Рей-Киррах (№3) - Возрождение

Фиона обернулась ко мне, я видел перед собой только темные колодцы ее глаз. Угасающее солнце залило их оранжевым сиянием, словно в ней тоже жил демон.

— В тот день я пряталась на дереве, на том дереве, на котором они повесили моего отца. Я оставалась там два дня, боялась слезть, потому что мне пришлось бы коснуться его и потому, что я думала, что дерзийцы все еще ищут нас. Но я поклялась духу моего отца, что найду мать и спасу ее, дети ничего не знают об испорченности. Потом… ты знаешь, как мы жили потом. Хотя нам приходилось тяжело, Талар научила меня всему: дисциплине, законам, истории, она выяснила, что у меня есть способности, и меня начали готовить к жизни Айфа…

— Но ты же была и сборщиком, ты бродила по городам и могла найти свою мать. Вот почему ты пошла в Загад. Ты шла по следу петушиного гребня, символа Дома Фонтези.

— Мне понадобилось на это девять лет, но я нашла ее. Я говорила себе, что дух моего отца простит ей ее испорченность. Рабыня на кухне узнала во мне эззарийку и сказала мне, что женщина по имени Катрин все еще живет в доме. Я упросила ее передать записку, и она согласилась. Она вернулась, сказав мне, что Катрин весь вечер будет занята, но в полночь придет к фонтану Гассервы. Я не могла ждать. Я забралась на стену над двором и внимательно разглядывала всех, кто входил и выходил, надеясь заметить ее. В тот вечер у Фонтези был праздник. Сотни гостей, сотни рабов. Я не могла найти свою мать. Но вот я увидела семью хозяина: его первую жену, дерзийку, на которую никто не обращал внимания, и его вторую жену, не дерзийку, но одетую так же, как они, в шелка, украшенные камнями. Она улыбаясь села рядом с хозяином, прибежали их дети… трое, чистенькие и ухоженные, нарядно одетые… Было несложно понять то, что Фиона не сказала.

— Он женился на твоей матери, она родила ему детей. Она казалась тебе счастливой. Ты решила, что видишь настоящую испорченность.

Слова хлынули из нее водопадом:

— Когда ночью мать пришла к фонтану, я сидела там на одной из каменных скамеек. Мое лицо закрывала вуаль, но я откинула ее, чтобы она смогла меня узнать.

— Она узнала?

— Да. Она замерла, потом упала на колени, зажимая руками рот, плакала и смеялась одновременно. «Тьенох хавед, даллия, — сказала она мне. — Приветствую тебя от всего сердца, мое дорогое дитя».

— И ты… — Мне не хотелось слушать дальше, невозможно было облегчить ее боль.

— Я встала и прошла мимо, словно ее не было вовсе. Я прошла совсем рядом, чтобы она поняла, что это не ошибка.

— Фиона… Это, конечно, очень тяжело, но это не убийство. Ты смогла выжить и должна жить дальше.

Но Фиона еще не завершила свой рассказ:

— На следующий день я решила еще раз посмотреть на нее, чтобы навсегда запомнить, что такое испорченность. На доме висели траурные знамена. Она умерла.

— Ты не можешь знать…

Фиона подошла к моей постели и протянула мне чашку с водой.

— Я знаю, Сейонн. Я видела ее лицо.

— Неудивительно, что ты ненавидела меня.

Пятнадцатилетняя девочка убедила себя, что ее мать убила испорченность, возникшая из-за рабства, а вовсе не ее собственная жестокость. А мужа королевы, проведшего в рабстве половину жизни, приняли обратно, радовались, говорили: «Он вернулся, чтобы исполнилось пророчество». И ей пришлось услышать от меня, что испорченность и рабство не одно и то же, что испорченность возникает в душе человека, потому что, несмотря на все происходящие в жизни события, человек выбирает сам.

— Я пыталась ненавидеть тебя и целый год упорно над этим работала. Ездила за тобой по Империи, чтобы найти доказательства, уверенная, что если я услышу и увижу как можно больше, то докопаюсь до глубин греха и испорченности, раскрою твой обман, и это оправдает мою жестокость. Но вместо этого ты научил меня состраданию, прощению и честности. Ты показал мне, насколько испорчена я сама, и в то же время снял с, меня этот грех. Такой человек, как ты, не может стать причиной чьей-либо гибели.

