Укусы рассвета

Тонино Бенаквиста

Укусы рассвета

Посвящается Жан-Марку и Жан-Марку

Но вот увидел я зарю…

О, дух ночной, благодарю

За этот пир богатый!

Возница, монстр горбатый,

Скорей верни меня домой,

В далекий тихий замок мой!

Оставь, старик, распятье,

Подай другое платье,

Плеть чеснока — долой с ворот,

Он лишь бесчестье нам несет,

Сыщи-ка мне живее

Дружка, что всех вернее,

Что никогда не предавал

— Неси шампанского бокал!

Жак Ижлен

1

— Где спать будем?

— Откуда я знаю.

— Мне есть хочется.

— Ты невыносим, Антуан!

Перегнувшись через парапет фонтана, я отыскал в зеркале воды свое лицо, украшенное мыльной пеной. Потом сполоснул бритву; вода замутилась, и отражение исчезло. Мистер Лоуренс, разлегшийся на скамье, явно предпочитал освежаться, обмахиваясь своей книжицей «Правила дипломатического протокола», нежели отвечать на мои вопросы.

— Мы греемся на солнышке в саду Тюильри, ближайшая ночь обещает массу приятностей. Так какого хрена ты отравляешь нам обоим настроение вместо того, чтобы любоваться загорающими девушками? Вспомни, Антуан, сколько мы ждали этого июня.

Закончив брить левую щеку, я окунул голову в воду и потер лицо, проклиная в душе всех тех, у кого не растет борода, как, например, у мистера Лоуренса.

Эх, было бы у меня лишних сорок франков — я бы давно бросил здесь мистера Лоуренса с его томными манерами, идиотской беспечностью и извращенной любовью к пустому безделью. Да, бросил бы и свалил в кино. После чего почувствовал бы себя возродившимся к новой жизни и готовым встретить вечер со всеми его сюрпризами. Но сорок франков — это два сэндвича с сосисками-мергез. Или три часа сидения в кафе. Или треть стоимости номера в отеле «Жерсуа дю Карро дю Тампль». Или проезд ночью на такси через три парижских округа. Или телефонная карточка на полсотни единиц. Или дорога в один конец в Фонтенбло, к моей сестре — в случае полного облома. Или стирка белья на двоих в прачечной-самообслуживания. Или же запас сигарет до конца недели. А еще на них можно купить тюбик пены и одноразовый станок для бритья.

Ну почему я, в отличие от моего напарника, не способен наслаждаться солнышком и теплым ветерком, нежным журчанием воды, неспешными прогулками по улицам, чтением газеты, забытой кем-то на скамейке? Я спрашиваю у молодых туристов, зачарованно созерцающих обелиск на площади Согласия, который час. Они отвечают по-английски. Мне вдруг приходит в голову мысль: сколько бы я мог показать им в Париже мест, не значащихся в путеводителях! Панорамы, никогда не попадавшие в объективы фотографов-туристов, «знойные» аллеи вдали от «горячих» кварталов, безвестные смешные закоулки, будничные улицы, о которых можно мечтать в изгнании, но не заслуживающие никакого интереса, пока вы здесь, вечные бистро, бурлящие перекрестки, бульвары с их дурацкими легендами.

— Seven p. m.note 1

Ага, значит, мы уже перевалили на другую половину суток. В тот странный промежуток времени, что зовется вечером и начинается, как только ты этого возжелаешь. И где ничего уже не получишь за сорок франков: либо все на халяву, либо слишком дорого, чтобы снизойти до платы.

— За работу, мистер Лоуренс! Надо пошевеливаться, если мы хотим приласкать сегодня «Вдовушку Клико».

Он терпеть не может, когда я величаю его мистером Лоуренсом, но мне кажется, что это прозвище подходит ему куда больше, чем банальное имечко Бертран. Уходя из Тюильри, он специально делает небольшой крюк, чтобы шлепнуть по бронзовым сиськам присевшую женщину Майоля. Он клялся мне, что как-то ночью, оставшись бесприютным, перелез через решетку, чтобы заснуть, прильнув к этой статуе и положив голову ей на колени. Но я так и не поверил. Я улыбаюсь при мысли, что нынче только вторник Неделя, можно сказать, еще и не почата.

