Похититель душ

– Но все это не слишком помогает. Ведь речь не идет о том, что мой преступник может перейти в активное состояние и я теперь знаю, как его остановить. Он уже активен, а я лишь пытаюсь его поймать.

– Ну, можем составить график личностных характеристик и профессиональных способностей, как это делает ФБР, но я бы предпочел изложить свои соображения неформально.

– Меня это вполне устроит. К тому же хочется получить помощь побыстрее.

– Это не займет много времени, – пообещал Эррол.– Все гораздо проще, чем полагает большинство людей. Если в двух словах, то они неправильно подключены. Их души вывернуты наизнанку. /

– Их души?

– Да. Или они их лишились. Кто-то украл их души. Я не привыкла слышать на работе это слово.

– Ну, честно говоря, это только все осложняет.

– Да, в некотором смысле. Конечно, было бы гораздо проще, если бы существовала общепризнанная методика изучения души, однако ее нет. Мы даже не в силах определить, на месте ли душа. Получается, что нам приходится иметь дело с человеком, чья душа не может быть синхронизована с остальным миром.

– А если удастся выяснить, что находится внутри таких парней, нас это не слишком порадует.

– Пожалуй, – согласился он.

Мы вернулись в его офис и составили примерный график личностных характеристик. Похититель должен быть мужчиной, как мы установили ранее, и, скорее всего, он белый.

– И все-таки я не понимаю, – призналась я, когда Эррол закончил.

– Как и все мы. Однако статистика утверждает, что девяносто пять процентов педофилов – белые. Впрочем, в этом направлении специальных исследований проводилось совсем немного.

– Вот это да! Интересно почему?

– Существует множество гипотез, большинство из них противоречивы. Один известный социолог придумал новую теорию. Он утверждает, будто белые мужчины чувствуют себя в нашем обществе более уверенно, чем мужчины других национальностей; и мне кажется, что в его рассуждениях есть толика здравого смысла.

– Да, у парней на руках все билеты.

– Только не надо феминизма, детектив. Извините, я хотел сказать, Лени. Вы мне уже начали нравиться.

Мне он тоже начал нравиться. Слегка смущенные, мы нравились друг другу несколько мгновений, а потом вновь вернулись к делу.

– Существует и другая теория, которая объясняет такой расовый дисбаланс в серийных убийцах. Один социолог-экстремист считает, что цветные мужчины просто не успевают стать серийными убийцами, поскольку их гораздо активнее преследует полиция.

– Иными словами, их попросту раньше ловят?

– Совершенно верно.

– Вот дерьмо! – проворчала я, забыв о приличиях.– Я не знакома ни с одним полицейским любой расы, который стал бы охотиться за белым убийцей с меньшим пылом, чем за черным, если бы узнал, что тот прикончил ребенка. Какая кретинская теория.

– Ну да. Пожалуй, я с вами согласен. Но работа над ней финансировалась федеральными грантами.

– Полнейшая чепуха, Док. Должны существовать пределы защиты своих, даже внутри братства.

– Я всегда в это верил и рад, что вы придерживаетесь таких же взглядов. Эта теория показалась мне подозрительной и даже подстрекательской.

– Ну, если ее автор хотел кого-то возмутить, то он своего добился, – заявила я.– Ладно, сойдемся на том, что я должна искать белого мужчину. Сколько ему лет?

– От восемнадцати до сорока, – ответил Эррол.– Однако чаще всего подобные преступления совершают в возрасте около тридцати лет.

– То есть речь идет не о грязных стариках.

– Обычно вы ловите их раньше.

– Мы стараемся.

– Следует помнить еще кое-что. Этот тип должен быть одиночкой. Старается держаться особняком. Ему необходимо сохранять анонимность, поскольку всеобщее внимание его тревожит.

– Тем не менее преступник похищал детей при свете дня, на глазах у свидетелей.

Эркиннен улыбнулся, чтобы сделать свой довод более весомым.

– Однако он совершал похищения под чужой личиной. Что только подтверждает мою мысль, поскольку такие типы склонны к фантазиям.

– Да, в книге об этом написано довольно много.

