Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Загадка миллиардера Брынцалова

ModernLib.Net / Биографии и мемуары / Беляева Лилия / Загадка миллиардера Брынцалова - Чтение (Весь текст)
Автор: Беляева Лилия
Жанр: Биографии и мемуары

 

 


Лилия Беляева

Загадка миллиардера Брынцалова

«… ПЕРВАЯ ЛЮБОВЬ — ОНАНИЗМ…»

… Передо мной три газетных публикации, посвященные семейным взаимоотношениям супругов Брынцаловых.

Очень живописное фото из «Супермена»: господин миллиардер зачем-то поставил левую ногу прямо на полировку своего письменного стола, по-хозяйски так, в обувке, и что-то энергично говорит тому, кто стоит невидимо сбоку. А неподалеку от его выразительного, державного башмака сидит в кресле супруга Наталья Геннадиевна и улыбается. За нею, на заднем плане — еще один господин В.А. Брынцалов, сотворенный живописцем.

«Супермен», надо отдать ему должное, очень расстарался и по части «завлекалочек». Крупный заголовок прямо так и оповещает в лоб: «Я не могу прожить без него ни дня». Подзаголовок: «Монолог влюбленной женщины».

Но и этого мало показалось раздухарившемуся «Супермену». Как видно, с великой охотой он бросился разрабатывать «золотую жилу» женских откровений, которые приоткрывают дверь в спальню самого «скандально известного» миллиардера Брынцалова! Тут же тебе доверительно сообщают самое-самое и тоже крупными буквами, чтоб втянуть тебя в чтение:

«Он — миллиардер.

Она — красавица.

Он часто говорит и много —

в Государственной Думе,

в Верховном суде,

На пресс-конференциях.

Она — молчалива.

Нам удалось

разговорить Наталью

Брынцалову».

Сознаюсь, люблю откровения. Люблю, когда говорят о любви. Ведь, в сущности, любовь — для женщины все! Для нормальной женщины, в которой горят и не сгорают страсти…

И здесь, в этом монологе, я сыскала очарование воистину влюбленной женщины. Вот как пылко, красиво «подает» Наталья Геннадиевна своего мужа читателям:


«… Самый красивый, самый умный, самый мужественный, самый решительный, самый стройный, самый сексуальный, наверное. Он самый лучший на свете. Если на одну чашу весов поставить всех мужчин на свете, а на другую — только его одного, он перетянет. Если сравнивать его с музыкальным инструментом, то я бы сравнила его с органом. Если бы я ему определяла цвета, то сравнила бы с радугой.

Бог его очень щедро наградил за всю предыдущую жизнь, наверное, и в этой жизни он очень порядочный человек».


Прочитав только это, вероятно, не один мужчина обзавидуется В.А. Брынцалову и не одна женщина вздохнет с невнятной обидой…

Но это же далеко не все! Дальше влюбленная женщина потратит еще столько прекрасных аргументов в пользу супруга:


«Мой муж оценивает людей с точки зрения профессионализма. Он же мужчина. Это женщины могут ахать, могут даже любить человека из жалости. А он восхищается только лишь достижениями. Он сам по природе созидатель и поэтому оценивает любого человека по тому, что тот сделал в этом мире.

Как совмещается в нем способность вникать во все с умением видеть ситуацию в целом? Есть такое изречение: нельзя объять необъятное. Мой муж стремится вникать в мелочи, он говорит, что мелочей, как таковых, не бывает. Он знает каждого из тысяч своих сотрудников в лицо и знает, какой работой нужно заниматься тому или иному человеку. Он очень хорошо понимает: если решил заняться политикой на высшем уровне, то нужно освоить громадный информационный материал. Он может вам не назвать имя посла в Камбодже, но какую политику нужно проводить в том или ином регионе, он вам скажет лучше министра иностранных дел. у него не бывает промежуточных долгих решений, он решения принимает с полной ответственностью. Если бы мой муж был главой нашего государства, то проблема Чечни была бы давно решена наилучшим способом. Причем для этого ему не нужно советоваться с женой. Потому что Брынцалов — это личность, самостоятельная единица, и советоваться с женой… Он же не Горбачев, который всю жизнь был под пятой у своих партийных боссов и под каблуком у Раисы Максимовны. И разбогатели мы не на партийных деньгах, не на продаже Родины, а своим трудом и талантом»,


«Ух ты! — думается мне. — сколько принципиальности в этой молодой женщине! Какая трезвость суждений!» Ведь в самом-то деле, далеко не каждая из нас способна отказаться от давления на мужчину, признать в известном смысле свою некоторую второсортность и не лезть с советами… А Наталья Геннадиевна не хочет иметь мужа-подкаблучника. И вон тоже не обошла стороной печальный опыт Раисы Максимовны, которая, видать, до сей поры все «вязнет в зубах» российских женщин независимо от их социального и материального положения…

Убежденность во всесилии своего супруга у Натальи Геннадиевны столь велика, что я несколько теряюсь… И так хочется верить вместе с ней, хоть задним числом, что чеченская проблема была бы «давно решена наилучшим образом»… А как? Что-то подзабыла, что рекомендовал тогда, в весенне-летние месяцы сам Владимир Алексеевич:

«Чечня — это бунт, подобно тем, что были под предводительством Степана Разина и Емельяна Пугачева, как восстание декабристов. Это бунт против существующего порядка и государственности. Мы дали полномочия нашему президенту, в том числе и право на кровь, право подавить бунтующих, а не договариваться с ними…

… Я уверенный в себе человек, и я бы там быстро навел порядок. Не можем сами — давайте мировое сообщество попросим — американцев, китайцев, в конце концов».


Согласитесь, дорогой читатель, заявление ошарашивает… Ну а вдруг за ним истина? За В.А. Брынцаловым? Вдруг он интуитивно нащупал и выразил настроения солидного пласта российских граждан? И рано или поздно нарыв прорвется самым неожиданным, непредсказуемым образом? Несмотря на «мирные решения»? ведь Владимир Алексеевич — потомок тамошних казаков…

А сегодня нам всем велят праздновать: война в Чечне прекращена, российские войска смирехонько убирались прочь оттуда, где (за что?!) остановились сердца тысяч и тысяч молодых солдат, стариков, детей, где в могилах гниет под осенним дождем то, что недавно звалось «мой муж», «моя жена», «мой отец», «мой сын», «мой внук»… За что?! За что?! Ответа нет. И кто, кто заварил всю эту кровавую кашу? Кто нажился на чужой крови?

Ответа нет. Молчат и Кремль, и Грозный.

А что есть? Есть «Книга памяти» «Комсомольской правды», где сплошная неизбывная боль… Нам, читателям, рассказывают:

«Телефон звонит и звонит. Вчера по телевидению мы объявили о том, что привезли в Омск „Книгу памяти“ „Комсомольской правды“ — для родителей погибших в Чечне ребят.

— Есть мой сын? — спрашивают на том конце провода.

Когда находим в Книге фамилию, в трубке раздаются проклятия — в адрес Ельцина, его бездарных министров, торговцев оружием и нефтью. Проклинают и нас.

— Приходите за Книгой, — говорят сотрудники корпункта.

— Хорошо, родные, — в трубке плач, а потом длинные гудки.

За два кровавых года на Кавказе погибли 68 омских мальчишек. Снова звонок — какие документы нужны, чтобы получить «Книгу памяти»?

— А вы кто?

— Мама.

— Никаких, приезжайте.

Мамы не хотят рассказывать о своих сыновьях. Мамы не говорят нам «спасибо», они просто берут Книгу и уходят».

Ох, как не хочется верить тому же В.А. Брынцалову, обвинят его в модных нынче изысках «националистического», «шовинистического» толка!

Но вот что отвечает в «МК» на вопросы журналиста ингуш Михаил Гуцериев, заместитель Председателя государственной Думы РФ:

— Надо сказать правду — воевали с народом. Воевали 20 тысяч, а остальные 600 тысяч помогали. Деньги поступали из России через зарплату. Откуда еще могли быть деньги на войну? Нефти не было. Сколько может пожертвовать один человек? Ну, миллион долларов. Для войны нужны миллионы долларов в день. Деньги были из российского бюджета. Мы финансировали войну с самими собой.

Я впервые в жизни увидел, чтобы строили там, где воют. Туда завозились деньги, банки взрывали, платежи сжигали, и уже нельзя было определить поступление денег. Чтобы воспроизвести после такого взрыва банковскую проводку, надо год работать следственной группе. Кому-то это было надо.

— А сейчас не может быть повторения: заключат мир, что-то начнут строить, станут деньги поступать — и опять начнутся боевые действия?

— Может быть такое даже, что пройдет год, еще полтора года пройдет, появится еще один Джохар Дудаев, и опять все начнется снова.

Но — хватит о Чечне! Хватит! Сердце не выдерживает… А что можешь предпринять? Что?!

Возвращаюсь к «монологу влюбленной женщины», которая добавляет в образ все новые и новые черты и черточки:

«Как коротко определить характер моего мужа? Стопроцентный оптимист с мгновенной реакцией. В Цюрихе на встрече руководства нашего фармацевтического завода „Ферейн“ с представителями фармацевтического завода швейцарской стороны обсуждались коммерческие условия договора. Владимир Алексеевич мгновенно перемножал трех-, четырех — и пятизначные цифры, сразу же принимал решения. Швейцарцы потом еще сидели и высчитывали на компьютере и пришли к такому же результату.

Он любит повторять: «Кто такой — умный? В чем заключается ум? Ум — это способность принимать верные решения в трудную минуту. И кто первый примет это решение — тот и слывет более умным, чем остальные».

Я восемь лет живу с ним. Он мне каждый день говорит новые афоризмы (о Жириновском: «Мы похожи, но ты непутевый, а я богатый»; о Зюганове: «Я причесывал тебя и буду причесывать, потому что ты лысый»; при выходе из Центризбиркома: «Мы пошли не солнцем палимы, а поехали на „мерседесах“). Если бы я записала все это на диктофон, а потом издала мемуары, то смогла бы неплохо заработать. Наш дом находится на территории завода „Ферейн“. Муж сделал асфальтированную дорожку от офиса к дому. Это позволяет ему видеть детей столько, сколько он может по мере возможности. Конечно, есть и свои неудобства в том, что мы живем практически на заводе, на производстве. Но человек — существо, приспосабливающееся к любым обстоятельствам. Я вот, например, точно знаю, что могла бы прекрасно жит и создать уют дома на берегу Северного Ледовитого океана, лишь бы был рядом мой любимый муж. Но он не склонен считать себя единственным и непререкаемым воспитателем наших детей. Этим занимаются профессиональные педагоги. Они дают знания, умения, навыки. Что касается семьи, то здесь только подражание. Если мои дети вырастут и будут такими же личностями, как мой муж, я буду гордиться ими.

У него много такого, чему можно позавидовать и поучиться. Например, он может заснуть, если ему надо, на 15, на 30 минут в любой обстановке — будь то автобус или комната, где работают 6-8 человек. Может спать под работающий телевизор и, вот что интересно, даже сквозь сон воспринимает происходящее.

Он все время опережает события. Его не зарегистрировали кандидатом в Президенты России — это, конечно, происки недоброжелателей и завистников, опасающихся прихода к власти сильной, неординарной личности. И все-таки муж считает, что можно было достичь цели, но его сподвижники сделали кое-что не так, как хотел Брынцалов. Но он не очень расстроился. Или не показывает виду.

Мы получили это известие, когда сидели в ресторане в кругу друзей, веселились. У меня на глазах появились слезы, он меня поддерживал. Он всегда находит место для шутки. Этот человек — оптимист на сто процентов. И сила характера его просто поражает. Я восемь лет живу с этим человеком и не перестаю ему удивляться.

На заседании Верховного суда я заново влюбляюсь в него. Мне кажется, он может говорить об одном, а думать о двух, трех делах одновременно. Причем он еще и видит, что делается у него за спиной, я уж не знаю, как у него глаза устроены».


Нет, право слово, такой любви иному мужчине ввек не дождаться! Такого всплеска чувств и вполне убедительных, здравых доводов!

Хотя я бы, если честно, на месте корреспондента не шла до конца на поводу у Натальи Геннадиевны и не вставила бы в материал то, что ей кажется весьма остроумным, ну хотя бы эту фразу о Зюганове: «Я причесывал тебя и буду причесывать, потому что ты лысый». Даме, которая вращается среди академиков, это не совсем, так сказать… Ну, положим, где-то на лоне природы, за бутылочкой, с шашлычком, когда все уже немножко «поехали», эта «примочка» и могла бы прозвучать более-менее во славу остроумия…

Впрочем, у каждого из нас свои пристрастия, свой круг чтения, как говорится…

Но как обойти вниманием резюме Натальи Геннадиевны, звучащее так6 «И разбогатели мы не на партийных деньгах, не на продаже Родины, а своим трудом и талантом»? Это уже посущественней. Тут бы самое время и спросить корреспонденту:

— Наталья Геннадиевна, если вы употребляете местоимение «мы» в данном контексте, то объясните, пожалуйста, где как проявился ваш личный талант? Ведь это очень и очень интересно, как жена помогла стать миллиардером. Если можно — примеры, факты…

И очень, очень жаль, что корреспондент не углубился в проблему… Очень жаль, что и сама Наталья Геннадиевна не сочла нужным раскрыть секреты своего мастерства в такой сложной области, как бизнес. Вместо этого она щедрыми мазками набросала живописнейшую картину своего пребывания в Соединенных Штатах, расцветив ее похвалами в адрес мужа.

«В Вашингтоне у нас есть прекрасный дом с парком машин. Купили мы еще и „роллс-ройс“. Это машина, за руль которой сам не сядешь. Мы наняли водителя, негра. Он все время ходил в шляпе и повторял: „Йес, сэр“. Однажды Владимир Алексеевич поехал на встречу с министром экономики США. Он сам сел за руль, а водителя посадил рядом, чтобы тот указывал ему дорогу. И вот когда водитель, как штурман, указывал ему направление, Владимир Алексеевич говорил: „Йес, сэр“. Он говорил это, чтобы возвысить человека. Потому что любой человек мечтает быть великим. Вот это сущность моего мужа, он не просто сам поднимается, он дает и людям возможность чувствовать свою значимость. Нм в нашем государстве необходимо поднимать достоинство своих сограждан. Мы о нем забыли. Мы говорили о государстве, но забыли о личностях.

Была пресс-конференция в американском посольстве. Встает один человек и говорит: «Владимир Алексеевич, вот вы выпускаете водку, но мне жена водку пить запрещает, не могли бы вы выпустить одеколон? Я бы утром встал, посмотрел на себя в зеркало, побрызгался бы „Брынцаловым“…» Владимир Алексеевич отвечает: «Я человек денег, а деньги не пахнут. Поэтому одеколона „Брынцалов“, как такового, быть не может».

В чем еще его преимущество перед другими мужчинами и политиками — в сущности, он человек не скандальный, он за мировое сотрудничество со всеми, но чувство собственного достоинства он может защитить и в рукопашной.

Я человек верующий. Владимир Алексеевич тоже, но больше всего он верит в свои силы…»


После всего этого хочешь не хочешь, а подумаешь: «Везет же людям! „Роллс-ройс“, „йес, сэр“… А тебе надо полы вымыть, картошку почистить… А под окном бредет старуха, собирает пустые бутылки, а за ней — нечесаный, грязный пес… А в Приморье опять бастуют… И в Воркуте, и в Караганде, а в Перми голодные пенсионеры, уже три месяца не получающие жалкую свою пенсию, пришли на железнодорожные пути и перекрыли движение… А убийц журналиста Димы Холодова так и не нашли, хотя обещали… А зато нашли Сергея Станкевича, бывшего советника президента, которому еще три года назад было предъявлено обвинение во взяточничестве… Он взял и удрал тогда за рубеж… И вот обнаружен в Лос-Анджелесе, преподает в университете… Как взятки брать, что ли? Или как от правосудия скрываться? Или о верных друзьях-товарищах, которые помогли так долго его „не находить“? ну нашли… Что дальше?

Ну высказалась горячо и веско, пламенно и решительно Наталья Геннадиевна в своем «Монологе…», дала всем понять, как крепка, нерушима и ее любовь к Владимиру Алексеевичу, и вся их семья. И не надо, стало быть, ей, как другим, несчастным бабенкам, рыскать глазами по страницам газетенки с рекламой разных там экстрасенсорш, потомственных предсказательниц и ясновидящих… А то ведь загуляет муж — что делать потерявшей голову жене? Хватать последние деньжата и нестись либо в парапсихологический салон Элизабет-Антониони-Рислинг (она же в недавнем прошлом Светлана Кожухевич с Украины, где оголодала и откуда убежала на заработки), либо оплатить некий астральный макияж некоего доктора Сильвестра-Казановы-Либерасьон (он же в недавнем прошлом официально признанный в Хакассии шизофреник Альберт Кривоносов)…

Нет, нет после прочтения «Монолога…» не могло зародиться и полмыслишки насчет непрочности счастья знаменитой миллиардерши…

И если бы не моя скептически настроенная подруга, если бы не другая газетенка, которую она мне принесла — я бы и пребывала в уверенности, что ту-то уж точно все ясно.

Однако вот тебе и раз! Вот тебе и сюрприз! Не прошло и полгода, как… даже странно, неловко о том говорить вот так, после «Монолога влюбленной женщины», но что поделаешь…

Передо мной — «Ультиматум кандидату в президенты» и подзаголовок, словно взрыв небольшой бомбы — «Жена Брынцалова думает о разводе».

Что могло произойти? Что могло случиться за такое короткое время? Что натворил Владимир Алексеевич такого, что потребовалось выкрикнуть на весь белый свет про неминучий развод?

Ну конечно же газетка, не будь дурой, тут же поместила роскошное фото Натальи Геннадиевны, ну то есть то, где она изящно как бы приоткрывает еще более свое декольте, а на ее пальцах блестят и сияют перстни, а на шее то самое очень-очень дорогое колье, а в ушах тоже не дешевенькие серьги, и брошка еще, и браслеты… И на голове пышная прическа с цветами…

Воображаю, сколько минут не очень-то доброго веселья это доставило рядовым нашим женщинам, у которых мужья не миллиардеры, и даже не миллионеры, а так… Как они высмеивали все и вся:

— При таком-то богатстве и такая вроде несчастная! Бабья дурь все это!

Но, как известно, «заклеймить» — проще всего, а вот понять… Да и кто из нас навсегда убережен от нечаянных, злых поворотов судьбы, кто вдруг не остается один на один со своей бедой… А уж семейные отношения — это такая непредсказуемость, столько тут подчас таится подводных камней… Сколько женщин споткнулось о них и больше никогда не встало, не оправилось, не осилило… А когда любимый человек взял да и изменил? Всякая ли способна понять-простить, а не пилить потом изо дня в день и десятилетиями? А другая вообще фыркнет и уйдет, сжимая в кулаке всю свою поруганную веру, надежду, любовь… Недаром же самые чувствительные, берущие за сердце романсы — об этом…

Мой костер в тумане светит,

Искры гаснут на лету,

Ночью нас никто не встретит,

Мы простимся на мосту.

Ну и так далее. Разошлись, расстались… Обыкновенная история. Но это если смотреть вообще. А если с тобой случится подобное, то уж совсем необыкновенная и очень-очень горькая.

Так что же произошло в семействе Брынцаловых? Может быть самое худшее — муж бросил жену, несмотря на ее молодость и даже красоту, которую он упорно «рекламировал» принародно? Может, к первой жене вернулся? И к первой дочери? Тем более что ему далеко идти не надо — тут же, в Салтыковке, как известно, он им дачу построил. Или, напротив, сыскал особо молоденькую, с таким аккуратненьким точеным носиком и с короной на свежих, юных волосах, как положено «мисс России» или даже «мисс Вселенной»? А что, миллионеру и тому столько всего доступно. А уж миллиардеру…

Бегу за разгадкой — читаю «Ультиматум…»

«Когда верстался номер, стало известно, что кандидатка в первые леди России предъявила мужу ультиматум. Выяснилось, что Наталью Брынцалову не устраивает его „предвыборное поведение“.

— Мне тяжело и трудно, я подумываю о разводе. Жириновский сказал, что президент не должен иметь семьи, потому что он о семье практически не думает. У него не остается времени. Я склонна верить Жириновскому.

— А мужу вы об этом говорили?

— Конечно.

— И его реакция7

— Ему нужен показной фон. Вы же понимаете, что ни одна женщина не пойдет за таким президентом, если у него не будет благополучно в семье.

— Вы имеете в виду, что ему нужна жена в качестве тыла, или еще что-то?

— Что ему нужно, знает только он сам. И он никому никогда не скажет это искренне.

— Когда вы с ним говорили о разводе, какова была его реакция?

— Он сказал: пожалуйста, забирай детей и уходи, я женюсь на третьей. Когда я сама росла без отца, все время хотела, чтобы у моих детей были и мама, и папа. Когда я выбирала его, я думала, что из-за разницы в возрасте он никогда меня не предаст и не бросит, будет любить только меня. Я хотела чисто семью и не гналась за деньгами. Муж мне всегда говорил, что он простой советский инженер.

— Он, наверное, стал просто более занят…

— Нет, не поэтому. Все жены политиков прекрасно знают, что мужья становятся заняты. И у них остается мало свободного времени на семью. Я считаю, что как бы человек высоко ни поднимался, он всегда должен думать о своей семье, хотя бы плохо о ней не отзываться. Потому что, если о ней отзываешься плохо, значит, отзываешься плохо и о себе. Он позволил себе сказать несколько фраз обо мне плохо: «Я даю ей деньги за то, чтобы она молчала». Поэтому сейчас я доказываю вам обратное.

— О чем молчали?

— Ни слова против.

— А часто у вас возникают перепалки с мужем?

— Бывает.

— На людях?

— С того момента, когда я услышала, что он обо мне плохо отзывается. До этого времени я все время его хвалила.

— Как вы думаете, чем все это закончится?

— Одно из двух: или мы останемся жить и он примет мои условия, или мы разойдемся.

— Ваши условия — это прежде всего семья?

— Это любовь и взаимоуважение. Там, где нет любви, я считаю, совместная жизнь невозможна. Тем более маленькие дети должны быть счастливые. Если им родной папа не может обеспечить счастье, то, может быть, найдется другой человек, который обеспечит их счастье. Хотя я против этого. Я считаю, что у детей должны быть родные отец и мать.

— То, что на вас оформлен восемнадцатимиллионный дом, разве не говорит о том, что он все-таки хочет сохранить семью?

— Дело в том, что этот дом изначально был оформлен на меня еще семь лет назад. Тогда не шла речь о распаде семьи.

— Вы сказали, что вам некуда будет идти в случае развода. Но у вас же есть этот дом. То есть вам есть куда идти.

— Так куда же, если там только одни стены?

— И куда вы пойдете?

— На следующий день выйду замуж.

— Есть за кого??

— Думаю, найдутся…

— Вернемся к вашим претензиям.

— Я не считаю красивым демонстрацию голого тела моего мужа. Это недостойно президента страны — раз. За последнее время я слышу только негативную информацию по отношению ко мне — два. Причем не из-за каких-то моих рабочих качеств. Я не услышала из его уст ничего хорошего о семье.

— Вы ему говорили что-нибудь о передаче Невзорова?

— Да, я ему говорила, что не нужно сниматься в голом виде. Жирная задница никому не нужна. Я этот шок переживала три дня, очень сильно. Почему так не показывают Зюганова? Почему я ни разу не видела так ни Горбачева, ни Маргарет Тэтчер, ни других культурных политиков? Это — серьезно.

— Что он на это сказал?

— Он сказал: «Я есть, был и буду. И не вам меня учить. И никому. Поэтому мне не нужны имиджмейкеры». Конечно, судя по тому, чего он достиг, может быть, он и прав. Но мне это очень не нравится. Я считаю, если человек совершенствуется в материальном благе, он должен совершенствоваться и в культурно-духовном потенциале.

— Как вы думаете, почему он не предложил вам спокойно обсудить вопрос о вашем уходе, а сразу сказал: «Забирай детей и уходи»?

— Он просто уверен в себе, потому что у меня ничего нет и мне некуда идти. Он уверен, что ни один суд не отдаст детей мне, хотя дети любят именно меня.

— У вас давно такие мысли?

— Как только он захотел стать кандидатом в президенты и понял свое величие.

— Может быть, если последует какой-то реальный шаг с вашей стороны, он будет разговаривать по-другому?

— Надеюсь, он поймет, что государство складывается из таких маленьких государств, как семья.

— Вашего мужа изменило богатство или предвыборная кампания?

— И то и другое. Богатство — это прекрасно. Политика — это ужасно. Политика прекрасна, когда ее делают порядочные люди. Когда на примере своей семьи показывают отношение к самой стране…

— А вас богатство изменило?

— Конечно.

— В какую сторону?

— Я стала больше думать.

— О чем?

— Может быть, не о возвышенных вещах. Когда я была маленькая, и у меня были какие-то проблемы, мама мне говорила: «Наташа, смотри: трава зеленая, листья зеленые, небо голубое — как жизнь прекрасна!» Это действительно утешало. Это было прекрасно. Чувствовалась жизнь. А сейчас на чисто человеческую жизнь, к сожалению, времени не хватает.

— Вам приходится участвовать в каких-то мероприятиях?

— Да.

— Но вы же в состоянии их избежать, сказав «не поеду», допустим.

— Я хватаюсь за каждую возможность, чтобы мои дети были с родителями вместе. Чтобы папа не был один с журналистами, а дети постоянно хотя бы рядом с ним, иначе они вырастут по подобию других людей, наших нянь и гувернанток. Я же хочу, чтобы мои дети были, как я и мой муж. А это возможно лишь на собственном примере.

— Есть надежда, что ваш муж что-то поймет?

— Надеюсь. У нас трехлетний сын и двухлетняя дочка. Им нужен папа, а не чужой дядя-президент. Да и я все-таки молодая жена. Он у меня первый мужчина. Я не курю, не пью, не гуляю. Я совершенствуюсь. Изучала английский язык. Сама изучила французский. Без переводчика езжу по миру. Много читаю. Иногда у него бывает головокружение от успехов. На все у него есть три варианта ответов: «да», «нет» и «делай так, как я хочу». Страшно. Хотела бы, чтобы он понял это. Я бы не хотела той семьи, которая была у жены Сталина. Когда человек решал, что женится на другой, а свою жену можно убит.

— Может быть, неудача в июне отрезвит вашего мужа?

— Только господь Бог знает о том, что будет».


Вот так, так, так… Конечно, в этой жизни возможно всякое. Но как трудно мне, человеку со стороны, переключиться сразу с плюса на минус! Словно бы «Монолог влюбленной женщины» и «Ультиматум кандидату в президенты»созданы двумя разными особами, а не одной и той же молодой дамой.

«Неужели, — размышляла я, как всякий заурядопоклонник мыльной, пузыристой „Санта-Барбары“, — богатые, действительно, тоже плачут?! Неужели В.А. Брынцалова окончательно испортила избирательная кампания и так скоро, и так бесповоротно, что страдающая миллиардерша готова поменять его на кого-то еще?»

Звоню в се тому же Александру Толмачеву.

— Я в полной растерянности. Оказывается, Наталья Геннадиевна решила резко изменить свою жизнь, Владимир Алексеевич решительно ее не устраивает…

— Ты прочла «Ультиматум»? — спросил Александр.

— Да, — призналась я и домыслила. — Может быть, она потому со мной и не готова встретиться, что плачет где-то там? Или уже уехала от Владимира Алексеевича, а вы скрываете… Чтоб раньше времени общественность не узнала?

— Нет. Все, что надо, общественность все равно рано или поздно узнает, — сказал трезвомыслящий Александр. — но на сегодня никаких перемен. А милые бранятся — только тешатся.

У меня отлегло от сердца. Не люблю, знаете ли, когда она — в одну сторону, он — в другую. И без этого хватает вокруг серого, тусклого, неустроенного…

И хотя я, повторюсь, из чисто женской солидарности готова была всячески сочувствовать Наталье Геннадиевне и поддерживать ее — кто же не знает, как подчас невыносимо жит с каким-нибудь заштатным миллиардером, который все где-то на стороне, все в деле, а жене — никакого вдохновенного внимания… Тем более — попробуй поживи с миллиардером, со всеми его миллиардерскими потребностями, «закидонами», бесконечными, длинными отлучками в связи с необходимостью вкалывать!

Да и простая-рядовая женщина разве легко мирится с каждодневной необходимостью вечно ждать мужа с работы! А он вечно опаздывает! И жена в итоге начинает недоумевать: «А зачем это существо мне сдалось?»

Однако было кое-что в «Ультиматуме…» Натальи Геннадиевны, что меня несколько озадачило… Вот она тут выражает свое раздражение в связи с тем, что муж ее Владимир Алексеевич взял да и… Процитирую для точности еще раз: «Я не считаю красивым демонстрацию голого тела моего мужа — раз». И далее в качестве аргумента: «Жирная задница никому не нужна».

Смею сразу же не согласиться насчет «жирной задницы». На каждую, пардон, задницу есть свой любитель или любительница. Думаю, телезрители и телезрительницы на этот счет продемонстрировали великое разнообразие мнений… Я-то лично не сподобилась увидеть спорный «предмет»… Зато я была свидетельницей, когда сама госпожа Брынцалова разделась до трико и тоже продемонстрировала свой круп…

И я бы, пожалуй, еще долго размышляла над способами и возможностями претендентов на престол покорять избирателей, если бы не обнаружила в ворохе читаных газет еще одно интервью с Натальей Геннадиевной, которое она дала в самый разгар битвы за голоса под названием «Первый мужчина Натальи Брынцаловой» в рубрике с усмешливым уклоном: «Будуары власти». И — ахнула. Потому что и частушки померкли… Потому что в этот как бы наспех сколоченном «будуаре», почему-то не чуя границы допустимого, даже ничуть не сомневаясь в значительности произносимых фраз в ответ на вопросы журналистки «Комсомольской правды», Наталья Геннадиевна произносит «тексты», достойные разве что водевиля…

В том же «ключе» въедливая, приметливая журналистка рисует с самого начала, уже в первых вступительных строках и образ самого миллиардера:

«… Брынцалов сам вызвался проводить меня в особняк и познакомить с женой Наташей, которая „ну что же с ней поделаешь, до двух часов ночи смотрела ролики про жен кандидатов в президенты, до четырех мылась, а потом спать легла. Не выспалась, конечно, и теперь капризничает…“ Но зато — молода, красива в отличие от других кандидатских жен, на которых, по словам Владимира Алексеевича, ему и смотреть-то противно. Портрет своей супруги, явно стилизованный под декольтированную Анжелику, Брынцалов повесил в кабинете, прямо за спиной. Как бы в доказательство своей мощи. Вот какие женщины любят настоящих мужчин.

… Сама же Наталья Брынцалова о своих чувствах к мужу высказалась куда серьезней:

— Это любовь с первого взгляда. Все, что мы имеем, — это только благодаря той влюбленности, которая стала стимулом. Мы построили сво дом, создали свою империю. Сделали много того, что вряд ли мог сделать 46-летний мужчина без стимула.

— И вы в этой империи полновластная хозяйка?

— А как же! В отличие от других жен претендентов, за исключением разве что Раисы Максимовны и Наины Иосифовны Ельциной, у меня есть опыт общения с людьми, которые работают на меня уже четыре года. Это и домработницы, и шоферы, и гувернантки. Надо еще учитывать, что в школе я была комсоргом. И даже в тресте столовых и ресторанов, где я работала, мне предлагали пост освобожденного секретаря комсомольской организации. Я думаю, что это вам говорит о многом.

— Вы уже видите себя в роли первой леди страны?

— Я думаю, мне будет тяжелее всех, потому что я моложе. И мне, конечно, еще во многом придется совершенствоваться, чтобы достичь такой высокой цели. Я для себя этого раньше не планировала».

Комментарии, как говорится, излишни. Читала ли Наталья Геннадиевна этот текст перед тем, как он ушел в набор? Видимо, читала — «Комсомолка» газета строгих традиций.

И, стало быть, ничуть не усомнилась в том, что предстает перед миллионами читателей в приятном, а не отталкивающем виде? Стало быть, верит, будто «мы… создали свою империю» — это не комичное, избыточное тщеславное поползновение? И ничуть не сомневается, что как-то уж чересчур саморазоблачительно звучит пафосный пассаж насчет наличия опыта «общения с людьми, которые работают на меня уже четыре года»? И явно считает всех нас, читателей, полными идиотами, предлагая нам «учитывать, что я в школе была комсоргом».

Из комсоргов в миллиардерши…

Бедная девочка, она даже не почувствовала, тщеславясь столь откровенно, что умная, зоркая журналистка вывела ее на люди и «раздела догола», даже не прилагая к этому никаких особых усилий.

Ну на самом-то деле, какая истинно сообразительная женщина в двадцать девять лет ответит на подначивающий вопрос: «Наташа, а муж вас — такую молодую и красивую — не ревнует?» — вот таким образом:

« — Я всегда старалась не подавать ему повода для ревности. Но, естественно, он ревнует. Иначе бы я имела безграничную свободу. Но я никогда не выезжаю сама. Со мной всегда родственники, охрана».

То ест, я знаю, какая я красавица, но…

А водевиль длился, поражая сочными подробностями высказываний и быта:

« — Значит, возможности пококетничать и поулыбаться кому-то у вас просто нет?

— Вы знаете, я всегда ходила прямо, никогда не крутила бедрами. В том классе, где я воспитывалась и росла, у нас считалось верхом неприличия, если девочка виляет. Когда моего мужа спросили: что вам ближе — женщина-вамп или золушка, он ответил — золушка. Для меня всегда было смыслом жизни называться женой, а не любовницей. Иметь семью, а не временное присутствие мужа.

— Когда вы познакомились с Владимиром Алексеевичем, он был женат?

— Это было девять лет назад, и он сказал, что не женат, но имеет взрослую дочь. Когда мы связывали свои судьбы, слава Богу, что ей исполнилось 18 лет. Моя совесть чиста, потому что я не смогла бы увести мужа у жены с маленькими детьми. Знаю на собственной судьбе, что это такое. Лидия Тихоновна — так зовут первую жену — приезжала к нам в Москву и жила в нашем доме. Мирно сосуществовать, наверное, было не совсем возможно. Хотя я со своей стороны все делала для этого. Приглашала ее за стол. Мне неприятно вспоминать ее поведение. Если вы выключите диктофон, я вам расскажу…

… И Наташа рассказала. О чем, конечно, соблюдая журналистскую этику, писать не стоит. Тем более что сценарии женских разборок до неприличия схожи. От забрасывания разлучницы помидорами до заламывания рук и таскания отставной жены за волосы и тыкания ее носом в газовую конфорку. С угрозами: попробуй только помешать нашему счастью!

— А Владимир Алексеевич как реагировал?

— Он стоял в стороне и не вмешивался. У меня не было отца, и меня всегда учили: за тебя, Наташа, постоять некому. Защищайся сама. Я росла не только сильной физически девочкой, но и подкованной на язычок. Поэтому Владимир Алексеевич, например, со мной словесных баталий не выдерживает.

— Как вы познакомились?

— Я бежала на работу, опаздывала. Рядом остановилась машина, и кто-то спросил: девушка, вас подвезти? Ответила, что к незнакомым мужчинам не сажусь. Оказалось, что это сосед, живет рядом и каждый день видит, как я иду на работу. Решила — сяду, а если он поедет не по той дороге, открою дверцу и вывалюсь. Все-таки я была девушкой. Честь — это самое ценное, что я имела. Большого приданого у меня не было. После этого целый год мы не виделись. А потом опять случайно встретились и с тех пор не расстаемся. Это судьба. Как-то я мыла своего мужа в ванне и увидела, что у него на спине такое же пятнышко, как у меня. У нас одинаковые подбородки, разрез глаз. Мы похожи…

— Не боитесь, что кто-нибудь однажды уведет такого заметного и яркого мужчину?

— Представьте себе, он не только яркий, но к тому же богатый мужчина, и поэтому мне все время приходится держать конкуренцию. Слава Богу, у меня хороший обмен веществ, фигура, которая не требует занятий спортом. Прекрасная кожа. Иначе у любой другой женщины в моем положении были бы комплекс. Времени заниматься собой, посещать косметические салоны или тренажерные залы у меня нет. Очень много времени уходит на детей, знакомых, журналистов. И, конечно, на мужа, который требует ухода.

— А как же вы за ним ухаживаете?

— Так, как ни одна женщина не ухаживала в его жизни. Даже, может быть, и мама. Он мне это сам говорил. Мужчин у меня в доме не было никогда. Как гладить рубашки и брюки, я не знала. Вставала в пять часов и гладила так, чтобы не было ни одной складочки.

… Пока мы беседовали, Владимир Алексеевич шумно плескался в ванной. Потом подал голос уже из спальной комнаты: «Брюки там мои не принесли?» Дверь, как нарочно, отворилась, и я узрела полуголого кандидата в небесно-голубом исподнем. То ли в шортах, то ли в семейных трусах, гордо восседающего на семейном ложе. Через несколько минут Владимир Алексеевич вышел явно для того, чтобы продемонстрировать свой мощный, слегка одрябший торс. Застегнул на ходу ширинку и отдал жене мятую рубашку: «Пусть погладят». Наташа кинулась к телефону: «Алло, будьте добры, пригласите Валентину, чтобы она срочно-срочно пришла». Но Валентина почему-то не пришла. И Брынцалову, видно, в первый раз в жизни пришлось надеть мятую рубашку…

… — сейчас, по прошествии даже восьми лет, я делаю мужу массаж, маски на лицо, я подстригаю ему ногти. Что еще? Я люблю его.

— Трудно быть женой богатого человека?

— Я не думала, что у нас будет столько машин — и такие. Не думала, что буду носит бриллианты, что стану женой человека, который, если судьба даст, займет, страшно произнести, какой пост. Рядом с таким мужчиной приходится быть психотерапевтом. Жены всех великих знают, на ком срываются мужья…

— У вас сын и дочь?

— Алексею — три года, Елене-Женевьеве-Веронике — два. Чтобы не обидеть ни свою маму, ни родителей мужа, Елена — в честь его мамы, Вероника — в честь моей. А Женевьева — в честь Швейцарии, в которой дочь родилась. Имею опыт рождения. И если я буду там (многозначительный кивок наверх), захотела бы по-настоящему взять патронаж над женщинами, чтобы они рожали больше детей. Другие жены кандидатов, они же уже отошли от этого. А я бы хотела еще родить. Для себя и для увеличения нации».

Такое, конечно, нарочно не придумаешь. Как говорится — живая жизнь… Но журналистка не останавливается на достигнутом:

« — А слухи насчет того, что Маша Распутина приехала, увидела на вас кольцо с огромным бриллиантом, расстроилась и петь отказалась?

— Все совершенно по-другому было. У сослуживца Владимира Алексеевича был день рождения, и мы решили ему сделать приятное, пригласили звезду. Маша приехала, но почему-то раскапризничалась. Мужчины к ней несколько раз подходили, просили спеть, а она не шла. Тогда я по праву хозяйки пошла ее приглашать. Тут она мне и заявила: «Да вы, бизнесмены, моих песен не знаете. Я — народная певица. А какой вы нард?» Решила ее успокоить, говорю: «Знаете, Маша, мы делаем лекарства для народа и себя причисляем к этому классу. Я вот, например, из семьи служащих. Поверьте, мы вас любим, иначе бы просто не пригласили. Я вот даже оделась по тому имиджу, как и вы». На мне была короткая юбка от Версаче. А она мне опять: «Вы знаете, весь мир уже не одевается от Версаче». Не стала Маше напоминать, что на ней самой пояс был надет от того же Версаче, а вся одежда — вразброс. К тому же на пальце — огромный перстень с изумрудом на всю фалангу. Если ты сама такая народная, то почему приехала на «линкольне», а не на народной машине «Жигули»?

— Значит, выступать Маша не стала?

— Да нет, отработала с искусственной улыбкой на лице. И мы на «Ферейне» решили ее больше никогда не приглашать. Зато Наташа Королева создала нам такую душевную обстановку, невзирая на свое высокое положение. Это был просто эталон поведения. Я всегда, например, помню о том, какая я была раньше бедная. И поэтому никогда не оттолкну бедного человека, всегда, когда прохожу мимо нищих, даю подаяние».

… И что же мне пришло в голову после этого поразительного интервью? Я подумала: «А ведь трудно-то как быть миллиардершей в нашей стране! Такой, чтобы у тебя сходились концы с концами, чтобы тебя принимали всерьез…»

— А ты знаешь, — задумчиво проговорила моя подруга-писательница, прочитав «Комсомолку», — этот диалог кто-нибудь из драматургов непременно украдет и использует. Такие перлы!

— Перлы-то перлы, но за всем этим частоколом слов явно проглядывает весьма непростое, не исчезающее противостояние двух женщин Брынцалова, его первой жены и Натальи, — говорю я. — Подозреваю, ему несладко приходится. И что-то еще ждет впереди! Недаром он сам на вопрос, каких женщин любит, говорит: «Скажешь — первую жену любил, вторая обидится, скажешь — вторую, первая будет недовольна. Поэтому я в сем отвечаю, моя первая любовь — онанизм…»

Что тут говорить, любому мужику несладко при таком раскладе и тут уж неважно, сколько денег лежит в твоем кармане…

Видимо, он надеялся на какое-то мирное, благостное сосуществование двух своих жен и потому все они живут поблизости друг от дружки в Салтыковке…

Но мало ли на что мы надеемся, какие планы строим… Ох, не случайно однажды у преуспевающего миллиардера вырвалось:

«Я поменял бы все свое богатство на возраст 20 лет. И стал бы точно таким, как вы, панком, рокером или кем-нибудь еще. Мне все равно кем, лишь бы молодым. Молодость — самое дорогое, что ест на свете. Все остальное придет, мы будем старыми и богатыми, а молодость не повторяется».

Услышал ли кто-нибудь это горестное откровение Владимира Алексеевича? Готов ли кто посочувствовать и его жене, потому что, судя по всему, не так уж все просто и безоблачно течет в семействе, не из одной розово-голубой водицы те ручейки… Взять, вероятно, вполне искренние жалобы Натальи Геннадиевны на то, что ей не хватает мужа, потому что он занят и занят…

Но, с другой стороны, кто нынче способен серьезно воспринять печали четы миллиардеров?

Верная своей старой журналистской привычке, я вышла в люди, попросила прочитать и «Монолог…», и «Ультиматум…», и «Первый мужчина Натальи Брынцаловой» в многозначительных «Будуарах власти» своим знакомым. А после поинтересовалась их мнением-суждением. И вот что они мне сказали. Врач-терапевт В.Т., пятидесяти лет, работающая в районной поликлинике с окладом, на который, как говорится, «лишь бы выжить»:

— Темная вся эта история. Не верю я в честность таких быстрых и больших денег. И сам он, мне кажется, никак не привыкнет к своему положению. Какой-то он весь дерганый, хотя это можно принять за проявление энергии. А она? Ну свалилось на голову бедной, невоспитанной девочке этакое богатство! Слава Богу, она не рехнулась. Но головка явно «слабенькая». При хорошей головке разве ж прорвется «мысля», мол, она хочет, чтобы папа был чаще с детьми — «иначе они вырастут по подобию других людей, наших нянь и гувернанток», а ей, видишь ли, хочется, чтоб дети были, как она сама, стало быть, чудо природы… Ей даже и в голову не приходит спросить себя, чем же она уж такая особенная, удивительная чем? Ну рванул мужик в свое время в ее сторону, польстился, положим, на длинные ноги, бросил первую жену… Обычная история с мужиками, которые при деньгах! Лучше бы молчала. Молчаливые кажутся умнее.

Учительница Н.Г. тридцати лет высказалась несколько иначе:

— Так было, так будет. Самые хищные, цепкие всегда знают, как ухватить самый сладкий кусок. Только и всего! А потом хотят навязать всем мысль, будто они — самые умные. Позвольте, а разве наш, в недавнем прошлом советский народ, который привык за десятилетия верить, будто партия все за нас придумает, сообразит, был такой уж трудной добычей для всяких ловких дельцов? Ведь что внушалось, вбивалось с помощью новейшего слова «демократия»? только дайте развернуться самым разворотливым, не губите на корню их инициативу, и все изменится. Простые-рядовые обретут уверенность в завтрашнем дне, чиновник потеряет над их судьбой былую бюрократическую власть! И нигде, никто не обмолвился, что дешевая, «будуарная» распродажа государственной собственности приведет к остановке производства, к полной нищете миллионов и миллионов, к тому, что главными собиралами, помимо раздувшегося еще пуще чиновничьего аппарата, станут вымогатели. Кстати, а ты не спрашивала, ест ли у господина Брынцалова «крыша»? кто с него дань «за охрану» берет? Бандитские группировки или люди в погонах?

— Не успела. Если встретимся еще раз — спрошу.

— Так он тебе и ответил! В общем, о чем толковать? Мы все живем «в зоне», что богачи, что бедняки. «В зоне» и нравы, как «в зоне»: самые хабалки вверху, а у кого совестишка есть — перебиваются кое-как.

А вот что сказала мне Л.П., хлебнувшая житья-бытья гувернантки в богатом доме:

— Ишь ты, она еще и презирает гувернанток! Не знаю, что у нее там за обслуга, сколько ей платят, но уверена — все они только терпят ее. Терпят, а про себя посмеиваются и в своем кругу сплетничают о ней. И если они не ушли из этого дома после того, как эта барыня высказалась, будто выше их незнамо как, — значит, действительно, убогие какие-то, без капли самолюбия. Я ушла из одной семьи этих самых «новых русских», потом — из другой. Хотя поначалу все было прекрасно: и дети милые, и «мадам» вежливая. Но это все закончилось в один прекрасный день, всякая вежливость разлетелась вдребезги. Когда я попробовала посоветовать «ее сиятельству» не надевать на ребенка тяжелое бархатное платье, ведь ему всего три годика — в квартире тепло, запарится. И вот тут уж с нее полетела вся позолота! «Кто ты такая, что вмешиваешься в мои вкусы! Кто тебе давал право лезть в мои дела! Какая-то девка из „хрущобы“! Я ее взяла в свои апартаменты, духи дорогие дарю, разговариваю как с человеком, а она решила встать со мной вровень!»

— И что же дальше? — интересуюсь.

— Что-что, я не стала ее слушать, повернулась и пошла прочь. Ушла! Но еще такого отборного мата наслушалась, пока переодевалась! У меня отец — шофер — так не умел раскручиваться. Знаете, что ее больше всего взбесило? Что я молчком все проделала. При своем знании английского и французского. Ей, видно, легче стало бы, если бы я расплакалась?

— Ну а дальше что?

— Нанялась гувернанткой еще к одним богачам. На продаже квартир как-то быстренько Ротшильдами стали. Десять комнат, анфиладой, из пяти коммунальных квартир в самом центре. Ну, естественно, евроремонт. Мадам ездит с телохранителем в бассейн. Дети в полном моем распоряжении. Заранее узнала, откуда их мама, из каких. Младший научный сотрудник в недавнем прошлом. И мы почти ровесницы. И все шло неплохо. Я к детям привязалась, и детишки ко мне. Платили мне вполне как белому человеку. Но «господа» ели отдельно, а мы, няни, гувернантки и прочая — на кухне. Ладно. И это можно пережить. Но однажды наша барыня сидела перед телевизором, ногти полировала, со своей подругой. И слышу я, как она говорит: «Убивала бы всех этих старух и стариков! Только просят и просят! Не хотят работать. Только настроение портят. И всех бы этих алкоголиков убила бы! И бездомных собак! Зачем им всем жить, если они жить не умеют? Это все грязь, мразота… бомжи еще эти…»

— И где же вы теперь? Чем занимаетесь?

— Там же. К детишкам привыкла. Они чем виноваты? А ее, стерву, ненавижу!

Не правда ли, в словах неуживчивых гувернанток явно звучит классовая ненависть бедных к богатым, хотя демократы постперестроечного разлива ее упразднили, а Карла Маркса и Фридриха Энгельса поспешили замазать густой черной краской…

А насколько, однако, были снисходительны неведомые Юрьев и Владимирский, авторы «Правил светской жизни и этикета…» даже к прославленным мошенникам и взяточникам! Вместо того чтобы хоть словечком помянуть эти качества князя Меншикова, любимца Петра Первого, они взахлеб расписывают умение этого хитрована жить широко, тратиться на роскошь, чтоб у всех, кто склонен к черной зависти, сна не было: «Обои штофные и гобеленовые, подаренные Петру I в Париже, большие бронзовые часы с боем, с курантами, люстра из цветного хрусталя с золотыми и серебряными ветвями, большие венецианские зеркала в зеркальных рамах с позолоченными обручками, столы на толстых, вызолоченных ножках с выкладками из разноцветного дерева, представлявшими всякого рода зверей и птиц, диваны и стулья, обшитые шелковыми тканями, с высокими спинками, на которых изображен был герб хозяина с княжескою короною, и персидские ковры на полу служили украшением комнат. За домом простирался обширный сад, лучший в Петербурге после Царского, с оранжереями, фруктовыми деревьями, птичниками и небольшим зверинцем…

… Обеды его, приготовленные лучшими, выписанными из Парижа поварами, состояли иногда из 200 блюд и подавались на золотом сервизе; погреба наполнены были лучшими винами. Народ толпился на улицах, чтоб посмотреть на князя, когда он в торжественные дни ехал во дворец».

И — особо хочется выделить, как беднота разевала, небось, рот, когда ее трудом, ее нехватками великие мира сего соблюдали «хороший» тон:

«В тогдашние времена многочисленная прислуга и пышность в экипажах составляли необходимость для людей хорошего тона. Барин или барыня не могли выехать из дому, в санях или в карете, без того, чтоб, кроме слуг позади, не иметь впереди себя нескольких верховых, которые днем разгоняли на улицах народ, а ночью, неся в руках длинные факелы, указывали и освещали дорогу».

Стало быть, путь развития терпимости от веку один: потомкам вороватых князей и графов, обиравших тысячи и тысячи, забудут напоминать, с чего начинал их преловконький предок, «дело» непременно покроется плесенью забвения… И наши нынешние «новые русские» получат «амнистию». Не так ли? И нечего им сегодня тыкать, мол, ни воспитания, ни вкуса…

Конечно же, судить легче, чем почувствовать себя в шкуре другого… И если я взялась «обозревать» территорию под названием «Брынцалов и другие», то, повторяюсь, не прихоти ради, а чтобы понять, что же это за явление и чем оно «грозит» всем нам в ближайшем будущем… Тем более что В.А. Брынцалов дал повод к особенному к себе вниманию, став активным участником борьбы за российский «престол», а его жена как бы словесно примеряла одежки «царицы»…

Да, конечно, «отдельные» журналисты, и те, кто за ними стоял, расстарались, чтобы представить В.А. Брынцалова и жену его Наталью Геннадиевну в скандальном виде. Как справедливо писала «Вечерняя Москва» — «Не надо быть глубоким аналитиком, чтобы видеть: почти все авторы в своих упоминаниях о Брынцалове так или иначе стараются „укусить“ его. Одни — агрессивно и прямо, другие — иронически и косвенно. Кто-то не забывает подчеркнуть „таинственность“ происхождения брынцаловских денег, кто-то путает стремительность его политического поиска с непостоянством взглядов, не зная существа самих взглядов, кто-то откровенно противопоставляет Брынцалова президенту, кто-то отождествляет с различными политическими фигурами».

Другой вопрос: а сами-то они, супруги Брынцаловы, разве не знали, не понимали, не догадывались даже, что работают против себя? Что, вернусь к самому «больному» и труднообъяснимому, какая бы она ни была «немытая» Россия, а зады-то ей чужие еще пока видеть не в охотку?

Но опят же, как мне уточнить все эти предположения, как дождаться желания Н.Г. Брынцаловой и наконец встретиться с ней? И все прояснить?

Опять звоню пресс-секретарю:

— Александр, ест новости?

— Нет.

Ну словно между мной и Натальей Геннадиевной Китайская стена высится! Ну ни в жизнь с подобным не встречалась! Недаром говорят — «Что ни делается — все к лучшему». Открываю «Московский комсомолец», принимаюсь читать «горяченькое» под названием «Бабье лето дочери президента». Ба! Да у журналистки та же сложность — ни разу ей не удалось пообщаться с Татьяной Дьяченко, младшей дочерью президента, судя по материалу. Все какие-то косвенные свидетельства. О жизни и деяниях тридцатишестилетней Татьяны Борисовны рассказывают безымянные преподаватели МГУ, начальник отдела в КБ «Салют», где она работала… А вывод следует весьма многообещающий. Я его прочла несколько раз и всякий раз слышала звон фанфар как в ее честь, так и в честь того, кого журналистка назвала «Учителем» с большой буквы, Чубайса то есть, «рыжего, которого ненавидит уже каждый ребенок в стране», как аттестовали его на заседании Госдумы.

«За годы студенчества и работы на крупном космическом предприятии Татьяна Борисовна Ельцина стала прекрасным исполнителем — точным, ответственным, безотказным. Безусловно, младшая Ельцина всегда помнила, чья она дочь, и деятельность отца имела на нее существенное влияние. Тем не менее всего два года назад из КБ „Салют“ Татьяна Борисовна уходила далеко не лидером.

Что же заставило ее, уже 36-летнюю женщину, мать грудного ребенка, буквально за несколько месяцев ворваться в большую политику? Кто подсказал новенькой, как сделать крупные ставки и выиграть их все до одной? Безусловно, этот человек оказался и политиком неординарным, и Учителем с большой буквы.

А вот Коржакову не удалось приобрести влияние на дочь президента, в чем бывший глава охраны президента и бывший друг Бориса Николаевича сам не раз с горечью признавался…»

После такого заключения мне захотелось вникнуть и в особенности подачи «младшенькой царевны».

И, читая-примечая, легко угадывалась вроде простенькая, непритязательная обрисовка главной героини. А на самом-то деле — искусная работа по созданию имиджа «высокой» особы, точнее — по перекройке уже бытующего имиджа в средствах массовой информации.

А бытующий отнюдь не в пользу Т. Дьяченко, о чем я уже рассказывала прежде. Младшая дочь болящего президента, — уверяют многочисленные средства массовой информации, «увлеклась» приватизатором А. Чубайсом, а так как только она и имеет доступ к «телу», т все Чубайсовы «идеи и идейки» несет отцу, как самые что ни на есть полезные России. А отец «подмахивает» свою подпись. И таким вот образом «регент и регентша», усевшись на престоле, правят всеми нами…

Теперь же, видимо, откуда-то поступила команда — оборонить «регента», а из «царевны-лягушки» сделать просто шоколадно-вафельную царь-девицу…

Посмотрите, какими «общечеловеческими» ценностями осторожно, ненавязчиво, мягонько, но упорно наделяет ее взявшееся за гуж почти золотое перо:

«Дочь первого секретаря Свердловского обкома партии была не бог весть какой птицей — на факультете обучались студенты и покруче. Может быть, поэтому никакой особой памяти о себе она не оставила.

— Ельцина никогда не была активисткой, не занималась комсомольской работой, хотя ленинские зачеты сдавала благополучно, — вспоминают на кафедре, — что касается характера… Знаете, по ней особенно заметно, как же с годами и под влиянием обстоятельств меняются люди… Она, правда, играла в волейбол. Выступала даже за вторую сборную МГУ, а в остальном была совсем невыдающейся. На картошку ездила исправно.

Что касается личной жизни, то скороспелый студенческий роман Тани Ельциной на старших курсах университета с ее однокашником закончился более чем странным браком. Фамилию Татьяна Борисовна не поменяла. Во всяком случае, диплом ей выдавали на имя Ельциной. Под этой же фамилией был зарегистрирован родившийся на последнем курсе университета Борис…

Фамилию первого супруга Ельциной преподаватели запамятовали, припомнили только, что у молодого человека способности были не очень. А кое-кто из факультетских преподов в разговоре с репортером «МК» даже выразил сожаление, что мнение о выпускниках факультета вычислительной математики и кибернетики Борис Николаевич может составит по первому мужу своей любимицы…

… Татьяна Борисовна Ельцина закончила факультет вычислительной математики и кибернетики со средним баллом диплома выше 4. За дипломную работу, в которой речь шла о трансформаторах и конденсаторах, Татьяна получила «отлично», хотя на конкурсе дипломов не победила. Выпускнице Ельциной был вручен диплом с присвоением квалификации «математик, системный программист». С момента получения синей книжечки Татьяна Борисовна в родных пенатах не появлялась, не пришла даже на торжества в честь 25-летия факультета.

— Мы пытались связаться с ней через бывших однокашников, — вспоминают на факультете, — но, как оказалось, на ни с кем не поддерживает отношений. А Борис Николаевич как-то был в МГУ. На наш факультет не зашел…

… В КБ «Салют» (ныне составная часть Государственного космического научно-производственного центра им. Хруничева) Татьяна Борисовна Ельцина пришла молодым специалистом.

— Таня Ельцина в еде никогда не отличалась особой претенциозностью, даже когда стала дочерью президента. Ее обед состоял из простых блюд — картошка, помидоры, селедочка. Никогда я не видел бутербродов с икрой или, скажем, кураги. Зато угостить она любила, — вспоминает шеф отдела. — А однажды меня из-за девчонок даже пытались оштрафовать, пожарный застукал кого-то с чайником…

… Не обходилось и без курьезов. На всех «почтовых ящиках», даже столь высокого уровня, было принято отправлять инженеров в столовую, замещать технический персонал, которого всегда не хватало. Работа была самая что ни на ест грязная — протирать подносы, счищать с тарелок остатки еды, выставлять грязную посуду на мойку. Регулярно ходила работать в столовую и Ельцина.

— А однажды к нам на предприятие приехал Борис Николаевич, будучи тогда еще первым секретарем Московского горкома. Мы хватились Тани, а ее нет. Оказывается, именно в тот день ей выпала очередь работать в столовой.

Не отлынивала Ельцина ни от субботников, ни от уборки картошки. Когда отец стал президентом, Татьяна Борисовна себе не изменила. Ни любые претензии в адрес главы государства соглашалась, что не все решения президента безупречны. А на просьбы передать какие-то бумаги лично Борису Николаевичу всегда переадресовывала просителей в канцелярию.

— Так принято, — просто отвечала она, — я помогаю отцу разбирать бумаги, но только те, которые пришли к президенту официальным путем.

По свидетельству Юрия Цурикова, Татьяна Борисовна, уже перейдя в статус дочери президента, никогда не пользовалась охраной. А до метро они вместе добирались автобусом.

Именно в КБ «Салют» Татьяна Борисовна Ельцина нашла наконец и свое женское счастье.

— У меня был аспирант, — вспоминает Юрий Александрович, — Василий Дьяченко, сын нашего главного конструктора Юрия Васильевича Дьяченко. Очень скромный парень. Иногда он приходил к нам в отдел с младшим братом, также сотрудником КБ, Алексеем. И вот, не успели мы оглянуться, как стала наша Таня Дьяченко».

Поняли? Уразумели? Ну, конечно, нечто вроде очередной «Золушки» в вариациях с «космическими» перипетиями. А самое главное, чтобы все мы охали и ахали: «Ах, оказывается, до чего все у нее как у обыкновенных девушек-женщин! Даже активисткой не была! Да в столовке посуду мыла, как все! Даже охраной не пользовалась!»

Ребята, а ведь именно эти намеки на «золушкины добродетели» способны нас всех и сбит с панталыку, и пустить слезу умиления!

Вспомним хотя бы столь же непритязательное жизнеописание непритязательности еще одного человека. Вот как и о чем он говорил с трибуны:

«Пора, наконец, понять основную причину торможения перестройки. Это — власть и устоявшиеся взаимоотношения партийно-бюрократического аппарата управления всех уровней, льготы и привилегии, номенклатура и повсеместное игнорирование интересов трудящихся. Чтобы покончить с засильем бюрократов и чиновников, сфера управления должна находиться в прямой зависимости от масс».

И еще о том, что сам он ушел из привилегированной поликлиники в районную, что жена его стоит, как все, в очередях, что…

И мы верили, хотели верить, даже в страшном сне не предполагая, что взамен по-своему бессовестной партхозноменклатуре придет номенклатура «демократическая» и захапает уже все, что лежит и близко и далеко, а ее высокие ставленники получат от нее столько привилегий, сколько и знаменитому князю Меншикову не мечталось.

Надеюсь, вы, мой читатель, уже догадались, кто это говорил? Только вот когда? Вчера? Сегодня? Неделю назад? А вот и нет. Огорошу — в июле 1989 года на собрании Межрегиональной депутатской группы. Правильно — это выдержки из выступления народного депутата СССР Б.Н. Ельцина. А слова-то, а документы, а оценки — ну словно бы и не прошло долгих восьми лет? И события, и факты как приморозило к одному и тому же месту на веки вечные! Так и тянет спросить: «А где же эта самая „перестройка“? Где этот самый демократизм? Поменяли что? Шило на мыло?

Не буду спрашивать. И без меня охотников — миллионы.

Сейчас же, не оттягивая, рискну высказать весьма смелое, неожиданное предположение: а что, если прыткий наш прозорливец А. Чубайс, сгоревший было дотла в костре фальшивых денежек-ваучеров, а затем словно бы возродившийся из пепла, что, если он, понюхав воздух чуткими ноздрями, схватил, что ветер тянет в ту сторону, где пахнет «нежным, женским», даже поверх трупного запаха из Чечни? Сообразил, что обрыдла достославным россиянам мужская кондовая посредственность, довела до ручки бессердечием, бестолковостью? И в самую пору — выпустить на арену даму. Вон даже Клинтон не побрезговал, рискнул и сделал ход с дамы, утвердив госсекретарем Мадлен Олбрайт. А она-то не то что красотой не отличается — просто «бульдог» в юбке что по виду, что по характеру. Впервые за двести лет американской истории случилось такое! Но случилось!

Что, если, — продолжаю соображать, — теперь прощупывается отношение и россиян к возможному «восхождению на престол» женской особы? Или на какую-нибудь очень важную должность?

Право слово! Вдруг рисковый Владимир Брынцалов и рисковая жена его Наталья Геннадиевна поиспугали Анатолия Чубайса до такой степени, что он готов соорудить трон младшенькой дочери президента, а сам уж так где-то, сбоку, «петушком, петушком…»?

Кто что знает, что? И как оно началось-покатилось? И как оно дальше развернется? Жизнь разнообразна в своих ходах и выходах, и как отзывается поступок, причуда одного на других — кто в точности может предсказать? Поживем — увидим!

Но так или иначе — с российскими женщинами, право слово, тоже ухо надо держать востро! И с теми, кто проявлял «общественную активность», то есть комсоргом был когда-то, и кто этой активности не проявлял.

Мужики, к примеру, говорили, а я слушала:

— Надо за Зюганова голосовать — у него лоб широкий, значит, мозгов много.

А женщины — свое:

— Фу, какой у него нос-то, и бородавка на лбу! За такого — ни в жизнь!

— Во сороки бестолковые! — озлились мужики. — Во дуры! С лица воду не пить!

А победили? Правильно, они, женщины!

Баловники из «Собеседника» уверяют, будто и на Зюганова охотницы есть, и некая Марина Ш., 26 лет, предприниматель, восклицает в упоении:

«О, Зюганов! Как было бы интересно оседлать это коммунистическое чудовище, скажем, в позе всадника (смеется). В этом что-то есть, какая-то романтика… Но только один раз. Он слишком экзотичен для меня. Такие мужчина чем хороши: у них, хоть он и аппаратчик, все-таки есть принципы. Он ведь из селян, кажется, да? Целомудренное воспитание… И, конечно, сильная страсть. Вот этот конфликт желания и табу в таких мужчинах — самое привлекательное. И я бы еще его заводила, выкрикивала бы на ухо что-нибудь кощунственное, например: „Долой КПСС!“ или: „Позор кровопийце Ленину!“ А еще хорошо представить, что он потом, как священник у Моэма, зарежется бритвой оттого, что изменил родине с женщиной…»

А Марианне О., 29 лет, домохозяйке, — по нраву А. Коржаков:

«Думаю, что он очень нежный любовник. Он похож на послевоенного председателя колхоза, у которого много баб в окрестных деревнях. Они впрягаются в плуг и пашут, а он покрикивает: навались, бабоньки! А как эротично он открывал дверь президентской машины! Изгнание Коржакова из власти явно не добавило ему сексуальной привлекательности. А когда его лишили еще и воинского звания — он вообще сдулся, как резиновый ежик. Озлобился. И хочется ему сказать: не печальтесь, Александр Васильевич, вы еще подниметесь! Так и хочется погладить его по головке, чтобы он опять напрягся, выпрямился и стал похож на… на себя прежнего».

А В.А. Брынцалов, чтоб его не одолели, не свели в раннюю могилу «дамы сердца», изловчился и разом пресек «бабский галдеж» со свойственной ему нестеснительностью:

— … я всем отвечаю, что моя первая любовь — онанизм!

Есть что-то, есть в этом Брынцалове, не так ли?

Кстати, слух о том, что Анатолий Чубайс заполучил «тепленькое» место возле президента, став главой его администрации, используя симпатию к себе Татьяны Дьяченко, пустили не российские журналисты, а иностранные, и продолжают тему весьма регулярно, несмотря на усилия Наины Иосифовны развеять его. То в одной газете напишут, то в другой. Так вездесущие корреспонденты «Пари матч» сообщают, что муж Татьяны, Алексей, страшно недоволен тем, что жена с головой ушла в политику вместо того, чтобы продолжать профессиональную деятельность в ПНЛ «Салют», откуда он, впрочем, также уволился. Вопреки утверждениям Наины Иосифовны, что семья хихикает над сплетнями, «Пари матч» сообщает, что младший зять президента раздражается слухами об особых отношениях Татьяны и Чубайса, это его просто бесит.

Что-то будет? Что-то будет? «Комсомолка» сняла Наталью Брынцалову во всем белом, на стуле с высокой спинкой, и дала такую многозначительную подпись: «На стуле как на троне?» А россияне, как известно, глазированных, шоколадно-мармеладных «Золушек» не очень как-то спешат к сердцу прижать, а вот девиц с характером — жалуют… Тем более в момент, когда их, россиян, собираются охмурит в очередной раз… Известная история — ты нам суешь это, а мы свой норов покажем! Вдруг да обольстятся «белоснежкой» Натальей Геннадиевной?! Кто их знает… Еще ведь не все свечи погашены… И в Волге воды пока хватает, чтоб побросать туда, «в набежавшую волну», манекены, выставленные на роль живых спасителей Отечества и будущих лауреатов Нобелевской премии в области экономики. Что? Я чересчур загнула?

БРЫНЦАЛОВ В «ПОЛЗУНКАХ» ЖИРИНОВСКОГО

Законный вопрос любознательного читателя: «А как же ваши отношения с Самым Великим и Могучим? С аудиенцией как?»

А никак. Встретились раз случаем в холле и он опередил мой вопрос быстрым, мимохожим:

— Времени нет.

На что я поспешила возразить:

— А я и не претендую.

Далее Владимира Алексеевича плотно закрыла спина охранника. Хотя соврала, конечно. Было, было о чем потолковать и попробовать получить ответы на зависшие вопросы…

А тут пчеловод какой-то добивается по телефону от пресс-секретаря миллиардера ясности:

— Я двадцать восемь лет держу пчел! Я столько меда и маточного молочка произвел, но ни о каком миллиардерстве и не помышлял! Что у меня не так? Где не срабатывает? Чем взял Брынцалов? Где его «маленькая хитрость»? я уж и так и этак кумекаю — концы с концами не сходятся. Почему б ему не поделиться в открытую своим опытом?

Александр что-то там отвечает. Главное — не теряя терпения и вежливого тона.

А я бы еще насчет водки спросила. Говорят, Владимир Алексеевич свое водочное производство в подмосковном городе Электрогорске свернул… А почему? И совсем ли? А чьи тогда это бутылки под «флагом» «Ферейна» блещут на полках и там и тут?

Мне-то вообще, как любой российской женщине, никак не понять и такого вот изворота бизнес-ума: «Раз выгодно — делаем и продаем!? Хотя с трибун в охотку о вреде пьянства ого-го сколько высоких слов! Как-то не понять — рвутся в благодетели России, а способ подзаработать все тот же, шинкарский — за счет спаивания…

Ну, конечно, можно сказать:

— А я не заставляю пить! Не хочешь — не покупай!