— Ты Этьену звонил? — спрашиваю я.

— Он куда-то торопился, спросил, где встретимся, чтобы спланировать вечер. Договорились через полчасика в кафе «Модерн».

— В кафе «Модерн»? На улице Фонтен? Ты что, шутишь?

— Ну, это первое, что пришло мне в голову.

— А получше тебе в голову ничего не пришло, идиот несчастный? Ты забыл, что мы у них в черном списке?

Парень, работающий на face-контроле в кафе «Модерн», ненавидит нас лютой ненавистью — с того самого вечера, как его взяли туда вышибалой, а мы решили проникнуть внутрь, выдав себя за журналистов. Мне тогда пришла в голову богатая мысль: якобы мы задумали серию фотопортретов и статей об охранниках, силачах и великих физиономистах, фильтрующих посетителей при входе в night-клубы. Вышибала, соблазнившись газетной славой, радушно распахнул перед нами двери своего заведения, и все шло прекрасно, пока кто-то из его дружков не вправил ему мозги: «Зачем ты впустил сюда этих ублюдков? Да они же поимели тебя, Жерар! Один ты, видать, их еще не знаешь!» С тех пор Жерар навсегда запечатлел в памяти наши физиономии. Особенно мою.

Мы проходим по улице Фонтен и тормозим напротив кафе «Модерн». Идиот охранник уже тут как тут, сидит на своем «харлее» у дверей кафе. Нас он сразу засек. И ржет вовсю, указывая на нас пальцем двум своим коллегам, на случай, если мы попытаемся прорваться внутрь, пока он будет парковать свою тарахтелку на углу улицы. Мистер Лоуренс заказывает две маленькие кружки пива. Не то чтобы мы очень уж обожали пиво, но это единственные пузырьки, которые мы можем себе позволить в ожидании шампанского.

— Видал, каков прием? Что будем делать, подождем, пока Этьен выйдет?

— Еще чего! Когда Этьен присосется к рюмке, ждать уже бесполезно.

— Вы только гляньте на эту парочку мокриц! — говорит Жерар, без приглашения подсаживаясь к нашему столику.

За спиной у него позвякивает цепь, под распахнутой курткой видна майка с надписью «Скорей продам сестру за грошик, чем сяду в тачку от япошек». Это рыхловатый белобрысый кретин с сонными глазами и веснушчатым лицом. У него сломан один из передних зубов, и щербатая усмешка уподобляет его хулиганистому подростку. Не будь он такой здоровенной и опасной скотиной, готовой бить кого попало, я бы давно приказал ему очистить место, достаточно было щелкнуть пальцами и подозвать гарсона. Но не тут-то было: он схватил мой стакан и одним махом выдул пиво.

— Я еще не забыл ту историю, в первый день моей работы. «Модерна» вам больше не видать как своих ушей, а скоро вас вообще никуда не пустят, я уж об этом позабочусь.

Бертран, якобы случайно, выплескивает пиво на джинсы Жерара.

— Ах ты, сволочь!..

Пока он размахивается, чтобы врезать моему дружку, я вскакиваю и несусь через улицу. Бертран и Жерар обалдело глядят мне вслед. А я заприметил одного актеришку, который уверенным шагом пилит прямо к «Модерну». С месяц назад мы были на вечеринке, которую он устроил по случаю получения «Сезара» за роль второго плана. Тогда он надрался до такой степени, что даже не спросил, что мы тут у него делаем. Мы тоже приняли не слабо, отчего расхрабрились и понесли черт знает что насчет цвета его гардин и его гостей. Мы даже кой-чего насочиняли про нравы в киношных кругах, чтобы его повеселить. Кончилось тем, что он достал из загашника последние бутылки «Mumm». Он был такой бухой, что без проблем разрешил нам переночевать у него. Чего только не сделаешь после нескольких бутылок с золотым горлышком!

