— Ну ты уж слишком! — пристыдила я.

— Да разве я одна их на дух не признаю? Хочешь, частушку спою? На рынке мужичок под гармошку наяривал. В рваных ботинках мужичок, с наградами за Великую Отечественную, лет семьдесят ему, если не больше.

— Давай, — согласилась я.

— Только забористо очень, — хохотнула она в трубку. — Не покраснеешь?

— Постараюсь.

— Ну, слушай про своих «героев».

— Все? — спросила я.

— Нет, есть продолжение. Это, конечно, не про самого миллиардера. Но, видимо, «муж и жена — одна сатана». Отметь, народу вокруг гармониста собралось немало, смеялись, кидали в его кепку рублики — тысячные по-нашему. А тот выдал дальше:

— Но тот же народ говорит, — заявляю твердо, — «лучше один раз увидеть, чем несколько раз услышать».

— Выживешь — позвони!

— Непременно.

Так вот мы с ней, подругой моей, расстались. А я поехала на свидание с тем самым скандально известным миллиардером Брынцаловым.

Нет, нет, не на «вольво», не на «Жигулях» последнего фасона, а на трамвае-метро, как и подобает тому, кто не вписался в благодатные рыночные отношения. Очень, очень интересно увидеть живьем нашенского настоящего супербогача. Во-вторых, охота прояснить, можно ли на него положиться как на защитника и опору всем тем, кому этого очень хочется? В-третьих, а до конца ли В. А. Брынцалов понимает то, что делает?

Признаться, и сострадание мной руководило отчасти… Ну да — к миллиардеру… И обида жгла! И не меня одну. Моя соседка сорока с небольшим лет искренно горевала:

— Вот, думаю, наконец-то появился у русского народа лихой, толковый мужчина! Энергии тьма! Острить умеет! Всех «вождей» одной левой укладывает! Денег сумел нажить эвон какие! Заворожил! Околдовал! Мы же, российские женщины, до того истосковались по нормальному здоровому мужику! И на тебе! Или это их Александр Невзоров подкузьмил? Не знаете?

Не знала. Но тоже заподозрила именно «железного Феликса» экрана, что это он, он подкузьмил супругов Брынцаловых, выставив в самом что ни на есть непрезентабельном виде. И вся Россия, миллионы телезрителей, образно говоря, опупели и охнули-ахнули.

Кто-то изо всей той потрясающей, невероятной сцены с демонстрацией дамского крупа ухватил памятью лишь отдельные, особо, так сказать, образные выражения, а кто-то реплика за репликой оказался способен воссоздать на изумление пропустившей «кайф» публике. Вот в такой примерно последовательности:

Брынцалов: На кобыле я ездил в восемь лет. Что мне эти лошади? А?

Невзоров: Оскорбленный, как вы помните, Государственной Думой, усомнившейся в его здравии, кандидат в Президенты Российской Федерации Владимир Брынцалов, отомстивший, правда, и достаточно жестоко, задевшим его депутатам, решил доказать свою полную мужскую состоятельность и единственный из всех кандидатов в президенты решился сделать публичный смотр своему здоровью. Как известно, лучшего теста, чем верховая езда, не существует. В конноспортивном комплексе Битца кандидат в президенты совершил показательную верховую прогулку. Первый раз в жизни.

Брынцалов: Я кончу скоро здесь! Я держусь! Ногами надо держаться или не надо?

Невзоров: Конечно. Шенкелем, вот этим.

Брынцалов: Держаться, чтоб не било яйцами по седлу, да? Учусь на лошади, чтобы объезжать потом Россию! Не свалиться бы, сука! Отобьешь все себе на…. России тяжело, что неумехи на ней ездят, вот я и учусь, чтобы быть умелым.

Невзоров: А Россию будет объезжать поинтереснее!

Брынцалов: Молодец, умничка, давай!

