Глава 14

В нашей лютеранской семье в Миннесоте по воскресеньям мы проводили с утра по восемь часов в церкви (во всяком случае, так мне казалось), а оставшуюся часть дня занимал обед. Теперь я так не живу, но что-то не позволяло мне позвонить в одну из семи оставшихся семей, где исчез ребенок, поскольку их воскресенье могло проходить именно так. Поэтому я просидела весь день, снова и снова перечитывая досье и пытаясь выработать на них общий взгляд.

Странную жизнь ведут люди, сующие нос в чужие дела. Лишь в трех из этих семей знали, что незнакомка сейчас изучает интимные подробности их жизни, и, несмотря на то, что пытается сохранить профессиональную отстраненность, она формирует о них собственное мнение.

«Я считаю, ваша честь, на основании полученного мной обучения и профессионального опыта, что, если бы мать лучше следила за ребенком, он бы никуда не исчез».

Или: «Я пришла к заключению, основанному на вещественных доказательствах, что дядя мальчика настоящий извращенец, хотя у него есть алиби».

Иногда ты ничего не можешь с этим поделать. Я хочу быть доброй и оправдать кого-то за недостаточностью улик, но в нашем деле ты видишь много – слишком много.

У меня появилась уйма вопросов, главный из которых: побывал ли исчезнувший ребенок в музее «Тар-Питс», перед тем как пропал? И если да, то с кем?

И если между жертвами существует такое удивительное сходство, то нет ли некой общей схемы в присутствии близких людей, якобы находившихся рядом во время похищения? До сих пор всех, кто попал под подозрение – но впоследствии был из-под него выведен благодаря надежному алиби, в том числе и Гарамонд, хотя он в этом так и не пожелал признаться, – связывало лишь то, что они имели какое-то отношение к исчезнувшему ребенку.

Едва ли это можно назвать грандиозным открытием.

Лишь в немногих делах имелись фотографии, поскольку арестовали лишь Джесси Гарамонда, который начал вызывать у меня все более сильное раздражение. Гнить в тюрьме только для того, чтобы защитить интересы брата, – такое впечатление, что он начитался древнегреческих трагедий, которые мы проходили в старших классах. Одна из немногих фотографий, обнаруженных в делах, очень меня расстроила. Предполагаемый преступник – дядя похищенного мальчика – обнимал его за плечи; они стояли возле бейсбольного поля, мальчик был в спортивной форме, словно весь день отрабатывал движение к базе.

Снимок явно делал любитель, поскольку фон показался мне избыточным, да и изображение слегка перекосилось. Однако фотограф не смог скрыть своего обожания; мальчик и дядя были совершенно счастливы, и снимавшему удалось поймать это редкое мгновение. Я смотрела на фотографию, и в голове у меня вертелась одна и та же мысль: «Не может быть». У меня не имелось никаких оснований для такого вывода, но я не могла заставить себя думать иначе. Вот вам и профессиональная отстраненность.

Наверное, я никогда не была так счастлива видеть своих детей, как в то воскресенье, когда они вернулись домой. Все вошло в норму. Они прекрасно провели время, поскольку Кевин выглядел ужасно усталым, когда привез их; хороший знак.

Не знаю, поверите вы мне или нет, но одно из самых моих любимых занятий вместе с ними – это стирка, поскольку она требует совместных усилий. В том чудовищном беспорядке, которым Эван называет свою комнату, он нашел корзину, и мы все уселись в гостиной вокруг горы носков, нижнего белья, спортивной формы и футболок, чтобы их рассортировать. Джулия собирала белое, Френни светлые цвета, а Эван темное – он не мог собирать белое, поскольку отказывался прикасаться к маленьким белым лифчикам Френни.

– Ты ужасный трус, – дразнила его Френни.– Джулия должна смотреть на твои дурацкие трусы, а ты боишься маленького лифчика.