— А вы сами-то пьете свою водку? — интересуются у Владимира Алексеевича журналисты.

« — Я отношусь к спиртному как к продукту питания, а не как к наркотику. В чистом виде водку пью редко. Водка вредна сама по себе, пиво — бесполезно, а хорошее вино мне приносит удовольствие. К сожалению, я поздно разобрался — финансовые возможности не позволяли. А вчера вот за 9 тысяч долларов выпил бутылку — и не разорился.

— Какое вино вы предпочитаете?

— Выдержанные «Шато», «Бургундское». Мне нужно поддерживать хорошую форму, поэтому я не могу себе позволить пить плохое вино»,

Вот бы мне обо всем об этом и побеседовать с Владимиром Алексеевичем! И вставить свое, мерзопакостное, обывательское:

— А легко ли пьется бутылка за девять тысяч долларов, когда…

Ну и так далее. Нет, не зовет, не кличет, не спешит распространить в массах свой передовой миллиардерский опыт с моей помощью…

Хотя в тех же массах все прочнее укореняется мнение, что он, В.А. Брынцалов, хоть и очень-очень богатенький Буратино, а на поверку — тот же безразмерно-болтливый, хвастливый Жириновский. И даже какое-то негласное соревнование идет в народе, кто кого… Вот ведь только что Брынцаловы с помощью прилюдной демонстрации своих «крупов», а Владимир Вольфович заявил, что он, мол, вообще сокровище, один такй в целом свете выдающийся оратор, да еще собирается в кино сниматься…

Дальше дотошные журналисты А. Горшков и А. Смирнов спрашивают Владимира Алексеевича:

— Вам не обидно, что вас иногда сравнивают с тем, кто «не имеет права вешать свои портреты»?

— Чего обижаться. Он хороший, яркий оратор, личность. Правда, личность беспутная, потому что либерально-демократического пути я не вижу. А я личность богатая. (По некоторым данным, недавно богатая личность подарила беспутной часики за 150 тысяч «баксов».) Вначале я немного завидовал, как он говорит, а сейчас я могу говорить не хуже.


А вот мне обидно. Сравним — в конце восьмидесятых В.А. Брынцалов вкалывал и что-то там кумекал насчет дальнейших своих бизнес-разворотов. А что Владимир Вольфович? А он пришел в наш клуб «Судьба человека» — общественную организацию московских писателей…

Что за клуб? Мы решили, знаете ли, помогать «перестройке». Мы, дураки и дуры, прости меня Господи! — возомнили себя чем-то очень значимым в борьбе с партийно-хозяйственной бюрократией, с зажравшейся и залгавшейся элитой. У нас в зале, примерно раз в месяц, собиралось до семисот человек. Приезжали не только с разных концов Москвы и Московской области, но и с Камчатки, с Владивостока ожившие правдоискатели.

Я вела заседания, полная молодого задора и огня, в уверенности, что мы-то и проложим путь наверх самым честным, самым бескорыстным, самым интеллигентным.

Наш клуб демонстрировал полный интернационализм. К микрофону рассказать о себе и о своих «антибюрократических» стараниях подходили и украинцы, и осетины, и башкиры, и русские, и дагестанцы, и евреи, и белорусы, и казаки, и казахи… Кого-то из них несправедливо выгнали с работы, кого-то несправедливо судили, кому-то не дали положенную квартиру.

Зал всех сочувственно выслушивал и принимал решение — помочь страдающему человеку!

Ах, что за зал это был! Сколько радостных, открытых взглядов, сколько сердечности! Ну как же! Мы столько, оказывается, можем! От лица этого зала я выступаю по радио и обращаюсь к тогдашнему министру внутренних дел В. Бакатину с просьбой рассмотреть вопрос о восстановлении на работе оклеветанной правдолюбицы в милицейском мундире, и — о восторг! Через некоторое время сам министр принимает измаявшуюся женщину и все с ней в порядке!

Это позже, уже в этом, 1996 году о деятельности Бакатина «Комсомолка» напишет так:

«Прошло пять лет. Американцы смеются до сих пор.

5 лет назад руководитель Межреспубликанской службы безопасности Вадим Бакатин передал послу США в СССР полную информацию о подслушивающих устройствах в новом комплексе зданий посольства США в Москве. Тогда это называлось «актом доброй воли».

Буквально на следующий день в интервью «Комсомолке» один из работников посольства США рассказал, что поначалу это решение главного российского разведчика вызвало шок, а потом хохот. Среди дипломатов долго ходил анекдот о том, что в ближайшее время Бакатин сдаст резидентуру, коды и пароли.

В каждой шутке, как известно, есть только доля шутки, и следующим «откровением» стало оглашение количества сотрудников и агентов КГБ. Бакатин же разрешил финансистам устроить ревизию затрат Первого главного управления (внешняя разведка). Именно он провел в комитете чистку, в результате которой было уволено несколько сотен профессионалов.

Словом, благодаря Вадиму Викторовичу, который руководил КГБ меньше года, в истории мировой разведки появилось множество оригинальных прецедентов. Его вклад в дело развала самой мощной в мире разведывательной организации трудно переоценить: разведку трясет до сих пор. Только переименовывали ее семь раз.

Уже после отставки Бакатин заявил открытым текстом, что «я был послан развалить КГБ, и мне это удалось».

— Ах, как же они нас обманули! — плачутся по телефону мои соратники по изначальной, святой борьбе против всякого рода приспособленцев и народных кровососов. — Слыхала, и Иван Рыбкин свое дите отправил учиться за рубеж, и соратник президента по теннису журналист Юмашев. А мы, идиоты, что получили? Мы, интеллигенция наивная? Даже на радио нас не пускают! О телевидении и говорит нечего. А нищета наша — просто жуть.

Перебиваю:

— А разве мы в клубе из кожи вон лезли, чтоб хапнуть, «перебить» номенклатуру и в ее хоромы прыгнуть с разлету?

— Да нет, конечно… Но ведь фантастика! Перехватили наши лозунги! Недаром к нам в клуб ходили, слушали, учились, значит, как народ зацепить за живое и дотянуться до большого-пребольшого сладкого куска! А мы-то…

Ни-ни, никакой тени не хочу бросит на предпринимателя В.А. Брынцалова. С ним все ясно — он предпочел партийному билету «дом», то есть благополучие и, как умный, разворотливый человек, воспользовался льготами, которые в конце восьмидесятых государство предоставило частной инициативе. И он не приходил к нам в клуб «Судьба человека», чтобы бороться за вселенскую справедливость в условиях замкнутого пространства.

А вот Владимир Вольфович — иной коленкор. Он не побежал делать бизнес с помощью пчелиного или какого иного молочка. Он пришел в наш клуб и ринулся к трибуне, выкрикивая при этом какие-то маловразумительные слова, из которых я поняла, что, мол, «кровь!» и «Россия!» как-то связаны, и это меня насторожило.

Много, много, мягко говоря, странноватых людишек рвалось в активисты нашего клуба и к микрофону.

Вот почему очередной взъерошенный экземпляр с громкокипящими словами «общего свойства» меня и всех, кто сидел на сцене и «руководил процессом», насторожил… Мы ведь предпочитали конкретные факты «зажима» критики, расправы над совестливыми и т.п. «Вообще» митингование — к ему? Так нам казалось. Мы хотели помогать, а не демонстрировать свои ораторские способности. И зал был не расположен выслушивать случайных, с уклоном в абстрактное популяризаторство трепачей.

Так или примерно так было воспринято появление на заседании клуба неведомого тогда никому Владимира Вольфовича Жириновского. И я попросила его не рваться к микрофону, а занять свое место в зале.

Он, само собой, «вспыхнул» и возмутился явной, как ему казалось, несправедливостью.

Н я обратилась к переполненному залу с предложением поддержать мое решение и не давать ему слова.

Зал меня поддержал. И, как оказалось впоследствии, — промахнулся. Как и я, впрочем. Не оценили мы по достоинству будущую «звезду телеэкрана»! не восприняли всерьез его страсть к говорению! Не догадались, как, на чем можно было пролезть «в дамки»! Нам, глупым, неперспективно мыслящим, взъерошенный В.В. Жириновский показался забавным субъектом, не более того!

И поэтому, признаюсь, с тех самых пор я лично никогда без юмора фигуру эту не воспринимаю и не в силах представить себе все те подноготные силы, которые «поставили» на Владимира Вольфовича, всю ту «кухню», которая в итоге превратила его в величину, в депутата Госдумы.

Растут люди, одним словом. И, видимо, зря меня тянет смеяться, когда вижу того же Жириновского. Но — тянет. Как-то не верю в его значимость на фоне российской деятельности. Как-то смешно мне его явление и тогда, и сегодня, как нелепы, смешны постулаты насчет назревшей необходимости омыть, или как там точно, наши сапоги в Индийском океане. Мне все время кажется, что его кто-то «нарисовал» и запустил в качестве этакой страшилки, наряду с тридцать седьмым годом. Чуть чего — народу: «А ты хочешь, чтоб тебя расстреляли, как в тридцать седьмом?», «А ты хочешь, чтоб Жириновский победил?» Последнее так и витало в воздухе перед президентскими выборами. Хотя от молодежи мне доводилось слышать и такое?

— Надо его выбрать. Он хоть брякает чего-то. С нм веселее.

А меня несколько поразило вот что. Мы не виделись с Владимиром Вольфовичем лет этак пять-шесть, и вдруг я увидела его в телестудии, подошла, спросила:

— Вы меня не забыли?

В полной уверенности, что забыл.

— Нет, — был ответ. — Вы — председатель клуба «Судьба человека», вы не дали мне слова на заседании…

Память! Ни убивать, ни прибавить…

А где был Владимир Алексеевич Брынцалов, когда Владимир Вольфович уже вовсю митинговал, удивлял, изумлял, заполнял собой телеэкран?

Вкалывал Владимир Алексеевич, ковал капитал. И когда я противу приспособленцев-бюрократов слова всякие выразительно-унизительные кричала, и когда Владимир Вольфович шикарно, с размахом отмечал свои дни рождения.

Я, кстати, случаем попала на начало одного торжества. Шла к знакомой в гостиницу «Россия», и, едва ступила на асфальт вокруг нее, — ударил многоцветный салют и заиграл духовой оркестр «Прощание славянки».

«Что такое? — изумилась. — Неужто меня так встречают? Может, это какая-то новая традиция?»

Но быстро уяснила — вся красота и гром, и столпотворение с мелькающими кокошниками какого-то русского ансамбля — во славу В.В. Жириновского. А вот и сам он в гороховом пиджаке, подталкивая жену, чтоб встала рядом с ним попараднее, что ли, потому что со многих сторон — объективы, объективы…

А я оказалась в десяти шагах от него и между нами — пусто. С полиэтиленовой сумкой, в которой батон, кусок колбасы, сыр и еще что-то такое, чтоб сразу сесть и съесть. Там, в гостинице, мы, «воители за народное дело», записные правдолюбцы, так сказать, намеревались встретиться у сахалинской своей подружки-соратницы…

И вот я, уже отнюдь не в резвом, легкомысленном по праву возрасте, в тех еще летах — не удержалась и ну хохотать, глядя на Владимира Вольфовича… Ну ведь тот еще актер-фантазер!

Единственный серьезный вопрос, тот самый, да: «А на какие шиши? А если ты так за народ, то как же тебе не совестно такие деньги грохотать на весь этот шик-блеск балаганного свойства?»

И еще пришло: «Неужто люди, которые голосуют за него, такие слепые, глухие, никчемные?»

Но так как многие уверены, что фигура «воителя» Жириновского — это секрет фирмы соратников-сподвижников самого Б.Н. Ельцина и, возможно, не одной, — умолкаю…

Запечатлелось — как ринулись толпы в ресторан, стало быть пожрать на халяву во славу неиссякаемого на проделки Владимира Вольфовича…

… Между тем желание «поставить к барьеру» именно этих двоих — В.А. Брынцалова и В.В. Жириновского, ворвавшихся на финишную прямую к креслу президента, не оставляло общественность. Хотелось чего-то такого-этакого… Схлестнуть, столкнуть? И глянуть на «поле после битвы»? Сама слыхала мечтательное: «Вот бы их свести! Какой бы гром вышел!»

Но как вы, многомудрый мой читатель, представляете себе появление миллиардера на экране телевизора? Он сам звонит и «просится»? Ему звонят и его приглашают? Или что?

А итог? Долгое пребывание в передаче достославного Александра Любимова на пару с В.В. Жириновским…

Теперь вспомним рассказ Александра Толмачева о том, как СМИ «зажимали» всех, кто противостоял Ельцину.

Да что А. Толмачев! Мы же читали: «Голосуй или…»

И вдруг — прорыв! Удача? Везение? Или, простите за выражение, «интерес» самого… ой, стыдно-то как даже предположить… сиятельного Александра Любимова?

Так или иначе все кончится очень как-то коряво и непотребно — судом! Александр Любимов самолично обратится в суд на защитой своей чести и достоинства…

А вот кое-что из той, теперь уже исторической передачи «Один на один», где столкнулись Владимир Алексеевич и Владимир Вольфович, а посередке, как обычно, в позе доброжелательно-респектабельного арбитра посиживал сам Александр Любимов…

Любимов : Добрый вечер, спасибо большое за аплодисменты. Добрый вечер, уважаемые зрители! Я слышал — выборы у нас будут, причем выборы президента скоро. Даже один из кандидатов, некто Шаккум, обещал найти работу после выборов и Зюганову, и Ельцину. Так что даже такие у нас возможны претенденты, ну, теоретически, конечно. В шесть часов вечера в Кремле сегодня началась встреча между Явлинским и Ельциным. Пока она не закончилась. Может быть, к концу передачи мы узнаем подробности от нашего источника. А сегодня два претендента на высочайший пост в нашей стране. Это Владимир Брынцалов и Владимир Жириновский. Как бы сказал Борис Николаевич на моем месте — «Тезки, понимаешь!» Оставайтесь с нами! У вас ствол с собой, Владимир Алексеевич?

Брынцалов : Я к достойным людям являюсь с открытой душой и оружия никогда против них не применяю.

Любимов : Ну хорошо, просто вы говорили, что всегда ходите с оружием. Здесь просто не принято, да?

Жириновский : Я без пиджака, чтобы не было подозрений.

Любимов : Я бы хотел обсудить с вами, на мой взгляд, три главные проблемы: война в Чечне, хлеб, то есть как дать людям еду, деньги, и — преступность на улицах. Давайте начнем с войны. Вы недавно сказали, что к первому июля готовы закончит войну, если вас изберут президентом в первом туре.

Жириновский : Да. Чеченцы готовы сорвать выборы, и в ближайшие дни будет два теракта. Сообщаю, чтобы готовились во Владикавказе и в Ставропольском крае. Я должен сообщить, потому что, когда совершат, все поймут, что это даже знаю я.

Брынцалов: сейчас брошу студию, пойду звонить, информировать ставропольчан. Я ведь живу там, мои родственники там. Спасибо вам, спасибо за информацию!

Любимов : Это, конечно, очень весело, но все же…

Жириновский : Закончить можно только силовым вариантом. Не в смысле грубой силы, а выдавливанием боевиков. Их около шести тысяч, их — за границу. Потому что у нас уже был такой опыт с басмачами. Это было двадцать лет приблизительно, до 1936 года. И во всем мире так. Это люди, которые никогда не сложат оружия. Это бесполезно — переговоры, они будут отдыхать, подлечиваться и снова будет идти война. Поэтому силовой вариант и использовать спецсредства. Вот как раз Владимир Алексеевич мог бы помочь побольше наркотиков, усыпляющих средств, потому что…

Брынцалов : Я думаю, что нужно применять законные меры. Мы с Владимиром Вольфовичем завтра в Думе поставим вопрос, чтобы объявить чрезвычайное положение в зоне чеченского бунта…

Любимов : Будет инфляция.

Брынцалов : Никакой инфляции не будет. Деньги — это мерило человеческого труда.

Любимов : Нет, никто не спорит, Владимир Алексеевич, просто денег нет.

Брынцалов : А откуда им взяться, если труд ничего не стоит? Объясните, зачем деньги, если руд ничего не стоит? Здесь нужно прибегнуть к…

Жириновский : Здесь нужно прибегнуть к новым источникам. У нас есть зарубежная собственность, у нас есть вклады в зарубежных банках — это приблизительно пятьсот миллиардов долларов, у нас есть должники — страны, и мы должны, так сказать, перейти к новой налоговой политике, системе внутри страны.

Любимов : Но должники у нас некредитоспособные.

Жириновский : Ливия и Ирак готовы платить — нефтью. Нам нефть нужна, мы добываем ее у себя, а можем у них взять. Ливия готова наличными платить, не только по банковским счетам. Индия готова. Индия просит оружие, мы его — под металлолом. Иран просит у нас огромные товары.

Любимов : Допустим.

Жириновский : Мы это можем продавать, и они будут платежеспособны — и Иран, и Индия. У нас неправильная внешняя торговля. Самое главное — пока мы не придем к новому инициативному устройству, внутренняя экономика развиваться не будет. Вот Владимир Алексеевич. Где его заводы? В Москве. Вот он откроет завод в Якутии и в Татарии еще? Он же боится, он не знает, что будет с этими территориями сейчас. А с другой стороны, он стал «новым русским». Он — миллиардер. Но получается — второй раз обманули наших людей. В семнадцатом коммунисты обещали фабрики и заводы рабочим, сегодня получили они — единицы. Единицы обогатились, но мы же обманули большинство граждан. Приватизация прошла — Владимир Алексеевич доволен. Он стал собственником. Но миллионы не стали собственниками. Вот мы — два претендента, я — нищий, вот часы — завод «Слава», восемьдесят тысяч рублей всего. А вот часы — восемьдесят тысяч долларов, то есть в миллион раз дороже его вещь. Почему так произошло?

Брынцалов : Ну, не восемьдесят тысяч…

Жириновский : Скажите, скажите, сколько точно? Сколько стоят часы?

Брынцалов : Давайте перейдем вообще к делу.

Жириновский : Так это ведь дело! Это дело! Поэтому мы будем искать деньги очень долго, если одна группа граждан будет бешено обогащаться, другая никогда не сможет нормально жить. Нужно остановить незаконное обогащение кучки граждан и дать возможность большинству хоть немножко лучше жить…

Брынцалов : А если вы изберете меня президентом, я гарантирую…

Жириновский : Новый Карл Маркс — через пять лет живем при коммунизме!

Брынцалов : Владимир Вольфович, я вам скажу — не новый Карл Маркс, а «новый русский». По вашему мнению — капиталист. Бывший предприниматель, очень серьезный и очень богатый. Который по копеечке сложил свой дом.

Жириновский : По копеечке с восьмидесятого года?

Брынцалов : Шестнадцать лет! А курочка по зернышку клюет и съедает…

Жириновский : Если курочке дают зернышко…

Брынцалов : Так что экономика, экономика. Пока люди не будут сотрудничать с государством, никакую преступность мы не подавим.

Жириновский : А экономика в США есть? Ест. Так вот, мы единственный показатель имеем по сравнению с США — у них уровень преступности до сих пор выше, чем у нас. При их отличной экономике…

Брынцалов : Я вас разочарую. Для многих кандидатов участие в предвыборной борьбе — праздник, а для меня — работа, тяжелая, нудная, кропотливая. Вот мы вместе с Владимиром Вольфовичем ходим к избирателям — это раз. Второе — я вам кажу секретные рейтинги. Хотите?

Любимов : Ну только не очень секретные, потому что…

Брынцалов : За Зюганова — двадцать пять процентов, у Брынцалова — восемнадцать, а у Бориса Николаевича — семь. Вот рейтинги. Люди любят успех.

Любимов : Ну, это вы в своей фирме, наверное, проводили опрос?

Брынцалов: А наша фирма обслуживает сто пятьдесят миллионов россиян.

Любимов : У каждого своя точка зрения на эту проблему.

Жириновский : Владимир Алексеевич, я купил и посмотрел: действительно, «Ферейн» написано. Эту таблетку не выдавить, ее нужно выковыривать. Зарубежные запросто выдавливаются.

Брынцалов : Крепкий орешек Брынцалов!

Любимов : Я рад, что вы приняли участие в нашей программе. Но у нас есть традиция пожимать руки друг другу. Правда, сегодня у нас все так мирно…

Жириновский : Не, мы меняемся часами, часами.

Любимов : Ну, это просто событие! Владимир Вольфович, я просто… Да, да, это серьезно!

Брынцалов : Подарок от меня… Мы можем обняться!

Любимов : Ну что ж, мы сегодня, видимо, присутствуем при создании единой силы…


Не правда ли, интереснейший документ эпохи? И позиции ясны. И предсказания говорят сами за себя…

Конечно, «задним умом» любой человек крепок — и не хочется подзуживать, мол, вон как и чего вы, милые, строптивые мальчики, нагородили… А что, мол, вышло… однако и «вышло» еще больше, чем мнилось тогда Александру Любимову. И сверхдорогие часы Владимира Алексеевича, которые прилюдно «выманил» у него «бедненький» Владимир Вольфович, тоже мелькнут не раз, не два, и не где-нибудь, а на судейском небосклоне. Ой, нелегкая это окажется работа — из болота полуизвестности тащить к лучам славы претендентов на «престол»!

Ну, а как, как вам теперь Владимир Алексеевич? Вы все еще видите его в «ползунках» Жириновского?

А не покруче ли этот казак, чем «сын юриста»? даже если он не без юмора замечает — мол, «к достойным людям являюсь с открытой душой и оружия никогда против не применяю…». Не жидковат ли будет в чем-то «страшилка» Владимир Вольфович?

Я это к чему? А к тому опять же, что в беседе триумвирата «Брынцалов — Жириновский — Любимов», мне кажется, отчетливо проступило одно общее для всех них — они отлично знают: житуха «в сферах» жестока, беспощадна, и только дурачье с интеллигентскими замашками, способно верещать о нравственности, блин… «Германия превыше всего!» — если речь идет о спасении собственной шкуры! О дивидендах, о святом праве на большую ложку черной икры!

И у меня ощущение: кто-кто, а Владимир Брынцалов давным-давно лишился всех и всяческих иллюзий относительно тех, кто «правит бал», кто изображает себя очередным благодетелем народа, его ни на какой мякине не проведешь. И тут он даст «сыну юриста» с его именными фейерверками сто очков вперед. этот «зверь» покруче будет… Голыми руками его не возьмешь. И в рукавицах — тоже. В случае чего такие отстреливаются до последнего…

А Владимир Вольфович, так предполагаю, в самый-то острый моментик возьмет и прицепит к палочке белый платочек и прокричит: «Ребятки! Не надо так! Я вам еще пригожусь!»

Или я шибко ошибаюсь?

Из писем к В.А. Брынцалову:

«Дорогой Владимир! По телевизору больно уж красиво говорили, прямо хочется поверить. Вот только основное население в нашей стране живет так: и не сыты и пока еще с голоду не помираем, только лишь существуем.

А вы за очень короткий срок стали очень богатым. А мы хоть трудимся много лет честно — средство передвижения не можем приобрести, не говоря уже о дачах.

Если это письмо попадет к вам в руки — со своего старья «фордов» пришлите моей многочисленной семье и родне одну единицу.

Вам смешно? Мне — нет, так как простых людей с этой реформой довели почти до крайности.

Наш городок маленький, о моем письме к вам многие уже знают, как бы спор есть: ответит — не ответит, даст — не даст. Пришлите машинку — голос свой отдам за вас (и вся моя родня)…»

«БРЫНЦАЛОВА — НА НАРЫ?!»

Ну ты там как? — спросила бессонная подруга в первом часу ночи. — Тебя еще не убили?

— Кто?

— Ну как кто? Эти самые Брынцаловы.

— А почему они должны меня убить?

— Ну потому что они психи. Что он, что она.

— Откуда это тебе известно?

— Говорят…

— Ну мало ли что и про кого говорят… Ты лучше вот что, займи мне 500 000 долларов…

— Запросто, — отвечает, — лет так через тыщу… А может, чуток раньше. Сама сосчитай — в месяц у меня как у кандидата меднаук выходит около трехсот плюс пенсия триста тридцать. Ты уж как хочешь, а пенсию я себе оставлю, пожить еще хочу, посмотреть, как отворяются двери в светлое райское будущее… Значит, триста на тыщу… Хотя, — перешла на вполне серьезный тон специалиста по иммунодефициту, — зря не придаешь значения этой угрозе. Вообрази, как ей, этой Наталье, скучно, в сущности, в этом комфортабельном блиндаже… Со скуки чего не затеешь! И процесс о 500 000 долларах тут бы очень подошел…

— Поживем — увидим, — отвечаю.

— А если стрельнут? Бабы ведь непредсказуемы. Вон одна заступилась за каких-то пять миллионов, начальница отделения связи, вступила в схватку с грабителем… И что? В газетке похвала: «Убийца смелой женщины арестован…» Он ее прихлопнул и — все. За смешные деньги! Чего полезла на рожон? Сходи на рынок, купи хоть одну «лимонку»… Говорят, дешевле лимона. В случае чего кинешь и спасешься…

— Ладно, — отвечаю. — Схожу.

— Шути, шути… дошутишься. Или ты уже привыкла выслушивать, какие они, эти самые Брынцаловы?

И впрямь — привыкла. То в газете о них, то кто-то позвонит и сообщит, как обычно, весьма «интригующие» подробности житья-бытья миллиардеров…

— Говорят, он ее в окно выбрасывал, в снег… А перед этим бил, бил…

— Говорят, она ему сказала, что все равно его убьет…

— Говорят, что он и на сторону ходит…

— Говорят, она тут с одним, который ее охраняет…

— Говорят…

А о ком не «говорят», не сплетничают? Да обо всех нас кто-то что-то говорит и сочиняйки сочиняет! Без этого пресно как-то, скучно существовать! Без этого жизни нет и никогда не было!

Меня только смущает количество женской ненависти, которая сгустилась вокруг Натальи Геннадиевны, ненависти и пренебрежения… В обмен на все публикации, где она о себе рассказала и демонстрировала свои роскошества. И средства массовой информации, как всегда, чутко, отлавливают момент и используют его. И раз В.А. Брынцалов вместе со своей супругой заработали едкие частушки вместо гимна и оды, — то теперь эта «золотая» жила разрабатывается. Иногда кажется, что им уже шагу не ступить, как подхихикивающие «летописцы» тут как тут…

К примеру, в журнале «Коммерсант» так «выпукло-вогнуто» подана история с картинами, которые купил Владимир Алексеевич. Крупно: «Сокровища Брынцалова…» Совсем крупно: «Переводные картинки» (это заглавие). Ниже интрига закручивается уже винтом: «В череде скандалов последних недель наметился один неожиданный — почти комический, немного финансовый и при этом вполне культурный. С историей. То ли это прошедшей войны (1941 — 1945 гг.), то ли предвыборных баталий (весна-лето 1996 г .)».

А вот и сам текст:

«У этой истории были все необходимые составляющие для настоящего полноценного скандала: участие Эрмитажа и Дрезденской картинной галереи, незаконное приобретение трофейных картин, широкая известность их владельца — российского предпринимателя, депутата Госдумы и бывшего кандидата в президенты — и даже претендующая на сенсационность публикация на эту тему в солидной газете — „Московских новостях“.

И это был бы совсем хороший скандал, если бы не личность этого владельца-предпринимателя.

Речь идет о Владимире Брынцалове.

Его фамилия была упомянута в момент, который к этому никак не располагал, — на пресс-конференции перед открытием выставки «Шедевры европейского рисунка из частных собраний Германии». Директор Государственного Эрмитажа Михаил Пиотровский рассказал, что получил из Дрездена такой вопрос: правда ли, что Эрмитаж продал российскому предпринимателю Владимиру Брынцалову картины, которые, по некоторым сведениям, ранее принадлежали Дрезденской галерее?

Запрос пришел в Эрмитаж еще в мае. Дело в том, что 5 мая не только руководство Дрезденской галереи, но и простые немецкие бюргеры могли наблюдать по каналу RTL программу Spiegel TV Magazin. И был в ней сюжет «Wahlen in Moskau» («Выборы в Москве»). Вот его краткий пересказ.

В России грядут президентские выборы. Один из претендентов на этот пост — богатый русский предприниматель Herr Brynzalov. А вот свидетельства его богатства: большой кирпичный дом, где он живет, подземный гараж, где стоит его черный «мерседес», гардероб, где висят его красные пиджаки от Версаче, санузел с полозоченным кафелем.

Все это немецким журналистам демонстрирует Herr Brynzalov. Показывает он и свои картины: два пейзажа и обнаженная женщина. По его словам, они приобретены им в Эрмитаже за 150 тысяч долларов. А до того принадлежали Дрезденской галерее…

Тут-то Дрезденская галерея и забеспокоилась.

— Мы картин не продавали, — решительно заявил Пиотровский на пресс-конференции, а потом в интервью «Ъ». — Я Дрезденской галерее так и ответил. У нас вообще ничего из Дрездена не было. Все вывезенное оттуда было в Москве. Но я вполне допускаю, что брынцаловские картины могли быть, например, вывезены из Германии частным путем. Мало ли чего генералы после войны везли…

В целом же Пиотровский на Брынцалова обижен. Директор Эрмитажа несколько раз предлагал предпринимателю объясниться, но Брынцалов хранит молчание.

В Министерстве культуры России также считают, что слова Брынцалова не могут соответствовать действительности.

— Заявление Брынцалова о том, что он купил свои картины в Эрмитаже, — это ложь, — отчеканил «Ъ» замминистра культуры Михаил Швыдкой, курирующий вопросы реституции. — В последние 50 лет вещи из Эрмитажа на сторону не уходили. Может быть, он купил вещи, которые находились в частных руках. Может быть, на картинах стоит штамп «Императорский Эрмитаж» — я не знаю. Но я гарантирую: трофейные вещи из Эрмитажа и других государственных музеев не передавались. И краж их тоже не было, что важно.

Таким образом, вариантов два. Либо обманывает Брынцалов — и про Эрмитаж, и про Дрезденскую галерею, и про 150 тысяч долларов. И это малоинтересно. Либо обманули Брынцалова — и тогда это любопытно.


Коллекционер грубит

Хотелось поговорить с Брынцаловым. Но теперь это не так-то просто. Предвыборная кампания закончена, на дворе осень. Почетный председатель АО «Ферейн» и депутат Госдумы ведет замкнутый образ жизни. С журналистами, как и с директором Эрмитажа, предпочитает не общаться.

— Нет, Владимир Алексеевич к телефону не подходит. Он вообще у нас бывает наездами, — сказала бывшая пресс-служба, а ныне тривиальный отдел рекламы АО «Ферейн». — Вы пришлите письмо с вопросами, он, может, и ответит. Только не факс. Владимир Алексеевич считает, что это неуважительно…

Буквально то же самое сказали и в приемной депутата Брынцалова.

Письмо так письмо. Мы задали бизнесмену и депутату целый ряд вопросов. Какие именно у него картины? Как он их приобрел? Знал ли, покупая, что они из Дрездена? Почему на него обижен Пиотровский? И еще несколько других.

Его ответы (переданные через отдел рекламы) были лаконичны, недружелюбны и состояли всего из четырех пунктов. Вот они.

1. Прежде чем публиковать что-нибудь, надо удостовериться.

2. Все, что написано, фальшивка.

3. Пиотровского никогда не видел.

4. При встрече набью морду.


Цены кусаются

… Мы показали «Wahlen in Moskau» искусствоведу, специализирующемуся на атрибуции картин западноевропейских художников. Вот его заключение:

«Судя по тому, что можно разглядеть по телезаписи, эти картины не могут относиться к знаменитому собранию старой живописи Дрезденской галереи, поскольку время их написания не может быть ранее начала XIX века. Это в лучшем случае: они могут быть и новоделом, но по телевизору точнее не определить…

… Названная в передаче цена — 150 тысяч долларов — явно завышена. Цена на римский пейзаж не может быть более 50 тысяч долларов; но скорее всего это 8-10 тысяч долларов (трудно более точно атрибутировать картину). Второй пейзаж стоит 5-8 тысяч, обнаженная — вряд ли дороже 5 тысяч».

Аналогичного мнения придерживаются и немецкие искусствоведы. Вскоре после того, как наш эксперт просмотрел запись, в «Ъ» пришел факс из Германии (мы запрашивали Государственное собрание музеев Дрездена, подтвердилась ли информация о том, что брынцаловские полотна некогда принадлежали Дрезденской галерее).

«Эксперты Дрезденской галереи ни одну из картин, показанных телевидением в доме г-на Брынцалова, не смогли идентифицировать как пропавшую из Дрезденской галереи», — написал нам доктор Вернер Шмидт, генеральный директор Государственного собрания музеев Дрездена.

А теперь вернемся к вопросу о том, кому собирается набить морду Владимир Брынцалов.

Судя по всему, тому, кто продал ему эти злополучные картины, убедив при этом, что они из Эрмитажа, а «вообще-то из Дрезденской галереи», то есть тому, кто нагрел Владимира Брынцалова, предпринимателя, депутата Государственной Думы, экс-кандидата в президенты, минимум на 90 тысяч долларов».


К чему, собственно, столь длинный, подробный рассказ о «сокровищах» В.А. Брынцалова? Ну ясно же — чтоб лишний раз убедить любопытствующую публику в том, что богач-то необразован, глуповат, доверчив донельзя, и что его, стало быть, не стоит принимать всерьез…

Или кому-то показалось, будто статья эта творилась во славу скоропалительного во многих отношениях миллиардера?.. Вообще, как известно, маленькие, незнатные люди «из подполья» ужасно любят ругать и поносить известных, находить на очередном «солнце» пятна и подпалины — так ведь себя начинаешь ощущать куда значительнее, куда чище и даже слаще… Потому-то из поколения в поколение передаются сведения под аккомпанемент хихиканья: «Пушкин-то со сколькими бабами спал! А еще про чистую любовь пишет! Постыдился бы!» Или: «Лев Толстой — хорош гусь! Все будто о душе, а сколько детей заставил свою Софью в животе оттаскать! Ужас!»

А как без подобного сладостного воркования в ухо обывателю существовали бы газеты? Гляньте, оказывается, даже англичане преуспели в поисках «компромата» на своих кумиров! И трогательнейшую историю любви бывшего короля Эдуарда и американки Уоллис Симпсон растоптали, подожгли, развеяли в дым… Его возлюбленная, оказалось, — совсем не полноценная женщина…

Ах-ти! Ох-ти! А великолепный археолог Генрих Шлиман, которому удалось сыскать легендарные сокровища царя Приама, — вовсе прохиндей. По одной из газетных версий-«уток», все «сокровища» он собрал где-то в Турции на базарах, а част из них подделали его знакомые парижские ювелиры…

Так или иначе Владимир Алексеевич Брынцалов сегодня в большей чести у тех, кто вывязывает узоры в рубрике «се ля ви» и подобных ей. Они все, что связано с ним дают корм делателям хоть мизерных, но сенсаций.

Кстати, этим старателям можно посочувствовать — нынче читателя очень и очень трудно удивить! Все вроде было, все случилось, все доставлено, все в ходу… та же история с ценностями Эрмитажа… Его директор Михаил Пиотровский, утверждая, что Брынцалов навредить Эрмитажу не мог, тут же раскрывает «тайны», от которых мурашки по коже:

« — Насколько оправданны слухи о том, что Эрмитаж, попавший в бедственное положение, распродает свои коллекции?

— Я не раз вышвыривал из кабинета тех, кто говорил об этом. Разговора об этом не может быть. Даже если будут утверждать, что произведения искусства нужно продать ради голодающих детей или что-нибудь в этом роде…

Наше правительство уже совершило преступление в 20-х годах, распродавая коллекции Эрмитажа и других русских музеев. Ущерб не поддается исчислению. Экономика, армия — это все барахло, это преходящее, а культура остается навечно.

— О чем конкретно просили люди, которые к вам обращались?

— В основном, это западные коллекционеры, которые ждут все время, когда Россия начнет «распродавать». Говорят: «Вы продайте, а мы вам сделаем копии. Русскому народу достаточно и копий». В частности, речь шла о некоторых образцах оружия…

— Вы подписали знаменитое письмо Черномырдину — крик души деятелей культуры Санкт-Петербурга. В Эрмитаже тогда не было денег даже на охрану, на поддержание микроклимата в залах. С отключением электроэнергии под угрозой оказалась вся коллекция. Что-то изменилось?

— Ситуация несколько лучше, чем в сентябре. Но все равно: мы получили только 20 процентов нашего бюджета, так что веселиться не приходится…

— А как у вас обстоят дела с охраной?

— Лучше, чем у кого-либо в стране. Почти так же, как в музее Метрополитен. Но эта проблема постоянная, потому что бандитов слишком много. И пока у нас улица бандитская, безопасности быть не может…

— Бандиты вам доставляют проблемы?

— Больших проблем нет, но существуют небольшие. Ну разве не бандит тот, кто отвинчивает в музее ручки?»


А еще, мне кажется, многим «слуходобытчикам» как-то лестно употребить свое имя рядом с именем пусть и «иссмешна-смешного», но все-таки миллиардера. Предполагаю, что вовсе не случайно творец «кукольных» во всех отношениях баек про наши «верхи» В. Шендерович так вот всласть живописует в «Труде» свое «соприкосновение с чудом»:

«В январе мне позвонили домой, и приятный мужской голос сообщил, что он представляет интересы Икс Игрек Зет, который хочет быть президентом России.

— Чем я могу помочь? — спросил я, вытирая тарелку и стряхивая со стола таракана.

— Он собирается стать президентом в 2000 году, а сейчас ему надо немного раскрутиться. И он хочет, чтобы в вашей программе была его кукла.

Я повторил все то, что говорил другим посланникам:

— Это невозможно, его никто не знает в лицо, его появление будет абсурдным.

Он спрашивает:

— Разрешите мне привести свои доводы?

— Да.

— Один миллион долларов. Вам.

Я стою на кухне, весь в тараканах, в голове у меня, как у Кисы Воробьянинова, бриллиантовый дым… Я казал:

— Надеюсь, вы не подозреваете меня в бескорыстии?

И объяснил, почему это невозможно. А через пару месяцев взвыл от тоски. Дело в том, что фамилия человека, от которого мне звонили, была Брынцалов. Его лицо уже было на всех заборах: впрочем, он оказался фигурой временной.

— Ничего, куколка бы полежала…

— Да, до 2000 года. А если без шуток, то такое отношение общества к программе отрадно — значит, вы все-таки приняли новые, цивилизованные правила игры».


Ну не очень-то я верю в полную искренность господина «кукольника»… Дрянное женское супротивство во мне куролесит и подсказывает, что все-таки не в «цивилизованных правилах» мед для него, а в том, что «Сам господин Миллиардер изволил-с…» Или я что-то не так поняла?

И еще нечаянный вопрос: «А как можно определить по телефону, действительно ли звонят от Брынцалова или кто-то в игрушки играет?»

Вон у меня на диктофоне все разговоры, что были лицом к лицу, а то иначе бы…

Иначе опять у Ирины Петровской из «Известий» черт-те что и сбоку бантик, а точнее — еще одна «разборка»… теперь уже в связи с широко известным Александром Глебовичем Невзоровым. И… очередным «неосторожным» словом Александра Толмачева по отношению к нему. И опять без диктофона-магнитофона, что как-то меня уж очень, очень поражает…

Тем не менее Ирина Петровская пишет и печатает среди прочего и следующее:

«Я не пойму, что вас так удивляет, — сказал пресс-секретарь Брынцалова. — С нас берут все и за все…»

«А Невзорову за показ брынцаловских дач и голой задницы вы тоже заплатили?» — поинтересовалась я. «Нет, Невзоров — просто сволочь. Когда он звонил с просьбой о съемке, он напирал на то, что снимет и покажет не только личные дачи, но и коттеджи, которые Брынцалов построил для местных крестьян, чтобы переселить их из лачуг. А потом, в передаче, показал только дачи Брынцалова. Но денег Невзоров не просил».

Итог? Исковое заявление все в тот же суд на Тверском бульваре… И очередное «объяснение» журналистки в прессе, где, в частности, говорится и о том, что пресс-секретарь В.А. Брынцалова Александр Толмачев заявил, что Невзорова бесполезно покупать, что «если он поставил цель что-то снять даже в самом неприличном и неприкрытом виде, то он этого добьется… Отрицательной оценки Невзорова я в свои слова не вкладывал и был удивлен, что журналист использовал оскорбительное слово „сволочь“…

Далее Невзоров в своем исковом заявлении утверждает: «И. Петровская своей статьей посеяла сомнения среди людей в моей порядочности как человека и журналиста. Между тем я всегда проверяю информацию, прежде чем давать ее в эфир. И если герой моей передачи не желает, чтобы в ней были показаны те или иные сюжеты, касающиеся его, то он сообщает мне до эфира об этом. Насилие над его волей исключается… Во-вторых, Ирина Петровская оскорбила меня, употребив в отношении меня ругательство, за которое в прежние времена просто вызывали на дуэль. И что самое чудовищное — она приписала употребление этого слова пресс-секретарю Брынцалова В.А.»

Александр Глебович действительно известен исключительной порядочностью и деликатностью в отношении к героям своих передач, что неоднократно зафиксировано в заключениях Судебной палаты по информационным спорам: так, например, оказавшись в женской колонии, он, по всей видимости, с полного согласия своих героинь, и в том числе бывшего следователя Натальи Воронцовой, представил ее и всех остальных поклонницами не вполне традиционной, лесбийской любви (сюжет «Ковырялки»). Известно и полное неприятие г-ном Невзоровым бранной лексики.

И я как автор злополучной заметки готова повиниться перед Александром Глебовичем. Слова «сволочь» пресс-секретарь Брынцалова действительно не употреблял. И мне при написании заметки пришлось поднапрячься, чтобы подобрать более элегантный синоним к лову, которым мой собеседник на самом деле охарактеризовал А. Невзорова и которое для специалистов по насекомым означает всего лишь личинку, извините, вши».


Одним словом, интересно живут наши «звезды»… Я лично растерялась: признать меньшее зло в слове «личинка вши», то есть «гнида», чем в слове «сволочь», или же наоборот? Тут ведь с точки зрения лингвистики-казуистики возможна масса оттенков..

И в самом-то деле, что более обидно — «гнида» или «сволочь», если бы вас кто-то, пусть походя, но обозначил бы подобным образом? Пожалуй, «гнида» чуть-чуть помягче, поэлегантнее… все-таки, что-то теплокровное…

Но вообще-то, если разобраться, многовато в истории с четой Брынцаловых этого самого Александра Глебыча Невзорова…

И тут много таинственного, очень таинственного, во всяком случае какого-то странного, какие-то все «ежики в тумане» и «филины во мгле»… И никакие журналисты не в силах разгадать эту, может, наиважнейшую загадку всей предвыборной кампании. Я ее сейчас рискну выразить эдак, знаете, с чисто женской позиции: «А любил ли Александр Глебыч Владимира Алексеевича в тот момент, когда снимал его с голым задом и на лошади и позволил ему распространяться как бы о слегка как бы невменяемых „яйцах“?

« — Владимир Алексеевич, давайте перейдем от производственной темы к публичной политике. Суда по тому, как вы держитесь перед телекамерами, вас можно назвать — человек-экспромт. Вы никогда не жалеете о своих поступках? — спрашивает корреспондент Виктор Барулин.

— А чего мне жалеть? Я независимый человек, всегда говорю то, что думаю. Лучше полезть в карман за словом, чем за деньгами.

— Вы как-то сказали, что политик — это актер. На политической сцене вы решили сыграть скандальную роль…

— Что скандального?

— Например, ряд передач Невзорова на ОРТ.

— Так это же Невзоров показывал, а не я. Он мог подать меня с любой стороны — и с хорошей, и с плохой. Выбрал второе для эпатажа. Он мастер в этом деле — вспомни хотя бы, как он нанес себе огнестрельное ранение, лишь бы привлечь внимание публики. Говорит, что национал-патриот. Да если бы он действительно был национал-патриотом, то показывал бы не мой дом, а мое производство, которое выпускает нужную народу продукцию несмотря ни на что, показал бы детские дома, пенсионеров, которым мы помогаем материально. И в печали, и в радости люди видят результаты моего труда. Как только насморк, грипп, туберкулез, раковое заболевание — сразу бегут в аптеку за лекарствами «Ферейн», а если случилось приятное событие — так наливай стаканчик водочки нашей марки. «Смеется.)

— Как вы считаете, почему Невзоров решил остановиться на эпатаже?

— Кому-то было выгодно представить меня скоморохом. Победа в президентской гонке требовала очень больших денег, которых у меня не было. Разве я, нормальный человек, знающий, как делать рекламу товара, — а в этой ситуации каждый кандидат был своего рода товаром, допустил бы формирование подобного образа?

— Но ведь вы тогда не уставали повторять о своей финансовой состоятельности.

— Все счета были арестованы, налоговая полиция не вылезала отсюда, все проверяла. Я лишний раз убедился в силе власти, включая момент подсчета голосов. Если в Карачаево-Черкесии, на моей родине, где меня прекрасно знают, за меня проголосовало всего 340 человек, то нужно уметь считать, чтобы добиться таких данных. Все Лебедю приписали, нашему дорогому.

— И каково вам после президентской гонки?

— Я очень устал. Устал ездить по регионам, пожимать руки, всем улыбаться, платить, ставить себя под угрозу».


Выходит, Владимир Алексеевич немножко, знаете ли, этакий мальчик-нескладеха, которому можно сказать: «Покажи тетенькам-дяденькам попочку» — и он тут же скинет штанишки? Или как? То есть все упирается в искусителя с зелеными глазами?

А признаться, такого «каприза» я от Великого Брынцалова не ожидала… Или он, Владимир Алексеевич, вдруг да намекнул тем самым, что слишком некритично доверился Александру Глебычу? А у Глебыча есть какие-то силы, которым очень не хотелось бы демонстрации ума и сообразительности «скандального» миллиардера?

Ай, как бы мне хотелось послушать какой-нибудь разговор этих двух людей! Чтоб никаких тебе гарцующих лошадей «с чужого плеча», ни дамских крупов, возникающих ни с того ни с сего!

И, знаете ли, ест, есть, случается волшебство! Не успела пожелать — звонок и не с обычным, порядком приевшимся «говорят, твой герой Брынцалов…». А с удивительным, исключительно своевременным предложением:

— Хочешь послушать, о чем говорили Брынцалов с Невзоровым, сидя на диване в вестибюле Государственной Думы?

— Один на один?! — не поверила я.

— Был и корреспондент. Но самое-то существенное — как они говорили. И учти — эта пленка так и осталась в останкинском архиве, в эфир не пошла… Может быть, тебе ее хватит для того, чтобы окончательно понять, что такое Брынцалов и что такое Невзоров и что дамский круп должен был возникнуть во весь экран телевизора… А если и не круп, то какое-нибудь иное, но достаточно шокирующее местечко. Или я не прав? Сядь-ка поблизости от героев и слушай, и делай выводы…

Села. И вас, читатели, прошу пристроиться тут же и внимать.

Почему нет? Готовилось для всех, для тех же миллионов, как заверил меня…

Корреспондент : Вы завзятые друзья, вы об Александре Глебыче всегда хорошо отзывались, а Александр Глебыч вас в своем творчестве немножко с неприятной стороны представляет.

Брынцалов : Не надо далеко ходить. Мы сейчас попытаем Александра Глебыча. Александр Глебыч, вы уже достаточно, месяца полтора, изучаете мою семью, меня лично, мое дело…

Невзоров : Ваше дело я запрашивал, мне пока не дали.

Б.: В душу заглянули, значит… Несколько раз.

Н.: Это меня меньше всего интересует.

Б.: Ну хорошо. А вот какое у вас сложилось обо мне впечатление — шут ли я гороховый, бизнесмен или начинающий политик? Как?

Н.: Ни то, ни другое, ни третье. Не шут гороховый, потому что не шут по природе, потому что очень… На самом деле под всем этим весельем, под всем этим клокотанием — очень жесткий мужик и очень хитрый. Очень хитрый, да.

Б.: Посмотрите в мои глаза. Разве могут быть мои глаза хитрые?

Н.: Бесхитростные люди не зарабатывают состояния в России. Очень хитрый и очень умный… Стоп, подожди. Человек, который понял — для того, чтобы блиц-ударом создать себе славу, необходимо стать информационным товаром, причем настолько привлекательным, чтобы мимо него не мог пройти бы ни один журналист. Это умение продать себя.

Б.: И чтоб женщины не проходили мимо.

Н.: Умение продать себя для политика важнейшее. Брынцалов доказал — я имею в виду не продаться, а продать себя, чтоб стать желанным, известным, знаменитым, славным. Колоссальный потенциал, конечно, у этого мерзавца. Потенциалище. Потому что это нормальный богатырь. Я не очень понимаю, так сказать, всей этой истории с президентством, я просто думал, что это вот такой вот марш по России Брынцалова для того, чтобы его знали. И действительно, его сейчас знает каждая собака. Что касается жестокости, с которой я делал его, что называется, репортаж, — ну. Во-первых, я делаю это в отношении всех, в отношении всех. И я действительно ему помогаю, искренне совершенно, потому что я прекрасно понимал, что для того, чтобы создать такую вот блиц-славу в одночасье, человека, которого никто никогда не знал — надо действовать самыми грубыми и самыми сильными методами. Я могу сказать, что я, абсолютно искренне хорошо относясь к Володе и отдавая ему должное и понимая про него все — про то, какой ты хитрец, какая ты умница, сколько в нем такой глубокой, суровой подколодности, как он меня терпеть не может… Он меня не может терпеть, и вот он попал, попал к хорошему хирургу. Оттого, что хирург хороший, он что, не делает больно? Это же не… Он терпит, и это тоже мужество. Он терпит, и он прекрасно отдает себе отчет, у него хватает мозгов понимать, что это делается в общем в помощь ему, в какой бы резкой форме эта помощь ни оказывалась. Можно было бы, конечно, какой-нибудь сусальный фильмец — вот Брынцалов, вот производство, вот фермеров переселил, вот старушке дал сто тысяч — фигня! Никто бы не обратил внимания.

Б.: А вот скажи — все говорят, что я бескультурный человек, вообще ничего не понимаю ни в многонациональной культуре русского народа, ни других стран. Почему-то сложилось такое мнение, что я грубиян такой, случайный человек.

Н.: Ну, Владимир Алексеевич, вообще при мне вы «Неоконченную симфонию» не играли на роялях. Я, правда, тоже не умею. Про меня говорят то же самое. Но вы не можете быть бескультурным человеком по той простой причине, что вы — плоть от плоти народа. А народ русский культурен весь, от начала до конца. У нас любой водопроводчик в десять раз духовнее любого американского писателя. По сути своей просто, потому что это народ с колоссальным духовно-культурным потенциалом. Тут не надо быть искусствоведом, не надо быть пианистом, чтобы быть культурным человеком. Русский — это значит уже культурный. Поэтому разговор пустой.

Б.: Спасибо за русских!

Н.: Пожалуйста. Как бы это и…

Б.: Поэтому… Да. Я вообще все равно благодарен вам, Александр Глебыч, за то, что под маской того, что иногда приходится надевать политику, вы увидели зерно моих смелых начинаний… в том, что я русский. А русский — этим сказано все. «Я русский бы выучил, — как говорили, — только за то, что им разговаривал Ленин».

Н.: Ну Брынцалов! Гений!

Б.: Он тоже был гений, но злой.

Н.: Нет, я еще хочу сказать, что, конечно, он — вот сейчас все шуточки, хиханьки, хаханьки там, круп Наташи, голая жопа, баня, дворцы, миллиарды, шубы, пятитысячные ботинки — потенциал колоссального политика, вот как ни странно. Если он сумеет себя повоспитывать немножечко, ему сейчас нужно просто где-то на полгода заточить себя здесь, в Государственной Думе, и научить себя принимать законы. Потому что вот есть человечище, матерый, здоровый, шумный, мощный — теперь надо это человечище, вот этот потенциал, превратить в настоящего, высококлассного политика-профессионала. Вот что нужно сделать.

Б.: Саша, я — человек — знаете где родился? В Карачаево-Черкесии, в горном районе. Я — орел. А орлы в неволе не размножаются. Поэтому…

Н.: Я вас не призываю размножаться прямо в Государственной Думе, это было бы, наверное, неправильно. К тому же, я боюсь, все равно было бы не понято товарищами по заседанию, и размножаться в государственной Думе в общем не с кем. А заниматься серьезной работой здесь надо, чтобы крепнуть.

К.: То есть вы считаете, что потенциал Брынцалова как политика сейчас трудно оценить?

Н.: Он примерно… вот был Жириновский в молодости с колоссальным потенциалом, — растратил полностью, расфукал, продал, променял. Я просто помню его, я его качал в политической колыбели, Владимира Вольфовича. У Алексеевича потенциал вот на взлете, в начале, в пятнадцать раз выше.

Б.: В знак своего могущества я вырастаю.

К.: Саша, вопрос лично от меня. Короче говоря, отечественный бизнесмен, приватизированные средства производства, предприятия обогатились. И вдруг столкнулись с ситуацией, когда государство не дает им производить на этих мощностях товары, у народа нет денег, чтобы эти товары купить, и, естественно, бизнесмен, который вложил деньги в эти предприятия, волей-неволей вынужден лезть в политику, чтобы только пробить… Так вот, по твоему мнению, Брынцалов — это общая тенденция или просто самый умный из бизнесменов, который сообразил, что надо действовать?

Н.: Нет, он не самый умный из бизнесменов. Я думаю, что просто он человек пассионарный, по теории Гумилева. У него есть колоссальный личностный потенциал, который в той или иной форме все равно бы реализовался, вне зависимости от того, кем бы он был — спецназовцем, генералом, майором, водопроводчиком, миллиардером, бизнесменом. Дело здесь не в карьере бизнеса, совсем не в этом. И он в политику идет не ради бизнеса. Он идет оттого, что его распирает вот эта силища, тупо порой направленная, не туда, нелепо, но — силища. Я говорю, что ему, конечно… Его нужно его обтесывать, обтесывать, обтесывать и обтесывать. Но он будет очень классным политиком. У него ест талант к этому делу.

К.: Скажем так — у брынцаловской партии русских социалистов большое будущее.

Н.: Вот в этом я не уверен. В этом я просто категорически не уверен, что у этой партии будет вообще какое-то будущее, поэтому о «большом» говорить рано. Есть личность, есть фигура, есть персонаж, а что касается партии, то это в общем с моей точки зрения, просто штат помощников.

К.: А чем же он тогда пугает нашу так называемую российскую интеллигенцию? Вот всех этих высокообразованных мужей, которые делают брезгливую мину при фамилии Брынцалов, говорят — фу, китч, хотя, например, Яров, Агудалов, Паратов, Кнуров, Брынцалов — купеческая такая фамилия…

Н.: Ну я не могу отвечать за всю российскую интеллигенцию. Она у меня уважения не вызывает. Я просто до сих пор помню, как они в девятьсот десятом году, или там в каком, пли за поражение нашего флота при Цусиме, — все это я помню. Поэтому, как бы сказать, слова российской интеллигенции на меня не действуют заклинательно, я не считаю, что это комплимент определенной категории людей. Это идеологическая секта, у которой есть свои кумиры — Сахаров, предположим, Солженицын, еще несколько персонажей, которые для меня, мягко говоря, омерзительны. Поэтому я как бы к интеллигенции не отношусь и не могу от ее имени говорить.

К.: Брынцалов имеет огромный заряд такой своего потенциала. Он распространяется на маргинальные какие-то слои населения. А вот, допустим, при встрече со студентами такого вуза, как МФТИ, — грамотные, техничные ребята, начитанные, они глядят на него с опаской, даже чуть ли не как на клоуна. У меня есть синхрон, когда они назвали его впрямую клоуном. То есть чем выше образовательный ценз какого-то слоя населения, тем они более опасливо смотрят на Брынцалова. Вот этот феномен как объяснить?

Н.: Феномен совершенно естественный, потому что Володя — это такая… Все равно, где бы он сейчас ни жил, чем бы ни занимался, в каких бы «мерседесах» ни ездил, — он персонифицированная глубинка, персонифицированный Народ. Потому что, так сказать, какой-нибудь страны… Ты посмотри, сейчас выборы президента. Какой-нибудь стране хватило бы таких характеров, как те, что у нас сейчас представлены в одиннадцати кандидатах на пост президента, хватило бы на всю историю, просто на всю историю. Вот учебник истории листаешь — в какой-нибудь Голландии, Бельгии, Австрии «характер» на пятьсот лет. У нас они выбрасываются в течение одного года. И Брынцалов, конечно, даже из этих ярчайших характеров, наверное, один из самых ярких. А ярких людей всегда боятся, и опять-таки вот эти образованные люди — это опять-таки та же самая интеллигенция. Ну вот я — человек тоже образованный, но меня не пугает Брынцалов.

К.: Ну, меня он тоже не пугает, хотя у меня вызывают опаску вот эти вот, как принято сейчас говорить на сленге, — понты: ботинки, этот ремень за десять тысяч долларов…

Н.: Пройдет, пройдет, вырастет.

К.: То есть это детское?

Н.: Мальчик вырастет.

К.: Саша, еще раз: «Мальчик вырастет» в камеру, и мы на этом закончим.

Н.: Мальчик вырастет.

К.: Саша, спасибо большое. Извини, что оторвали.


Не знаю, по какой причине этот мужской разговор не прошел в эфир. Зато сколько раз в прессе уже звучало упоительно-беспощадное: «Брынцалова на нары!» Именно Брынцалова! Уже после того, как он на выборах в пух и прах проиграл, провалился!

В чем же дело? Или его фигура все еще кому-то из властелинов момента колет глаза? И представляется опасной? Может, и впрямь, как уверяет ядовитый, как белена, Александр Невзоров, — «мальчик вырастет»?

— Александр, — спрашиваю Толмачева, — а ты не собираешься когда-нибудь поведать обществу все, что тебе известно о Брынцалове?

— Нет, — сказал он сразу. — Не мой репертуар. Мне многое открылось в нашей жизни, когда я очутился на перекрестке «Дума — телевидение — пресса — миллиардер»… Я расстанусь с Брынцаловым, не тая обиды.

— Послушай, — говорю, — а не смешно ли вообще было вам с Брынцаловым начинать эту предвыборную гонку, тратить столько сил, средств? Разве можно было даже предположить, что народ оценит его крокодильи ботинки, голый зад и прочее и завопит в восторге: «Даешь миллиардера в президенты!»

Александр, находясь на полпути к очередному судебному заседанию, где, судя по всему, будут опять взвешивать «граммы» обиды, заключенные в понятиях «гнида» и «сволочь», ибо иск Александра Невзорова требует того, ответил мне, как ребенку:

— А разве можно было когда-нибудь предположить, что внук первого секретаря обкома КПСС, члена ЦК КПСС будет родителями отправлен на учебу в Англию? А разве можно было предположить, что… Да ведь если перечислять — конца-краю этому не будет! А значит, никто пока не может сказать достоверно — кого народ предпочтет «на престоле» в двухтысячном году. А вдруг да Брынцалова?! Вдруг вот именно этот рекламный ролик пробьется к сердцам российского народа?

И Александр положил передо мной два листка, так называемую заявку некоего автора-творца на производство рекламного ролика под названием «Русская идея». Это произведение должно быть в самом соблазнительном для русского сознания виде подать Владимира Алексеевича. Я стала читать и хохотать. Ну а как иначе! Тем более за всю эту галиматью следовало заплатить 100 миллионов рублей, ежели она пойдет в дело.

Хотите знать, что стоит таких бешеных денег и как автор представляет себе завлекательные красоты стиля «а ля рюс»? хотите подивиться наивной наглости безграмотного лицедея, которому неведомо даже то, что не может русская народная культура опираться на свои «природные былины»? Неведомо, потому что не учил он русского языка?

Теперь вообразите себе:

«1. На фоне красивой русской церкви, на лоне природы сидит в русском народном костюме бабушка-сказительница вместе с двумя детишками.

Сказительница: Расскажу я вам, детки, народную былину, про богатыря русского, который спасет Святую Русь.

А родился наш богатырь на Ставрополье, в славном городе Черкесске. Отца его звали Алексей Евдокимович, а матушку — Елена Григорьевна. Часто старики горевали, что под старость прокормить их будет некому. Наконец дарован им был сын, нарекли его Владимиром.

2. На травке среди березок сидит В.А. Брынцалов.

— Детство мое было тяжелое, голодное. Но я бы все променял на молодость, на ту мою жизнь.

3. Сказительница:

— Но видят старички большое горе — сыну нужно начинать ходить, а он сидит как столб. Ноги у него как плети: руками действует, а ногами никак не шевелит, как и знаменитый Илья Муромец когда-то.

4. Брынцалов (рядом с конем):

— Окончил Черкасский политехнический институт, работал преподавателем техникума, начальником строительного управления, начальником подсобного хозяйства «Пчеловод»… Но система хозяйствования не позволяла развернуться, не хватало свободы, чтобы зашагать мне как следует…

5. Сказительница:

— И жил Владимир, как Илья Муромец в свое время — долгое время был все таким же столбом, никак не мог ногой шевельнуть. Прожил он в таком виде сорок лет и три года, пока не представилась ему возможность силу свою огромную, богатырскую применить, чтобы мог он ездить по земле русской, но так, чтобы он никогда не обижал беззащитных, заступался за слабых и бил вора-разбойника!

6. Брынцалов:

— Как только в России появились первые ростки свободы, как только Россия сбросила с себя оковы коммунистов, тормозивших развитие страны, я начал созидать по-настоящему: создал кооператив «Пчелка», затем возглавил фармацевтический гигант «Ферейн», который под моим руководством стал лидером российской промышленности за счет высокого уровня культуры производства, хорошего уровня оплаты труда, социального обеспечения работников и ветеранов. Но я чувствую в себе силы, чтобы наладить хорошую жизнь не только у себя на заводе, но и для всех русских людей на Руси.

7. Сказительница:

— Надел Владимир на себя латы богатырские, шлем пернатый, опоясался мечом. Ехал он, ехал и доехал до стольного града Москвы. Смотрит — и глазам не верит: вокруг града стоит войск басурманских тьма-тьмущая. Подступили со всех сторон басурманы и хотят полонить Русь.

— Посмотрел Владимир — город заперт, а русских мужичков томят басурманы голодной смертью. Жалко сделалось Владимиру мужичков русских, подвязал он седельце свое, взял меч булатный и полетел, как вихрь, на врагов басурманских.

8. На тексте сказительницы мы видим кадры выступлений В.А. Брынцалова на митингах, во главе демонстрации, на съезде РСП.

Сказительница:

— Начал рубить он, да так быстро, все равно что траву косит. Видят они — силы неравны — и пустились врассыпную… А когда подъехал Владимир к басурманам, смотрит — а они ни живы ни мертвы, побелели, как полотно, как осиновый лист трясутся. Поравнялся с ними Владимир — упали они на колени и стали просит пощады. Тогда Владимир говорит им так: «Зачем вы обижаете мужичков русских? Вертайтесь-ка домой! И скажите тем всем своим: ест еще на Руси кому постоять за Землю Русскую!»

На фоне последних слов — В.А, Брынцалов выходит на Красную площадь».

Насмеялись? Натешились? А ведь зря! Оплошно! Типично интеллигентская неосмотрительность, как оказалось…

В тот же вечер я пошла и обратилась с вопросом к «народу», то ест к плотнику дяде Паше, который нес с помойки очередную стопку печатной продукции:

— Дядя Паша! А может такое быть, что миллиардер Брынцалов станет нашим президентом в 2000 году и выйдет на Красную площадь под бой колоколов и виолончель Ростроповича? В латах богатырских, в шлеме пернатом, опоясанный мечом?

— А что! — сказал умудренный дядя Паша. — Запросто! Он хоть страну называет «моя», а не «эта»… Как эти…

И добавил многозначительно:

— Россия!

То ест тут, с нами, всякое может случиться, не подгадаешь…

— Дядя Паша, — лезу я к ясности и хоть к какой-то определенности. — Но ведь это тот самый Брынцалов, который не постеснялся показать народу голый зад. И частушки про его жену поют насмешливые…

— Ну и что? — ответствовал дядя Паша. — А кто нам, народу, зад не показывал? Вон Хрущев сунул Крым Украине за здорово живешь — это что, не «зад» нам под самые зрачки? А Брежнев и все его чиновники? Мало мы их «задами» любовались? Все целовался с кем ни попадя, все «ура» да «ура», врал сам и вся его команда врала, мол, идем вперед и выше, а страна уже с ног валилась… Нас, народ, за дураков держали и держат — одни голые «зады» показывают, одно вранье на другое меняют, а так — без разницы… Но Россия еще хлопнет шапкой об пол. Не обойдется без шапки-то…

— А к добру ли это будет, дядя Паша, или к худу?

— Кто его знает! Мы и сами себя плохо знаем… Вот в третьем подъезде по Гражданской тихий такой старичок проживал, аккуратный… Я ему еще замок врубал… А нынче взял и ошпарил кипятком свою старуху. За то, что тридцать три года ему штопаные носки давала донашивать… Опротивели носки эти! Всего-то навсего! А бабке смерть. Вот и пойми нас…

Вот и пойми нас… На скамейке перед домом сидит ветхая старушонка в драненькой шубейке, глядит, как из машины вытаскивают огромный голубой холодильник и ну смеется.

— Что ты, бабушка? Чего такого смешного увидела?

— Ой, и гребут под себя! Ой, и гребут! — отвечает весело. — Вчера диваны царские перли, кресла всякие. А завтра, небось, уж и гробы привезут.

— Какие, бабушка, гробы?

— Ну те, что для самых богатых и запасливых: на каких-то пружинах, с зеркалом, телефоном и подогревом. Правду говорю — в телевизоре показывали!

— Бабуля, небось завидуешь? Люди заработали, хотят жито красиво…

— Ой, заработали! — рассмеялась старушка. — Ой, честные! А чего им завидовать-то? Дуракам-то? Ворам? Они думают, к гробу багажник можно приделать? А не приделаешь! Нетушки!

… Вот и пойми нас… Сняла трубку, глядя в темное окно на крупную, блескучую, изумрудную звезду поздней осени…

— До сих пор? — спросила.

— Конечно. Любила и люблю.

— Но ведь он вас…

— Все равно — любила и люблю.

И это все о нем — о Владимире Алексеевиче Брынцалове. Это говорит женщина, которая вроде уж давно должна разлюбить его… Ну по всем правилам расхожей житейской мудрости, что валяется под ногами… Ну наклонись только, подбери и используй…

— Ничего с собой поделать не могу, — говорит она.

… Вот и пойми нас… Вроде совсем недавно кто-то стервозненько выкрикнул на весь зал Государственной Думы, подняв в воздух, как гранату, бутылку «брынцаловки»:

— Это не водка, а дрянь, отрава! Ее пить нельзя!

А я иду по весне, гляжу — очередишка в винный отдел.

— За чем? — спрашиваю.

— А за «брынцаловкой», — откликается немножко как бы скомканный мужичок.

— Что же в ней такого хорошего?

— А дешевая!

— Так ведь говорят, все одно «дрянь»?

— А какая не дрянь? Разве та, которую в Кремле пьют! Так нас в тот Кремль ни ногой! Мы — «черная кость»! а ты, видать, от жизни отстала! Нынче нам, алкоголикам, цены нет! На нас бюджет повесили! Не будем пить — держава рухнет! Вот и стараемся как патриоты!

В его руке воссияла бутылка с этикеткой, а на этикетке — портрет В.А. Брынцалова, и кинула эта бутылка туда-сюда по бриллиантовому высверку, но быстро сгасла за пазухой у расторопного, неунывающего вековечного «спасителя державы»…

Однако говорят, что Владимир-то Алексеевич отдал-таки свой хорошенький, умненький заводик по производству «брынцаловки» кому-то почему-то в аренду… А кому от этого очень хорошо, а кому похуже — не мне судить…

А еще говорят, что Владимир Вольфович самолично по ночам разливает свою водку в бутылки и собственноручно лепит на каждую наклейки. Иногда эти наклейки клеятся косо, а иногда — ничего. Главное — Россию спасти!