Невзоров: Отвага была действительно продемонстрирована в полной мере. Супруга Владимира Алексеевича, пораженная тем, что внимание уделяется каким-то кобылам, тут же решила выяснить, чей круп, как она выразилась, в действительности лучше.

Наталья: А круп у меня покрасивее будет, чем у лошади!

Брынцалов: Надо сравнить, Наташа! Раздевайся, чего ты? Раз хочешь показать — раздевайся! Она себя хочет показать, Саша. Пуста показывает. Задержимся, сравним. Неплохо, да?

Молодая женщина сняла с себя какой-то серебристый комбинезончик, осталась в темненьком гимнастическом трико в обтяжечку и, не долго думая, наклонилась и встала попкой к телекамере. Ну как тут не ахнуть, не охнуть! Ну смелость же невероятная! Эпатаж так эпатаж! И померкли трюки достославного Владимира Вольфовича, сына юриста!

Ну так как, как это произойти могло? Почему на экран такое выскочило? Неужели миллиардер Владимир Брынцалов не сумел предупредить «зловещего правдолюбца» Александра Невзорова, чтоб тот не давал ходу столь каверзному сюжету? Неужели нельзя было заранее догадаться, россияне сначала выпучат глаза, потом хохотнут, а потом уж непременно припечатают частушкой? И вон ведь уже и в передаче «Играй, гармонь!» наяривают вовсю:

И это все, батюшки-светы, не просто про «нового русского», но про претендента на президентское кресло!

Но точно ли Александр Невзоров в этой «постановке» больше всех виноват? Может, сами Брынцаловы до сих пор веселятся, вспоминая, как разом заставили забыть всех и всяких там Жириновских и прочих «воображал»? А вовсе не рвут на себе волосы от отчаяния и стыда?

Вопросы, вопросы… И надо же такому случиться — уже почти на подходе к резиденции В. А. Брынцалова, у винно-водочного киоска слышу спор. О том же самом, таинственном, непонятном, загадочном миллиардере. Продавщица говорит:

— Вот еще «Ферейн» — неплохая водка. Возьмете?

— «Ферейн»?! — — взорвался вроде на пустом месте здоровый, рукастый детина. — Да засунь ты свой «Ферейн» знаешь куда?! От этого придурка Брынцалова чтоб я водку брал?!

— Какой же он тебе придурок, — миролюбиво отозвалась продавщица. — Это ты скорее придурок — с утра тебе бутылку подавай! А он с утра, небось, уже в делах-заботах! Головастый! С умом!

— Правильно! — загремел мужик. — Дел у него невпроворот! То нагреть-облапошить людей надо! То покричать, что он всех богатеями в один присест сделает! Жулик он — вот кто!

Так к кому же я иду-еду? К головастому мужику? Или к придурку? К жулику? Или к Богу Рынка, Царю Любви, Отцу Вселенной, как расшифровал его фамилию некий поклонник, за что и получил от Самого тысячу долларов в подарок, как о том оповестил «Постфактум»?

И как же он примет меня? С каких слов завяжется наша беседа? И где это состоится? Средь каких красот и роскошеств? Как увязать в одно эти самые «задницы» и пылкие обещания построить «невиданный капитализм с человеческим лицом»? И только ли от этого всероссийского недоумения проиграл подчистую лихой миллиардер на президентских выборах, не собрав и одного процента голосов в свою поддержку?

А он ведь так надеялся на «простых» людей… И «простые» же люди костерят его почем зря…

«Простые» же люди, в частности шофер дядя Паша, с которым мы годами мерзнем в темный осенний час под продрогшим дворовым кленом, дожидаясь, пока наши собачки сделают свои делишки, даже не стал по обыкновению разжижать проблему » словах и междометиях, прямо рубанул:

— Чего дерьмо пальцем развозить? Раз эта парочка не постыдилась людям в глаза своими ж…ми смотреть, — большого ума там не ищи! Им вся ихняя моча в голову ударила.

