я часто нарушал приказы отца, но когда речь идет о безопасности границ… Он счел бы это предательством. — Александр посмотрел на меня глазами, полными тоски. — Хуже всего то, что он был бы прав. Безопасность Империи — моя главная задача. Мне нечем было утешить его.

— Теперь Хамраши обхаживают Эдека.

— Ничего удивительного. Шакалы всегда узнают самую слабую овцу в стаде.

Из комнаты принца донеслись голоса. Александр вскочил и ушел с балкона, махнув мне, чтобы я оставался в своем углу.

— Да, я еще не сплю, — услышал я его голос. — Но это не повод вам являться сюда и молоть всякие глупости.

— Ваше Высочество, пришли письма.

— Принесите их и скажите Хессио, что мне нужна горячая ванна.

— Да, господин… и что-нибудь из еды?

— Пожалуй… чтобы хватило на двоих.

Он снова вышел на балкон и заговорил шепотом.

— Ты останешься? Возможно, сегодня мне понадобится рука, способная держать меч. Я хочу посмотреть на Хамрашей поближе. — В его голосе звучали необычные ноты. Да, он просил. Должно быть, Александр и в самом деле обеспокоен.

Но ему нельзя полагаться на меня.

— Сегодня — да. Я останусь. Но я не могу…

— Сегодня или завтра, не думаю, что это имеет значение. Потом ты сможешь снова превратиться в птицу, чтобы вернуться к своим друзьям.

Будет нелегко признаться, что он больше не может полагаться на мой меч, еще сложнее будет объяснить ему мое безумие.

— Мой господин, я не могу… — начал я, но он не позволил мне говорить, решив, что я собираюсь спорить с ним.

— Хамраши убили Императора Дерзи. Это ясно. Зедеон принес мне фритский кинжал в качестве погребального дара. Неважно, поверит ли кто-нибудь в мои обвинения или нет, я должен расправиться с ними, и должен сделать это немедленно, без переговоров, без расследования, прежде чем Совет Двадцатки решит короновать меня… или кого-то другого. Если я ничего не сделаю, это будет равносильно признанию в собственной слабости или вине, что одно и то же.

Неудивительно, что ему нужен мой меч.

— У тебя есть люди для этого дела?

Александр пожал плечами и запустил пальцы в остриженные волосы.

— У старого Зедеона в Загаде не дом, а целая крепость. Чтобы взять ее, мне понадобится не меньше тысячи воинов. А почти все мои люди сейчас где-то в пустыне между Загадом и Сузейном, теперь ты понимаешь, в чем их план? Я вынужден обратиться за помощью к другим семьям, которые есть в столице. Я послал сообщения всем, еще до завершения обрядов. Давай войдем внутрь и узнаем, кто же поддержит законного наследника.

Жаль, что я не мог с легкостью превратиться в мышь, растение или одну из множества дворцовых кошек. Идя за принцем в его богато отделанный кабинет, я ловил на себе изумленные взгляды камердинеров и слуг. Пол в его кабинете был выложен светло-коричневыми плитками, повсюду были разбросаны шелковые подушки, медные лампы стояли на полу и на низких столиках из редких пород дерева. На стенах висели традиционные дерзийские песчаные пейзажи, выполненные с исключительным мастерством, в проемах распахнутых окон позванивали серебряные колокольчики. Но самым прекрасным в его кабинете был вид из окон. Покои Александра находились в северной башне дворца, куда проникали даже самые слабые ветерки, и окна выходили на все стороны. Из всех них можно было увидеть арки и купола Загада и простирающиеся до горизонта красновато-золотистые пески бескрайней пустыни. Далеко на севере сверкали серебром горные вершины рядом с Кафарной, летней столицей Империи, где пять лет назад Александр купил меня за двадцать зенаров.

— Писарь уже идет, Ваше Высочество, — объявил высоким голосом придворный, протягивая серебряный поднос, на котором лежало несколько свитков пергамента.

Александр позволил хрупкому светловолосому рабу снять с себя плащ, потом посмотрел на меня и нахмурился.

— Нет. Не надо. — Он замахал на раба, который пытался расстегнуть пуговицы его рубахи. — Я нанял нового писца, узнав, что он очень способный, если не сказать талантливый. Но сначала нужно его отмыть, а не то решат, что он раб, и посадят его под замок. — Я и впрямь представлял собой жалкое зрелище и пах соответственно. — Значит, ты доволен, как тебя там?

Я низко поклонился, волосы упали мне на лицо, закрывая от посторонних глаз отметины на нем.