— Фиона…

— Чтобы ты ни сделал или сделаешь в будущем, мы трое, Блез, принц и я, — твои творения. Мы стали другими благодаря тебе.

У меня не было слов. Фиона поняла и кивнула.

— Хорошо. А теперь ложись и поспи.

Я лег. Ни на что другое я все равно был не способен. Но прежде чем погрузиться в теплые воды забвения, я все-таки сказал:

— Ты так и не ответила на мой вопрос, Фиона. Что ты собираешься делать дальше?

Она накрыла меня еще одним одеялом и создала заклинание для поддержания огня.

— Мой наставник превратил себя в демона, потому что считал, что это необходимо для спасения мира от гибели. Я пойду по свету, буду читать, спрашивать других, попробую узнать, был ли он прав. Этого достаточно, мастер Сейонн?

Я улыбнулся:

— Достаточно.

ГЛАВА 11

— Ты знаешь толк в земледелии, — произнесла женщина, стоявшая у меня за спиной. — И с растениями справляешься ловко.

Утирая со лба пот тыльной стороной грязной руки, я переставил корзину с рассадой ристы, двигаясь вдоль грядки. Весенний ветер был еще прохладен, но утреннее солнце жарило вовсю.

— Мой отец работал на полях Эззарии, — пояснил я. — Он каждый день брал меня с собой до того, как я начал учиться. Теперь оказалось, что я все помню.

Вынув из корзины нежный стебелек, я выкопал ямку, расправил корни и присыпал их землей, мысленно произнося простейшее заклинание для лучшего роста. Ростки были очень слабыми, но с помощью удобрения и элементарной магии риста даст более щедрый урожай, чем пшеница.

Я гостил в доме у этой женщины и ее мужа и помогал им с весенними посадками. Большую часть своей жизни я провел, участвуя в жестокой и яростной войне, которой, казалось, не будет конца. Затем я сделал все, что было в моих силах, чтобы прекратить ее. Тихое утро и земля под ногтями казались мне воплощением счастья.

Женщина обошла меня, подтащила свою корзину к началу грядки и принялась сажать второй ряд растений. Ее блестящая черная коса змеей вилась по спине, длинные пальцы проворно двигались. Элинор обладала живым умом и прекрасно знала мир, несмотря на уединенное существование в долине. Но об эззарийцах она не знала почти ничего.

— Значит, твой отец не был воином, как ты, этим… как вы их называете?

— Смотрителем? Нет. Он родился без мелидды, поэтому не мог сам выбирать себе занятие. Эззарийцы, лишенные настоящей силы, вынуждены делать то, что им велят. Чтобы кормить тех, в ком обнаруживали мелидду, позволяя им жить, учиться и находить свое место в войне с демонами. Так было, пока один из них не открыл новую истину и не нарушил все.

Она подняла на меня глаза, продолжая работать.

— Извини. Я не хотела опечалить тебя.

Я сел, чтобы успокоить боль от раны в правом боку: одна из великого множества, последняя, самая глубокая и плохо залеченная. Прошло уже восемь месяцев, боюсь, она никогда не заживет до конца. Приговор для воина, даже такого, который не собирается больше браться за меч.

— Я не испытываю боли, вспоминая отца, госпожа Элинор. Он был одним из самых лучших людей на свете. Имей возможность выбора, вряд ли отец стал бы земледельцем, но он никогда не сетовал на судьбу. Я узнал гораздо больше об истинных ценностях именно от него, а не от школьных учителей.

Высокая женщина распрямила плечи, села на пятки и окинула меня царственным взглядом. Покрасневшая кожа на руках и поношенное платье не могли скрыть ее исключительной красоты. Темные миндалевидные глаза и красновато-золотистая кожа были ее эззарианским наследием, хотя она никогда не видела зеленых холмов своей родины.