Ну, значит, бурлит Россия… Уже и выборы прошли, уже мало ли чего наступило и кончилось, а в компаниях нет-нет да и опять заведут спор: сами по себе эти миллиардеры Брынцаловы такие рисковые, что на всякие там приличия им плевать, или же этот «телесатана» зеленоглазый Сашка Невзоров их подставил, чтоб народу лишний раз о себе любимом напомнить, свою ловкость журналистскую удорожить…

Россия бурлит, а я, значит, еду в метро до станции «Нагатинская», читаю «АиФ» и вдруг соображаю, что мой путь — в некое сверхсказочное королевство, где отдельные, даже опытные, много чего повидавшие журналисты сбиваются с ноги и обычно бойкое их воображение съеживается застенчиво. Кто-то из читателей страшно заинтересовался, что значит быть богатым в наше время? Ему отвечают, что, во-первых, в Москве состоятельных людей больше в семь раз, чем во всей (!) России. И, по мнению «среднего» москвича, нужно иметь 400 — 1200 долларов в месяц, чтобы чувствовать себя обеспеченным. А у московских бизнесменов богатой считается особа, которая «делает» от 20 до 200 тысяч долларов в месяц… Бизнесмены полагают, что быть богатым — значит: 2 — иметь свое прибыльное дело; 3 — интересную высокооплачиваемую работу; 4 — владеть недвижимостью; 5 — иметь возможность помогать близким; 6…

А далее-то!

«Но среди богатых есть тоже свои „низы“ и „верхи“. Их можно разделить на три категории: тех, кто имеет капитал в десятки тысяч долларов, в сотни тысяч и в миллионы долларов. Трудно точно сказать, сколько человек относятся к каждой из групп. Но, по мнению зав.сектором элиты Института социологии РАН О. Крыштановской, в России живут тысячи людей, чье состояние превышает миллион долларов. То есть они богаты уже и по западным меркам». То есть вообразить себе богача, который имеет миллионы долларов, — это еще можно, это еще терпимо… Но чтоб у человека были миллиарды?!

Выходит, я еду к некоему фантому, которого даже статистика не признает, робеет признавать? Хотя он и заявил на весь белый свет, что да, очень богатый, два миллиарда долларов — таково его состояние… да еще с половиной!

Но попробуй вообразить эдакую кучу деньжищ — недолго и рехнуться. Я же, выходит, лезу на рожон, несусь в самое пекло, в таинственную «страну», к фантастическому человеку…

Может, самое время, как учит другая газетка, па говор прочесть «об исполнении задуманного желания»? «Ложится раба Божия (имя) спать на Сионских горах, три ангела в головах: один слышит, другой видит, третий все мне скажет». Читают три раза перед сном. Если задуманное желание приснится, то оно сбудется».

Наконец моя остановка — «Нагатино», то есть, судя но названию, — болотистое, топкое место, тряское, неустойчивое, где приходится гать настилать, тонкий хворост, бревна, камни, если желаешь на нем обосноваться… ну да это, должно быть, в прошлом-позапрошлом… Ныне же это Москва! Цивилизация!

Выхожу из метро и проделываю все согласно телефонной инструкции пресс-секретаря Брынцалова Александра Васильевича Толмачева. Уже вижу издалека искомую телефонную мини-будку у железных порот «Ферейна» и решительно направляюсь к ней… Но тут меня останавливает мужчина с папочкой, в нечищеных ботинках и говорит, чуть заикаясь:

— Скажите, вы работаете в «Ферейне»?

— Нет, — отвечаю. — А что?

— Но вы же туда идете?

— Туда.

— Значит, вы с кем-то договорились?

— Да.

— Может быть, вы передадите мое письмо, — он потоптался неуверенно. — Это просьба такая… Я из Брянской области… у меня мотоцикл украли. Может, глянете, как я написал? Дойдет до сердца?