А еще говорят, будто выдающийся ваучеризатор всея Руси Анатолий Чубайс вчера вечером бросил прежнюю жену и переженился на другой, а именно — взял за себя девицу с рекламного ролика, которая рекламирует… простите за выражение… прокладки для женщин… Недоброжелатели видят в том перспективную выгоду для Анатолия — можно ведь объявить новую приватизацию и раздать всем желающим придуркам эти самые прокладки в качестве ваучеров…

А еще говорят, что в английский клуб «Москва» в бывшем особняке губернатора Москвы Салтыкова собрались на новогодний бал потомки графа Шереметьева, а именно — Михаил Ширвиндт, Марк Захаров, Людмила Гурченко, Эльдар Рязанов, Леонид Якубович и прочие. И все, как один, в кружевных камзолах и кринолинах, и там с трибун говорили о том, что их, дворян, не любить невозможно, хотя бы потому, что кринолин и кружевной камзол, и туфли с пряжками из самоцветов куда как красивее и эффектнее спецовок и сапог. И, следовательно, их тесный круг обречен на всенародную любовь и почтение.

А еще говорят, будто в лесочке, аккурат рядом с Царь-пушкой, вчера в пятом часу утра волк сожрал овцу, а шкуру за кордон продал в тот же час, и не потому сожрал, что овца больно вкусная, а потому что — глупая, доверчивая, бестолковая, и без рогов, а он — умный-умный, и ему то ли Сосковец, то ли Кобзон поручили строить светлое коммунистическое завтра…

А еще говорят, будто в этом сезоне очень модно прикалывать на платье и смокинг, но непременно на три с половиной сантиметра ниже пупка, золотого с сапфировыми глазками скорпиончика, — иначе вас в приличное общество не пустят.

А еще говорят, будто В.А. Брынцалова забрали в обед какие-то вооруженные люди то ли в заложники, чтоб выкуп получить, то ли на нары за то, что он сделал подкоп со стороны Москвы-реки под центр Хаммера и утащил оттуда платиновую статую бога торговли Меркурия, и — «пролетел» в связи с тем. Что вырос в Черкесске, а не в Париже на Елисейских полях младшим братом барона Ротшильда — статуя-то оказалась вовсе не платиновая, а оловянная!

А еще говорят, будто новый президентский самолет ИЛ-96-300 стоил «черной кости», то бишь маленьким людишкам-налогоплательщикам, аккурат перед первым намеченным проблеском новой светлой зари от 20 до 30 миллионов долларов, и в том самолете и душ, и медицинская комната со всеми полезными штуками. А коридор салона обшит канадским деревом, а постарался, чтоб интерьер ласкал глаз красотой, сам Илья Глазунов, а вся машина как белый лебедь, только на боку надпись — «Россия», а на хвосте, как положено, — Георгий Победоносец. И дочка президента Татьяна Дьяченко, которая, говорят, уже одна за всех знает, что в государстве надо делать, а что нет, — приехала в аэропорт и наказала сейчас же снять видеофильм для папы. И его сняли, и дочка показала его папе. И папе, говорят, очень понравилось оборудование этого «летающего реанимационного кабинета», который, говорят, «съел» еще один целенький ИЛ, а по-другому — задолженность по зарплате и пенсиям половине страны, ну всем этим врачам, блокадникам, учителям, дояркам, что дергали коров за титьки ажно со времен Великой Отечественной — ну то есть всем маленьким-меленьким людишкам, которых с высоты — и не рассмотреть…

А еще говорят, будто все, как одна, московские миллионерши-миллиардерши по примеру всяких там цариц и царевен четырнадцатого года сидят нынче на серебряных табуретках с хрустальными подвесками и вяжут, вяжут шерстяные носки и варежки для наших российских солдат, которых вывели из Чечни прямо в чисто поле, а в поле — пусто, один мороз да ветер… И вот уж они вяжут, вяжут без устали эти носки да варежки, а слезы сострадания так и капают из их сердобольных глаз, так и льются. Потом их продукцию, говоря, приходится подсушивать прямо там, в чистом поле. Подышит солдатик на нее минут десять — и глядишь, подсохла…

Говорят, говорят… что в Москве кур доят. И самое-то интересное, что это — чистая правда…

Поэтому в столице «жируют» больше двух тысяч членов преступных группировок, ибо прописаться в Москве — раз плюнуть любому бандюге: купил квартиру и живи-поживай. «Союз нерушимый бандитов свободных», как обозначила это незаурядное явление «Комсомолка», включает в себя азербайджанскую, чеченскую, солнцевскую, люберецкую, подольскую и так далее организованные преступные группировки. Чем они занимаются в свободное от всякого рода грабежей, убийств и изнасилований время? Знаменитая своей смелостью, знанием криминального мира Лариса Кислицкая совершенно справедливо полагает, что после знакомства со всеми этими данными у ополоумевшего от цифр и фактов обывателя изо всех пор лезет вопрос: «А почему бандитов не арестовывают, если знают всех авторитетов и лидеров по именам?» Дело в том, что наше правосудие безнадежно запоздало, а организованная преступность уже встала на ноги, бывшие бандиты стали уважаемыми коммерсантами, а законы о борьбе с мафией до сих пор так и не приняты в полном объеме. Даже если они когда-нибудь и будут приняты, я не верю в успех нашего правосудия. Это только Америка на примере суда над Иваньковым доказала: им все равно — Япончик ты или Тайванчик, виновен — отвечай. У нас же совсем недавно высокопоставленные чины предлагали для наведения порядка выписать из США Иванькова. Но если бы это произошло, то мы жили бы в криминальном государстве во главе с Япончиком. Иногда мне кажется, что оно так и есть. Пример тому — очередная победа «воров в законе» над системой правоохранительных органов.

Как известно, все подразделения по борьбе с организованной преступностью имели отделы, специализирующиеся на лидерах уголовно-преступной среды. Одно время сотрудники ГОП МВД РФ, а также московского РУОПа за год задерживали по нескольку десятков «воров в законе». Чем это кончилось, рассказал мне знакомый сыщик, которому в откровенном разговоре один из его подопечных — известный «законник», заявил: «Вы нас утомили. Мы сделаем все, чтоб вы больше не существовали». Так и получилось: за минувший год в системе РУОПов произошли некоторые реорганизации, и подразделения по борьбе с «ворами в законе» полностью исчезли. Вот такая информация к размышлению».

Кстати, говорят, если раньше, месяца три назад, В.А. Брынцалов ходил под присмотром трех телохранителей — то теперь вокруг него целых пять, а один с автоматом. Завидуйте, если хотите!

А владелец элитного московского клуба «Доллс», а также фешенебельного ресторана «Парадиз» в гостинице «Москва», совладелец ресторана «Гамбринус», президент фирмы «Амстер» Иосиф Глоцер ничего не говорит. Его убили в высшей степени профессионально, как пишут знающие в этом толк, — единственным выстрелом в левый висок, хотя погибший имел и секьюрити, и вид на жительство в США, где он и будет похоронен по желанию родственников… И возможно, будут предприняты поиски — кто же? Кто?

А пока суд да дело — сто пятьдесят триллионов рублей утаено от налогов деловыми людьми России всех мастей и уклонов! И это только за прошлый, 1996 год!

«Думаю, лет эдак через десять мы узнаем имена самых состоятельных людей России и поразимся: почти никто из них в тяжкие годы „радикальных рыночных реформ“ не имел отношения к реальному бизнесу. Нынешняя Россия — типичное бюрократическое государство, основанное на криминально-рыночных отношениях. Лет пять назад, на крутом повороте все были едины в одном: у власти должна возникнуть своя социальная база — класс собственников. Но как создать его, когда „у всех все поровну“? Понятно, что селекция российского богача, основанная на твердых законах, — не лучший способ. Во-первых, долго ждать. Но главное, выходило: за демократические преобразования должны бороться одни, а богатеть — другие. Всяк сидящий во власти понимал, что когда-нибудь его политическая карьера закончится. В какой мир вернутся идейные борцы за рыночные преобразования? В мир собственности и собственников. Но с чем? С добрыми именами, но пустыми карманами? Такое никого не устраивало. А потому едва ли не каждый, пришедший в ту пору во власть и закрепившийся на ее рубежах, в первую голову заботился о своем. Это стало негласной нормой государственного бытия…»

Отсюда — полное безразличие всех и вся к конкретным фактам коррупции, о которых сообщается в нашей (да и не только в нашей) прессе. Журналист может разыскать убийственный факт, но он бессилен в главном: чтобы хоть кто-то из имеющих реальную власть принял меры. Или хотя бы поручил соответствующим органам во всем разобраться. А причина этому одна: все, что мы «раскапываем», нашим властителям давно и доподлинно известно», — пишет обозреватель «Комсомольской правды», в прошлом пресс-секретарь Б.Н. Ельцина Павел Вощанов.

… Конечно, конечно, шаги судьбы непредсказуемы, и что там с нами будет потом, дальше, — никто точно не знает!

Но, говорят там, «в верхах», что все-все ничего, это аккурат накануне прорыва в светлое-светлое будущее, ибо вовсю работает смелая, новаторская мысль, и она, мысль эта, сыскала, наконец, чудодейственный способ, как, каким образом вылезти России из болота кризиса, а именно — немедленно приступить к квадратно-гнездовому возведению публичных домов. И первая такая ласточка появится в Саратове. Экономисты местного значения, сообщает пресса, уже все-все высчитали. И получилось, что легальные публичные дома, контролируемые чинами из УВД и налоговой инспекции, будут давать казне ежемесячно целых 400 миллионов рублей! А если почин подхватит и Самара, и Архангельск, и Новосибирск, и Владивосток?! Тут же такие лучезарные перспективы открываются! Ажно дух захватывает!

А еще говорят, будто теперь у всего народонаселения возник еще один большой светлый праздник — чествование Анатолия Чубайса в связи с тем, что несмотря на все вопли протеста и рыдания общественности победила его дружба с младшенькой дочерью президента, а тот взял и «сделал» его первым вице-премьером.

А ведь еще год назад, в январе 96-го, президент Ельцин, отправляя Чубайса в отставку, громогласно заявлял: «Во всем виноват Чубайс». Рыжему реформатору инкриминировали развал работы, провалы в экономической деятельности, крупнейшие ошибки в приватизации. Неужели что-то изменилось?

И — вот на тебе! Примерно в то же самое время миллиардер В.А. Брынцалов… покинул столицу нашей Родины Москву… И все потому, что сильно вроде бы осерчал на него Хозяин-мэр Ю.М. Лужков… Мол, такой-сякой, не платит толком налоги, а тут надо Храм Христа Спасителя достраивать, любимому скульптору Церетели авторские платить, то, се…

И случилась, говорят, как бы дуэль, и возникла даже многотысячная толпа «болельщиков», и даже с тотализатором: кто поставил на ушлость и упорство мэра, а кто — на Императора «Ферейна».

И чем же кончилось? Не смею излагать данную эпопею своими словами. Журнал «Коммерсантъ» делает это куда как «вкусно»:

«… В 1995 году, по словам Брынцалова московские фискальные органы усилили на него свое давление. А когда он стал депутатом Госдумы, „Ферейн“ просто замучили проверками:

— У меня то инспекция, то полиция, то прокуратура в дверях, то ГУЭП, то РУОП, то пожарники придут. Налоговая здесь сидела постоянно. Однако недоимок не обнаружили.

Слово «недоимка» Брынцалов произносит так же, как это принято в налоговой полиции: с ударением на «о»о. Они и правда долго общались. Глава ГНИ № 24 Татьяна Подругина с грустью вспоминает:

— С 1990 года у нас с «Ферейном» проблемы были. Даже сейчас, когда они от нас ушли, аллергия на них осталась.

В 1995 году ГНИ № 24 предложила «Ферейну» заплатить 63 млрд рублей (из них 25 — текущие платежи и 38 млрд — пеня). Однако «Ферейн» признал из них лишь 645 млн. Чтобы взыскать недоимки, ГНИ направила в Уникомбанк и Мединвестбанк инкассовые поручения о списании средств со счетов «Ферейна». При этом Брынцалов неосторожно заметил налоговикам, что «всех счетов все равно не найти». В ответ в декабре 1995 года инспекция совместно с налоговой полицией совершила рейд в штаб-квартиру «Ферейна», изъяв при этом большую часть финансовой документации. ГНИ № 24 приступила было к тщательной сверке документов, однако Брынцалов сделал ответный ход. Он перенес юридический адрес «Ферейна» в более спокойное место — аул Новый Карачай.

Правда, начальник инспекции Подругина пробовала сопротивляться. Она решила, что «Ферейн» не может быть снят с учета во время проверки, о чем в апреле 1996 года она и известила Брынцалова. В ответ на это в мае «Ферейн» обратился в суд. Он требовал отменить постановление ГНИ № 24 о невозможности снятия «Ферейна» с учета, передать налоговое дело в ГНИ по Карачаевскому району и обязать налоговую инспекцию не чинить препятствий в финансово-хозяйственной деятельности «Ферейна». В июле арбитражный суд Москвы удовлетворил этот иск.

Тогда ГНИ № 24 стала тянуть время. Она отправила дело «Ферейна» не в республиканскую налоговую инспекцию Карачаево-Черкесии, а в налоговую полицию города Черкесска. Там им никто не заинтересовался, и через четыре месяца оно отправилось обратно в Москву. По мнению адвокатов Брынцалова, за это время ГНИ рассчитывала выиграть тяжбу с «Ферейном» в других инстанциях. Но тщетно — у Брынцалова оказались первоклассные юристы. И в ноябре 1996 года в Москву был привезен начальник Карачаевской республиканской инспекции, которому Подругина вручила дело «Ферейна» по акту приема-передачи лично в руки.

Надо сказать, что родная Карачаево-Черкесия встретила Брынцалова не очень приветливо. Регистрацию «Ферейн» получил сразу же в феврале 1996 года. Однако без налогового дела республиканская налоговая инспекция не могла поставить его на учет. Черкесы терпели эту ситуацию полгода, а 1 июля 1996 года глава администрации Карачаевского района Рамазан Койчуев отменил собственное решение о регистрации «Ферейна».

«Ферейну» снова пришлось взывать к суду — на этот раз в Карачаево-Черкесии. Итог многоходового разбирательства был подведен лишь на прошлой неделе: Высший арбитражный суд Карачаево-Черкесии признал законной регистрацию «Ферейна» в ауле Новый Карачай Карачаевского района.

Итак, «Ферейну» наконец удалось законно скрыться от московских налоговых служб. Однако за ним остался должок в 24 млрд. Но Москва их наверняка не получит, потому что «Ферейна», по сути, уже не существует. В нем работают всего два сотрудника: генеральный директор и главный бухгалтер. Объем производства равен нулю. Банковские счета закрыты, и инкассовые поручения с них вернулись в налоговую инспекцию. Даже лицензия Минздрава отозвана 19 ноября прошлого года.

— Налоговые службы своими действиями уничтожили процветающее предприятие, — патетически заявил мне Брынцалов. Но тут же сбавил пафос: — Я раздробил «Ферейн» по нескольким предприятиям, даже не помню, сколько их у меня. Налоги они платят по месту своей регистрации, не в Москву.

С начала 1996 года все сотрудники «Ферейна» подали заявление о переводе в ИЧП «Фирма „Брынцалов“, которое зарегистрировано в Электрогорске. Люди на производстве, по их словам, знают, что на бумаге перевелись в ИЧП, а в остальном работают, как работали. Все оборудование тоже либо сдали в долгосрочную аренду, либо передали безвозмездно…

… В итоге завод работает по-прежнему успешно, но никаких денег Москва с него не получает. Брынцалов считает, что его вынудили уйти несговорчивые фискальные органы:

— Когда я давал деньги, они засчитывали их в счет выплаты штрафа и пени. А основной долг оставался прежним. Так даже бандиты не поступают. В итоге Москва лишилась около 80 млрд рублей в год, которые «Ферейн» мог бы давать городу в виде налогов.

Однако руководителю московской налоговой инспекции Дмитрию Чернику такого налогоплательщика не жалко:

— Брынцалов — человек увлекающийся, он иногда путает миллионы с миллиардами. Не так уж много денег он приносил Москве, а платил крайне нерегулярно. И Карачаево-Черкесия едва ли что от него выиграет. У меня на приеме Брынцалов откровенно заявил: «Если там налоговая окажется, как в Москве, то в Якутии зарегистрируюсь или на Кипре».

Как выяснил «Ъ», Брынцалов не врал Чернику. По некоторым данным, в Черкесии все же недостаточно льготное налогообложение. Поэтому Брынцалов уже дал задание своим юристам выбрать для его предприятий настоящий российский офф-шор. Очевидно, это будет либо «Калмыкия», либо «Алтай».

Впрочем, Брынцалов не окончательно простился с Москвой. В качестве жеста доброй воли ИЧП «Брынцалов» готово расплатиться по долгам «Ферейна» с московским Фондом занятости, хотя формально оно не имеет к «Ферейну» никакого отношения. Причины такой доброты Брынцалова политические:

— Ссориться с Юрием Михайловичем я никогда не буду, хоть он мне скажет, что я ему 500 миллиардов должен. Я с ним не хочу ругаться. Он великий человек, будущий президент России. Я так думаю».


А я думаю, с чисто женской безрассудной эмоциональностью: «Ох, и лихой мужик! Ой, и удалец этот Брынцалов!»

Ну и как вам все это? Тем, кто с легкостью записал было Владимира Алексеевича в категорию «придурков» и то и дело рассуждающих с высоких трибун о пользе морали и нравственности? Обещает навести порядок и одновременно вроде вовсе не замечает безудержного рвачества в самых высших эшелонах российской власти?

Ну и кто, кто там еще готов хвататься за голову, нудить, скорбеть и вопить: «Ох, уж этот Брынцалов! Ну хуже его не придумаешь! Ну прямо ужас и ужас! Ну прямо кошмар какой-то!» Кто?!

ГДЕ ВЗЯТЬ 500 000 ДОЛЛАРОВ?

Про эту женщину мне многие на «Ферейне» сказали четко:

— Она многое знает о Брынцаловых. Но ни с кем разговаривать не любит об этом.

Она — это Брынцалова Нина Григорьевна, жена двоюродного брата Владимира Алексеевича.

И я как-то поддалась на это «не любит». Решила пренебречь… Тем более что — не прямая родня.

И ошиблась. И едва не проморгала самого важного, самого информированного «свидетеля защиты».

В журналистской работе бывает: вдруг тебя так и потянет именно к тому человеку, о котором тебе говорят либо гадости, либо стращают его некоммуникабельностью. И ты какое-то время находишься под впечатлением чужих настроений…

… В то утро я почему-то решила срочно связаться с Ниной Григорьевной. Мне дали ее телефон, однако еще раз предупредили:

— Зря вы. Не будет она говорить.

— Ну почему, почему?

— Так. Скрытная. И вообще…

Я набрала номер тут же, в присутствии «неверующих» и, не ожидая добра, тотчас, едва представилась и объяснила, зачем мне хотелось бы ее видеть, — услыхала доброжелательное:

— Конечно, конечно. Я жду вас. Минут через десять буду у себя в кабинете…

Разумеется, я тогда и не предполагала, что именно эта женщина приведет меня на третий этаж резиденции Натальи Геннадиевны Брынцаловой… И там произойдет…

Умолкаю до срока. Все по порядку. В кабинете Нина Григорьевна сидела не одна, за вторым столом — еще одна сотрудница.

Бросился в глаза красивый аквариум в зелени и в мелькающих блестках рыбешек… И еще — цветной портрет В.А. Брынцалова на столе. В эффектной раме.

Сама Нина Григорьевна уже с виду южанка, казачка. То есть полноватая, крепкокостная, с темными, гладко причесанными волосами, в темно-синем шелковистом костюме, а по пуговицам что-то вроде граненых бриллиантов. Думаю — искусственных.

Мне показалось, что ей и самой захотелось выговориться, ей и самой надо было сначала свалить ношу с души… Все по тому же поводу, зачем Наталья Геннадиевна так «подставилась»…

Н.Г.: И здесь много было журналистов. Сто двадцать человек приходят на территорию. Он сам, Невзоров, может только побеседовать. А остальное, съемки, производят три-четыре человека, которые пришли с камерами. Кто знает, что они снимают, в какую замочную скважину они заглядывают. Это вся жизнь, которая проходила. Владимир Алексеевич сказал: «Я не собираюсь прятаться, моя жизнь здесь, на заводе», Вот они зашли сюда, на завод, и хвостом могут ходить целыми днями здесь. До самой ночи. Мы ужинали, мы выезжали куда-то, все за нами так и ездили. Выезжал в Битцу, на ипподром, — там они тоже за ним. Эта жизнь, которая…

— Тут Наташа не сообразила, мне кажется?

Н.Г.: А она откуда знала, что? Задают вопрос… Кокетство женщины… Что она знает, что сейчас снимают, куда снимают? Что, они дают просматривать? Посмотреть было невозможно, нереально. Это была кассета, которая не просматривается, ее надо сначала записать, чтобы дать посмотреть Владимиру Алексеевичу.

— Это большая неожиданность была для людей?

Н.Г.: для людей?

— Для вас, например?

Н.Г.: Мне, например, не понравилось это. Ужас! А он не расстраивается, он по гороскопу Собака. Ну что, прошло — и все. Чего ж теперь делать? Переживали в основном мы.

— Переживали все-таки?

Н.Г.: Переживали. Столько работы сделать, и такие номера…

И как я поняла из дальнейшего — эта женщина, которую мне называли даже «опасной», значительна, интересна, прежде всего тем, что предана Владимиру Алексеевичу исключительно, как бывают преданы женские сердца друзьям своей пусть нищей, убогой, но молодости.

Почему? Отчего? Думаю, объяснений не потребуется тому, кто «посидит» рядом с нами и послушает, о чем речь…

— Какая у вас должность, Нина Григорьевна?

Н.Г.: Я зампредседателя профсоюзного комитета «Ферейна» и сейчас зампредседателя партии.

— То есть большие занимаете должности?

Н.Г.: Должности? Да, большие, конечно, для завода большого.

— Причем женщина. Это редко. На большом заводе обычно их занимают мужчины.

Н.Г.: Да нет, всегда профсоюзом занимались женщины, мне кажется. Редко когда мужчины.

— У вас какое образование?

Н.Г.: Высшее.

— Вы что окончили?

Н.Г.: Ставропольский политехнический институт, я — инженер-строитель.

— То есть вы оттуда, откуда вышел наш великий Горбачев?

— Н.Г.: Да.

— Вы в Черкесске долго жили. Что это за город? Что там есть? Сколько жителей?

Н.Г.: Жителей триста шестьдесят тысяч. В Черкесске есть… были… сейчас не функционируют… заводы… все закрыты, — завод резинотехнических изделий, завод машиностроительный, холодильного машиностроения, завод «Каскад», закрытый завод… У нас цементный завод работает сейчас, один, который работает. Потом я преподавателем в техникуме работала, с Владимиром Алексеевичем вместе… Он тоже там преподавал, где-то семьдесят восьмой, семьдесят седьмой год.

— Что он преподавал?

Н.Г.: Геодезию, техмеханику, у него много было предметов, не помню какие, может, даже и физику… А преподавала… сначала работала председателем профсоюзного комитета преподавателей и студентов техникума, освобожденным была.

— Техникум какой?

Н.Г.: Автодорожный. Раньше он назывался политехнический. Сейчас он переименован в автодорожный.

— То есть вы все знаете о Брынцалове той поры?

Н.Г.: Ну, можно так сказать.

— Какое впечатление он производил тогда на вас?

Н.Г.: В общем-то всегда он яркая личность был. Тогда он покорял сердца всех женщин, дам. Он очень высокий был, сейчас он кажется как-то… В нашем городе была баскетбольная команда, и в баскетбол играл, и боксом занимался… У нас город маленький, есть такой Зеленый остров, приходили туда отдыхать и заниматься кто чем может. И вот Владимир Алексеевич с моим мужем играли — они жили в одном доме, в одном месте, на рынке…

— Что значит на рынке?

Н.Г.: У нас есть такое место, называется «Рынок».

— Это та лачуга еще была? То есть вы помните его лачугу?

Н.Г.: Да, конечно. Я туда и в гости приходила…

— Что это за лачуга была?

Н.Г.: Это такая хата казацкая, знаете, которая еще не знаю с каких времен существовала, когда родители…

— Просто на рынке?

Н.Г.: Да. Вход на рынок — и прямо тут.

— И родился он в ней?

Н.Г.: Да. Под камышом лачуга эта была.

— А что там стояло?

Н.Г.: Кровать табуретки…

— Даже не стулья?

Н.Г.: Да.

— Маленькие такие окошечки в хатке?

Н.Г.: Да, маленькие окошечки. Нищета.

— А знали мать Владимира Алексеевича?

Н.Г.: Да.

— Что это за женщина была?

Н.Г.: Из настоящих таких женщин, которые все знают, все могут, и хозяйство все на них.

— Какое хозяйство?

Н.Г.: Ну. Кормить детей, курочек кормить… Его родители и Юры, моего мужа родители, жили в одном дворе. Потом их хатки снесли и дали нам жилье. Женщина аккуратненькая такая была, всегда в платочке ходила, скромная очень, но все равно волевая женщина. Отец — хозяин. Вот когда он идет, все чувствуют, что это мужчина идет, хозяин. Без ноги был, с палочкой ходил, на костылях ходил…

— У него что, даже не было протеза?

Н.Г.: Был протез, но он снимал его. Когда на костылях, когда с палочкой ходил…

— На кого Брынцалов похож — на отца, на мать?

Н.Г.: Володя не похож, можно сказать, ни на мать, ни на отца — и то и другое в нем сочетается. Отец был красивый мужчина, мать тоже по-своему, но с таким суровым лицом — суровое лицо.

— Гостеприимные люди были?

Н.Г.: Да, гостеприимные. Стол у них всегда во дворе стоял, и под деревом все кушали, все угощались, что было, то и предлагали. Кто заходил — всех кормили. Картошка, помидоры, все, что выращивали на огороде… Мед всегда был, потому что пасеку держали за городом. Отец Володи всегда занимался пчелами, чем-то кормиться надо было.

— И курочки тут же бегали?

Н.Г.: Курочки, собачки… Хозяйство, как обычно. Вы какого года рождения?

— А вы какого?

Н.Г.: Сорок девятого. Так что давно знаю Володю. Помню, он студентом был, всегда в город приезжал на лето, всегда у него были какие-то дела, его только вечером можно было увидеть. Его все окружали, он никогда один не ходил, всегда у него друзья были. Когда идет — все его видят… Он всегда лидером был…

— Чувствовалось?

Н.Г.: Всегда чувствовалось.

— Почему так?

Н.Г.: А потому, что он такой красивый, высокий, сильный, всегда вокруг него разговор, все собирались. Драка — значит драка… Ну, раньше вообще мода была…

— Его хорошо знали в городе?

Н.Г.: А у нас город такой — все всех знали.

— И что говорили про него? Какая слава шла?

Н.Г.: Что «вот я скажу Володе Брынцалову — он с тобой разберется». Все знали — Володя за справедливость. Он такой был. Все его любили, будем так говорить, все к нему очень хорошо относились. Когда была предвыборная кампания, я ездила в Черкесск подписи собирать, и все вспоминают его только по-хорошему, с уважением. Говорили: «Да, мы за него будем голосовать, потому что мы знаем, с чего он начинал и как это все было». Все-таки он сам, своим трудом добился результатов. Там, в Черкесске, первый открыл кооператив, когда еще запрещали. Он за два месяца дом построил.

— За два месяца? Из чего?

Н.Г.: Из кирпича. Современный, красивый дом он построил. Тут комиссия приехала. Тогда вообще нельзя было строить дома. Тем более двухэтажные. Давали шесть соток — и вот стройте себе такой хороший домик, а какой хороший — никто не знал.

— А он рванул? Он был управляющий в то время?

Н.Г.: Управляющим «Промстройтреста».

— И ему сказали: за счет чего, как и почему?

Н.Г.: А он принес все документы, и оплата была рабочим… А ему говорят — или дом отдавай, или партбилет. Он сказал: «Я дом не оставлю. Я кладу свой билет. Я жил в хибаре, и теперь я хочу жить в нормальных условиях».

— Красивый город Черкесск, зеленый?

Н.Г.: Да, зеленый.

— Танцплощадка была?

Н.Г.: Да, там все встречались. У нас был такой центр города, и вечером, в субботу или в рабочий день, все всегда вечером приходили в центр. Это десять-пятнадцать минут любому. Все в «центре» встречались, когда суббота — танцы, когда…

— Танцевал Брынцалов-то?

Н.Г.: Конечно, все танцевали. Танго, фокстроты… мы ходили в школу бальных танцев, занимались. На танцплощадке танцевали все танцы, которые умели. Самый модный тогда был чарльстон, твист, — Владимир Алексеевич очень хорошо танцевал. И вальс он хорошо танцевал. Да. У него свои были ребята, они все собирались, у них тесный круг был, человек десять-двенадцать…

— И он — лидер?

Н.Г.: Да.

— Одевались во что? Как?

Н.Г.: В матери его была аккуратность, она дома была — платочек, фартучек, чистенькое все, беленькое. Нечего сменить было — ходили… одна и та же обувь, зимой и летом… что Володин отец, что мой.

— То есть самая настоящая бедность?

Н.Г.: Настоящая. Мой муж приходил ко мне на свидание в фуфайке и кирзовых сапогах. Но мы жили лучше, мои родители…

— А те, которые исключали Брынцалова из партии, где они жили?

Н.Г.: В казенных квартирах, в основном. Я знаю, где жил Школьников, который выгонял его из партии, я знаю, где Рыков жил. Обкомовские дома. Конечно, хорошие условия. Но это было уже не то время, чтобы они поняли, где он прежде жил. Вроде бы, он уже получил, он уже жил там, где мы, на два хозяина. Построил горисполком, выделили нам это жилье. Он там с первой женой жил.

— А ваши хибары снесли?

Н.Г.: Наши хибары снесли из-за того, что они были уже аварийные.

— Первая его жена какая была? Хорошая? На ваш взгляд?

Н.Г.: Хорошая. Лидия Тихоновна. Хорошая женщина.

— Любила его?

Н.Г.: Любила. И он ее любил. Да, с нами жили, хорошо, в ладу, трудности делили…

— Почему они все-таки разошлись? Или это обычная история с мужчинами, которые в возрасте. Им хочется чего-то свежего, хорошего, красивого?

Н.Г.: Нет, не думаю, что это возраст. Это, как говорится, любовь. И к Лидии Тихоновне, и к Наташе… Лидия Тихоновна нормальная была женщина. Они долго прожили, у них дочь общая. А Наташу он полюбил, когда ему сорок один год был, семь лет назад.

— Вот он весь такой рациональный. А все-таки что-то существует помимо его рациональности? Если полюбил второй раз?

Н.Г.: Да вы что? Разве можно вообще сводить в одно любовь и рациональность? Ведь она, любовь-то, ее в голову не вложишь, от рациональности не вырастишь…

— Брынцаловская семья была читающая?

Н.Г.: Да, очень много книг у них было.

— Отец читал?

Н.Г.: Отец любил читать и детей приучил. Раньше мы все библиотеку посещали, а потом у Лидии Тихоновны брали книги. Раньше книг таких хороших трудно было найти. Лидия Тихоновна много читала.

— Скажите, на ваших глазах Владимир Алексеевич решил заниматься песцами?

Н.Г.: Да. Прямо в нашем дворе, мы вместе жили, и он занимался песцами. Это день и ночь работа без конца. Тяжелая. Двор был хороший, заасфальтированный, в идеальной чистоте. Клетки с песцами стояли в несколько этажей. Он их чистил, водой смывал двор, канализация у него была, холодильники большие были, и каждый раз целыми днями он ухаживал за этими животными.

— Один?

Н.Г.: Помощники были. Отец Лидии Тихоновны помогал, приезжал, сестра с мужем…

— То есть родственники? Втроем? Тянули все это? И мясо крутить через мясорубку, и рыбу замороженную раздирать…

Н.Г.: Да, это адский труд! Он сказал, что да, я поработаю несколько лет, как в тюрьме, закабалю себя. И работал. Запахи невыносимые были. Ну, они в сапогах таких выходили и со шланга смывали все. Он знал, как это все делать. А потом был издан указ, что пушные звери не должны выращиваться на территории России. И он собрал все это, погрузил на машину зверьков этих, и выехал в Грузию. Там пробыл, по-моему, три года, а может быть, два, не помню сейчас точно. Пробовал там выращивать песцов, но там мех не вызревал, не было подпушка и невыгодно было — качество не то, и он бросил это дело. Вернулся в Черкесск и организовал первый в городе кооператив.

— Он с вами советовался? Или вам что-то советовал?

Н.Г.: Он нам всем советовал. Мне, например, за год или за несколько месяцев мог сказать: «Нина, покупай то-то и то-то, будет все вот так-то». Его прогнозы всегда сбывались. Он вообще прогнозировал всегда все. У него такое чутье отличное.

— Перешел, значит. На пчел?

Н.Г.: На базе пчелосовхоза сделал цех по выпуску кондитерских изделий. Это — торты, пирожные, все сладкое, с медом было связано, открыл киоски, палатки такие, и продавал. И тут его друг сделал то же самое. Началась конкуренция. И он решил еще дом купить и сделать кооператив, «Пчелку»… Апилактозу получать и продавать. Много на пасеках людей работало. Наши дети тоже, и Наташа, в пять часов утра выезжали туда…

— Его дочь от первого брака?

Н.Г.: Да. Надо было помогать, следить, как и что. Сам Володя увозил апилактозу в Москву сюда, на завод. Когда здесь увидели, какой он энергичный, грамотный, сделали директором по экономическим вопросам. Я однажды приехала… была осень, холодно. Смотрю — здесь черная такая территория, вся закопченная, люди все в сапогах таких черных, в фуфайках, грязные, даже лица были грязные, руки… Я зашла — запах ужасный, лекарственный, вредный. Я пришла. Говорю ему: «Как же здесь грязно, вредно!» Он отвечает: «Здесь будет все по-другому». Был обед, люди пришли в столовую, такую вонючую. Он говорит: «Здесь будет ресторан». Не поверила. А здесь Дом культуры был, и такие, знаете, вонючие кабинетики вокруг сцены… Он говорит: «Здесь все будет переделано, все уберем и сделаем здесь современные административные помещения», я не поверила, думаю: «Господи, какие платы!» Говорю: «Это же так трудно!» А он: «Все снесу, построю новое». Прошло время… Вы теперь сами видите — все сделал, или почти все, как хотел.

— Как вы очутились здесь?

Н.Г.: В девяносто втором году он себе уже построил новый дом, пригласил нас с мужем к себе. Я приехала с сыном, Игорем. Сын у меня учился в институте на дневном факультете. Володя говорит вдруг: Нечего вам в Черкесске делать, берите и переезжайте сюда». Я ему в ответ: «Мы всю жизнь там прожили, как мы можем сюда переехать?! Москва — такой тяжелый город, я устаю здесь, мне кажется, я не смогу здесь жить. А там все друзья, все мои родственники, знакомые…» Он: «Сможете. Мы здесь живем, все вместе будем жить, переезжайте».

— Очень любит своих родственников? И друзей?

Н.Г.: Очень. Они все здесь уже, переехали.

— Никого не предал?

Н.Г.: Предать, если его не предадут, — никогда никого не предаст и не бросит.

— И построил всем дома, помог?

Н.Г.: Всем.

— Машины, говорят, купил впридачу?

Н.Г.: Да, всем купил машины, всем построил дома, все сделал.

— Поэтому ему здесь есть на что опираться?

Н.Г.: Я считаю, мы, черкесские, для души, для того, чтобы все вместе были, как прежде. Суббота, воскресенье — я всегда там, у него дома. Среди недели всегда ужинаем там, на даче, или здесь, опять все вместе. И делимся всем, что у кого наболело… Что я еще хочу сказать? Он очень трепетно и душевно ко всем относится. Я не знаю, как внешне, какой он, — все боятся его, но все его любят все равно, без него жит не могут. Он как воздух всем нужен.

— «Всем» — это кому?

Н.Г.: И на заводе — если он уезжает, все вздохнут с облегчением — уехал, слава Богу. Но если его долго нет, то всякие трения начинаются, напряжение растет, не могут принять самостоятельное решение, зарплаты нет. Без него тяжело на заводе. Его прямые помощники еще не научились так управлять, как требует время. Он должен всюду успевать сам. Я же благодарна Владимиру Алексеевичу за все, что он сделал для нас, — и квартиру он сделал, работаем все, муж работает, сын работает, квартира здесь рядышком, у всех ест машины, у всех все есть. Я была больна, у меня была проблема с желчным пузырем, — так он отправил меня в Швейцарию, сказал — делай все, что нужно, чтобы ты была здорова. Говорят, здоровье не купишь, но поддерживать его, следить за собой… Нужны деньги. Если он чувствует, что я заболела, он сразу — быстро-быстро-быстро врача! У него нет такого, чтобы думать долго.

— Кстати, где вы, руководители «Ферейна», лечитесь?

Н.Г.: У нас есть медпункт в девятом управлении, на Фрунзенской набережной. Есть госпиталь, поликлиника военная. Там вся администрация может лечиться. Перечисляем туда деньги. Там самое современное оборудование. Здесь есть больница «водников», чтобы далеко не ездить, где можно тоже полечиться всем работникам нашим — диагностика там, все-все там. Потом, у нас здесь, на территории, работают стоматолог, гинеколог, ларинголог, терапевт — заведующая медсанчастью, Ольга Дмитриевна.

— Из тех людей, которых знали вы по Черкесску, никто так далеко не шагнул, как Брынцалов?

Н.Г.: Нет, никто.

— А что с прежними секретарями горкома? Где они сейчас?

Н.Г.: Сейчас они на пенсии, звонят Владимиру Алексеевичу… И тот, который его из партии выгонял, Школьников, председатель партийной комиссии, звонит и спрашивает, помнит ли он его, ну, в общем… Сейчас у него возраст. Тяжелая жизнь в Черкесске, там не платят пенсию, не платят зарплату… очень тяжело. Сюда целыми бригадами приезжают — «Помогите, Владимир Алексеевич, помогите». Это страшное время.

— Вы имеете в виду какой год?

Н.Г.: Да вот сейчас даже. Люди выезжают на своем — то, что посадят, вырастят — съедят.

— Но Брынцалов помогает, если просят?

Н.Г.: Многим, многим.

— Чем?

Н.Г.: Деньгами. Водку отдавал — никто не вернул деньги.

— То есть отдавал продать?

Н.Г.: Да, продать, чтобы они могли месяц-два продержаться, улучшить свое положение. Они до сих пор не отдают ему деньги. Говорят — а что, миллиардеру не хватает этих двухсот миллионов? Друзья, которые приезжали, на коленях стояли…

— То есть друзья бывшие?

Н.Г.: Такие, да. Они вместе когда-то работали. Приезжали, просили…

— И как он к этому отнесся?

Н.Г.: Сначала говорит: «Да ладно, пусть еще покрутится, отдаст, куда денется?» А уже полгода прошло. Ну, потом выясняется, что этот человек в городе в Черкесске, у многих занимает, хитрит, обманывает людей.

— Продолжают приезжать?

Н.Г.: Другие приезжают.

— Отказывает?

Н.Г.: Нет, смотря какие суммы просят и на что… Приехала, например, заведующая детским садом, — обокрали детский сад, помогите. «Что вам нужно?» — «Курить ковры, детям игрушки». Он дал деньги, они купили, потом она написала, благодарность прислала сюда. Есть всякие, и пенсионеры приезжают, люди, которые его абсолютно никогда не знали, но слышали, приезжают, деньги просят. Школа спортивная приезжала, он на соревнования выделял деньги, тренеры, которые баскетболом занимаются в Черкесске, тоже приезжают за деньгами, — море людей было, море. Он не может отказать, если к нему приходят.

— Ну почему же, он многим отказывает.

Н.Г.: Знаете, весь белый свет не накормишь. Вот приехали мать, инвалид-мальчик, чтоб он взял на содержание этого ребенка. Мать хотела бы его отправить в Америку. «Владимир Алексеевич, оплатите сейчас десять тысяч долларов за него и по двести долларов в месяц платите, напишите такое письмо, сделайте такое для моего ребенка…» Но Владимир Алексеевич помогает Дому ребенка, многим детям. Мы отсылаем туда постоянно посуду, все, что нужно для детей, для всех детей, которые нуждаются.

— Вообще… он любит детей?

Н.Г.: Он очень любит всех своих детей, очень уважает пожилых, ценит всех кто может создать уют, тепло в семье, в общем, самый лучший отец, о котором можно мечтать. И муж… Даже если он сюда бежит, на теннисный корт, — обязательно залетает к деткам, смотрит, что они делают, должен их поцеловать. Он все видит, он очень внимательный, наблюдательный, энергичный. За одну минуту он может быть в трех местах. Он всех знает по фамилии, кто здесь работает на заводе, знает, кто должен похудеть, кто — поправиться, у кого какое здоровье, он приходит в цеха, со всеми беседует. И еще такое — кто его обманывает, кто нечестно, без души к нему относится, — все равно обман этот приходит к нему. Приходит к нему эта информация, поэтому он говорит: «Живите честно, никого никогда не обманывайте, в первую очередь меня, как руководителя. Что-то случилось — обязательно, с радостью или с горем, придите, поделитесь со мной».

— Но к нему не очень-то рабочие ходят?

Н.Г.: А зачем? Он сам приезжает в цеха.

— А говорят ему?

Н.Г.: Конечно.

— Как вы считаете, он счастлив в семейной жизни?

Н.Г.: Да. Любит детей, страшно любит жену. Мне внешне кажется, что да. Бывают трудности в жизни, разные ситуации бывают. Жизнь не бывает просто гладкая и счастливая… очень, очень любит уют и красоту.

— Вот эти занавески, канделябры, что здесь у вас, он не сам выбирает, ему кто-то помогает?

Н.Г.: Он заходит и говорит: «Это почему у вас такого нет? Почему у вас неуютно? Женщины здесь или кто?» Вот здесь у нас душевая… Его идея. Он считает, что от женщины должно всегда пахнуть чистотой, приятно. Обоняние у него очень хорошо развито. Для него дурные запахи — самое страшное. Все должны быть чистыми, телом и душой. Хоть мы с ним в детстве в бедности жили, но наши матери каждый день купали нас в корытах. Воду грели на керосинках. Примус, керосинка или печка, которая стояла на улице. Печку щепками растапливали.

— Скажите, вот когда вы собираетесь все вместе, весь коллектив ваш, все родственники, все черкесские, песни поете?

Н.Г.: Обязательно. И «Хазбулат удалой», и Высоцкого, и «Яблони в цвету», и «Над землей летели лебеди солнечным днем…» И так, и под гитару.

— Кто на гитаре у вас играет?

Н.Г.: Друг Владимира Алексеевича. Он теперь живет в Электрогорске, он ему машину дал, квартиру и магазин. Друг детства, Савельев Владимир Николаевич. Он недавно сюда приехал с семьей, буквально полгода.

— А Брынцалов поет со всеми вместе?

Н.Г.: Он больше послушать любит. Наташа тоже может… Очень часто дети поют. Концерты каждую субботу, воскресенье у нас. На французском, на английском песенки детки могут петь.

— Вам завидуют в Черкесске?

Н.Г.: Не знаю. За мной жалеют многие, завидуют или нет — не знаю. У меня много друзей, приезжают: «Когда вы вернетесь?» Ну, уже все поняли, что мы здесь уже четыре года… зачем возвращаться?

— А как вы считаете — очень тяжелая жизнь у миллиардера? Или есть у него отрада какая-нибудь? Стоит ли ему очень завидовать?

Н.Г.: Завидовать ему нет смысла. С ним легко, никаких проблем как будто нет. Приходят, задают вопрос, а он сразу — «Вот так, вот так и вот так». Кто бы ни пришел — мгновенно дает вариант, из безвыходных положений, казалось бы, где вообще невозможно ничего разрешить… Поэтому с ним нетрудно. Н у самого у него столько забот! День на день абсолютно не похож. Он живет очень хорошо и интересно. Так, как он хотел бы, так он и живет. Он не стесняет себя ничем. Он едет в магазин и покупает все, что хочет. Кушает то, что хочет. В воскресенье захотел порыбачить — едет, детишки попросили на рыбалку — собираются и поехали. Тут же все решается. Он никогда ничего не перекладывает, не оттягивает, — мгновенно все делает.

— То есть вы считаете его счастливым?

Н.Г.: Да, я считаю его счастливым. И себя, и других, кто с ним. Мы здесь, на заводе, живем как одна семья. Я никогда не думала, что целый день буду находиться в помещении. Как можно — только завод? Сейчас мы настолько привыкли к здешнему микроклимату, что не хочется выезжать даже в город. Обедаем в ресторане здесь же. Дома я не готовлю. Вся семья моя здесь. Ужинать едем на дачу. Приезжаем домой, отдыхаем. Когда захочется — едем на концерт, когда надо — я поеду в санаторий, в Кисловодск могу поехать. Захотела — приготовила вкусный обед, созвала гостей. Люблю для Владимира Алексеевича готовить…

— А что он любит?

Н.Г.: Блинчики с мясом, или борщ, чтобы там все было — говяжий бульончик или куриный. И борщ чтобы такой красивый, насыщенный, чтобы там был бурачок, морковочка, пастернак, перчик болгарский, укроп, петрушечка, все-все, чтобы можно было с чесночком борщ поесть. Еще он любит курочку, только чтобы свеженькая, с рынка была, любит очень рыбу, свежую, жареную. От соленого мы уже отошли, мы только все свежее кушаем, солку уже не воспринимаем, это уже тяжело — откладываются соли. Зачем себе вредить?


Такой вот был у нас с Ниной Григорьевной разговор — спокойный, доброжелательный. А в изумрудных зарослях аквариума все так же, беззвучно, сверкая нарядной чешуей, плавали рыбки. И конечно же я нисколько не подозревала, что совсем скоро «случится страшное», нечто ну вовсе из ряда вон.

Конечно, ход событий вполне можно было повернуть в другую, обыденную, пресную сторону в тот момент, когда Нина Григорьевна «про курочку» говорила и почему от всего соленого лучше отказаться, если тебе немножко «за двадцать». Проще простого мне было спросить, к примеру, о том, а почему нынче бассейн на территории не работает или, не правда ли, что сюда, на корт, приезжает пресловутый спец по «перестройкам» Бурбулис.

Я же, преисполненная доверия к ее уравновешенности, осмотрительности, рассудительности, внезапно захотела у нее уточнить:

— Скажите. Почему я никак не могу встретиться с женой Владимира Алексеевича? Не знаю уже что и думать… Я же пишу книгу о нем. Без желания его как-то дискредитировать. Мне хочется разобраться в таком явлении, как «крупный, чисто русский предприниматель». По возможности объективно, не идя на поводу у всякого рода мнений-суждений. Я хочу иметь свою собственную точку зрения. Тем более чувствую, что многие печатные органы стараются превратить Брынцалова в козла отпущения, в мягкую игрушку для битья, в некую смешную, нелепую фигуру, от которой можно ждать одних только диких, клоунских поступков… Мне казалось, что его жена, как всякая разумная женщина, сама должна бы захотеть со мной поговорить, объяснит, что, как, оборонить своего мужа, одним словом… Это же так естественно. Может быть, я в этой своей книге смогу совсем как-то иначе представить Наталью Геннадиевну, чем ее рисовала и рисует языкастая, беспощадная «желтая» пресса?

Я еще что-то говорила в этом роде, а Нина Григорьевна глядела-глядела на меня молча и вдруг сняла трубку, набрала номер…

И то, что так много дней казалось недостижимым…

— Пошли, — сказала. — Как куда? К Наталье Геннадиевне.

Мы вышли из помещения. Над нами трепали не по-осеннему свежими листьями высокие тополя, светило солнце, мягко прошуршала шинами машина с тонированными стеклами — и опять тишина.

Мы прошли ну от силы метров сто, как Нина Григорьевна потянула на себя ручку двери аккуратного коттеджа, впрочем, здесь, на территории «Ферейна» — все, все аккуратно обихожено, отчищено, отмерено — что повторять…

За дверью нас встретил молодой парень, охранник, надо полагать, с радиотелефоном, естественно. В темном.

Мы стали подниматься по лестнице. На втором этаже справа, через открытую дверь я, к своему удивлению, увидела вешалки, а на них мужские костюмы…

— Это магазин для наших сотрудников, — объяснила Нина Григорьевна. — Здесь цены снижены.

Наконец мы на третьем этаже. Нина Григорьевна открывает дверь… Я вхожу следом за ней в полутемную прихожую. Снимаю пальто — горничная протягивает мне вешалку… Снимаю сапоги, надеваю тапки и, подхватив сумку, в которой лежит и работает диктофон «Сони», маленький такой и удобный, иду прямо, замечая попутно прекрасный белый рояль, там, впереди… Но, как показывает мне Нина Григорьевна, мне следует, не доходя до белого рояля, повернуть направо, где стеклянная дверь… Кстати, она тоже сняла сапоги и неслышно скользнула в эту самую дверь…

Целиком доверяя своей проводнице, я бесстрашно, с легким сердцем вошла в комнату, где…

«И зря!» — как приговаривает обаятельный, всегда в добром расположении духа ведущий передачи «Блеф-клуб».

Зря не собралась я в один напряженный мускул. Зря мои губы размягчились до полуулыбки. Зря я решила, будто там, за стеклянной дверью, меня ждет «исполнение желаний». Зря перенадеялась на сотни встреч с самыми разными людьми, которые не всегда заканчивались удачно, то есть не всегда в моем блокноте-диктофоне оказывались интересные, своеобычные ответы на вопросы, но что было непременно — это взаимная вежливость и доброжелательность. Потому что «герои» моих будущих интервью, статей, очерков всегда понимали — я пришла к ним делать свою работу.

При этом мы, в процессе беседы, разговора, могли спорить, не соглашаться друг с другом, горячиться, пререкаться даже, но все это, как говорится, «в рамках», не позволяя себе унижать друг друга.

А тут… а здесь… когда еще в моих зрачках блестела белизна элегантного рояля, — свидетельства немалых культурных запросов хозяев данной кубатуры… вдруг я услыхала голос…

Нет, отнюдь не пение, отнюдь не вежливое приглашение войти и сесть… Я даже сегодня, если не обращаться к помощи диктофона, не могу восстановить последовательно тот женский крик и вопль… Мол, как же вы, то ест я, решились писать о Брынцалове?!.. Мол, что я, его жена, не могу с ним вместе написать мемуары, что ли?!.. Мол, нам надо только пригласить корректора, чтоб кое-какие ошибки исправить… и все!

Передо мной стояла молодая высокая женщина в кофтеночке неопределенного цвета с крупными пуговицами, каждая из которых разрисована вроде бы наособицу… Может, Пикассо, а может, и Версаче лично… И в очень короткой, почти балетной юбчонке со змеиным бело-серым узором… Такая получалась голенастая девушка-женщина с пегими, несколько растрепанными волосами… Из глаз ее, широко, прегневно открытых, так и вылетали зеленые молнии.

Я оглянулась на Нину Григорьевну. Она потупилась… Но — молчала. Стало быть, и мне следовало молчать и терпеть?

Однако — почему, по какой причине? Я не получаю ни зарплату на знаменитом «Ферейне», мне никто «с барского плеча» не дарил машин и кухонных комбайнов…

— … кто вам разрешил?!

Мне так странно, удивительно слышать эти «концлагерные» вопросы, этот коммунально-кухонный вариант беседы», что я не сразу соображаю — от меня ждут ответа, и мне предназначен весь этот «подарочный» набор ярости…

Как вы уважаемый читатель, повели бы себя на моем месте? Что бы решили? Как поступили?

Думаю, если бы это была не я, пожилая женщина, а молодая журналистка, — она бы в обмен тотчас рубанула матерно, даже если бы до этого никогда не прибегала к подобному способу защиты своих чести и достоинства.

Но я-то прожила долгую жизнь. Всякого-превсякого насмотрелась. И мне пришло в голову: «Может, с нервами не в порядке?»

И эта материнская, женская жалостливость заставила меня довольно спокойно объяснить:

— Мне разрешил работать над публицистической книгой о нем ваш муж, Владимир Алексеевич Брынцалов.

В ответ — очередной всплеск ярости и череда слов, мол-де, здесь она все решает, а вовсе не Владимир Алексеевич… Так я поняла…

— И тем не менее, — продолжая сохранять тон врача, который имеет дело с «вышедшим из берегов» человеком, сказала, — я делаю свою работу, собираю материал для такой книги с ведома вашего мужа и при помощи его пресс-секретаря Александра Толмачева.

Боже милостивый! Какой же ураган злого раздражения разразился после этих слов! И «срочно сюда Толмачева!!!», и «я его сейчас же с работы выгоню!!!» И батюшки-светы! И ни вздохнуть, ни охнуть! И словно бы я принесла и бросила к ногам Великой мадам по меньшей мере фугасную бомбу в желании взорвать ее Сиятельство заодно с белым роялем…

— Вот что, — говорю, — разбирайтесь между собой сами. Кто из вас кому и что. А я пойду. Мне все это противно.

— Нет! — чуть-чуть потише произнесла Владычица всего и вся, не так уж давно проживавшая в невеликом, негромком городе Черкесске… — Я хочу спросить Толмачева при вас! Сядьте, пожалуйста… прошу вас…

Видимо, под впечатлением совсем уж неожиданных «пожалуйста» и «прошу вас» — я села за стеклянный прозрачный стол и только тут углядела на стене картину, большую, где обнаженное женское тело сияло перламутрово. Старинная рама, тяжелая, золоченая, добавляла ей красоты и избранности… Еще я успела заметить вдали, у противоположной стены, напольные часы в золоченых финтифлюшках, тоже, видать, не серийного производства, из той породы, что хорошо смотрятся в старинных дворцах-музеях… И тем более меня удивило, что все-таки эти основные «апартаменты» (потом мне скажут, что это жилище у них на «Ферейне» принято именовать только так) находятся тут же, вблизи цехов… И как-то это…

Но завершит эту мысль я не успела. Перегнувшись через стол, Наталья Геннадиевна потребовала от меня незамедлительного ответа на гневно-ядовитой ноте: мол, а вы знаете, что никто не имеет права писать о Брынцалове, что она купила у него все права на мемуары… а вы, то есть я, готовы, мол, заплатит штраф в пятьсот тысяч долларов?!

Боже, боже милостивый! Как же я не сообразила тотчас, с лету рубануть:

— Да запросто! Сей момент!

Нет же, я настолько обалдела, настолько опупела, что не собрала и пары слов для ответа…

А там, где-то в глубине, вдруг топот ног, вдруг лязг дверей, вдруг на пороге — бледноватый, с округлившимися глазами Александр Толмачев…

Сцену его пристрастного допроса опускаю. Это было нечто среднее между требованием очень, очень злой училки «немедленно привести родителей!» и застеночным — «Мы тебя все равно заставим говорить!» Так мне, впечатлительной писательнице-журналистке, привиделось…

Александр Толмачев держал себя в руках. Он даже не покачнулся. И когда от него потребовали ответ, а знал ли он, что… ну, в общем, насчет запрета писать мемуары, которые… иначе придется платит 500 000 долларов…

Я пошла прочь. Писать мемуары я не собиралась. Герой, то бишь Брынцалов, еще был здоров и не стар, слава Богу. Возможно, если бы в свое время поработала в системе столовых и ресторанов, если бы вдруг превратилась в миллиардершу, — я бы нашла слова для достойного отпора, для восстановления равновесия в этом свихнувшемся мире.

Но — нет. У меня — другая школа, другие представления о том, что можно, что нельзя, что нельзя ни в коем случае…

И еще, вообразите себе, — мне стало жаль эту молодую женщину… От нее повеяло таким неблагополучием… Уж не знаю почему… И той самой неисповедимой «частной жизнью», которая никогда никому не ведома во всей своей глубине, даже если вокруг, в числе постоянных соглядатаев, находятся горничные, няни, бонны, метрдотели, камердинеры, миттельшнауцеры, ризеншнауцеры и тому подобное…

Бог ей судья, Наталье Геннадиевне! Как и всем нам, впрочем…

Уходя, я с состраданием подумала и об Александре Толмачеве. О том, о чем он, возможно, никогда никому не скажет, — как порой несладко приходится ему, тоже ведь «нанятому» Хозяевами, в мраморных чертогах, в освежающем запахе всякого рода дезодорантов, весьма облагораживающих здешние супертуалеты…

Когда я шла к выходу из «апартаментов» — наткнулась на телохранителя, а может, и двух, оказавшихся в прихожей… на случай… Чего?

«Ну, ну, — думала я, все дальше уходя от белого рояля и картины в золоченой раме там, в „апартаментах“ супругов Брынцаловых. — Ну надо же… Ну ни в сказке сказать, ни пером описать…»

И еще, конечно, прикидывала, а где мне взять такую сумму — в пятьсот тысяч долларов? Ну где? Ежели госпожа Брынцалова решит со мной судиться?

— Вы лучше с ней вообще не связывайтесь, — предупредят меня женщины, которым ведома манера поведения нашей выдающейся отечественной миллиардерши. — Она ведь и драться может…

В общем, влипла я в историю…

— А еще, — сказали мне там, на «Ферейне», — у нее есть пистолет…

Ну этому-то я нисколько не удивилась! Миллиардерша и без пистолета! Такого не бывает…

Но где мне взять целых 500 000 долларов? Где?! Ежели вдруг…

Еще раз зову на рандеву Александра Толмачева:

— Скажи, пожалуйста, как, как шла подготовка к той съемке с лошадью? Может, Александр Глебович Невзоров был самым коварным подстрекателем в тот момент? И все-таки подставил Наталью Геннадиевну?

— По порядку рассказать?

— Да.

— Александр Глебович появился здесь впервые сам, никто его, в общем-то, не приглашал, когда шел шум по поводу нерегистрации Брынцалова как кандидата в президенты. Приехал Невзоров и говорит: «Брынцалов, я хочу вас снять на пленку, показать, как вообще вы способны бороться с нашей системой и, в общем-то, не сдаетесь». На что Брынцалов говорит: «Нет проблем. Я все равно достану свой мандат, кандидата в президенты, из желудка Рябова». Невзоров визжал от восторга и говорил: «Я хочу все это снимать!» А как это все снимать, никто не знал. Тогда Невзоров сделал передачу на первом канале — «Дни». Невзоров называл Брынцалова «Великий и Ужасный волшебник Гудвин», волшебник Изумрудного города, который надел на людей розовые или зеленые очки — и все красиво. Действительно, приходишь на «Ферейн» и восторгаешься. Невзоров снял первый сюжет, выпустил его в эфир показал Владимира Алексеевича как бойца, борца. Но вместе с тем показал его знаменитые ботинки за пять тысяч долларов, из крокодила. Видимо, это послужило как бы смешным, юморным ходом, при помощи которого все стали потом узнавать брынцаловские ботинки. Все журналисты после Невзорова обязательно снимали его ботинки, потому что он менял ботинки каждый день: коричневые, зеленые, с золотыми запонками, с серебряными запонками и так далее. Невзоров потом приезжал сюда часто. Он и говорит: «Брынцалов, вот ты хочешь оседлать, — они с ним на „ты“, — ты хочешь оседлать Россию. Но ты же не оседлал даже лошадь». Брынцалов говорит: «Зато я объезжаю огненную лошадь — свою жену». Невзоров: «Брынцалов, ты вообще способен на лошади ездить?» — «Нет, я не езжу на лошадях». — «А давай сделаем! Я же, — говорит, — наездник профессиональный, я же, — говорит, — каскадер». Брынцалов говорит: «А давай! А где?» — «А давай на ипподроме». — «На каком ипподроме?» — «А давай в конно-спортивном комплексе в Битце». — «Ну давай». Договорились о времени. Но к тому времени Невзоров не очень любил общаться с Наташей, потому что Наташа ему перечила, Наташа имела свое мнение, а Невзоров — свое мнение. Он считал, что женщина вообще должна быть «к ноге», «к ногтю». И поэтому…

— Что, она невзлюбила Невзорова? За что? Ведь такой парень-то, с огненным глазом…

— Видимо, за то, что он имел особое мнение о женском поле. Он, мне кажется, считал, что женщина должна — «цыц», «ша» и — быть на кухне. Во всяком случае я понимал их взаимоотношения именно такт. Проходит какое-то время, Невзоров звонит и говорит, что я готов, готов к съемке, нужно, чтобы Владимир Алексеевич тоже ехал в Битцу. Брынцалов собирается в Битцу, тут уж Наталья Геннадиевна говорит: «А я?» Я говорю: «Зачем?» — «А я на лошади умею кататься». Брынцалов говорит: «Наташу надо брать или не брать?» Я звоню Невзорову. Невзоров говорит: «Не надо брать Наташу, я снимаю Брынцалова, а не его жену». Брынцалов говорит: «Наташа, не надо». — «Я хочу! Я буду смотреть просто. Вы там будете кататься, а я не буду? Нет, я поеду». Брынцалов говорит: «Ну хорошо, берет Наташу, едем в Битцу. Приезжаем туда, а надо же как-то одеться по форме. Приходим — там нет таких сапог. Самый крупный размер — 41-й, а у Владимира Алексеевича лапа — 45-й — 46-1. Самые крупные штаны, которые там были, налезают только на девочку худенькую. Ну куда деваться? Стали искать по конно-спортивному комплексу. С какого-то жокея, древнего, мастера спорта, чемпиона Олимпийских игр, сняли с него штаны, как они называются, даже не знаю, — такие галифе с кожей, ботинки, красный пиджачок жокейский… А вот не помню, по-моему, кепочку не нашли. На поиски ушло где-то часа два. Н в общем-то экипировали Владимира Алексеевича. А Наталья Геннадиевна, оказывается, уже заранее подготовилась к любым скачкам и надела на себя серенькое трико облегающее. Приезжает Невзоров, сел на лошадь, объехал, говорит: „О, класс! Брынцалов, вот твоя лошадь. Садись!“ Пока он его поднимал, подсаживал, все это снималось, конечно, потом надо было показать, что человек впервые садится на лошадь — действительно, впервые. В этот момент Наталья Геннадиевна и говорит: „Я тоже хочу на лошадь“. — „Ну, пожалуйста“. — „Я хочу, чтобы меня сняли“. Невзоров говорит: „Я не буду снимать ее, у меня вот есть объект для съемок“. — „Я хочу, чтобы меня сняли“. Брынцалов говорит: „Наташа, прекрати! Стой на месте!“ В этот момент подходит к другой лошади, ласкает ее и говорит: „Ой какая хорошая лошадь!“ — „А круп-то какой“, — говорит Невзоров. И тут голос Натальи Геннадиевны: „А у меня круп лучше!“ Невзоров говорит: „Слушай, Володя, убери жену! Ну убери жену! Вот пусть она за ворота встанет, за бортик встанет!“ Брынцалов говорит: „Наташа, прекрати!“ — „Нет, я не хочу! Что, ты ездишь, а я не буду ездить?“ — „Ну, хорошо, сиди“. Залезает Брынцалов на коня, Невзоров вначале держит, как это… за поводы, или какая-то там веревка, говорит: „Нормально“, Брынцалов отзывается: „Ой, как больно, яйца трясутся…“ Ну, шел нормальный разговор, мужской, — впервые человек на лошадь залез! Чего там говорить! А Невзоров его подзуживает, говорит: „Ну как там, Россию хочешь оседлать? Давай, пробуй, как оседлать коня, лошадь“. В этот момент Наталья Геннадиевна нашла какую-то лошадь, серенькую, и к этой лошади подходит, говорит: „А я? Меня тоже снимай“. Невзоров берет кнут, говорит: „Залезай. Сейчас я сниму“. И Брынцалову: „Володь, можно я ее перетяну?“ В ответ: „Да ну тебя, слушай, у меня тут яйца трясутся, мне не до этого“. Через некоторое время — прошло где-то полторы минуты — Наташа слезает с лошади и… Съемка там продолжается, продолжается, там скачки такие. Вдруг Наташа говорит: „Ну все-таки, мой круп лучше, Володь, чем у этой лошади?“ А он: „Покажи“. Как-то так… подожди, они уже рядом стояли. Он ей: „Покажешь, что ли?“ — „Да покажу“. И такой кадр финальный — „ну, снимай“, типа того. Она поворачивается задницей, снимает штаны, становится к объективу… Слава Богу, она была в гимнастическом. Никакая это не постановка, все это произошло неожиданно. Что было дальше? Дальше, перед выходом в эфир, эфир был в субботу поздно, часа в двадцать три. Брынцалов сидел в студии „Радио-1“, вещал, отвечал на вопросы радиослушателей, а в этот момент группа Невзорова выпускала в эфир свою телепрограмму, ту, что сняли в Битце. Я пришел. Сел перед монитором, где и Наталья Геннадиевна была. И вот идет программа. Брынцалов на лошади, а дальше Наталья Геннадиевна демонстрирует свой „круп“. Я говорю: „Ну как?“ Она отвечает: „Классно!“ Ей это понравилось, ей понравилось, что она изящно выглядела, не хуже, чем думала, что фигура ее была показана в том ракурсе, в котором она хотела…

— И как, как это все надо понимать?

— Я так предполагаю, что когда пошла волна интереса средств массовой информации к Брынцалову — она тоже почувствовала вкус к рекламе. Однажды она меня вызывает и говорит, что «так, я хочу рекламировать прически на телевидении». «Какие прически?» — «Вот, — говорит, — я сейчас подстригла своих детей, Алешу подстригла как тигра полосатого, а дочь подстригла под цветочек». По-моему, на макушке такая ромашка. И мы даже поехали в Останкино, туда, где снималась программа «Улица Сезам», детская. Наташа туда пришла и говорит: «Так, ну где съемки? Я сейчас буду рекламировать прически». На что ей ответили: «Послушайте, здесь, вообще-то, идет съемка телепрограммы, и вы приглашены просто в качестве гостей, просто чтобы вы здесь посидели на лавочке и поаплодировали». Наташа очень обиделась, сказала: «Я, вообще-то, ехала сюда для того, чтобы делать программу, свою программу, со своим собственным участием, учить матерей, каким образом нужно стричь своих маленьких детей, чтобы это было красиво и интересно». То есть я понял так — у нее выросло мощное желание мелькать на экране телевизора, но не с точки зрения политической целесообразности, а на уровне фотомодели. Чтоб все любовались.

— Брынцалов любовался? А Невзоров? Невзорову хорошо даже, что это было, потому что он опять показал как бы отрезанную руку, которую едят бомжи?

— Брынцалов однажды увидел этот эфир, у них с женой вышел спор. Уже в конце предвыборной кампании… Звонили родственники из Черкесска, говорили: «Ну как вам не стыдно, Наташа, как тебе не стыдно, Володь, как тебе не стыдно показывать жену в таком свете?» У них возник спор — Наташа считала, что этот эфир был неудачен только с одной точки зрения, потому что Брынцалов там кричал о своих «яйцах», когда ехал на лошади. А Брынцалов говорит: «Нет, эфир плох, потому что ты показала свою жопу с экрана».

Ну, примерно об этом они спорили, старались привлечь меня в качестве арбитра, и каждый остался при своем мнении.

И еще Александр добавил:

— Знаешь, ходят разные слухи, кто у них в семье главный, кто кем вертит. Тот, кто не любит Наташу, говорит, что она околдовала Брынцалова, что любое мановение ее руки, пальца, взгляда — он тут же выполняет ее желание. Но это неправда, потому что я наблюдал за их взаимоотношениями, это не так, это далеко не так. Брынцалов — не тот человек, которым управляешь, тем более мановением пальца. Он сам может кем угодно управлять, потому что он очень сильный человек.


Могла ли я полюбить и зауважать Наталью Геннадиевну после всего происшедшего? Любой второклассник скажет, что — нет.

Но значит ли это, что нет женщин, которые бы любили ее и почитали? Здесь, на «Ферейне»?.. Как относятся женщины, которым надо с утра на работу, к той, что встает, когда захочет? К той, которая мчит на «мерседесе», укрытая со всех сторон броней телохранителей? Которая, как сказочная царица, что ни пожелает откушать, хоть самое раззаморское блюдо, — ей его тотчас и преподнесут?

— Завидовать? Наталье Геннадиевне? Нет и еще раз нет, — отвечает мне молодая женщина В. — Что стоит само по себе любое богатство? На мой взгляд — ничего! Без духовной близости, без настоящих чувств? Ну ладно, бремя богатства еще можно вынести… хотя, с моей точки зрения, — это очень сложно, и живешь с опаской за свою жизнь, за детей… и надо же как-то со своей совестью ладить… А как вынести бремя измен?