— Просто ты так редко говоришь об Эззарии, Сейонн, а я знаю, что эззарийцы необычайно привязаны к своей земле. Я подумала, что не стоит напоминать тебе о ней лишний раз теперь, когда ты здесь.

Элинор была чрезвычайно прямодушна. Вообще-то, я ценил это качество в своих друзьях. Хотя какой она мне друг. Мы проводили вместе долгие часы, разговаривая о погоде и воинах из отряда Блеза, ее брата, бывшего бунтаря, но на самом деле ничего не знали друг о друге, кроме обычных фактов биографии. Когда-то она сама состояла в отряде Блеза, совершая вылазки против дерзийцев, но теперь она жила здесь, в чудесной долине, с мужем и двухлетним сыном. Я был магом, бывшим воином тридцати восьми лет, и в моей душе жил демон.

— Если бы я избегал разговоров обо всем, что меня тревожит, то молчал бы почти все время, — ответил я.

Сделав еще шаг, я посадил очередной росток. Мне нравилось общество Элинор, но сейчас я предпочел бы в одиночестве орошать землю потом. Меня ждали дела, обязанности, жестокая правда, и я откладывал встречу с ними со дня на день, продолжая наслаждаться покоем зеленой долины и надеясь, что когда-нибудь буду готов.

— Мой брат сказал, что тебя казнят, если ты вернешься в Эззарию.

— Это не имеет значения. Больше мне нечего делать там. — Лучше бы ей сменить тему.

— Но…

Я улыбнулся, словно извиняясь за свою невеселую компанию.

— Превратившись в то, что его собственный народ ненавидел и боялся тысячу лет, человек не может надеяться, что его простят и примут обратно только за личное обаяние и хорошие манеры. — Особенно после того, как он добровольно впустил демона в свою душу. Я подтянул корзину поближе к себе и принялся распутывать тонкие корешки двух растений. Воплощение Мерзости — так теперь называли меня на родине.

— Я все пыталась придумать, как мне отблагодарить тебя. Слова не смогут выразить моих чувств. Ты спас моего брата… нашего ребенка, наших друзей… но какую цену ты заплатил…

Жар разлился по моему лицу. Я чувствовал, как ее глаза пытаются увидеть во мне демона, не того демона, с которым родился ее брат Блез или ребенок, которого она растила, а совершенно самостоятельное существо, со своим голосом и разумом, которое не было частью моей природы.

— Я ни о чем не жалею, — ответил я. Просто волнуюсь. Просто боюсь. Просто холодею при мысли о неотвратимости будущего и моей роли в нем.

Элинор даже не подозревала, что давно уже отблагодарила меня за все. Даже теперь, двигаясь вдоль грядки и думая только о рассаде, в надежде избежать ее пристального взгляда, я слышал божественную музыку в другом конце долины: детский смех и радостные возгласы, наполняющие волшебством золотой полдень. Я слышал, как топают по траве крошечные ножки и звук тяжелых шагов взрослого, играющего с ребенком в салочки.

— Па! — воскликнул ребенок, мчась через луг к домику под деревьями. На пороге стоял высокий широкоплечий человек, похожий на медведя манганарец с кудрявыми каштановыми волосами. У него не было одной ноги. Он прислонил к дверному косяку свой костыль, наклонился и подхватил на руки мальчика, спасая его от преследования высокого стройного темноволосого человека лет тридцати.

— Что, Эван-диарф, снова перехитрил своего дядю Блеза? — Манганарец взъерошил короткие темные волосы мальчика. — Хитрая лисичка ушла от гончих?

— Точно, — подтвердил Блез. Он похлопал ребенка по спине. — Никогда не видел, чтобы дети так быстро бегали, особенно после целого утра, проведенного за ловлей куропаток. — Он снял со спины холщовый мешок. — Теперь надо ощипать их. Малыш начал засыпать на берегу, и я решил, что пора вести его домой.

— Да, ему пора есть и спать, — подтвердил манганарец, беря свой костыль.

— Хорошо, я займусь сейчас нашим будущим обедом, а потом вернусь. — Блез коротко кивнул нам с Элинор и пошел через луг обратно, туда, где через долину бежал поток.

