Загадка миллиардера Брынцалова

И было бы вполне естественно, если бы Николай остался с обидой в сердце… Никто же не хочет, чтобы его разлюбливали, чтобы — «вот бог, вот порог»… Мне почему-то понятнее было бы, если бы Николай «понес» своего недавнего шефа… Женская у меня логика, так сказать… И потому в последнем с ним разговоре не таила про себя никаких резких вопросов.

— Не жалеете, что нанялись работать на Брынцалова?

— Не жалею, очень доволен. Мне нравилось общаться с людьми. А людей приходило в предвыборную кампанию очень много, очень интересных людей, разных по характеру. Это мне доставляло огромное удовольствие: объяснять, помогать, даже просто сочувствовать. Они приходили со своими мыслями, предложениями, хотели сотрудничать с Владимиром Алексеевичем.

Присылали письма. Среди этих писем много было наивных, со всякого рода просьбами подарит машину, квартиру, дачу, мотоцикл… Но были и достойные серьезного анализа. Если хотите, я могу показать вам эти письма. Они уже не нужны…

— Хочу. Это интересно.

(Потом мы сходим с Николаем в красиво, добротно отделанный дом на территории «Ферейна», где сыщем на дне шкафа стопки с письмами, и я смогу их прочесть и окунусь в атмосферу «предвыборной гонки», в атмосферу раскрепощенных желаний многих бедствующих людишек, которые почему-то решат, что самое время заставить миллиардера раскошелиться.)

— Николай, никак не могу поверить, что совсем недавно Брынцалов был общительный, принимал в сякого рода «ходоков», удовлетворял чьи-то просьбы, вообще вел себя доброжелательно.

— Тем не менее это было так. Тогда он верил, что нужен России, ее народу. Но с его невоспитанностью… Да, это так, это не изживается легко, просто. Скажу больше — богатство, по-моему наблюдению, провоцирует человека на бесцеремонные поступки. Ему все дозволено. Человек, который богат, считает, что может все. Может себе позволить в присутствии женщины выразиться нецензурным словом, может даже на телевидении, в интервью, сказать такое, что все покраснеют. Вот эта вседозволенность его — она как раз и испортила, мне кажется, его имидж.

— Объяснить ему это, остановить… можно было?

— Знаете, он человек очень самолюбивый, он не любит, когда его учат.

— Выходит, я ему одна сказала то, что думали многие?

— Вы — очень смелый человек. Я бы, скажем, не отважился.

Между прочим, и Николай пытался помочь мне встретиться с женой Брынцалова. Но тоже ничего не вышло.

Так что самый момент спросить его:

— А вы-то сами общаетесь с Натальей Геннадиевной? Находите с ней общий язык? Вернее, находили?

— Знаете, в некоторых случаях я даже сочувствовал ей. Я был у нее несколько раз дома, и она была в таком заплаканном состоянии, и мне хотелось ее пожалеть. Она все говорила: «Какие у вас добрые глаза!» И мне хотелось как-то по-доброму к ней отнестись, чтобы как-то, ну, просто пожалеть человека, сказать ей хорошие, теплые слова. Может, и ей чего-то не хватает…

— Может, она одинокая очень?

— Может. Может, ей не хватает взаимопонимания от Владимира Алексеевича, хочется больше нежности, доброты, тепла. Может, ей не хватает чисто человеческих отношений, теплых, дружеских таких, чтобы он ее понимал, и она его понимала, чтобы в трудную минуту он ее мог выслушать и сделать так, как она хочет. Я думаю, этого нет в их семье. Когда я с ней общался, были случаи, когда просто приходилось ее жалеть. А иногда были случаи противоположные, когда она была не в настроении, могла резко сказать: «Вы не так делаете! Чтобы в дальнейшем так больше не поступали!»

— Насчет чего, например?