Он наверняка забыл меня напрочь, до того мы все тогда надрались, но попытка не пытка. Хотя бы для того, чтобы проучить этого кретина Жерара.

Актеришка направляется прямо к входу, под ручку с девицей, которую я видел в тот памятный вечер. Очертя голову я бросаюсь к нему, как к близкому другу, и напоминаю о тусовке; он неуверенно улыбается, не смея признаться, что не помнит меня. Я сразу перехожу в наступление:

— Ну что, увидимся сегодня на вечеринке «Гомон»?

— На вечеринке «Гомон»? А разве сегодня…

— Ты что, не получил приглашения? Хотя что я говорю — тебе-то приглашений не требуется.

— А где это будет? На улице Марбёф?

— Нет, они сняли какой-то зал. Я как раз должен повидать дружка, который даст мне точный адрес. Вообще-то странно, что ты об этом не слышал, вот забавно…

Но он не видит в этом ничего смешного.

— А где он, твой дружок?

— Сидит в «Модерне».

Он приглашает меня следовать за ним. Подоспевший Жерар угодливо кланяется ему и отворяет дверь, но, увидев меня, разъяренно загораживает проход.

— Он со мной, — говорит актер.

Я вхожу, наслаждаясь ненавистью охранника и успевая исподтишка сделать непристойный жест в его сторону. Внутри нас оглушает музыка. Или, вернее, льющаяся из синтезаторов звуковая каша, от которой лопаются барабанные перепонки. Тем не менее само местечко вполне приятное. Современное, но приятное. Напоминает палубу теплохода своими блестящими стенами из волнистого пластика, круглыми окошками-иллюминаторами и стеклянными овальными столиками. Наша звезда экрана берет курс на ресторанный зал; я знаком показываю, что присоединюсь, как только добуду нужную информацию. Поднимаюсь в бар: полтора десятка столиков, колонны в зеленой облицовке под мрамор, музыка помягче, чтобы не мешала смаковать напитки, бармен в красном комбинезоне с вышитой на груди эмблемой «Модерна». Я замечаю известную топ-модель сногсшибательной красоты в компании молодых людей, ее сверстников. Считается, будто эти девицы ложатся спать засветло и питаются одной лишь «Бадуа»note 2 — ха-ха, как бы не так! Этьен сидит в глубине зала перед своей подружкой и двумя коктейлями. Ему полтинник с гаком, и в своей потертой кожаной куртке он плохо вписывается в стиль данного заведения. Я встречаюсь с ним уже года два, но никак не могу разрешить три вопроса: кто он, откуда взялся и как ему удается снимать таких девочек? Он торжественно обещал мне ответить на них как-нибудь потом, postmortem.note 3

Еще не отдышавшись, я подсаживаюсь к ним за столик, всем своим видом намекая на жару: вдруг он догадается предложить мне один из этих высоких пестрых бокалов, украшенных засахаренными вишнями и зонтиками.

— Я бы охотно тебя угостил, золотой мой, но льготные часы только что закончились. А после восьми на все двойная цена.

Его нынешняя подружка, хорошенькая брюнеточка с челкой до самых глаз, встречает меня на редкость искренней улыбкой — такая способна подзарядить вас на добрых два часа.

— Куда ж ты подевал своего дружка?

— Мистера Лоуренса? Оставил на улице, с кружкой пива.

— В прошлую пятницу вы бросили меня, как последние подонки. Меня разбудил в метро какой-то инопланетянин в желтом пластике.

— Уборщик что ли?

— Я был в полной отключке, и вы были просто обязаны доставить меня домой… Всегда знал, что вы твари неблагодарные.

Он забыл сказать, что, надравшись в дым, решил уцепиться за стрелки часов на мосту Сен-Мишель, дабы повторить перед нами подвиг Гарольда Ллойдаnote 4. А поскольку мы не такие уж самоотверженные храбрецы или кинофанаты, то, завидев полицейскую мигалку, предпочли смыться.

— Какие планы на вечер? — спрашиваю я. Перед тем как ответить, он треплет по головке свою куколку.

— Да никаких. Спокойно посмотрим видак. Мари устала.