Добрый спаситель прижимал к груди ребенка, который обнимал его за шею.

— Помаши маме, детка.

Эван замахал маленькой ладошкой Элинор. Черные глаза, синий огонь которых не был заметен с такого расстояния, радостно блестели. Держа одной рукой ребенка, а другой ловко управляясь с костылем, манганарец скрылся в домике. Эван был в полной безопасности в руках Гордена.

Я вернулся к работе, проглотив ком радости и горя, благодарности и щемящего одиночества, появившийся у меня в горле, пока я наблюдал за Элинор, Горденом и ребенком, которого послала им судьба.

— Дочери ночи!.. — Женщина глядела на меня, ее руки безвольно опустились на колени, кровь отлила от прекрасного лица. — Как я могла быть такой слепой? Все эти месяцы… Блез привел тебя, своего друга, чтобы ты мог выздороветь и отдохнуть. Я видела твое лицо, когда ты смотришь на Эвана… просто пожираешь его глазами. Но я до сих пор никогда не замечала, до чего вы похожи. Он твой сын, да? — Она перевела взгляд на обшарпанный домик. — Зачем ты здесь?

Я покачал головой, не зная, что сказать.

— Элинор…

— Почему ты скрывал правду? Эти ваши гнусные эззарианские обычаи… Вы обрекли его на смерть, решили убить ребенка, потому что он не такой, как все. Потому что вы все боялись его. — Она медленно поднялась, сверкая на меня глазами. — И теперь ты понял, что был не прав. Ты здесь, потому что в тебе проснулась совесть? Ты думаешь, твое присутствие оправдает то, что ты отдал его на съедение волкам? Или ты собираешься похитить его? Ты ни разу даже не прикоснулся к нему. Как ты смеешь здесь находиться?

— Госпожа Элинор, прошу… — Как я могу объяснить ей причины, по которым не смею коснуться его, даже если ее доброта и доброта ее мужа допускают это? — У меня нет намерений… вы с Горденом…

У нее не хватило терпения выслушивать мое сбивчивое бормотание.

— Ты никогда его не получишь. Уходи. — Она развернулась и пошла к дому, наступая на только что высаженные растения.

Я вскочил, чтобы бежать за ней, но проклятый бок закололо так, что у меня перехватило дыхание. Мне показалось, что нож Исанны все еще впивается в тело. Солнце ослепило меня, глаза заслезились. Я брел через грядки с ристой, пот пропитывал толстую льняную рубаху, тучи собирались над моей головой. Тьма наползала… Дурное предчувствие охватило меня, я остановился на углу козьего загона, не смея идти дальше. Горден стоял на пороге домика, его лицо было серьезно и сурово. Можно подумать, что смертный остановит меня, если я решу использовать свою силу. Я скрипнул зубами, подавляя чувства, которые не принадлежали мне, хотя и бурлили внутри меня подобно кипящей воде, и заставил свой язык повиноваться моей воле, произносить правильные слова.

— Простите меня за то, что я сразу не сказал правду.

Я вовсе не хотел… я никогда бы не…

Но прежде чем я успел объяснить что-либо, волна ярости поднялась в моем мозгу и захлестнула меня. Мои руки задергались, желая вцепиться в могучую шею Гордена, сжимать ее, слышать, как он кричит, а потом хрипит от удушья, как рвутся его мышцы и ломаются кости. Мои ноги были готовы топтать его, глаза желали видеть, как он побледнеет, когда я занесу топор, чтобы лишить его оставшейся ноги.

Руки, вцепившиеся в забор загона для коз, ходили ходуном, ноги дрожали.

— Пожалуйста, позови Блеза. Поспеши. Прости… мне так жаль… — Еще миг, и я погрузился в зелено-коричневое свечение. Где-то вдалеке слышались крики.

Звук бегущих ног. Взволнованные голоса.

— Скорее в дом, Линни! Запри дверь! Я потом объясню!