У меня было в запасе десять минут. А когда тебя просят просто прочитать — почему нет? Тем более человек был сед, а в глазах разлито голубоватое простодушие провинциала! Я разломила сложенный вдвое листок и прочла примерно следующее: «Уважаемый господин-товарищ миллиардер Брынцалов! Вы мне очень понравились в телевизоре. Вы очень серьезный и заботливый человек, который хочет хорошего людям. Прошу учесть мою биографию честного труженика на протяжении сорока лет и одного года и наличие трех детей, четырех внуков и жены-инвалида в связи с инсультом. Я вышел на копеечную пенсию, а дети разлетелись, и у них свои нехватки. Был у меня мотоцикл, я имел возможность ездить на нем из деревни на работу в райцентр, куда автобус нынче то идет, то не идет. Теперь такой возможности нет — у меня украли мою машину, а другой не купить — нету средств. Войдите в положение, дорогой миллиардер, дайте мне деньжат на мотоцикл, а то мне с женой-инвалидом совсем хана будет. Учтите — на выборах я голосовал за вас. И подумал — ну что вам стоит помочь погибающим людям! Для вас это какие деньги! Заранее благодарен и всем расскажу в деревне, какой вы отзывчивый человек, хотя и капиталист. Мой адрес…»

Приписка в уголке: «Стою у ваших ворот, где охрана. Если позовете — сразу приду».

Множество мыслей зароилось тотчас в моем мозгу… Отдала предпочтение одной и сказала;

— Передать могу. Но лучше вы позвоните по телефону пресс-секретарю. Он вам посоветует что-нибудь, объяснит…

И в глаза человеку старалась не смотреть. Конечно, мне было его жаль, как всякого просителя. Но и неловко за него, за наивные строчки письма, за холуйский тон… А еще во мне полыхнула ненависть к той жизни, которая способна так ухайдакивать людей… а еще подмигивала во мне надежда, слабеньким таким огоньком, но все-таки: а что, если пресс-секретарь В. А. Брынцалова, который разговаривал со мной по телефону на удивление ровным, внятным голосом, и впрямь что-то да сделает в пользу обкраденного… И как ни нелепо это звучит, но сам вид многоэтажки с крупно прописанным неоновыми трубками названием «Ферейн» на самом верху, в поднебесье, невольно внушал доверие к возможности того, кому это все принадлежит…

Со мной же все в это раннее утро происходило на удивление просто. Тот же ровный, предупредительный голос пресс-секретаря Александра Васильевича Толмачева, которого я еще ни разу в глаза не видела, объяснил мне, где получить пропуск и в какую дверь офиса пройти, и на какой этаж… и в какую комнату…

Что бросилось мне в глаза сразу после того, как охранники, молодые ребята в будочке, пропустили меня на территорию «Ферейна», где, как я уже знала, кроме офиса и других административных помещений, находились производственные цеха? Ухоженность зеленых газонов, выверенная геометричность каждой линии, белизна каменных бордюров и — свежесть воздуха, и шелест густых высоких тополей. Невольно оглядываюсь на воняющее бензином Варшавское шоссе… Слишком уж неправдоподобно быстро попала из суеты большого города, из его миазмов, — в мир чистоты, тишины, основательности.

Схватила глазом стадо машин, видимо принадлежащих работникам администрации, особо породистое, почти все — иномарки. Невольно взглянешь на себя как бы со стороны: мол, а достоин ли твой внешний вид соприкосновения со столь очевидным ростом благосостояния отдельных трудящихся?

Но юмор юмором, а когда перед тобой сама по себе открывается дверь, а точнее — согласно каким-то законам физики послушно расползаются прозрачные ее половинки и нога твоя ступает не абы на что, а на толстый фирменный половичок с надписью «Ферейн»… А когда охранник протягивает руку за твоим пропуском… А когда ты можешь поставить сумку на диван из кожи, который вроде мелькал средь другой итальянско-заморской мебели по телику… А когда вежливо-учтивая гардеробщица аккуратно распрямляет твое не шибко модное пальтишко на плечиках… А когда под твои ноги стелется то зеркальный мрамор, то мягкость ковра, а когда еще один охранник с сотовым телефоном чуть-чуть настороженным взглядом провожает тебя в лифт…