Ну, понятно. Эти мастера ночных тусовок каждый вечер твердо намереваются лечь пораньше. Ими владеет нечто вроде комплекса вины, который улетучивается после второй же рюмки; обычно хищные инстинкты просыпаются в них еще до полуночи.

— А для нас не найдется хоть парочка адресов?

— Вам сколько лет, тебе и Бертрану?

— По двадцать пять.

Он грустно вздыхает при мысли о том, что прожил с лихвой обе наши жизни. И, смирившись с этим, просит у меня ручку.

* * *

— А тебя, сука, я скоро убью!

Я опускаю голову и вяло пожимаю плечами, Жерар ничего не замечает.

— Только попробуй устроить мне еще раз такую подлянку, как сегодня, и даже если ты заявишься с самим папой римским, я тебя убью. Я — ТЕБЯ — УБЬЮ, понял? -Его дружки больше не ржут.

— Пока ты там сидел, я все думал, как тебя прикончить — забить нунчаками или перерезать глотку, но нет, я с тобой обойдусь по-другому. Тебя ждет кое-что покруче.

Я прохожу мимо, не спрашивая, что именно. Но Жерар грозил мне с такой непритворной злобой, что все вокруг приумолкли.

— Тюрягой меня не напугаешь. Даже если и упекут, сколько я получу? Годика два-три? Зато когда я выйду, то буду королем Парижа. КОРОЛЕМ!

Я пытаюсь осторожненько проложить себе дорогу между накаченными бицепсами и узкими лбами, но эти трое сволочей, Жерар и его дружки, улыбаясь, берут меня в кольцо. Чужие пальцы больно стискивают мочку моего уха, дергая его во все стороны.

— Знаешь, как чувствует себя приговоренный к смерти?

Я гляжу вниз, на водосток; подходят первые клиенты, явившиеся на танцы, и троица мучителей удаляется, а я спешу к террасе, где меня поджидает Бертран.

— Ты меня понял? Я буду КОРОЛЕМ ПАРИЖА! БЛАГОДАРЯ ТЕБЕ! — орет мне вслед Жерар так, чтобы слышала вся улица.

Бертрану наплевать на мое горящее огнем ухо.

— Антуан, он дал тебе адрес?

— Коктейль в Швейцарском культурном центре, в Марэ.

Бертран вскакивает с места вне себя от счастья.

— В культурном центре? Не может быть!

Мистер Лоуренс обожает посещать консульства и посольства, надеясь встретить там каких-нибудь дипломатов и поболтать с ними; правда, до сих пор он всегда терпел фиаско.

— Ты не очень-то радуйся: последний раз, у шведов, нам только и обломилось что «Аквавита». Бр-р-р, ненавижу!.. А вспомни, что мы жрали? Какие-то жалкие бутербродики!

— Ну да швейцарцы люди богатые, шампанское гарантировано.

— Да ладно! Вот увидишь, дело ограничится «Джонни Уокером» и орешками. Этьен еще сказал об открытии ресторана на авеню Терн, там будут гулять до четырех утра…

— Плевать на ресторан, мы идем к швейцарцам, черт побери!

И он бежит прочь, возбужденный до крайности, так что я с трудом за ним поспеваю.

— Я считаю июнь неоспоримым доказательством существования Бога. Он создал его лично для нас! — возглашает Бертран.

— Проблема в том, что он создал также и январь, а уж его-то он задумал специально, чтобы подложить нам свинью.

* * *

В огромном, ярко освещенном окне второго этажа культурного центра я вижу силуэты гостей с бокалами в руках. Ага, значит, нам светит жрачка. Я признаю, что Бертран был прав, настояв на этом варианте. Только, боюсь, впускают туда по приглашениям.

— У нас остались визитки?

Мы лихорадочно роемся в карманах курток.

— У меня есть карточка «Bureau Parallele Sponsoring». Думаешь, прокатит? У тебя нет чего-нибудь посолиднее?

— Спуститься в метро и состряпать другие мы уже не успеем. У меня только «Stardust Fondation France».

— Брось, сымпровизируем.