– Верно. Каждый серийный похититель или убийца, которого тщательно изучали, утверждает, что он начинает с фантазий, а потом, когда фантазии перестают его удовлетворять, переходит к действиям. Однако почти всякий раз происходит какое-то событие, которое служит катализатором.

– И что же это может быть?

– Потеря, несчастный случай, переезд, болезнь... Любое событие, которое оказывает неприятное воздействие. Отказ и измена занимают почетное место в данном списке. Кроме того, эти типы довольно умны – не по книгам, но проявляют удивительное хитроумие.

У меня голова пошла кругом. Такого рода информацию лучше получать небольшими дозами. И я уже начала думать о новой встрече с Эрролом. У меня наверняка еще появится повод.Я встала.

– Мне пора, Эррол. Благодарю за ленч и полезные сведения. Вы мне очень помогли.

– Всегда рад. Ваше расследование представляет для меня большой интерес. И с вами чрезвычайно приятно работать.

Между нами вновь возникла неловкость.

– Однако мне бы хотелось сказать еще одну вещь, – добавил он.

И вместо ожидаемого мной приглашения на обед он выдал еще одно предположение.

– Мне кажется, тип, которого вы разыскиваете, еще ни разу не был пойман. Во всяком случае, у нас.

У меня появилось подозрение, что даже психологи не знают, как следует завершать свидание.

– Как он мог такое сказать? – спросил меня Фред.– Откуда он может знать, ловили этого парня или нет?

– Он не может, однако Эркиннен сделал догадку, основанную на том, что я ему рассказала, опираясь на имеющиеся в нашем распоряжении улики.

– У тебя нет никаких улик.

– Есть повторяющиеся схемы похищения.

– Ты же прекрасно знаешь, что в суде они и гроша ломаного не будут стоить.

– Гораздо разумнее тратить время на то, чтобы узнать, кто совершил преступления, чем отсеивать тех, кто их не совершал. Эркиннен дал мне ряд подсказок.

– Замечательно. Сгораю от желания их услышать.

– Ну, во-первых, преступник обладает своеобразным умом. Скорее всего, он не из тех умников, которых запоминают учителя, а из тех, кто умеет выживать.

– Если бы они были умными, – заметил Фред, – то понимали бы, что их обязательно поймают.

– Верно, но некоторым нравится, когда к ним проявляют интерес. Банди прекрасный тому пример. В обычной жизни на него никто не обращал внимания. И всякий раз он оставался в стороне.

– Однако его ум проиграл в схватке с эго. Представь себе, что значит быть собственным адвокатом во Флориде. Они любят хорошее барбекю. Кстати, многие предполагают, что Банд и убил почти сорок женщин. У нас количество жертв значительно меньше.

– Поначалу все думали, что Банд и убил шестнадцать или семнадцать женщин. Длительные временные промежутки в череде похищений могут означать, что о пропавших детях просто не заявили в полицию.

– Со всем уважением, Лени, но твой парень не интересуется брошенными детьми. Он охотится только за такими мальчиками, исчезновение которых не могло пройти незамеченным.

– Сколько четырнадцатилетних подростков убегает из дома каждый год?

– Их и не сосчитать, но...

– Могу поспорить, что среди тех, о ком не заявлено, найдется несколько блондинов с ангельской внешностью. Быть может, он тренировался перед тем, как похитить тех, кого будут искать.

Фред не нашел, что возразить. Я ринулась вперед.

– Эркиннен говорит, что этот парень склонен к фантазиям. Вот почему он выступает в роли близких ребенку людей – он фантазирует. И становится другим человеком.

Васка немного посидел молча – казалось, от его головы поднимается пар. Наконец он заговорил:

– И что же дальше? Как ты собираешься выйти на след этого фантазера?

– У него должны быть навыки, помогающие осуществлять свои фантазии, не так ли? Он создает иллюзии. Вот отсюда мы и начнем.

Наша общая комната в участке превратилась в настоящий зверинец: в ней собрались спятившие белые мужчины, которые либо делали деньги, представляясь теми, кем не являются, либо мечтали заработать таким способом. Несомненно, получалось у них по-разному. Некоторые представляли собой жалкое зрелище – но лучшие умели вызвать улыбку.