На что я рассчитывала? Надеялась? Что, разумеется, в это же утро попаду «на свидание» с В. А. Брынцаловым. Была уверена, что он выслушает меня со вниманием. А как могло быть иначе, если я иду к нему не только с приятельско-журналистским любопытством, но и с добром? Объяснить… прояснить…

Но пока, подходя к комнате на пятом этаже, где ждал меня Александр Толмачев, я думала именно о нем. Каким же мне рисовался пресс-секретарь обладателя — страшно сказать! — двух с половиной миллиардов? Солидным человеком не моложе сорока, естественно, достаточно чопорным, хладнокровно деловым и подчас, если учесть необычайную легкость, с какой хозяин владеет так называемой неформальной лексикой, — хамоватым. Стало быть, надо держать ухо востро… мало ли…

Однако из-за стола навстречу мне поднялся высокий, спортивного покроя человек тридцати примерно лет, быстро, в момент вобрал меня с корешками в свои прозрачные пространные глаза и заявил:

— Очень хорошо! Сейчас будем пить чай!

Появились пирожки с вареньем, появились чашки с чаем, и все, кто находился в комнате, образовали как бы родственное, вкруговую у стола, чаепитие, приятное, конечно, но для меня несколько странное, — я же пришла на встречу с В. А. Брынцаловым!..

Но — решила — «со своим уставом в чужой монастырь не ходят», и следует ждать…

Между тем атмосфера некоей метафизичности все сгущалась и сгущалась. Человек лет сорока в темных локонах до плеч, с горящим взором произнес:

— Послушай мою кассету, вот эту.

Невозмутимый пресс-секретарь не торопясь исполнил предложенное — вогнал кассету в щель магнитофона, комнату заполнил голос певца, поддерживаемый музыкальными инструментами, приятный голос, надо сказать…

Далее Александр Толмачев, сидевший лицом к окну, сверкая безупречной белизной рубашки и манжет, спросил певца:

— Скажи, у тебя бывает состояние, когда ты чувствуешь в себе такую энергию, что способен расколоть надвое земной шар?

— Да! Готов! Но я себя сдерживаю, — ответил певец, тряхнув кудрями.

Передо мной на полу сидела молодая женщина с распущенными волосами, по отдельным репликам я догадалась, что певец и она как-то связаны, и ей хочется помочь ему. Чуть позже это мое предположение оправдается — она подарит мне свою рецензию на стихи этого пока мало кому известного поэта, и в этой рецензии будет прямо так и сказано, что в ближайшее время поэт-певец переплюнет по известности и Маяковского, и Есенина, и еще кого-то. Мне понравилась чисто женская вера, пылкость, страстность, готовая оберечь и вывести на дорогу всечеловеческого признания поэта-певца. И мне не очень понравилось, как он довольно резко обрубал ее на полуслове… а она не поддавалась, и глаза ее оставались неизменными — доброжелательно-веселыми по отношению ко всему на свете.

Но, видимо, она почувствовала, что я ей чуть-чуть, но сочувствую, и подсела ко мне, встала передо мною на колени, взяла мои руки в свои и, раскрыв глаза пошире, мягко потребовала:

— Смотрите мне в глаза и дышите глубже! Я сейчас передам вам часть моей энергии! Только в мои глаза смотрите! И глубже, глубже дышите!

Согласитесь, было от чего крыше поехать. Ты приходишь с деловым визитом к деловому-пределовому человеку, а попадаешь ни с того ни с сего на сеанс экстрасенсорики!

Женщина была мила, доброжелательна и мимо хотела мне одного только добра, я улыбнулась ей от души, попробовала выполнить ее незатейливую просьбу и дышать, дышать, втягивая таким нехитрым способом чужую энергию, но надолго меня не хватило — не втягивалось в меня ничего. Чтобы как-то оправдаться и не обидеть самоотверженную спасительницу, я повинилась:

— Не выходит, не выйдет, я сама то еще явление природы — ко мне тяжелые утюги прилипают и восемнадцать ложек-вилок-ножей зараз…

Не соврала, нет, действительно, если уж вовсе оголодаю — пойду на перекресток и давай показывать фокусы. Удивление оплачиваемо!