Грохот… рев… скрежет безумия… Забор охватило огнем, тьма опустилась на мир. Я исчез…

— …слушай меня, друг. Слушай мой голос. Я не покину тебя. Мы вернем тебя, Сейонн, мы вытащим тебя оттуда. Я знаю, что ты не хотел никому причинить вреда. Вспомни, кто ты: добрый друг и учитель, хранитель принца, лучший из воинов, любящий отец. Все остальное не от тебя.

Крепкие руки взяли меня за плечи, что привело меня в еще большую ярость. Я прикусил губу и почувствовал вкус крови. Это придало мне силы. Я убью его за то, что он схватил меня. Только его голос, сеть, сплетенная из спокойных разумных слов, удерживал меня. Как только он умолкнет, я уничтожу его. Сверну ему шею. Вырву его глаза. Сожру его сердце.

— Ты видел, как он бегает? Совершенно как ты, легко, радостно и очень быстро. Он все утро копал песок у ручья, а потом носил воду в ладошках, чтобы наполнить ямки. Так терпеливо… нет, слушай меня, Сейонн, друг мой. Ты не хочешь сделать больно мне или кому-то еще. Каждый раз, когда он набирал в ладошки воду, она почти вся вытекала, когда он доносил ее до места. Но он продолжал носить ее в ямки. Он выливал ее и смотрел, как она исчезает в песке. Потом он вздыхал и снова шел к ручью. Понимаешь? Он такой же терпеливый, как ты. Сколько времени ты учил меня охранному заклинанию? Разве я не самый бестолковый эззариец на свете? Но ты без малейшего раздражения снова и снова учил меня простейшим заклинаниям. Ты, тот, кто понял устройство мира, тот, кто разгадал загадку, которую другие даже не пытались понять! Я ни разу не встречал человека, который бы так ясно видел…

Он просто дурак. Я не вижу ничего. Вокруг меня тьма. Страх, проникавший до сих пор в мою кровь тоненькими ручейками, теперь хлынул потоком. Каждый миг я рисковал сделать шаг и обнаружить под ногами пустоту, кануть в небытие. Я мог стать тем, кого я боялся, тем, кто жил в моих снах и видениях.

Но крепкие руки не отпускали меня, голос продолжал звучать. Волна страха двинулась назад, но прошло еще много времени, прежде чем я позволил спокойному голосу вернуть меня к свету.

— …извинения. Я думал, ты уже выздоровел. Ты стал гораздо лучше выглядеть.

Мир начал принимать знакомые очертания… Лес, зеленые холмы, молодые листья на корявых ветках дерева. Запах сырой земли и новой листвы. Солнечный свет. Поток, журчащий рядом с тропой, почти полностью скрытый от взгляда ивами.

— Ну вот. Давай передохнем и попьем. Иди сюда. Онемевший и окоченевший, я упал на колени туда, куда он указал. Холодные брызги падали на мою худую, покрытую шрамами руку, все еще испачканную землей из огорода Элинор и Гордона. Я набрал пригоршню холодной чистой воды и вымыл руки, позволяя мутным каплям стекать в траву. Следующую горсть я плеснул себе в лицо, потом на шею, смывая пот, выступивший от жаркого солнца и приступа безумия. Я посмотрел на воду в горсти и представил бронзовые ладошки, старательно несущие воду в ямку в песке. Эван-диарф, сын пламени. Я улыбнулся и выпил пригоршню благодати. Потом еще и еще. Потом прислонился спиной к стволу дерева.

— У тебя замечательно получается, — сказал я темноволосому человеку, сидящему на земле напротив меня и тоже пьющему воду. — И сколько еще времени ты собираешься спасать мир от свихнувшихся Смотрителей?

Блез едва заметно улыбнулся:

— Сколько понадобится, столько и буду. Так велел мне мой наставник.

— Я не смогу вернуться.

— Ты вернешься. Он не должен вырасти, не зная тебя. Я уже обещал тебе. Просто придется еще немного потрудиться, чтобы ты смог. Что случилось на этот раз? Опять снились сны?

Я провел рукой по влажным волосам, размышляя над вопросом.