Мы собрали здесь всех известных имитаторов Лос-Анджелеса, во всяком случае тех, кто не выступал сейчас в других местах. Нескольких я уже видела раньше. Один выступал в известном шоу. Он был почти знаменит, пожалуй, это не давало ему возможности быть извращенцем, которого я искала. Едва ли при такой известности он сумел бы провернуть столько преступлений, оставаясь не разоблаченным.

Во всяком случае, так я тогда думала.

У нас ушло целых три дня, чтобы собрать всех и допросить; патрульные полицейские, которым пришлось разыскивать нужных персон, только и говорили об этом. К тому времени, когда допросы закончились, надо мной смеялся весь участок. Когда я на третий день пришла на работу, на моем столе лежал плакатик с надписью: «ЦЕНТР КОМЕДИИ». Очень забавно! Однако мне ничего не удалось обнаружить – и это было уже не смешно.

Мне ничего не оставалось, как пойти навстречу Фреду и сделать то, о чем он просил, – взяться за допросы местных извращенцев. Меня продолжала преследовать мысль, что это напрасная трата времени. Большинство из них были насильниками, а не похитителями и убийцами. Конечно, изнасилование – серьезное преступление. Но убийство – колоссальный шаг вперед. Люди, с которыми я беседовала, были отвратительными извращенцами, но настоящего зла я в них не почувствовала. Большинство из них испытывали стыд, допрос их смущал. Один умолял оставить его в покое, жаловался, что его допрашивали уже семь или восемь раз. На несколько мгновений я даже испытала сочувствие. Затем ко мне вернулся разум.

Мне нужен был социопат, человек, неспособный испытывать стыд, а местные извращенцы явно стыдились даже во время допроса, что сразу же позволяло мне вычеркнуть их из списка подозреваемых. Скорее всего, мой преступник не был имитатором или фокусником, но ему каким-то образом удавалось превращаться в человека, которому жертвы доверяли – и без особых колебаний садились к нему в машину. Значит, он мастер иллюзий. И еще я не сомневалась, что он должен быть как-то связан с жертвами; ему не удалось бы провернуть свое дело без долгого предварительного наблюдения. Он тщательно готовился, все его действия были заранее продуманы. Откуда у него столько свободного времени? Я силилась понять, как можно ходить на работу, жить обычной жизнью и при этом умудряться тщательно готовить похищения.

Оставалось предположить, что его работа и эта, вторая жизнь каким-то образом связаны между собой. Если только работа не является его жизнью.

В Лос-Анджелесе есть небольшая группа работающих под прикрытием полицейских агентов, которые играют роль хиппи, чтобы оставаться в контакте с молодежью на улицах. Их брали непосредственно из академии, чтобы они смешались с юными потерянными душами Города Ангелов в самых известных злачных местах. Их первой формой была психологическая установка. Они общались с информаторами и сами добывали полезные сведения, встречаясь с распространителями наркотиков, вели безнадежную борьбу с дрянью, которая неизбежно проникала в город и от которой гибли юные наркоманы. С ними совсем непросто организовать встречу, но Васка связался с одним из сержантов, который все устроил.

Молодой полицейский сразу же сказал мне, что мою просьбу будет нелегко выполнить; в любом случае это займет много времени. Однако я была приятно удивлена, когда он позвонил мне через несколько дней и рассказал, что четверо, может быть, пятеро ребят исчезли, никого об этом не предупредив. Конечно, кто-то постоянно появляется и пропадает, объяснил он, но если у кого-то возникает желание слинять, он обычно об этом много говорит. А те пятеро, которых он имел в виду, исчезли бесследно в течение последнего года.

Как я и предполагала, даты исчезновения установить было трудно. День, когда началась большая гроза, – так звучал один из вариантов. По другой версии, несчастье случилось накануне или сразу после какого-то праздника – возможно, Дня благодарения или Рождества. Мне стало грустно, что ребенок в возрасте моего сына может навсегда исчезнуть и никто не обратит на это внимания.

Преступник явно решил потренироваться.

– Возможно, кто-нибудь видел...– сказала я молодому полицейскому.– Другие ребята...

– Не питайте надежд, – ответил он.