Мы бодро двигаем вперед с высоко поднятыми головами, как честные люди, которым нечего бояться; в холле нас встречают молоденькие девицы службы приема. Мистер Лоуренс держится с апломбом, которому я никогда не научусь; он глядит на окружающих с пренебрежением человека, знающего, что его здесь ждут. Нас останавливает одна из пресс-атташе:

— Господа?..

— Мое имя Лоуренс, я пришел с другом. Приглашения у меня нет, но я в списке гостей.

Дама улыбается и начинает изучать список приглашенных, выискивая там имя моего напарника. Подойдя вплотную, он помогает ей искать. Проходит какая-то пара, я сердечно с ними здороваюсь. Они удивленно отвечают и удаляются.

— Как вы сказали? Лоуренс?

Бертран отстраняется от дамы, как только ему удается углядеть в списке еще не вычеркнутую фамилию.

— Извините, я вас не нахожу… Вы журналисты? Бертран заявляет, что нас пригласил знакомый

(чье имя он только что выудил из списка); тот якобы назначил нам встречу на 20 часов, но мы слегка опоздали. Для пущей убедительности он испускает легкий вздох раздражения. Дама в сомнениях, но все же решает, что лучше впустить незваных гостей, чем выставить за дверь vip'oв.

— Добро пожаловать, господа.

В тот миг, когда мне уже предстояло влиться в толпу гостей, я прислушался к происходящему за спиной и уловил словцо «халявщик», брошенное вполголоса, словно вердикт, самой догадливой из встречающих девиц. Услышь ее мистер Лоуренс, он бы расхохотался. Я же всего лишь откашлялся, привычно состроив презрительную мину мелкого воришки, с которым никому неохота связываться. Халявщики… Подумать только, раньше таких людей, как мы, называли ласточками… Н-да, утратили мы былой лиризм.

А в общем-то, все это правда, мы действительно халявщики и паразиты без стыда и совести. Мерзкая картина представилась мне в ту минуту, когда проходивший мимо официант предложил мне первый бокал: две мелкие блошки-бездельницы, уютно устроившиеся на спине ненасытного хищника. Или парочка пронырливых мышей, запертых в буфете вместе с пышным свадебным тортом, украшенным засахаренными вишенками и свечами. В общем-то, свечи так же важны, как и сам пирог.

Женщины и мужчины в повседневной одежде стоят в ярко освещенном пространстве группками по четыре-пять человек, болтают и улыбаются друг другу; деревянная лестница ведет на верхний этаж. Неизвестно даже, что они тут празднуют. Да и какая разница, мы-то здесь не за этим. Паразиты хотят есть, это единственная причина их существования. И вот наконец там, прямо по курсу, я вижу наше счастье. Оно просто бросается в глаза, это вожделенное счастье, несмотря на легкую давку вокруг него.

БУФЕТ.

Буфет, жизнь наша! Благословен будь месяц июнь! Сейчас мы его сделаем, этот буфетик, опустошим, разорим, заставим выдать все лучшее, что в нем есть. Да здравствуют швейцарские фонды! Двое буфетчиков в белых кителях встрепенулись, увидев, как мы надвигаемся на них спокойным, но решительным шагом.

— Шампанского, господа?