— Сон возвращается каждую ночь. Ничего нового. — Сон о зачарованной крепости и пугающей меня загадке. — Мы с Элинор говорили о земледелии. О моем отце. Об Эззарии. Потом пришли вы с Эваном…

— Мы бежали. Ты испугался за него?

— Нет. Совсем наоборот. Я был так благодарен твоей сестре и Гордену. Я не мог бы желать для него лучшего дома. Нет. Что-то другое… — Я никогда не помнил (и меня это очень раздражало), что же спровоцировало очередной приступ, вызвало поток черной ярости, который уносил прочь мою душу уже десять раз за восемь месяцев. Первый раз это произошло в Вайяполисе, когда трое нищих попытались ограбить Фаррола, названного брата Блеза. Я едва не убил их всех, и друзей и грабителей, ненавидя их просто за то, что они дышат.

Я считал, что причиной тому мой демон. Озлобленный. Подавленный. Спрятанный за барьерами, которые я возвел, желая сохранить власть над собственной душой, пока не пойму, что означает мой сон, и не справлюсь с последствиями. Я был убежден, что приступы безумия вызваны злобой моего демона.

Пока я перебирал в памяти события сегодняшнего дня, я натолкнулся на кое-что особенно огорчительное.

— О дитя Вердона! Элинор догадалась, что я отец Эвана. Она уверена, что я собираюсь похитить его. Блез, иди к ним. Я пытался переубедить их, и приступ настиг меня прямо перед дверью дома. Они, наверное, в ужасе.

— Упрямый эззариец, я же убеждал тебя рассказать им все. — Блез вскочил на ноги и протянул мне руку. — Я пойду обратно, когда ты уснешь в безопасном месте.

Пока мы шли, Блез создал заклятие, позволяющее двигаться гораздо быстрее и по совершенно иным местам, которых здесь не должно было быть. Эта магия не позволяла мне определить, где же на самом деле жил мой сын. Чем старше становился Эван, тем лучше я осознавал, что мне нельзя доверить такую ценность. И даже если бы я вознамерился лишить его единственного дома, мне все равно было некуда отвести его.

Моя жизнь Смотрителя Эззарии, мага-воина, участвующего в тысячелетней войне моего народа во имя спасения мира от демонов, едва не закончилась, только-только начавшись, когда я оказался рабом дерзийцев. Но после шестнадцати лет рабства принц Империи Дерзи вернул мне свободу и мой дом, я снова стал Смотрителем, но только для того, чтобы узнать, что та тайная война, которую мы вели вот уже десять веков, была войной с самими собой. Рей-киррахи, демоны, вовсе не были злыми духами, стремящимися к разрушению. Они были частями наших душ, отрезанными древним заклятием и сосланными во льды земли, называемой Кир-Вагонотом. Рождение моего сына и встреча с Блезом убедили меня, что все необходимо исправить.

Мой ребенок родился с рей-киррахом в душе. Захваченным. Поскольку изгнать демона из души ребенка невозможно, эззарианские законы требуют, чтобы такие дети уничтожались. Но еще до того, как я узнал о его рождении, моя жена отослала ребенка прочь, чтобы он мог подрасти и дождаться того момента, когда его можно будет излечить.

Я искал сына и встретился с Блезом, эззарийцем, который тоже родился захваченным, молодым повстанцем с великодушным сердцем и гармонией в душе. Он был цельным, прекрасным, и тут я понял, какой кошмар был сотворен столетия назад. Блез помог мне понять, чем были демоны для моего народа, я решил освободить рей-киррахов из их ледяной темницы и вернуть их в их древние земли Кир-Наваррина. Чтобы выполнить задуманное, мне пришлось соединиться с могущественным демоном по имени Денас, впустив его к себе в душу.

Мой народ не принял того, что я пытался донести. Одержимый Смотритель — это Мерзость, верх испорченности и источник огромной опасности. Когда стало ясно, что изменения, произошедшие в моей душе, необратимы, королева Эззарии, моя собственная жена, всадила в меня нож и оставила истекать кровью.