– Да, маленького, мисс Плоская Грудь, – парировал он. Начался ужасный шум. Неожиданно белье полетело во все стороны. Я решила поучаствовать во всеобщем веселье и попыталась накинуть на сына простыню, но он с веселым смехом ловко отскочил в сторону.

– Бесчувственный оболтус, – проворчала я, с трудом сдерживая смех.– Что с тобой будет, если она вырастет больше тебя.

– Точно, – вмешалась Френни и показала бицепсы. Как Арнольд Шварценеггер.– Ты думаешь, я занимаюсь танцами, балбес. На самом деле это каратэ.

Она попыталась нанести удар, но Эван его легко перехватил. Взвизгнув от удовольствия, Джулия ринулась в бой, запрыгнув на спину брата. Они начали бороться, так что вскоре перья у них торчали в разные стороны. А потом, задыхаясь от смеха, дружно повалились на пол.

Наконец нам удалось рассортировать белье и загрузить первую порцию в машину. Я поставила диск «Битлз», все еще рассчитывая, что мне удастся привить детям любовь к музыке шестидесятых, как это когда-то сделал мой старший брат. Я всегда радовалась, когда видела, что дети знают слова большинства песен и могут подпевать. Потом мы проверили домашние работы у всех и сделали горячие бутерброды с сыром.

Джулия и Френни заснули перед телевизором. Я осторожно взяла Френни на руки, понимая, что очень скоро она станет слишком тяжелой и я не смогу ее поднять. Перед тем как двинуться к ее спальне, я остановилась, чтобы оглядеть гостиную. Мой милый сын поступил так, как я с его старшей сестрой, – с Джулией на руках последовал за мной по лестнице.

Я с трудом удержала набежавшие слезы.

Конечно, мне захотелось поцеловать его перед сном, а он возмутился таким проявлением материнской любви. Мне было все равно. Когда они заснули, я навела порядок на кухне, поскольку одна только мысль о том, что утром в понедельник я увижу остатки бутербродов, приводила меня в ужас. Покончив с уборкой, я засунула папки с делами в свой сразу же растолстевший портфель.

И улеглась в постель. С тумбочки на меня смотрела книга Эркиннена. Я вздохнула и подумала: на сегодня хватит. Однако взяла ее и начала читать, а через несколько минут стала кое-что выписывать. На следующее утро я проснулась со следами страниц на щеке. Мне так много еще нужно узнать.

Утром в понедельник я нашла два из оставшихся трех дел в своем почтовом ящике. Интересно, смогла бы я так же легко отказаться от работы над чем-то, как эти детективы. Впрочем, с точки зрения карьеры никому не хочется иметь на своем счету нераскрытые преступления. Даже по отдельности разобраться в них не просто. Но и теперь, когда мне удалось установить между ними сходство, нет никаких гарантий, что я сумею довести их до конца. И тогда процент раскрываемости понизится и станет нормальным – впервые за всю мою карьеру.

Я начала звонить родителям жертв, чтобы представиться. Передачу их дел я объяснила обычным «перераспределением нагрузки». Большинство из людей, с которыми мне пришлось беседовать, проявили понимание и были готовы сотрудничать. Я сумела договориться о встрече с матерью одного из исчезнувших мальчиков на дневное время – как раз после того, как отвезу Френни на танцы.

Большинство разговоров прошло нормально, с учетом всех обстоятельств, но один из них получился очень напряженным и произвел на меня тяжелое впечатление. Отец пропавшего ребенка, которому на начальном этапе было предъявлено обвинение, погрузился в полнейшее уныние. Его алиби оказалось наименее надежным – он один ехал на работу. Прошел целый месяц, прежде чем удалось отыскать видеозапись, сделанную камерой системы безопасности, которую недавно установили. Мать мальчика рассказала, что детективы вели себя с ее мужем весьма агрессивно, что совершенно естественно, когда появляются серьезные улики – а в данном случае речь шла о показаниях довольно надежного свидетеля. Примерно через три месяца после исчезновения сына отец покончил с собой, оставив вдову в полном одиночестве: похищенный ребенок был у них единственным. Я так хотела поймать этого монстра. Так хотела.