— Ну, например, когда я пришел с журналистами. Они хотели взят интервью у Владимира Алексеевича. Кстати, он их сам пригласил. Они принялись снимать его, когда он раздевался для массажа. То есть полуголым, в трусах. Наталья Геннадиевна была возмущена, она протестовала, чтобы они не снимали его в таком виде. А Владимир Алексеевич отнесся к этому по-своему: мол, подумаешь, какое дело, пусть снимают, как хотят. Я оказался между двух огней. Или быть заодно с Натальей Геннадиевной и закрыть камеру рукой, или не мешать Владимиру Алексеевичу и тележурналистам. Как быть? Что лучше? Наталья Геннадиевна потом меня отчитала за это, что не был с ней заодно. Возможно, она и права, но… Или второй случай, когда я привел к ней журналистов, а она рассердилась, мол, без согласования с ней… Хотя я ей звонил по телефону, и она свое согласие дала… Что поделаешь? Человек настроения… Когда доброжелательно встречает, а иногда как будто не замечает. Не только меня, разумеется…

— Если это все кому-то не по вкусу — может уходить, но не «выступать»?

— Разумеется. Не ты платишь — тебе. Обычные капиталистические отношения. Но нам они, конечно, еще в диковинку.

Что же получается? Зачем далеко ходить за ответом, почему Владимир Алексеевич пренебрегает нынче прессой, самой Величественной, Вездесущей четвертой, а возможно, и первой властью? Все очень просто — не оправдали доверия, надоели все эти бессчетные журналисты, опротивели?

Выходит, я попала в самое неподходяще время. Вполне возможно, и Наталья Геннадиевна в том же состоянии — не хочет больше отвечать ни на какие журналистские вопросы?.. Мол, толку-то!

— Вот если бы раньше вы пришли! — уверяют меня в отделе рекламы. — К тому же, посмотрите, с какими вопросами обращаются к жене Владимира Алексеевича из этих новых, лощеных журналистов…

Взяла в руки листок, отпечатанный на компьютере, прочла:

«1. Удовлетворяет ли вас сексуально ваш муж?

2. Какой секс вы предпочитаете, не пренебрегаете ли оральным?

3. В какое время суток вы испытываете наиболее сильное сексуальное влечение к мужу или какому-нибудь другому мужчине?..»

— Ну как? — спросили меня в отделе рекламы. — Вы бы после этого побежали в объятия журналистов?

— Нет, — ответила честно, — ни за что. Но, с другой стороны, нельзя же валить в одну кучу всех и вся…

Пожали плечами. А когда Николай вышел, просветили меня с очень женской щепетильностью:

— Приехал к нам на «Жигуле», Каких-то семь месяцев назад. А уезжает на «форде». Плохо ли?

Да кто говорит… Просто замечательно! Тем более, если сравнивать с другими судьбами, с другими внезапностями…

А ведь мы в последнее время так и поступаем, чуть чего:

— Ой, все-таки не в тюрьме! Все-таки не в Чечне… Слава Богу!

— Ой. Упал-разбился самолет! Слава Богу, моих в нем не было!

— Ой, взорвался дом! Слава Богу, мои все целы!

— Ой, опять убили предпринимателя и шальной пулей прохожего! Слава Богу, мои не попали…

И не потому ли бежим к телевизору, когда начинается новая серия «не про нашу жизнь», хоть та же «мыльная» «Санта-Барбара»?.. Хоть «Дикая Роза», где Рикардо и Роза только что совершили прогулку с детьми и немного поиграли с ними в мяч.

«Наконец Роза шутливо заметила:

— Кабальеро так увлекся, что может опоздать на деловую встречу!

— Ради вас, о прекрасная, я готов забыть обо всем на свете! Я уже начинаю гордиться, что моя жена — артистка. Я люблю тебя, Роза!

— И я тебя люблю, Рикардо.

Поцелуй был трепетен и нежен. Как здорово у них все наладилось, в последние дни, после того, как он, разгневанный грязной анонимкой, зашел в ее комнату потребовать объяснений. Только Роза могла превратить постыдную ссору, им затеянную, в апофеоз любви. Как же он плохо ее знал, как же виноват перед ней…»

… Если я не упомянула о том, как «Ферейн» намекнул многим своим сотрудникам, в том числе и Николаю К., что более в их услугах не нуждается, — то скажу об этом сейчас. О способе расставания с «разлюбленными» по-ферейновски. Их отправили в цех. Чтоб, значит, помогли производству. Николая поставили закручивать колпачки на тюбиках с лекарством. Он закручивал, закручивал… и понял — все, пора искать другую работу… Сел в «форд» и уехал.