— Подумаешь! Ну изменил, но ведь не остался там, у другой. Пришел, принял душ и как новенький.

В.: Понимаете, это не для моего характера. Если ушла, то ушла. И если ушел, то ушел. Я — русская женщина. А женщины на Руси всегда все тянули. И моя мама — тянула. Но там, где дело касалось чувств — никогда не лгала, и мужу лгать не позволяла. Тут все должно быть чисто и просто.

И Н. тоже сразу предупредила меня:

— Ни даже намека на мое имя! Нет, нисколько я Наталье Геннадиевне не завидую. Я, например, куда более свободная женщина, чем она. Ну, конечно, большие деньги — это неплохо, очень даже неплохо. Но теперь посмотрим на минусы. Я, например, могу спокойно выйти на улицу, зайти в магазин, в кинотеатр… Она — нет. Ей надо прежде сказать о своем желании мужу. Как правило, она без охраны никуда. И это жизнь? Мне дорога свобода, независимость. Я не хотела бы всего и всех боятся, потому что на мне одето полцарства. И еще меня совсем не пленяют все эти бонны, гувернантки, весь этот «наворот». Я хочу и воспитываю своего ребенка сама. Это мне доставляет удовольствие. И мне нравится, что мой сын водится со множеством других детишек. А дети Брынцаловых, как в изоляции, живут. Очень хорошие, красивые, умненькие, но изолированы, играют друг с другом, с нянями, и тут же охранники ходят. Это жизнь?

И еще один женский взгляд на «щи и парад»:

— Я бы ни за что в наше время не смогла жить в таком богатстве. Совесть бы заела. Мне бы это мое положение казалось постыдным, неестественным, прямо диким. Вон, рассказывают, в Приморье шахтерам не платят зарплату, и их ребятишки бегают на рынок, подбирают гнилую картошку, листы капустные и тут же в рот запихивают и в мешочек суют, чтобы домой донести. А я тут буду хвалиться, что золотой отверткой в ухе ковыряюсь? Я что, в таком случае, полная дебилка? Да я, если бы разбогатела, тихо-тихо жила, ни перед кем не выпендривалась бы… Зачем? Когда кругом столько полуголодных, голодных, нищих? Еще большой вопрос — если у тебя в кармане вдруг оказалось столько зеленых, а у другого — ни шиша, не ты ли обобрал его? Хочешь не хочешь, а такой вопрос вертится в голове… Я бы, например, перед своим мужем на колени встала, умоляла бы его не знаю как, чтоб он только не рассказывал в газетах и по телевизору, какой он богатый. Я бы ему с голым задом ни за что не позволила на экран вылезти. Что в итоге? Люди, нормальные люди, отвернулись от этой пары с презрением и это свое неуважение распространили на всю продукцию «Ферейна», даже на свое название. Наш отдел имеет прямые контакты с аптеками. Мы раньше общались с партнером легко, а теперь многие из них не хотят иметь с нашей фирмой дела. Мы попали в разряд «неприличных». Слышишь: «О, вы с „Ферейна“! Ясно, как вас Хозяин подбирает, по каким качествам…» Вроде бы шутка, но…

— И серьезные покупатели отказались?

— Заведующие аптеками, некоторые заведующие больницами.

— Но при чем здесь качество лекарств?

— И тем не менее — пренебрегли… Не захотели работать, не устраивают их ни «Ферейн», ни Брынцалов.

— Сама фамилия?

— Сама фамилия и образ жизни. Люди в нищете, денег нет, а здесь богатство рекламируют. Ведь на Западе тоже очень много богатых людей, и никто этим не кичится. Но супругам Брынцаловым это все, думаю, не объяснить.

Нет, нет, я не останавливалась, опять и опят спрашивала женщин с «Ферейна», как им чужое богатство, сильно ли они завидуют процветающим на их глазах миллиардерам. Хотелось получить разные ответы.

Однако — не вышло. Отвечали словно бы родные сестры. Вот и Т.

— Хорошо быть женой миллиардера, на ваш взгляд?

Т.: Плохо.

— Почему?

Т.: Ну, птичка в золотой клетке. Птичку можно обвешать чем и как угодно. Все равно она заперта на золотой замок, золотыми ключами с бриллиантовой отделкой. Нет свободы, очень большая зависимость, деньги — очень большая зависимость. А большие деньги — это втройне большая зависимость.

— От кого, вы считаете, зависимость?

Т.: От того, кто эти деньги дает, конечно.

— Это не просто так?

Т.: Это все не просто так, далеко все не просто так. Иначе, если бы не было такой зависимости, каждый из них давно бы был как-то предан какой-то своей жизни, которую в мыслях выпестовал… Давно бы уже так было.

— То есть деньги связывают?

Т.: По рукам и ногам.

— А телохранители? Приятно ходить с телохранителями?

Т.: Ужасно, думаю, плохо. Вот, пожалуйста, еще одна зависимость. Богатство нужно охранять, а то не ровен час — кто-то и отберет. Никакого спокойствия в результате. А я могу запереть свою квартиру на ключ и уехать в отпуск, не боясь, что кто-то в нее вломится, потому что я знаю, что, кроме какой-то мебели, я ничего не потеряю. И к деньгам отношусь, конечно, проще, трачу, а не коплю. Есть — хорошо, нет — ладно, заработаю.

— Зато, говорят, жены миллиардеров бывают в каком-то сверхобществе… У них такая интересная вечерняя жизнь…

Т.: Это уже зависит от какого-то твоего уровня. Можно там бывать. Но толку-то? Можно бывать чисто визуально — пришел и все. Но по разуму ты еще очень долго не будешь там, потому что с этими людьми ведь надо общаться, не просто производить впечатление своими нарядами, прической… Нужно действительно заинтересовать умных, талантливых людей своей персоной, чтобы тебя понимали и принимали, чтобы ты не навязывалась, а чтобы тебя звали туда, и чтобы ты слыла умницей.

— Ну, вот дворец строится. Завидки не берут?

Т.: Нет, Боже сохрани!

— Но дворец же целый!

Т.: Ну и что? Я очень люблю свою маленькую квартирку, в которой одна комната, и мне больше не надо. То есть я бы с удовольствием ее немножко облагородила — сделала бы посветлее окна, ну, в разумных пределах того, что мне под силу, но не более того. То есть то, что у меня там есть, меня вполне устраивает.

— Мне почему-то после всего стало жаль Наталью Геннадиевну. Несмотря ни на что. А вам?

Т.: То же самое. Потому что мне приходилось видеть ее именно настоящей, которая плакать может, не просто так, а от одиночества. Такое богатство очень изолирует человека. Поневоле приходится быть одной. Или вокруг нее вьются люди, которые, как правило, неискренние, им от нее нужны деньги или что-то еще…

— Но она это чувствует? Или не очень?

Т.: Раньше чувствовала, а сейчас — не знаю. Роскошь делает человека толстокожим. Все проходит мимо — чужая боль, чужое горе и так далее… Мама у Натальи Геннадиевны — замечательный человек, очень удивительный. Очень добрая женщина. Она при всем этом богатстве сохранила свою душу. Она с детьми нянчится. То есть вместе с няньками и бабушка здесь. Время от времени уезжает, но в основном здесь. И у Наташи тоже остались отголоски того, что было раньше, отголоски доброты. Вдруг вспомнит о чьем-то дне рождения и придет с подарком, поздравит… А то раскричится… Такие сцены — лучше не вспоминать…

Ну неужели, неужели все так просто, так примитивно? А я-то надела считай что водолазный костюм, чтоб спускаться в глубины… Чтоб объяснить необъяснимое… Чтоб как-то, из чувства чисто женской солидарности, реабилитировать женщину, рискнувшую своим странным поступком переплюнуть всех эпатажников не то что России, не то что СНГ, но и планеты всей?

Но где, где мне взять 500 000 долларов, если?..

КАК СТАТЬ МИЛЛИАРДЕРОМ

(сугубо для деловых людей, желающих разбогатеть)

Если бы я знала, что это будет мое последнее свидание с Владимиром Алексеевичем! Если бы я прислушалась и поверила меланхоличным советам здешних тружеников! А они ведь мне говорили:

— Брынцалов — это непредсказуемо… захотел… не захотел… как настроение… как жена обошлась с ним в текущую ночь…

Сознаюсь, последняя фраза в столь великосветском духе — мое личное творчество, ибо в реальности мысль звучала весьма терпко…

Итак, все как обычно, с утра сидим с Владимиром Алексеевичем через изысканно-раззолоченный стол и ведем беседу, и я еще не знаю, что она — последняя. Так как договорились, если помните встретиться раз десять-пятнадцать. Из той беседы, которая была очень короткой, приведу такие вопросы-ответы:

— На ваш взгляд, историю делают народ или личность?

— Личности должны навязать свою волю народу. Если личность нормальная, она навяжет волю и ведет в правильном направлении народ. А личность слабая будет навязывать свою волю, и в конечном итоге что будет? Сравните Ельцина со Сталиным. Вот Чечня. За три дня депортация народов была произведена. Жестоко поступил Сталин? Жестоко. Погибло там… ну, тысяча, пятьсот человек. Не знаю, сколько погибло. Сколько погибло чеченцев при депортации?

— Говорят, никого.

— Нет, не солдат, а чеченцев. Ну, я имею в виду — в пути там или от болезней… Ну, может, две-три тысячи. Даже меньше, наверное. А взять теперь — девяносто тысяч положили, русских солдат девяносто тысяч, не считая чеченцев. Так кто лучше — демократ Ельцин или диктатор Сталин? Конечно, Сталин! Нет никакого сомнения. Сталин… репрессии… А сейчас как понять? Бизнесмен заходит в подъезд, он даже не знает, кто его убивает там. Его убили спокойно люди в масках и ушли. Так же, нет, а? И каждый день! А там кучку негодяев расстреляли, которые здесь навели шорох, Сталин расстрелял, так вот, надо посмотреть, кто лучше и кто хуже. Клинтон, возьми, вот Клинтон. Демократ, да? А он берет, без всякого этого государство иностранное бомбардирует, Ирак. Бандит он чистой воды! По всем законам, по жизни он бандит, так же, нет? Вот жена с мужем дерется. В доме шум, гам. Имею ли я право в этот дом прийти, я, человек со стороны, защищать жену? Не имею права, для этого нужна милиция. Есть у нас Организация Объединенных Наций? Вот Организация Объединенных Наций и должна принимать решения какие-то определенные, а не Клинтон. Коммунизм, понимаешь, неплохая идея, в принципе.

— Как идея — конечно.

— И ее можно осуществить. Она будет, она будет. Ну, если взять Саудовскую Аравию. Почему там, допустим, нормальные отношения между народом и верхами? Не только дело в строгости. Шариат, конечно, свою роль играет. Но средний уровень жизни народа… Нет такого вопиющего, чтобы народ был голодный. Там, когда ребенок родился — двадцать тысяч долларов на книжку кладут ему сразу! Разные есть вещи, которые открыты для народа. Капитализм, который за рубежом… В чистом виде его нету. Есть капиталистический способ производства, а социалистический способ существования. А у нас… у нас…

— Что у нас?

— У нас был государственный капитализм в жесточайшей форме. Который во времена Брежнева шел в сторону либерализации, школы строили, обращали внимание… Ну, Брежнев тоже пересидел, семь лет пересидел, старый, а старый человек не может быть вождем. Он не может генерировать новые идеи, думать сам. На самообучение не способен. Я уже чувствую это по себе. Вот я не готов был, допустим, провинциал, нет подготовки такой, настоящей, допустим, в данном бизнесе. Я преуспеваю, опережаю других, потому что просто дураки они. А прорыва не могу осуществить по той причине, что у меня не хватает достаточных знаний, подготовки, работоспособности, наконец. А еще государство такое. Что бы оно ни делало, все делает против меня. И я могу годами, десятилетиями бороться против него. Это невыносимо, невозможно. Войны даже заканчиваются. Помните, война была, между Красной и Белой Розой, изнуряла Англию, у нас — Великая Отечественная, она изнурила нас, Афганистан, Чечня… Так и меня — война с государством. Налоги высокие, покупателя не создаем, рубль ничего не стоит, далее и далее. Границы открыты… Эхма, иметь бы денег тьма, купил бы деревеньку — и жил бы помаленьку…

— Некоторые политики говорят: «Плевал я на народ, это быдло». И вот эта избирательная кампания показала, что захотели вот Ельцина, больного старика, выставить этаким Шварценеггером, собрали свою команду, огромные деньги вложили и слепили нужный образ. И народ поверил, побежал голосовать. Значит, действительно, народ — быдло? Или как?

— Это манипуляции…

— Или русский народ, как говорят, очень терпеливый? Если терпит, значит, он быдло? И всякое правительство достойно своего народа, а всякий народ достоин своего правительства?

— Как вам сказать? Наш народ неорганизован, практически несведущ до конца, хотя нормальные, трудолюбивые люди, нормальная нация, хорошая, добрая. Наш менталитет сформирован веками. А манипуляция общественным мнением шла испокон веков. Мы же приняли идеологию странную, неагрессивная идеология наша, наша идеология христианская неагрессивная. Она всепрощенческая — тебя ударят, ты подставь правую щеку… Церковь роль играла. Коммунисты издевались над церковью. А чтобы церковь подняла жопу, сказала, что мы против государства пойдем? Нет, такого не было. Вот это все дело придется нам вытравлять. Нам нужно будет подумать о том, чтобы народ все-таки организовать, иначе… Или диктатура будет, или что-то. Ну, давай не буду свой народ разбирать. Возьмем, например, Чили. Там такое же, скажем, в скобочках взять, «быдло». Напели им песни социалистические, они — за Сальвадора Альенде, в се парализовали, экономику развалили. Пришел Пиночет, как говорится, назад погнал все это дело. Народ… Такого нету понятия, пока этот народ не сорганизован в профсоюз, в партийное движение, и сверху лидер стоит. Просто государство не может быть народом, не может, должна быть организация. А если разобраться, что такое государство? Государство — способ управления одних народом, определенной группой людей. Так же, нет? Сорганизована команда, которая конституцию делает, суетится. Скажем — вот в этих рамках, ребята, народ, вы будете жить, и ни больше ни меньше.

— А способен наш народ на бунт?

— Способен. А что эти бунты дают? Бунт любой — это негативно. Никогда положительного не давал. Ничего положительного не давал. Он только учит элиту правящую, чтобы не дать ему взбунтоваться, способом подавления. Поэтому фетишировать, что вот народ, туда-сюда — это мура. Нам народ нужно вести за собой. Историю делают пассионарии, поэтому роль личности в истории незаменима. Будет личность, будет партийная организация — будет народ. Ну а великое государство у нас по одной простой причине: была великая коммунистическая партия. Может быть, она неправильно поступала, но была у нас организация, которая ломала ребра Америке, всем. Нет партии, нет личности — вот тебе народ, срань болотная. Что, не так? Ну, что дальше, чем гордиться? Чем гордиться мы должны? Грязными улицами? Ну, в космос запустили, так это было вчера, но по пять, а сегодня по три, помните? Чего гордиться? Я понимаю, сейчас организован народ в Америке, в рамках демократической республиканской партии организованный народ. А если взять даже одну нашу личность — она сильнее американской. Взять нашего пацана — он его, американского, просто поломает, любой московский школьник. В любом плане поломает.

— За счет чего?

— А он смышленее, смекалистей… А государство у нас сумасшедшее, которое не ориентировано на людей, оно ориентировано на себя. Раньше государство понималось как средство угнетения, средство навязывания своей воли, одного класса другому. Ну, класс был, допустим, феодалов, рабовладельцев, был класс капиталистов. Сейчас государство общенародное считается. По конституции от того, бедный ты или богатый, ты имеешь право избирать, то есть государство осуществляет функции для народа, выражает его волю. А на самом деле нет, это ошибка наша, потому что государство не выражает волю народа, его слоев, и все беды происходят из-за этого…

— Почему вы так сравнительно спокойно обо всем этом говорите? Вы уже свыклись со всем этим? Примирились?

— Я? Разве я говорю спокойно?

— Ну все-таки… не на эмоциях. А привыкли считать, что Брынцалов — это одна сплошная эмоция.

— Да ну, а кто там привык? Как они быстро привыкли ко мне, видят меня всего три месяца? Я, депутат Государственной Думы, публично выступаю, говорю народу, как я оцениваю события, как должно быть с моей точки зрения. С точки зрения нормального, уравновешенного человека. Если я буду когда-нибудь президентом, я буду поступать только по закону. И это будет самая лучшая защита для меня.

— Мы же все-таки выбирали президента, демократический строй ради того, чтобы был защищен человек, особенно маленький человек…

— Ну и что дальше? Что изменилось?

— Что?

— Да ничего не изменилось! Еще хуже становится!

— Почему?

— Да потому, что мы выбираем людей недееспособных, мы еще политически недальновидные люди. Да и нету пока еще людей, которые… Мы, к сожалению, не выпестовали политиков, которые были бы, допустим, способны управлять по-настоящему нашим государством. Если раньше коммунистическая партия делала это все, она брала числом, а не умением, было много людей, коллективные решения принимались более-менее верные, пусть они были формальные — партийная местная организация, райком, горком, обком, ЦК, — но все равно, все равно они снизу, сверху смотрели, как люди реагируют, идеологическую подоплеку подсовывали, была масса информации, все было. А сейчас ничего нет! Какая программа? О чем нам говорят? Вот у Бориса Николаевича главный лозунг был таков: если останусь, пойдут инвестиции зарубежные… Тьфу, как посмотришь на них… Никакого понятия не имеют, даже руководители. Ни в банковском деле, ни в политическом устройстве государства, ни в других профессиональных вещах понятия не имеют. Никакого! Я убедился на сто процентов в этом.

— Общались с ним?

— Ну, в общем, я не общался совсем уж так долго, но по деньгам сужу. Раз — загорелся — и опустился, загорелся и опустился. Мизеры какие-то, невозможно так жить. Я даже пошел на выборы, думал — уже потух, Его уже нет. А Он взбунтовался и все нам карты перепутал. Ну, потух, уходи, помните, в январе месяце — никто, ничто не работает. Его нету? Я поэтому и пошел. Что там делать? Я вижу — пустые места, нету людей, да и не с кем бороться, по сути дела, по-настоящему. Нет, вдруг поднялся, засуетился…

— Как же не с кем? Команда же там огромная была.

— У Ельцина — все люди, которые потерять места могли, спохватились, увидев нас, спасать все это дело, спохватились и вытащили. Так вот Он и смог, а Он и не знал… Ему Коржаков говорит: «Не будем бороться». А Чубайс: «Давай, мы задавим, давай!» И вот все они так. Страшно, когда нет идеи…


И — все. И вроде бы не ссорились, но внезапно Владимир Алексеевич сказал:

— На следующей неделе у меня времени не будет.

То есть договоренность лопнула… А ведь я только начала вроде что-то понимать… Только-только притерпелась к неустойчивому «ты — вы»… Но вопросов-то в блокноте еще ого-го сколько! Как быть? Что делать?

— Ждать, — посоветовал мне Александр.

Единственное, что несколько утешило спустя время, — это разговоры в журналистско-писательских кулуарах, где мне рассказывали:

— Ребят вызвали в офис, вроде сам товарищ миллиардер захотел какой-то интерьер обнародовать — они пришли как люди, а он им: «Убирайтесь! От вас потом пахнет!»

Верить? Не верить? Черт его знает. Но чтоб времени даром не терять, я решила покопаться в газетах. Ведь в период президентских гонок имя «скандального» миллиардера было на устах многих периодических изданий.

Вот Владимир Алексеевич открывает тайну своей удачливости, подробно рассказывает, что все началось с «Пчелки», с легендарной «Пчелки», кооператива, который он организовал в городе Джибуте Ставропольского края. И тут — цифры. А цифры — это уже кое-что…

« — Был у нас вощинный цех, я реализовал мечту отца Федора — свечной заводик. Кондитерский цех был, 15 тысяч пчелосемей на пасеках… Тысячу тонн сахара за лето выдавал на подкормку, орава людей за ним приезжала. В первый год — кто на мотоцикле, кто на велосипеде, одежда вся в дырах… А через год — уже на „Запорожцах“, „Москвичах“, детей в джинсы одели. И все у нас шло хорошо. О прогулах и речь не заходила: по 80 тысяч в год у меня рабочие получали — по тем деньгам очень неплохо. Но и мне выгодно. Маточное молочко стоило 1000 рублей, а в конечном итоге 20 тысяч дохода. От налогов я не прятался, отчет давал полный. Конечно, подоходный платил большой. В 88-м году, например, я заплатил налог, вдвое больший, чем весь бюджет района! Налог — 300 тысяч, а районный бюджет — 150.

Вот сейчас презрительно вспоминают о кооператорах. А мы, между прочим, имели серьезную подготовку, системное образование получили, на руководящих должностях побывали. И когда мы поняли, что прибавочную стоимость можно присваивать, когда почувствовали, что значит работать на себя, а не впустую, на государство… желание работать больше и больше развивалось огромное. В то время я думал и дальше сельским хозяйством заниматься. Но потом порыв потух — сейчас никто не хочет работать физически, все норовят иначе устроиться. А какое сельское хозяйство без работящих рук?

Да, хорошая тогда жизнь была, спокойная. Дневную выручку получишь, в банке вечером отвезешь и ходишь по городу — на равных со всеми. Секретари горкома, и все другие начальники — за руку здороваются, первыми подходят. Деньги, они как и власть, дают определенный партбилет.

— Газета «Сегодня» сообщила, что ваше личное состояние оценивается в 2 миллиарда долларов. Это верная цифра? — интересуется корреспондент.

— Наша фирма, возможно, стоит и больше. Но вы же, наверное, хотите услышать, как эти деньги работают на страну и как они же работают на меня? Я вам скажу: утром к нам на расчетный счет приходит 10 — 12 миллиардов — вечером уже ничего нет. А это мы зарплату заплатили, поставщикам, налоги, купили что-то, со строителями рассчитались. Если я, как некоторые подозревают, захочу удрать с деньгами за границу, то вечером не смогу — нет денег! И вообще, вот они, мои цеха — стоят тут со всем оборудованием. И когда шум вокруг меня газеты поднимают, налоговые службы и так далее, то напугать они меня, конечно, могут. Как наседку, по которой мелкой дробью из ружья шарахнут, она мечется туда-сюда, а из двора — никак. Так и я — весь тут. Поэтому думаю, что если я де-юре и де-факто имею здесь собственность, то это полезно всем.

— Почему?

— А потому, что вокруг богатого и бедным хорошо».


Или вот какими словами рассказывает о том же Владимир Алексеевич корреспонденту «Вечерней Москвы»:

«В 1969 году я окончил институт по специальности горный инженер. Работал в городе Черкесске преподавателем техникума. Затем мне предложили место начальника строительного управления. И снова начались беды, связанные с моим казачьим происхождением. Я же был беспартийным. А в то время никто без партбилета не мог пройти на должность начальника. Мне говорят: „Вступай срочно в партию!“ Спрашиваю: „А как? Я же меченый!“ А они мне: „Подпиши бумагу такую, что ты, мол, от своей семьи отрекаешься и знать ее не знаешь“.

Совесть — вещь тяжелая. И ведь казаки мы. Род могучий и гордый. Но как же быть, если семью кормить надо, и не скудно. Таких, как я, были миллионы. Считаю, что никакой сделки с совестью у меня не было: я все обсудил с семьей, «добро» получил. И подписал эту бумажку мерзкую. Дальше — как в сказке. Получаю партбилет, а вместе с ним — должность начальника, машину государственную, кабинет, диван обязательный и секретаршу — тоже, конечно, государственную. Сразу зарплату повысили. В общем, стал я обычным советским «боссом». И черт меня дернул собственными руками, на заработанные деньги, вместе с друзьями и родственниками дом себе построить. А жили мы раньше в мазанке — знаете, такие маленькие деревенские домишки: темные, удобства во дворе, коммуникаций никаких. И народу тьма.

Сразу прибежали. Кричат: «Ты что, в собственники заделался? Или дом отдай государству, или партбилет на стол и катись туда, откуда пришел». Я выбрал дом. И до сих пор не жалею об этом.

Дальше был пчелосовхоз. Это дело я люблю и знаю. В улей могу голыми руками влезть, пчелы меня понимают. Думал, «понизили», а оказалось, что это — подарок судьбы.

В 1987 году я организовал кооператив «Пчелка». Делали мед и маточное молочко. Сначала бизнес был неприбыльным. Ну а мозги-то на что? Придумали красивые упаковки. Долго обивал пороги аптечных ведомств. Наконец добились своего — родилась фирма «Агро Био Апис». Учредители — ПО «Мосмедпрепараты» и кооператив «Пчелка». Еще придумали: пчелиные семьи в аренду сдавать. Три года арендатор оплачивает все содержание хозяйства, а потом становится его собственником. Позднее уже, когда стал заниматься фармацевтикой, понял, какое благо людям сделал: продукты пчеловодства — уникальное лечебное средство».


А уже в 1990 году В.А. Брынцалов истратил на приватизацию основных фондов бывшего завода имени неведомого Л.Я. Карпова ни много ин мало 480 миллионов личных денег! И хоть убейте меня — ну никак не понимаю — как, каким образом, откуда? Русь! Дай ответ! Не дает ответа! Такие деньжищи, такой размах! Такая сказочно могучая «Пчелка»!

Ну вроде все по полочкам, все логично, а я все равно не врубаюсь: ну как, как свечной заводик и даже пятнадцать тысяч пчелосемей на пасеках превратились в два миллиарда долларов. Не врубаюсь и все!

И добро бы одна я такая была! Так ведь нет же! С кем ни поговорю — ухмыляются, качают головами. Или это обычное наше, широко распространенное обывательское недоверие к чужой удачливости? Или что? Кто прояснит картину? Куда пойти, с кем переговорить? Подумала-подумала и пошла к техническому руководителю фирмы А.Е. Полстянову.

Очень оказался приятный человек, интеллигентный, доброжелательный, с быстрым живым промельком в темных глазах. Ну, я и спросила его с места в карьер — а чего там манерничать!

— Почему вы, Александр Евгеньевич, не стали Брынцаловым?

— Понимаете, есть у каждого своя стезя… Я знал, что я могу делать и в чем я профессионал. В этой сфере я профессионал, чувствую себя как рыба в воде. Это та одежка, которая для меня нормальная. В ней хорошо, вольготно себя чувствуешь, даже если работаешь интенсивно. Это интересный, красивый труд, и мне приятно работать с Брынцаловым, потому что он тоже со мной вместе. Мне нужно знать то, что я знаю. А он знает многое другое — в области рынка, финансов, экономики, может сделать какой-то неожиданный поворот, который мне просто никогда в жизни не сделать. Вот он из бедной семьи, родился на рынке. Вот он с этими деньгами, с этой экономикой крутится, налаживает контакты, деловые. У меня же характер для работы с людьми, я бы сказал, еще менее покладистый, чем у него. Я бы никогда не пошел на такую должность — президент АО «Ферейн». У меня сил не хватит для этой работы. А он на мое место не пойдет никогда, у него мощи не хватит. Каждый должен быть на своем месте. Меня в детстве отец когда-то учил: «Все равно, Саша, кем ты станешь, но постарайся на своем месте стать лучшим». Наверно, правильно.

— Но у Брынцалова характер сложный!

— Характерец сложный, желание его стать лучшим и везде первым велико. Огромное желание! И это желание увлекает за собой людей. Приятно идти за человеком, который хочет сделать что-то. Очень тяжело быть лидером, за это надо платить. Но платежи бывают разные. А характер жесткий, конечно. А где вы видели лидера с мягким, красивым характером? Если вы назовете хоть один пример, я буду вам очень благодарен. Таких нет людей. У всех есть что-то, все люди, все человеки. Ты выбираешь. Не хочешь — отойди в сторону, не мешай другим.

— Вот появилось такое понятие — «хозяин». Что это значит, в отличие от прежних лет?

— Хозяин и прежде был. Брынцалов, например, — это человек, который родился хозяином. Я больше чем уверен, если бы мы с вами приехали лет пятнадцать назад к Брынцалову, просто уверен, мозгами чувствую, что, если бы мы приехали к нему домой, мы бы увидели прекрасный дом, хороший сад, хороший чисты двор, великолепно покрашенные стены, хорошо сделанный ремонт, ну, машинка, может быть, какая-то, «жигуленочек», ухоженный, чистенький, красивенький. Хозяин! Этот человек приходит с утра, садится в свой «шестисотый мерс» и ездит по всей площадке. А площадка у нас ого-го какая, порядка двадцати гектаров. Вот он ездит и смотрит, где уборщица, где грузчик, где кто. А вот там просто человечек идет в неглаженых брюках — замечание ему сделает. Или сотруднику коммерческого центра галстук подарит, потому что без галстука пришел. Заглянет в каждый туалет, уборщиц погоняет за туалетной бумагой, видите ли, полотенце несвежее.

— Воровства на «Ферейне» нет?

— Знаете, проблема воровства, она существует, есть присказка: Бог дал человеку руки, и они почему-то растут для того, чтобы загребать. Воровство, оно везде есть. Я много стран объездил по производственным вопросам, бывал на различных фирмах, тоже интересовался этой проблемой, и там эта проблема есть. Люди по-разному живут материальные ценности есть — и воровство есть. Но можно по-разному эту проблему решать. Вы же знаете, когда криминогенная ситуация возрастает? Люди бедные, нищие, у них зарплата маленькая, вот они и воруют. А когда живут они в достатке, зачем воровать? Овощи, арбузы здесь лежат просто так. Закончилась торговля, все ушли по домам, товар лежит. Газеты кладут просто к дверям, молоко приносят — туда же, деньги хозяин за это молоко оставляет у дверей. А попробуйте у нас так?

— Но у вас проблемы такой нет, чтобы кого-то ловили? Люди честно стараются работать? Дорожат своим рабочим местом?

— Люди разные есть. Но, в основном, девяносто процентов дорожат своим рабочим местом. Как правило, здесь работают достаточно давно, так что, в общем-то, коллектив, я бы сказал, устоявшийся за пять лет. За эти годы многое пережили. С Брынцаловым тоже. Кто-то может на него злиться, но многие ему благодарны.

— За что благодарны?

— Да потому, что он сделал нормальные рабочие места и нормальную человеческую зарплату. Посмотрите, у нас все люди на машинах на своих ездят.

— Все?

— Практически все. Практически у всех есть собственные машины.

— А куда делись пенсионеры, которые у вас были, люди, приближающиеся к пенсионному возрасту?

— С пенсионерами… Конечно, с пенсионерами получается не очень хорошо. Не очень хорошо — это у нас всех. Вот у меня мать пенсионерка. Хорошо, что есть Брынцалов, есть такая фирма «Ферейн», и некоторым пенсионерам посчастливилось работать на этой фирме. Брынцалов хоть маленькие толики доплачивает.

— Сколько это примерно?

— По-разному. Но это больше, чем пенсия. По-разному в зависимости от стажа.

— И сейчас доплачивает?

— Доплачивает даже сейчас, хоть сложная экономическая ситуация… мы не платим зарплату, тем не менее пенсия пенсионерам доплачивается.

Тут я вспомнила, что в подмосковном поселке Салтыковка В.А. Брынцалов строит своей второй жене не то что шикарную дачу, а целый дворец, и спрашиваю:

— Вас не шокирует то, что он строит дворец для своей жены? Вы считаете, что все это нормально?

— Я бы тоже хотел дворец своей жене построить. Не могу, к сожалению! — отвечает дипломатично мой собеседник. — Многие другие строят себе дворцы. Разве у нас мало строится домов? Огромное количество. Почему же меня должно шокировать, что Брынцалов этим занимается? У нас очень много людей, достаточно богатых, особенно в Москве.

— Да, но дело в том, что обычно говорится так, что большинство тих капиталов — ворованные, поэтому люди и строят, но втихаря.

— Вот как раз к Брынцалову это не относится. Он открыто говорит. Что ему дает право говорить открыто? Да потому, что он действительно не сделал ничего такого, за что можно его зацепить. Он делает все в открытую, так, как есть. Да, он пришел сюда. Да, он принес свои деньги. Он заработал — у него была хорошая идея, и он своим трудом заработал эти деньги, в кооперативе «Пчелка». А многие другие зарабатывали за счет того, что приватизировали вклады. Это не очень, это пахнет. А к Брынцалову это не относится.

— Вы считаете, что правильно он пошел, в принципе, баллотироваться в президенты или это, может быть поспешный шаг? Кем-то спровоцированный, что ли?

— Спровоцировала его наша действительность. Знаете, почему? По одной простой причине. Началось это с маленького. Он — российский предприниматель, русский промышленник, который построил свое предприятие… Пенсионеры говорят: «Вот мы тут все сделали…» Неправда. Это построено уже в «ферейновские» времена. Все, чем сегодня живет «Ферейн», — это все построено недавно: новый цех один, второй, третий, четвертый, номенклатура — новые препараты, совершенно разные вещи делаем. Русскому промышленнику, который вкладывает свои деньги в развитие производства, кто создает рабочие места? Кто расширяет, восстанавливает станки, механизмы, строит здания, корпуса, новые заводы — кто помогает? Никто. На свои деньги. Кроме того, ему, русскому промышленнику, делающему эти вещи, становится обидно так же, как любому русскому человеку, который может себя назвать патриотом или более-менее любящим свою родину хотя бы за то, что он здесь родился. Иностранным производителям рынок здесь отдан на поругание. Как вот сестру свою родную взять и отдать врагу. Вот делай с ней, что хочешь. И они с ней делают, что хотят. Панадол, аспирин, то, се, реклама разрешена и так далее. Начиная с Нечаева, лицензии выдавались как никогда в советское время не выдавались.

— Это ведь министр здравоохранения? Как его звали-то?

— Эдуард Николаевич Нечаев. Я не говорю об инсулине. «Ферейн» строит на свои деньги завод, то есть Владимир Алексеевич строит на свои деньги завод, инсулин начинаем производить совместно с импортными компаниями, замечательный инсулин. Представляете? Мы здесь открываем производство, построили завод, прекраснейший завод, великолепные отзывы, аудиты приходят ведущих фармацевтических фирм. Великолепно, и на свои собственные деньги. А Эдуард Нечаев шурует в Майкопе субстанцию инсулина, отправляет ее в Польшу, в Польше делают готовое лекарство и завозят в Россию.

— Зачем?

— Зачем, я вас тоже спрашиваю? Зачем? Брынцалов — это только один случай. А таких случаев миллион. Зачем? Прекратили у нас производство субстанции ацетилсалициловой кислоты, признанный мировой лидер, Новокузнецкий завод «Органика». Нате вам, пожалуйста, аспирин «Байер». «Байер» покупает у них аспирин, делает свою лекарственную форму…

— Где он покупает?

— В Новокузнецке.

— Да что вы?!

— Покупает аспирин, делает свою лекарственную форму и поставляет нам ее сюда! То же, что и с нефтью происходит. Нефть у нас покупается, из нее там делается бензин, продукты перегонки, синтеза, и потом это ввозится в виде готового продукта. То есть там создается прибавочная стоимость, и ввозится товар сюда. Вот потому Брынцалов и вылез. Его, как русского промышленника, это просто возмущает до рвоты! И он решил: я не могу сидеть, если я житель этой страны и хочу жить здесь, а не так, как другие: собрал свой капитальчик — и на Канары, виллу, яхту, молодая жена, великолепные дети, молодой сам — чего еще нужно? Живи спокойно! «Нет, — говорит, — я в этой стране, я здесь жил, умру, и дети мои здесь родились, здесь будут жить, и здесь будут и их дети. Поэтому я пойду туда, буду депутатом, буду им говорить. Я не буду ругаться, но я найду с ними общий язык, я буду с ними разговаривать, я буду их учить, что нельзя так делать. Воруют, обворовывается страна! Казалось бы — простая вещь. Можно сделать таким образом — опять же тот же „Байер“, опять тот же УПСА. Две компании, выпускающие аспирин. Вот я бы, как министр, сделал так: вызвал представителей этих компаний к себе в приемную и сказал сначала представителю „Байера“: „Вот ты, дорогой господин, своим аспирином на российском рынке торгуешь и прибыль получаешь, и объемы торговли известны — многие миллионы долларов, порядка ста миллионов долларов. При этом стоимость субстанции, которую ты здесь оставляешь, — миллион — одна сотая часть, а остальное — упаковка, то, се, что можно сделать здесь. Обновите линии! Этот завод будет стоить пять миллионов долларов“. Я бы сказал: „Вот давай, на свои прибыли, которые ты здесь получаешь, построй завод, пожалуйста, не надо на „Ферейне“, вот Семашко, второй завод, и начинай выпускать препарат. Субстанцию можешь привезти, марку свою на упаковке оставь, ради Бога, но прибылью делись! Оставь здесь товар! Зачем его загонять за рубеж в виде валюты, покупая там продукцию?“ Патриотично бы поступил такой министр или нет? Тут же организовал бы рабочие места для российских граждан, производство получил бы современное и сохранил бы хорошие отношения с иностранной компанией — все в порядке. А то они смотрят на нас, как на дураков, и говорят: „Слушайте, идиоты какие-то! Чего они делают-то?“ Вы посмотрите взлеты всех этих… Корейский вариант — с чего они начинали? Отверточная технология. Это же понятно, да? Что, телевизор „Панасоник“ хуже нашего „Горизонта“? Есть псевдопатриоты, которые на самом деле оказываются для нашей страны враги номер один, кричат: „Ой, какой „Панасоник“? Не надо „Панасоников“, давайте „Горизонты!“ Сами при этом смотрят „Панасоники“ и стараются видюшники и фильмы тоже смотреть импортные. А есть другие патриоты, типа Брынцалова, которые говорят: „Давайте введем на „Панасоники“ таможенные пошлины сто процентов“. Для чего? Тот же телевизор „Горизонт“ или „Электрон“, или „ТВТ“, или другой какой-то пусть эта фирма японская уважаемая поставит в виде блоков, панелей, кинескопов, корпусов, а наши рабочие, по корейскому варианту — отверточная технология! — соберут этот «Панасоник“ здесь. Рабочие места создаются, в государстве остаются деньги, не надо отправлять туда валюту, с таким трудом зарабатываемую, которая за счет нефти, электроэнергии, газа уходит туда. Наш фермер не может произвести это масло — ну дай ты ему эту упаковочную машину, которая это масло сделает в маленьких формочках, удобных для покупателя, законсервирует его, в конце концов, заморозит, машину ему купи для доставки, чтобы оно не портилось в дороге, и не в бумагу завернутое, а в нормальную, хорошую упаковку! Или мясо разделай, купи ему мясо-молочный завод. Неужели нельзя это сделать? Вот для чего Брынцалов пошел на выборы, вот это его стимулировало. А как по-другому, кто сделает-то, если не он, не я, не другие?

— И как же в этих условиях вы будете дальше карабкаться?

— Что же, вы думаете, мы такие беззубые? В этом черта Брынцалова, что он сам не успокаивается, и нам не дает. Если это его, — а он все российское считает своим, — вырвет. Вот заглотишь его, он засунет руку в рот, из желудка достанет этот кусок и вырвет: отдай, мое! И других заставляет так работать! Представляете? За свое, то, что мы сделали, мы будем бороться. Мы не сдадимся, мы будем биться, и в конце концов эти деньги, которые отправляются за рубеж, останутся здесь, на «Ферейне». Не псевдомайкопский инсулин, который Нечаев якобы здесь производит, а на самом деле полякам отправлялись деньги за эту лекарственную форму, — нет, накося, выкуси, больше не надо! Все останется здесь, в России, в русской фармацевтической компании, которая называется ФАО «Ферейн»!

— Говорят, вы зарываетесь?

— Мы не зарываемся, мы ведем себя мирно, нормально. Нас пытались ту по-разному зажать, потому что у нас дурацкие законы, все сделано, чтобы загубить российского производителя, никто его не ждет, только слова одни: предприниматели, вот, их нужно поддерживать, и так далее, и тому подобное. У граждан нет заработной платы, им оплачивать нечем товарные массы. И у банка нет денег. Банку невыгодно инвестировать производств. Те банки, которые инвестируют производство, например, Тверьуниверсалбанк и другие, они пропали. В итоге — общество безденежное на сегодняшний день. Нам грозить и угрожать бесполезно. А правительство на нас, как на всех других предпринимателей, накатывает постоянно. Ну, например, с налогами. Вот, пожалуйста, в прошлом году, девятнадцатого декабря, в обеденное время, я выходу вот из этой двери, иду в сторону коридора — бежит наш сотрудник, а за ним гонится… автоматчик, вот в этом своем пятнистом одеянии, и в чулке, где только одни глаза видны, с автоматом наперевес! Это налоговая полиция приехала брать с «Ферейна» налоги за якобы полученную прибыль. И мало того — они накрутили еще пени, и в результате сумма налогов у нас составляла где-то около двадцати семи миллиардов, а с пенями она выросла до цифры шестьдесят восемь!

— Отдали?

— Послушайте, а почему мы должны отдавать? Я ж вам говорю, что Ферейн» — такая фирма, которая просто так не отдаст свое.

— Боретесь?

— Боремся, мы подали в суд и отбились от них. Это Брынцалов! Другой бы отступил, а он… Иногда устаешь, надоедает все, думаешь — к чертовой бабушке! Но все-таки я небогатый человек, ни замков, ни дворцов, есть дача в Дмитрове, дом бревенчатый. Вот поэтому я не могу бросить эту работу, к сожалению. Она кормит мою семью, мать — пенсионерка, брат — чернобылец, инвалид, у него трое детей, жена не работает, им нужно помогать. В общем-то, я один в семье кормилец. Второй брата — военный, тоже зарплату не платят уже полгода. Полковник, афганец, два ранения, награды правительственные… Поэтому я не могу бросить эту работу.

— А чем кончилось все тогда? Куда они делись, эти автоматчики?

— Ну куда делись? Они встретили меня, я, к сожалению, один оказался, потому что генеральный директор уехал на обед. Я их попросил подождать. Они постояли, с них пыл этот спал. А они в бронежилетах, им тяжело, жарко…

— Мальчишки, в общем-то?

— Да часа два сидели, разговаривали…

— Автоматчики что должны были делать конкретно?

— Они должны были прикрывать вхождение налоговых инспекторов сюда! Вообще-то, по-хорошему, я понимаю этих налоговых инспекторов, потому что приходить, грубо говоря, к человеку, которого ты ограбил, и требовать за ограбленное долю какую-то — за это можно получить в морду. Отец мне в детстве говорил: «Саша, нахалов нужно бить, и преимущественно в морду!» Вот, в принципе, можно было получит в морду, поэтому я их понимаю. Вот сюжет такой был у нас. Жизнь тут вообще веселая.

— Но тем не менее не жалеете ни о чем?

— Понимаете, жизнь дается один раз. О чем жалеть? Тогда можно вообще не жить, если жалеть.

… Что говорить, толковый, приятный человек Александр Евгеньевич Полстянов. Владимир Алексеевич явно не промах при подборе кадров.

Но вот вопрос: а поняла я наконец-то, как делаются миллиардеры? Опят у меня двадцать пять! Ну, «Пчелка», ну, с нее все и пошло. А как пошло? Как эта симпатичная «пчелка» обрела реактивный моторчик и долетела до столицы? Как? Что в том моторчике было самым-самым?

Я уже думала, что от природы самая непонятливая. Но и сотрудники великой фирмы «Ферейн» пожимали плечами:

— Кто его знает, как?

В качестве утешения они рассказали мне, из чего, собственно, возникло это название. Я-то по наивности считала вначале, что В.А, Брынцалов узнал, что давным-давно в Москве на Никольской улице существовала аптека знаменитого немца Карла Ивановича Феррейна. И вообще он много аптек создал. Но ведь «Ферейн» несколько отличается от «Феррейна», верно?

— Верно, — сказали мне с улыбкой всезнания. — Больше того, там, где мы сейчас с вами находимся, а находимся в Нагатине, было когда-то болотистое место, гать. Отсюда — «Нагатино». И здесь для своих аптек деловой Карл Иванович начал выращивать разные лекарственные травы. Это была сельская местность, до Москвы далеко. Аптечное дело у разворотливого Феррейна процветало. А в одиннадцатом-двенадцатом году здесь, на этом самом месте, его сын, Владимир Карлович, построил завод медпрепаратов. Как водится, в двадцатых годах его национализировали, Феррейна — вон… Завод назвали имени Карпова.

— А кто такой Карпов-то?

— А кто его знает? Вот я живу на улице Гримау. Кто такой Гримау? Больно нужно знать! Значит так, в девяностых годах пошло акционирование… Завитало прямо в воздухе — назвать наше предприятие именно так — «Феррейн». Ведь красиво? И традиция намечается… Но не тут-то было. Прослышали об этом германские родственники Феррейна, приехали сюда и потребовали у Брынцалова три миллиона дойчмарок. Н им честно сказал: «Наскребу по сусекам миллион, больше нет». Они в амбицию! Выложи ровно три миллиона, иначе название заберем! А дальше уже местная легенда приписывает момент озарения в уме жены Брынцалова Натальи. Будто бы она подумала-подумала и говорит: «Володь, давай вот что сделаем — уберем одну букву в слове „Феррейн“ и привет, ничего платить этим вымогателям не будем». Так и сделали. И немцы уехали ни с чем — жадность фраера сгубила. По-немецки кто понимает, «феррейн» — союз, а «ферейн» — просто красивое буквосочетание.

К слову: завод и в годы советской власти заработал себе славу. Именно здесь в 1944 году была изготовлена первая партия отечественного пенициллина, который спас тысячи жизней наших раненых солдат и офицеров! А мы-то все думали, где сидели и мудрили такие наши талантливые ученые! А здесь вот…

… Сижу вечером за своим столом со сбитыми набок мозгами… И вдруг на меня нисходит озарение: «Что это я все возле производственно-рыночно-денежных отношений кручусь! Есть же еще иные стороны жизни, которые надо бы прояснить!» Надо же, в конце концов, встретиться с Натальей Геннадиевной, женой Брынцалова, явно незаурядной женщиной, которая заставила говорит вместе с мужем о себе столько газет, журналов, телепередач…

Решила — с утра через пресс-секретаря договорюсь о встрече с Натальей Геннадиевной.

А на сон грядущий не утерпела — прочла очередное письмо «со свалки», адресованное супербогачу:

«Здравствуйте, уважаемые Наталья Геннадиевна и Владимир Алексеевич! Вы не представляете, в каком восторге от вас наша семья. Мы даже представить себе не могли, что в нашей стране живут такие люди, как вы, — независимые, свободные и богатые, ужасно богатые. Мы были поражены, когда смотрели о вас передачи по телевидению.

А нас с 1992 года преследуют одни неприятности и беды. Я уже два года не работаю. Мама болеет сделали операцию. Мой брат тоже не работает, сильно опухают колени, а сколько ездил в институт, чтобы подтвердить болезнь, — бесполезно. А его знакомым, с кем он работал вырубщиком, всем платят по инвалидности. Школа, где учится дочь, тоже будет платной. Муж работает на металлургическом комбинате и получает 800 тысяч рублей, иногда 900, и то с опозданием в два-три месяца. Постоянно занимаем деньги. Наша мечта открыть свое дело. Хотим попробовать выращивать грибы. С чего начать — не знаем. Может быть, посоветуете, с чего начать? Так надоела эта борьба за выживание…»

Что я для себя извлекла из этого конкретного письма? То, что нахожусь на верном пути в своих поисках ответа на горячий вопрос, волнующий миллионы и миллионы. И книжка моя пойдет нарасхват… Как в свое время люди хватали с прилавков Дейла Карнеги, обучавшего, как вести себя с людьми, чтобы обретать друзей и не плодить врагов… Тогда, в период самого первоначального накопления в нашей стране «мавродиев», киллеров, «властилин», рэкетиров и прочего — многие решили, что как только выучатся терпеливо слушать собеседника (по рецепту Дейла Карнеги), а по утрам и вечерам говорить себе: «Я добьюсь! Я одолею! Я не отступлю!» — все у них на ниве предпринимательства будет о’кей!

ЛЕНИН, КАК КРОТ, ГОРБАЧЕВ, КАК…

Спешу в «Ферейн» на третье свидание с В.А. Брынцаловым. «А может, зря?» — опять невольно приходит в голову. — Может, его уже там нет? Может, уже чего-то там…» И почему бы мне так не думать? Вон у выхода из метро интеллигентный старичок с бородкой, в очочках милостыню просит, книжка из кармана торчит. Думал ли он, что когда-нибудь превратится в нищего? А в газетке сообщают как бы между прочим, что из Эстонии в Россию нелегально ввезены десятки тысяч «стволов» стрелкового оружия для криминальных «компаньонов», словно бы по-другому и быть не могло, что в Петербурге энергетики грозят отключить от Эрмитажа тепло, хотя это катастрофа мирового масштаба будет, потому что там, в музее, в се утыкано датчиками, которые следят за микроклиматом, и малейшие изменения его приведут к гибели шедевров Рембрандта и Рафаэля. А в Караганде голодают шахтеры, и конца-края их бедам не видно, а в Москве задержали рядового срочной службы из воинской части, расположенной в Подмосковье, и в сумке у него обнаружили сверхмощную взрывчатку, похищенную с воинского склада… А вдоль престижного Рублевского шоссе какие, однако, наросли в последнее время дачки — дворцы на пустом, вроде, месте, и никто ведь их хозяевам, сегодняшним чиновникам, вопроса не задает: «А откуда такие деньжата колоссальные взялись?»

Да мало ли, что и вдруг, и как совершается вопреки всякой логике, смыслу и поверх всяких красивых законов-постановлений, в нынешней России! Мне только обидно было бы, если бы мой герой и впрямь исчез, а я бы так и осталась с разинутым ртом, не получив ответа на свой вопрос, который одновременно волнует и почти все население страны: «Как становятся миллиардерами?»

… Владимир Алексеевич Брынцалов как ни в чем не бывало прошел в свой кабинет, и скоро мы опять сидели тет-а-тет. После того, впрочем, как он снял с себя пиджак, в котором приехал, а ему поднесли и надели на него другой, в мелкую клеточку. Возможно, опять же все это были какие-то жутко дорогие пиджаки, но я в этом не разбираюсь. И подозреваю, что если бы на моем месте был молоденький журналист, он, как в свое время все мы в этом возрасте и качестве, не преминул бы в своем очерке о миллиардере вставить липучую фразу-восторг: «разве мог черкесский строитель, выгнанный из рядов КПСС, мечтать, что когда-нибудь…» Ну и так далее. Тут — беспредел.

Подергав плечами, чтобы пиджак сел получше, поудобнее, Владимир Алексеевич тотчас приступил к делу:

— Что там у нас?

— Вы построили себе в Черкесске дом, а вас выгнали из партии.

— Исключили из рядов КПСС за мелкобуржуазные тенденции.

— Как это происходило?

— Очень просто происходило. Я всю жизнь мечтал иметь свой дом, любой человек мечтает свой дом иметь. Некоторые ждут, что даст государство или оставят родители в наследство. У меня ни того ни другого варианта не было. Я взял и быстро построил свой дом. У меня была трехкомнатная квартира, которую дало мне государство. Я ее поменял на кусок земли с хибарой, в центре города.

— Там же, в Черкесске?

— Да. Разрешение получил официальное, от городских властей, от областных властей, и проект утвердили на строительств. Построил дом за три месяца, быстро. Сказали, что коммунисту дом не нужен. Почему же коммунисту дом не нужен?

— Куда вызывали, что говорили?

— В горком КПСС.

— Какой секретарь, можете помянуть? Или не хотите?

— Рыков тогда был.

— Молодой, старый?

— Да не очень, пятьдесят лет где-то было.

— Один говорил? Один на один с вами?

— Да все говорили со мной.

— Какая аргументация была?

— Аргументация была, что есть программа КПСС, и частная собственность там не котируется. А я — коммунист. Вообще-то они правы были, формально, разумеется, они правы, а по жизни, конечно, я прав — я должен был размножаться, должен был вить себе гнездышко. Я сейчас, с этой точки зрения, смотрю, что со мной правильно поступили, конечно, что исключили из партии. А в то время считал, что неправильно.

Здесь я остановлюсь. Ну хотя бы потому, что, честно говоря, не ожидала от Владимира Алексеевича такого вот виража. Сколько помню тех, кого по тем или иным причинам прогоняли из партии, увольняли, — никакого снисхождения своим «притеснителям», одно раздражение и злость на них, даже если по фактам выходило — за дело пострадали, по закону. Человеку вообще трудно примириться с истиной, если задето его самолюбие, честолюбие…

А тут — нате вам — «не жалею, не зову, не плачу», получил поделом, раз нарушил нормы коммунистической морали…

Через затянувшуюся паузу спросила:

— На свои деньги дом построили? Не придирались?

— Нет, не дал такой возможности. Проверили все накладные, конечно. Если так, со стороны, смотреть, дом за три месяца рядовому человеку невозможно построить. Я же был управляющим строительного управления! Конечно, кран выпишу в рабочий день — кран через пять минут у меня. А простой человек пока кран выпишет… Или выписать кирпич. У нас был дефицит строительных материалов. За деньги, но все равно, в общем итоге не каждый мог достать кирпич, бетон, раствор… Наверное, помните это время? Мне полегче было. Я же строитель. И сапожнику легче себе сапоги сделать. Ну, в общем-то, не только в строительстве моего дома была моя личная независимость. Подчинялся законам, а независимость была определенная. Почему это? Я финансово независимый человек был. Я чем только тогда не занимался: разводил песцов, пчеловодством занимался…

— И все выходило?

— А чего? Разрешена была индивидуальная трудовая деятельность. Я днем на работе работал, а ночью работал на себя. Днем на государство, а ночью на себя. Мало спал, зато хорошо кушал, хорошо одевался. Мог шикануть, машины часто менял, то есть знал, что, если хочешь в жизни быть первым, нужно много трудиться. Трудишься, особенно на себя, — получаешь деньги и тратишь. Это удовольствие — тратить деньги. Покупаешь что-то, радуешься… Радуетесь вы, когда покупаете?

— Ну, есть и другие радости…

— Какие?

— Любовь…

— Ну. Любовь… Ест разные способы получит любовь. В молодости я бесплатно получал, в старости, конечно, уже нужно быть этим… А есть третий способ получить — через ненависть, как говорится, ненавидит сперва, а потом будет любить. Как вот меня — я третьим способом хочу у народа получить любовь. Увидят — богатый, смотри, как парень живет и работает, может быть, так будем?

— А у вас, простите мой «детский» вопрос, был пример для подражания?

— Да их полно! По целеустремленности — Ленин. Он сидел как крот… Сидел за рубежом, мечтал, мечтал, писал, бегал, ждал, дождался, и пусть злое дело. Но довел до конца. Еще по целеустремленности, по способности дело доводить до конца — Сталин. Тридцать один год правил железной рукой, может быть, гнул по-крутому, но его рукой Бог покарал тех, которые поубивали людей в революцию семнадцатого года, творцов Советского Союза. Ленин и вся его команда — это же все бандиты чистой воды были. Кто отвечает за разрушения в стране нашей? Убийства, террор, страшные дела?..

— Вы имеете в виду тридцать седьмой год?

— Да какой тридцать седьмой! Семнадцатый, восемнадцатый! Да это, видимо, провидение руками Сталина их так же поубивало. Ну еще как смотреть, если со стороны? Они творили зло, и зло их все равно настигло. Другие люди есть, которые нормально, творчески подходили к руководству государством. Посмотрите, они тоже зло великое совершали. Но в ответ на зло, они вынуждены были. На четыре срока был избран Рузвельт — беспрецедентно, так? Чтобы демократическим путем шестнадцать лет править Америкой!

— А что вы скажете о промышленниках? Вы «Финансиста» читали?

— Да ну, это все выдумано там! Наивное это дело, так же не было там. Жизни, которая описана Теодором Драйзером, не было. Если он написал там — великая депрессия, человек, который на конках по пять центов собирал, это все чепуха. Депрессия вызвана другими способами. И ест другие способы разбогатеть. Люди богатели там, но не так, на самом деле не так все это было. Мы читали, восхищались гениальным писателем, а все это чепуха. Все гениальные люди, которые его так называют, аферисты просто.

— А вы как?

— А как курочка, каждый день клюю по зернышку. Я — человек не гениальный, великого гения тут нет никакого. У меня есть работоспособность — раз, и работоспособность эта дает результат. Второе — может, немножко, удачливость есть. А удачливость… Что такое успех? Это запланированная закономерность. Планируешь, делаешь — и получаешь успех. Думаешь — удача, а это запланировано.

— Но, видимо, у тех бизнесменов, которых почем зря отстреливают в нашей стране, было все запланировано, а кончили они плохо…

— Все зависит от образа жизни. Не давай поводов. Предугадывай последствия своих поступков. Я, например, не езжу ни по ресторанам, ни по кабакам, то есть я в экстремальную ситуацию не лезу. Моя ситуация — работа. Я здесь контролирую ее, тушу пожары, реагирую, слежу за рынком. И каждый бизнесмен, который нормальную жизнь ведет, у него удача бывает. А вот Бойко, упал с подоконника, разбился…

— А это кто такой?

— Ну, Олег Бойко, концерн «Олби», видите? Вот где-то в Монте-Карло разбился, с подоконника упал, что ли, пишут, проиграл деньги в казино. А возьмите Бориса Федорова. Ночью возвращается из кабака с женщиной, которая не жена его, а ведь у него жена есть, — и в него стреляют, ножом… Листьев возвращается в одиннадцать часов ночи … его убивают. Я — в девять на работе, в шесть — дома. Один маршрут: дача — работа, дача — работа. Это жена меня давит — давай в театр… Я говорю: «Наташа, это не моя жизнь. Моя жизнь — созидать».

— То есть потерпевшие, несчастные, убитые сами создавали себе такие условия, чтобы наскочить на беду?

— Конечно. Деньги тратят. А деньги тратишь — выходишь из бюджета, должен какие-то делать аферы. Аферы сопровождаются разными жизненными ситуациями. Если ты перерасходовал бюджет — значит, ты отвечаешь перед государством, перед налоговой инспекцией. Или, действительно, что-то украл. И к тебе приходят бандиты — поделись. Вот представьте — ко мне подойти. Я скажу — за что платить? Ну, он начнет насчет охраны. А охрана у меня собственная. Если подойдут ко мне, скажут государству платить, я опят скажу — за что?

— Ни разу не платили чиновникам?

— Я никому ничего не плачу.

— Покойного Листьева возвели в ранг праведника… Ваше мнение?

— Это они все сказки рассказали. Значит, Листьев «Поле чудес» изобрел. Что это такое? Игра, в которую американцы играют, а они посмотрели и сюда ввели. Нужна нам эта игра? И такие игры? Конечно, не нужны! Что, у нас нет других программ, нет поучительного для детей? Надо сознательность развивать, культуру. Состязательность в спорте, в искусстве, в науке, олимпиады надо проводить. Состязательность в обществе развивать надо, а не дурацкие сериалы смотреть! И мечтать люди должны. Это нужно, мечтательность у человека должна быть. Что, у нас история вся такая жалкая? Что, у нас нет разве великих людей, которые достигли успеха в Советском Союзе? Ученые, производственники, музыканты, врачи… Давайте артистов возьмем. Что, мало у нас отличных артистов? Есть в разных областях… У молодых должна быть цель, и пример для подражания обязательно. Захотел заниматься бизнесом — имеешь возможность поучиться у настоящего бизнесмена. Мы, первые российские бизнесмены, с нуля начинали. Вот я, например… Ведь деньги — это еще не все. Надо показывать, как ставился, допустим, бизнес, как этот бизнес поднимался на ступень выше, как он влиял на политику. Надо показывать молодым людям все возможности. Пусть парень, например, сначала спортом занимается или наукой. Потом он сообразит, что в спорте не получится достигнуть высоты, не получится и в науке. Но если не попал ни туда, ни сюда, но потренировался и там, и там, он становится органически подготовленным, допустим, для выполнения простой работы. Я считаю, что бизнес — это простая работа. Быть артистом сложнее. Там надо больше трудиться уже в детстве, шлифовать себя. И тем же спортсменом — сумасшедшие нагрузки, но чтобы стать первым спортсменом, не просто спортсменом, а выдающимся, — нужно тоже быть очень одаренным человеком. Ну, и научным сотрудником — вы тоже понимаете, что это непросто. А вот профессия бизнесмена, профессия того же, допустим, корреспондента, журналиста, — люди там могут быть не выдающиеся особо. Поверь моему опыту. Писатель — тоже научный деятель. Но это гении. На свете же всего полно. Ты — гений, что ли? Я — гений, что ли? Нет…

Поговорили, значит… Но я так и не поняла не только того, как все-таки стать миллиардером, но и почему у разворотливого начальника строительного управления в Черкесске государство отнимало построенные им для себя дома. И я спросила об этом. А он ответил:

— Да отнимали и все. Не до конца оформлял документы на эти дома. Не до конца оформлял. Раз, два, три, четыре, пять… У нас же как…

… Самое время было встретить его пресс-секретаря и кое-что уточнить. И я его встретила. И спросила:

— Почему ты не стал хотя бы миллионером со всеми своими знаниями, ростом, московской пропиской и связями, а Владимир Алексеевич стал?

— Все еще не поняла? — усомнился умный Александр.

— Нет. Только про характер поняла. Чтобы делать бизнес, нужно иметь очень сильный характер. А я так еще думаю — гениальность. Ведь миллиардеры у нас не растут, как грибы после дождя? Так? А вот он отрицает такую связь. Сказал, что — не гений, так, работяга… Можешь хоть чуть прояснит вопрос? Просто, для народа, для таких, как я, которые во всем этом бизнесе ни уха ни рыла, но ужасно любознательные. Нас же еще в школе учили — «Будьте любознательными!» Отсюда все.

А так как Александр смотрел на меня не без веселости, — он, может, сам хотел понять, на кой мне, которая давно б должна утихомириться, всякие там знания, — то я воспользовалась моментом, вытащила газету и прочла ему следующее: «С. Роджествин, секретарь парткома Московского машиностроительного завода „Коммунар“: „Вряд ли кто сегодня решится выступать против перехода к рынку. Но все понимают это по-разному. Мы, заводчане, за такую рыночную экономику, которая освобождает предприятия от административно-бюрократического диктата, способствует действительно социалистическому обновлению. А для дельцов „теневой экономики“ и хозяев лжекооперативов весь смысл в ее легализации, в возможности «делать деньги“, не считаясь ни с чем и ни с кем.

Это и тревожит: ради чего вводили свободный рынок, ради чего перестраиваемся? Говорят, чтобы красиво и богато жить. Но ведь красиво жили и римские патриции, и феодалы-помещики, и российские нувориши. На них, что ли, равняться? Так какова цель перестройки? Вот в чем прежде в сего нужна ясность, которой нет ни в одном документе партии. Даже в проекте Платформы ЦК…»

— И какого года эта газета? — спросил Александр.

— Май девяностого! — отрапортовала я.

— Вот почему ты хочешь понять, отчего не разбогатела, хотя голосовала за перестройку! — догадался Александр. — Вот откуда такая твоя дотошность!

— Ага! — согласилась я. — Как и большинство бывшего советского народа, желаю найти причины своих неудач, неумелости, безденежья. Вот ведь не осилила выбиться в богатеи, хотя та же газетка, в том же девяностом, предупреждала: «Вряд ли перестройка в ее нынешнем варианте вознесет большинство на вершину материального благополучия, а не принесет обнищания рабочим, инженерам, всем людям труда». Не прислушалась! И не я одна…

— Ну а если бы и прислушалась? Какой толк! — отозвался невозмутимый Александр. — Теперь конкретно о том, за что и как зацепился наш Владимир Алексеевич, чтобы не упустить свой шанс и рвануть со старта. Наша нелюбимая и любимая Советская власть еще в Советском Союзе, оказывается, очень берегла людей, которые занимаются индивидуальной трудовой деятельностью. А особенно после восемьдесят седьмого года — кооператоров. Налоги на кооператоров составляли в сего два процента с прибыли! Владимир Алексеевич говорит: «Государство поощряло нас, мы зарабатывали бешеные деньги, мы развивали производств. В течение какого-то времени, с восьмидесятого по восемьдесят шестой год, я заработал совершенно легальным путем, платил все время налоги, — а налоги были большие, — бюджет маленького района. Полмиллиона рублей. Причем не стеснялся этого, все знали, что у меня такие деньги. Когда появилось кооперативное движение и все думали — открывать кооперативы или не открывать, и вообще, что это такое, я был уже тренированный человек. Я уже готов был действовать и рисковать, мгновенно открыл кооператив „Пчелка“.а потом пошло, пошло…» Так что он неправду говорит, что не гений. Конечно, гений. А вот я и ты — не гении, нет.

Однако Александр Толмачев, на мой взгляд, сильно прибедняется. Он ведь не просто говорит со мной, а заодно то и дело отвечает на звонки, и то, что должен был выслушивать В.А. Брынцалов, выслушивает он. И на моих глазах разматывает клубок прохиндейства:

— Александр Калистратович или Калистратов? Вы просто послали нам письмо? Так… В чем суть письма? Вы можете мне кратко сказать? Так… Какой неправительственный фонд международный? Как он называется, не понял? «Вечная память солдатам»? И вы — председатель этого фонда? Ага, этого фонда? Так. Подождите, помощь какого рода от нас хотите иметь? Лекарства или лучше деньги?.. Нет, я понимаю, что вы «спасибо» скажете. Значит, мы присылаем вам лекарства. И на что они пойдут? Так, я понял, что по назначению врача. А кому пойдут-то? Нет, подождите. А при чем тут тогда фонд памяти павшим солдатам, или как там — «Вечная память солдатам»? Да я не возражаю против вашей программы, просто хотелось бы уточнить. Значит, мы присылаем вам лекарства, вы их по назначению врача распределяете среди неимущих. Хоть ваш фонд «Вечная память солдатам»… Так… Ну, я понял, что раненые, участники войны. И сколько у вас человек? Пять тысяч?! Ну, насколько мне известно, в Пицунде всего-то тысяч десять населения. Так, значит, что нам нужно сделать? Отправить лекарства? Нет, нам же договор с вами нужно будет заключить. А как же! Мы берем на себя обязанность отправить лекарства, а вы? Никакой? Так. А, поставка эвкалипта нам сюда? То есть как бы мы вам — лекарства общего назначения для ветеранов и инвалидов войны, а вы нам — эвкалипт? Хорошо. Ах, вместо лекарств лучше бы денег? А денег в среднем сколько на человека нужно? То есть вам не надо на сколько-то человек распределять эти деньги, вам нужно общую сумму и непосредственно вам? Хорошее предложение… Так вам для работы нужны деньги? И сколько? Вы посчитали? Да не стесняйтесь… Шесть-восемь тысяч долларов? И как часто нужно вам такую сумму давать? Так… То есть нужно перебросить деньги в Абхазию? То ест деньги в Абхазию вообще не пойдут? Лучше в Москве получите? Хорошее предложение… А у вас родственники здесь, в Москве? Понял, знакомые здесь в Москве, им деньги передать нужно. Так… То есть не на счет фонда «Вечная память», а на ваш личный счет где-то здесь, в Москве, так? Хорошее предложение…

Я, конечно, как и большинство трудящихся, свыклась с тем, что мы живем, а точнее, пробуем выжить как бы в общем сумасшедшем доме, но звонки в «Ферейн», льющиеся потоком, — это все-таки особая статья. Тут без юмора свихнуться можно запросто.

— Слушаю вас, — отзывается Александр на очередной звонок. — Предлагаете в качестве рекламы «Ферейна» использовать притчи о Христе? Оригинально! Десять притчей от Христа? Как? Пятнадцать предлагаете? Так… Аж тридцать две хотели бы? И почем каждая притча? Ну вот одна, хотя бы одна? То есть сорок восемь тысяч долларов одна притча стоит, да? Вы знаете, интересное предложение, но я должен обсудить его с шефом, потому что… То есть потянет ли он на одну притчу или захочет сразу все тридцать две. То есть «Ферейн», притча, Христос, Брынцалов — сорок восемь тысяч долларов. Хорошо, это надо посчитать. Хорошо? Но вы как режиссер… Хорошо, вы напрямую? Понятно. Без посредников, чтобы подешевле? Нормально… Удачи, пока, счастливо.