– Нужно проверить всех, кто совершал сексуальные преступления на нашем участке, – сказал мне Фред.

– Да, ладно, это ни к чему не приведет. Какой смысл...

– Нужно прикрыть твою задницу, Дунбар. Не говоря уже о том, что я твой лейтенант и твоя задница есть продолжение моей. Если твой преступник – а я до сих не уверен, что речь идет об одном и том же парне, – окажется одним из известных полиции типов, нам будет очень нелегко отмазаться, когда станет ясно, что ты даже не пыталась их проверить.

Конечно, он прав; любой профессионал поступил бы так же, в противном случае к нам будет легко придраться. Однако мне было жалко тратить время впустую; в Лос-Анджелесе тысячи подобных преступников, и на допросы уйдет куча времени.

– Можно мне хотя бы сузить список подозреваемых?

– Как?

– Почему бы нам не привлечь психолога? – сделала я еще одну попытку.

Мне бы следовало воздержаться от подобных просьб.

– Ограничимся пока Эркинненом.

На сей раз он пригласил меня на ленч, в довольно симпатичный ресторан на западе Лос-Анджелеса, в южной части Мелроуз.

– Они не станут оплачивать ленч, – сказал он.– Я их хорошо знаю.

– Первый раз я взяла наличные из мелких расходов, – призналась я. – А во второй пришлось платить мне. Однако я не против. Вы мне очень помогли.

– Ну, тогда этот и следующий будут за мой счет. Ресторан напоминал бистро, здесь даже имелись угловые кабинки. Не хватало только сигаретного дыма – тогда мы могли бы оказаться в мире черно-белого кино сороковых. Не самый фешенебельный способ обрести уединение, но я не возражала: у нас была цель, да и компания меня вполне устраивала.

До тех пор, пока мы не заговорили об извращенцах, – впрочем, напомнила я себе, тему выбрала я сама.

– Статистика убедительно показывает, что люди, совершившие преступление на сексуальной почве, склонны к его повторению гораздо в большей степени, чем те, которые идут на преступления другого характера. Проведено несколько фундаментальных научных исследований, подтверждающих эту закономерность. Кроме того, результаты двух метаисследований...

– Прошу вас, Док, можно на понятном языке?

– Извините. Наступила короткая пауза.

– Вы знаете, я бы очень хотел, чтобы вы называли меня Эррол.

Наверное, я удивленно посмотрела на него, поскольку он добавил:

– Пожалуйста.

– Конечно, с удовольствием. Глупее не придумаешь.

– Итак, Эррол, метаисследование...

– Да, верно. Это исследование, при котором мы берем статистические данные из ветвей других исследований и сочетаем их, чтобы выяснить, не возникнет ли нечто новое, по сравнению с исходными результатами.

– Ага. Звучит так, словно вам нужно написать доклад.

– Ну, иногда так действительно случается – когда нужно получить докторскую степень, а твои собственные изыскания заходят в тупик. Но в тех случаях, когда берется широкий разброс примеров, получаются интересные результаты. Временами мне кажется, что некоторые исследования бывают слишком узкими. Вы должны понимать, что нам необходимо довести до конца исходную работу, на которую получен грант, и мы не можем просто воспользоваться чужими результатами. Яйцо необходимо разбить совсем по-другому.

Мне показалось, что я поняла.

– Иными словами, вместо того чтобы изучать сон любителей кофе, вы исследуете привычки тех любителей кофе, которые пользуются исключительно чашками из пенополистирола.

– Очень хорошо, детектив.

– Вы знаете, я бы предпочла, чтобы вы называли меня Лени.

– Извините. Конечно. Мне не хотелось быть невежливым. Теперь я буду называть вас Лени. Так или иначе, но рецидивизм изучается довольно часто. Даже слишком часто, как полагают многие из нас. Но надежду трудно убить.