Будь я проклят, если когда-нибудь ответил на этот вопрос отрицательно. У меня язык чешется рассказать этому типу как я провел нынешний день, — чтобы он понял, что от такого предложения я не откажусь вовек Десятка три гостей заняли прочные позиции рядом с подносами и жуют как заведенные, делая при этом вид, будто увлечены беседой, но успевая загребать в обе руки все подряд — бокалы, канапе, закуски, салфетки и сигареты. Не знаю ничего более отвратительного, чем эти пиявки, присосавшиеся к коктейлям и с бесстыдной алчностью опустошающие блюда. Пошлые обжоры, жалкие дилетанты… У нас с мистером Лоуренсом нет ничего общего с этим отребьем. Такие людишки позорят нашу профессию, они отвоевывают себе жратву, расталкивая соседей и выхватывая у них куски из-под носа, — печальное зрелище для тех, кто стоит поодаль, небрежно попивая минералку. Вдали я узнаю Мириам, такую же, как мы, специалистку по халяве; она посылает мне воздушный поцелуй. А вот и еще два-три типа, устроившие себе штаб-квартиру на улице Лапп. Один из них, по имени Адриен, принадлежит к старой школе: он еще ходит по тусовкам со своим лазором. Лазор — это двойной карман, пришитый изнутри к пиджаку, куда прячут украденную еду. В данный момент он пытается сунуть туда бутылку сухого мартини прямо под носом у официантов. Мне стыдно за него… Мы с мистером Лоуренсом скорее стратеги: ведем себя осмотрительно, действуем изощренно, берем буфет то в клещи, по принципу Клаузевицаnote 5, то в кольцо, по принципу Дьен Бьен Фуnote 6. Я атакую великолепное блюдо с копченой лососиной и перетаскиваю себе на тарелку несколько больших ломтей. Мистер Лоуренс не так терпелив, он выбирает себе готовый сэндвич с пармской ветчиной.

— Еще по бокалу, господа?

Я прихватываю несколько канапе со свежими анчоусами и рокфором. Не упуская при этом из виду поднос с мини-овощами, готовыми нырнуть в майонез. Сэндвич с сосисками, проглоченный в полдень на улице Рокет, забыт как страшный сон.

Уже слегка окосев, я замечаю смутно знакомую фигуру мужчины, который только что пристроился к столу. Не то чтобы близкое знакомство, однако такого разок встретишь — вовек не забудешь. Я стараюсь припомнить, где я его видел. Уверен, что на нем и тогда был этот лоснящийся смокинг, а лицо отличалось мертвенной бледностью. Он не притрагивается ни к еде, ни к вину: просто стоит, прижимая полный бокал к груди. Блеклый взгляд устремлен на меня, бескровное, изможденное лицо способно нагнать страху на любого. Впервые в жизни я разделяю трапезу с мертвецом. Подходит Бертран, заглатывая на ходу перепелиные яйца.

— Заметил того типа с глазами тухлой рыбы, который на меня уставился? Ты его раньше нигде не видел?

— А как же. На террасе «Мартини», в декабре.

Ну точно! До чего же надо было набраться, чтобы забыть такую тусовку! Новогодний праздник фирмы «Кодак». Народу — не протолкнуться, целая куча важных шишек, взрывы смеха, непонятного для посторонних, «Piper» — ящиками. И этот тип. Теперь я вспомнил: у него и тогда был вид призрака, живого трупа. Вначале я увидел его за стойкой бара, на нем была бабочка, он тряс шейкер, и я принял его за официанта. Но, как выяснилось, ему просто не понравилась «Кровавая Мэри», которую ему подали, и он объяснял бармену, как ее надо готовить. Ничуть не смутившись моей ошибкой, он протянул мне бокал. Потом мы поболтали несколько минут, и я понял, что он из наших, из «ночных». И спросил, нет ли у него чего-нибудь на примете на сегодня. В ответ он с редкой готовностью порекомендовал нам отправиться в «Bains-Douches», на закрытый концерт Кида Креола and «The Coconuts». В случае, если возникнут проблемы с входом, добавил он, можно сослаться на него. Как ни странно, но это сработало. Вдобавок концерт был супер, а потом, на танцполе, мне даже удалось, якобы случайно, коснуться спины одной из «Coconuts», блистательной красотки, вскормленной на щедрой калифорнийской земле. Наверное, я единственный в мире безработный, с кем она поимела физический контакт. Труп-любитель «Кровавой Мэри» так и не удостоил нас тогда своим появлением.

Именно это багровое пойло он и согревает сейчас в руке, даже не прикладываясь к бокалу. И по-прежнему в упор смотрит на меня. Его глаза — единственный признак жизни в этом застывшем теле. По меньшей мере стоит подойти и поблагодарить за тот подаренный нам безумный вечер. А заодно выспросить, нет ли у него в запасе еще одного такого же. Итак, вперед, на абордаж!

— Как нынче «Кровавая Мэри»?