Занимательно, да? Но меня лично вогнал в изумление следующий звонок. И то сказать — звонили от писателя Эдуарда Лимонова, чья скандально-романтическая слава гуляет по миру… И который, кстати, в своем знаменитом романе «История его слуги» так вот выразительно-беспощадно описывает взаимоотношения эмигранта Эдички и хозяина, американского богача:

«Он все-таки был дико грубый. Прямо с порога иногда. Вчера он приехал и, едва войдя, дверь за собой не успел закрыть, объявил, что он уходит out. На что его слуга спросил растерянно-иронически: „Немедленно?“

Он сказал: «Через пятнадцать минут. Могу я отдохнуть в собственном доме? Do you mind?» — и зло посмотрел на слугу своего.

Я нет. Я не возражал. Отдыхай, усталый босс — психопат и баба, — подумал я…

Иногда, в минуты, когда я перестаю смотреть на сегодняшнюю мою жизнь как на неизбежный этап моей судьбы, без которого будущего просто не случится, я растерянно думаю — зачем я слуга, как я тут оказался? Это ведь смешно — Стивен, Нэнси… серебро, грязные тарелки, как подавать мясо… как готовить соус для крабов… как смешно, как глупо, при чем тут ты, Эдуард? Давно, в советской школе, у дореволюционных писателей читал ты о своей сегодняшней жизни и никак не думал, что то прошлое вдруг однажды станет и твоей жизнью. Глупо как…»

И рванул Эдуард на родину, а тут уже свои Стивены… И опят деньги нужны. Куда пойти? С кем законтачить среди разгулявшихся товарно-рыночных отношений? Что придумать в сфере бизнеса? Я бы, к примеру, ни за что не сообразила то, что сообразил Э. Лимонов. Ну на то он и талант! Он, естественно, привыкший общаться с миллионерами-миллиардерами, пришел в офис Брынцалова, к Александру Толмачеву, и предложил… свой портрет в качестве всенародного соблазна. То ест если господин Брынцалов наклеит его фото на аптечку для автомобилистов, то это будет чудненько, ибо автомобилисты немедленно побегут раскупать эту необыкновенную аптечку с таким замечательным портретом…

И вот уточняющий звонок: Александр Толмачев отвечает, стараясь перекрыть своим голосом шелест голосов многих присутствующих:

— Двадцать пять тысяч долларов? Да? Правильно? Так. Ну, я понял. То ест физиономию Лимонова не ставить на бутылку водки, правильно? Понятно. То ест его физиономия будет просто как рекламирующая эту водку на плакатах. Так. Скажи, пожалуйста, а еще что? Походная аптечка Лимонова, да? То есть такой коробок, он железный должен быть или деревянный? Понятно. То ест и в походный набор, и в аптечку Лимонова входит бутылка водки, лекарства, спирт… Спирт лучше? Женьшень медовый совать туда? Совать? Женьшень медовый — там все активизаторы — лактоза, пчелиное молочко… То есть нормалек, да? И я правильно, не ошибся в цене? Ага, то есть где-то двадцать пять тысяч долларов? Ну, не меньше? Ладненько. Хорошо. Тогда слушай. То есть Брынцалов отнесся с юмором, если уж так откровенно. Он сказал, что вообще «Походная аптечка Лимонова» — это интересно. Но говорит: «А кто будет коробочки изготавливать, куда это все закладывать — спирт, водку, лекарства?» Он говорит: «Это мне самому нужно будет изготавливать или у Лимонова есть какое-то производство, где он может это заказать? Где-нибудь там в губернии Калужской или еще где?» Может, да? И чтоб Брынцалов еще раз заплатил за это? Ага, понятно. Скажи, а в телевизионных роликах тоже Лимонов согласен? А какой сленг будет и как вообще он планирует это рекламировать? То есть это будет такой национал-большевистский или… А, «Икра должна быть черной, рыба должна быть…» Какая? Красная? А водка должна быть белая? Еще раз… Понятно. Ну, нормалек. Значит… Ну все, давай, удачи. Эдичке привет! Пока. В пятницу звони.

— Сумасшедший дом? — так, на всякий случай, уточняю у Александра.

— Он самый, — подтверждает. — Вот кстати, поинтересуйся у Владимира Алексеевича, а как он смотрит на всех этих «прорабов перестройки», какую им цену готов дать в базарный день… У Него на этот счет ест весьма любопытные соображения… Может, с этого и надо было начинать… Может быть, он будет с тобой откровенен…

Предложение было разумным, и при следующем свидании я спросила Владимира Алексеевича:

— Что бы вы сказали Горбачеву, если бы он сидел сейчас, вот как я, глаза в глаза с вами?

Без секунды промедления:

— Просто, что ты — невежда! Тебе бы просто… Как это он мог так…имея официальную власть? Ходил, разъяснял при помощи жестов, отдавал наши территории. Дурак, хотел идти в рынок, а делал все наоборот. Хотел сделать все для народа хорошо, я думаю, не предатель же, в конечном итоге, он, я думаю, что он хотел, чтобы все государство было нормальным, хорошим, а для того, чтобы нормальным и хорошим быть, государству нужны материально-технические ресурсы. Так же не может, без ничего, нет? Он начал с простого — уступать, давай отдадим Германию. Разве можно было Германию отдавать?

— А как бы вы сделали, если бы вам дали возможность, в тот период, когда эти старцы в Политбюро совсем зарапортовались?

— Любой из нас, который здесь находится, сделал бы хорошо. А вот как сделать сейчас, как сделать сейчас — другой вопрос, как сделать завтра? А то, что мы тогда бы! «Умная мысля приходит опосля»! Нужен ум, принимать решения в сложный, критический момент, а он — человек неумный, Горбачев. Он — подкованный, в общем, то, се, но не умный человек. Ну нет ума, абсолютно! Он ведь трусливый человек, трусливый…

— В чем это проявилось?

— Ну, в Форосе сидит и ждет. Что, у него нет возможности выйти оттуда, арестовать всех? Две секунды. А он все, понимаешь, сидел и ждал, звонил в Америку, что здесь и как, он струсил, трус!

— А почему Америка стала нашим верным, как говорится, заушником? Все теперь по телефону спрашивают, как мы, правильно поступили или нет? Советоваться больше не с кем?

— Дело в том, что они угробили финансовую систему страны, угробили все же. Начали приватизацию банков. Банки же тоже попали в руки непрофессионалов. Ввели собственную валюту…

— Кто — они?

— Кто, кто — Горбачев, Ельцин, Горбачев начал, а Ельцин закончил. Он же неумеха, Ельцин.

— Абсолютный?

— Абсолютный неумеха. За что бы ни брался, ничего никогда не получается. Он подписывает…

— Холуев много слишком.

— Да они ему суют, он подписывает все, не разбирается, понимаешь.

— Ну и куда мы пойдем в итоге с этой политикой?

— Да никуда не пойдем! Все исправится, все исправится! Роль финансово-промышленной олигархии возрастает. Вот мы накапливаем силы, сейчас мы занимаемся делами хозяйственными, то есть приводим хозяйство в порядок, производство, накапливаем капитал. Все равно мы будем управлять, мы будем выбирать политиков, которые будут выражать интересы наши, а наши интересы — интересы народа. То есть у нас же народ работает здесь. В общем итоге мой интерес, интерес ваш, интерес политика — он совпадает. Все хотят хорошо жить! Задача политиков — так сделать, чтобы не рассорит капиталистов с рабочими. Такие условия: капиталисту уступи, а рабочим — тоже не напирай. То, что возможно, надо дать. Это уже отработано годами. Нельзя воровать! А что сейчас происходит? Тотальное воровство прибавочной стоимости! Мы развиваемся не за счет того, чтобы занять денег в банке, выпустить акции, мы недоплачиваем зарплату работягам, мы строим себе дворцы, покупаем лимузины по простой причине — не можем заставить их работать по-настоящему, чтобы они работали колоссально, создавали прибыль нам. Не выдумываем предметы, выпускаем все старое, которое прибыли лишено. Все старые предметы, которые выпускаются у нас на предприятиях, не дают прибыли, они только покрывают издержки производства. А чтобы получит прибыль, у меня получается, что нужно отнять у вас зарплату вашу, ползарплаты или две трети, почти что всю зарплату забрать. Вот проблема труда и капитала! А за рубежом она решена. При помощи профсоюзного движения, при помощи организационно-правовых норм. Ты можешь зарабатывать сколько хочешь прибыли, инвестируй производств, строй заводы новые, делай — мы с тебя налоги не берем. Они берут налоги с предпринимателя, если ты себе домой возьмешь денег, хочешь бриллианты купить, из кассы предприятия, которым ты владеешь. Естественно, вступает в силу закон налога на потребление. И все довольны. Можно было бы по-другому — рабочие хотели бы больше получать, капиталисты — вообще им ничего не давать, но так государство устроено, чтобы ликвидировать противоречия, чтобы люди не дрались друг с другом, так же? А у нас — нет. У нас в стране… Я им талдычу, талдычу — ребята, давайте регулируйте цены…

— Кому именно?

— Да всем. Приходил Гена ко мне, министр труда, с Черномырдиным Виктором Степановичем, час беседовал…

— Ну что — понимают или как?

— «Учимся, учимся пока», — говорит Виктор Степанович. Управлять государством — это непростое дело. Я не хочу к нему претензии предъявлять. Ему сказали: «Иди и руководи». Вот он учится. Опять же, Черномырдин сейчас коренным образом отличается от Черномырдина, который был три года назад, а если бы уже готовый пришел премьер-министр, обстановка в стране была бы лучше. А то он учится! В любую игру — в карты, в шахматы — учиться надо годами играть! А тем более быть правителем. И у нас горе нашей страны в том, что приходят люди, на должности начинают учиться играть. Хорошо еще надежда есть, что человек научится чему-нибудь, а то… Как сказано: «О горе нам, кто будет нами править!» Горе нашей страны — от горе-руководителей. А народ — он одинаков, он везде нард. Если узду не держать, народ начнет бунтовать, тому исторические примеры — Французская революция семнадцатого года, сколько там еще было революций всяких, так же? Можно революционным путем все делать, а можно мягко, меняя общественно-политическую формацию потихонечку…

Будущее — это хорошо прожитое настоящее. И чтобы я свой образ жизни, хороший, нормальный, которого с величайшим трудом достиг, поменял и начал быть хамелеоном, показывая, что я вообще ничего не ем — я сейчас мало стал есть, но ем хорошее, — и чтобы я перестал хорошо одеваться и радоваться жизни? Вот я надеваю красивую рубашку или красивый галстук… Не убедите вы меня в том, что, чтобы понравиться народу, нужно быть скромным, бедно одетым, с пустым желудком, с хорошей лысиной, с зубами расшатанными… Я буду здоровым, богатым и сильным! Я готов помочь народу. Но… Все. Дела. Завтра.

— Последний маленький вопрос… Вы верите в аскетизм Ленина и других вождей? Вы демонстрируете свое богатство, а Ленин, даже Сталин были, как о том говорит история, аскетами, и народ наш…

— Послушайте меня. Вы можете тысячу раз говорить о Сталине, о Ленине. Эти люди стремились к власти, чтобы в будущем, наверное, получить какие-то преференции. Я не думаю, что они к власти шли ради власти. Они хотели хорошо кушать, хорошо отдыхать. Аскетизм, допустим, Сталина. Аскетизм Ленина, когда он пришел к власти, — это искусственный аскетизм, понимаешь? Я не думаю, что он пил самогон и кушал тухлятину. То, что он не имел много туфель и одежды, это аскетизм? Я вам скажу дальше: я иду к власти не из бедности уже. Не нужно мне быть аскетом. Я работал, был бизнесменом. Я не думал идти в политику, мне достаточно было этой ниши. Бизнесмен должен быть прилично одетым, машина приличная, дом. Это основа для бизнеса. Если ты бродягой приходишь, с тобой никто не будет разговаривать, потому что ты плохо одет, плохо выглядишь. Значит, ты дела плохо ведешь… Я, как говорил Наполеон, человек обстоятельств. Меня делают обстоятельства. Надо же в конечном счете совершать свои какие-то поступки. Обстоятельства по-разному могут. Может, зависть — живешь, живешь, начинаешь думать, как разбогатеть, может быть, другие чувства — любовь толкает, вирши пишут, стихи, гоняются за бабами или что-то другое…

Так вот, обстоятельства такие в нашей стране создались, что слабость власти. Власть поддерживать — невозможно просто к ней прийти и сказать: я буду вам помогать, — Горбачеву, Ельцину, прочее, прочее. Бессмысленно, понимаешь, им ничем не поможешь. Единственная помощь Ельцину… Вот пример простой: Ельцин. По конституции он должен передать полномочия и лечь в больницу, а не делает этого!.. (Не смею включить в текст, мало ли…) Ну что делать с этим?.. А играет — «Я демократ!» Он думает, что если его не будет, он мыслит, что все здесь пропадет! А ничего не пропадет. Их если бы не было… не хуже жили бы. При коммунизме? Коммунизм — неплохая идея, понимаешь, неплохая идея, в принципе…

… Вот тебе и на! И кто это говорит-то? Миллиардер!

Судите сами — чем дальше в лес, тем больше дров, тем больше вопросов к Брынцалову, тем больше неясностей, непонятностей, углов, нестыковок.

В период предвыборной кампании, если судить по прессе, В.А. Брынцалов несколько иначе размышлял… Разумеется, предвыборные речи у кандидатов нацелены на одно — сильно понравиться избирателям… И тем не менее… Вот отрывки из газетного интервью:

«Я — владелец, потому что считаю себя капиталистом. У нас много миллиардеров, но такие, как Газпром, — ненастоящие капиталисты. То, что я делаю, мне приносит прибыль. Я — лучший среди плохих, но я лучший среди окружающих Ельцина людей. Я хочу попасть в его окружение, чтобы меня выслушали, поняли суть моих суждений. Но… не пускают в круг. Существует как бы стена, через которую не пройти. Борис Николаевич дал нам возможность разбогатеть. Мы стали сильными, здоровыми. Это естественно. Мы растем, и не нужно нас бояться…

Деньги — величайшее изобретение человечества, они являются мерилом человеческого труда. У меня их два миллиарда долларов. Коммунисты думали, что вообще можно обойтись без денег. Самый удачливый коммунист Ельцин правит нами, забыв, что такое деньги. Земля не оценена, человеческий труд тоже. И депутаты не слышат музыки товарно-денежных отношений. В Италии эти отношения регулирует государство, через закон о зарплате, у нас же такого закона нет. Чем Борис Николаевич хорош? Он знает, что такое политическая свобода. Он сам на этом пострадал. И на этой несправедливости по отношению к себе победил. Меня никогда чувство политической справедливости не обуревало. Я всегда злился, что плохо живу. Плохой дом, плохая одежда, плохая еда. Я добился экономической свободы. Если мы соединим политическую свободу с экономической, у ас будет нормальная страна. Каждый человек должен иметь политическую и экономическую свободу. Я, например, человек богатый, материально, но я человек небогатый. По Библии богатый — это тот, который ни в чем не нуждается. Я — человек бедный: я нуждаюсь во власти. Борис Николаевич ни в чем не нуждается. Он — человек богатый…

Защитите нас от иностранных компаний. Хватит строить казино, давайте строить заводы… Не надо нас доводить до озлобления, а то будет гражданская война.

Моя позиция — между Ельциным и коммунистами. Я — социалист. Борис Николаевич сказал в 1989 году, что его мечта — построить в России социализм, пуст он от нее не отказывается. А я буду его сторонником. Мне удобнее и легче реформировать страну вместе с Борисом Николаевичем. Но у нас не просят помощи, а почему? Окружение не дает. Борис Николаевич дал нам относительную политическую свободу, еще четко не зафиксированную. Давайте заставим его пройти второй этап — дать экономическую свободу. Поддержим его, дадим ему еще два, ну четыре года от силы, больше не дадим. А через пару лет проведем референдум о доверии ему, чтобы очертить границы президентской власти.

Если мы восстанавливаем Храм Христа Спасителя, это еще не значит, что сознание свое перестроили. У нас столько коммунизма в душе!»

Впрочем, в период предвыборной кампании Б.Н. Ельцин орлом летал с митинга на митинг, а заболел и «отключился» уже после… И что это так и будет, ни В.А. Брынцалов, ни все мы не знали. Кое-кто предрекал, правда…

Ну добить бы хоть один вопрос, касающийся личных свойств, взглядов миллиардера, чтоб была полная ясность. И не все же Александра Толмачева теребить… Иду прочь от «Ферейна», под кронами зелено-желтых осенних деревьев, а навстречу мне женщина. Вижу — направляется к воротам… Подхожу, извиняюсь и спрашиваю:

— Вы на «Ферейне» работаете?

— Да. А что?

— Нравится?

— Это непростой вопрос.

— А как, на ваш взгляд, хозяин, Брынцалов — добрый человек?

Рассмеялась, посмотрела на меня, как на дурочку, и ответила:

— Себе на уме, как всякий хозяин. А мы — его рабы. А подробнее — не хочу. Подробнее — лес густой. Вам-то самой как кажется, справедливо это — я дочке маленькой яблока лишнего купить не могу, а его жена шубу за тридцать шест тысяч долларов на себя напялила?

— Но весь мы строим, как известно, рыночную экономику, мы перечеркнули уравниловку, что была!

— А меня спросили, хочу я всего этого или нет? С моим мнением кто-то посчитался? И коммунисты, и эти, демократы, туда же…

У нее были серые сердитые глаза под чуть-чуть подведенными скобочками бровей… Лет двадцать пять ей, не больше…

— Но, говорят, у вас здесь столовая хорошая и дешевая?

— Это верно. Я и не говорю, что здесь хуже, чем где. Но вы о доброте заговорили… Миллиардер и доброта. Ха-ха-ха! Вы сами подумайте, можно ли доброму человеку выбиться в миллиардеры? Можно?

Еще одна молодая женщина, работница с «Ферейна», только сверкнула в меня сердитым глазом:

— Ой, да о чем вы! Иду увольняться.

Я забыла сказать, что пришла на «Ферейн» не в лучшие для него времена. Там, как выразился кто-то из работников, всюду «шастала» налоговая инспекция и «топталась» на нервах прежде всего В.А. Брынцалова, на его месте мне бы вовсе не захотелось беседы беседовать с очередным журналистом, а он — ничего, притерпелся…

В лучшие времена, в период предвыборной кампании, если верить газете, некий безымянный рабочий вот так и таким языком распространялся перед журналистом о своем счастливом житье-бытье на «Ферейне»:

«… У нас на „Ферейне“ никакой протекции — или ты спец в своем деле, или отодвинься, место не занимай. До Брынцалова много всяких жучков по протекции райкомов да мэра в руководители позалезало. Дела не знали, штаны протирали, бумажки перебирали да чаи гоняли, зато мохнатую лапу наверху имели. Брынцалов их всех поганой метлой враз вымел. Теперь людей принимают и по службе двигают по заслугам. Много бывших заводских начальников, те, кто должности незаслуженно занимал, стали простыми рабочими, технологами, лаборантами. А толковые ребята и специалисты, в своем деле разбирающиеся, при Брынцалове сразу в гору пошли. Возглавили участки цеха, отделы, стали замами по производству…

Как Брынцалов нас под свое крыло взял, так я жизнь нормальную увидел. Мы с женой вместе на «Ферейне» работаем. Я себе машину, пуст «Жигули» чуть подержанные, но купил. Жена — две шубы норковые, в одной на работу ходит. Мы с мужиками смеемся: на «Ферейне» уборщиков не надо — женщины своими шубами все тротуары выметут. Одним словом, смысл работать появился а раньше что — никому ничего не надо, горбатишься, как проклятый, зарплату до Брынцалова по три месяца не платили. Вот и оставалось, что водяру беспробудно попивать. А теперь во на квартиру поновее коплю. Нас стали уважать — мы стали лучше работать».

Такая вот путаница и неразбериха… Но мне в душе, не знаю почему, очень хочется, чтобы кто-то сказал: «Да, Брынцалов добрый, он мою нужду принял близко к сердцу и помог», Меня как-то не убедили некие фантазийные две норковые шубы, купленные женой некоего рабочего с «Ферейна», встреченного неким журналистом у некоего киоска у метро «Нагатинская»… Что-то уж чересчур. И не совсем в ту степь…

И о радость! Я нахожу подтверждение своих надежд в газете «Звезды кино и ТВ».

« — Говорят, что вы иногда позволяли себе роскошь дать актерам гонорар в несколько миллионов?

— А почему бы и не дать, если есть такая возможность? Многим покажется это чудачеством или выпендрежем — мол, бросает Брынцалов деньги, как гуляющий купец. А вот я думаю иначе. Как-то был случай, когда я познакомился с актером Всеволодом Санаевым, одна роль которого — Сиплый в «Оптимистической трагедии» — вошла в историю нашего кино. Почему бы ему не дать деньги? В тот момент они ему были нужны. Он был рад, что я дал пять миллионов. Ему же родное государств за роли в кино платило гроши, оно же его обдирало.

Помню встречу с Леонидом Филатовым. Как-то я попал в компанию — там сильные люди собрались, а Филатов им свою сказку читал, да так здорово, как это может делать только он. Разве он не гениальный наш актер? Он не только играет, но и стихи сочиняет. Сила, одним словом. Да, я дал Филатову деньги и считаю, что сделал правильно. Мы все в долгу перед нашими актерами, они столько сделали для нас. Теперь мы должны помочь им… У нас, к сожалению, сейчас о многом говорят и думают, а вот о духовной пище — не задумываются. Она, эта пища, у амбициозных деятелей на втором плане.

— А у вас на каком?

— У меня на первом. Правда, одна газета написала обо мне, мол, я покупаю художника, небрежно бросая ему ключи от автомобиля «БВ». Кого хотим унизить — меня или большого мастера? Да такому мастеру стоит подарить отличное авто, потому что он большой талант.

— Вы говорите о фразе, что Брынцалов платит художнику в час 150 долларов?

— Да такой художник, как Шилов, должен получать тысячи баксов в час! На Западе адвокат в час получает 500 долларов, а такой талант, как Шилов, должен получать намного больше.

Кстати, все эти разговоры о деньгах — примитивное совковое суждение. Художник слова и кисти, мастер кино должны получать большие деньги, и так происходит в любом нормальном обществе, потому что это цвет нации, этот мастер. Он не должен ездит в троллейбусе и стоять в очереди, его не должны отвлекать мирские заботы, как что достать и поесть, он должен столько получать, чтобы не думать об этом. К примеру, журналисты ведь тоже в таком же обидном положении находятся, а ведь это — элита общества… Вот до чего довели народ великие экспериментаторы. Мы еще долго не наладим нормальную жизнь. Но весь парадокс состоит в том, что наших предпринимателей душат налогами — мы не можем не только родному искусству помощь оказывать, но и производств развивать — так велики эти налоги!

— Но вот некоторым удается…

— Удается не всем. Я считаю, что должны быть правила и такие законы, которые бы тому способствовали. Чтобы предприниматель мог это делать свободно, а не жить под налоговым прессом. Что касается кино, то самое главное — благотворительность будет, по-моему, тогда, когда человек придет в кинотеатр и купит даже дорогой билет, и это будет ему по карману. Вот о каких условиях я говорю. У людей должны быть деньги. И программа должна быть, чтобы «Мосфильм» возродить и другие киностудии вернуть к жизни, чтобы смогли снимать столько картин, сколько их надо нашему обществу. Не могут же энтузиасты за полтора-два миллиарда рублей снимать фильмы, это им не под силу. Здесь должна быть поддержка государства в первую очередь, а не отдельных меценатов. И такое положение должно быть, чтобы все получили за свой труд: и режиссер, и оператор, и актеры, и все, кто создавал фильм. А как же иначе?..»


Александр Толмачев:

— Повторяю, приходит к нам сюда, то есть к миллиардеру Брынцалову, за всякими подачками — пустое дело. Он сам пробивался наверх трудно и считает, что человек с чувством собственного достоинства должен изо всех сил работать, вкалывать, чтобы не зависеть от разных обстоятельств, чужой воли. У него свое, особое отношение к благотворительности. Он говорит: «Я откупаюсь от церкви». Это звучит шокирующе? Однако он убежден, что помогать церкви — долг православного. «А попов, — говорит, — не люблю. вначале церковь надо реформировать, чтобы она участвовала в жизни государства. А государство обязано финансировать основную конфессию, православную конфессию. А у нас, говорит, отделили, дураки». Например, в Подмосковье в прошлом году он выделил деньги на то, чтобы отливать колокола для храмов. По его избирательному округу, Орехово-Зуевскому. Он финансировал детский дом, Дворец пионеров… Иногда я вижу, что нет проблем, он из кошелька вынимает достаточно крупную сумму и каким-то бабкам раздает на улицах. Он сам оценивает, кто нуждается, кто не нуждается. И говорит: «Если в тебе есть хоть какие-то силы, ты обязан зарабатывать. Ты лучше сделай со мной дело, ты возьми мое лекарство и продай, а не ходи с протянутой рукой». Понимаешь, вот его подход. Говорит: «Благотворительность такая развращает людей. Она заставляет их забывать о том, что они способны вообще работать».

— Значит, юнец из мордовского села никогда не получит в подарок «ВАЗ» какой-то там модели от миллиардера Брынцалова?

— Никогда. Пусть работает и зарабатывает.

Грустно. Хотя понимаю — справедливо. В.А. Брынцалову в его семнадцать тоже не дарили машин…

… Достаю с полки «Историю моей жизни», написанную выдающимся американским бизнесменом Эндрю Карнеги, читаю… И чем дальше читаю, тем просветленнее становятся мои мозги, хотя они и весьма дилетантски устроены ко всему, что есть «товар — деньги — товар»… Но тут — улавливаю, понимаю именно это — как

Очень мило! Начало предпринимательской деятельности Эндрю напоминает чем-то это время и у Володи Брынцалова. Сами сравните:

«В детстве для меня величайшим удовольствием было разведение кроликов и голубей. Для моих пернатых и четвероногих любимцев отец выстроил хорошенький домик, и я до сих пор с благодарностью вспоминаю об этом.

С разведением кроликов связан и мой первый деловой опыт. Я заручился на все лето услугами моих товарищей, как настоящий работодатель, и за это назначил единственным вознаграждением то, что новорожденные кролики назывались их именами. Каждую субботу мои товарищи отправлялись собирать корм для кроликов. Еще и теперь меня мучают укоры совести за то, что я так скудно вознаграждал моих товарищей по играм за их труды. Многие из них все лето собирали со мной траву для моих кроликов, довольствуясь такой единовременной уплатой, самой ничтожной, какая когда-либо уплачивалась за труды. Но что же я мог предложить им? Ведь у меня у самого не было ни одного пенни!»

Подкупает простота ситуаций, в которые попадает герой, и его способность быстро оценивать любой «подарок судьбы» и принимать единственно здравое и выгодное решение:

«Самое важное по своим последствиям событие за время нашего двухлетнего пребывания с мистером Скоттом в Эльтуне произошло во время одной моей поездки в Огайо. Я сидел в заднем вагоне и смотрел в окно, когда ко мне подошел человек, похожий с виду на фермера, с зеленым мешком в руке. Он сказал, что только что узнал от кондуктора, что я имею отношение к Пенсильванской железной дороге, и хотел бы показать мне модель изобретенного им вагона для ночных поездок по железным дорогам. С этими словами он достал из своего мешка небольшую модель, изображавшую в разрезе спальный вагон.

Это был ставший впоследствии знаменитым Вуудруф, изобретатель спальных вагонов. Для меня сейчас же стало ясным все значение этого изобретения. Я обещал ему немедленно по своем возвращении изложить это дело мистеру Скотту и спросил Вуудруфа, может ли он в случае надобности ехать в Эльтуну. Мысль о спальных вагонах не давала мне покоя, и я спешил скорее вернуться в Эльтуну, чтобы изложить ее мистеру Скотту. Он нее отнесся отрицательно к этой идее и велел мне телеграммой вызвать изобретателя. Тот не замедлил явиться, и в результате переговоров был условлено, что он построит два спальных вагона и мы пустим их в обращение на нашей линии. Вслед за этим мистер Вуудруф, к моему величайшему изумлению, спросил меня, не хочу ли я сделаться участником его предприятия, и предложил мне восьмую часть прибыли.

Не долго думая, я принял его предложение. Как-нибудь, думалось мне, я уж раздобуду деньги, необходимые для уплаты моей доли в предприятии. Стоимость постройки вагонов должна была погашаться ежемесячными отчислениями. Когда настало время сделать мой первый взнос, оказалось, что на мою долю приходится 217, 5 доллара. Тогда я решился на смелый шаг и отправился к местному банкиру, мистеру Ллойду, чтобы попросит его сделать мне заем. Я изложил ему все дело, и, как сейчас помню, он, обхватив меня рукой за плечи, сказал: «Конечно, я вам сделаю заем. Вы ведь всегда хорошо ведет свои дела, Энди!» Итак, я первый раз в жизни написал вексель и нашел банкира, который принял его. Спальные вагоны имели большой успех, ежемесячная выручка вполне покрывала наши платежи. Первая значительная сумма, которую я получил в своей жизни, была именно из этого источника…»

Между прочим, эпиграфом к своей книге Эндрю Карнеги взял такие слова:

Кто не может думать, тот глуп,

Кто не хочет — слеп,

Кто не дерзает — раб.

Но как, как стать миллионером-миллиардером в наше время, в наших метеорологических условиях? Как соорудить некое «учебное пособие» от В.А. Брынцалова, чтоб оно сослужило добрую службу соотечественникам?

ПОКУШЕНИЕ, СПРЯТАННОЕ В СЕЙФ

Давайте не поленимся и вспомним, сколько же было поначалу желающих усесться в президентское кресло… Почти сотня! Потом отшелушились самые уж никакие и осталось в обойме для первого тура одиннадцать «крепких» орешков.

Некий «специалист парапсихолог-экстрасенс» дал им такие стартовые характеристики (для услады слуха В.А. Брынцалова, можно предположить).

Б. Федоров — хороший хозяйственник, изобретателен во всем, рационален, предусмотрителен, но качествами политика, т.е. в частности, широтой мировоззрения, проницательностью (мышления) для действий, способных удовлетворить различные слои населения, не обладает; а уверенность в праведности своего пути не позволит считаться с мнением тонко оценивающих ситуации специалистов. Под его руководством цель накормить Россию может привести к результату «зажрались».

Ему повезло с женой. Она очень органично дополняет его, но для президента это слабый козырь.

Не соответствует облику лидера русского народа. Его личность не украсит «русский престол», а скорее внесет некоторую зажатость и неуверенность, которые происходят от осознания неспособности защитить все имеющееся, «если вдруг что»…

Г. Зюганов — потенциальный «красный». В прошлых воплощениях «наработал» себе увесистую карму и ему очень много придется потрудиться, чтобы развязать эти кармические узлы. Скорее всего, он и сам не осознает, в какое положение может попасть Россия, имея такого лидера. Именно для отработки своей собственной кармы неосознанно хочет подставить всю страну, скорее чувствует, чем знает, что при наступлении светлого времени ему в положительном, добром, процветающем обществе не найдется места или же — не «очень» почетное.

Соответствует облику руководителя прошедшего времени СССР.

Б. Ельцин . Народ достоин своего президента. Личность президента отражает состояние населения страны в настоящее время.

Ельцин самостоятельно не принял ни одного решения, не сделал ни одного шага без указаний заинтересованных, курирующих его действия лиц, находящихся в «тени». Но все это, вероятно, было нужно, поскольку не было достойного претендента. Его время прошло уже потому, что народ почувствовал фальшь во многих его словах и делах. Внутренний мир Ельцина не соответствует его внешнему поведению, а уж тем паче характеру дел, для осуществления которых приходится давать распоряжения. Кстати, от этого он и болеет — нет гармонии. Соответствует облику лидера русского народа языческой Руси тринадцатого века.

А. Лебедь . Приход к власти военачальника исключается уже силой сознания людей всего мира.

М. Горбачев . Возвращение во внутреннюю политику само по себе как факт, явилось ошибкой. Когда Горбачев лишился президентского кресла, у него был хороший международный авторитет… Не соответствует облику лидера русского народа.

В. Жириновский . Мировоззрение, замыслы, о которых еще почти ничего не сказано, способы проведения своих планов — по учебнику «Майн кампф». Искренне желая сделать все это мягче, спокойнее, с сочувствием и состраданием к человечеству, ощущая от всех этих мыслей веяние собственного благородства.

Г. Явлинский . Хитер, довольно-таки свободен в мышлении, может принять совершенно неожиданное, неординарное решение. Если выбирать между Ельциным и Явлинским, в настоящее время более подходящий на должность президента Явлинский…

Наконец:

В. Брынцалов . Ловкий делец, но не погрязший в аферах, без которых, в принципе, невозможен современный бизнес, а улучшающий моральные и этические качества своей личности и создающий в своей сфере условия людям для удобного и приятного труда, что ведет к совершенствованию культуры общества. «Кто в малом верен, тому будет доверено и большее» — гласит выражение из Евангелия. Следовательно, если этому человеку доверить руководство страной — появится тенденция к процветанию уже от самого принципа делового подхода и мировоззрения лидера. Соответствует облику лидера русского народа — «хитроватого», веселого мужика. На Руси таких всегда уважали, а если он еще и везуч, то ему и «карты в руки».

Но что мы, рядовые избиратели, знали о том, как, собственно, ведется вся эта кампания? Какие силы с какими схлестываются? Какие тайные пружины действуют? Кто нас дурачит наиболее эффективным способом? И на кой тут парапсихологи-экстрасенсы?

Это сегодня, после всего-всего, когда появилась тайнопись разговора Чубайса, Илюшина и третьего «подельника», кое-что всплыло на поверхность, а именно на выборы «тела» Б.Н. Ельцина не жалелся «черный нал», то есть темные деньги под пугающе-призывным лозунгом, вывезенным, кстати, из США некой семейкой-имиджмейкерами «Голосуй, а то проиграешь»…

А чем в это время занимался В.А. Брынцалов? Владимир Алексеевич решил «ударить автопробегом» по дороге из Москвы в Петербург… Почти по Радищеву…

Перед этим же мероприятием, так сказать, «планетарного» значения, в средствах массовой информации уже утвердилось, что если В.А. Брынцалов — то это непременно скандал или что-то около этого. Он ведь безо всякого стеснения отвечал не по стандарту на вопросы, его легко было ловить на слове…

— Ну, к примеру, — рассказывает пресс-секретарь Александр Толмачев, — его мнение об американцах… Брынцалов считает американцев людьми второго сорта, говорит: «Ну что это за культура? Триста лет? Тьфу это, а не культура. То ли дело у нас культура — тысячелетия! Я купил дом в округе Колумбия и надеялся, что тем самым привлеку крупнейших бизнесменов к себе, чтобы они вкладывали средства в нашу экономику. А они не хотят вкладывать деньги, они жадные, жмоты, они удавятся за эту копейку!» Он страшно разочарован. Он сделал это в свое время немножко даже с перепугу, когда в 93-м году пошли эти события — расстрел «Белого дома», и дальше — неизвестно что… Он и решил увезти своих детей. Но потом перетерпел, переждал…

— На чьей стороне он был?

— Он всегда на своей стороне, на стороне своих детей. То есть это не тот человек, который может бросить все, сбежать, эмигрировать, нет, если он куда-то соберется, я думаю, что он соберет вокруг себя жену, детей, братьев, сестер, друзей… Но это в очень крайнем случае. Другой страны ему не надо, он говорит: «Как же так? Здесь земля моих предков, здесь корни, здесь могилы. Я не могу отсюда уехать, мне нечего там делать. Я русский человек и хочу жить в России». Но ему задавали вопросы: «Ну вот, придут, у вас будут отнимать имущество, национализировать, например, те же коммунисты…» Пугали…

— Кто пугал?

— Очень часто иностранцы. Потому что они запуганы нашими средствами массовой информации. Он отвечал: «Я похож на человека, у которого можно отнять? Я буду защищаться с орудием в руках. У меня есть силы и здоровье».

— С американцами ясно… Кто еще из иностранцев приезжал?

— Приезжали бывшие наши друзья — болгары, поляки, все, в основном, конечно, интересовались политикой — кто придет к власти, кто не придет. Если Запад интересовал лично он, персона, то этих интересовало больше, какое направление он избирает, какую модель. Если говорить о восточных людях — корейцах, то это очень прагматичные ребята, в отличие от тех же японцев. Они задавали конкретные вопросы. Китайцы приезжали, из Ирана, из Ирака. Прагматики: сколько стоит, как долго приходится налаживать бизнес здесь, с кем сотрудничает «Ферейн», можно ли с нами сотрудничать, то есть нельзя ли быть посредником при торговле? Нормальные прагматики.

— А французы были?

— Да, конечно. Французов было много.

— Чем же они интересовались?

— Не тем, чем мы предполагали, не сексом. Этим увлекались прибалты. Прибалтов очень волнует личное, внутреннее, «нижнее белье». Причем на любых стадиях. Неважно, в предвыборных кампаниях, после выборной кампании или вообще никакая кампания.

— И Брынцалов отвечает?

— Нет проблем. Владимир Алексеевич дал зарок — отвечать на любые вопросы, любому журналисту, и если даже он, гад такой, соврет, против него никакого дела не возбуждать. Он говорит: «Это будет на твоей совести все равно. Я должен не затыкать рот, а должен быть таким чтобы этот человек меня либо полюбил, либо меня зауважал, либо не уважал и не любил, но писал хотя бы правду». Как, например, делали си-эн-эновцы. Кстати, они 28 мая наняли огромный автомобиль, джип, загрузили туда видеокамеры и с нами поехали в Петербург. Хотя их там, грубо говоря, никто особо и не ждал. А потом выпустили еще один фильм о том, как в поход, в автопробег пошли, по бездорожью, по безалаберности нашей. Экзотика!

— Как вам вообще эта идея пришла… автопробег этот?

— Когда я участвовал в телевизионной жеребьевке, там распределяли время, кто из кандидатов какое получит. У нас выпало, что в День пограничника, 28 мая, нам дают тридцать с лишним минут на петербургском телеканале. Можно было запустить ролик какой-то, или здесь записать что-то, а туда отправить кассету, или вообще плюнуть на эти минуты. Мы не стали упускать возможность, решили ехать туда. Но можно было как? Сесть в самолет, прилететь в Петербург, выступить на телеканале и обратно улететь. Это было бы неэффективно, дорого, так как Брынцалов без охраны не поехал бы и без жены — тоже. Тогда мы придумали такую вещь: а что, если… Сколько мы тогда собрали автомобилей, когда ехали? Наверное, одиннадцать-двенадцать, но десяток точно был. Небольшой штришок: предварительно нам звонили некие недоброжелатели, обещали подорвать по дороге… Представляешь, шестисотые «мерседесы», БМВ, «вольвешники», там еще куча сопровождающих автобусов с журналистами — вот такая вот толпа в сопровождении оркестра, барабанщиков выезжает с территории «Ферейна». Естественно, сбегаются все журналисты. Все это в сопровождении милиции с «мигалками»… И вот проезжаем города Тверь, Новгород, Питер. Мы заезжали, естественно, к властям. Власти очень забавно встречали. К примеру, в Твери Брынцалова особенно не любили, понимали, что ничего хорошего после этого от «папы» Ельцина им не дождаться. И они старались не встречаться с Владимиром Алексеевичем и поэтому на предложение, нельзя ли к вам в гости, — промолчали. Тогда мы сделали как? Тверь. Заранее послали туда гонца нашего, для того чтобы организовал митинг на одной из площадей города. Митинг там в поддержку Брынцалова и для пропаганды русской идеи, идеи русского социализма. На подъезде к городу нас встретил эскорт автомобилей, и вышел кто? Глава областной Думы и сказал: «Владимир Алексеевич, мы вам так страшно любим и уважаем, но мы вас просим — не ходите на митинг. Мы не хотим, чтобы был митинг в вашу поддержку». Брынцалов свое: «Как же так?» «Ой, — говорят, — а давайте вместо этого губернатор с вами встретится, поговорит». Губернатор нас встретил с распростертыми объятиями.

— Во что это превратилось — в пьянку?

— Не. Пьянки никакой не было, была короткая встреча, мы, пардон, там даже не перекусили, сходили кое-куда, руки помыли… Брынцалов сказал, что он не требует поддержки от губернатора, но за то, что он оказал ему уважение, он ему благодарен. Сказал: «Давайте какие-нибудь общие дела делать, например развивать производство в Тверской губернии, а вы мне помогайте продавать мои лекарства». То есть был какой-то там деловой контакт. Мы поехали дальше. После Твери — Новгород. В Новгороде нас встретил тоже, по-моему, председатель областной Думы. Губернатор, правда, не встретил, сказали, что губернатора нету. Ну, ничего страшного. Мы въехали в Петербург. Собчак нас не встретил. Он сказал: «Меня нет, и я Брынцалова такого не знаю». НУ, Брынцалов в свойственной ему манере говорит: «Жалко. Я вот вез пять миллионов долларов, чтобы подарить городу, а Собчак не хочет меня встречать. Ну, тогда я не подарю».

— Он сказал это во всеуслышание?

— Да, конечно, там были журналисты. Естественно, после этого на следующий день Яковлев, который баллотировался на пост, — а у них выборы, по-моему, через неделю должны были быть, второй тур, — Яковлев тут же позвонил и сказал, что хочет с нами встретиться. Брынцалов сказал: «У меня с собой денег нет. Я их уже потратил». Яковлев с ним встретился. Владимир Алексеевич пару слов на пресс-конференции, которая была в Питере, сказал о том, что ему задают вопрос: как вы считаете, кто лучше и кто победит на выборах в губернаторы Санкт-Петербурга — Собчак или Яковлев? Он сказал: «Вы знаете, я не знаю, кто из них лучше, но я думаю, что более достойный человек — Яковлев». Его спрашивают: «А почему?» «Он оказал уважение русскому богачу. Если Собчак все бегает по западным театрам и все ручки целует принцессам, то этот — наш мужик, нормальный. Я бы, — говорит, — за него проголосовал».

Спрограммировал точно! В Питере забавная история была, когда мы вылезли из машины, изможденные, на Дворцовой площади, охранники боялись, говорили: «Не надо туда ходить — День пограничника». Как у нас в Парке Горького, там у них Дворцовая площадь. Представляешь, пьяные погранцы. Кричат: «О, Брынцалов, привет! О, с Натусей!» И — вперед, целоваться. Еле отбились.

— Как они узнали Брынцалова?

— К тому времени Брынцалова миллионы знали в лицо. В апреле были знаменитые суды, когда Брынцалов каждый день судился с Центризбиркомом за право быть зарегистрированным. Мы предупреждали ребят с НТВ — «сегодня будет очередная „драка“. И они с радостью рвались в Центризбирком, видели, как там Брынцалов стоит на защите конституционных интересов, своих прав, и все снимали. Но подавали, конечно, кто как мог. Но в основном целый месяц речь шла о том, что вот, человек не постеснялся, боролся с Центризбиркомом…

— В результате даже погранцы…

— Узнавали, кричали: «Брынцалов, браток, мы с тобой!» Вот эта «сумасшедшинка», азартность, что есть в Брынцалове, когда он особенно заводится, привлекает людей. В нем вроде бы как своего увидели. Свой мужик, свой! Остальные… Смотри, кто шел? Святослав Федоров — за шестьдесят, без ноги. Ельцин — за шестьдесят, без… Явлинский, молодой, но, говорят, без легкого. Жириновский — тоже еще молодой, но без… То есть, понимаешь? Шаккум, Мартин? Люциферович? Потом стали уточнять — Люцианович, а не Люциферович. Ну, кто? Лебедь? Ну да, еще Лебедь. Но Лебедь тогда еще был не в почете — март, апрель…

— Его ведь тоже поначалу «давили».

— Команда Ельцина еще не стала его оплачивать и не поняла, что это может быть противовесом русской идее, в том числе и у нас. То есть фактически из Лебедя стали лепить впоследствии, где-то начиная с апреля месяца, человека-лидера, олицетворение национальной идеи.


… Чем глубже я погружаюсь в предвыборные события, тем гаже мне становится, тем большей дурой чувствую себя.

И зачем все-таки лез во всю эту кашу наш миллиардер? Он что, совсем не понимал, какие там действуют потайные ключи-ключики? Что его кинуло в эту гонку без права на выигрыш?

Но ведь придумал кое-что весьма неординарное!

— Брынцалов сделал шикарный шаг, — объясняет Александр Толмачев, — когда поехал на кинофестиваль в Канны и выступил там как спонсор нашей делегации. Он там остановился в каком-то суперотеле, где номер стоил чуть ли не пять-шесть тысяч долларов, а номеров он снял много — не только для себя, но и для прислуги. И вот он выходит на балкон, видит флаги, которые висят, а российского нет. Он — к администратору: «Господин, сэр, а где же русский флаг?» Тот потупился: «Нету». Он: «Почему?» «А потому, что здесь останавливаются только именитые люди Европы и Америки». Тут Брынцалов: «Все, уезжаем из этого задрипанного отеля!» Через пять минут флаг повесили. Он сказал: «Я научу их уважать Россию и уважать русских!» И еще один из таких экзотических эпизодов. Он зашел в магазин и купил очень дорогую вещь, часы, или что-то еще, но дорогое настолько, что даже богачи европейские не могли себе этого позволить. Тем самым Брынцалов привлек к себе внимание «Пари матч» и решил это использовать как информационный повод заявить о себе. И первая публикация появилась именно в «Пари матч». Они приезжали сюда со своей съемочной бригадой, сделали небольшой видеофильм, правда фильм в широкий прокат не пошел здесь, у нас., но кусочки, сюжеты показывались во Франции. Там впервые прозвучала цифра — состояние в два миллиарда долларов. «Камарато миллиардеро» называется статья.

Опять «любовь через ненависть»? Опять это все скорее забавно, чем серьезно? И можно бы плюнуть на этого явно сумасбродного, недальновидного претендента с высокой горки? Тем, кто кидает и кидает доллары в бездонную бочку под названием «Голосуй за Ельцина, только за Ельцина — иначе вернутся коммунисты и откусят у тебя детородные органы»? Казалось бы, ну какую роль играют заметулечки о В.А. Брынцалове в областных газетах? К примеру, в Калуге под названием «Брынцалов покоряет калужан»? Ну такая вся из себя сладенькая, пафосная, ибо писана дамой, доверенным лицом самого миллиардера…

«Триумфальным — иного слова не подберешь — стало пребывание кандидата в президенты Владимира Брынцалова на Калужской земле.

Началось он с посещения Полотняного завода в день Пушкинского праздника.

— Брынцалов приехал! — передавалось по цепочке из уст в уста — от одного края парка к другому, где, собственно, и проходили праздничные торжества.

Но еще долго собравшимся у Пушкинской беседки пришлось ждать высокого гостя, поскольку уже на дальних подступах к этому месту его окружили плотным кольцом избиратели — забросали вопросами, просьбами дать автограф! И ни одно обращение не осталось без внимания.

Так в окружении своих новых сторонников и прибыл Владимир Алексеевич к эпицентру праздника. Тут его встретили цветами и аплодисментами.

Речь кандидата в президенты, может быть несколько выбивалась из канвы Пушкинского праздника, но, право же, не испортила его, а скорее придала ему характер этакой доброй приземленности: ведь жизнь есть жизнь, а предвыборные перипетии сейчас волнуют, пожалуй, каждого россиянина.

После Полотняного Владимир Алексеевич посетил Тихоновопустынскую обитель, оказал благотворительную помощь настоятелю местного монастыря и искупался в святом источнике. (По словам В.А. Брынцалова, во время такой купели он получил божью благодать — таким был заряд бодрости.)

По пути к Святому колодцу гости встретили четыре свадебных кортежа, и каждой из пар молодоженов Владимир Алексеевич вручил денежные подарки.

Продолжительной и, надо сказать, обоюдополезной была беседа В.А. Брынцалова с губернатором области О.В. Савченко. В частности, достигнута договоренность о поставках в область отечественных лекарств по льготным ценам…»

Отдает самодеятельность, не правда ли? Святочным рассказиком про доброго дедушку Мороза? На кого рассчитано? Ну уж на самых наивных, бестолковых… Не так ли?

А по телеку еще идет сюжетец про Владимира Алексеевича, как он, благодетель, одаривает медсредствами против импотенции членов Думы. И члены не гнушаются, берут…

— Эта идея была придумана им, — рассказал Александр Толмачев, — причем придумана в отместку за то, что однажды кто-то из коммунистов, из руководителей коммунистической фракции в Думе чем-то задел Владимира Алексеевича. И Брынцалов сказал: «Ничего, ребята, я отомщу, но отомщу очень нежно и очень остроумно». Брынцалов взял специальные препараты против импотенции, которые намазываешь на член — так час… как каменный. Он говорит: «Дума-то импотентная! Что, ребята, вы будете ждать от этой Думы? Они же все слабаки! Они не могут своих жен удовлетворить!» Ну, Саша Невзоров, услышав эту «задумку», сказал: «Ах, хорошо!» И они сбацали сюжетец, когда Владимир Алексеевич вынимает коробочку, на ушко шепчет очередному думцу, клянется, что «это» будет торчать, а Невзоров, естественно, все это снимает. Классно вышло!

Но у меня-то, у «среднего обывателя», опять вопрос: на кого рассчитано? Кому такая вот бесцеремонность, приправленная опять же ненормативной лексикой, могла уж очень понравиться?

Но, как теперь выясняется, «враг» не дремал и принимал фигуру «зарвавшегося» миллиардера куда более всерьез, чем масса трудящихся и нетрудящихся. Как уж там в дальнейшем повернется, а надо дать по Брынцалову залп.

И дали — в «Известиях» появляется статья «Еще один социализм с лицом Брынцалова». Это, на мой взгляд, каша-малаша из разного рода издевок над скороспелым миллиардером и таким же скороспелым политиком. Здесь от Великого и Могучего пара языкастых журналистов старается не оставить камня на камне. Получается «документ эпохи» весьма любопытный, хотя бы с точки зрения, как надо «четвертовать» своего соперника-вражину и в какие места на его теле точно «сплевывать слюну» презрения.

«… Он вовсю пытается соответствовать образу сверхбогатого, эксцентричного „нового русского“. Особенно настаивает на русскости. „Армянам“ все равно, что спереди, что сзади, любит поговаривать миллиардер во время интервью.

Сегодня Брынцалов не скупясь покупает целые полосы в российских и зарубежных изданиях, где предстает этаким рубахой-парнем, своим в доску. Чтобы полностью соответствовать образу, носит башмаки из крокодила, галстук с ромашками, публично зовет 25-летнюю дочь и 28-летнюю жену «дурами» и рвет в клочки купленные ими дипломы.

На публичных выступлениях, встречах с журналистами обычно куражится и несет такую ахинею, что оторопь берет. «Владимир Алексеевич, зачем вам кресло президента, у вас и так полно денег?» — спросили мы Брынцалова. Глядя на стоящий в кабинете золоченый царский трон, Брынцалов ответил: «Самое большое богатство — это высшая власть. Хлеба я уже наелся, власти хочу!» Однако, развивая свою мысль, буквально через минуту приходит к противоположному заключению: «Я не хочу власти. Мое дело производить отвары и обогащаться. Культурно отбирать у вас деньги. И потому я буду помогать Борису Николаевичу. И буду рад, если он меня оценит и примет мою программу…»

Было интересно узнать, как выглядит концепция русского социализма на практике. Мы приехали в подмосковный Электрогорск, где вдали от политической показухи и телевизионных софитов на фармацевтическом заводе «Антиген» простые русские люди приумножают финансовую мощь Брынцалова. Они получают за это больше денег, чем на других предприятиях города. И в условиях тотальной безработицы держатся за свои рабочие места, несмотря на 12-часовой рабочий день и абсолютно бесправное положение.

Бесправие узаконено из концептуальных идей русского социализма по Брынцалову, которую тот внедрил на своих предприятиях. Миллиардер вполне успешно совмещает должности хозяина и… председателя профсоюзной организации своего ФАО. В связи с сокращением производства водки «Ферейн» скоро около половины работающих на заводе будет уволено. Но ропота возмущенных не слышно. Железная дисциплина держится на страхе, а не на взаимном согласии. Конечно, это далеко от цивилизованного понимания социализма. Но очень эффективно.

Завод «Антиген», занимающий 80 гектаров, — это, пожалуй, самый яркий бриллиант в короне нового русского миллиардера. В числе других предприятий он был включен в состав ФАО «Ферейн» распоряжением начальника объединения «Мосмедпрепаратаы» в 1990 году. Завод был самым передовым фармацевтическим предприятием в СССР, ударной комсомольской стройкой. Одним росчерком пера это весьма прибыльное в те годы государственное предприятие превратилось в частную собственность. Слова «приватизация» тогда попросту не существовало. А партийные органы на любое неподконтрольное им разгосударствление смотрели весьма строго.

Местные власти до сих пор пытаются оспорить законность передачи «Антигена» ФАО «Ферейн». В этом деле разбирался даже Арбитражный суд, признавший неправомочность действий объединения «Мосмедпрепараты». Однако достаточно влиятельные силы, стоящие за Брынцаловым, успешно блокируют все попытки государственных органов разобраться в основах финансового благополучия нового русского миллиардера…

… Возможно, что финансовые ниточки влияния, за которые фигуру Брынцалова вытащили к вершинам славы, уходят в еще более высокие сферы партийно-советского аппарата.

Сам же Брынцалов не был отягощен ни криминальными связями, ни государственными постами. Его фамилия не привлекала ненужного внимания. Один из сотрудников ФСБ, который в 1993 году накануне выборов «разрабатывал» по поручению их центра кандидата в депутаты Госдумы В. Брынцалова, сообщил нам с удивлением: «Мы провели самую тщательную проверку, но Брынцалов оказался абсолютно чист. Одновременно мы понимали, что заработать такие сумасшедшие деньги в 1990 году без криминала было попросту невозможно». Выбор был на редкость удачен. Брынцалов, кроме того, оказался рачительным хозяином. Его деловой хватке завидуют конкуренты.

— А бандиты на вас «наезжают»? — спросили мы Брынцалова.

Взглянув на нас своими холодными серыми глазами, миллиардер вдруг перестал паясничать и нехорошо улыбнулся:

— Их косточки давно в подмосковных лесах гниют.

Возникла неловкая пауза. Мы вспомнили о брынцаловской охране — вооруженном подразделении численностью в 300 отборных бойцов. И отнеслись к словам собеседника с доверием…

— В мире было два знаменитых социалиста: Иосиф Сталин и Адольф Гитлер. Первый, — говорит доверительно Брынцалов, — хотел построить социализм во всем мире за счет русского народа. Второй хотел построить социализм для немецкого народа за счет всего мира. У них ничего не вышло. Я вывел третий социалистический путь, самый правильный и национальный! Мы построим социализм для русского народа. И за счет русского народа.

Так что если брынцаловы придут к власти, нам предстоит еще один «Великий эксперимент». И вслед за жителями Электрогорска мы увидим «новый социализм» с лицом Брынцалова».


Не правда ли, прелюбопытнейший документ? И казалось бы — все, можно на затее Брынцалова с президентством поставить тяжелый дубовый крест? Можно не тревожить его «прах»?

На заметку тем, кто захочет поучаствовать в будущих президентских выборах, — готовьтесь к обстоятельствам, в которых способны выживать лишь самые-самые двужильные. Внезапное известие — Центризбирком отказывается регистрировать депутата Государственной Думы В.А. Брынцалова кандидатом на пост президента из-за сомнений в подлинности собранных за него подписей. Так, например, были забракованы все подписи АО «Ферейн».

Пришлось из разных регионов страны привозить сборщиков, «подписантов», доказывать, что это не фальшивые, а живые люди, целых шесть дней.

В.А. Брынцалов рвется в бой, он отправляется к председателю Центризбиркома Рябову для выяснения отношений, он готов «достать необходимое решение из желудка Рябова», как образно рассказывают причастные к этому событию. И был суд, и дело решилось в пользу Брынцалова.

И — «вырвал»!

— А дальше, — рассказывает его «оруженосец», пресс-секретарь, — с невероятной силой стал раскручиваться интерес западных средств массовой информации к фигуре «скандального» миллиардера. Это были издания типа «Штерн», «Шпигель», «Пари матч», телекомпания «Зольцер-ТВ», «Эй-а-эф-тэ», «Би-би-си». Вначале они думали — уж не Росс ли Перро это, как у них. Стали приезжать для того, чтобы выяснить это, сопоставить.

— Объясни народу, что такое Росс Перро.

— Росс Перро — это как бы непонятная фигура, вначале появилась в Америке, на прошлых выборах президента когда традиционная двухпартийная система была сломана. Все понимали, что существуют демократы, существуют республиканцы в Штатах. Вдруг появляется некий миллиардер, дурила, который говорит: «Так, а не затратить ли мне деньги на свою собственную избирательную кампанию?! — „А какая у тебя социальная база?“ — „Да никакой базы. Я просто хочу“. И за него стали голосовать, и голосовало много людей. И они думали, что Брынцалов — нечто вроде этого. Стали приезжать сюда, стали снимать его, жену, семью, производство. Они удивлялись, потому что думали — в нынешней России, кроме разрухи, снимать нечего. Для них это был шок. Они увидели классные офисы, они увидели классную организацию труда. Для них это был как бы информационный повод раскрутить свои какие-то идеи. Кто-то заявил, что появляется новое чудо, кто-то пытался представить это как шутовство — миллиардер решил стать социалистом, решил пойти в президенты для того, чтобы стало всем хорошо, странный он какой-то. Например, немцы делали акцент на том, какой богатый богач! И при этом проявили поразительную въедливость: сколько стоит? Допустим, приезжают к нему за город, в Салтыковку, тыкают пальцем — сколько стоит этот шкаф? Не вопрос — кто его сделал? Это их не касалось, не интересовало. „А сколько стоит эта люстра? А сколько стоит эта люстра? А сколько стоит эта картина? Сколько стоит этот пол? Ботинки? Шляпа?“ Было даже странно: „Шпигель“, „Штерн“ этим просто кичились, что они знают, сколько что стоит у Брынцалова. К чести Брынцалова, он знает железно, сколько что стоит реально, и на сколько там можно сторговаться, и почем что продается. Японская компания, приезжая сюда, интересовалась больше эмоциональной стороной и отношениями в семье. Поэтому их не волновало, сколько что стоит, их волновало — а как эта вещь применяется, а как, например, они сидят, как разговаривают друг с другом — Брынцалов с супругой, с детьми, с обслугой, с охраной и так далее. Разный подход. Японцы меня больше всех раздражали, потому что они лезли в такие мелочи… Казалось, зачем им это знать — „Почему ваша пуговица такого цвета и как это влияет на ваше настроение?“ Американцы, Си-эн-эн — это четкие, скажем так, описатели событий. То есть без эмоций, что говоришь — то они и делают. Без комментариев. Они непонятно какой политической окраски — белые, красные, зеленые, черные — хрен их знает. Им подавай события. Если о человеке стали говорить, значит, это событие, это информационный повод. Си-эн-эн должна быть впереди планеты всей, поэтому если другие снимают по пятнадцать, двадцать минут, Си-эн-эн приехала и забацала фильм на два часа и крутила его по всему миру, по своей спутниковой системе. Вот, глядите, Брынцалов каков! Однажды в Думе я увидел по телеку Си-эн-эн, передавали сюжет о Владимире Алексеевиче. Кое-кто из депутатов „слюной исходил“, подсчитывали, сколько „бабок“ заплатил Брынцалов за т, чтобы два часа на весь мир крутился о нем фильм. Да нисколько за это не платилось! Психология иностранцев другая: там за то, что у тебя берут интервью, тебе платят деньги. У нас наоборот: если ты хочешь мелькнуть на экране — ты должен заплатить. Из Калифорнии, помню, такой седовласый дедушка приехал. Я даже видел его прежде в каких-то голливудских кинофильмах. Он сделал программу экономическую. Впервые я услышал человека, интересующегося экономикой, мыслями Брынцалова по поводу экономики. Впервые я услышал, что бюджет нашей страны, который составлял в прошлом году 65 миллиардов долларов, — это половина бюджета Калифорнии. Стыдно-то как! Брынцалов кусал ногти-локти, ему было страшно неловко за нашу великую державу, которая даже, пардон, не может покрыть этот задрипанный штат Калифорния.

— А как наши телевизионщики? С восторгом предоставляли время такой колоритной фигуре, небось?

— Еще чего! Когда я еще в феврале приехал в Останкино к своим друзьям, в программу политического характера, то мне сказали: «Извини, друг, у нас существует запрет на выход Брынцалова в эфир». Я говорю — как же так? Один из руководителей информационной программы ИТА дает список и говорит: «Вот, пятерых можно выпускать: Ельцин, Зюганов, Жириновский, Явлинский и Лебедь. Остальных нет». Для меня это был шок. Я сказал: «Ребята, как же так? Чей запрет? „Руководства“. Значит, блокада… Значит, надо ее ломать. Как? Либо большими деньгами, которых, пардон, не было, либо знаменитым приемом — путем отраженного зеркала. Через западные средства массовой информации.

— А почему денег-то не было у миллиардера?

— А потому что деньги, которые у Брынцалова, вложены в основном в производство, это — заводские корпуса, к примеру. Но он сам эту блокаду и прорвал. После того, как «вырвал у Рябова из желудка» через судебное разбирательство, через скандал, право на регистрацию кандидатом в президенты страны. Он стал настолько колоритной фигурой, что его пригласили в программу «Герой дня», сам Киселев пригласил. Очень любопытная вышли историйка! Очень! Приехали. Киселева нет. Время идет — Киселева нет. Пять минут до начала эфира — Киселева нет. Брынцалов говорит: «Саша, я чувствую, что готовится подстава какая-то». Иначе почему задерживается Киселев? Чтобы заранее не оговорить никаких вопросов? И Брынцалов, человек чуткий, понимает, что это не случайно. Так оно и вышло. За две минуты до начала эфира вдруг входит Киселев, только кивнул — здравствуйте, здравствуйте, — садится напротив Брынцалова. То есть мысль была очень простая — Брынцалову не дать опомниться и сразу с места в карьер. Но Брынцалов настолько психологически подготовился, что слова не дал Киселеву сказать. У Киселева в ухе микрофон — им руководит этот самый… господин, один из «вождей» НТВ, суперклассный режиссер, кричит в микрофон, в ухо Киселеву: «Киселев, быстро давай глуши, то-се!» А Киселев оплошал, не смог против Брынцалова выстоять, потому что Брынцалов как по-писаному, не только сидел, но и вставал внезапно, ошеломлял, так сказать, противника неадекватностью поведения. А ведь никто никогда не вставал в этих программах! И Киселев вынужден был смотреть на него снизу вверх. Режиссер кричит: «Давай еще две минуты, даю резервные — интервью с Рябовым!» А Брынцалов и эти две минуты занял собой.

«Да ладно тебе, Александр», — хотелось мне сказать насчет того, что, мол, не было денежек на предвыборную кампанию у миллиардера… А чего говорить-то?

«Ну а где же преступление-то? — уже, полагаю, раздражается терпеливый читатель. — Или это сказано из-за красного словца?»

Да нет, ну как же без преступления в наши-то дни! Как без страстей-мордастей?

Бессменный очевидец и фиксатор тогдашних событий Александр Толмачев рассказывает:

— Наша служба безопасности на моих глазах отловила одного «пацана», который… Ему говорят: «Ты куда хотел гранату бросить?» «Велено бросить под тот „мерседес“ шестисотый». Потом появилась кассета с имитацией отстрела семьи Брынцаловых… Я разве тебе об этом не говорил?

— Нет.

— Владимир Алексеевич хранит ее у себя и никому не показывает. На самом деле неприятнейшая вещь. Психологическое давление страшное.

— И что там такое?

— Я могу тебе сказать. Представь себе… прикинь на себя… Шестого июня, в день рождения Пушкина, едем в Черноголовку, в научный центр, Институт физики твердого тела. Вся наша команда, во главе с Владимиром Алексеевичем. Жена его, Наташа, тоже была. Нас встречает весь город, он небольшой, тысяч сорок. Брынцалов пообщался с народом на митинге. Потом поехали на местное телевидение. Он там, в прямом эфире, полтора часа говорил, отвечал на вопросы. Уехали из Черноголовки вечером. А уже на следующий день к вечеру нам подбрасывают кассету.

— Как подбрасывают?

— Нам подсунули прямо сюда, привезли и передали в виде посылки охране. А охрана принесла Брынцалову. Брынцалов собрал нас несколько человек перед телевизором, говорит: «Вот, ребята, смотрите! Намек такой — мол, куда ты лезешь?!»

— И что же на этой кассете было, какой сюжет?

— Самый что ни на есть детективный. Человек является получить задание. Чтоб его не узнали — черные полоски на глазах. И еще один, его напарник. Им говорят, мол, доводим до вашего сведения, завтра Брынцалов едет с делегацией в Черноголовку, необходимо провести имитацию отстрела этого семейства. Съемки были сделаны именно в Черноголовке и смонтированы таким образом: Брынцалов выходит из машины, от него охрана отвернулась, стоп-кадр. Раз — пятно на лбу. И голос за кадром: «Объект умерщвлен». Или — вот охрана отошла в сторону. Вот минер имитирует минирование машины. Мина заложена. Стоп-кадр — бабах — машина взорвана вместе с Брынцаловым. Третий вариант — вот он поднялся в студию, вот он гримируется, охраны рядышком нет — стоп-кадр — отстрел. Вот Наталья Геннадиевна вышла — стоп-кадр , отстрел. Ничего себе? Да? В последнюю неделю до выборов…

— Кому пришло в голову так давить на Брынцалова?

— А как узнаешь?

— Может, были предположения?

— Одно гадание: ФСБ? Служба охраны президента? Криминал? Те, кому не по нутру уже одно название нашей партии, само понятие «русская»? но и на этом они, «эти», не успокоились. Пошли телефонные звонки. Это когда до выборов уже считанные дни остались. Снимаешь трубку — молчание. Только уснешь — опять звонок. Снимаешь трубку — молчание. И так до утра. И отключиться — как? Вдруг кто по делу. А на пейджер идет информация: «Эй, придурки, ваши дни сочтены». Нормально, да? Это нам все кажется, что живем в России, а на самом-то деле — это Колумбия, где давно беспредел…

— И что же дальше, как повел себя Владимир Алексеевич?

— Брынцалов сказал: «Человеком движут два чувства — инстинкт размножения и инстинкт самосохранения». И прилюдно заявил, что во втором туре голосует за Бориса Николаевича, поехал в Салтыковку и проголосовал за него… Я думаю, он к тому времени уже переболел всеми этими выборами. Поначалу да, он страшно переживал то, что за него мало проголосовали. Его не интересовала вся страна. Он говорит: мало проголосовало в Москве и Подмосковье. И не верил в цифры. Но скоро с головой погряз в делах «Ферейна».

— Как он сейчас относится к своей партии, к ее идее?

— Он говорит, что для него важнее всего сейчас поднять свое производство. «Я не могу на кон поставить все — жизнь, здоровье, зарплату. Если я уйду сейчас целиком в политику, все брошу, у меня разорят предприятие. Кто разорит? Известно — самый главный бандит, государство». Это из серии, когда человек получает нокаут ли нокдаун и должен немножко набраться сил. Я оцениваю это вот так. Брынцалов — тертый калач, он получил поражение в девяносто третьем году, когда у него просто украли голоса, а потом возмещали ему материальный ущерб.

— Как украли? Куда он баллотировался?

— Он баллотировался в первую Думу девяносто третьего года. Помнишь, после расстрела Белого дома были выборы? Брынцалов баллотировался по одномандатному округу.

— И что же в итоге получил, на твой взгляд, Брынцалов? С твоей, кстати, помощью? Дырку от бублика?

— Не так уж и мало! Получил известность на всю страну. Теперь «Ферейну» легче рекламировать свои товары.

— Не слишком ли это цинично, — скажет народ, который голосовал за Великого и Могучего?

— Который голосовал за Ельцина? Это надо спросить народ, а насколько цинично это — голосовать за больного человека? Я не знаю, что более цинично.

— Саша, — не унимаюсь я, — а разве не цинично было прямо на бутылках водки «Ферейна» рекламировать будущее счастье русского народа, если он проголосует за Брынцалова?