Все это действовало на меня угнетающе. Куда бы я ни обращалась, всюду одна неудача следовала за другой. Казалось, лишь Эррол Эркиннен интересовался исчезновением детей, однако он не мог привлечь к нашей работе новых полицейских – после 11 сентября система безопасности заметно ужесточилась, и никто не выделял мне людей для поисков пропавших мальчишек или для опроса их друзей.

Эскобар и Фрейзи старались меня поддержать, но у них у самих было полно работы, и я не могла принять их щедрые предложения о помощи. Если бы моя жизнь была кинофильмом, то мне бы обязательно повезло, в мои руки попали бы новые улики или похититель совершил бы серьезную ошибку. Преступление следует раскрыть за 120 минут, дольше аудитория терпеть не будет. Постепенно мне становилось очевидно, что есть только один способ войти в мир новоявленного Синего Бороды – понять, как он выбирает жертвы. Я сделала одну из моих знаменитых диаграмм, провела немало времени, проверяя расовую принадлежность, социальный статус, состояние здоровья и прочие характеристики. Двое детей лечились у одного врача, но что с того? Они жили в одном районе. Три семьи были вегетарианцами. Интересное наблюдение, но из этого следовал лишь один вывод: матери жертв делали покупки в тех же местах или пользовались теми же поваренными книгами. Я искала какое-то общее место, быть может, рынок. Возможно, они в один день побывали на «блошином рынке» и он записал номера автомобилей?

Или они все ходили в «Ла Бреа Тар-Питс» в тот день, когда там оказался он?

Мне придется еще раз побеседовать с родителями, чтобы взглянуть на ситуацию под другим ракурсом. Предстоит очень неприятная работа – некоторые семьи уже давно потеряли детей, и нельзя исключить, что их раны начали зарубцовываться.

Однако я была приятно удивлена. Лишь миссис Маккензи доставила мне немало тяжелых минут. Вдова покончившего с собой отца вела себя корректно и всячески пыталась помочь. Да и остальные делали все, что было в их силах.

Сначала я решила, что это просто счастливое совпадение: все семьи никуда не переехали, но потом поняла, что, пока у них оставалась надежда на возвращение ребенка, лишь немногие родители были готовы покинуть свой дом. Их жизнь остановилась, замерла; лишь две семьи решились хоть как-то изменить спальни пропавших детей. Я вновь побывала в их комнатах. И снова смотрела на разнообразие украшенных стен, в которых читались надежды родителей на будущее исчезнувших детей. А вот обои в одной из спален меня немного встревожили. Ребенок проводил все свободное время в окружении красных и зеленых перпендикулярных линий – именно на такую картину он смотрел, когда ложился спать. Какие ему снились сны?

В одной из комнат всю стену занимала школьная доска, у основания которой лежал поднос с разноцветными мелками. Последний рисунок так и остался на доске – поднимающийся во весь рост зубастый монстр, из носа которого вырывается луч, словно у электрического дракона. Он привлек мое внимание, поскольку сильно напоминал плакат с темным рыцарем. Луч огненного, красно-оранжевого света был направлен на маленького плохого парня с глазами-бусинками, который находился в нижней части доски. Этот никчемный крошечный бездельник должен был раствориться и исчезнуть, если я правильно поняла намерения художника. Несмотря на мрачность темы, мое настроение улучшилось, когда я представила себе мальчика с множеством цветных мелков, имевшего возможность рисовать все, что ему заблагорассудится. Немалое удовольствие даже для взрослого.

Одна из спален, превращенная при помощи распылителя в голубое небо с белыми облаками, напомнила мне комнату маленького мальчика из фильма «Крамер против Крамера». Комната ошеломляла тишиной и ощущением напряженности, словно в семье не все было в порядке в момент похищения мальчика, и казалось, что вина родителей просочилась в спальню, в личное пространство их сына. Однако здесь я не нашла сувениров из «Тар-Питс», что меня немного разочаровало. Возможно, я ошиблась, и музей здесь ни при чем.

Из всех исчезнувших детей только у одного не было собственной комнаты. В том доме я провела совсем немного времени; мне показалось, что задерживаться нет ни малейшего смысла. Старшему брату пропавшего мальчика исполнилось семнадцать – плохой возраст, честно говоря. Парень производил грустное впечатление, на его лице застыло выражение: уходите прочь. На все вопросы об исчезнувшем брате он отвечал с предельной краткостью. Я поблагодарила его за помощь и направилась к выходу, но, когда переступала через порог, он неожиданно заговорил:

– Хотите посмотреть коробку с его барахлом?