Умирая, я видел перед собой темную крепость, находящуюся в Кир-Наваррине. Воспоминания демонов и некоторые материальные доказательства говорили о том, что в крепости заперто нечто чрезвычайно опасное. Страх перед этим не знаю чем, посаженным под замок, и заставил моих предков лишить самих себя половины души, уничтожить собственную историю, замкнуть Кир-Наваррин навсегда. В своих предсмертных видениях, таких ярких, что я считал их правдой, я увидел заключенного в крепости. У него были мое тело и лицо. Странно, но я верил… я боялся… что это не просто кошмар.

Если находящийся в крепости угрожает уничтожить души людей, моя клятва Смотрителя, мои умения, вся моя жизнь требуют, чтобы я противостоял этому. Уже восемь месяцев сон держал меня в оцепенении, и сейчас я как никогда был близок к безумию.

ГЛАВА 12

Как только солнце село, мы с Блезом оказались в грязном переулке на окраине Кареша, городка на южной окраине Империи, где остатки отряда Айвора Лукаша воевали теперь с сорняками в огородах и занимались ремеслами в ожидании, пока их соглашение с принцем Империи Дерзи принесет плоды.

— Не хочешь передохнуть и умыться? — Блез остановился у местной купальни, унылой сырой постройки, возведенной вокруг источника изумительно чистой теплой воды. За медную монетку тучный владелец заведения позволял провести полчаса у бассейна с разрушающимися бортиками и предоставлял полотенце, которое не было чистым уже в те времена, когда родился Валдис.

Я вздохнул, стараясь не замечать исходящего от меня запаха пота.

— Это было бы прекрасно, но тебе нужно еще вернуться обратно.

И мы поспешно прошли в конец переулка и поднялись по деревянной лестнице в комнату на третьем этаже. Там я сел на набитый соломой тюфяк. Я жевал хлеб с молодым сыром, а Блез тем временем готовил сонное зелье. Себе я не Доверял. Живущий во мне демон мог изменить рецепт и лишить меня спокойного сна. Я был весьма сильным магом и многоопытным воином. Если мой разум сосредоточился на убийстве, будет не так-то просто удержать меня. Когда после приступа мне удавалось крепко проспать ночь, наутро я становился самим собой. До следующего раза.

— Когда же ты пойдешь в Кир-Наваррин и избавишься от этого? — спросил Блез, насыпая мелко раскрошенные сухие листья в кружку, где уже было вино, смешанное с белым порошком. — Ты же помнишь, каким был я, пускающим слюни идиотом, животным, а не человеком. Я даже есть сам не мог, и всего несколько часов там… Звезды небесные! Я до сих пор не могу выразить словами, что это такое, опять быть цельным. Опять видеть, словно кто-то поставил на место твои глаза. Ты тоже излечишься.

Живя в мире людей, Блез и подобные ему, рожденные с демоном в душе эззарийцы, оказались перед ужасным выбором. Демоническая часть их души позволяла им изменять телесную форму, превращаться в животных, о подобных возможностях обычные эззарийцы даже не помышляли. Но после нескольких лет превращений их тела теряли что-то жизненно необходимое. И наступал день, для кого раньше, для кого позже, когда они должны были принять обличье животного навсегда или навсегда расстаться с человеческим разумом. Я понял, что посещение Кир-Наваррина способно излечить таких людей. Именно ради этого, ради будущего моего сына, ради Блеза, я и соединился с Денасом, чтобы отпереть Ворота. Однако сам я не был за Воротами.

— Твоя болезнь была нормальна, то есть она вытекала из твоей природы, — ответил я. — У меня не так. Я не рискну пойти туда, пока не пойму, чего хочет этот проклятый Денас.

— Демон теперь часть тебя, — возразил Блез. — Вы слиты воедино. О боги, ведь ты же ходил по собственной душе, ты все видел, внутри тебя нет двоих. Ты сотни раз говорил мне, как тебе хочется попасть в Кир-Наваррин. Ну так и иди туда, исцелись, пока ты не уничтожил себя или кого-нибудь еще.

Я дернул себя за волосы, будто надеясь, что от этого в моей голове забрезжит свет истины.

— Он не я. Пока еще нет. Он шевелится внутри меня, словно я проглотил что-то живое. Думаю, это именно он рвется туда.