— А разве не цинично было такое несчитанное количество долларов ухать на то, чтобы выбрать больного, старого человека? Разве не благороднее было бы их отдать нищим пенсионерам или голодающим детям? И учти еще вот что — Владимир Алексеевич все стены пробивает в одиночку. Я не вижу возле него каких-то единомышленников, серьезных русских предпринимателей. Если они и где-то там, то голоса не подают. Ну, Березовский, Гусинский, Ходорковский там, и так далее, у них своя компания. И Брынцалов говорит: «Для меня странно, почему, например, Гусинский организует „Еврейское общество России“. Или как там его? Зато ему с издевкой задавали вопрос, а почему он хочет создавать русскую партию? Отвечает: „Для того, чтобы стать лидером русского народа“. Они: „Выходит, вы националист?“ Он: „Вообще-то я горжусь своим народом, я православный, у меня отец, мать — русские, деды и прадеды. Почему я должен этого стесняться? Что, — говорит, — эта земля не русская, что ли?“ Он побывал во Франции, в прошлом году, там, как он рассказывал, произошла небольшая история. Его сын играл с какой-то девочкой. Девочка — правнучка нашего эмигранта. Этот вот эмигрант и говорит, что, мол, вы нерусский. Брынцалов: „Как это?“ „А русский человек не может разбогатеть, вообще вы — непонятно кто. Вы — другое“. Сын услышал о том, что говорят, что я не русский, начал бить эту девочку. „Вот, — говорит Владимир Алексеевич, — чувство национального достоинства выращиваю в детях! Слава тебе, Господи, что он молодец такой, в трехлетнем возрасте уже сообразил“.

… Еще одно письмо из «предвыборной почты В.А. Брынцалову:

«Прослушал Ваше выступление по радио. Оно мне очень понравилось. Из этой передачи я понял, что Вы — очень хороший человек, любите свою Родину, помните и любите своих родителей. 14 мая этого года я начал делать ремонт кухни, вызвал из ДЭЗа мастеров, и они содрали с меня 1 миллион 529 тысяч плюс 70 тысяч оргалит плюс 80 тысяч подставку под мойку. Причем линолеум, краску и обои я покупал раньше на свои деньги. Вот как грабят сегодня трудовой народ и инвалидов в нашей стране. У меня трое детей и часто они ходят в рваной обуви. Очень прошу Вас помочь мне материально той суммой, которую Вы сочтете нужной. А наша семья, конечно, будет голосовать за Вас».

Письмо было сочинено в те дни, когда у Владимира Алексеевича были свои трудности и свои обиды на жизнь. Публично он говорил об этом так:

« — Я — человек, имеющий достаточное влияние в стране. На выборах в Государственную Думу за меня проголосовали десятки тысяч избирателей, на президентские выборы мы собрали 2 миллиона 800 тысяч подписей. А 1 миллион 300 тысяч сдали в Центризбирком. И тут началось самое плохое. Нас сразу завернули. Даже мою личную подпись пришлось заверить у нотариуса. Я сделал это. На седьмой день 1 миллион 200 тысяч голосов были зачтены. А потом по надуманным причинам отмели еще 300 тысяч подписей. Я резко выступил против Рябова, а мне намекнули, что сдавать документы надо после Ельцина, тогда будет все в порядке. Чтобы скомпрометировать меня, натравили все контрольные органы вплоть до налоговой полиции. Я не могу своей жене купить дрянную подвеску за миллион долларов. Все счета заблокированы».

Вам кажется, что В.А, Брынцалов в какой-то степени издевается надо всеми нами, уважаемый читатель? И мне — тоже. Ну зачем, зачем он после стольких вполне разумных слов и доводов ляпнул про эту самую «дрянную» подвеску за миллион долларов?

Судорожно ищу успокоения, опять вчитываюсь в предвыборные речи Владимира Алексеевича. И опять маслом по сердцу, ибо разумно-то как! Судите сами:

«… Если я буду президентом, наша страна будет сама себя кормить, одевать, сама будет охранять и молиться своим богам. Я умею работать. Вот вам пример: не было инсулина, не было средств на его выпуск, но я нашел деньги, выпустил инсулин и стал миллиардером. Я умею заставить работать и других, умею сам себя защищать… Я готов управлять и умею это делать. Здесь большого ума не нужно, потому что чем выше человек на социальной лестнице, тем больше он получает информации».

Вот только опять же как понимать последнюю фразу насчет того, что большого ума не надо, чтобы управлять? Оно вроде и справедливо, ежели оценивать деяния наших правителей на протяжении десятилетий… С другой стороны, не слишком ли смело заявлять так во всеуслышание?

Или вот еще такой пассаж Великого и Могучего бизнесмена: «Предприниматели и мафия всегда были на стороне власти, потому что им не нужны революции. Они заинтересованы в стабильности, а стабильность обеспечивается преемственностью власти. Представьте себе, вдруг здоровье у Ельцина не выдержит или выборы выиграет Зюганов. Вот вам и революция. Поэтому я и включился в гонку».

Ничего себе разговорчики в строю? Ну где это слыхано, чтобы власти предержащие и их послушные, холуйские средства массовой информации прямо так и признавались, что мафия их рулевой? Ну нельзя же! Ну неприлично же!

Ох уж этот Брынцалов! Ну с чем его едят, чем закусывают?

— Вот увидишь, плохо он кончит, твой Брынцалов! — уверяет меня приятельница-писательница. — Слишком он вырвался вперед со своими откровениями, слишком демонстративно кажет свое богачество! Слишком большой хвастун. Согласна?

Не спешу с ответом. Я-то уж точно часть всего нашего хаотического, бестолкового существования, где высшая цель, сияющая над головами, — не жить, а выжить. И это меня, полудурка, знатоки поучают, как не попасть впросак на «барахолке», где, естественно, не сыскать, как бы ни хотелось, «дрянную» подвеску за миллион долларов:

«Имейте в виду, на этих рынках милиция и карманники большей частью заодно. Рассчитывайте только на себя. Идете на рынок — разложите деньги в разные места, по карманам пиджака, жилета и т.д. Уж если украдут, то частично. Второе: не пересчитывайте деньги на глазах у всех. Третье. Не позволяйте к себе сильно прижиматься в толпе, в очереди — прижимаются так „щипачи“, то есть карманники… И уж, конечно, не носите деньги в полиэтиленовой сумке…».

Ладно. Не буду… насчет полиэтиленовой сумки. А вообще-то, что ни говорите, а печально сознавать, что никто тебе не хочет купить «дрянную» подвеску за миллион долларов и нет у тебя в загашнике предков-купцов, как, например, у актера Александра Шалвовича Пороховщикова. Подумать только. Его прадеду принадлежал ресторан «Славянский базар»… И, вообрази только, — он, Александр Шалвович, тотчас и обесценивает эти данные, с которыми другой носился бы как с писаной торбой. Он вот что отвечает на вопрос: «Что для вас самое главное?»

— Любовь, только это. Вот когда мне хорошо, я обниму жену или с мамой сижу, а по ТВ какой-то депутат разглагольствует — и таким бредом все это кажется! Главное — любовь.

И вообще он так красиво выразился и посоветовал: «… Нужно лелеять женщин, волочиться за ними, стоять на одном колене».

А я тут заладила — «выборы», «политика», «русская модель социализма», «покушение в сейфе»… Думай о любви! О любви думай! О теплом, интимном, благодатном, супружеском!

ПОЦЕЛУЙ ОТ «МЕРСЕДЕСА»

Теперь, когда битва проиграна, и «трупы» валяются там и тут — вроде бы и не слышался там никогда лязг стали, не гудело пламя, не грохотали взрывы… Теперь претендент на российский престол В.А. Брынцалов со своим «мерседесом» на листке выглядит даже трогательным, даже забавным. Но тогда, весной-летом девяносто шестого…

— Нет, ты погляди какой наглый, — зазвучали очумелые голоса. — Не постыдился выставить свою роскошную машину! Он думает — нас, избирателей, этим купишь! Мы тут же возлюбим этого нувориша и побежим за него голосовать!

— А что? Мужик, видать, азартный, хулиганистый, — ухмылялись другие. — Взял да и продемонстрировал — во какой я богатый! Во какой смелый! Никого не боюсь — ни государства, ни киллеров! Это чего-то стоит! Надо бы за ним понаблюдать… Этот так просто дорогу не уступит…

«Поцелуй» всем-всем-всем от шикарнейшего «мерседеса» шестисотой модели — это, действительно, не хухры-мухры… Как, впрочем, и сама претензия безызвестного «нового русского» на пост президента великой страны. И побежали заинтересованные людишки глазами по печатным полосам, стали выискивать и в окошечке телевизора этого самого ни на кого не похожего В.А. Брынцалова. А так как большинство было, как это водится, хоть и из любознательных, но малоимущих, разоренных «перестройкой» дотла, то хотелось им, естественно, увидеть некоего беспредельщика, сумасброда.

Ну как же обмануть ожидания, так сказать, трудящихся! Как не выставить-подставить новоявленного миллиардера! Чтоб тотчас превратить в шелуху.

Вот образчики.

«Отвечая на вопрос „Московского комсомольца“, Брынцалов сообщил, что готов поддержать Бориса Николаевича, не мыслящего себя вне кремлевского трона. Но! Для этого нынешнему президенту надо всего лишь взять на вооружение простые, как мычание теленка, идеи лидера „Русской социалистической партии“: поднять всем до нескольких миллионов целковых минимальную зарплату, освободить от налогов предпринимателей, дать людям землю. Пока же нынешний президент занят строительством Римской империи, где патрициям хорошо, а все остальные остаются в рабстве.

Увы, ничего другого, по мнению богатейшего человека России, не предлагают и друзья тов. Зюганова, которые за полгода хозяйничанья в Думе палец о палец не ударили для принятия справедливых законов. Коммунисты даже не решились отправить правительство в отставку, хотя президенту деваться было некуда, и отставку эту он как миленький бы принял. А вот после выборов главы государства нынешней госдуме — хана, разгонят ее, не задумываясь, и поделом».

Из «Комсомольской правды»:

«Как утверждают представители московской налоговой полиции, столичный филиал фирмы „Ферейн“ — президентом которой является Владимир Брынцалов — не уплатил налогов на сумму в 40 миллиардов рублей. Этот милый факт выяснился в результате проверок, проведенных в „Ферейне“ налоговой полицией. Инспектора особо отмечают не слишком гостеприимное — вплоть до физического сопротивления — поведение хозяина „Ферейна“. Не исключено возбуждение уголовного дела».


Потом, правда, выяснится, что не крал Брынцалов миллиарды у государства… Но это потом, потом… А если крал — сначала докажите…

Протестовал Владимир Алексеевич против подобных «ходов»? писал ли опровержения? Бегал ли по судам?

Нет, оказывается. А почему? Да потому… Кто сообразительный тот, небось, уже догадался. А для тех, кто не очень, я ответ приберегу. Тем более я и сама была не шибко смекалистой, когда президентская гонка набирала обороты…

Эвон как занимательно подавала «АиФ» претендентов в президенты в размышлениях под названием «Политическая проституция». Сначала, стало быть, забористый анекдотик, хотя и с бородкой:

« — Владимир Ильич, заработались вы что-то! Бросайте все, пойдем на Волгу, возьмем лодку, водочки, девочек…

— Девочек? Вот именно, Алексей Максимович, именно девочек, а не этих политических проституток Тг’оцкого и Бухаг’ина!»

Отменно! Клев должен быть! А далее уже ликбез:

«Как и многое другое, оборот „политическая проституция“ ввел в наш обиход Владимир Ильич Ленин. Ввел с присущей ему решительностью и излишней категоричностью — как некое очень обидное ругательство. Впрочем, Ленин и его соратники очень многие обычные слова употребляли в качестве ругательных, причем куда более страшных, чем „политическая проституция“.

Но сегодня «капитал», «торговля», «частная собственность» и другие подрасстрельные ругательства революционных лет прижились в нашей повседневной речи в качестве обычных терминов. В отличие от «политической проституции» (далее сокращенно — ПП), ругательством так и оставшейся.

Как можно в двух словах определить сущность ПП? Советский энциклопедический словарь определяет проституцию (от латинского prostituo — «позор, бесчещу») так: «продажа своего тела (главным образом женщинами) с целью добыть средства к существованию». Очевидно, что отличие ПП от просто П соответствует замене «продажи своего тела» на «продажу своего дела». Ну и, разумеется, никакого «главным образом женщинами». У нас давно в ПП мужчины на первом месте.

… И вот тут-то и выясняется, что на сегодняшний день ПП — чуть ли не единственная форма существования подавляющего большинства политиков. Судите сами — об очень немногих из них можно сказать, что целью их политической деятельности является что-то другое, а не «добыча средств к существованию».

Надо отдать должное автору — он не оробел включить в категорию ПП Б. Ельцина, и Г. Зюганова, и М. Горбачева, занимающего по определению остроумца, «третью позицию»…

Но кому досталось так досталось — это В.А. Брынцалову в главке «Проблемы сексуально-политической революции»! Вот как автор разделал всех этих миллионеров-миллиардеров, желающих получит власть:

«Не следует путать ПП с другим явлением — назовем его „политической нимфоманией“. Речь идет о получении удовольствия в чистом виде, вне материальных стимулов. Правда, лидеры в этой области быстро теряют общественный статус и оказываются на обочине политики. Ярчайший пример последних дней — г-н Брынцалов. Построив себе дворец и получив все мыслимые материальные блага, он захотел народной любви. Жизненная драма таких людей состоит в том, что даже будучи очень богатыми, они не могут стать массовыми политическими лидерами. Их не любят, как Паниковского не любили женщины. И тогда приходится самому кому-нибудь отдаться. Обратите внимание на еще одного настоящего коммуниста-миллиардера — депутата В. Семаго. По чисто внешним наблюдениям, он получает удовольствие не от денег, а от одной только близости к Г. Зюганову.

Но основная проблема у нас остается — народ пока что к ПП не пристрастился. А ПП, в отличие от просто П, нуждается в первую очередь в массовой поддержке избирателей. А те предпочитают — вослед Владимиру Ильичу — брать с собой на Волгу именно девочек. А не этих…»

Ну казалось бы — все, Владимир Алексеевич размазан по стенке очень-очень тонким слоем! Никакой надежды на оживление!

Ан нет и нет! Жив курилка и вроде безо всякой хитрости, без оглядки, напропалую дает возможность журналисту из очень-таки «опасненькой» газетки «Совершенно секретно» рассматривать себя со всех сторон, трогать, щупать:

« — Владимир Алексеевич, признайтесь, почему вас, миллиардера, в президенты баллотироваться потянуло?

— Послал бы я всех с этим вопросом! Личное это мое дело. Имею право… Что еще отвечать? За державу, мол, обидно? Накормлю всех, одену-обую? «Обувают» давно уже. Дело надо делать, а не болтать. Первым кандидатом в президенты должен быть человек безусловно состоятельный, реально что-то создавший, грамотный, умеющий работать. А то смотрю я на всех этих идеологов-бессребренников, которые там наверху болтаются… Тошнит меня от них.

— А кто сейчас самый богатый человек в России?

— Я, наверное.

… рядом с ним тускло отсвечивает старинная шпага с золотым эфесом. Сзади — огромный портрет жены работы Александра Шилова. На столе, помимо семейных фото, его яркий снимок. Стоит он на лугу в ковбойской шляпе и, слегка прищурившись, смотрит в объектив. И я никак не уловлю, кого он мне напоминает: старшину техасских рейнджеров или дона Карлеоне.

— Нет, — качает он головой, — «дон» у нас один — Ельцин. Хотя сейчас еще Зюганов, тоже «дон».

— Что вы думаете о своих политических соперниках?

— Пускай они думают. А я что? Вы, небось, ждете, когда я Ельцина поливать начну? Меня с детства старших уважать учили. Более того, коль не удается нам встретиться, я его портрет из другого кабинета сниму и в своем повешу. Буду глядеть и вдохновляться… Зюганов? Иго Избирком первым кандидатом зарегистрировал, а это говорит о многом. Жириновский — хитрый лис, бизнесмен от политики. Лебедь мечется туда-сюда, видимо, надеется в Кремль на коне въехать… на троянском. Наблюдал я за Явлинским — помятый какой-то, неухоженный. На личном фронте у него, что ли, не клеится?

Он сделал жест рукой, как бы отмахнувшись от них, и посмотрел на фотографию, которая еще раньше привлекла мое внимание.

— Кстати, это не Америка, — пояснил он, — Швейцария. Купил я там замок, землю, вбухал деньги огромные. Было время, многие вкладывали деньги в западную недвижимость, здесь боялись оставлять. Ну и я, как баран за стадом. В Штатах тоже немало приобрел. Думал, тамошние богатеи целоваться ко мне полезут… А они как не знали меня, так и знать не хотят. Клали, в общем. Аж зло меня разобрало».

А далее прямо по голове малоимущего избирателя бутылками неведомого заморского «Шато-Марго»:

« — Почему не пью? Бывает. После кутерьмы с Избиркомом десять бутылок вина один выпил. „Шато-Марго“ по две тысячи долларов бутылка — отличное вино. И голова наутро не болит. Только переедать не надо. Устричку, креветочку пососал — и достаточно.

— Как я понял, Владимир Алексеевич, вы гурман, — терпеливо деликатничает автор в отличие от тех, кто успел «послать» хвастливого разбогача к праматери. — Есть у вас в жизни другие увлечения?

— На свете много интересного. Но всего попробовать невозможно, да и некогда. Раньше, бывало, охотился. Потом жалко стало птичек, зверушек. Мало их осталось. Это в правительстве по выходным не застанешь никого. Все лосей мочат.

Напоследок я попытался все-таки выяснить, кто он — красный, белый, зеленый, левый, правый, коммунист, демократ?

— Человек, — ответил он. — Трудяга. Я не стесняюсь этого слова. Все, чем я владею, я создал своими руками и головой. Я умею трудиться и могу научить этому других. Не заставить, как это было раньше, а заинтересовать. Дать возможность заработать. Я не собираюсь пересказывать вам свою предвыборную программу. Если интересно — сами прочтете. Если говорить нормальными словами, я хочу дать людям возможность встать на ноги. Уверен, что большинство из них тоже этого хотят.

Кстати, о голове. Из его бурной молодости. Он стал лидером в тогдашнем Черкесске. Занимался боксом, верховодил молодежью. И вдруг из тюрьмы выходит авторитет. Уголовник. Что делать? Отступить? Нельзя. Договорились драться без оружия и даже без кулаков. Только головами! Он плохо помнит концовку драки. Его оттащили, когда он победил и уже в исступлении бил головой асфальт. Что удивительно, на голове не нашли ни одной ссадины.

Сейчас, когда разговор заходит о власти, мы часто слышим ностальгические воспоминания о твердой руке, железном кулаке, ежовых рукавицах. И, по-моему, незаслуженно забываем крепкую голову».


Насчет «крепкой головы» — это что, однако? Шибко комплиментарно или так себе? И тогда, при первом чтении, споткнулась с ответом, спотыкаюсь и сейчас…

А ежели взять, так сказать, художественное оформление этого материала под интригующим названием «Брынцалов снимает Ельцина» с подзаголовком «Откровения русского миллиардера…» Ну ладно, «съела», почти не подавившись, смеющегося героя с оголенным торсом, со шпагой в руке перед портретом жены, где на первом плане ее как бы невзначай, как бы безвольно, как бы изысканно повисшая вдоль шелков рука, увешанная перстнями… Но, словно бы не доверяя качеству этой фотографии и сообразительности читателя, здесь же наличествует еще один фотопортрет Натальи Геннадиевны, где она по-бальному в декольте, в сложной прическе с цветами и в таком изобилии драгоценностей, что, право, оторопь берет… Но, видимо, она сама тоже не шибко рассчитывает на догадливость простого рядового и прилагает некое добавочное усилие, чтобы он не проморгал главную драгоценность — бриллиантовое колье, и потому слегка как бы раздвигает края декольте руками, в перстнях, естественно… А там еще, если приглядеться, и браслет сияет, и брошь сверкает…

— Ну как это проглотить и не подавиться? Ну на кого рассчитывал В.А. Брынцалов?! Ну зачем он уж так подставляется и свою жену подставляет?! — поражались знакомые представители интеллигенции. — Такая бездна дурного тона! Такая наивная вера в то, что все это может кому-то понравиться, привлечь… Махровый провинциализм! Этой молодой женщине, видно, некому сказать, что она вовсе не похожа во всех своих изумрудах-бриллиантах на светскую даму. Видно, окружение льстит, подыгрывает…

Но ведь — заело? Вывело из себя? Запомнилось все это, скажем так, представление?

А кто-то был в восторге. И заспешил даже давать советы Владимиру Алексеевичу на предмет, как он должен вести теледебаты в эфире, чтобы разом «уложить» своих соперников В. Жириновского, А. Лебедя и Ю. Власова.

Вот вам этот сценарий бескорыстного поклонника В.А. Брынцалова:

«Брынцалов должен выйти и сесть на свое место после всех и сразу же сказать:

— Добрый вечер, господа избиратели! Я, Брынцалов Владимир Алексеевич, напоминаю вам неписаное правило спортивной борьбы: тот борец, который уверен в победе, приводит с собой на соревнования свою любимую девушку. А я сегодня здесь, на политическом татами, политическом борцовском ковре с женой и тремя моими детьми. Мое дело правое и победа будет за мною!

Господа противники! Я сегодня принес в студию вам подарок — четверо шахматных часов, чтобы каждый из нас честно отвечал на вопросы одинаковое время, а то горлопан Жириновский будет тут болтать не умолкая. А вы, господа избиратели, будете спортивными судьями нашего поединка. Так цените же то, что это будет поединок на ковре, а не под партийным коммунистическим ковром, цените то, что вы имеете право выбирать и право решать — а именно: что я лучше всех вместе взятых. А вы, мои противники, не откажите в любезности выслушать вопросы к вам моих детей и ответить на них и принять их скромные подарки.

Это моя старшая дочь.

Она спрашивает у Власова:

— Почему вы, Власов Юрий Петрович, не бреете бороду? Неужели вам это запрещает тайно исповедуемый вами иудаизм? Примите, пожалуйста, в подарок от меня самую лучшую в мире бритву марки «Жилетт». А когда мой отец станет президентом — вот тогда в России будут выпускать лучшие в мире безопасные бритвы.

Брынцалов:

— А теперь мой сын задаст свои вопросы и подарит свои подарки.

Сын Брынцалова говорит Жириновскому:

— С кого вы копируете свою одежду? С Керенского или с Мао Цзэдуна или Ким Ир Сена? Или у вас денег на костюм нет? А папа говорил, что перед выборами в Думу у вас, дядя Вова, было десять миллиардов рублей на банковском счете вашей партии. На всякий случай я упросил папу подарить вам 1000 долларов на костюм, чтобы вы не прибеднялись и не носили эту диктаторскую спецовку. Возьмите, пожалуйста! А когда мой папа станет президентом, лучшие в мире костюмы будут шить у нас.

Не беда, если мальчик прочитает это по бумажке и скажет: «А Брежнев по бумажке читал, а мне почему нельзя?» Деньги он должен передать через охранника со словами: «Передайте, пожалуйста! А то для меня дядя Вова опасен!»

И продолжает (Лебедю):

— Я прочитал в газете ваши, дядя Саша, слова о том, что «воля начальника творит чудеса». Но вы же в главные начальники не годитесь — у вас же нет воли даже на то, чтобы бросить курить. И вы пьете, а всем врете, что совсем не пьете. И я уговорил папу подарить вам целый ящик таблеток для отвыкания от курения, чтобы вы не отравляли табачным дымом дома ваших детей и внуков, если они у вас есть. Примите мой подарок, пожалуйста. — И телохранитель Брынцалова подносит Лебедю ящик таблеток.

Брынцалов-старший говорит: «Мои заводы в России пока такие таблетки не выпускают, но в будущем мы обязательно будем их делать, и они будут обязательно дешевле импортных, как и все лекарства нашей фирмы!»

И тут жена Брынцалова говорит:

— Володя! Можно, я потребую у Лебедя ответы на мои вопросы?

— Да!

— Александр Иванович! Из газет я знаю, что курсант Лебедь четыре года ухаживал за своей будущей женой. Не опозорили ли вы тем самым всех бравых десантников, всех воздушных генералов? Не кажется ли вам, что будущий генерал и будущий кандидат в президенты должен быстрее разбираться в людях и вообще думать быстрее? Как говорит мой любимый муж — «умными не становятся с годами, умными рождаются. Это богатыми становятся». Правда ли, что вы усиленно занимались боксом? Утверждаете ли вы, что это не сказалось на ваших умственных способностях? Правду ли сказала ваша жена, что вы говорили ей: «Я генерал-лейтенант, но дома ты для меня генерал-полковник!»? В таком случае, у меня к вам вопросов больше нет.

Брынцалов:

— Господа! Вас много, а я один. Я немного потанцую перед боем с вами. — И он включает магнитофон и танцует с женой под хорошую музыку — медленный танец, с объятиями и поцелуями, а потом, если можно, берет жену на руки и хотя бы немного танцует с ней на руках.

Далее — свои приветствия или вопросы говорят они.

Нужно держать этот сценарий накала дебатов в тайне.

Очень важно с самого начала морально подавить и дискредитировать соперников и сразу завоевать всеобщие симпатии телезрителей-избирателей».

Если учесть, что сын Владимира Алексеевича имел от роду меньше четырех лет, то, сами понимаете, сколько времени он должен был потратить на усвоение текста своей роли…

Впрочем, странноватые доброжелатели — непременный «гарнир» любого соискателя на президентскую или иную должность. И, кстати, их бывает не так уж мало. Подчас именно такого толка народец «поджигает» толпу…

И ах, как же беспробудно наивны не только эти малообразованные люди, но и все мы, простецы с дипломами, которые видят лишь фасад явления, плохо представляя себе, а что там внутри! Нам-то казалось, будто уж такому, как В.А. Брынцалов, миллиардеру и сам черт не брат, раз он влез в эту «драку» за президентство, уж он-то найдет способы пропагандировать свою программу… И средства для этого.

Но — посмотрите печать тех последних предвыборных месяцев! Посмотрите, о ком шла основная речь! Какие бешеные деньги тратились на Б. Ельцина! С каким остервенением СМИ запугивали обывателя до судорог зоологическими ужасами «проклятого коммунистического» прошлого!

Вот «ужастики» той поры из «Комсомольской правды»:

«Вообразим себе: то, о чем беспрестанно твердили большевики, свершилось. Коммунисты выиграли сражение за все руководящие посты. Попробуем предсказать, что изменится в России при воцарении в ней новой старой власти. Ах да, чуть не забыли: всякое совпадение с реальностью будет совершенно случайным…

В ГУМе перестанут торговать рубашками от Версаче по 200 долларов. За 200 долларов нормальный товарищ лучше купит с рук талон на распродажу джинсовых косовороток — в свободной торговле они будут висеть разве что в глухом сельпо. Еще джентльменский наряд будет включать галифе, шейный платок и командирские часы с монограммой генерального секретаря и швейцарскими стрелками…

Начальственный вид спорта из тенниса с последующей баней превратится в баню без предшествующего тенниса…

… Водка будет выдаваться передовикам производства за полезность, прямо на рабочих местах. В результате победителя соцсоревнования можно будет сразу отличить по характерному запаху и нетвердой походке. Остальным пить будет некогда, потому что для преодоления развала в промышленности придется объявить семидневную рабочую неделю. Профсоюзам будут возвращены профилактории и дома отдыха для хронических передовиков производства.

Поездки граждан в Европу не прекратятся, но в основном будут происходить во время переподготовки на краткосрочных военных сборах. «Голос Америки» ни глушить, ни слушать не станут — из боязни второго пришествия Горбачева.

Жизнь народной интеллигенции снова переместится на кухню. Но поскольку все романы Джойса интеллигенты уже прочитали, а все ножки Буша — уже обглодали, им, наконец, придется определиться в жизни и занять свое почетное место между серпом и молотом. Антинародная интеллигенция займет точно такое же положение, но в местах с более суровым климатом.

Никиту Михалкова снова запустят в космос с прямой трансляцией по телевизору. Обозревая, как прекрасна сверху куйбышевская земля, он сочинит на орбите сценарий фильма «Одобренные солнцем». Басни Сергея Михалкова переиздадут вместе с третьей частью трилогии классика «Дядя Степа — прокурор».


Что все это значило для претендента на президентское кресло В.А, Брынцалова? А то, что его в расчет никто не брал. Главная схватка «Б. Ельцин — Г. Зюганов» все ярче, все дымовитей разгоралась на страницах газет и журналов. А тут еще как чертик из табакерки появляется во всей красе своей супермужественности и супернесгибаемости генерал Лебедь — и пошел гулять по первым страницам, отчеканивая свое неприятие существующего под Б. Ельциным порядка.

— Какую проблему должен решить человек, занявший в июне пост президента? — спрашивают его.

— В стране нет элементарного порядка — нормального, правового. Нужен цивилизованный, но порой очень жесткий подход к решению всех проблем. Жесткий, потому как разгул преступности просто устрашающий.

— В своих выступлениях вы постоянно говорите о проблеме пьянства. Как вам удалось самому решить эту проблему?

— В 1993 году я сказал себе, что больше не пью и что я — самый трезвый человек в стране. Я решил — и этого достаточно. А в России пьют от безысходности. Мы не знаем, куда идем, что строим, строим ли вообще… Я убежден: если дать людям цель — выпивать будут, но умеренно, по праздникам, не более того.

И портреты, портреты, один крупнее другого.

И самые умные начинают догадываться — оплачено теми же, кому во что бы то ни стало надо довести до престола Б.Н. Ельцина.

А самые доверчивые опять же с восторгом ухватываются за свежую, душеспасительную мысль — надо поддержать бравого, решительного, принципиального генерала, он же явно за народ!

Ну, а теперь и дураку будет (как всегда, с большим опозданием!) ясно, что без доли нахальства, без резко бьющей эпатажности ты в этих условиях «битвы гигантов», поставленных в эпицентр СМИ, — ну никак не привлечешь к себе внимания! Да будь ты хоть трижды миллиардер!

Это первым понял, конечно же, Владимир Жириновский и пошел чудачить. А пресса так, кстати, принялась им запугивать и без того дрожащего обывателя, мол, вовсе неуправляем, готов всю нашу армию выстроить в колонну и повести к Индийскому океану, чтоб там все могли сапоги и портянки простирнуть на глазах у изумленных Востока-Запада.

На вопрос журналиста, мол, а не сумасшедший ли Жириновский, психотерапевт В. Леви изрек:

« — Жириновский не сумасшедший. Жириновский — ярко выраженная демонстративная личность. Тираж актерствующего манипулятора.

… У Жириновского — дар политклоуна, это коверный, раздающий направо и налево громовые оплеухи и получающий пинки. Очень нужное амплуа, для эмоциональной разрядки зрителей — просто сокровище. Остальных претендентов слушают, а на Жириновского идут — смотреть, что он еще отчебучит».

— Можно как угодно относиться к клоунаде Владимира Вольфовича, но первый, кто понял, что это способ влиять на людей наиболее эффективным образом, был, как ни странно, Владимир Алексеевич Брынцалов, — говорит мне Александр Толмачев — верный помощник миллиардера в «беге» за президентским креслом.

А дальше у нас с Александром идет ну вовсе забавный по-своему разговор, ну вовсе даже смешной, хотя начало вполне серьезное. Он объясняет:

— Владимир Алексеевич однажды назвал его так — «политический разовик». Ни для кого не секрет, что фракция Жириновского может неожиданно проголосовать «против» или «за» потому, что там какой-то экономический интерес замешан. Как ты думаешь, лоббирование каких-то законов делается бесплатно?

— Неужели за счет этого?

— Не за счет же членских взносов! Это же смешно! Но спеси у них… Жириновский сюда, на «Ферейн» приехал для встречи с Брынцаловым для того, чтобы оговорить кое-что перед эфиром «Один на один». Брынцалов сказал заранее, что я не буду обливать тебя грязью. Жириновский приезжает. И так получилось, что несколько тележурналистов, и отечественных, и зарубежных, находились вот тут, в ресторане, в это время, обедали. Увидали кортеж — выбежали с телекамерами. «Зил» подъехал правительственный, в нем сам Владимир Вольфович да еще плюс охрана такая, навороченная, в «мерседесах». А Брынцалов пошел домой — рубашку переодеть со штанами, он здесь, в тридцати метрах от офиса, живет. Жириновский приехал, все вышли, мы с его пресс-секретарем поздоровались. Они приехали раньше на полчаса. Жириновский из авто не выходит. Я говорю: «Владимир Вольфович, что же вы не выходите?» «Я не привык, чтобы меня не встречали! Где Брынцалов?» Я говорю: «Он пошел переодеть сорочку». Жириновский думал полминуты, потом как заорет: «Ну-ка, блин, на хрен отсюда все! Уезжаем!» Никто ничего не понял. Охранники: «Почему? Мы же приехали в гости! Такой стол Брынцалов накрыл!» Жириновский не привык, понимаешь, быть человеком ожидающим, он привык быть всегда в центре внимания. А тут оказывается, ему надо еще на ступенечках постоять…

Брынцалов оказался радушным хозяином, который ждал-ждал гостя… Вот он уже выскакивает из дверей квартиры и бежит: «Владимир Вольфович, дружище, дорогой!» В этот момент Жириновский уезжает. Обиженный. Представляешь? В семь часов вечера мы приехали в Останкино. Жириновский не разговаривал с Брынцаловым до эфира, очень был обижен. И поэтому, если ты видела эту программу «Один на один», там он постоянно хотел уколоть Брынцалова.

— Богачеством?

— Не только этим… Ну, мол, Брынцалов, вы же наверняка сделали деньги на наркотиках, которые производите попутно с лекарствами. И наверняка вы приватизировали что-то там нелегально. Было две трибуны. За Брынцаловым сидела трибуна, и за Жириновским трибуна. Но перелом наступил, когда подняли вопрос о русской идее. Жириновского раздражало название «Русская партия». А Брынцалов говорит: «Вы знаете, я вот люблю русских и хочу быть лидером русских людей, а другие авось потом и присоединятся». А Жириновский всегда говорил о том, что именно он является носителем русской идеи. И тут вдруг Жириновский попал впросак. Он стал говорить о какой-то общей России, о том, что надо как-то всем вместе… И после этого две трибуны стали аплодировать только Брынцалову. Потому что программа, которую излагает Брынцалов, — более внятная, экономическая. Что главное преступление государства и заключается в том, что оно ворует наш труд. Наш труд стоит, как во всем мире — примерно тысячу-две долларов в месяц. А нам платят пятнадцать долларов. Это просто насмешка над человеком. Вспомни, как он говорит о войне, о преступности. Подход Жириновского: мол, возьму одну банду, натравлю ее на другую банду, и все будет хорошо. Понимаешь, Брынцалов более серьезный человек, и он относится к Жириновскому по-серьезному только как к человеку, возглавляющему фракцию. Ведь в Думе «игра» идет не в персон, не в личности, а во фракции. Будь ты там хоть семи пядей во лбу гениальный, но если ты вне фракции — тебе даже не дадут слова с трибуны сказать, тебя туда никто не пустит.

— Брынцалов, получается, в Думе один?

— Да, ты знаешь… Но эта избирательная кампания позволила ему надергать, можно сказать откровенно, сторонников и из фракции ЛДПР. Приезжали, втайне от Жириновского, только чтобы не говорили папб, сюда, к Брынцалову. «Владимир Алексеевич, — уверяли, — именно вы являетесь сейчас носителем русской идеи, национальной идеи возрождения русского народа, и мы вас поддерживаем».

— А что коммунисты?

— Зюганов? Брынцалов с ним общался полтора часа. И знаешь, как он описывает эту историю? Он говорит, что в течение десяти минут Зюганов… слушал… вернее, «он слушал, как я излагаю свою программу…»

— Это до выборов?

— Это было перед известной демонстрацией девятого мая. «Дальше Зюганов взял бумаги побольше, ручку и стал записывать все то, что я говорил». Ты знаешь, он разочаровался в Зюганове. Он говорит, мол, да, это человек умный, но ему еще учиться и учиться. А уж практик — извините меня…

— Денег не просил?

— Нет, гордый. Нм не дали выступить на демонстрации самостоятельно, мы попросили у коммунистов разрешения пристроиться в хвост их колонне. То есть после их флагов и транспарантов шли бы мы. Нас было шесть тысяч человек. Русская соцпартия. Они ушли раньше. Мы повернули на Тверской бульвар, у Есенина небольшой митинг организовали… По-разному нас принимали. Были отмороженные…

— Кто входит в вашу партию, известные имена есть?

— Нет, какие известные? Все новые, молодые, я в том числе. Брынцалов возглавлял колонну, супруга была его… Примерный состав социальный: где-то семьдесят процентов делегатов с высшим образованием. Рабочих было мало, семь процентов, не больше. В основном это научные работники, либо военные бывшие, либо чиновники. Если говорить о возрастном составе, то были всякие. Но некоторых не принимали принципиально. Вот Василия Ивановича не хотят принимать в партию, говорят, что у него идеи народовольческие какие-то. Слишком вольчески народные. А если говорить о среднем возрасте — наверное, где-то тридцать пять — тридцать семь лет средний возраст. Именно организаторов этого съезда, я имею в виду депутатов, делегатов.

— Откуда?

— были из Хабаровска, из Новосибирска, из Владивостока, Архангельск, Краснодарский край, Ростовская область. Вообще, из многих регионов приезжали люди.

— Богатые или бедные?

— Нет, это небогатые люди. Их даже нельзя отнести к среднему классу.

— А как же они издалека приехали? Билеты стоят сколько!

— Они просили, они звонили, говорили — «мы организовали ячейки, мы что-то знаем, что-то слышали, просим оплатить наш проезд». Мы оплачивали их проезд сюда. А съезд проходил в гостинице «Орленок».

— Это в основном все-таки интеллигенция?

— Да, подавляющее большинство все-таки интеллигенция.

— Чем привлекла их ваша партия?

— Привлек сам Брынцалов и вера в него… Это ведь субъективный фактор, то есть сама личность пробивная, это видели все, особенно после телепрограмм, когда показывали, что он борется и не дает себя в обиду.

Очевидец описывает так случившееся событие, то есть «учредительный съезд очередной социалистической партии России», как он выразился:

«Итак, еще одна, теперь уже — Русская социалистическая партия 9РСП), председателем оргкомитета которой предстал Владимир Брынцалов.

Все действо изначально походило на массовое народное гуляние в фойе гостиницы «Орленок» — под звуки духового оркестра и марширование длинноногих, по всем статьям упругих гренадерш. Затем все мирно перетекло в конференц-зал, где и обратилось в подобие вялотекущего профсоюзного собрания.

Эмблема РСП — цветной треугольник, в основании которого лежит народ, а сверху, смыкаясь в вершине, на него навали… простите, опираются капитал и правительство.

Тактика Брынцалова-предпринимателя достаточно хорошо известна: капитал приобрести и невинность соблюсти. Отсюда и сквозной рефрен устава и программы партии, которые можно коротко сформулировать так: «И овцы сыты, и волки целы».

Отчего-то тон очевидца весьма игривый, но что есть, то есть. Других свидетельств я не обнаружила. Вряд ли все присутствующие именно в таком опереточном ключе воспринимали происходящее, но вряд ли, однако, и не было сторонников у нашего «очевидца». Стало быть, не оборву его, пусть говорит.

«Организованные выступления звучали неинтересно по причине исключительной своей неоригинальности. Эдакий аттракцион, когда человека обмазывают кремом, а потом, расталкивая друг друга локтями и восторженно закатывая глаза, старательно с „помазанника“ тот крем слизывают, мы видели уже не раз. Так и тут: чуть-чуть о политике, и… долгие-долгие ле-е-та-а-а Владимиру Алексеевичу Брынцалову. Гурманы, однако.

Пресс-секретарь Брынцалова, определенный ныне на пост главного идеолога партии, Александр Толмачев, предложил избрать босса лидером РСП, причем лет на десять — не менее. Только что испеченный министр попросту озвучил на публике категорическое условие российского капиталиста, слышанное от него прессой еще раньше: «Я им сказал: избирайте на 10 лет! Буду финансировать. Вот когда всего насоздаем, тогда и всякие перевыборы, может быть, станут дозволительны».

Председателем Русской Социалистической партии избран Владимир Брынцалов. В правление вошли все сидящие в президиуме люди. Возможно, по недоразумению или занятости там в этот раз не оказалось известной певицы Вики Цыгановой, которую Брынцалов страстно приглашает на многие свои представительские акции.

Делегаты съезда из регионов автоматически сделались представителями партии на местах.

С учетом того, что РСП заложила в свой устав широчайший спектр финансово-хозяйственной деятельности, партийная программа представляется великолепно замышленным коммерческим проектом, в структурах которого самого председателя РСП правильнее было бы называть генеральным директором партии, а региональных ее представителей — дилерами.

В воздухе конференц-зала крупно пахло деньгами.

Достаточно интересными представляются некоторые толкования-откровения самого Брынцалова, прозвучавшие в его докладе и в ответах журналистам:

«О президентстве… Если человек богатый — он должен иметь право выдвинуться, не собирая голосов. Ну, заложит 10-15 миллионов долларов — и достаточно…»; «Должен быть безусловный приоритет отечественных производителей. С транснациональными корпорациями легкого поведения — никаких сношений… Нужно руководствоваться инстинктом размножения. Будем делать все, чтобы наш русский народ размножался».

Позвольте, так это партия социалистических племенных производителей, что ли?

«Членство в партии — дело ответственное. И не будет так: расхотел — билет на стол бросил… За измену партии будем гоняться за таким по всему миру!..»

Значит, и в Мексике достанут. О-хо-хо…

Не правда ли, от этакого «тоста» можно впасть в глубокую меланхолию? Можно отчаяться, потому что мимо скользнул многообещающий поцелуй от «мерседеса»? Не увлек, не завлек, увы…

Но Владимир Алексеевич «держит удар». Более того — идет на «вы», разодрав на груди рубаху, то есть дает рассматривать-расспрашивать себя и тем и этим, по обыкновению, в «ответном слове» не очень подбирая выражения:

« — Владимир Алексеевич, расскажите, пожалуйста, об особенностях молодежной политики, провозглашаемой РСП.

— А особенностей никаких нет! Мы будем учить молодежь в рамках нашей молодежной организации. Мы будем брать сильных тренированных ребят, способных одерживать победу на ниве идеологии, на ниве руководства.

— С кем из действующих политиков вы могли бы сотрудничать?

— Да не хочу ни с кем — надоели все уже. Бесполезно все это. Воевать я с ними не собираюсь, но и сотрудничать тоже. Буду сотрудничать со своими братьями по Русской Социалистической партии.

— Чем ваш социализм отличается от социализма Зюганова?

— Это социализм бедных людей, и менталитет у них бедный, они получают зарплату в Госдуме, а у меня социализм богатого человека, я знаю, что надо выпускать качественные предметы, что успех — это запланированная закономерность, я знаю все, потому что я прошел через все… Жаль, что моей партии не три-четыре года. Тогда бы я взял власть шутя. Сейчас я могу взять власть случайно, когда у меня будет партия — такого не будет…

Владимир Алексеевич режет без ножа возможных — да что там! — уже изготовившихся поизгаляться всякого рода скептиков-циников и недоброжелателей:

— У меня было семь палаток. Торговали там разными делами. Я отказался от них. Каждый день на встречи нужно ездить с бандитами! Откуда они появляются, не пойму. Это с ума сойдешь, нужно содержать армию огромную. Поэтому пришлось оставить те крепости, которые можно оборонять, а остальное… Ну, конечно, торговля под надзором находится. И милиция рэкетирует, и бандиты, и кого только нет. Как могут все нападают на этот источник.

Многие люди спиваются. Пьет народ не от того, что у него много денег. Многие люди безработные, дети брошенные… Бегают пацанята, просят денег на хлеб… Я знаю, что мама ему сказала: «Не принесешь двадцать тысяч — я выгоню тебя из дому». А ребенку-то всего пять лет! Каким он вырастет? Он вырастет бандитом. Ему прямая дорога в тюрьму. Вот возьмите молодежь, которая школу заканчивает. Даже институты заканчивают. Дают им свободные дипломы. Кому они нужны? Правильно, сейчас вся молодежь «качается», хотят быть здоровыми, сильными, их дяди хорошие, крутые, подберут, и — прямая дорога в тюрьму. Это мое мнение. Это не то что мое мнение, а у молодых мнение такое. Только не каждый это скажет.

Вот в Чечне почему столько оружия? Почему чеченцы имеют право иметь «стингеры»? Это террористы, а против террористов есть одна мера. Никаких договоров с ними нельзя заключать. Значит, я вам говорил насчет чеченской войны, как ее решить. Законы о чрезвычайном положении принимает Государственная Дума и регламентирует все там. Первое — эвакуируем мирное население, размещаем, даем работу работающим, платим пенсию пенсионерам, дети идут в школу. Призываем двести пятьдесят тысяч чеченцев в армию, и они в течение пяти лет служат уже в нашей армии. А диаспора, которая в Москве находится, — ни один чеченец в армию не пошел. Значит, двести пятьдесят тысяч призываем, то есть ликвидируем подкормку террористов. Понимаете, почему нужно это сделать? Вводим войска на основании закона о чрезвычайном положении. Вне закона объявляем всяких бандитов, то есть законы на них не действуют, только законы о чрезвычайном положении действуют. Военно-полевые суды, то есть обеспечить неотвратимое наказание. Армия применяет все виды вооружения для борьбы с террористами. Все виды вооружения! Наши самолеты туда полетят, стратегическая авиация все сметет. И армия все это приведет в порядок за две-три недели. И поставить задачи нормальные — на уничтожение противника, а не переговоры бесконечные, выяснения, кто прав, а кто виноват. Армии же не видно — мирное население или кто. Ей нужно врага видеть, перед ними враг. Им нужно уничтожить все живое — все, закон войны. Уничтожили спокойненько, восстановили за счет бюджета, вернули их туда спокойненько, референдум попутно провели всенародный — достойны ли чеченцы государственности собственной. Я думаю, что народ — 85 процентов русских — ответит «нет».

Если я буду президентом, то каждому гражданину России обеспечу безопасность».


А как раздухарился Владимир Алексеевич в «Былом», приложении к газете «Деловой мир», как ярко, сочно повествовал о своих преимуществах в президентской гонке!

Его спрашивают:

— Зачем вам, человеку, который обился столь крупных успехов в предпринимательстве, который имеет все для спокойной и счастливой жизни, взваливать на себя такую ответственность, связанную с невероятным напряжением сил и, как это ни прискорбно, с неимоверной нервотрепкой?

Он отвечает:

— Бес попутал, как говорится. Не собирался я, откровенно говоря, в президенты России идти. У меня уже все есть — красивая молодая жена, семья, быт налажен, за рубежом даже собственностью владею. Но уговорили меня мои ближайшие друзья и помощники, сыграли на моем честолюбии. Вот и решил я бороться с уважаемыми людьми за высокое кресло…

— Давайте допустим, что вы стали президентом. Куда пойдем под вашим руководством? Вперед к победе капитализма? Вы ведь крепкий капиталист, если не капиталист номер один на Руси.

— Да, я — капиталист в экономическом плане. Но по политическим убеждениям — социалист. Поэтому, если я или кто-нибудь из моих друзей победит на выборах, то будем строить в России общественно-экономическую формацию, которая называется социалистической. Наш социализм предполагает равноправное существование всех форм собственности, которые находятся под защитой государства, но решительно провозглашает: все, что произведено в рамках социалистического государства, принадлежит всем членам общества. Поэтому результаты труда будут распределяться под надзором государства. Оно должно давать людям бесплатное образование, заботиться о медицинском обслуживании, обеспечивать безопасность граждан. А для справедливого распределения труда есть только один путь — регулирование на государственном уровне заработной платы людей. Как конкретно? Мировой опыт такую систему уже отработал — это установление разумной минимальной зарплаты, разумной, а не такой, как нынче у нас.

И на самые-самые острые, едкие вопросы В.А. Брынцалов отвечает с напористой, почти обескураживающей энергией:

— Известно, чтобы стать зарегистрированным Центризбиркомом в качестве кандидата в президенты, необходимо собрать и предъявить в комиссию минимум один миллион подписей в поддержку той или иной кандидатуры. Не будет ли у вас проблем с этим миллионом?

— Уверен, не будет. По всем 89 регионам России сейчас работают наши люди, с которыми мы заключили соответствующие контракты, собирают подписи в мою поддержку. Не скажу, что все быстро и хорошо идет. Но миллион подписей как минимум мы соберем. А после этого начнем мощную пропагандистскую кампанию, направленную на то, чтобы народ привыкал к моему образу. Соперники у меня, повторюсь люди уважаемые, бороться с ними будет трудно. Но я все ж верю в себя. Верю, что буду первым.

— Ну, положим, «Ферейн» за вас дружно проголосует. Но ведь этого не достаточно. На кого вы еще рассчитываете?

— Прежде всего на молодежь. Надеюсь на людей среднего возраста, которые понимают, что назад хода нет. Да и старшее поколение не исключаю. Смог же я уговорить своих стариков уйти на пенсию. Мы, кстати, с ними связи не теряем, всячески их поддерживаем.

Вообще мне кажется, россиянам импонируют люди, которые сами всего добиваются. А я сам себя сделал, сам создал свое богатство. И хотя мне мешали, запрещали, не разрешали, я шел к своей цели, не воровал, бандитам не подчинялся. Хочу свой опыт распространить по стране, сказать: «Делай, как я!»

Могут ли так сказать, например, Зюганов, Жириновский, Лебедь или Явлинский?

У меня есть еще одно преимущество. Мне не нужны президентские дачи, лимузины, оклады — у меня все это есть.

— Командовать предприятием, согласитесь, — это одно. А руководить целой страной, да еще такой огромной, как наша, — это совсем другое. Масштабы и ответственность несравнимые.

— Я думаю, что работа президента не очень трудна. Самое трудное, для меня по крайней мере, — это подчиняться и выполнять нудную работу. Поэтому я всегда стремился к свободе, чтобы не было надо мной начальников. Потому и рвусь в президенты, чтобы по собственному усмотрению претворять в жизнь свои идеи. Кому-то это покажется самомнением. Пусть. Но я хочу, чтобы мой народ был весел, смеялся, размножался и чтобы ему завидовал весь мир. Иначе я сам не смогу здесь жить. Несмотря на свое богатство, сегодня я чувствую себя ущемленным.

— Известно, куда выстлана дорога благими намерениями. Помните: «Я другой такой страны не знаю, где так вольно дышит человек…»?

— Вот я и хочу, чтобы он вольно дышал, но не только на словах, а на деле. Я воспитывался в социалистической стране, и по-другому, не по-социалистически, уже не могу смотреть на мир. Но я в отличие от ортодоксов увидел и иные стороны жизни на Западе. Я считаю, что все хорошее, что у них есть, надо соединить с нашим хорошим, и тогда будет еще лучше. А мы на это способны. Я в том числе. У меня один недостаток — я неподкупен. И все же я с удовольствием сейчас бы отказался от своего будущего поста президента, если бы нынешнее правительство и нынешний президент признали приоритет внутренней политики над внешней, занялись бы внутренним устройством, а не поучали мир, как нужно жить. Давайте сейчас, до выборов, уже займемся делом — примем, например, закон о минимальной зарплате, хотя бы на уровне средней по стране. Чего мы позоримся?..

— Ну что ж, Владимир Алексеевич, семь футов под килем, — пожелали Владимиру Алексеевичу».


И я бы наверняка пожелала ему того же. Ведь сколько толковых мыслей, превосходных обещаний… О «чеченских» позициях претендента на высокий пост ничего не говорю… Там столько крови, грязи, долларов в этом мятущемся клубке «Чечня», столько бед народных, нераспутанных… Но словечко «неподкупный» пленило меня, как выражается В.В. Жириновский, «однозначно».

И тем удивительнее было узнать, что после выборов, после того, как Владимир Алексеевич не набрал даже процента своих сторонников, он… говорят… подал заявление, чтобы его приняла в свою семью… «неумеха» НДР.

Почему? Отчего? Опять же как представитель рядового строя обывателей честно признаюсь — и этого не могу схватить своим, видно, закостенелым умком. Не могу и все…

Что случилось? Почувствовал ли слабость позиции «волка-одиночки»? задумался в один прекрасный час заката о возможных удовольствиях, которые грядут от «супружества» со всесильным Газпромом? Или что?

Но возвращаюсь в «предреволюционные» дни, когда Владимир Алексеевич шел в бой под собственным флагом.

Еще одно письмецо из тех времен, но по-своему злободневное и вечное:

«Уважаемый Владимир Алексеевич, здравствуйте!

Я восхищена Вами, мне импонируют все Ваши выступления, Ваша предпринимательская деятельность. Вы очень энергичный, деятельный, всегда приятно видеть Вас в телепередачах. Вы выгодно выделяетесь среди всех кандидатов. У Вас хороший, тонкий вкус, Вы всегда элегантны, со вкусом и модно одеты.

Я Вам от всего сердца желаю ПОБЕДЫ. И она будет обязательно!»

ПУТЕШЕСТВИЕ В КРАСИВУЮ ЖИЗНЬ

Оказалось, еду я не одна, а с голландскими телевизионщиками. Нас рассадили по двум уютным микроавтобусам каких-то там импортных кровей. Голландцев было трое, включая оператора. При них — наша девушка-переводчица. Октябрь 1996 года.

Почти тотчас же мы и тронулись в сторону дачной Салтыковки. Но я-то догадывалась — мчимся на хорошей скорости в красивую жизнь, в заповедный уголок, где ожидают сюрпризы, где будет трудно сдержать восторженные «ах!» и «ох!»

Голландцы едут молчком, лишь изредка бросая какие-то реплики по поводу несущихся мимо в багрец и золото одетых берез и кленов, деревянных домиков с мезонинами и прочих примет российского быта… Если бы кто-то из них отличался красотой — я бы об этом сказала. Но мужчины эти имели настолько заурядную внешность, что даже как-то обидно было… Вообще женщине, сколько б долго ни жила она на земле, как я заметила, то и дело не хватает то мужской красоты, то мужественности… Хотя бы для погляда…

Ну Бог с ними, голландцами. Уж какие есть, такие и есть. Другое дело — интересно же, что они там собираются снимать? Что должно привлечь их телевизионное внимание? Какое задание получили они от начальства?

Александр втолковывал мне:

— Учтите, Брынцалов давным-давно не был маленьким человеком. Он в Черкесске возглавлял трест, где работало пятнадцать тысяч человек. Кстати, — улыбнулся, — эта цифра для него какая-то магическая. И пчелосемей у него было пятнадцать тысяч, и работников на «Ферейне» — столько же.

— Александр, он ведь в Москву приехал совсем недавно, в восемьдесят восьмом? — тяну свое.

— В восемьдесят восьмом.

— И в какие-то считанные годы уже миллиардер?

— Понимаешь, это человек колоссальной энергии и одного-единственного, но точного рывка. Он очень удачно вложил свои деньги, которые заработал на пчелах и зверях… Он в подвале того самого дома, который ему еще государство дало, разводил песцов. Говорит: «Не успевал шкуры обрабатывать, у меня их скупали живьем, песцов».

— Все сам, своими руками? Или все-таки был кто-то?

— Сначала сам, потом, говорит, помогали ему. Ну, рассказывает, что дело это нелегкое — мороженую рыбу приходилось раздирать руками, иногда до крови просто обдирал ногти. Не чурался тяжелого труда, нет. Но вообще, мне кажется, с чего бы он ни начал — довел бы до ума. Все равно стал бы явлением. Понимаешь, это человек, который умеет отдавать приказы, как он говорит, шепотом.

… Что мне мерещилось, когда я воображала это — «дача миллиардера В.А. Брынцалова»? Ну нечто большое, светлое, просторное, ну что-то похожее на виденное в загранфильмах про самых богатых. Ну, естественно, где-то тут должен был сиять нетленной лазурью бассейн.

И каково же было мое удивление! Небольшой, в сущности, коттедж предстал взору, краснокирпичный, в три этажа. У немецких сельчан я видела и побольше, поосанистее…

Голландцы, едва остановились наши машины, тотчас выскочили внимать и попросили посторонних убраться с первого плана. А на первом плане, перед коттеджем зеленел ровнехонько подстриженный газон и высился каменный забор с железными воротами — вход на территорию дачи. Очень хороши, высоки, ярколисты были тополя вокруг, словно бы тоже сотворенные в момент согласно пожеланию Владимира Алексеевича.

Пока голландцы нацеливали объектив туда-сюда, я оглядывала дачу и дом справа, закрытые кирпичным забором от любопытствующих глаз.

— Александр, что это справа?

— Дом для охраны и прислуги. И там же гараж.

— А почему нас не встречает никто?

— Как же никто? — Александр посмотрел на меня с легким недоумением.

Ну да, охранник в темном и еще один у ворот тщательно, придирчиво разглядывают нас. Когда же голландцы закончили съемку подъездных путей к этой невеликой крепости, охранники отворили железные ворота и мы вошли на территорию дачи, появился еще один охранник, там, в двери двухэтажного дома, предназначенного частично для этих ребят.

Вообще ощущение было не из приятных. Ну, наверное, играл свою роль так называемый «советский менталитет». Когда на тебя, не очень-то и стесняясь, глядят холодноватые, без всякого выражения глаза вооруженных парней, делается как-то очень не по себе. Чуешь невидимую, непереходимую черту между собой и некой особой, может высшей, цивилизацией.

А голландцы теперь уже снимали во дворе, и все мы, посторонние, старались не попасть в кадр, ибо им надо было показать своим телезрителям некое безлюдное пространство, строения, так сказать, в чистом виде.

Что мне понравилось с первого взгляда внутри крепостцы? Красивые черные решетки на окнах дачи… И еще зеленый газончик между двумя домами.

Александр мне сказал:

— Посмотрите вон туда. Там шашлыки готовят.

Посмотрела. Что-то вроде грота, белый стол и белые стулья, привалившиеся к нему спинками, видимо, спрятанные от дождя. Отдыхающие вещи, которые пока не у дел.

А на лужайке — детские качельки… И еще яркий предмет — вроде надувного круга… Да! И бассейник невеликий, ну совсем невеликий, и в нем плещется серая осенняя вода… И вообще вдруг от всего этого безлюдья и малости, урезанности, обрамленной кирпичной высокой стеной, на меня вдруг явственно пахнуло какой-то печалью и временностью, какой-то надуманностью и ненастоящностью, да простит меня великодушно «Великий и Ужасный» Владимир Алексеевич!

И еще эти качельки, покачивающиеся под ветром… И еще эти выстроенные в рядок у цоколя дома редкие, осыпающиеся розы. Одним словом — не на чем глазу понежиться и словно бы «кого-то нет, кого-то жаль, и чье-то сердце мчится вдаль».

Я с чисто женской въедливостью допытываюсь у Александра:

— Здесь их дети играют?

— Конечно.

— И к ним ходят другие дети, друзья?

— Редко. Надо понимать, это дети самого Брынцалова. А сейчас и у нас, как известно, детей воруют, чтоб с родителей содрать куш…

Вместе с голландцем идем в дом, где живет прислуга… Ковры, светильники, узкая деревянная лестница на второй этаж. Похоже на декорацию к фильму начала века…

В просторном гараже две машины. Одна из них светлая «Волга», вторая — какая-то импортная.

Я интересуюсь у Александра, когда же мы увидим саму владелицу данных обустроенных пространств…

— Сейчас пойдем в дом — и там, — обещает он.

Голландцы же всерьез заинтересовались машинами. Им хочется узнать, чья из них чья. Им хочется, чтобы импозантный пресс-секретарь постоял возле них в этакой созерцательно-небрежной позе. Дисциплинированный, вежливый Александр стоит как желательно…

— Нет, нет, светлая «Волга» — для прислуги. А вот вторая — это для хозяев.

Гараж большой, в нем уместится, пожалуй, машин шесть, а может, и семь.

В коридоре гудит пламя, открытое, фиолетово-белое, так и рвущееся с горелок, видимо, отсюда идет тепло во все сооружения. Или что? Пламя гудит неистово, пугающе — так и хочется оглянуться на него еще раз.

Теперь пора идти в «покои», к хозяйке, как я полагаю. И вдруг слышу голос Александра, он спрашивает охранника, худого парня с холодными, словно застывшими, какими-то сиротскими глазами:

— А где «мерседес» Натальи Геннадиевны? Где она сама?

— Только что перед вами уехала.

Александр разводит руками:

— Уехала.

Я же чего-то совсем не понимаю и пристаю к нему:

— Но ведь вы с ней договаривались? Как же так? Зачем же я тогда ехала?

Александр резонно отвечает:

— Ну что поделаешь! А разве так уж не интересно посмотреть, как живут миллиардеры? Мы сейчас пойдем в дом. Наталья Геннадиевна разрешила…

Он распахивает входную дверь, и мы все попадаем в холл, или прихожую, кому как нравится. Оператор вскидывает на плечо «Бетакам»…Пухлые кожаные кресла… Огромная, судя по всему, предназначенная для просторного помещения и высоких потолков, хрустальная люстра. На противоположной стороне то, что в просторечии называется «стенкой», но явно штучная работа — красивая резьба и «медальоны», где маслом изображены сцены из жизни грациозных молодых, возможно греческих богов и богинь среди зелени и цветов. Да, забыла, — справа, у входа в соседнюю комнату, — портрет В.А. Брынцалова — голова крупным планом.

Голландцы работают — снимают. Потом одна створка «стенки» открывается и… Как же назвать эту женщину в фартуке, небольшого роста и средних лет? Ну, согласно читаному, в том числе и классике — горничная… Так вот, горничная тихим, приветливым голосом предлагает нам раздеться. Каждый плащ или куртку она старается самолично накинуть на плечики и уже эти плечики зацепить за поперечную круглую палку внутри «стенки». Но вот ведь незадача — палка укреплена высоко, с расчетом, возможно, на рост среднего баскетболиста, и терпеливой женщине приходится привставать на носки и тянуться, чтобы выполнить предписанное правилами здешнего дома…

И со второго, тоже не очень-то высокого этажа, свисала-сверкала большая, тяжелая, роскошная люстра.

А поднимались мы по довольно узкой лестнице, застланной мягким, и держались за поручни из мраморных брусков. Кое-где между тяжелыми брусками темнели щели — пригнали их не ахти…

Кроме тяжелой большой люстры, на втором этаже сиял свежей полировкой коричневый рояль и стоял телевизор, а над ним — иконы. По стенам — картины, антикварные. И мягкие-мягкие диван и кресла розоватого тона.

— Здесь, — объяснил Александр, — собираются родственники и приглашенные на домашние вечера…

Здесь же ковры с изумительным подбором цветов.

А далее — кухня. Ну, разумеется, та, что называется современная… И тут голландцы не очень-то задержались. Здесь мыла что-то в раковине тихая женщина в белом фартуке, с которой никто как-то не поздоровался, а она и не претендовала…

Зато то, что называется «столовая», вывело из себя даже уравновешенных, неторопливых, скупых на слова и жесты голландцев. Да и мы с переводчицей уже на пороге замерли в растерянности и восхищении.

— О! О! — шептали голландцы и наставляли жадный объектив камеры то на то, то на это.

Что уж так поразило всех нас? Ну, во-первых, огромный длинный деревянный стол с наборной столешницей мастерской работы. И деревянные тяжелые даже с виду стулья-престолы с витыми ножками-спинками, сверкающие то ли серебряной, то ли золотой нитью, кажется, парчовых сидений. И стульев этих — много, с расчетом на большую компанию.

Но, конечно, особенно удивительно величавы были два стула, возглавлявшие торцы, с вензелями высоко в изголовье. С вензелями, как положено на царских-графских вещах.

Но и это еще не все! Мастерством неведомого умельца на скошенной стене потолка трапезничали, воплощенные в деревянной мозаике, Христос и двенадцать апостолов. «Тайная вечеря» раскинулась от одной стены до другой, вызывая восторг и оторопь…

— Где нашли таких мастеров? Кто это? — пристала переводчица к пресс-секретарю.

— Да один краснодеревщик. Работает на «Ферейне», — спокойно поведал наш гид, видимо, за месяцы службы привыкший десятки раз отвечать на этот вопрос умиленных созерцателей.

А на полу, прислонившись к стене, здесь же стоял вроде как неприкаянно портрет чиновника царских времен… В мундире. Длинный такой, свежесделанный портрет, на котором чиновник изображен чуть ниже колен…

— А это кто? — спросили мы Александра хором.

— Это — один из родственников Брынцалова. Служил по почтовому ведомству.

Что же, желание воскресить «корни» — достойнейшее… Видимо, почтовый чиновник будет висеть здесь, в зале, поблизости от «Тайной вечери»…

И повел нас Саша дальше… Да, кстати, все это время за нами неслышно (ковры же кругом) ходил охранник… И попали мы, свят, свят, свят, в спальню Владимира Алексеевича и Натальи Геннадиевны. И писать я о ней ничего не буду. Ну кровать, ну широкая, ну гарнитурная… Ну все сияет-блистает… И опять же ковер…

А вот что заметила, потому что уходила самой последней, — горничная… или как ее здесь называют, едва мы за дверь… ну давай распылять какую-то довольно вонючую жидкость из баллончика.

— Что это у вас? — спрашиваю.

— Противобактериальный препарат, — был ответ.

Между тем нас ведут на третий этаж, где располагаются комнаты для гостей. Очень, надо сказать, уютные комнаты: в одной покрывало, белое, воздушное, в другой — розовое, воздушное, в третьей — сиреневое, воздушное… И всюду большие и не очень вазы, которые делает на своем заводе младшая сестра Владимира Алексеевича Татьяна из местной глины в манере старинных мастеров.

Еще нам оставалось осмотреть ванные комнаты хозяев дачи. И мы их осмотрели… ну мрамор, ну а почему бы и нет? Тут же и сауна. И еще побывали в туалете, где в се, разумеется, суперсовершенно, как… Даже не знаю, как сказать… Ну чудо и чудо! Выйдешь оттуда и хочешь не хочешь, почувствуешь себя человеком с большой буквы.

А еще нам показали зальчик, уставленный тренажерами. Замелькали цифры — пять тысяч, десять тысяч долларов… Спортивные эти штуковины тоже сияли-сверкали и лоснились первоклассной кожей и прелестно смотрелись на фоне ярко-синих стен.

Только я вот, опять же как женщина, а значит, существо вредное, лезущее то и дело куда его не просят, спросила всезнающего Александра:

— А где здесь вентиляция?

Добросовестно пошарил глазами, не нашел, пожал плечами.

Мне же подумалось: как же это упустил вездесущий Владимир Алексеевич, каким же нужно обладать сверхздоровьем, чтобы изматывать свое тело в этом помещеньице, где так казенно, невкусно пахнет и ниоткуда не бьет живительная струя свежего воздуха и ни краешка неба не видать!

Ну да какое же мое свинячье дело!

Впрочем, раз я сподобилась сие увидеть — как не покумекать, даже если и не просят…

В последний раз прошли под последней люстрой, свисающей с низковатого потолка так доступно, что, кажется, при желании можно с ней поцеловаться, и опять очутились на улице…

Судя по вопросам переводчицы, я поняла, что голландцы рассчитывали снять уж если не саму Наталью Геннадиевну, то хотя бы ее детишек. Но им Александр объяснил:

— Сейчас дети спят…

Стало быть, таинственные дети и таинственная Наталья Геннадиевна остались для нас где-то там… А мы прошли поблизости, что-то увидев и поняв, а что-то недоглядев и только догадываясь, к чему это и о чем то…

Однако «красивая жизнь» миллиардера В.А. Брынцалова на всем этом, что было нам показано, вовсе не оборвалась.

— Едем смотреть новый дом, который дарит Владимир Алексеевич своей жене, — сказал неутомимый пресс-секретарь.

Сели в машины, поехали. Высадились возле монументального кирпичного строения этажей в пять, похожего то ли на будущее административное здание, то ли на замок. Оно находилось пока в том самом далеком от совершенства состоянии, когда только что воздвигнуты стены, в пустых провалах окон гуляет ветер, кругом лежат стройматериалы и пахнет сыростью. Голландцы тотчас же принялись снимать…

Кстати, забыла упомянуть одну деталь, связанную с посещением той, обжитой дачи. Один из иноземцев, когда мы все вышли из столовой, где над длинным столом чуть внаклон темнело деревянное «полотно» «Тайной вечери», сотворенное безымянным талантливым мастером, — остался там, с Евангелием в руках для одинокой молитвы… И молился довольно долго.