Да, именно барахло меня интересовало больше всего.

– Да, если ты не против.

– Пожалуй, вам лучше спросить у мамы.

Оказалось, он дал хороший совет. Его мать вдруг заволновалась, но в конце концов разрешила мне посмотреть вещи, получив заверения, что я все верну в целости и сохранности.

Покидая этот дом с коробкой в руках, я испытала грусть. Теперь мне предстояло создать новый шедевр, составить очередную общую схему, собрать воедино все, что мне известно о жертвах, учитывая фактор «Тар-Питс». Какой плакатик они поставят на моем столе, когда я решу эту задачу? Быть может, «ВХОД В МУЗЕЙ»?

Обычно подобные задачи вызывали у меня душевный подъем, возникало ощущение, что я стою на пороге откровения. Возможно, некоторые из ребят побывали в музее, но вовсе не обязательно, что из этого что-то следует. Существовали и другие общие моменты: все они презирали вешалки для одежды, большинство предпочитали видеоигры книгам. Непарные носки, обертки от пирожных и конфет...

Я вернулась к своему столу и поставила коробку рядом со стулом. На автоответчике висела дюжина сообщений, одно или два от адвокатов – я не сомневалась, что их клиентами были фокусники или иллюзионисты. От одной мысли о беседах с ними к горлу подкатила тошнота. Поэтому я решила сосредоточиться на вопросе, который мучает всех матерей при приближении Рождества, надеясь, что мне удастся прийти к каким-то разумным решениям.

Что любят мальчики-подростки?

В полном расстройстве я отодвинулась от стола и наехала на коробку.

Еще один тупик – так стоит ли беспокоиться? Там наверняка не окажется ничего существенного.

Я открыла его – ящик Пандоры. Кроссовки, бейсбольная рукавица, стопка комиксов, связанных эластичной лентой. Бутылочка с каплями для носа, завернутая в бейсбольную кепку. Набор карточек с супергероем в пластиковой коробочке. Три свернутых плаката, один с рок-звездой, один с известным борцом...

И тут меня посетило вдохновение: мальчики-подростки любят зверей! Чудовища, гремлины, гоблины, горгулий, кентавры, василиски, химеры, драконы, циклопы, змеи и оборотни – вот их любимцы. Я развернула последний плакат – тот же самый зверь, несущий на себе темного рыцаря, из музея «Ла Бреа». У этого рыцаря также не было лица.

Но я уже знала, точно знала, кто был тем самым монстром, которого я ищу.

Глава 15

«Chereтатап. Начался великолепный июнь с голубым небом, теплыми ветрами и воздухом, напоенным ароматами жасмина. Мы рады, что в этом году жасмин цветет особенно пышно, потому что в одном из соседних монастырей есть сестра, которая, словно фокусник, умеет извлекать его запах изгоршка, наполненного лепестками, – очень полезная и приятная ересь, если такая может существовать. Она использует этот запах в качестве основы для создания более сложных ароматов, помогающих верующим погружаться в состояние мира и покоя и всей душой отдаваться молитве.

Три дня назад его святейшество подвернул лодыжку; говорят, она стала сине-желтой, но в остальном он не пострадал. Разумеется, все не так просто; кардинал, который в тот момент был с ним, говорит, что он просто упал, а епископ, который тоже присутствовал при несчастном случае, утверждает, что наступил на край своего облачения. Теперь в непосредственном окружении Папы возникло противостояние, но не нужно иметь много воображения, чтобы предположить, кто победит в этом состязании. Разговоры – шепотом, конечно – о состоянии здоровья его святейшества поползут еще до того, как сядет солнце.

Надеюсь, эти новости помогут тебе хотя бы на время перестать думать об ужасных событиях, происходящихвокруг тебя. Ни одна из наших ничтожных интриг не может сравниться с тем, что творится в Бретани. Мужайся, дорогая мамочка, будь сильной, как всегда. На все воля Божия, и мы должны ее принять как часть большого плана, мудрость которого нам понять не дано, но следует знать, что она есть».