Она ничуть не обиделась. Не оскорбилась, упруго вскочила с полу, оправила коричневое, колоколом, платье, улыбнулась мне на прощание и вскоре ушла с будущим поэтико-певческим светилом. А пресс-секретарь сел со мной рядом на диван, положил мне руку на плечо и вдруг заявил:

— Ты — хороший человек.

Меня, признаюсь, чуть передернуло это панибратское «ты» человека, который годится мнев сыновья. Но, с другой стороны, — это же был комплимент… И, как я поняла, основанный на неких флюидах. И потом, может, здесь, в этом странноватом царстве-государстве все иначе, чем за его воротами… К тому же очень может быть, что Александрове «ты» — свидетельство моей неувядающей молодости! Чем черт не шутит! И впрямь Александр вдруг сказал:

— А тебе не дашь твоих лет!

И вдруг очень серьезно и тихо сообщил:

— В девяностом году ты пережила трагедию…

Ну, тут я и вовсе онемела от удивления и почтения к Александру Васильевичу Толмачеву! Он сказал чистую правду, и я до сих пор не знаю, каким путем он добыл это знание… Хотя тогда же спросила:

— Откуда тебе это известно?

Помолчав, чуть прояснил:

— Я долгое время занимался астрологией.

Ладно, пошли дальше. И теперь решительно;

— Когда же меня примет Брынцалов?

Александр спокойно отозвался:

— Сегодня — нет. Сегодня у него не то настроение.

И я бы, наверное, стала задавать ему какие-то добавочные вопросы, если бы в комнату вдруг не набилось много-много народу. В числе новоприбывших был и некий весьма пожилой, порядком оплешивевший мужичок с набором странных инструментов, один из которых был похож на деревянную скалку, которой раскатывают тесто, только там, где должно быть гладко, топорщились наросты из голубой резины.

— Это я принес для Владимира Алексеевича! Сам изобрел и пользуюсь для сохранения здоровья и бодрости! Как работает? А вот так, прокатываешь по рукам, ногам, бедрам…

И он принялся «прокатывать», вовлекая в процесс и меня, и всех, утверждая с жаром:

— Сохраняет молодость! Брынцалов должен заинтересоваться!

Александр, не будь дураком, тотчас спросил без тени насмешки:

— Вам сколько лет?

Энтузиаст-изобретатель ответил. Подумалось: «Эге, другие в твои годы и без этих штучек выглядят куда моложавей и сохранней…»

Но теперь я, уже готовая уйти, наблюдала не за теми, кто пришел, а только за Александром. Сонм мужчин и женщин, явившихся каждый со споим предложением, изобретением, а по сути, с надеждой заработать, что-то как-то заполучить от прославленного «Ферейна», от его знаменитого, фантастически богатого хозяина. И, признаться, я еще не видела в жизни, чтобы молодой человек был столь безупречно выдержан и терпелив, общаясь с таким изобилием многословных, напористых, а подчас и болезненно навязчивых людей. Фантастика! — он ни одному не сказал резкого слова, он словно бы с удовольствием общался с каждым.

Но в конце концов я не выдержала всей этой благодати и сказала, что ухожу. И ушла. С ощущением не одной, но многих тайн. Ну, во-первых, что значит «у Хозяина не то настроение»? А с чем связано это его настроение? До сих пор такая формулировка казалась мне достойной лишь женского организма… И опять же — что значит эта несгибаемая благожелательность рафинированного в одежде и жестах пресс-секретаря? И есть ли ей предел? И еще: «Куда я, собственно, попала?»