— Отдай ему письма и покажи, где лежат письменные принадлежности. И еще принесите ему хлеба и инжира. Мне не нравится, когда слуга так голоден, что готов проглотить ковер с пола.

Прежде чем я успел сломать первую печать, принц был уже раздет и лежал на шелковых подушках, жуя финики, пока Хессио, его старый раб, обрабатывал глубокие порезы на его руках. Другой раб омывал его лицо, ладони и ноги. Очень знакомая сцена, пробуждающая воспоминания, я поймал себя на том, что гляжу на свои запястья, чтобы убедиться, что там не возникли браслеты кандалов.

— Поживей, писец, займись наконец письмами. Время не терпит, так мне недавно сказал один умный человек. Малвер ждет, чтобы передать капитанам приказ. Я хочу знать, у нас будет тысяча или две сотни, чтобы уничтожить гнездо убийц.

Рядом с принцем стояли три суровых воина. Один из них, невысокий широкоплечий человек со шрамом на подбородке, слегка поклонился. Я никак не мог определить, кто он. Его лицо было цвета дубленой кожи, коротко остриженные волосы уже поседели. По отсутствию косы и одежде без нашитых символов я догадался, что он солдат, человек низкого рода, добившийся высокого положения собственными силами, а не связями или правом рождения. Его товарищи были высокими и мускулистыми, типичными дерзийскими воинами с густыми бородами, длинными косами, на их одежде был вышит сокол Дома Денискаров. У двери толпились камердинеры и гонцы, такая же неотъемлемая часть дворцового интерьера, как столы и подушки. А за ними, в темноте дверного проема, стояла высокая женщина в изумрудном платье. Плотная вуаль на голове не скрывала ее глаз, черных как ночь в пустыне. Женщина глядела прямо на меня. Ее губы беззвучно шевелились.

— У тебя что, пропал голос? — Александр обращался ко мне. — Читай ответы.

Я склонился над листом. Первое письмо было немногословным. В распоряжение принца Александра предоставляется двадцать воинов Дома Фонтези.

— Двадцать! — выдохнул один из бородачей. — У Фонтези три сотни воинов в городе. Мой господин…

— Следующее письмо. — Александр проглотил еще один финик и позволил Хессио приступить к бритью его щетины.

Я развернул следующий пергамент, быстро оглядев комнату. Женщина в изумрудном платье исчезла.

Дом Рыжки предоставляет принцу сто двадцать пять воинов. Кроме того, двадцать пять запасных лошадей, трех оружейников и двух лекарей.

— Ах, мой верный Рыжка! Какой принц отважится разорвать такой союз! — Александр резко выпрямился, заставив Хессио отскочить вместе с бритвой. Худое юношеское лицо раба побелело. Всех рабов, допускавшихся к личности особ королевской крови, кастрировали. Надсмотрщик в Кафарне сказал мне как-то, что Хессио на самом деле не меньше сорока. Принц поморщился и жестом велел Хессио продолжать. Или мне. Следующее письмо оказалось длиннее.

Мой принц!

Я получил ваш приказ предоставить в ваше распоряжение как можно большее число солдат к полудню, чтобы вы могли отомстить за смерть вашего царственного отца и восстановить справедливость. Прежде чем я отдам приказ людям Горушей, я прошу вас предоставить мне аудиенцию, где я смогу задать те вопросы, ответы на которые необходимо получить, прежде чем…

— Читай следующее. — Александр был красен, как подушка, на которой он лежал. Нежные руки Хессио дрожали, когда он подносил лезвие бритвы к его лицу.

Я сломал следующую печать. Все ответы были одинаковы. Либо предлагались лошади, конюхи и не заплетавшие косы юнцы, либо присылались извинения: эпидемия среди гарнизона или его отсутствие в городе, — либо говорилось о необходимости отправить солдат в другое место именно в этот день. Некоторые, как и лорды Дома Горушей, хотели получить ответы на некоторые вопросы, прежде чем предоставить своих воинов в распоряжение принца. Лишь одного вопроса никто не касался: действительно ли Александр убил собственного отца? Зять Александра Мараг просто написал «Нет», не прилагая извинений и объяснений. Смелый юноша.

К тому моменту, когда я заканчивал чтение последнего письма, Александр был уже на ногах, на нем были штаны, белая рубаха и толстый кожаный жилет. Его кулаки рефлекторно сжимались, лицо кривилось от ярости. Но когда он заговорил, голос прозвучал ровно, хотя в нем слышалась горькая ирония:

— Можно с уверенностью сказать, что мои воины не прибудут из Сузейна вовремя. По моему подсчету, у нас двести шестьдесят воинов, так или иначе полученных нами. Если мы соберем дворцовый гарнизон и возьмем с собой тридских наемников, у нас будет пятьсот семьдесят солдат. Проследи, чтобы они были готовы, Малвер.