Какая мудрость? Я не видела ничего даже отдаленно похожего на мудрость в событиях последних дней.

На кустах жасмина, о котором с такой любовью писал Жан, у нас на севере еще даже не появились бутоны, но это меня совсем не занимало, потому что его запах всегда казался мне слишком резким, особенно в духах; уж лучше самый обычный, естественный, нежный запах тела. Солнце в Бретани не такое теплое, как то, что светит на юге; воздух здесь холоднее, и все ароматы приглушены. И потому мы радуемся успехам брата Демьена и его фруктовым садам. С грушевых деревьев облетели последние цветы и усеяли лепестками землю, точно не вовремя выпавший снег. Если лето будет теплым, мы соберем хороший урожай. Я почувствовала вкус варенья, которое украсит наши трапезы зимой.

«Дорогой Жан.

Твоими глазами и через твои слова я вижу красоту Авиньона, и она помогает мне, пусть и на время, забыть о своих тревогах. Когда я приеду к вам осенью, мне будет казаться, что я все это уже видела. Не сомневаюсь, что ты помнишь, каким здесь бывает июнь, но в этом году цветы и деревья кажутся мне особенно чудесными, дар, за который я благодарна, потому что чувствую себя такой беспомощной из-за того, что нам удалось узнать. У меня такое ощущение, будто у меня украли душу. Это дело, начатое мной с самыми лучшими намерениями, забирает у меня все силы и волю, вне зависимости от моих желаний. Я разрываюсь между необходимостью знать и ненавистью к страшному знанию, открывшемуся Жану де Малеструа, ведь я вынудилаего дать мне слово, что он не будет скрывать от меня ничего из того, что ему удастся выяснить. Мое стремление разобраться в том, что случилось с несчастными пропавшими детьми, перевешивает страх услышать имя преступника. Каждый день новые стрелы вонзаются в мою грудь, и я не могу их вытащить. Они гниют в моем теле и грозят меня отравить, если я не смогу от них избавиться».

Самой острой из этих стрел стала растущая уверенность, что милорд Жиль совсем не такой человек, каким я его считала. Когда-то он был почти братом моему сыну, частью моей семьи, пусть и не без изъяна. Он остался одним из последних звеньев, соединявших меня с моим пропавшим Мишелем, и вот эта связь рвалась прямо у меня на глазах.

– Разговоры об этом распространяются, точно лесной пожар, – сказал мне как-то раз утром Жан де Малеструа.– Мы должны действовать осторожно, чтобы милорд ничего не заподозрил. Нет никакой необходимости расстраивать его без уважительной причины.

Иными словами, он хотел сказать, что милорд не должен догадаться о наших подозрениях. Как выяснилось, моему епископу не стоило беспокоиться, потому что милорд был слишком занят собственными делами и разговоры простых людей его не волновали. Ему пришлось столкнуться с гневом герцога Иоанна после событий в Сент-Этьен де Мер-Морт.

– Пятьдесят тысяч экю? Боже мой!

Письмо от герцога Иоанна, где сообщалось об огромном штрафе, лежало на столе перед Жаном де Малеструа, на лице которого расцвела довольная улыбка, как ни старался он ее скрыть.

– Немыслимая сумма. Никто не сможет заплатить столько, – сказала я.– Все королевские драгоценности этого не стоят. Даже в самые лучшие времена милорду Жилю было бы не просто ее собрать.

Его преосвященству не было необходимости что-либо говорить, чтобы я поняла, какое удовольствие он испытывает от такого поворота событий. Радость украшала его лицо, как перо – шлем гвардейца.

Я отошла к окну, где воздух был свежее, потому что мне вдруг стало душно и я начала задыхаться. Серое, мрачное небо нисколько меня не утешило, но я стояла у окна и смотрела вдаль. Потом я услышала, как Жан де Малеструа встал со стула, подошел ко мне и положил на плечо руку, пытаясь утешить.

– Мы не должны радоваться несчастьям других людей, Жильметта, но на сей раз даже следует признать, что наказание заслуженно.

Слова утешения были бы более значимы для меня, если бы он так очевидно не радовался. Я ничего не могла сказать про несправедливость штрафа, но у меня появились новые причины для беспокойства. Особенно меня тревожило, как милорд отреагирует на эту новость.