В этой же недостроенной громадине наши голоса гулко отдаются от стен, здесь легко потеряться в обилии будущих комнат и залов.

На последнем, верхнем этаже приятно пахнет деревом и еще борщом. Золотистыми деревянными панелями закрыт потолок и покатые стены. Здесь же за столом обедают рабочие. Горячий, с парком борщ, котлеты горкой. Чувствуется добротная, сытная пища. И лица веселые, довольные.

— Ах, как хорошо у вас тут! Какое красивое дерево! — говорю я.

— Из Италии везли! — бойко и чуть горделиво отвечает один из них.

— А что, у нас в России такого не нашлось?

— Видно, не нашлось, — и беспечально объясняет, — весной все это дерево отдерем и выбросим, надо будет крышу делать.

— Как так?!

— А так…

Между тем Александр стоит с голландцами у окна и через переводчицу объясняет им:

— Владимир Алексеевич называет этот дом Наташиным… Он хочет, чтобы здесь ей было хорошо, удобно, уютно. Вон там, вдали, видите, пруд? Он хочет, чтобы дом стоял не в окружении маленьких частных строений, как сейчас, а в парке, в саду. Поэтому он собирается скупить все дома, что стоят вокруг, очистить, так сказать, дорогу к пруду. Чтобы этот дом занимал не восемь-десять соток, а много места. В пруд собирается рыбу запустить, а предварительно его очистить. Чтобы жить и радоваться жизни.

— А куда денутся люди из домов, которые вон там и вон там? Куда они выселятся? — интересуются голландцы.

— Владимир Алексеевич это продумал, — отвечает Александр. — У него была возможность либо надавит на местных чиновников, которые бы сами выселили это население, или поступить как настоящий капиталист-социалист. Он выбрал второй путь, предложил людям, которые живут поблизости от этого его нового дома, — новые коттеджи, двухэтажные, со всеми удобствами здесь же, в Салтыковке. Вон в то окно видны дома, которые он построил уже и где живут. И электричество провел, и заасфальтировал дорогу… Все за свой счет.

В окно действительно видны новенькие кирпичные дома. Впрочем, я видела их по телевизору. Репортеры просили новоселов сказать что-нибудь о том, как им нравится новое жилье, и те об этом говорили, кто более складно, а кто и не очень.

— Александр, а все переселенцы славят Владимира Алексеевича? Все довольны? — интересуюсь. Потому что это и впрямь интересно — явились внезапные, посторонние люди и в угоду своему капиталистическому капризу сломали пусть старенькое, но родное, родовое, привычное жилище… Это же, крути не крути, а сюжет, близкий к знаменитой распутинской «Матере»…

— Знаешь, — отзывается Александр, — чем больше он, Брынцалов, тут делает, тем меньше довольства. Вообрази — голосовали за Зюганова!

— Эти самые осчастливленные?

— Ну! Дарит дом, говорит: «Вот тебе дом. За кого будешь голосовать?» Тот говорит: «За коммунистов». «Почему?» Отвечает: «Потому». Кстати, здесь, в Салтыковке, Владимир Алексеевич построил для своих родственников, для друзей семь хороших домов. Повторю: это человек общинный. Он хочет, чтобы было хорошо не только ему, но всем близким, всем тем, кто всегда был с ним вместе, помогал, сочувствовал. Он помнит добро.

Далее Александр повел голландцев демонстрировать широкую, в будущем явно парадную лестницу и сообщил как бы между прочим:

— Вообще стоимость этого дома восемнадцать миллионов долларов. Коробку делали югославы, те самые, которые строили цеха на «Ферейне». Очень хорошие строители. А вот по этой лестнице будет нестись водопад…

— Как так?!

— Не настоящий, голографический. Вообрази — гости поднимаются по ступенькам в кипении водопадных струй… А вон там будет бассейн… А вон там спортивный зал… А вон там…

Рабочие, я заметила, чуть усмешливо наблюдали на нами и прислушивались к словам пресс-секретаря.

— Ну как вам все это? Работа на миллиардера и его жену? — не утерпела, спросила.

— А чего? — ответил уклончиво один из них, пожав плечами. — наше дело маленькое…

И вот тут хочешь не хочешь, но задумалась невольно не только о происходящем вширь и вглубь процессе созидания замков-дворцов для отдельно взятых новоиспеченных миллиардерш, но и о формовке всякого рода слуг для них, лакеев, рабочих, коим предписано исполнять все их миллионерско-миллиардерские пожелания. И сколь недолго вращалась я, так сказать, в этой «высшей сфере», а не могла не заметить, трудно, ох как трудно перековываться недавнему советскому человеку в услужителя барской воли. Тем более что все эти люди где-то про себя уж непременно держат колючее, язвительное, с молоком матери всосанное — «гляди на них, из грязи да в князи». Юморок в глазах на вопрос о «хозяевах» я замечала не только у строительных рабочих дворца-замка с намеченным голографическим водопадом, но и в глазах другой обслуги. И вывела, вероятно к огорчению миллионеров-миллиардеров, что нет как нет к ним почитания у набранных там-сям лакеев-швейцаров и тому подобного.

Вообще, это весьма непростое занятие для «новых русских» — создать класс такой обслуги, чтоб она не только расторопно исполняла всякого рода поручения, но и при этом не насмешничала про себя, несмотря на свои самые хорошие заработки, над добычливыми, хваткими хозяевами, разбогатевшими в рекордно короткие сроки.

Хочешь не хочешь, а такие «лакеи» все одно соглядатаи в доме, все равно в той или иной степени твои, пусть пассивные, но недоброжелатели. Уж по одному тому, что ты су мел ухватить больше, чем не только тысячи других, но миллионы. В русском народе все гуляет известная пословица: «От трудов праведных не наживешь палат каменных». Не выбьешь, нет, да в один удар…

Забуду на время пр Брынцалова. Полистаю классиков. И лишний раз убеждаюсь: «новые русские» — это плоть от плоти старые, еще с тех, дореволюционных времен. Ну разве что в другие пиджаки-брюки одетые и жаргончик чуть посовременней. Но вот как приметлив «человек из ресторана» из одноименного рассказа Ивана Шмелева, вот как этот рядовой официант описывает «гостей»: «Вот поди ж ты что значит капитал! Прямо даже непонятно. Мальчишкой служил у паркетчика, а теперь в такой моде, что удивление. Домов поставил прямо на страх всем. И ничего не боится. Ставит и ставит по семь да по восемь этажей. Так его господин Глотанов и называет — Домострой! А настоящая фамилия — Семин, Михайла Лукич! Выстроит этажей в семь на сто квартир и сейчас же заложит по знакомству с хорошей пользой. Потом опять выстроит и опять заложит. Таким манером домов шесть воздвиг. И совсем необразованный, а вострый. И насмешил же он меня!

По случаю какого торжества — неизвестно, а привез с собой в ресторан супругу. И в первый раз привез, а сам три года ездит. Как вошла и как увидала все наше великолепие, даже испугалась. Сидит в огромной шляпе, выпучив глаза, как ворона. А я им служил и слышу, она говорит:

— Чтой-то как мне не ндравится на людях есть… Чисто в театре…

А он ей резко:

— Дура! Сиди важней… Тут только капиталисты, а не шваль…

— Она ежится, а он ей:

— Сиди важнее! Дура!

А она свое:

— Ни в жисть больше не поеду! Все смотрят…

А он ей — дурой! Умора!..»

И далее, с той же острой наблюдательностью услужающего, незамечаемого, презираемого: «Сто двадцать пять рублей бутылка! За такие деньги я два месяца мог бы просуществовать с семейством! Духов два флакона дорогих, по семи рублей, сожгли на жаровне для хорошего воздуха. Атмосфера тонкая, даже голова слабнет и ко сну клонит. Чеканное серебро вытащили из почетного шкафа и хрусталь необыкновенный, и сербский фарфор. Одна тарелочка для десерта по двенадцать рублей! Из атласных ящиков вынимали, что бывает не часто. Вот какой ужин для оркестра! Это надо видеть! И такой стол вышел — так это ослепление. Даже когда Кавальери была — не было!

Зернистая икра стояла в пяти ведерках-вазонах на четыре фунта. Мозгов горячих из костей для тартинок — самое нежное блюдо для дам! У нас одна такая тартинка рубль шесть гривен! Французский белянжевин — груша по пять целковых штучка…»

И годы, годы так-то в беготне с подносами, в созерцании чужих роскошеств-излишеств со считанными денежками в собственном кармане… И что же? Это и ест путь к смирению, к покорности? На нет и нет: «И всю-то жизнь в ушах польки и вальсы, и звон стекла и посуды, и стук ножичков. И пальцы, которыми подзывают… А ведь хочется вздохнуть свободно и чтобы душа развернулась и глотнуть воздуху хочется во всю ширь, потому что в груди першит и в носу от чада и гари и закусочных и винных запахов… Очень неприятно».

И это все от лица малообразованного, «темного» человека! А наши-то «лакеи», как я убедилась, при «новых-то русских», как правило, с образованием, а то и с двумя. С ними надо держать ухо еще как востро! Он книжек начитались! У них мысль в глазах так и светится!

… Александр Толмачев предложил нам:

— Кто хочет подняться по этой будущей парадной лестнице?

— Нет, — сказала я. — Пока это голый бетон. Другое дело, когда тут лягут белые и пушистые дорожки и забьет фантастический голографический фонтан!

Но тут же и догадалась, что уж тогда-то мне тут не бывать. Ведь сотворяются все эти чудеса техники и немереные красоты для соответствующих гостей того еще ранга… Ну что я и подобные мне? Зачем мы здесь? Даже петь-развлекать не умеем. А тут, как рассказывают нравы строгие и своеобычные. Если верить газетам, даже популярная певица Маша Распутина не сумела вписаться в общую экспозицию вечера у Брынцаловых, хотя до этого — всюду свойская, энергичная, вдохновенная и раскрепощенная. А тут — стой! Несмотря на то, что сам Хозяин оплатил ее выступление на банкете десятью тысячами долларов. Но, если опять же верить газетчику, не снесла самолюбивая Маша того, что на шее Натальи Геннадиевны листало бриллиантовое колье (ух ты! Передохну, потом вымолвлю!) за… восемьсот пятьдесят тысяч долларов, и разнервничалась, собственный перстенек принялась крутить нервно на пальце. И спела в результате не в полный накал, не оправдала, стало быть, трат…

Или это все-таки байка? Ну сплетня такая, но так или иначе — не абы какие людишки станут топтать ковры во дворце-замке Натальи Брынцаловой, а отборные…

Мы же, голландские тележурналисты, переводчица и я с Александром, сошли наконец с долгих, пока еще грязных лестниц будущей резиденции Брынцаловых, сели в машины и помчались обратно в Москву. И для меня таки осталось тайной, почему Н.Г. Брынцалова не захотела встретиться с иноземными телевизионщиками, прилетевшими за тридевять земель, и со мной заодно. И почему, как рассказывает пресс-секретарь, это, в общем-то, вполне заурядное и частое явление, когда та, жилая, дача нараспашку для очередной съемочной группы. Уж такая открытость, такая открытость!

Но ведь, собственно, на открытость и весь расчет весьма нестандартного человека по имени В.А. Брынцалов! Он ведь и говорит, мол, вот я весь перед вами со всеми своими капиталистическими замашками. А, вы готовы ненавидеть меня за то, что покупаю себе дорогую одежду, жену украшаю бриллиантами-изумрудами и проч. и проч. и проч.? Но я хочу добиться любви через ненависть!

Ну в самом-то деле, кто еще в нынешней России так выпячивает свое несметное богатство, свои суперботинки, суперчасы и прочее? Вопрос о том, а как же он не боится всяких-разных разбойников, был снят Александром быстро.

— Охрана хорошая. Охраняют не только дачу в Салтыковке, где мы только что были, но и другую, где живут его дочь и первая жена.

В сущности, я еще и права не имею на свое собственное окончательное суждение о Владимире Алексеевиче и его семье, — мне надо время…

— Послушай, — просветил меня позже друг-писатель, — а ведь это прекрасно — русский предприниматель такого масштаба! Широкий человек! Вроде Саввы Морозова или Третьякова! Вполне вероятно, именно с него начнется та насыщенная искусством, полноценная столичная жизнь, о которой с таким восторгом писал сам Шаляпин!

Не поленилась, отыскала воспоминания великого певца. Вот отрывок из них:

«… Так называемое общество я посещал мало. Однако в Москве я с большим интересом присматривался к купеческому кругу, дающему тон всей московской жизни. И не только московской. Я думаю, что в полустолетие, предшествовавшее революции, русское купечество играло первенствующую роль в бытовой жизни всей страны.

Что такое русский купец? Это, в сущности, простой российский крестьянин, который после освобождения от рабства потянулся работать в город.

… Я так и вижу в деревенском еще облике его этого будущего московского туза торговли и промышленности. Выбиваясь из сил и потея, он в своей деревне самыми необыкновенными путями изучает грамоту. По сонникам, по требникам, по лубочным рассказам о Бове Королевиче и Еруслане Лазаревиче. Он по-старинному складывает буквы: аз, буки, веди, глаголь… Еще полуграмотный, он проявляет завидную сметливость. Не будучи ни техником, ни инженером, он вдруг изобретает какую-то машинку для растирания картофеля или находит в земле какие-то особенные материалы для колесной мази — вообще что-нибудь уму не постижимое. Он соображает, как вспахать десятину с наименьшей затратой труда, чтобы получить наибольший доход. Он не ходит в казенную пивную лавку, остерегается убивать драгоценное время праздничными прогулками. Он все время корпит то в конюшне, то в огороде, то в поле, то в лесу. Неизвестно, каким образом — газет не читает — он узнает, что картофельная мука продается дешево и что, купив ее теперь по дешевой цене в такой-то губернии, он через месяц продаст ее дороже в другой.

И вот, глядишь, начинает он жит в преимущественном положении перед другими мужиками, у которых как раз нет его прилежания… С точки зрения последний течений мыслей в России он — «кулак», преступный тип. Купил дешево — кого-то обманул. Продал дорого — опять кого-то обманул… А для меня, каюсь, это свидетельствует, что в этом человеке есть, как и подобает, ум, сметка, расторопность и энергия. Плох для жизни тот человек, который подобно неаполитанскому лаццарони лежит на солнышке и лениво греется.

А то еще российский мужичок, вырвавшись из деревни смолоду, начинает сколачивать свое благополучие будущего купца или промышленника в Москве. Он торгует сбитнем на Хитровом рынке, продает пирожки, на лотках льет конопляное масло на гречишники, весело выкрикивает свой товаришко и косым глазком хитро наблюдает за стежками жизни, как и что зашито и что к чему как пришито. Неказиста жизнь для него. Он сам зачастую ночует с бродягами на том же Хитровом рынке или на Пресне, он ест требуху в дешевом трактире, вприкусочку пьет чаек с черным хлебом. Мерзнет, холодает, но всегда весел, не ропщет и надеется на будущее. Его не смущает, каким товаром ему приходится торговать, торгуя разным. Сегодня иконами, завтра чулками, послезавтра янтарем, а то и книжечками. Таким образом он делается «экономистом». А там, глядь, у него уже и лавочка или заводик. А потом, поди, он уже 1-й гильдии купец. Подождите — его старший сынок первый покупает Гогенов, первый покупает Пикассо, первый везет в Москву Матисса. А мы, просвещенные, смотрим со скверно разинутыми ртами на всех непонятых еще нами Матиссов, Мане и Ренуаров и гнусаво-критически говорим: «Самодур…»

А самодуры тем временем потихонечку накопили чудесные сокровища искусства, создали галереи, музеи, первоклассные театры, настроили больниц и приютов на всю Москву…»

Но далее Федор Иванович, увы, с огорчением вынужден констатировать:

«Насколько мне было симпатично солидное и серьезное российское купечество, создавшее столько замечательных вещей, настолько же мне была несимпатична так называемая „золотая“ купеческая молодежь. Отстав от трудовой деревни, она не пристала к труду городскому. Нахватавшись в университете верхов и зная, что папаша может заплатить за любой дорогой дебош, эти „купцы“ находили для жизни только одно оправдание — удовольствия, наслаждения, которые может дать цыганский табор. Дни и ночи проводили они в безобразных кутежах, в смазывании горчицей лакейских „рож“, как они выражались, по дикости своей неспособные уважать человеческую личность. Ни в Европе, ни в Америке, ни, думаю, в Азии не имеют представления и об этого рода „размахе“… Впрочем, этих молодцов назвать купечеством было бы несправедливо — это просто „беспризорные“…»


Мне все же хочется через ворох недоумений расположиться к В.А. Брынцалову, возложить на него какую-то долю надежд, сравняться в этом с одним из авторов писем к нему: «Если вы сумели стать таким богатым и создали такое передовое предприятие, как „Ферейн“…»

Вот именно. Что бы там и как ни говорили — а «Ферейн» в славе и почете. Каждое третье лекарство в России — от «Ферейна».

И бегают, носятся по городам и весям машины с волшебной надписью «Ферейн», спешат на помощь людям…

И, стало быть, плевать на то, что миллиардер строит замок-дворец, и на то, что его жена красуется в бриллиантовом колье немыслимой стоимости почти в миллион долларов. Как говорится, могут себе позволить…

А любознательные на выставку художника Шилова спешат и, как оказалось, не только за эстетическим наслаждением. При мне три тетеньки, видимо, подружки, одетые бедненько, серенько, проходя внутрь зала, интересовались у билетерши:

— А где здесь портрет Брынцаловой?

И шустро так, скорехонько, мимо всех прочих картин — к этому самому портрету. А там и без того народ толпой.

Что такое? В чем главный интерес? Подхожу и слушаю:

— Гляди, гляди, сколько на ней изумрудов и бриллиантов! Деньжищ сколько на себя напялила — не постеснялась!

— А может, они все искусственные?

— Ты что! У них, этих «новых русских», все натуральное! Нахапали, а теперь хвалятся. Стыда на них нет. Народ перебивается с хлеба на квас, а эти… Ненавижу!

И что же, собственно, тут такого? Разве не о том толковал мне Владимир Алексеевич, что, мол, добьюсь любви через ненависть… Значит, на что рассчитывал — то и произошло? Ненависть уже есть… Остается дожидаться любви?

У меня же в голове еще добавилось неразберихи.

— Александр, как, как это все понимать? Всю эту открытость, которая очень смахивает на беззастенчивость? Неужели Владимир Алексеевич всерьез считал, что именно этот путь ведет к сердцам избирателей?

— Брынцалов относится к людям, которые говорят: «Я — открытый политик и должен быть на виду. Как может избиратель голосовать за кота в мешке? Он должен знать обо мне все — мои достоинства и недостатки, мои болезни, моих жен, моих любовниц, моих детей», то есть он не стесняется этого, он говорит об этом вслух. Здесь он «перекликается» с западными политиками.

— Позволь, позволь, Хиллари на выборах ходила во всем таком простеньком. Да и Клинтон не демонстрировал часов с бриллиантами… Хотя и могут себе позволить, небось, приобрести…

— Ну они уже сколько времени в политике! А Брынцалов — всего ничего, — срезал меня как всегда находчивый Александр.

Свидетельствую: пресс-секретарь миллиардера Александр Толмачев стеной стоял за своего хозяина, не давая мне усомниться ни на грамм в его праве быть таким, как он есть, и уверял:

— Он никогда не борется со своим характером. Да, нелегкий… Но считает, что раз этот характер помог ему выжить сорок лет назад, когда он ходил босой и когда нечего было есть, и десять лет назад, когда на него наезжает налоговая инспекция, а он выдерживает эти наезды… Он не откажется от своего характера никогда. Он считает, что сила его — в характере. А то, что он взбалмошный? Не всегда. Редко.

А едва я завела свою насквозь обывательскую речь о бриллиантовом колье — тотчас перевел все на другие рельсы:

— Да, Наташа числится помощником, советником Брынцалова и получает восемнадцать тысяч долларов в месяц. Но она не все деньги тратит на себя, это факт. Она потихонечку финансирует какой-то детский дом, отправляет деньги каким-то бедным семьям. Она считает, зачем вкладывать деньги в благотворительный фонд, где такие морды… лучше помочь конкретной семье.

Лучше… хуже… Запутаешься с этими миллиардерами!

В то бурное время, когда в новом составе Госдумы только-только замелькала, и то нечасто, фамилия Брынцалова, вдруг раз — и объявил он себя социалистом-капиталистом и врезался в круговерть президентских выборов, претендуя на роль «царя-батюшки» всея России! И бац — поместил в предвыборной листовке в качестве приманки для избирателя не какую-нибудь модель «Жигулей», а фото своего шестисотого «мерседеса»! Для голодного-холодного избирателя! Для тысяч и тысяч мечтающих просто о куске хлеба с чаем! Нате, мол, вам поцелуй от «мерседеса», от кучи долларов!

Ну и как наши сограждане? Матом-перематом в ответ? Батюшки-светы, стихи! Да еще величальные!

У нас в стране Брынцаловых немного,

Сказать точнее — он всего один!

Когда-то он пошел своей дорогой,

Решителен, горяч, неутомим.

Сначала в ульи пчелы мед носили,

Как пасечник Вы были просто класс!

Во благо Вы доход употребили,

И вот теперь «Ферейн» уж кормит Вас.

Не только Вас, а всех, кто вместе с Вами,

Кто трудится не покладая рук,

Кто точно знает — деньги не приходят сами,

Богатым стать не просто, милый друг!

Завистники из подворотник лают:

«Богатые дома, охрана, антураж!..»

но одного они не понимают —

Богатство — это труд, а не мираж.

Богатому приходится трудиться,

Чтоб деньги делать, нужно ум иметь,

И что успеха в бизнесе добиться —

Необходимо многое уметь.

Вы стали кандидатом в президенты,

Но нелегко дистанцию проплыть,

И потому желаю Вам от сердца

Хотеть, стремиться и в итоге — быть!

И тут же конкретный вклад в выборную кампанию в виде добавочных стихов-призывов:

Жить хотите сыто и богато —

Голосуйте за Брынцалова, ребята!

И еще:

Если в жизни хотим мы добиться немалого,

Отдадим голоса за Брынцалова!

Это было тогда, когда еще цвели одуванчики… Это было, как подумаешь, давным-давно… Когда все мы хотели верить только в лучшее, в преодоление экономического и духовного кризиса, в рассветы без закатов…

И чегой-то мы были такие прямо глуповатые?!

СТРЕЛЯЙ, А ТО ПРОИГРАЕШЬ!

Как только моя подруга узнала, что я собираюсь писать о Владимире Алексеевиче Брынцалове, возмутилась ужасно:

— Ты что, с ума сошла? Сдались тебе эти «брынцаловы»! сколько ест интеллигентных, образованных, тихих людей, но их никто не замечает, никто о них ни полслова в прессе! Ученые, профессора, музыканты высшего класса — гордость России! А эти, «новые русские», так и лезут в глаза со своими «мерседесами» и брюликами! Полстраны без зарплаты сидит, нищенствует, а эти, бесстыжие, как вороны на помойке…

— Ну ты уж слишком! — пристыдила я.

— Да разве я одна их на дух не признаю? Хочешь, частушку спою? На рынке мужичок под гармошку наяривал. В рваных ботинках мужичок, с наградами за Великую Отечественную, лет семьдесят ему, если не больше.

— Давай, — согласилась я.

— Только забористо очень, — хохотнула она в трубку. — Не покраснеешь?

— Постараюсь.

— Ну, слушай про своих «героев».

Ты, бабеночка, зачем

Встала «раком» к телику?

Мою глупую жену

Кинуло в истерику…

— Все? — спросила я.

— Нет, есть продолжение. Это, конечно, не про самого миллиардера. Но, видимо, «муж и жена — одна сатана». Отметь, народу вокруг гармониста собралось немало, смеялись, кидали в его кепку рублики — тысячные по-нашему. А тот выдал дальше:

Утешая, говорю:

«Какая тебе разница?

У тебя, как у нее,

Та же дырка в заднице».

— Но тот же народ говорит, — заявляю твердо, — «лучше один раз увидеть, чем несколько раз услышать».

— Выживешь позвони!

— Непременно.

Так вот мы с ней, подругой моей, расстались. А я поехала на свидание с тем самым скандально известным миллиардером Брынцаловым.

Нет, нет, не на «вольво», не на «Жигулях» последнего фасона, а на трамвае-метро, как и подобает тому, кто не вписался в благодатные рыночные отношения. Очень, очень интересно увидеть живьем нашенского настоящего супербогача. Во-вторых, охота прояснить, можно ли на него положиться как на защитника и опору всем тем, кому этого очень хочется? В-третьих, а до конца ли В. А. Брынцалов понимает то, что делает?

Признаться, и сострадание мной руководило отчасти… Ну да — к миллиардеру… И обида жгла! И не меня одну. Моя соседка сорока с небольшим лет искренно горевала:

— Вот, думаю, наконец-то появился у русского народа лихой, толковый мужчина! Энергии тьма! Острить умеет! Всех «вождей» одной левой укладывает! Денег сумел нажить эвон какие! Заворожил! Околдовал! Мы же, российские женщины, до того истосковались по нормальному здоровому мужику! И на тебе! Или это их Александр Невзоров подкузьмил? Не знаете?

Не знала. Но тоже заподозрила именно «железного Феликса» экрана, что это он, он подкузьмил супругов Брынцаловых, выставив в самом что ни на есть непрезентабельном виде. И вся Россия, миллионы телезрителей, образно говоря, опупели и охнули-ахнули.

Кто-то изо всей той потрясающей, невероятной сцены с демонстрацией дамского крупа ухватил памятью лишь отдельные, особо, так сказать, образные выражения, а кто-то реплика за репликой оказался способен воссоздать на изумление пропустившей «кайф» публике. Вот в такой примерно последовательности:

Брынцалов: На кобыле я ездил в восемь лет. Что мне эти лошади? А?

Невзоров: Оскорбленный, как вы помните, Государственной Думой, усомнившейся в его здравии, кандидат в Президенты Российской Федерации Владимир Брынцалов, отомстивший, правда, и достаточно жестоко, задевшим его депутатам, решил доказать свою полную мужскую состоятельность и единственный из всех кандидатов в президенты решился сделать публичный смотр своему здоровью. Как известно, лучшего теста, чем верховая езда, не существует. В конноспортивном комплексе Битца кандидат в президенты совершил показательную верховую прогулку. Первый раз в жизни.

Брынцалов: Я кончу скоро здесь! Я держусь! Ногами надо держаться или не надо?

Невзоров: Конечно. Шенкелем, вот этим.

Брынцалов: Держаться, чтоб не било яйцами по седлу, да? Учусь на лошади, чтобы объезжать потом Россию! Не свалиться бы, сука! Отобьешь все себе на…. России тяжело, что неумехи на ней ездят, вот я и учусь, чтобы быть умелым.

Невзоров: А Россию будет объезжать поинтереснее!

Брынцалов: Молодец, умничка, давай!

Невзоров: Отвага была действительно продемонстрирована в полной мере. Супруга Владимира Алексеевича, пораженная тем, что внимание уделяется каким-то кобылам, тут же решила выяснить, чей круп, как она выразилась, в действительности лучше.

Наталья: А круп у меня покрасивее будет, чем у лошади!

Брынцалов: Надо сравнить, Наташа! Раздевайся, чего ты? Раз хочешь показать — раздевайся! Она себя хочет показать, Саша. Пуста показывает. Задержимся, сравним. Неплохо, да?

Молодая женщина сняла с себя какой-то серебристый комбинезончик, осталась в темненьком гимнастическом трико в обтяжечку и, не долго думая, наклонилась и встала попкой к телекамере. Ну как тут не ахнуть, не охнуть! Ну смелость же невероятная! Эпатаж так эпатаж! И померкли трюки достославного Владимира Вольфовича, сына юриста!

Ну так как, как это произойти могло? Почему на экран такое выскочило? Неужели миллиардер Владимир Брынцалов не сумел предупредить «зловещего правдолюбца» Александра Невзорова, чтоб тот не давал ходу столь каверзному сюжету? Неужели нельзя было заранее догадаться, россияне сначала выпучат глаза, потом хохотнут, а потом уж непременно припечатают частушкой? И вон ведь уже и в передаче «Играй, гармонь!» наяривают вовсю:

У Брынцалова жена

Ну совсем сошла с ума:

На глазах у всей страны

Взяла, скинула штаны.

А народ-то не дурак.

Мы ведь видим разницу —

Выбираем президента,

А не бабью задницу.

И это все, батюшки-светы, не просто про «нового русского», но про претендента на президентское кресло!

Но точно ли Александр Невзоров в этой «постановке» больше всех виноват? Может, сами Брынцаловы до сих пор веселятся, вспоминая, как разом заставили забыть всех и всяких там Жириновских и прочих «воображал»? А вовсе не рвут на себе волосы от отчаяния и стыда?

Вопросы, вопросы… И надо же такому случиться — уже почти на подходе к резиденции В. А. Брынцалова, у винно-водочного киоска слышу спор. О том же самом, таинственном, непонятном, загадочном миллиардере. Продавщица говорит:

— Вот еще «Ферейн» — неплохая водка. Возьмете?

— «Ферейн»?! — — взорвался вроде на пустом месте здоровый, рукастый детина. — Да засунь ты свой «Ферейн» знаешь куда?! От этого придурка Брынцалова чтоб я водку брал?!

— Какой же он тебе придурок, — миролюбиво отозвалась продавщица. — Это ты скорее придурок — с утра тебе бутылку подавай! А он с утра, небось, уже в делах-заботах! Головастый! С умом!

— Правильно! — загремел мужик. — Дел у него невпроворот! То нагреть-облапошить людей надо! То покричать, что он всех богатеями в один присест сделает! Жулик он — вот кто!

Так к кому же я иду-еду? К головастому мужику? Или к придурку? К жулику? Или к Богу Рынка, Царю Любви, Отцу Вселенной, как расшифровал его фамилию некий поклонник, за что и получил от Самого тысячу долларов в подарок, как о том оповестил «Постфактум»?

И как же он примет меня? С каких слов завяжется наша беседа? И где это состоится? Средь каких красот и роскошеств? Как увязать в одно эти самые «задницы» и пылкие обещания построить «невиданный капитализм с человеческим лицом»? И только ли от этого всероссийского недоумения проиграл подчистую лихой миллиардер на президентских выборах, не собрав и одного процента голосов в свою поддержку?

А он ведь так надеялся на «простых» людей… И «простые» же люди костерят его почем зря…

«Простые» же люди, в частности шофер дядя Паша, с которым мы годами мерзнем в темный осенний час под продрогшим дворовым кленом, дожидаясь, пока наши собачки сделают свои делишки, даже не стал по обыкновению разжижать проблему » словах и междометиях, прямо рубанул:

— Чего дерьмо пальцем развозить? Раз эта парочка не постыдилась людям в глаза своими ж…ми смотреть, — большого ума там не ищи! Им вся ихняя моча в голову ударила.

Ну, значит, бурлит Россия… Уже и выборы прошли, уже мало ли чего наступило и кончилось, а в компаниях нет-нет да и опять заведут спор: сами по себе эти миллиардеры Брынцаловы такие рисковые, что на всякие там приличия им плевать, или же этот «телесатана» зеленоглазый Сашка Невзоров их подставил, чтоб народу лишний раз о себе любимом напомнить, свою ловкость журналистскую удорожить…

Россия бурлит, а я, значит, еду в метро до станции «Нагатинская», читаю «АиФ» и вдруг соображаю, что мой путь — в некое сверхсказочное королевство, где отдельные, даже опытные, много чего повидавшие журналисты сбиваются с ноги и обычно бойкое их воображение съеживается застенчиво. Кто-то из читателей страшно заинтересовался, что значит быть богатым в наше время? Ему отвечают, что, во-первых, в Москве состоятельных людей больше в семь раз, чем во всей (!) России. И, по мнению «среднего» москвича, нужно иметь 400 — 1200 долларов в месяц, чтобы чувствовать себя обеспеченным. А у московских бизнесменов богатой считается особа, которая «делает» от 20 до 200 тысяч долларов в месяц… Бизнесмены полагают, что быть богатым — значит: 2 — иметь свое прибыльное дело; 3 — интересную высокооплачиваемую работу; 4 — владеть недвижимостью; 5 — иметь возможность помогать близким; 6…

А далее-то!

«Но среди богатых есть тоже свои „низы“ и „верхи“. Их можно разделить на три категории: тех, кто имеет капитал в десятки тысяч долларов, в сотни тысяч и в миллионы долларов. Трудно точно сказать, сколько человек относятся к каждой из групп. Но, по мнению зав.сектором элиты Института социологии РАН О. Крыштановской, в России живут тысячи людей, чье состояние превышает миллион долларов. То есть они богаты уже и по западным меркам». То есть вообразить себе богача, который имеет миллионы долларов, — это еще можно, это еще терпимо… Но чтоб у человека были миллиарды?!

Выходит, я еду к некоему фантому, которого даже статистика не признает, робеет признавать? Хотя он и заявил на весь белый свет, что да, очень богатый, два миллиарда долларов — таково его состояние… да еще с половиной!

Но попробуй вообразить эдакую кучу деньжищ — недолго и рехнуться. Я же, выходит, лезу на рожон, несусь в самое пекло, в таинственную «страну», к фантастическому человеку…

Может, самое время, как учит другая газетка, па говор прочесть «об исполнении задуманного желания»? «Ложится раба Божия (имя) спать на Сионских горах, три ангела в головах: один слышит, другой видит, третий все мне скажет». Читают три раза перед сном. Если задуманное желание приснится, то оно сбудется».

Наконец моя остановка — «Нагатино», то есть, судя но названию, — болотистое, топкое место, тряское, неустойчивое, где приходится гать настилать, тонкий хворост, бревна, камни, если желаешь на нем обосноваться… ну да это, должно быть, в прошлом-позапрошлом… Ныне же это Москва! Цивилизация!

Выхожу из метро и проделываю все согласно телефонной инструкции пресс-секретаря Брынцалова Александра Васильевича Толмачева. Уже вижу издалека искомую телефонную мини-будку у железных порот «Ферейна» и решительно направляюсь к ней… Но тут меня останавливает мужчина с папочкой, в нечищеных ботинках и говорит, чуть заикаясь:

— Скажите, вы работаете в «Ферейне»?

— Нет, — отвечаю. — А что?

— Но вы же туда идете?

— Туда.

— Значит, вы с кем-то договорились?

— Да.

— Может быть, вы передадите мое письмо, — он потоптался неуверенно. — Это просьба такая… Я из Брянской области… у меня мотоцикл украли. Может, глянете, как я написал? Дойдет до сердца?

У меня было в запасе десять минут. А когда тебя просят просто прочитать — почему нет? Тем более человек был сед, а в глазах разлито голубоватое простодушие провинциала! Я разломила сложенный вдвое листок и прочла примерно следующее: «Уважаемый господин-товарищ миллиардер Брынцалов! Вы мне очень понравились в телевизоре. Вы очень серьезный и заботливый человек, который хочет хорошего людям. Прошу учесть мою биографию честного труженика на протяжении сорока лет и одного года и наличие трех детей, четырех внуков и жены-инвалида в связи с инсультом. Я вышел на копеечную пенсию, а дети разлетелись, и у них свои нехватки. Был у меня мотоцикл, я имел возможность ездить на нем из деревни на работу в райцентр, куда автобус нынче то идет, то не идет. Теперь такой возможности нет — у меня украли мою машину, а другой не купить — нету средств. Войдите в положение, дорогой миллиардер, дайте мне деньжат на мотоцикл, а то мне с женой-инвалидом совсем хана будет. Учтите — на выборах я голосовал за вас. И подумал — ну что вам стоит помочь погибающим людям! Для вас это какие деньги! Заранее благодарен и всем расскажу в деревне, какой вы отзывчивый человек, хотя и капиталист. Мой адрес…»

Приписка в уголке: «Стою у ваших ворот, где охрана. Если позовете — сразу приду».

Множество мыслей зароилось тотчас в моем мозгу… Отдала предпочтение одной и сказала;

— Передать могу. Но лучше вы позвоните по телефону пресс-секретарю. Он вам посоветует что-нибудь, объяснит…

И в глаза человеку старалась не смотреть. Конечно, мне было его жаль, как всякого просителя. Но и неловко за него, за наивные строчки письма, за холуйский тон… А еще во мне полыхнула ненависть к той жизни, которая способна так ухайдакивать людей… а еще подмигивала во мне надежда, слабеньким таким огоньком, но все-таки: а что, если пресс-секретарь В. А. Брынцалова, который разговаривал со мной по телефону на удивление ровным, внятным голосом, и впрямь что-то да сделает в пользу обкраденного… И как ни нелепо это звучит, но сам вид многоэтажки с крупно прописанным неоновыми трубками названием «Ферейн» на самом верху, в поднебесье, невольно внушал доверие к возможности того, кому это все принадлежит…

Со мной же все в это раннее утро происходило на удивление просто. Тот же ровный, предупредительный голос пресс-секретаря Александра Васильевича Толмачева, которого я еще ни разу в глаза не видела, объяснил мне, где получить пропуск и в какую дверь офиса пройти, и на какой этаж… и в какую комнату…

Что бросилось мне в глаза сразу после того, как охранники, молодые ребята в будочке, пропустили меня на территорию «Ферейна», где, как я уже знала, кроме офиса и других административных помещений, находились производственные цеха? Ухоженность зеленых газонов, выверенная геометричность каждой линии, белизна каменных бордюров и — свежесть воздуха, и шелест густых высоких тополей. Невольно оглядываюсь на воняющее бензином Варшавское шоссе… Слишком уж неправдоподобно быстро попала из суеты большого города, из его миазмов, — в мир чистоты, тишины, основательности.

Схватила глазом стадо машин, видимо принадлежащих работникам администрации, особо породистое, почти все — иномарки. Невольно взглянешь на себя как бы со стороны: мол, а достоин ли твой внешний вид соприкосновения со столь очевидным ростом благосостояния отдельных трудящихся?

Но юмор юмором, а когда перед тобой сама по себе открывается дверь, а точнее — согласно каким-то законам физики послушно расползаются прозрачные ее половинки и нога твоя ступает не абы на что, а на толстый фирменный половичок с надписью «Ферейн»… А когда охранник протягивает руку за твоим пропуском… А когда ты можешь поставить сумку на диван из кожи, который вроде мелькал средь другой итальянско-заморской мебели по телику… А когда вежливо-учтивая гардеробщица аккуратно распрямляет твое не шибко модное пальтишко на плечиках… А когда под твои ноги стелется то зеркальный мрамор, то мягкость ковра, а когда еще один охранник с сотовым телефоном чуть-чуть настороженным взглядом провожает тебя в лифт…

На что я рассчитывала? Надеялась? Что, разумеется, в это же утро попаду «на свидание» с В. А. Брынцаловым. Была уверена, что он выслушает меня со вниманием. А как могло быть иначе, если я иду к нему не только с приятельско-журналистским любопытством, но и с добром? Объяснить… прояснить…

Но пока, подходя к комнате на пятом этаже, где ждал меня Александр Толмачев, я думала именно о нем. Каким же мне рисовался пресс-секретарь обладателя — страшно сказать! — двух с половиной миллиардов? Солидным человеком не моложе сорока, естественно, достаточно чопорным, хладнокровно деловым и подчас, если учесть необычайную легкость, с какой хозяин владеет так называемой неформальной лексикой, — хамоватым. Стало быть, надо держать ухо востро… мало ли…

Однако из-за стола навстречу мне поднялся высокий, спортивного покроя человек тридцати примерно лет, быстро, в момент вобрал меня с корешками в свои прозрачные пространные глаза и заявил:

— Очень хорошо! Сейчас будем пить чай!

Появились пирожки с вареньем, появились чашки с чаем, и все, кто находился в комнате, образовали как бы родственное, вкруговую у стола, чаепитие, приятное, конечно, но для меня несколько странное, — я же пришла на встречу с В. А. Брынцаловым!..

Но — решила — «со своим уставом в чужой монастырь не ходят», и следует ждать…

Между тем атмосфера некоей метафизичности все сгущалась и сгущалась. Человек лет сорока в темных локонах до плеч, с горящим взором произнес:

— Послушай мою кассету, вот эту.

Невозмутимый пресс-секретарь не торопясь исполнил предложенное — вогнал кассету в щель магнитофона, комнату заполнил голос певца, поддерживаемый музыкальными инструментами, приятный голос, надо сказать…

Далее Александр Толмачев, сидевший лицом к окну, сверкая безупречной белизной рубашки и манжет, спросил певца:

— Скажи, у тебя бывает состояние, когда ты чувствуешь в себе такую энергию, что способен расколоть надвое земной шар?

— Да! Готов! Но я себя сдерживаю, — ответил певец, тряхнув кудрями.

Передо мной на полу сидела молодая женщина с распущенными волосами, по отдельным репликам я догадалась, что певец и она как-то связаны, и ей хочется помочь ему. Чуть позже это мое предположение оправдается — она подарит мне свою рецензию на стихи этого пока мало кому известного поэта, и в этой рецензии будет прямо так и сказано, что в ближайшее время поэт-певец переплюнет по известности и Маяковского, и Есенина, и еще кого-то. Мне понравилась чисто женская вера, пылкость, страстность, готовая оберечь и вывести на дорогу всечеловеческого признания поэта-певца. И мне не очень понравилось, как он довольно резко обрубал ее на полуслове… а она не поддавалась, и глаза ее оставались неизменными — доброжелательно-веселыми по отношению ко всему на свете.

Но, видимо, она почувствовала, что я ей чуть-чуть, но сочувствую, и подсела ко мне, встала передо мною на колени, взяла мои руки в свои и, раскрыв глаза пошире, мягко потребовала:

— Смотрите мне в глаза и дышите глубже! Я сейчас передам вам часть моей энергии! Только в мои глаза смотрите! И глубже, глубже дышите!

Согласитесь, было от чего крыше поехать. Ты приходишь с деловым визитом к деловому-пределовому человеку, а попадаешь ни с того ни с сего на сеанс экстрасенсорики!

Женщина была мила, доброжелательна и мимо хотела мне одного только добра, я улыбнулась ей от души, попробовала выполнить ее незатейливую просьбу и дышать, дышать, втягивая таким нехитрым способом чужую энергию, но надолго меня не хватило — не втягивалось в меня ничего. Чтобы как-то оправдаться и не обидеть самоотверженную спасительницу, я повинилась:

— Не выходит, не выйдет, я сама то еще явление природы — ко мне тяжелые утюги прилипают и восемнадцать ложек-вилок-ножей зараз…

Не соврала, нет, действительно, если уж вовсе оголодаю — пойду на перекресток и давай показывать фокусы. Удивление оплачиваемо!

Она ничуть не обиделась. Не оскорбилась, упруго вскочила с полу, оправила коричневое, колоколом, платье, улыбнулась мне на прощание и вскоре ушла с будущим поэтико-певческим светилом. А пресс-секретарь сел со мной рядом на диван, положил мне руку на плечо и вдруг заявил:

— Ты — хороший человек.

Меня, признаюсь, чуть передернуло это панибратское «ты» человека, который годится мнев сыновья. Но, с другой стороны, — это же был комплимент… И, как я поняла, основанный на неких флюидах. И потом, может, здесь, в этом странноватом царстве-государстве все иначе, чем за его воротами… К тому же очень может быть, что Александрове «ты» — свидетельство моей неувядающей молодости! Чем черт не шутит! И впрямь Александр вдруг сказал:

— А тебе не дашь твоих лет!

И вдруг очень серьезно и тихо сообщил:

— В девяностом году ты пережила трагедию…

Ну, тут я и вовсе онемела от удивления и почтения к Александру Васильевичу Толмачеву! Он сказал чистую правду, и я до сих пор не знаю, каким путем он добыл это знание… Хотя тогда же спросила:

— Откуда тебе это известно?

Помолчав, чуть прояснил:

— Я долгое время занимался астрологией.

Ладно, пошли дальше. И теперь решительно;

— Когда же меня примет Брынцалов?

Александр спокойно отозвался:

— Сегодня — нет. Сегодня у него не то настроение.

И я бы, наверное, стала задавать ему какие-то добавочные вопросы, если бы в комнату вдруг не набилось много-много народу. В числе новоприбывших был и некий весьма пожилой, порядком оплешивевший мужичок с набором странных инструментов, один из которых был похож на деревянную скалку, которой раскатывают тесто, только там, где должно быть гладко, топорщились наросты из голубой резины.

— Это я принес для Владимира Алексеевича! Сам изобрел и пользуюсь для сохранения здоровья и бодрости! Как работает? А вот так, прокатываешь по рукам, ногам, бедрам…

И он принялся «прокатывать», вовлекая в процесс и меня, и всех, утверждая с жаром:

— Сохраняет молодость! Брынцалов должен заинтересоваться!

Александр, не будь дураком, тотчас спросил без тени насмешки:

— Вам сколько лет?

Энтузиаст-изобретатель ответил. Подумалось: «Эге, другие в твои годы и без этих штучек выглядят куда моложавей и сохранней…»

Но теперь я, уже готовая уйти, наблюдала не за теми, кто пришел, а только за Александром. Сонм мужчин и женщин, явившихся каждый со споим предложением, изобретением, а по сути, с надеждой заработать, что-то как-то заполучить от прославленного «Ферейна», от его знаменитого, фантастически богатого хозяина. И, признаться, я еще не видела в жизни, чтобы молодой человек был столь безупречно выдержан и терпелив, общаясь с таким изобилием многословных, напористых, а подчас и болезненно навязчивых людей. Фантастика! — он ни одному не сказал резкого слова, он словно бы с удовольствием общался с каждым.

Но в конце концов я не выдержала всей этой благодати и сказала, что ухожу. И ушла. С ощущением не одной, но многих тайн. Ну, во-первых, что значит «у Хозяина не то настроение»? А с чем связано это его настроение? До сих пор такая формулировка казалась мне достойной лишь женского организма… И опять же — что значит эта несгибаемая благожелательность рафинированного в одежде и жестах пресс-секретаря? И есть ли ей предел? И еще: «Куда я, собственно, попала?»

Последний вопрос был, как ни странно, более всего вызван последними впечатлениями. Когда встала с дивана, обнаружила, что сидела аккурат под большим броским портретом четы Брынцаловых. Он — в кресле, слегка взъерошенный, а она на подлокотнике в ярко-красном и с безукоризненно выделанной, волосок к волоску, прической.

— Этот плакат использовался на президентских выборах, — пояснили мне и спросили: — Нравится?

Я ничего не ответила, я еще не знала, как и что в этом странноватом, непривычном мне мире, где если идти по коридорам, спускаться-подниматься, то невольно бросается в глаза «сталинщина-китайщина» — всюду портреты «Хозяина»… Поразительно в наши-то дни!

Впрочем, чего поражаться! Где-то читала, что видели портрет Ататюрка в стамбульском сортире. А что вытворяет недавний партвождь, а ныне Туркменбаши Сапармурат Ниязов? Если верить прессе, вся маленькая Туркмения увешана портретами Великого и заставлена его скульптурами! Так что…

Но! Что в известном смысле потрясло меня и пленило в окончательно отремонтированной части офиса фармацевтической империи «Ферейн» — это туалеты. Ну что с меня взять, с женщины! Но, братцы мои, без ковра-самолета в секунду очутиться где-то там в Монте-Карло или на Лазурном Берегу в пятизвездочной гостинице .. А всего-то — вошла в соответствующее помещеньице… И не захотелось уходить… Одно слово — чуден сотворенный тобой человек, Господи!

А дальше что? А то, что «настроения принять» меня у великого Брынцалова не было еще два-три дня. Ну, на нет и суда нет. Однако все имеет начало и конец Наступил день, когда Александр сообщил мне по телефону:

— Завтра, к половине девятого.

Надо ли говорить, с какой аптечной точностью явилась я в офис! Надо ли уточнять, что теперь-то я была абсолютно уверена в успехе! А именно — мое желание сделать книгу найдет у Владимира Алексеевича полное понимание. Ну сами подумайте, кто бы отказался от книги о себе самом, где бы вполне объективно было рассказано об «этапах пройденного пути». Тем более после всяких измывательств в прессе, после частушечных издевок и т.п.? Прошу при этом учесть, что не абы какой недоучка-самоучка уже сидит на диване (разумеется, мягком, кожаном) в приемной, а журналистка с ого-го каким стажем, и если уж на то пошло, то ведь хватай выше, — писательница, автор двадцати семи книг, переведенных на двенадцать иностранных языков! Какого же рожна еще надо?! Так? При этом — с ясным намерением сказать о Брынцалове правду, одну только правду, презрев все наветы «желтой» прессы, наплевав на все хулы, чтобы на обширном пространстве книги воссоздать образ явно незаурядного человека, с которого желающие захотят делать жизнь, смогут поучиться, перенять опыт и, соответственно, «улучшить свое материальное положение», как формулируют разного рода опросные листки всяких соцслужб.

…Стало быть, сижу нога на ногу. За конторкой, ближе к окну, щебечут о своем две молодые секретарши, справа от меня, в углу, работает большеэкранный телевизор. Приглядываюсь — нет в нем ни непременных Сорокиной, ни Лиона Измайлова, ни прокладок, которые столь комфортны, ни дирола с ксилитом, которые и сохраняют и заново отращивают усы и зубы, а есть — вход в офис. Догадалась — этот телевизор дает знать, когда появится В. А. Брынцалов.

Припоминаю попутно с ожиданием, когда и где доводилось вот так сидеть, в приемных у «Великих и Ужасных» — у инструкторов ЦК, у секретарей обкомов… Прихожу к выводу — все едино. По ощущениям. Не к тебе же пришли — ты пришла, уже тебе дали фору…

Ну да там разберемся! Главное, чтобы диктофон не отказал!

Наконец какая-то из секретарш, кстати, милая, приветливая, произнесла: «Идет!» И впрямь, на телеэкране я увидела группу мужчин и среди них знакомое по газетам и предвыборным телепрограммам лицо… Хозяин явно уступал в росте прочим своим спутникам. Догадалась: телохранители.

Через несколько минут в приемную вошли — Сам и двое таких крепышей, о которых можно сказать культурно «атлетического телосложения», а можно употребить ходовое — «шкафы». Увидев меня, Владимир Алексеевич поздоровался, прошел в кабинет. Телохранители остались в приемной, встали у высокого барьера конторки, облокотились, о чем-то заговорили с секретаршами Наташей и Инной. Я заметила, что у одного из них чуть высунулась подкладка из-под обреза пиджака, видно, после химчистки ткань села слегка, а подкладочный шелк выстоял…

Дверь в кабинет осталась открытой. Наташа или Инна зашла в таинственный закуточек и появилась с раззолоченной чайной чашкой и блюдечком. Унесла в глубь кабинета. И дурак догадается — Хозяину. Я же в отворенную дверь видела кожаное кресло, а на стене — портрет мальчика и светлом, лет трех, не больше… дитя как дитя…

Спустя пять минут великое свершилось! Сентябрь 1996 года. Меня попросили войти. Господин Брынцалов единолично пил чай из раззолоченной чашечки. И первое, что он сказал мне полувнятно, между глотками, было:

— Никому никаких интервью… И вам тоже…

Так или примерно так. То есть как?! То есть что за чушь?! Где логика?! Зачем же я тогда приходила?! Зачем было меня приглашать в кабинет?

Брынцалов продолжал пить чай и произносить что-то раздраженно-невнятное, посверкивая в мою сторону маленькими, с серой искрой кабаньими глазами под густыми полуседыми бровями. Он словно бы заранее был уверен, что добра от очередного журналиста не будет — одна маета, которой во уже, по горло. И продолжал глотать чай. Такого в моей жизни еще не было. Отродясь. Клянусь, не было, чтобы я не напоила чаем человека, который пришел ко мне в дом. Клянусь, не было, чтобы кто-то из моих знакомых не напоил меня тем же чаем, даже если я прибежала на минуточку. Клянусь, не смел пить при мне чай сам по себе ни секретарь райкома, ни секретарь обкома, ни даже сторож при сельсовете… А тут — на тебе!

И я разозлилась. Пришло на ум первое — он, этот скороспелый богач-разбогач, решил, что я, как и многие-многие, пришла просить у него вспомоществование, что мне от него деньги нужны! Ведь сколько он выслушивает и устных, и письменных просьб! Устал, изнемог, не знает, в какой угол бежать? И всех — под одну гребенку…

Ах, так? Перебила:

— Мне от вас никаких ваших денег не нужно! Никаких! Нисколько!

Смолк. Посмотрел исподлобья, но с интересом. Повторила:

— Мне издательство заплатит. Если книга получится.

Понял до конца или не понял? Молчит, пьет чай. Сам по себе. На столе, который стоит, небось, целую чайную плантацию где-нибудь на Цейлоне, блестит золотой или золоченый письменный прибор — так, отдельные стильные предметы…

— Ладно, — решает, то есть снисходит, — пятнадцать минут… только… спрашивайте!

Ах ты, Боже мой, какой великодушный! На фоне роскошного шкафа… Он, значит, окончательно решил, что отдиктует мне условия совместного скоротечного существования, а я и пискнуть супротив не моги? Как кусок кинул со своего барского стола…

Во мне взыграла ярость. Профессиональная. И желание — переломить момент. А почему бы и нет? Разве мне не встречались такие, о ком друзья-журналисты говорили: «Бык! Осел! Уперся — ничего не выбьешь». Но я шла и «выбивала», и расставались мы с «быком-ослом» в хорошем настроении и как добрые друзья.

Неужели придется отступить, уступить? Не получить ответа ни на один вопрос? И оставить любознательное российское население ни с чем. А точнее, с одними частушками про «задницу» и уверенность, что В. А. Брынцалов — придурок, несмотря на все его капиталы?

Ах, где мои семнадцать лет! Ну, на крайний случай, тридцать пять! Крути не крути, хоть при социализме, хоть при капитализме, а мужчине всегда и при любом строе только женщина в радость. Только у молодой, красивой женщины есть шанс «переломить» даже и очень крутого мужичка!

С другой стороны, настоящий охотник бьет белку в глаз не только в двадцать, но, бывает, и в восемьдесят… Чую, выхода у меня нет: либо я, либо меня — через колено. Стало быть, бери в руки ружье…

И я взяла ружье, прицелилась и… И сказала, зрачок в зрачок с миллиардером, которому надоели, а может, и опротивели журналисты.

— Вы знаете, как в народе вас называют? Вам, небось, холуи о том не докладывают? Знаете?

И ляпнула… Без зазрения совести! Одно из тех словечек. Одно из очень таких-растаких забористых словечек… Такое, что Великий и Могучий не враз проглотил, а зыркнул предварительно в открытую дверь. Где сидел народ… Я так поняла — не хотел бы, чтобы там, в приемной, слышали… Стало быть, не такой уж он твердокаменный и небрежный. Стало быть, и впрямь не знал, как его имя полощут… Стало быть, прямо в цель мой выстрел…

«Ну, — думаю, — все. Сейчас вскипит и потребует, чтобы я исчезла с его глаз долой…»

Могло быть такое? У мужчинки, которого терзает комплекс неполноценности? Да запросто!

Но тут передо мной оказался Мужчина, который умеет держать удар, если уж на то пошло… Он даже паузу не затянул. Посмотрел мне в глаза остренько так… Нет, не сморгнула. Может, это приглянулось? Но что-то же не отвадило, нет.

— Ладно, — слышу. — Сколько вам времени надо?

И тон другой, и взгляд. Никакой малохольности. Спокойно смотрит, спокойно говорит. Объясняю:

— Мне надо будет раз пятнадцать с вами встретиться. Или десять, если будем говорить не менее часа. Можно утром или вечером. Хорошо, если бы привозили и увозили.

— Утром. В полдевятого, — отвечает. — Вечером я с семьей должен быть. — Смеется. — С семьей, с детьми, как же… — И опять деловито: — Приезжайте сами. Увозить будем. Спрашивайте.

Я раздвинула в стороны позолоченные или и впрямь золотые штучки, составляющие письменный прибор миллиардера, и поставила диктофон. И случился у нас с одиозным Владимиром Алексеевичем вот такой разговор:

— Начнем с детства. Чему учили вас ваши родители? Кем они хотели видеть вас?

— Особенно никто меня не учил — это раз. Почему? Потому, что время было такое — пятидесятые годы, бедность, отец — инвалид, без ноги, репрессированный. Работал кочегаром, занимался пчеловодством, хотя имел высшее образование…

А что ему «приписали»?

— Да чепуху какую-то. Родственника хотел в партию принять, выдал ему бланк учетной карточки. Он ее испортил. Потом к родственнику пришли. Спрашивают кто тебе дал? Говорит — секретарь парторганизации… И — отца под суд: почему врагу народа дал бланк?

— Какой это был год?

— Тридцать шестой. Отцу в это время было двадцать восемь лет. На девять месяцев в тюрьму посадили. До этого он работал директором школы, был секретарем парторганизации. Вот жизнь ему и испортили. Потом — блокада Ленинграда, ногу в блокаде отбили…

— В каких войсках он служил?

— Да черт его знает, я особо не спрашивал…

— Как его звали?

— Алексей Евдокимович. Его направили лечиться в город Кисловодск в сорок третьем году. Немцы отрезали Ростов, Северный Кавказ, попал в оккупацию. На оккупированной территории находился, плюс репрессированный — это тогда было два таких греха, что по специальности работать, учителем, не дали. А что такое не работать, вы представляете, что это такое было после войны? Вы тоже это все помните…

Вот тут, после этих слов, я и раскисла… Как же не помнить, как мы все, нищета нищетой, жили-были в то послевоенное время, как у нас, мальчишек-девчонок, животы подводило с голодухи, как кутались мы в штопаное-перештопанное, а самое дорогое было — крепко подшитые валенки на добавочной толстой подошве. В таких валенках тепло, ух как!

И война у нас все еще дышала за спиной, и мы пели вместе со взрослыми, если придется:

Артиллеристы, Сталин дал приказ,

Артиллеристы, зовет Отчизна нас!

За слезы наших матерей,

Из сотен тысяч батарей

За нашу Родину огонь, огонь!

А еще пели такую, особенно инвалиды, на рынках, чтоб сердце твое кидало в дрожь:

Там на закате заря догорает,

Красный кровавый закат.

Там на груди у сестры умирает

Юный балтийский моряк.

Только недавно осколком гранаты

Рану ему нанесли.

И в лазарет на его же шинели

Два краснофлотца снесли.

Доктор пришел, покачал головою…

Ну и так далее. Больше, к добру ли, к худу ли, я не воспринимала господина Брынцалова как нечто не от мира сего. Меня сразили даже не слова, не их смысл, а интонация… Знала, уж чего-чего, а знала я, как жила-выживала послевоенная голытьба, все эти ребята-зверята с пыльных улиц, сметливые, жизнестойкие, неунывающие, озорные, стихающие разве что перед киноэкраном, где тонет, исчезает герой-Чапай, а так хочется, чтобы выплыл…

И вот тебе миллиардер… И вот тебе вопрос: «Как?!»

— Вы с какого года?

— С сорок шестого. Двадцать третьего ноября сорок шестого года родился.

— Сколько вас у отца было?

— Трое. Две дочки и я. Вера — старшая сестра, Таня — младшая, и я — Владимир Алексеевич.

— За счет чего жили?

— Мать получала шестнадцать рублей пенсии, отец — — двадцать три рубля. Самое поразительное, что каждый год он ходил на освидетельствование на ВТЭК. Я этому все время удивлялся. У него ноги не было, должны были дать пожизненную пенсию. А он каждый год мучился, ходил на ВТЭК. Ну что, у него нога отрастет, что ли? Вот такой порядок у нас. Вот сорок с чем-то рублей они получали, и — пчеловодство, корова… У нас в детстве моем было две коровы, в саду — деревья фруктовые. Пришлось половину деревьев вырубить — налог ввели.

— При Хрущеве?

— Да. И корову пришлось зарезать, потому что налог ввели. Я очень плакал из-за коровы. Я молоко воровал — не давали пить вдоволь, а сам надоишь — выпьешь, хорошо себя чувствуешь… Помню, здоровая такая, белая корова, вымя большое, пахло от нее хорошо… . Когда ее зарезали, мне было жалко. Было два раза жалко коров. Первую корову укусила змея, и корова раздулась, умерла. Меня ругали за это страшно. А я что? Как я увижу эту змею, что ее укусила? Бывает же всякое.

— А вы ее пасли?

— Да, на пасеке все время сидел. Так мне жалко было — все мои товарищи летом в пионерский лагерь едут или по городу шастают ватагами, а я все время на пасеке. Скучища — ну просто невозможная. Учебники дадут — историю Древнего Рима, или Древней Греции, я всю ее выучу, сижу… А потом, когда повзрослел, интересней стало — на охоту начал ходить… . Вот такое детство было. Бедность, хибара примерно метров пять длиной, метра три с половиной шириной. Печка угольная, три кровати, ведро в углу, в туалет сходить, вот такое житье-бытье. Возле рынка жили. Нас это спасало. Всегда чем-нибудь приторговывали — молоко таскали, яйца, мед, так и жили.

— Отец не пил?

— Нет. Он у меня был очень красивым мужчиной, солидным, умным. Но все время обиженным был. Он думал — можно заявлениями помочь, добиться чего-то. Черта с два здесь что-то получишь! Когда умирал — плакал. Я думал — так просто. А он не смог в жизни самореализоваться, хотя у него задатки были. Татьяна Лиознова, которая «Семнадцать мгновений весны» поставила, он рассказывал, хотела, чтобы он на ней женился, а он не захотел.

— А мать?

— Мать старинного казачьего рода. Дед мой по материнской линии — атаман всех кубанских казаков. У них было семь хат — кошелей, что ли, правда, они были покрыты соломой, в землю уже вросли. В восемнадцатом году братьев расстреляли. Ей четырнадцать лет было. Ее даже в школу не приняли учиться — дочка атамана. Она образования никакого не получила.

— Как ее звали?

— Елена Григорьевна. Ей все время хотелось видеть нас хорошо одетыми, красивыми, а у нас — хата-хибара… Она всегда в фуфайке ходила и в галошах…

— А вы в чем?

— Да когда в чем. Иногда и трусов не было даже. Я помню, что брюки мне купили — отец купил. Матросские, галифе, их перешили. Я так ими гордился! Все время их гладил, в школу, на танцы в них ходил — это уже восьмой-девятый класс был, — года три таскал эти брюки. Рубашка одна была, красная, год ее носил. Ну что делать — радовался, не жалел. Жили же, радовались… В институт поступил неожиданно…

— И какая у вас тогда была «голубая» мечта?

— Я занимался спортом, хотел быть в спорте первым, как и все, думал о любви… На танцы бегал к девчонкам, старался быть первым среди пацанов, — да и был первым.

— За счет чего?

— Физическая сила, сметка, разум, реакция. Развитой был человек во всех отношениях. Еще в школе у меня не было проблем с отметками, ни с какими делами…

— Мать не вызывали?

— Да вызывали… У меня была проблема с поведением — неадекватно себя вел, в основном подавлял окружающих. Вожаком же становишься — это естественно и понятно…

— Что такое вожак?

— Ну как объяснить? Вожак — это когда тебя слушают все, ты — лидер в команде. Вожак детский и вожак в среднем периоде — это разные вещи.

— Вожак определяется в детстве?

— Конечно. Я, допустим, сейчас людей под себя покоряю другим способом, а раньше — смелость свою показывал: подерешься, победишь кого-то, поколотишь… Ну, разные были способы.

— Девушки как к вам относились?

— Ну как девушки… Девушки сейчас?

— Нет, прежде.

— Раньше они выбирали по внешнему виду, только по внешнему виду. Им начхать, что ты сильный, дерешься… А сейчас уже немножко по-другому выбирают: если хорошо дерешься, имеешь деньги, а уж второе — внешность.

— Нет, разные девушки бывают.

— Девушки поумнели, в основном, я имею в виду…

— Всякие?

— Ну как же ты можешь сказать об этом, ты же не девушка… Но в общем итоге восемьдесят процентов сейчас выбирают успех жизненный, а внешность — потом уже. Человек как? — если он успех в жизни имеет, то они тянутся к этому, потому что для продолжения рода сейчас очень важен успех.

— Вы это считаете более логичным и правильным?

— Дело в том, что… Как вам это объяснить… С одной точки зрения, если женщина обеспечена, все имеет для того, чтобы иметь здоровое потомство, она должна иметь здорового мужа…

— А любовь? Ведь любовь и успех — вещи неадекватные. Ну, увидела, богатый, брюлик висит, побежала…

— Не все же выходят замуж по любви. Обычно вся несчастная любовь бывает, редко любовь счастливая бывает, ведь так же? Вот поженились, у них все хорошо, они живут до глубокой старости, как голубки, так? Нет. Посмотрите: только поженились — или в армию призовут, или бандиты убьют, или заболеет, или сопьется… Много разных есть вещей. Поэтому девушка, когда уже принимает решение создать семью, она уже думает о семье, так же? Я понимаю — в шестнадцать лет любовь, в восемнадцать. Но когда девушке тридцать, она уже не поступает неосознанно, мол, нравится, красавец… Другой вопрос — если она материально обеспечена, то может себе позволить выйти замуж по любви. Настоящий брак делается по расчету. Это должно быть по расчету, понимаете? Расчет и в любви есть, вы согласны? Интуитивно вы чувствуете, что у тебя с этим человеком получится, и все будет хорошо. Когда ты начинаешь анализировать, какой у него характер, насколько он долго будет за тобой ухаживать, насколько он здоров и прочее, прочее… Это расчет. И поэтому если мы дураки, то давайте жениться по любви. А если умные — нужно жениться и по любви, и по расчету. Расчет не помешает, счет дружбу не теряет, так?

— Были ли у вас в детстве свои обиды? Горькие какие-то? Только за отца, за мать?

— Горьких обид никогда не было. Какие были обиды! Побьют, и все. Это чепуха… Из школы выгнали — тоже чепуха. Меня в восьмом классе выперли из школы.

— За что?

— А за «двойку» по поведению.

— Что вы там такого сделали-то?

— Да колотил всех пацанов… Ну, как колотил — иногда, конечно, так поступал. Можно было по-другому совершенно. У меня, в общем-то, была обида на всех с детства — в пионеры не приняли, в октябрята не приняли, в комсомол не приняли, потому что отец репрессированный, а мать… Не принимали — и все.

— Это просто так все там говорилось, открытым текстом?

— Потихоньку, не открытым текстом…

— То есть вы были как бы враги народа? Вы и ваши родители? Как это пережили?

— Да никак не пережил — колотил пионеров, комсомольцев… (Смеется.)

— Детские обиды незабываемы. От них многое идет, верно?

— Я человек необидчивый. На обидчивых воду возят. От всего есть лекарство, это чепуха. Значит — в детстве… Нормальное детство, счастливое детство, самые несчастные минуты наступили, когда мать умерла. Мне двадцать лет было — мать умерла. Кровоизлияние в мозг — и все. В хибаре жили в этой сраной, она все время ходила, просила квартиру, мечтала в квартире пожить, а прожила всю жизнь в хибаре, в такой хибаре — пол, мазанный говнецом, коровьим пометом, она мешала и мазала, ткала дорожки, старалась порядок навести… женщина все время мечтала о своем гнездышке, что она увидит детей ухоженных, хороших, а мы горбатые были, и до сих пор горбатые: потолки низкие, подпертые столбами. Ну, можно было дом построит, конечно. Но отец — без ноги… Как? Квартиру обещали, водили за нос.

— И вы не в обиде? Не останавливаетесь на всех этих «мелочах»?

— Дело в том, что наше государство можно было ругать. Но здесь две стороны есть. Я все же учился. Ну, в пионеры не приняли, ладно, но образование-то получил! Выгнали из школы — я пошел в школу рабочей молодежи. Все равно закончил десятилетку!

— Вас в восьмом классе выгнали из школы?

— Да. Выгнали, и я пошел в школу рабочей молодежи. Но выгнали не по инициативе учителей, а по инициативе родителей. Родители все заявления писали, что я терроризирую всех. Кого всех? Слабаки, мудаки всякие, доносчики, — знаешь, есть такие. А я несправедливость не любил, колотил, понимаешь.

— Ну не просто так, а за что-то?