Темнокожий широкоплечий воин едва сдерживался:

— Но, мой господин, это немыслимо…

— Не пытайся меня отговорить, командир! Я сказал: проследи. Через час мы едем к крепости Хамрашей. Император будет отомщен, хотят того его подданные или нет. — Рабы держали наготове башмаки, меч на перевязи и белый плащ с золотой отделкой. Принц Дерзи не носил обычного Для пустыни балахона-хаффея, иначе его враги могли бы перепутать его с кем-нибудь и не обрушить на него причитающуюся ему ярость.

Малвер поклонился и ушел. Никто, кроме меня, не видел, как, уходя, он сделал правой рукой знак, защищающий от неудач.

Двое бородатых воинов и те, кто еще оставался в комнате, суетились вокруг Александра.

— Убирайтесь, все вы, займитесь своими делами. Я спущусь, как только надену башмаки. Убийцы запомнят этот день.

Я тянул время, складывая пергамента, пока в комнате не остался только Хессио. Александр замер и стоял молча, пока раб затягивал ремень и застегивал на нем плащ. Когда он закончил свою работу, упал на колени и коснулся головой плиток пола. Александр наклонился к рабу, взял его плечо, не позволив ему пятиться на коленях к двери.

— Ты отлично служишь мне, Хессио. Ты появился, когда мне было лет десять, да?

— Точно так, для меня большая честь служить вам, Ваше Высочество. — В его теноре звучало изумление. С такими рабами, как он, редко разговаривали. Они проводили свою несчастную жизнь в молчании, всегда мягкие и услужливые, всегда знающие, что нужно сделать, и всегда делающие это деликатно… живущие в вечном страхе, потому что близость к царственному телу таила в себе массу опасностей.

— Ты ведь помнишь Сейонна, да? — Этого вопроса Хессио тоже не ожидал.

— Да, мой господин. — Раб скользнул по мне взглядом, тяжелым взглядом, едва не сбившим меня со стула. Полным ненависти. Ненависти и злобы по отношению к тому, на ком больше не было кандалов, которые продолжал носить он сам. Александр тоже заметил его взгляд и едва заметно кивнул. Я не понял.

— Ты знаешь, что ты единственный человек во дворце, который служил мне в Кафарне три года назад? — продолжал принц. — Единственный человек в Загаде, кроме Кирила и капитана Совари, знающий имя раба, спасшего мне жизнь, и способный описать его внешность? Единственный человек, который слышал, как я говорил жене, где она сможет найти Сейонна, если он ей понадобится… больше я никому не говорил об этом, так же как и она. — Его рука сильнее стиснула плечо бледного трясущегося раба, который пытался отползти назад, но принц не пускал его. — Сегодня настал день возмездия, Хессио. Оно совершится прямо здесь. — Неуловимо быстрым движением Александр перерезал ему горло и толкнул вперед мертвое тело так, что вся кровь вытекла на пол, не запачкав его белый плащ.

Принц вытер лезвие об одежду Хессио, убрал кинжал в ножны и отошел к окну, не глядя на меня.

— Ты расстроен.

Я выдохнул и медленно заговорил, подбирая слова:

— Человек, который умер вместо меня, был одноногим. Убийцы Хамрашей отрезали ему руки, чтобы заставить его сказать, где я. Есть возмездие и есть милосердие, но когда я думаю о Гордене, для меня не существует ни того, ни другого. — Все это никак не было связано с судьбой раба, чье мужское естество было отнято у него вместе со свободой. Сладкий вкус справедливости часто превращается в горечь мести. Я не хотел, чтобы он убивал Хессио, и принц понимал это без всяких слов.

— Похоже, это единственное сражение, в котором мы победили сегодня. Жаль, правда?

— Боги еще скажут свое слово, мой господин.

— Ты знаешь, что последний раз дождь в Загаде шел в тот день, когда я родился? — Александр развернулся и поглядел мне прямо в глаза, словно надеясь прочитать в них ответы, которых я не знал. — Отец однажды сказал об этом моему дяде. В тот день я показывал ему, как я владею мечом, и случайно убил своего партнера. Меня привели к ним на суд, голого и побитого. Я слышал, что ему ответил Дмитрий: «Думаю, это боги плакали в тот день. Как ты думаешь, брат, они плакали от горя или от радости?»

— И что ответил твой отец?

Александр снова отвернулся к окну, пряча лицо в тени.

— Мне было пятнадцать, и я был зол и обижен. Я не стал слушать его ответ.