– Он солдат, – заметила я. – Если вы наносите ему удар, он непременно отвечает на него своим, только более сильным.

Епископу удалось спрятать улыбку, которая уже собралась расцвести у него на лице.

– Без кредита он инвалид, а с таким штрафом никто не даст ему в долг ни су. Посмотрим, как он себя поведет, когда ему придется выплатить всю сумму из своих средств.

Милорд повел себя так, словно сумма была пустяковой. Однако совершил еще одно безумие, пожалуй, самое страшное из всех. Те, кто стал этому свидетелем, рассказали, что он вывел из замка Сент-Этьен ле Феррона, закованного в цепи, и доставил его в подземелье своего собственного замка в Тиффоже. Там он подверг священника пыткам и унижениям, более страшным, чем выпадали на долю его самых злейших врагов. Об этом стало известно брату ле Феррона, Жоффруа, который, естественно, пришел в ярость.

– Но почему Тиффож? – вслух спросила я.

– Потому что он находится вне юрисдикции герцога Иоанна, – ответил Жан де Малеструа.– Еще он мог отвезти его в Пузож. Шантосе он снова потерял.

На самом деле Тиффож и Пузож принадлежали жене милорда, которая категорически запретила мужу, находившемуся в отчаянном положении, их продать. Я жалела леди Катрин – мы все ее жалели. Она была призраком, а не женщиной из плоти и крови, бесформенным существом, не имеющим никакого влияния, всегда такой молчаливой и грустной. Хотя Жиль исполнил свой долг и у них родилась дочь, я уверена, что оба с трудом сдерживали отвращение во время акта, благодаря которому появилась маленькая Мари. По иронии судьбы она была милым и добрым ребенком – чем-то вроде внучки для меня, поскольку своих мне иметь не суждено. Я часто удивлялась, как могло явиться на свет такое сокровище от столь ужасного союза.

Потому что союз действительно был ужасным, милорд не сказал жене ни одного ласкового слова, не сделал для нее ничего приятного за все время, что я жила в замке. В самые лучшие их дни он вел себя относительно вежливо. Но чаще всего не обращал на нее никакого внимания, если не считать внешнего вида – он всегда заботился о ее гардеробе, чтобы она выступала в роли достойного украшения для него самого. Если бы он обращался с ней, как обращаются аристократы со своими женами – с отстраненной учтивостью, – а также не выставлял напоказ свои интрижки, мы бы уважали его больше. Но он старался силой заставить ее повиноваться ему в вопросах собственности там, где требовалось ее согласие, часто с помощью Жана де Краона. Мы нередко слышали громкие крики и уговоры и ужасно боялись за леди Катрин.

Как-то раз, примерно год назад, Жан де Малеструа спросил меня:

– Скажите, Жильметта, вы должны это знать – он ее бьет?

Его вопрос не должен был удивить меня так сильно. Мы с ним тогда обсуждали природу брака, а причиной стало скандальное убийство. Одна благородная женщина без конца подвергалась насилию со стороны своего мужа и ответила ему, вонзив кинжал прямо в сердце. Злобный мерзавец умер голым в своей собственной постели, а его жена стояла над ним, тоже обнаженная, и держала в руке кинжал, с которого стекала ненавистная мужнина кровь. Мы все время от времени видели синяки и замечали ее смущение, хотя никто из нас не осмелился вмешаться – подобные вопросы решаются только супругами, если только у жены не находится могущественных родственников. Родственники не смогли спасти несчастную от виселицы, но после этого случая ходило много разговоров о том, что должны друг другу супруги и как им следует себя вести. Согласия в этих спорах достигнуто, разумеется, не было, но я не могла не вспомнить о горожанке из Бата[35], которая очень точно описала брак среди представителей благородных семей: «Говорят, что в благородном доме не все тарелки и бокалы сделаны из золота...»

– Да, у многих, наверное, возникает вопрос, что происходит между ними, – дипломатично ответила я, поскольку не сомневалась, что он хотел услышать от меня утвердительный ответ и был разочарован.– Учитывая буйный нрав милорда, думаю, существует опасность того, что он может время от времени поднимать на леди Катрин руку.