А я вдруг получила приглашение в гости к Наталье Геннадиевне Брынцаловой. И вышло это так вдруг, неожиданно и просто… И буквально через пять-семь минут встретилась с ней лицом к лицу. С миллиардершей, для которой строится огромный, словно пирамида, дворец… С недавней провинциалочкой из маленького, дальнего городка… С необыкновенной, непонятной женщиной, способной к эпатажу, о которой под гармонь разлилось по России:

У Брынцалова жена

Ну совсем сошла с ума,

На глазах у всей страны

Взяла, скинула штаны.

— Пошли. Это недалеко.

Не поверила:

— Так просто?

— Да, — ответили мне. — Ждет.

С чем сравнить столь приятную неожиданность? Думаю, даже директор «Метрополитена» Филиппе де Монтебелло не был столь обрадован, как я. Хотя в жизни главного музея Америки произошло событие, не имеющее аналогов даже во всей истории США: знаменитая тамошняя миллиардерша, владелица уникального собрания скульптуры и живописи ХХ века Флорен Мэй-Шонборн скончалась 92 лет от роду, а по ее завещанию «Метрополитен» получил в собственность редчайшие, дорогие-предорогие скульптуры и полотна…

Что же мне мнилось вслед за решительным: «Пошли!» Разумеется, в худшем случае я рассчитывала побеседовать с нашенской миллиардершей минут двадцать-пятнадцать… Я же ведь представляю, сколь может быть дел, обязанностей у такой особы… Но и этого времени мне, верилось, хватит, чтобы что-то существенное понят, разглядеть… Как-никак сорок лет занимаюсь журналистикой. Как-никак помоталась по бывшему Союзу из края в край, с сотнями людей самых разных профессий разговаривала под блокнот, под диктофон… Кто только не рассказывал мне о своем житье-бытье: трактористы и академики, свинарки и врачи, геологи и нефтяники, лесорубы и художники, русские карелы, манси, хакасы, украинцы, белорусы, казахи, евреи, узбеки, таджики…

А уж с женщиной поговорить — всегда взаимное удовольствие.

Вот мне и представилось — сядем мы с Натальей Геннадиевной, которая на восемь лет младше моего сына и на год старше моей дочери, — и поговорим по душам. И я попробую как-то не только понять «тайну» ее крупа, заполонившего в свое время телеэкран, но и многое иное, и очень может быть, с высоты своих лет, жизненного опыта подскажу то, о чем ей, возможно, робеют сказать другие — не надо, милая, выставлять себя на посмешище, ведь еще исстари говорилось: «Каково аукнется, таково и отзовется». Или: «Наступил на зубья — граблями в лоб».

Откуда же мне было знать, что…

Впрочем, по порядку… А пока отмечу: газета «Москвичка» рассталась с «Ферейном» вполне благостно. Владимир Алексеевич принял, наконец, редактора и легко расторг «брачные узы» и сказал, мол, «сколько мог — помог». И «Москвичка» осталась не в обиде: пусть и со сбоями шла помощь, и без «права свидеться, объясниться», и ожидание затягивалось в приемной, но все-таки именно он, «Ферейн», оказал изданию поддержку в тот момент, когда на помощь не бросился никто.

— Я могла сказать Владимиру Алексеевичу только «спасибо», — говорит Виктория Арсеньева, редактор. Говорит бодро и весело.

Что еще добавить? Нашим простым, в прошлом советским, женщинам, всегда была свойственна одна, неиссякаемая добродетель — способность довольствоваться малым и благодарить ото всей души за все, про все…

При этом не одна из них даже в том роковом случае, когда муж разлюбил ее и ушел, — способна еще долго верить, будто там, на стороне, его «опоили», околдовали, а так-то он все еще любит ее, одну ее…