Золотистый демон по имени Денас соединил со мной свою жизнь ради нашей общей цели, и мы пришли к соглашению на те часы, которые потребовались нам для ее достижения. И еще неизвестно, кто из нас пошел на это воссоединение с большей неохотой. Он тысячу лет страдал от холода в ледяных землях, уверенный, что это мой народ обрек его на муки. Меня же всю жизнь учили, что демоны пожирают души людей из-за своей тяги к злу и разрушению. Никакие доводы разума, никакие доказательства не могли переубедить меня. Я считал, что порабощен и нечист, а Денас только и ждет удобного момента, чтобы окончательно подчинить себе мою душу.

Я поднес ко рту хлеб с сыром, потом положил обратно. Есть не хотелось.

— Как бы то ни было, мне следует быть начеку. Если даже сейчас Денас способен толкнуть меня на убийство, что же будет, когда мы окончательно сольемся?

Блез передал мне глиняную кружку. Я залпом выпил багрово-серую жидкость и сразу отхлебнул из другой кружки воды, чтобы избавиться от мерзкого вкуса во рту.

— Ты будешь тем же человеком, которым и был. Рей-киррах даст тебе память и мысли, таланты, возможно, новый взгляд на мир. Но поработить человеческую душу совсем непросто. Особенно такую, как у тебя. — Блез улыбнулся и перебросил мне одеяло. — Уж очень ты упрям.

Мне бы его уверенность. Если я осмелюсь пойти на родину демонов, последствия будут необратимы, так мне сказали. После этого мы с Денасом окончательно сольемся, все границы между нами исчезнут навсегда. Мои видения показали мне, что опасностью, заключенной в Тиррад-Норе, был я сам, это я собирался разрушить мир. И если не смогу управлять своей душой… Тогда опасности будет не избежать. Уж лучше периодические приступы безумия.

Через пять минут мне уже казалось, что руки и ноги мне не принадлежат. Когда мой взор начал туманиться, а голова — клониться набок, Блез накинул черный плащ, надел шляпу и задул свечу.

— Полностью соединиться с рей-киррахом было бы правильным решением. Тогда ты узнаешь все, что тебе необходимо для решения этой проблемы.

— Погоди, — сонно позвал я, когда он уже открыл дверь, чтобы уйти. — Скажи своей сестре, что мы не обрекали Эвана на смерть. Я в тот день сражался, а Исанна… Исанна отослала его к вам. Мы оба не желали его смерти. Никогда, ни на миг.

— Я все расскажу ей, Сейонн. Спи спокойно.

Из-за того состояния, в котором я оказался, люди из отряда Блеза, даже те, в ком с рождения был свой демон, немного боялись меня. И все без исключения уважали. Поэтому я удивился, когда кто-то ворвался ко мне в комнату минут через пятнадцать после ухода Блеза. Пришедший нечаянно задел ногой пустой кувшин, и раздавшийся грохот задержал мое погружение в пучину сна. На лицо мне упал свет.

— Душа и тело! Дак был прав. Ты здесь. Я думал, ты ушел с Блезом. — Фаррол, низкий круглолицый человек, недавно начавший лысеть, был названным братом и другом Блеза. Фаррол, не отличавшийся деликатностью сложения, а также мыслей и манер, тоже родился с демоном в душе.

— Погоди минутку, я уже засыпаю, — пробормотал я, закрывая глаза. Мне казалось, что мое тело засасывает в густой ил.

— Но гонец приходил к тебе. Сказал, дело срочное.

— Гонец? — Меня опять вернули от самого порога забвения.

— Сказал, будто он от принца Александра. Держался крайне нагло. Блез только что ушел, я отправил гонца вслед за ним и, как я думал, за тобой.

— От принца? — Я заставил себя сесть. Александр назначал нам с Блезом встречу в день весеннего равноденствия. Потом перенес ее на середину лета. Хотя у него на голове еще не было короны, вся тяжесть управления Империей уже давила ему на плечи, не позволяя распоряжаться своим временем. Однако до встречи оставалось еще больше двух месяцев. — А что именно он сказал?