— Никакая. Но я уже перестал кусать тех, кто не умеет ее делать. От этого остается неприятный привкус во рту.

— Хотел вас поблагодарить за тот вечерок в «Bains-Douches».

— Какой вечерок?

— Концерт «Coconuts».

— Хоть убей, не помню. Мы знакомы?

— Я думал, вы поэтому на меня и смотрите.

— Я смотрел на вас потому, что вы только что проглотили кусок тухлой лососины.

— Никакая она не тухлая. Чудесная лососина.

— Через пару часов вы убедитесь, что я был прав. Стоило ему сказать это, как у меня засвербело в желудке. Наверняка самовнушение. Меня сроду не заставишь жрать тухлятину. А этот парень, оказывается, напрочь меня забыл.

— Чем собираетесь заняться после вечеринки?

— Это авансы?

— Нет, обыкновенное пиратство. И вам известно, в какой сфере.

Он ухмыляется:

— Так вы — gatecrasher?

Буквально это означает «сносящий барьеры» — так величают светских паразитов по ту сторону Ла-Манша. У них это настоящий спорт, любимое занятие снобов. Чем престижнее тусовка, тем круче считается туда попасть. Я встречал таких типов, эдаких напомаженных мальчиков, набитых деньгами, которые крутятся в высших сферах в поисках великосветских приемов, аристократических свадеб, министерских garden-parties и оргий рок-звезд. Нам-то с мистером Лоуренсом плевать на изыски, нам подай жратвы на халяву да ночных увеселений, и с нас довольно.

— Ладно, беру свой вопрос обратно, это и впрямь не ваш стиль, потому-то вы с вашим другом мне симпатичны. Если присмотреться, вас можно назвать скорее весенними ласточками, бездомными, безработными, бедными. В общем, целый коктейль качеств; если хотите, могу назвать состав.

— Что ж, попробуйте.

— Немного социального разочарования, капелька культуры, щепотка лени, толика цинизма и немалая доля юношеских грез. Смешать и подавать охлажденным. Я ничего не упустил?

— Пожалуй, нет. Разве что чуточку стремления к реваншу.

— В вашем-то возрасте?.. Ну, может быть. А, впрочем, если вдуматься, то кто из нас не жаждет реванша?! В любом случае, даже если это и не мое дело, благословляю вас на дальнейшие подвиги. Продолжайте куролесить, хватайте все, до чего дотянетесь, впивайтесь зубами во все что можно. В молодости у людей вагон свободного времени. А человек, сказавший, что мир принадлежит тем, кто встает рано, наверняка уже гниет в могиле. Вот в чем ваше преимущество над ним. На этом все, до скорого свидания, в одну из будущих ночей. Меня зовут Джордан.

И он собрался уйти, протянув мне напоследок руку, которую я задержал в своей.

— А там, куда вы идете, не найдется ли, во что вонзить зубы на троих?

Он с усмешкой высвобождает руку.

— Наверняка нет. Это не ваша область. Разве что вы истинные асы и найдете дорогу сами, без чужой помощи.

С минуту я стою неподвижно.

Где-то сзади распевает Бертран. Он опередил меня на несколько бокалов и резвится вовсю. Подходит Мириам, теперь она целует меня по-настоящему и представляет своего нового друга. Я спрашиваю, нет ли у нее чего-нибудь получше ресторана на авеню Терн, куда мы намылились под утро.

— Есть приглашение на двоих — закрытая вечеринка на Круа-Нивер, дом 12, в XV округе. Думаю, неплохой вариант. Не то что твоя забегаловка, где окромя домашнего вина вам с мистером Лоуренсом ничего не светит, а вы не очень-то любите красненькое, ведь верно?