Его тон показался мне несколько педантичным – быть может, Эррол был одним из тех специалистов, которые считают полицейских слишком глупыми, чтобы существовать на свете.

– Мы все надеемся, что неприятная правда как-то изменится или возникнет позитивный фактор, который позволит поставить под сомнение негативную тенденцию.

Подождите минутку.– Возможно, правы те, кто намекает на глупость полицейских.– Я потеряла нить.

– У нас есть средства борьбы. Нам хочется сказать, что они эффективны, и не только из гордости, но и для того, чтобы оправдать затраты на изучение поведения этих субъектов. Я, к примеру, хотел бы верить, что наши попытки перевоспитать людей, совершающих преступления на сексуальной почве, могут дать неплохие результаты. Однако у меня нет такой уверенности. Печальная истина заключается в следующем: совершившие сексуальные преступления против детей часто их повторяют. Одно из недавних исследований показывает, что число рецидивистов составляет пятьдесят процентов.

– Я могла бы и сама догадаться. Мы постоянно ловим одних и тех же типов, которые вновь берутся за старое.

– Да. История постоянно повторяется. Однако мы все время пытаемся сделать вид, что все не так плохо. Я читал статью из журнала по судебной психиатрии, в которой дается новое определение рецидивизма. Автор утверждает, что пятьдесят процентов – это непомерно завышенные цифры, поскольку в них учитываются преступления тех, кто вышел из тюрьмы более десяти лет назад. Он предпочитает брать статистику за последние пять лет, тогда процент снижается до тридцати, что представляется вполне удовлетворительным.

Я пыталась понять, как тридцать процентов могут кому-то показаться удовлетворительными.

– Неужели пять лет так сильно влияют на результат, – только и сумела сказать я в ответ.

Однако Эркиннена посетило вдохновение.

– На самом деле это показывает, что со временем такому человеку становится все труднее контролировать свои импульсы и он вновь совершает преступление более чем в половине случаев, из чего следует, что совершивший подобный поступок однажды, скорее всего, его повторит.

Он наклонился поближе ко мне, хотя официант уже давно ушел и рядом никого не было.

– Правда еще печальнее. В действительности процент повторяющихся преступлений выше пятидесяти, поскольку мы не принимаем в расчет тех негодяев, которых поймать не удалось. Кроме того, следует понимать, что большинство исследований проводилось с целью установить, насколько лечение помогает снизить возможность повторного преступления. Поэтому те, кто совершил вторичное преступление, не берутся в рассмотрение. Более того, далеко не у всех жертв хватает смелости сообщить о нападении, и такие эпизоды в статистике не учитываются.

Мне было неприятно его слушать, потому что я знала: вернувшись домой, я буду об этом думать.

– Ну, а хорошие новости есть? – робко спросила я.

– О, кое-что. Есть статистика, утверждающая, что осужденные преступники, отбывающие наказание в тюрьме и получающие соответствующее лечение, потом реже нападают на детей. Точнее, промежутки между нападениями увеличиваются. Иными словами, те, кто прошел лечение, способны не повторять своих преступлений.

– Да, это уже что-то, – с иронией заметила я.– Какой прогресс.

Он негромко рассмеялся.

– Да, конечно. – Потом он серьезно посмотрел на меня. – Вот что я хочу вам сказать. Я считаю, что мы можем прикладывать немалые усилия для реабилитации этих типов, но они все равно будут повторять свои преступления. Как мне представляется, большинство ведущих психологов, специализирующихся на сексуальных преступлениях, считают, что этих людей невозможно полностью излечить от преступных импульсов. Сексуальную агрессию можно контролировать до определенных пределов при помощи активного лечения, но склонность к насилию продолжает существовать, а мы в состоянии лишь немного ее ослабить. Однако, рано или поздно, джин вырвется из бутылки.

– Боже мой, но почему?

– Мы не знаем. Вы ведь читали книгу?

– Да.

– В ней довольно подробно объясняется, почему эти типы совершают преступления. Природа плюс воспитание, биологические факторы и тому подобное.