Последний вопрос был, как ни странно, более всего вызван последними впечатлениями. Когда встала с дивана, обнаружила, что сидела аккурат под большим броским портретом четы Брынцаловых. Он — в кресле, слегка взъерошенный, а она на подлокотнике в ярко-красном и с безукоризненно выделанной, волосок к волоску, прической.

— Этот плакат использовался на президентских выборах, — пояснили мне и спросили: — Нравится?

Я ничего не ответила, я еще не знала, как и что в этом странноватом, непривычном мне мире, где если идти по коридорам, спускаться-подниматься, то невольно бросается в глаза «сталинщина-китайщина» — всюду портреты «Хозяина»… Поразительно в наши-то дни!

Впрочем, чего поражаться! Где-то читала, что видели портрет Ататюрка в стамбульском сортире. А что вытворяет недавний партвождь, а ныне Туркменбаши Сапармурат Ниязов? Если верить прессе, вся маленькая Туркмения увешана портретами Великого и заставлена его скульптурами! Так что…

Но! Что в известном смысле потрясло меня и пленило в окончательно отремонтированной части офиса фармацевтической империи «Ферейн» — это туалеты. Ну что с меня взять, с женщины! Но, братцы мои, без ковра-самолета в секунду очутиться где-то там в Монте-Карло или на Лазурном Берегу в пятизвездочной гостинице .. А всего-то — вошла в соответствующее помещеньице… И не захотелось уходить… Одно слово — чуден сотворенный тобой человек, Господи!

А дальше что? А то, что «настроения принять» меня у великого Брынцалова не было еще два-три дня. Ну, на нет и суда нет. Однако все имеет начало и конец Наступил день, когда Александр сообщил мне по телефону:

— Завтра, к половине девятого.

Надо ли говорить, с какой аптечной точностью явилась я в офис! Надо ли уточнять, что теперь-то я была абсолютно уверена в успехе! А именно — мое желание сделать книгу найдет у Владимира Алексеевича полное понимание. Ну сами подумайте, кто бы отказался от книги о себе самом, где бы вполне объективно было рассказано об «этапах пройденного пути». Тем более после всяких измывательств в прессе, после частушечных издевок и т.п.? Прошу при этом учесть, что не абы какой недоучка-самоучка уже сидит на диване (разумеется, мягком, кожаном) в приемной, а журналистка с ого-го каким стажем, и если уж на то пошло, то ведь хватай выше, — писательница, автор двадцати семи книг, переведенных на двенадцать иностранных языков! Какого же рожна еще надо?! Так? При этом — с ясным намерением сказать о Брынцалове правду, одну только правду, презрев все наветы «желтой» прессы, наплевав на все хулы, чтобы на обширном пространстве книги воссоздать образ явно незаурядного человека, с которого желающие захотят делать жизнь, смогут поучиться, перенять опыт и, соответственно, «улучшить свое материальное положение», как формулируют разного рода опросные листки всяких соцслужб.

…Стало быть, сижу нога на ногу. За конторкой, ближе к окну, щебечут о своем две молодые секретарши, справа от меня, в углу, работает большеэкранный телевизор. Приглядываюсь — нет в нем ни непременных Сорокиной, ни Лиона Измайлова, ни прокладок, которые столь комфортны, ни дирола с ксилитом, которые и сохраняют и заново отращивают усы и зубы, а есть — вход в офис. Догадалась — этот телевизор дает знать, когда появится В. А. Брынцалов.

Припоминаю попутно с ожиданием, когда и где доводилось вот так сидеть, в приемных у «Великих и Ужасных» — у инструкторов ЦК, у секретарей обкомов… Прихожу к выводу — все едино. По ощущениям. Не к тебе же пришли — ты пришла, уже тебе дали фору…

Ну да там разберемся! Главное, чтобы диктофон не отказал!

Наконец какая-то из секретарш, кстати, милая, приветливая, произнесла: «Идет!» И впрямь, на телеэкране я увидела группу мужчин и среди них знакомое по газетам и предвыборным телепрограммам лицо… Хозяин явно уступал в росте прочим своим спутникам. Догадалась: телохранители.