Она права на все сто. Ее приглашение в XV-й куда более соблазнительно. Я смотрю на часы: десять минут первого. На закрытые вечеринки нельзя являться слишком рано. Лучше подождать хотя бы до часу ночи, пока атмосфера не достигнет своего апогея, не то есть риск нарваться на неприятности. Это оборотная сторона всех частных тусовок для присутствия там почти всегда нужно иметь очень веские основания. Мы же, как правило, располагаем только адресом, одним адресом, без имени хозяина, без указания этажа и дверного кода и без малейшего представления о том, что там происходит. Бывало, в результате «ошибки стрелочника» мы попадали к людям, которые отмечали крещение младенца в крошечной двухкомнатной квартирке, где растроганные бабульки резвились, нализавшись «Marie Brizard» Французский ликер. note 7. Я уж не говорю о тусовках подростков, которые, выставив родителей из дома, пируют, угощаясь жирными тортами и пойлом типа «Banga». Правда, под столом при этом курсирует бутылка дешевого виски. В таких случаях мы предпочитаем оставлять их блевать между собой и сваливаем, на все лады проклиная кретина, давшего нам этот адрес. В общем, всякое бывает.

— Ты-то сама там будешь, Мириам?

— Нет, я иду к своему парню. А что, тебе нужно мое приглашение?

— Да.

— Извини, но не могу; вдруг мне не покатит, тогда я подгребу туда ближе к утру. Так что выкручивайтесь сами. Но я могу подбросить вас в XV-й, у моего дружка есть тачка.

Уж не знаю почему, но меня всегда больше прельщают простые адреса, они сулят тайны, они многое обещают. Стоит мне, к примеру, услышать «улица Бобийо, 25» или «улица Тюренна, 132», и я уже готов на все. Ну как можно устоять перед словами «Галерея Вивьен, дом 60» или «авеню де Брепгей, дом 2»? Недаром же говорят, что Париж — это волшебный сундук, в котором великое множество потайных ящичков и отделений. Мы с Бертраном работаем в тесной связке; в нашем тандеме он обладает апломбом, а я — нюхом. И несмотря на безжалостные утренние часы, это длится уже почти два года. Ладно, будь что будет! Нынче вечером дом 12 по улице Круа-Нивер станет нашим единственным горизонтом, нашей последней надеждой, перед тем как мы снова очутимся на улице, где ничего нового нам не грозит.

Проходит официант с подносом.

— Еще по бокалу, господа? Глоток вина поможет пищеварению.

Издевается, подлец! Он извлекает бутылку из своей серебряной помойки со льдом и бесшумно откупоривает. Мне чудится, будто с каждой минутой этот зал выглядит более ветхим, угощение — каким-то нереальным, и что я тут делаю — загадка для меня самого. Мистер Лоуренс развязно жестикулирует и громко разглагольствует. Окружающие неодобрительно на нас поглядывают. Наверное, уже довольно поздно. Почти все разошлись. Официанты собирают подносы. У меня вытаскивают из рук тарелку с клубничными тарталетками.

— Уходим?

Вместо ответа Бертран орет: «Да здравствует Баннхоф-штрассе! » Пора его отсюда выводить, иначе он начнет дергать гостей за галстуки, кукуя в такт, словно кукушка в стенных часах. На улице я делаю ему выговор: нечего понапрасну привлекать к себе внимание и нарываться, чтобы тебя вытолкали взашей. Для нас это вопрос экономики. Учитывая наш образ жизни, у нас есть все шансы продолжать в том же духе еще неопределенно долгое время. Но Бертрану на это плевать. Для него каждая вечеринка — повод для взрыва, который разнесет все вокруг. Иногда, напившись до его кондиции, я говорю себе: а может, он прав?

По дороге мы останавливаемся у торгового центра, где я отксериваю на белом бристоле фальшивое приглашение с карточки Мириам. Нам случалось проделывать трюки и похлеще. Ее новый дружок Оливье очень мил, он терпеливо нас ждет. Мириам объясняет, что он программист и хороший парень, что они с ним очень разные, но прекрасно ладят. Программист улыбается так, словно мы — компания друзей, с искренним интересом принимающая в свой круг новичка. Этот дурачок даже не подозревает, что с Мириам нас связывает лишь притворная солидарность паразитов общества. Ему еще не известно, что она прожигает жизнь на тусовках, обожает коктейли и меняет любовников как перчатки. И что через несколько часов она выдернет его из постели и потащит танцевать.