Через несколько минут в приемную вошли — Сам и двое таких крепышей, о которых можно сказать культурно «атлетического телосложения», а можно употребить ходовое — «шкафы». Увидев меня, Владимир Алексеевич поздоровался, прошел в кабинет. Телохранители остались в приемной, встали у высокого барьера конторки, облокотились, о чем-то заговорили с секретаршами Наташей и Инной. Я заметила, что у одного из них чуть высунулась подкладка из-под обреза пиджака, видно, после химчистки ткань села слегка, а подкладочный шелк выстоял…

Дверь в кабинет осталась открытой. Наташа или Инна зашла в таинственный закуточек и появилась с раззолоченной чайной чашкой и блюдечком. Унесла в глубь кабинета. И дурак догадается — Хозяину. Я же в отворенную дверь видела кожаное кресло, а на стене — портрет мальчика и светлом, лет трех, не больше… дитя как дитя…

Спустя пять минут великое свершилось! Сентябрь 1996 года. Меня попросили войти. Господин Брынцалов единолично пил чай из раззолоченной чашечки. И первое, что он сказал мне полувнятно, между глотками, было:

— Никому никаких интервью… И вам тоже…

Так или примерно так. То есть как?! То есть что за чушь?! Где логика?! Зачем же я тогда приходила?! Зачем было меня приглашать в кабинет?

Брынцалов продолжал пить чай и произносить что-то раздраженно-невнятное, посверкивая в мою сторону маленькими, с серой искрой кабаньими глазами под густыми полуседыми бровями. Он словно бы заранее был уверен, что добра от очередного журналиста не будет — одна маета, которой во уже, по горло. И продолжал глотать чай. Такого в моей жизни еще не было. Отродясь. Клянусь, не было, чтобы я не напоила чаем человека, который пришел ко мне в дом. Клянусь, не было, чтобы кто-то из моих знакомых не напоил меня тем же чаем, даже если я прибежала на минуточку. Клянусь, не смел пить при мне чай сам по себе ни секретарь райкома, ни секретарь обкома, ни даже сторож при сельсовете… А тут — на тебе!

И я разозлилась. Пришло на ум первое — он, этот скороспелый богач-разбогач, решил, что я, как и многие-многие, пришла просить у него вспомоществование, что мне от него деньги нужны! Ведь сколько он выслушивает и устных, и письменных просьб! Устал, изнемог, не знает, в какой угол бежать? И всех — под одну гребенку…

Ах, так? Перебила:

— Мне от вас никаких ваших денег не нужно! Никаких! Нисколько!

Смолк. Посмотрел исподлобья, но с интересом. Повторила:

— Мне издательство заплатит. Если книга получится.

Понял до конца или не понял? Молчит, пьет чай. Сам по себе. На столе, который стоит, небось, целую чайную плантацию где-нибудь на Цейлоне, блестит золотой или золоченый письменный прибор — так, отдельные стильные предметы…

— Ладно, — решает, то есть снисходит, — пятнадцать минут… только… спрашивайте!

Ах ты, Боже мой, какой великодушный! На фоне роскошного шкафа… Он, значит, окончательно решил, что отдиктует мне условия совместного скоротечного существования, а я и пискнуть супротив не моги? Как кусок кинул со своего барского стола…

Во мне взыграла ярость. Профессиональная. И желание — переломить момент. А почему бы и нет? Разве мне не встречались такие, о ком друзья-журналисты говорили: «Бык! Осел! Уперся — ничего не выбьешь». Но я шла и «выбивала», и расставались мы с «быком-ослом» в хорошем настроении и как добрые друзья.

Неужели придется отступить, уступить? Не получить ответа ни на один вопрос? И оставить любознательное российское население ни с чем. А точнее, с одними частушками про «задницу» и уверенность, что В. А. Брынцалов — придурок, несмотря на все его капиталы?