— Засранцы! Курят, воруют! А я не воровал, я был справедливым человеком. Я всегда старался быть справедливым. Гниды! И сейчас некоторые так же гнидами и остались. Как родились. Курили, доносили, понимаешь. Пойдут, камни бросают в окна учителям. Я их все время старался себе подчинить, не знаю почему, неосознанно. Я же тогда не понимал, что прежде нужно стать руководителем, взять их в руки. Неосознанно хотелось, чтобы у них все в порядке было. Второе — из-за девчонок иногда дрался… Так, перед девчонками… Сейчас я понимаю — драться нельзя, надо словами доказывать, а слов как-то… Чего им словами доказывать, если я им по шее врежу — и все будет нормально. Потом я стал заниматься боксом, спортом, развитой был, физически сильно развит, на пасеке ульи таскал, на велосипеде мед возил, фляги меда по 50 килограммов, они же шкеты были, слабее меня намного. Я много книг читал. Директор школы мне все время книги по списку подсовывал — Эптона Синклера, Теодора Драйзера, Льва Толстого, Достоевского, Куприна, Пушкина, и пошел, и пошел, и всех, всех — и Карамзина, и Грибоедова… Вот Ленина не давал мне читать, и Карла Маркса не давал, а нормальную литературу, мировую, современную…

— Как же вы обошлись потом — ведь надо было сдавать в институте Карла Маркса, и Энгельса, и Ленина?

— Да я автоматически в институте получал оценки по философии» там учительница была, нерусская, хитрая, она нам в систему ввела: если выступаешь на семинарах, получаешь зачет, то автоматически экзамен сдаешь по философии. Поэтому мы все это дело изучили элементарно.

— Ест у вас любимые поэты?

— Пушкина, Есенина люблю. Лермонтова. Наслаждаюсь, когда читаю: «Ночевала тучка золотая…» Или: «Я помню чудное мгновенье…» Омара Хайяма любые люблю… Я люблю стихи. И сам писал. Отец тоже много писал.

— И ничего не осталось?

— Да где-то валяются.

— А может, найдете?

— Да ну, это все белиберда. Я хоть отца люблю и уважаю, но все, что он писал, — это белиберда… Он наивным человеком был и умер таким. Все наивные люди были в то время. Они верили в чудо, что произойдет оно…


Вот такай вышел наш первый разговор.

— Все. Извините. Работа.

Впрочем, не уверена, что он извинился. Скорее всего, мне хочется его как-то охорошить. Чтоб он нравился читателю. Потому что женщины наши российские способны прощать и прощать, жалеть и жалеть, даже задним числом — такая у них природа, так этой природой завещано — мужик, и самый могутный, то и дело опирается на слабую женщину в трудную, смутную минуту, на ее ум-разум и целительное сострадание. Что ни говори… Россия сильна женской сердобольностью. Очень часто просто дурацкой, лишней иррациональной. Вот и тащит, вот и волочет, к примеру, самоотверженная дурочка на своих плечах какого-то замусоленного пьянчужку, вот и убеждает себя из года в год: «Ну как же брошу-то, он без меня совсем пропадет…»

Догадался ли Великий и Могучий господин миллиардер, что я его жалею, я, у которой не то что, а и…

Может, и догадался. А может, и нет. Но позже он вдруг, ни с того ни с сего, скажет, глянув глаз в глаз:

— А ты не алчная!

И кто-то подумает, что это похвальное замечание. Но я так не подумаю. Потому что кто его знает… Ведь именно алчному охота все-все иметь, и он ради этого и разворачивается вовсю, и сил не жалеет, и заставляет гудеть-греметь всякие заводы-фабрики… Ну да не стану чересчур развивать эту тему. Не о том у нас речь…

В «мерседесе» я катила на свою Преображенку! В «мерседесе», чтоб вам всем было завидно! И от хорошего настроения, потому что как бы и что бы, а наладила контакт с В.А. Брынцаловым, спросила водителя весело:

— А не опасное ли это дело нынче — на такой дорогой машине ехать? Стреляют ведь…

Молодой человек, как потом оказалось, с высшим образованием, улыбнулся, отвернул полу пиджака и утешил:

— Ответим в случае чего! «Макаров»!

Матерь Божия! Под мышкой у водителя подремывал до срока настоящий пистолет, черный как ворон.

Вот как я необыкновенно и замечательно ехала в тот день до дома!

… Приняла душ, поела, прочла в старой газете времен борьбы на президентство:

«Обывателю с неокрепшей психикой, с трудом привыкающему к нравам „новых русских“, будет трудно смириться с появлением на политическом Олимпе Владимира Брынцалова, в сравнении с которым большинство обладателей бритых затылков и навороченных джипов — ничтожные козявки. Да и что такое несколько сот тысяч „баксов“ какого-нибудь нувориша — и два миллиарда долларов (в такую сумму оценивается его состояние) Брынцалова?…

… Мы сидим в кабинете хозяина на «Ферейне». Стол уставлен какими-то золотыми безделушками. На стене за креслом — огромный портрет супруги кисти Шилова, в приемной — полотно Айвазовского («Здесь все настоящее», — с легкой обидой отвечает помощник), в холле журчит водопад, а на газоне за окном уже алеют тюльпаны. Очень хочется спросить про ботинки, впрочем, и так видно, что на ногах миллиардера ставшие уже знаменитыми туфли из крокодиловой кожи с золотыми фенечками. Брынцалов предпочитает именно эту обувку. В одежде он более консервативен — довольствуется костюмами от Nina Ricci. Зато время сверяет по золотым с бриллиантами часам «Вашерон и Константин». По утверждению «Шпигеля», часики обошлись владельцу в миллион двести тысяч долларов».

… «Батюшки! — думаю в обиде или зависти к чужой дотошности. — Сколько я чего не заметила! Мне, дурехе, тот мальчик послевоенный, которого даже в октябрята не приняли по идеологическим соображениям, разум затмил и глаза затуманил! А надо было…»

— Ну как? — требует отчета въедливая, бессонная подружка. — Да ну?! Да ты что?! Ой, как интересно! И какое ты ему слово сказала, после которого он пошел у тебя на поводу? Какое?

— Такое, — отвечаю. — Волшебное.

Подружка моя не из тех, кто будет долго ныть и приставать.

— Ну тогда, — говорит, — ответь мне: он что, действительно способен на что-то серьезное? Он действительно честно разбогател? Он действительно умный-разумный?

— Пока не знаю. Завтра утром у меня второе свидание с ним. Сама горю желанием поскорее заполучить внятные ответы на все вопросы. Иначе б зачем огород городить?

— Эй! А он тебе не заплатит? Хорошие деньги? Что ему стоит-то! Такой богач!

— Не заплатит, — отвечаю.

— Так ты что, бессребреница, как при социализме? А может, влюбилась в него? Может, он теперь твой кумир? Вспомни, сколько баб влюблялось в Горбачева после всех этих маразматических, трясущихся членов Политбюро? А потом в Ельцина? Я знаю, что и в этого «юродивого» Жириновского влюбленные есть. Потому что мужик, своими ногами ходит и руками способе махать! Чего молчишь? Вон как наши девчонки способны влюбляться в одну картинку в телевизоре! Хочешь прочту, что пишут своему кумиру в «Комсомолку»?

— Прочти, — разрешаю.

— «Вадиму Козаченко: „Когда я впервые услышала тебя, то поняла — ты мой навек! Жить без тебя не могу и не хочу, ты — мое единственное „Хочу“. Во сне и наяву я вижу твои глаза, губы, твое сексуальное тело… Никогда не женись, а то на земле еще одно разбитое сердце. Маргарита Горбачева, 18 лет, г. Ухта“. Или вот тебе на: „Владимиру Преснякову. Со мной просто начинается истерика, когда я вижу его по телевизору. Когда я смотрю на него, я утопаю в бездне его красивых глаз. Мне хочется трогать его красивую бородку и целовать его нежные губы… Анна Аврах, г. Казань“. Может, и у твоего Брынцалова золотые часы с бриллиантами от одиночества?

— А кто его знает, — говорю. — Обещаю еще раз: все разведданные, которые раздобуду, в первую очередь сообщу тебе.

На том и порешили. Я вставила в диктофон новую кассету, чтобы рано утром не суетиться и во всеоружии предстать перед Владимиром Алексеевичем, набросала в блокноте вопросы. Потом достала одно из писем, которые получила от пресс-секретаря Александра Толмачева, и прочла одно из многих-многих-многих писем, что слали мужчины и женщины, подростки и юноши, здоровые и больные со всех концов России и СНГ:

«Здравствуйте, уважаемый Владимир Алексеевич!

Пожалуйста, прочитайте мое письмо. Я — ученик, кончаю 11-й класс. Хочу поступить в институт. Уважаемый Владимир Алексеевич, я очень мечтаю о машине «ВАЗ-21099». Я знаю, что вы очень богаты и ничего не стоит купить машину. Мои родители: отец работает в школе, преподает уроки, а мама нигде не работает. Отцу не дают зарплату уже четыре месяца. Так что ничего у меня хорошего в жизни нет. Пожалуйста, купите мне эту машину. Мне не к кому обратиться, а вы мне нравитесь, потому что вы не такой как все. Владимир Алексеевич, купите, пожалуйста, мне машину, я долго мечтаю о ней… Все эти дни я буду ждать день и ночь вашего письма и надеяться на вашу доброту. Извините, пожалуйста. Я скажу, что выиграл в лотерею. Я всем буду говорить, какой вы добрый и только вы можете сделать людей счастливыми. Извините. И еще раз извините. Владимир И…»

Так. Очень интересно узнать: и впрямь очень добрый человек миллиардер В.А. Брынцалов или… У кого спросить? У него? Или у его пресс-секретаря? Вписала в блокнот: «О доброте. Как с этим? Получил ли Владимир И. из Мордовии вожделенный „ВАЗ-21099“?

ТАЙНА ОТРУБЛЕННОГО ПАЛЬЦА

Опять сижу на диване в приемной В.А. Брынцалова. В телевизоре опять видна безлюдная прихожая и стеклянная дверь-стена.

— Уже выехал! Едет! — радует меня улыбчивая секретарша Инна. — Он ведь из Салтыковки сейчас, с дачи.

Рядом со мной присаживается хорошо отглаженный, отменно расчесанный мужичок, пахнущий в полном соответствии с требованиями сегодняшнего дня хорошим мужским парфюмом. В руках у него кейс. Стало быть, на прием к Самому. И, видимо, впервые в незнакомой обстановке — исподтишка изучает окрестности. И тихонько, полуобернувшись и словно бы в пространство сообщает со сдержанным удивлением:

— Айвазовский! Подлинник!

Что от него и требовалось в общем-то согласно намерениям здешнего Королевского Двора.

Я, конечно, поддакнула соседу по дивану:

— Да, да, подлинник…

Однако — вот ведь незадача — не набиралось в душе ни удивления, ни изумления, ни восторга. В свое время довелось бродить по залам Зимнего дворца и Версаля — так чего уж там. А мысль, что картина Айвазовского стала собственностью частного лица… Ну стала и стала. Теперь это сплошь и рядом. Буднее дело…

— Сколько же денег за нее уплачено! — не унимается мой сосед с кейсом и ровнехонько, по линеечке, подбритыми полубачками. — Глядите, вон в углу подпись!

Гляжу, вижу — подпись, потускневшая от времени, как и море, изображенное на картине — символе агромадного богатства Хозяина…

Но оттого ли, что я за свою жизнь много чего повидала, оценивала и переоценивала, или оттого, что — женщина, совсем иное видится мне в ту минуту, совсем, вроде, необязательное вблизи сияющих-сверкающих миллиардов В.А. Брынцалова, которого лихие газетчики называют даже Императором, а принадлежащий ему фармацевтический гигант «Ферейн» — Империей. Мне видится окраинная улица шестидесятых и место за сараями, где собиралась вся окрестная «шпана», как называли хулиганистых подростков тетеньки и бабушки. Эта «шпана» не только била в «пристеночек», пела блатную «Мурку», мечтала о металлической «фиксе», как у взрослых ухарей-парней, но играла в карты на «шелдыря», на денежку, на «подставь ножку первому встречному». Там же, среди этих забубенных голодранцев, формировались «отряды», способные обворовывать чужие сады-огороды, «подтыривать» что плохо лежит на рынке. Там «взросляк», отбарабанивший свое в тюрьмах и колониях, учил малолеток верить, что только забубенная воровская жизнь вне закона достойна настоящих людей, а «пашут», то есть нормально работают на заводах и фабриках или еще где, — дураки, они же «мужики». Вечерами оттуда, из-за сараев, неслось пение с подсвистом мальчишеских голосов:

Ты зашухерила всю нашу малину,

А теперь маслину получай!

Тюремная романтика проявлялась на этой окраине, где кучковалось много полупьяного народа, всякого рода голытьбы, и в том, чтобы, не дрогнув, снести жуткий процесс нанесения татуировки с помощью подручных средств…

И попробуй, пренебреги ты, к примеру, тринадцатилетний, неписаными законами этой прирыночной окраины! Попробуй жить сам по себе! Попробуй отказаться «идти на дело» и засесть с умными книгами под кустом! Не только осмеют, но и изведут! Проходу не дадут! Станут изгаляться со всей жестокостью, на какую только способы звероваться дети улицы, воспитанные на матерных окриках и пинках своих родителей, измученных нищетой и болезнями.

И вот что мне конкретно вспомнилось, пока глава Империи «Ферейн» мчал на своем «мерседесе» из Салтыковки в офис, где поблескивала рама антикварного Айвазовского, — паренек по имени Слава, тринадцати лет, с той, моей окраины. Как его били-колотили все, кому не лень, потому еще, что и отца у него не было — умер от туберкулеза в ближнем госпитале, а была только мать — учительница, эвакуированная из Ленинграда, женщина молчаливая, вежливая, интеллигентная, в заштопанных тапках на босу ногу.

Слава был виноват в глазах бесшабашных, беспривязных пацанов уже тем, что явно предпочитал тюремному будущему математику, и вот ведь какой наглец — каждый день ходил в школу и учился отлично. Сколько же раз он возвращался домой в синяках и крови! Сколько раз его заплаканная мать ходила к сараям и пробовала увещевать малолетних злыдней, которые в ответ молчали угрюмо и неподкупно.

— Мальчики! — взывала бедная женщина. — Оставьте в покое моего сына! Стыдно так третировать всей ватагой одного! Не по-мужски!

Никакого толка! Еще хуже было. В спину Славе летели камни и насмешливые слова:

— Трус! За мамкину юбку прячешься!

Однажды Слава вернулся домой бледный как полотно. С забинтованной рукой.

— Что у тебя? Что с тобой?! — кинулась к нему мать.

— Да ерунда, — ответил он. — Случайно порезал мизинец…

Он врал, Слава. Но мать тогда не узнала, что же произошло на самом деле. Потом, наверное, через годы, сын ей признался, что и как… А мне обо всем рассказал мой брат, случившийся на месте события.

А дело было так. В сарай, где Слава колол дрова, ввалилась компания подвыпивших подростков и от полного счастья, и от того, что пришла охота покуражиться, — принялась так и этак задевать Славу. И, конечно, цыкали сквозь редкие зубы слюной с шиком завзятых «воров в законе», какими мнили себя, — ведь водку-то уворовали!

— Эй! Придурок! Трус! Слабо «на дело» пойти? Да чего ты от него хочешь? Он же боится — бить будут! Он «бо-бо» боится! Пацан называется! Сопля он — вот кто! Сопля на веревочке!

— Боюсь? «Бо-бо» боюсь? А теперь глядите, — Слава положил на колоду свою руку и рубанул… Мизинец отлетел в сторону.

Молча, вмиг протрезвев, компашка злыдней вывалилась из сарая…

Так мальчишка завоевал право оставаться самим собой, добиваться своей цели, а не идти на поводу у жестокой, чумной, бестолковой прирыночной «улицы».

О, эта неизбежная, неумолимая, перемалывающая подростков «улица» российских городов и поселков! Сколько слабохарактерных, податливых и доверчивых мальчишеских душ она переломала и сгубила! И — продолжает губить…

И какой же силой «я» должен был обладать тот черкесский, прирыночный Володя Брынцалов, чтобы не поддаться этим самым уличным соблазнам, не скатиться в грязь, не очутиться ненароком на нарах! И как бы там дальше ни воспринимать В.А. Брынцалова, как бы ни относиться к нему, а, согласитесь, многих сотен, а то и тысяч «небитых» стоит подросток, который рано понял, что жизнь — это еще та борьба, что кое-как проживать ее не след, который со всей присущей ему жизненной энергией принялся выдираться из трущобных нравов и мелких, убогих притязаний.

Нет, совсем у меня, наверное, неправильное какое-то зрение. Да и поведение тоже. Ведь, в самом-то деле, надо выбросить из памяти Славу с отрубленным пальцем, надо видеть в В.А. Брынцалове мужчину в возрасте, как-никак ему вот-вот стукнет пятьдесят… А значит, следует жутко оскорбиться, когда он говорит вдруг:

— Убери! Грязная. А то с тобой не буду разговаривать.

Ну то есть хоть со стула падай!

О чем речь? А вот о чем. Ну пришел Император, кивнул нам, кто на диване, исчез в своем кабинете. Телохранители, застя свет, встали у конторки, облокотились, спиной к нам, заговорили о чем-то своем с секретаршами. Все как вчера. И как вчера, одна из секретарш понесла Брынцалову все ту же раззолоченную чашку с чаем. И как вчера, сказала мне, появляясь на пороге:

— Пожалуйста.

Вошла. Села. Включила диктофон. Достала из сумки газету с собственной статьей. Мне как-то было странновато, что Владимир Алексеевич, согласившись беседовать со мной, нисколько не интересуется, а что же я могу, могла… что писала, пишу… Вот я и развернула перед ним газету…

И вдруг этот «рыночный ребенок», это дитя улицы, заявляет мне, удерживая золоченую чашечку у губ и глядя на меня исподлобья своими насмешливо-колючими кабаньими глазками:

— Убери! Грязная. А то с тобой не буду разговаривать.

— Не грязная, а старая, — вразумляю.

— Нет, грязная. Могла б на ксероксе переснять.

Самое время встать и уйти? Продемонстрировать презрение к несолидному, эпатажному поведению зарвавшегося миллиардера?

А миллиардер, как ни в чем не бывало, вдруг произносит добродушно:

— Ну, о чем мы там… Давай, спрашивай!

Ну, не воспитанный он, господин Брынцалов! Ну, не ходили за ним в свое время гувернантки и бонны, как, положим, за Алексеем Толстым или Владимиром Набоковым, ему не присылали по утрам приглашения на бал к князю Белосельскому-Белозерскому или графу Сумарокову-Эльстон!… Ну не было ничего подобного!

Так ведь и любопытство мое при мне. Уж если взялся за гуж…

— Мы на том остановились, что отец ваш и мать верили в чудо, потому что были наивными людьми. Им казалось, что рано или поздно справедливость восторжествует, что честность и терпение будут вознаграждены…

Схватил суть тут же, и разговор не пошел, а полетел. Правда, я потом, перепечатывая, засомневалась опять, а стоит ли давать его, разговор этот, в натуральном виде, «непричесанным». Решила — пусть. Живой же разговор живого человека, не выскобленная всякого рода помощниками текстовка!

— Я скажу — я уже в пятнадцать лет не верил, что это будет. Не верил. А в двадцать восемь полностью разуверился в том, что можно быть честным человеком, справедливым…

— И что за это воздастся?

— Да. И что отсюда — все бесполезно. Нужно любить себя. Будешь любить себя — и люди будут тебя уважать, и все будет нормально у тебя в жизни. Нужно любить себя, быть здоровым, поступать правильно, чтобы потом не жалеть о своих ошибках, и все получается. А если начинаешь заботиться о людях — значит, ты им навязываешься, они считают, что ты умный, а они, мол, дураки, и люди злятся… Поэтому спокойненько учи сам себя, над собой командуй, как хочешь, — и народ тебя поймет. Будешь голым ходить — тебя поймут, можешь не есть — тоже поймут, ну, скажут — дурак, но другим навязывать свою идеологию, не закрепленную ни законом, ничем, — потерпишь фиаско. Вот я фиаско потерпел в школе, когда сам попытался какую-то идеологию, детскую свою, наивную, своему кругу сверстников навязать. Не получилось. Родители восстали все, и меня прогнали со двора.

— А с чем вы поехали в институт?

— Чемодан, здоровый-здоровый чемодан, деревянный, и шестьдесят рублей мне дали. Или тридцать — не помню. Тридцать, по-моему. Нет, шестьдесят дали. Тридцать рублей я заплатил за подготовительные курсы, потому что я два года сачковал в школе, девятый и десятый классы я не учился практически. Тех знаний, что я получил за восемь лет, мне хватило в школе рабочей молодежи, чтобы учиться, там ослы совсем были, уже взрослые люди, которые вообще ничего не понимали, учились не знаю для чего. А я поступил на подготовительные курсы в Новочеркасский политехнический институт, и за месяц я восстановил знания все, — там была, конечно, система учебы, — в общежитии там жили, спортсмены там были, талоны нам давали, сразу нас взяли в команду играть…

— В какую команду?

— В сборную института.

— По какому виду спорта?

— Баскетбол.

— Как вспоминается студенчество?

— Хорошо, это самое лучшее время жизни.

— На картошку ездили?

— Да какая там картошка — дурака пять лет валяли. Не жизнь, а малина. Пят лет! На шее у родителей, на шее у государства. И, главное, все, что я за пять лет получил, можно было получить за год.

— Даже так! То есть вам легко давалось все это?

— Я учился в Новочеркасском политехническом институте, горный факультет, мы на занятия не ходили практически. Я в десять часов поднимался, лекции пропускали все, останется три дня до экзаменов — выучим все и идем. Мы ведь молодые люди, здоровые, не пили, ну чего там — выучить, чепуха! А все в институте — это повторение школьного, немножко усложненное. Математика — там высшая математика, если другие там науки — то же самое, но чуть посложнее. В принципе, в институте нужно усиливать давление на студентов. А может, так и лучше, что не перегружают, черт их знает.

— Ну, а какая уже в институте была мечта?

— Да мечта — быстро закончить институт. Дурацкая мечта, будто мне лет двадцать было учиться в институте. Смотрел на тех грузинов, которые по пятнадцать лет учились, а они кайфовали, он уже дед, а учится! Ему тридцать лет, а нам двадцать, он учится, мы смотрим — он ходит! Мы учились в институте — прекрасное время! Кушать охота все время. Есть хотелось.

— И что изобрели?

— Я?

— Ну чтобы поесть?

— Я был… великим картежником. Я в преферанс играл — лучше меня никто не играл, я не встречал. Для меня заработать двадцать рублей — была чепуха. Со мной никто не хотел играть.

— А с кем играли?

— Да кто под руку подвернется. Мне начхать было — профессионал он, мне все равно было, в какую игру — тоже начхать.

— А где научились так играть хорошо?

— Я же на рынке вырос! Я с семи лет до одиннадцати ни одного мороженого не скушал, все проигрывал, все таскал, в карты и в натяжки в эти. Там цыгане жили, у нас на улице все время играли, в карты, или в натяжки, там и научился. А что делать?

— А как же все-таки не стал пить? Вроде рынок…

— Отец непьющий, все время говорил: «Не пить, не пить…» Я спортом занимался… Я не говорю, что я непьющий человек, я, может быть, больше выпью, чем алкоголик любой, но где, с кем, сколько… Да в се равно нарушения есть, это трагедия для мужчины. Общение идет, видишь как? Вместо того чтобы культурно общаться, мы садимся, выпиваем, наедаемся. Иногда так все происходит, бывает такое…

— Организм спасает?

— Да черт его знает, я и не знаю. Но чуть-чуть выпивать можно.

— То есть хорошо в карты игралось?

— Ну сейчас я так уже не могу, как тогда…

— Только картами зарабатывали?

— Да нет, там не только карты. Что можно было делать, то и делали. Разными делами занимались. Ну, что там… Что-то купишь, что-то продашь… А где взять? Мне в среднем присылали пятьдесят рублей в месяц, стипендия тридцать или сорок была, вот сто рублей. Двадцать рублей за квартиру платил, восемьдесят оставалось. Домой надо съездить пару раз в месяц, тоже рублей десять-двенадцать уходило, есть надо каждый день. Минимум на два рубля. Одеться надо, купить чего-то надо… Крутился… Я, вообще-то, хорошо одевался. И еще сто рублей зарабатывал. С девушкой там надо пойти, и в ресторан ходил, на десять рублей…

— После института куда?

— Свободное распределение получил, потому что матери нет, отец — инвалид второй группы. Поехал в Черкесск, распределение отдал на Карачаевскую шахту. Там у них мест не было. Я мечтал работать в Черкесске, устроился даже забыл где… Преподавателем в техникуме работал, потом прорабом стал, потом вижу — не идет карьера, потому что я вне организации, вне партии.

— Это сильно препятствовало, чувствовалось?

— НУ, я сперва не понимал этого, а когда лет двадцать восемь стало, уже начал понимать, что все бесполезно. Работал прорабом, хорошим прорабом был, все нормально было. Думаю — как же в партию поступить? А интеллигентов черта с два, не принимали. Начал, придумал стратегию, как поступить. Сначала надо заполнит карточку, а кандидатскую карточку не дадут, пока не примет инструктор решения. Начал инструктора обхаживать. Нашел способ инструктора горкома обхаживать.

— Какой, если не секрет?

— Да есть там способ. Можно выпит, можно через жену. Короче, первичная организация приняла меня, и я получил кандидатскую карточку. Сразу, через месяц, я попал в резерв горкома, стал коммунистом, сразу стал управляющим строительного управления, и карьера пошла. Это как везде, везде так, порядок везде такой был. Иначе был бы и до сих пор прорабом или кем-нибудь…

— Как возникла у вас идея стать миллионером? Перестройка вам сильно помогла?

— Я на порядок был всегда выше среди своих сверстников. Из моих рук никогда ничего не уходило. Чтобы я в карты проиграл, или пропил, или упустил хоть маленький шанс в жизни… У Меня все время шло накопление знаний, а потом они уже трансформировались в другие вещи. Школа — накопил знания, получил аттестат. Институт — накопил знания, получил диплом. В карты стал играть в детстве — это помогло мне в институте выживать. Коммерческая жилка. Конечно, я проигрывал, там все играли на деньги, это сейчас не секрет. В «очко» считалось позорным, а в преферанс — аристократическим… И преподаватели, и все… Бизнес у меня начался, я уже делал бизнес в институте, маленький…

— Какой?

— Куплю что-то, продам… НУ, я вынужден был это делать, неохота было этим заниматься. На Украину поеду, тогда на Украине было полно продуктов питания, одежда. Даже странно было: приеду в Донецк, в центральный универмаг, — там импортная одежда, все есть. Приедешь к нам, в Россию, — ничего нет. Почему? Вопрос! Приедешь к ним в магазины, там все есть, а у нас, в Новочеркасске, в продуктовых магазинах, — пусто. Там люди лучше жили, лучше, а сейчас хуже живут. Тащили с нас туда все, что могли, давали, — вот такая политика у нас была. Переезжаешь границу — Ростовская область, Украина, там есть коньяки, четыре рубля коньяк стоит, а у нас днем с огнем не найдешь, там продуктов питания больше, в магазинах обувь импортная, одежда импортная, там наполнены магазины, а у нас ничего нет. У нас толкучки там были, что-то купишь, продашь. А что делать, вагоны разгружать? Дурацкое это дело. Должны быть люди, которые должны этим заниматься. А потом… «миллионер» — я об этом не думал. Я читаю книги о финансистах, они крутятся, что-то делают, а я… У меня нет ничего, поэтому мечтать о дворцах, о коврах-самолетах — я не мечтал. Я просто мечтал, скажу тебе, уже когда женился в двадцать два года, в шестьдесят девятом году, мечтал о доме, о своем доме, о квартире, где моя семья будет жить. Я эту мечту решил. Мы жили возле рынка, у нас была хибара, соток семь земли… И там разрешили построит гаражи, начальств. Отец не разрешал им лет десять гаражи строить. Не давал и все. Ничего у них не получалось. После института я в ту же лачугу вернулся… В этом и была моя проблема. Я первой жене говорил, что дом хороший в Черкесске, когда у нас была свадьба в Новочеркасске. Отец приехал, я ему костюм купил, дорогой, мне было двадцать два года, я рублей пятьсот в месяц зарабатывал. Находил способы зарабатывать.

— Врал, значит, что дом богатый?

— Да, дом, все шикарно. А там ничего не было… лачуга…

— А жена из каких? Богатая?

— Да, тоже… Хибары, казаки, чуть-чуть получше, но мне казалось — хорошо они живут. Жили-то плохо они, хуже, чем мы, питались. Мы-то с отцом уже приспособились, и я занимаюсь, и он, что-то делали. Я домой ездил два раза в месяц. Мы поедем по крестьянским хозяйствам, индюков накупим, гусей накупим, обделаем их. Там индюка по десять рублей покупали, а в Ростове по пятьдесят продавали. Режем, потрошки пять рублей стоят, везем на рынок…

— Это очень интересно. Это совершенно новый Брынцалов.

— А что новый Брынцалов? Деньги надо? Жрать захочешь — все сделаешь!

— Другой жрать захочет — пойдет пить, от тоски.

— Дурак он, значит. Так вот, накуплю все это дело, и на эти деньги, что мне присылали, на шестьдесят рублей, куплю, продам за двести. Стыдно было, конечно, вот так на рынок стать, надо было через себя перешагнуть, на рынок стать и торговать. Молодой… продаешь, с таким видом, как будто украл у кого. Стыдно, но я пересиливал себя, потому что я на рынке с детства находился, мы там медом торговали, я постоянно за отца остаюсь, торгую, с двенадцати-тринадцати лет. Все равно неудобно было. Например, в пятницу я поехал туда, в воскресенье мы купили, у меня коляска была трехколесная…

— Чего купили?

— Индюков, гусей. А потом прямо на рынке покупали, все равно там дешевле было, выбирали самых лучших, заплатили деньги, поездом я утром туда…

— Куда?

— На рынок, ростовский или новочеркасский, там уже потом и дед мне помогал, когда я с Лидой дружил, с женой своей первой. Два раза съезжу — триста рублей, хорошие деньги, крутился, шустрил… Много разных дел делал… Дом, значит. Я пошел к зампредседателя, к Джамаеву: «Дайте место, чтобы мы могли дом построить», Мне выделили место и финансирование дали небольшое. В общем, где-то за полгода дом построил.

— Как, сам?

— А чего, проблема, что ли? Я подрядчика нашел, все нашел, я же прорабом был, лишь бы были деньги на это дело. Мы же под снос были двадцать лет…

— Вот эта лачуга ваша? При рынке?

— Лачуга, да. Они дали нам другое местечко, и еще рядом родственница наша была, тетка моя, двухквартирный дом. Мы построили, еще не сдали, а я в него вселился. Приехала жена, Лида, ребенок у нас уже появился. Мы вселились в марте, отопления в доме не было, холодно, дочку Наташу кутали, но радость такая была! Потом, через три месяца, выгнали из дома. Дом не сдали, и они нас выгнали. Ну, насрать. Первую половину я достроил, а вторую — не достроил. Тетка начала писать заявления на нас, вот такие были люди, и нас выгнали.

— За что выгнали-то?

— Ну, дом недостроили, туда-сюда. Я приехал вечером, а жена на улице и дом опечатан. Я печать сломал и назад вселился снова. Ничего они не смогли мне сделать.

— Ну, а какие претензии-то, как можно выгнать?

— Дом недостроен, а отец еще не стал участок давать, стал гонять там. Я отцу говорю: «Пап, ну ты же понимаешь, ничего не сделаешь». Сестра там еще была, сестра тоже член партии, Танька. Все ж интриги. В общем, дали дом, трехкомнатный, маленький такой, метров шестьдесят. Но радость была, домик, дворик свой…

— Вы достроили его в итоге?

— Ну конечно! Сколько я домов построил за свою жизнь… Я в Черкесске строю дом — раз, и отнимут…

— Как?

— Ну, отнимут и все.

— А кто отнимет?

— Государство. Один дом отняли, второй, а третий дом уже не смогли отнять. Я уже намертво лег и партийный билет сдал. Все на сегодня! Работа ждет!

Тот, кто вошел после меня в кабинет Владимира Алексеевича, услышал ворчание и матерок…

… В коридоре мы встретились с пресс-секретарем Александром, все таким же отутюженным и вальяжным.

У меня на языке вертелся вопрос, мол, как же, как же ты здесь, такой весь суперинтеллигент с виду, а вот здесь, при Брынцалове.

И еще мне хотелось спросит его, безупречного, как, мол, насчет доброты миллиардера. Широко ли она простирается, и есть ли она вообще, и не зря ли рассыпался в комплиментах миллиардеру юнец из мордовского села, возмечтавший получить ни за что ни про что «ВАЗ-21099»?

Но Саша меня опередил.

— Ну как, поняла, как стать миллиардером Брынцаловым? — спросил чуток всерьез, а чуток насмешливо.

— Это-то я как-нибудь пойму, надеюсь, но то, как ты очутился здесь… своей великосветской невозмутимостью — никак не доходит.

— Хочешь деталь про Владимира Алексеевича?

— Давай.

— Он же, учти, боец. Почему стал заниматься самбо? Я тебе как профессиональный психолог скажу — самоутверждаться спешил, отомстить своему голодному, бесправному детству. Детские воспоминания вообще очень давят на психику, может быть, до конца жизни человека. Теперь еще деталь. Владимир Алексеевич признался как-то, что впервые увидел нормальный туалет, пардон, где вода смывает дерьмо, только в восемнадцать лет. Примерно так рассказывает: «Пришел к одной девушке в общежитие в Новочеркасске, а тут вдруг меня прихватило, понесся по коридору, мне показали, где уборная, я заскочил… и не знаю, как быть, что это такое передо мной… Ну, залез на унитаз с ногами и разломал его. Ужасно стыдно было». Поэтому у него до сих пор, я думаю, ощущение необходимости, чтобы у каждого была под рукой еда и, пардон, достойный сортир. Поэтому у него это как культ. Здесь женский туалет, на «Ферейне», — обязательно с биде. Мужские туалеты все идеально пахнут, их много — человек не должен терпеть, искать, нуждаться. Я не думаю, что ты, возглавляя свое производство, если бы оно у тебя было, такое внимание уделяла бы сортирам. Потому что у тебя не было в памяти того, что было у него. И вообще, его надо принимать со всем, что он есть, или не принимать. Ну да, матерится, ну да, хамит, ну да, манеры отнюдь не принца Чарльза… Кто спорит? Но кто еще из русской глубинки вырвался с таким триумфом, стал миллиардером? И кто, кстати, не прячется со своими миллиардами, а в открытую говорит: «Да, я миллиардер, да, я люблю дорогую одежду, да, я могу позволит себе построить большой дом»? Кто? Думаешь, в России сейчас не хватает миллионеров-миллиардеров? Но они таятся, боятся света. А он — открыт! И знаешь, еще что? Он верит, у него есть ангел-хранитель…

И тут Александр рассказал интересную историю, которую слышал от В.А. Брынцалова в подтверждение того, что нынешний одиозный миллиардер не сам по себе удачлив, а благодаря ангелу-хранителю…

Раз спасение пришло к нему словно бы из воздуха. Он не имел еще охраны, чувствовал себя сильным, свободным человеком, способным постоят за себя в любой ситуации, и с таким вот настроением раскатывал на новом «мерседесе» и вечером поехал в магазин, остановился возле булочной, вылез, варежку разинул… Секунды решили дело! Каким-то звериным чутьем понял — опасность у виска! Успел захлопнуть за собой дверцу, рвануть с места… Ангел-хранитель! Или чутье изгоя в прошлом и молниеносная реакция боксера, то есть человека, которого жизнь натренировала не теряться в экстремальной обстановке?

Мы прошли в кабинет, где Александра Толмачева уже дожидалась толпа не толпа, но вроде этого. С предложениями, похожими на просьбы дать, посодействовать, и тому подобное.

— Александр, — подсаживаюсь к его столу. — Можно поинтересоваться?

— Конечно.

— Как ты вышел на Брынцалова? Кто ты вообще такой? В твоей жизни были какие-то колдобины, ямы, ну и тому подобное, или — тишь да гладь, да Божья благодать?

За Александром приятно наблюдать. И не только мне, как оказалось.

— Нет, разумеется, я не из графьев, знал всякое. Но, конечно, мою жизнь с брынцаловскими «университетами» не сравнить. Самое грязное? Учился в Институте стали и сплавов, отправили нас на Челябинский металлургический, а там, не долго думая, надели на нас скафандры. Ну вроде того. Сунули в руки лопаты. И сказали: «Лезьте!» Видела б ты это месиво, из мазута, шлака — не провернешь… Рабочие должны время от времени расчищать эту яму… Но им неохота. Да и кому будет охота! Утонуть запросто можно! А мы, практиканты, не посмели отказаться, да и бравада свою роль сыграла — полезли… После такой работенки, которая и опасна, и измотала нас вконец, знаешь, какое чувство появилось? Жуткое одиночество, неприкаянность… Захотелось тепла, ласки, чтобы кто-то обнял, и все-все выслушал и пожалел… А ведь в общем-то здоровые все, молодые были. Тогда, после всей этой тягомотной практики, многие мои товарищи довольно скоро женились… Потом уже я закончил педагогический, юрфак МГУ…

«Ничего себе! — подумалось мне. — И такое-то изобилие знаний — к ногам В.А. Брынцалова! Не слишком ли?!»

С другой стороны, что уж так пленило в А.В. Толмачеве самого Господина миллиардера из Черкесска?

И, забыв все прочие вопросы, я попросила Сашу прямо ответить, где он встретился с В.А. Брынцаловым, как между ними вспыхнула искра — я понимала, без искры, без интуитивного и, возможно, мгновенного интереса друг к другу эти двое не сошлись бы накоротке.

Опять же не стану трогать правкой рассказ пресс-секретаря, передам его в естественном течении:

— Это было в клубе. Меня пригласили с женой двадцать девятого, если не ошибаюсь, января, этого, 1996 года, прийти на тусовку. Я помню, там выступал Глазьев, со своей программой переустройства мира, Бочаров, тоже с очередной программой переустройства, там даже выступал попик такой, килограммов на двести, который тоже говорил о переустройстве духовном. А в правом ряду сидел человек, которого я вначале не заметил, вместе со своей молодой супругой, я думал первоначально — это дочь его. Такая она была красивая, светленькая, в белом костюме. А в антракте, неподалеку, он стоит и жену свою как бы приобнял. И я так же стоял напротив. А он мне показывает на свою жену и говорит: «Нравится?» — «Ничего, — говорю, а вам моя нравится?» А он говорит: «Вот ты какой!» Так мы и познакомились. «Я — Брынцалов». А я и не знал, кто такой Брынцалов, что такое «Ферейн», просто судьба меня не заводила на лекарства, я не пользуюсь лекарствами. Я предпочитаю лекарствам один способ — ведро холодной воды, как раньше говорили — ушат холодной воды. То есть как чувствую, что чего-то начинает болеть, то я беру ведро воды и обливаю себя, чтобы ничего не болело. Так же и с детьми поступаю. Он приглашает по окончании этого вечера, или конференции небольшой, к себе в гости на «Ферейн». Приезжаю я сюда, в ту же самую субботу. А прислал он автобус, «Ферейн» написано, красивый такой, «тойота», на тридцать мест. Еще поехало несколько журналистов, я помню, с московского канала поехали, из агентства «Премьер-СВ» поехали люди. Приехали сюда. Нас приглашают в ресторан на первом этаже. Шикарные яства, многих я даже и не видел — какие-то гребешки запеченные морские, какие-то лангусты, или омары, я уже и не помню, как они называются, эти звери, — они на раков похожи, только здоровые. Ну, и слово за слово — как живем, как житье-бытье… Человек очень активный, мне понравилась брызжущая из него энергия. Я тогда еще не понимал, чем отличается миллионер долларовый от миллиардера долларового. Но когда я увидел офис, я понял, что да, отличается. Потому что у нас много долларовых миллионеров, но все прячутся по кубышкам. А этот открыт сказал, что у меня все есть. И когда он говорит: «Слушай, сделай меня знаменитым, ты же работаешь на телевидении, тебя там все знают…»

— Тебя это привлекло?

— Привлекло. Начинать на пустом месте. Интересно же!

— Только-то?

— Нет, почему же. Зарплата.

— Сколько, если не секрет, Великий и Ужасный положил за твою голову и прочая, и прочая?

— Три тысячи долларов в месяц.

— Стало быть, это ты, Александр Толмачев, стоял во главе пропагандистской кампании, когда В.А. Брынцалов решил участвовать в президентских гонках?

— Стало быть… Не торопишься, нет? Так слушай. В тот вечер, в ресторане «Ферейна», Брынцалов пригласил меня и других журналистов приехать сюда еще раз и посмотреть, как люди работают. Я приехал, походил по офису, пообщался с людьми. Мне многое понравилось. Чистота, порядок, красивый дизайн… Когда мы с ним остались одни в кабинете — говорит: «Я хотел бы, чтобы ты был руководителем моей рекламы, и вообще хочу, чтобы ты был рядом». В этот момент входит его жена, Наталья Геннадиевна, и я слышу от нее, что она хотела бы того же… Лестно, конечно.

Первый месяц, нет, первые две недели я присматривался к предприятию, к людям, я возглавил пресс-службу и стал практически пресс-секретарем. Меня ввели в семью, причем это быстро произошло. Оказалось, Брынцаловых немало, не только родственники, но и друзья, с кем он вместе создавал еще кооператив «Пчелка», потом «Ферейн». Было такое ощущение, как будто это некая казачья община, где друг за друга готовы стоять намертво, в обиду не дадут никогда, никого из своих, было видно, что, несмотря на распри, они всегда между собой договорятся. Кто-то на кого-то мог и крикнуть, но ясно было —это мощное содружество. Они критиковали Брынцалова… Я — человек новый, пришел со стороны, не имею отношения к его семье, к друзьям, не был ни с кем хорошо знаком, но когда увидел вот этот казачий род… Кстати, есть предание, что нынешняя территория, где Грозный, когда-то принадлежала его предкам по материнской линии. Вот эта общинность и ест русский характер. Когда кто-то пытался казать, что он не русский, что не может русский стать миллиардером, мол, кишка тонка, — это просто смешно. Русский казачий род — мощнейшая сила для любого взлета.

Да, да, бесцеремонность — это в стиле Владимира Алексеевича. И бравада, и напор, и готовность тотчас что-то делать, менять. Даже в мелочах. Вот он идет рядом с тобой и вдруг говорит: «Так, слушай, что-то мне не нравится твой пиджак». Но это не значит, что он заставит тебя идти и покупать пиджак. Он пойдет, купит тебе и скажет: «Знаешь, я думаю, тебе вот это будет лучше. Я тебе дарю». Так было со мной, так было с другими, так было со всеми людьми, которые работали у меня в пресс-службе — пять человек. Он сказал: «Так, я думаю, что надо бы приодеть вас. Мне не нравится, как вы одеты. Нет, нормально, но надо как-то по-другому, другой уровень, потому, что восприятие внешнее всегда важно». Я думаю, внешние атрибуты для него сегодня очень важны. Я видел, что он гордится своими вещами, какими-то своими приобретениями, картинами. У меня сложилось впечатление — он не может быть один, он всегда чувствует свою связь с другими людьми. Опять же он общинный донельзя человек! Из детства у него идет необходимость делиться. Он рассказывал, как однажды вышел на улицу в пять-шесть лет и решил спрятать бутерброд себе в карман. Его пацаны побили. Он говорит: «С тех пор я всегда делюсь». Вот это у него сохранилось до сих пор, только уже в крупных масштабах.

Что еще бросилось с самого начала в глаза? Я обратил внимание на его вкус. Ведь у него не было никаких модельеров, никаких художников, которые бы подсказывали, что есть хорошо и что ест плохо, или стилистов. Но чувство красивого у него есть.

— Милый, — робко вставляю я. — Но ведь…

— Согласен! — быстро парирует Александр, — но и у самого утонченного человека бывают не самые возвышенные пристрастия! У него же еще свой подход, своя рациональная идея, нравится она вам или нет. Он считает, что нужно поощрять реалистов-портретистов. Для него величайшим художником всех времен и народов является Шилов, который сделал его портрет и портрет его жены. Я не знаю, так это или не так, то есть лукавит он или нет, но я сомневаюсь, что он лукавит, он действительно его просто боготворит. И за глаза, и в глаза.

Дальше, отношение к культуре и отношение к искусству, и вообще вопрос вкуса. Видишь, вот ваза, делается на заводе «Ферейн», который в Черкесске. Нынешний руководитель этого завода — его младшая сестра Татьяна. Я говорю: «Тань, а как делаются эти амфоры? Кто их украшает?» Она говорит: «Сидят, делают девочки двадцати двух — двадцати пяти лет, которые пользуются сохранившимися формами раскопок из тех самых скифских курганов, а придумывают рисунки сами». Понимаешь, ни к кому не лезут в карман. Ни у кого не воруют. Наша древняя культура их выручает. Брынцалов говорит: «Надо ее вытащить, возродить и пустить по всему миру». Вот его подход.

Зазвонил телефон. Александр прислушался, встал, собрался уходить…

— Сам? Надолго?

— Кто знает…

— А я хотела спросить у тебя, с утра маялась: «Добрый человек Владимир Алексеевич? Подарит ли он мне „ВАЗ“ номер такой-то, если я напишу ему слезницу?»

Александр подумал чуть, полез в стол, вытащил пачку каких-то бумаг, протянул мне:

— Еще письма просителей… Их Владимир Алексеевич тоже велел выбросить… Не работу просят, а деньги, деньги…

Вечер закончился наедине со свежими газетами и пачкой этих писем. В газетах прочла, в частности: «По Москве гуляют упорные слухи: жена небезызвестного депутата Госдумы Наталья Брынцалова готовится стать певицей. И муж, сочтя ее вокал достойным российской эстрады, намерен якобы вложит в раскрутку супруги миллиарды. Причем уже в ближайшее время мы сможем лицезреть по ТВ клипы потенциальной „звезды“.

Пока же она ведет жизнь затворницы. Лица, близкие к семье, ситуацию комментируют так: «Наталья Геннадиевна настолько ярко показала себя в период предвыборной кампании мужа, что теперь Брынцалов решил — ей стоит временно уйти в тень…

Тем не менее, — простодушно-ехидненько сообщает корреспондентка далее, — удалось выяснит что недавно в миллиардерское гнездышко была приглашена няня-вокалистка, которая дает уроки и детям (4-летнему Алеше и 3-летней Алене), и маме. В конце ноября Брынцаловы собираются с размахом отпраздновать 50-летие — ожидается грандиозное шоу, организацией которого занимается жена…»

А еще прочла в газете такое:

«У меня повесилась мама. Нечем кормить детей. Пять месяцев не платили зарплату. Я не знаю кто конкретно виноват, но за маму я буду мстить. Мне 14 лет. Я буду учиться и думать, как отплатить за маму новому демократическому народному государству. Возможно буду разбирать рельсы, возможно аварии на газопроводе. Я еще подумаю, спешить нельзя. Я понимаю меня поймают. Ну что. Мама будет отомщена это точно. Ей нечем было кормить нас, а детям новых русских давали каждый день по 50 тысяч рублей на карманные расходы и они смеялись над нами. Буду уговаривать себе подобных на мщение. Мое письмо не напечатают. Но пусть ждут. Я подрасту. Новый русский „чеченец“. Москва (Пунктуация авторская.»)

Самое время взглянуть на небо и сказать: «Господи! Что же это происходит-то?!»

А в той пачке, что мне вручил пресс-секретарь В.А. Брынцалова, было такое письмишко:

«Многоуважаемый Владимир Алексеевич, здравствуйте! Мне всего 37 лет, работаю артисткой, живу в двухкомнатной квартире совсем одна и четыре кошки, родителей не имею, диагноз моей болезни — анемия, сужение пищевода… Живу одним днем, кушаю, как ребенок, а хочется того, чего нет в холодильнике. В больницу не ложусь, а то животные мои умрут с голоду и от скуки по хозяйке. Вы простите меня, но я хочу все-таки попросить у вас материальной помощи. Если, действительно, вы хороший, добрый человек, — подъехайте ко мне на квартиру…»

А потом мне позвонит мой въедливая, насмешливая подруга и оповестит на сон грядущий:

— Еще не отказалась от мысли делать книгу о Брынцалове? Нет? А ты подумай еще раз хорошенько! Вот, попалась мне на глаза довольно свежая газетка «Собеседник», а в ней статейка. Знаешь, как называется? «Брынцалова на нары?»

— То есть не с восклицательным знаком, а все-таки с вопросительным? И то хлеб. Ну, читай, раз не терпится.

И она прочла.

«На известного скандалиста собрано досье. Возможно, что в ближайшем будущем Владимиру Брынцалову придется распрощаться со своей прекрасной шевелюрой, сбрив ее наголо. Поскольку в парламенте уже ни для кого не секрет, что в московской прокуратуре якобы пришли к решению возбудить против шефа „Ферейна“ уголовное дело за неуплату налогов в размере около 70 миллиардов рубликов.

Возможное воцарение Брынцалова на нарах вызвало взрыв смачных сплетен в думских кулуарах: сколько Владимиру Алексеевичу «прилепят» и уйдет ли после этого к любовнику супруга? Причем ни один (!) законодатель нисколько не усомнился в причастности Брынцалова к финансовым махинациям. Более того, фракции ЛДПР, КПРФ, «Наш дом — Россия», и «Яблоко», а также независимые депутаты в лице Борового подтвердили нам, что при обращении прокуратуры обязательно проголосуют за лишение Брынцалова депутатской неприкосновенности — мол, надоел всем со своим богатством.

Перепуганный Владимир Алексеевич, по слухам, уже забегал по Думе с коммерческими предложениями — купить 300 голосов своих коллег во время обсуждения вопроса о лишении его депутатской неприкосновенности: за каждый голос предлагается от 2000 долларов. Однако, как заявил в интервью «Собеседнику» Владимир Жириновский, деньги от него никто из наших не возьмет — «я обычно сам проверяю после заседаний, кто как голосовал», Боровой же презрительно заявил, что «Брынцалов стал бедным после выборов, и меня купить у него денег не хватит».

«Все это грязная клевета! — заявили нам в аппарате отдыхающего пока на даче Брынцалова. — Да, он действительно имеет больше, чем указал в декларации. Но ведь это подарки завода! Наши рабочие исключительно из благодарности одаривают его чем могут». Однако в самой прокуратуре не уверены в столь безобидном получении основных доходов Брынцалова: сотрудник пресс-службы Николай Гастелло подтвердил, что «материал» на Брынцалова уже подобран, но добавил, что пока рано говорить о возбуждении дела, «так как собирание досье на того или иного человека еще не означает его вины».


Что мне оставалось делать? Спать. Ведь завтра с утра у меня третье утреннее свидание с вышеназванным «скандалистом». Если, конечно, ему еще не надели наручники и не посадили на нары…

А вдруг приду и увижу — антикварного Айвазовского выносят, секретарши суют в сумочки последние свои личные вещички, телохранители в полной растерянности подпирают косяки, а самого Владимира Алексеевича выводят из кабинета люди в погонах и с автоматами Калашникова наготове? Ведь время-то, время какое! Сегодня ты, положим, Михаил Сергеевич Горбачев, а завтра то да не то, вчера ты — знаменитый в определенных кругах и страсть как удачливый Япончик, а завтра — в американских железах за решеткой этой «сладкой» страны… Или вот еще — с утречка числился ты владельцем своей родимой однокомнатной, а к обеду — уже бомж, уже какие-то дружные, ловконькие людишки тебя, выпивоху бестолкового, ободрали как липку, и ты еще радуешься: «Жив, однако! А Вальке-корешу голову отрубили…»

В общем, живем-то мы, как на вулкане: и Очень Великие, и Малые сии… Конечно — большой расчет на везуху. Вдруг да…

ТЕЛЕ-ЛЮБИМОВ И ЧАСЫ С БРИЛЛИАНТАМИ

«Что наша жизнь? — спрашивал известный персонаж и сам же отвечал: — Игра!»

И — правильно. А я-то позабыла. Видите ли, всерьез принялась сопоставлять облики Владимира Алексеевича и Владимира Вольфовича. А в это же самое время пожар разгорался совсем в ином месте… И одна газетка так великолепно, со вкусом живописала происходящее:

«В Тверской суд съезжался телевизионный бомонд. Операторы расставляли софиты. Журналисты штудировали материалы дела. Их раздавали девушки пресс-службы ВИДа. Досье состояло из газетных публикаций, имеющих отношение к суду. Первой шла статья Ирины Петровской, завершали подборку репортажи с последнего судебного слушания. Оно, кстати, прервалось на том, что судья вызвала Александра Толмачева, пресс-секретаря Владимира Брынцалова, для дачи свидетельских показаний.

Статья телевизионного обозревателя «Известий» Ирины Петровской «Один на один с 15 тысячами» вышла в мае 1996 года. В ней журналистка, по выражению юриста газеты Макса Хазина, «воспроизвела слова пресс-секретаря Владимира Брынцалова Александра Толмачева», который утверждал, что бывшему кандидату в президенты пришлось заплатить 5 тысяч долларов за появление в программе Любимова «Один на один», хотя в ВИДе просили на десять тысяч больше».

Срочно звоню вышеупомянутому Александру Толмачеву:

— Что такое? Что бы это все значило? Александр, я не могу поверить, что эта не очень молодая журналистка так легко, на слово, поверила вам и настрочила свою статью…

Александр весело отозвался:

— Ее право!

И это после суда. А мне-то всегда казалось, ну как любому заурядобывателю, что суд — это последнее дело, это страшно, это ужасно, это постыдно и лучше не глядеть в ту сторону, где он есть.

Конечно, всегда жаль тех, кого там, в судах, «мотают», дергают ни за что, кто без вины виноватый, у кого нет настоящей защиты…

Но здесь, в этой новой, вдруг загремевшей истории — все словно бы шиворот-навыворот…

А вечером на телеэкране — мой невозмутимый, внушительный, респектабельный Александр и нисколько словно бы не уместный в «судебной» обстановке, не очень как бы главный — второй Александр — Любимов.

Что же случилось: что? Почему все газеты словно бы сговорились писать об этом процессе в «эстрадном» стиле? На уровне: «Доказано: трубный звук сопровождает пук, если скорость его отхождения превышает 0, 5 метра в секунду».

Оказалось, все дело в том, что жутко оскорбился телеведущий программы «Один на один» Александр Любимов на корреспондентку «Известий» Ирину Петровскую. Она же, — вот ведь какая непутевая, посмела обнародовать статью, в которой обвинила вышеназванного Александра, так сказать, во взяточничестве! Будто он, знаменитый «соловей перестройки», способен наживаться на передовых идеях, как, положим, обыкновенный гаишник на штрафах. А в самой середке сей истории, как выяснилось, находились… золотые часы с бриллиантами господина В.А. Брынцалова, которые у него «выпросил» господин В.. Жириновский!

Я конечно же могла бы со слов Александра Толмачева изложить ход судебного заседания. Но, чувствую, — это было совсем не то! Ибо для журналистов оно оказалось подлинным пиршеством, где перья точились с ходу и так и искрили юмором. А если отцитировать Юлию Папилову из «Ъ», то это и вовсе — почти Мольер.

Но сначала ядовитенькая прелюдия в исполнении Елены Калиничевой из «Экспресс-газеты»:

«В зале со стороны истца — Андрей Разбаш, а со стороны ответчика — Нугзар Бетанели, социолог, уже три раза (в 1993, 1995, 1996 годах) правильно предсказавший распределение голосов на выборах. В общем, „имена-фамилии, плешивые люди“. Только на судью Сергееву это никакого впечатления не производит. Она покрикивает на Разбаша, с трудом произносит фамилию генерального продюсера ОРТ Константина Эрнста (э-р-н-с-т) и демонстрирует полную независимость суда от всех. И становится ясно, что настоящая слава для телевизионщика — это когда его имя знает судья межмуниципального суда.

В широком смысле судятся люди из одной тусовки, так как Ира Петровская — тележурналист, и со всеми телевизионщиками «вась-вась». А тут в мае текущего года, во время выборов, она накололась. «Известия» пером Петровской написали, что Любимов, по словам пресс-секретаря Владимира Брынцалова, требовал с последнего 15 тысяч долларов за участие в передаче «Один на один» с Владимиром Жириновским. Поторговавшись, брынцаловцы якобы сторговались на пяти тысячах. Бессовестно дерут деньги с кандидатов в президенты на нашем общественном телевидении — сделала вывод газета. И правильный вывод. Но одно дело — сделать правильные выводы, а другие — доказать свою правоту. Этого журналистке «Известий» Ирине Петровской как раз и не удалось».

А теперь — слово Юлии Папиловой из «Ъ».

«Ожидалось также, что свидетельские показания на стороне истца дадут генпродюсер ОРТ Константин Эрнст и продюсер ВИДа Андрей Разбаш. Толмачев не пришел. Эрнст тоже. Разбаш запаздывал. Суд начался без свидетелей.

Судья Ольга Сергеева безнадежным тоном поинтересовалась, не решили ли стороны прийти к мирному соглашению. Адвокат Хазин попытался приступить к рассмотрению возможности мирового соглашения. Любимов напомнил ему, что на прошлом заседании они это уже обсудили. Хазин вспылил: «Я сам определяю, что мне делать в процессе». Судья всех успокоила. К вопросу о мире больше не возвращались.

Потом ответчики и их свидетели попытались воссоздать обстоятельства того вечера в «Останкино», когда в кулуарах состоялся разговор Петровской, Толмачева и других, и пресс-секретарь Брынцалова сделал неофициальное сообщение о взятках на телевидении. Первыми перед судом свидетельствовали социолог Нугзар Бетанели и журналист «Московских новостей» Юрий Богомолов.

— Я был удивлен, — вспоминал свидетель Бетанели, — и спросил Толмачева: неужели вы заплатили за участие в передаче? В ответ раздался дружный хохот. Но вообще я лично ни на минуту не сомневаюсь в порядочности Александра Любимова.

Тут в дверях появился Андрей Разбаш.

— Вы у нас свидетель? — уточнила судья. — Пожалуйста, обратно, в коридорчик.

Заседание продолжалось. Выступил Юрий Богомолов. Он, кстати, тоже написал статью в «Московских новостях» после разговора с Толмачевым. По его словам, Толмачев действительно сказал, что Брынцалову звонили из ВИДа и предлагали заплатить за появление в передаче. Однако того, что звонил именно Любимов, Богомолов утверждать не стал. Потом выяснилось, что за свою статью Богомолов уже извинился перед Любимовым на страницах «Московских новостей», где назвал Толмачева «мелким лгуном».

Любимов остался удовлетворен показаниями свидетелей Петровской.

Судья пригласила Разбаша.

— Сдайте паспорт секретарю.

— У меня его нет, ваша честь.

— Ну хоть какое-нибудь удостоверение личности?

— Я забыл.

Пауза.

— Ну, хорошо. Я думаю, все присутствующие подтверждают вашу личность.

Зал одобрительно прогудел в ответ. Допрос начался.

— Скажите, занимался ли Любимов выбором участников передач и финансированием?

— Вопрос некорректный.

— Здесь я решаю, какие вопросы задавать и как задавать. Отвечайте.

После долгих препирательств с судьей Разбаш сказал:

— Любимов не занимается вопросами финансирования, но принимает участие в выборе участников, — и пробормотал вполголоса: — И все-таки вопрос некорректный.

Больше свидетелей не было. Адвокат Любимова Змойро представил справку от Эрнста о том, что Любимов денег брать не мог. Суд ею удовлетворился и простил Эрнсту неявку. Стали выяснять, что же делать без Толмачева. Макс Хазин еще раз подтвердил, что Толмачев знал о заседании. Истцы же предъявили письмо Толмачева Любимову, в котором пресс-секретарь заявил, что ни о каких тысячах долларов в разговоре с Петровской он не упоминал. Письмо приобщили к делу. Хазин попытался воспротивиться этому: «Толмачев у нас еще жив. Он лично должен выступить в суде». Его не послушали.

Потом суд долго просматривал представленные сторонами видеодоказательства. Стороны принесли кассеты с интервью Брынцалова датским журналистам (Петровская) и интервью Эрнста и Любимова тоже датским журналистам. Телевизор истцы тоже принесли с собой. Кино, однако, было неинтересным, и участник процесса заскучали. Расшевелили всех слова Александра Любимова: «Толмачев пришел». От его показаний зависел исход дела.

Судья подозвала свидетеля к кафедре и строго предупредила:

«В суде вы должны говорить только правду». В зале засмеялись. Толмачев без тени улыбки пообещал не врать.

Судья процитировала «Известия»: «Мне позвонил Любимов и предложил Брынцалову поучаствовать в программе „Один на один“ за 15 тысяч долларов». Это ваши слова?

Толмачев : Это не мои слова.

Судья : Может, вы говорили что-нибудь похожее?

Толмачев : Я говорил не о 15 тысячах, а о 85. Столько стоят золотые часы с бриллиантами Брынцалова, которые он был вынужден подарить Жириновскому.

Судья : Вот вы прочитали статью Петровской. Скажите, а вы не поинтересовались у автора, откуда она взяла эти слова?

Толмачев : Нет, не интересовался. Это скандал. И он был нам на руку. После него появилось еще четыре заметки.

Адвокат Любимова : У вас или у вашего шефа есть доказательства того, что Любимов просил деньги у Брынцалова за эту передачу?

Толмачев : Конкретно за эту передачу никто никогда ничего не просил.

Хазин : Рассказывали ли вы о том, что на телевидении берут деньги за участие в передачах?

Толмачев : Говорил. И предлагал Петровской сделать большой материал о коррупции в средствах массовой информации. Это было один на один. Свидетелей не было. Я пригласил ее в ресторан для разговора. Она отказалась. А в той большой компании я просто сказала, что телеканалы нам предлагали выйти в эфир по рекламным ценам: ОРТ — до 30 тысяч долларов в минуту, ВГТРК — до 12 тысяч, МТК — до 6 тысяч. Мы отказывались. Таких денег у нас не было.

Петровская : После выхода моей заметки вы отказались от своих слов и сказали, что не можете говорить об этом, потому что на вас наехала налоговая полиция.

Толмачев : Никакого разговора не было. Хотя я опять предлагал Петровской встретиться и поговорить о коррупции в СМИ.

Допрос кончился. Потом начались прения сторон, хотя все уже было ясно. После полуторачасового перерыва судья Сергеева огласила решение: «Известия» должны напечатать опровержение и выплатить Любимову 7 миллионов в качестве возмещения морального вреда. Телевизионный бомонд покинул здание Тверского суда».


Уважаемый читатель! Так ты все понял? И о чем речь? И отчего столь весело, с такой «несерьезностью» описала действо журналистка?

Если нет — вернемся еще раз к судебному заседанию, где у пострадавшей стороны, у Александра Любимова, вдруг обнаружился великолепный, задушевнейший адвокат. Хотя он, этот самый адвокат, должен был бы ну изо всех сил выгораживать и воспевать свою подопечную Ирину Петровскую с ее злополучной статьей.

Адвоката зовут Макс Хазин.


Цитирую «Телескоп» № 42, его, считаю, многомудрую блистательную речь:

«… Любимов вправе брать деньги с тех, кого он приглашает в свою телепередачу. Ведь он вкладывает в нее душу, свой многогранный талант. Разве соизмеримы с какими-то жалкими долларами эти затраты. В конце концов, каждый творец сжигает на алтаре искусства себя. А если ты являешься еще и кумиром миллионов, а именно таким кумиром является уважаемый истец, если ты считаешься, и сам себя считаешь властителем душ, то, на мой взгляд, за оказанную честь приглашенные просто обязаны принести на тот же алтарь искусств свою дань, этот древний металл, который в последнее время фамильярно называется деньгами. Это не мой пример. Во все времена, в прямом и переносном смысле этого слова, творцы получали высокие гонорары за свои произведения. История не донесла до нас, сколько получил, например, Гомер от очень древних греков за „Илиаду“ и „Одиссею“. Но гениальный Моцарт за свои божественные симфонии и Франсиско Гойя, тоже гениальный, за свои портреты получали несравненно больше, чем их коллеги музыканты и художники, творящие в наших подземных переходах, например. И это справедливо. Поэтому телемастер истец Любимов, чьи произведения, безусловно, навечно останутся в анналах истории и советского, и российского, но я уверен, и мирового телеискусства, вправе получать гонорар, значительно отличающийся от официальных гонораров, которые неблагодарное общество назначает, к сожалению, своим даже признанным талантам. Греки говорили — жизнь коротка, искусство будет вечно. Но что такое жизнь, даже по-своему насыщенная, какого-то Брынцалова? Мы видели его неоднократно раньше, а сегодня имеем честь видеть, может быть, в последний раз… Зато благодаря искусству истца Любимова мир и через тысячу лет узнает, какой забавный человечек, с богатством сомнительного происхождения, претендовал на роль президента одной из величайших стран и одного из величайших народов. Благодаря ему, Любимову, будущее поколение это все узнает. Это стоит любых денег. Говорят, бессмертная значимость искусства вообще…

Судья : Вы, по-моему, уклонились от темы прений. Ваши предложения по делу.

Хазин: Это как раз по делу.

Судья: Это не по делу. Мы не Любимова сейчас разбираем.

Хазин : Я далек от намерений иронизировать. И о какой иронии может идти речь, если сам истец Любимов на полном серьезе предельно четко обозначил, какую ценность он представляет для человечества, в частности, такие его качества, как честь, достоинство и деловая репутация. И это непосредственно по делу. Я перехожу к последнему. Он даже продешевил, оценив в 15 миллиардов рублей. Как жалко на его фоне выглядят ранее судившиеся со СМИ Руцкой, другие известные политические деятели, и не подозревавшие о существовании такой суммы, ни в коем случае не относившие их к своим скромным персонам. Истец Любимов установил арифметический рекорд и уверен, что никто уже не побьет его. И в то же время, как ни парадоксально это прозвучит, и я огорчен, что он не получит этих денег — нет их в редакции, пройдитесь по цеху, нет их и у Петровской, она просто столько не зарабатывает. Так же, как и не получит удовлетворения своих гораздо более скромных притязаний, как не получили его знаменитые предшественники по судебным вопросам. Что касается конкретно этой суммы, то она представляет, извините, не более чем медицинский интерес. Если бы речь шла не о Любимове, а о любом другом человеке, уверен — специалисты поставили бы свой краткий диагноз из двух слов. Если вспомните, то это слова — мания величия.

Судья : Дополнения у ответчика, адвоката?

Хазин : У ответчика дополнение. Мы очень внимательно выслушали здесь очень уважаемых свидетелей. Чтобы не затягивать судебное следствие, могу предложить еще 10 человек, которые подтвердили бы то же самое обстоятельство, о котором рассказали они. Они сказали, что там было 50 человек, и они подтвердят то же самое, что Толмачев, который только что, на мой взгляд, дал ложное показание, публично в присутствии этих 50 человек после передачи «Один на один» рассказал обо всем том, о чем написала Ирина Петровская. Таким образом, именно Толмачев распространил эту ложную и недостоверную информацию об уважаемом нами всеми Александре Любимове. В постановлении Пленума Верховного Суда РФ № 11 от августа 1992 года указано, что человек является распространителем ложной информации, даже если бы он поведал ее одному человеку, а здесь же речь не об одном человеке. Должны быть привлечены граждане и организации, от которых поступили такие сведения. Таким образом, руководствуясь статьей 36 ГК РСФСР, я прошу привлечь в качестве соответчика Александра Толмачева. Таким образом, он перейдет из одной процессуальной категории в другую.

Любимов: Я считаю, что все действия пресс-секретаря находятся в рамках политической этики. Поэтому мы не считаем, что г-н Толмачев или его руководитель могут быть ответчиками по этому делу. Нас волнует позиция газеты, которая распространяет неправильную информацию. Зло должно быть наказано.

Змойро : Я согласен с мнением своего доверителя. Что касается истца, то его право предъявить иск Толмачеву или не предъявлять. В данном случае он предъявил иск журналисту, распространившему это в газете. В данном случае я полагаю, что нет никаких оснований привлекать г-на Толмачева против желания А. Любимова.

Любимов : По сути того, что мог сказать г-н Эрнст, существует письмо, для нашей стороны удовлетворительное. Единственную информацию, которую мог дать Эрнст непосредственно к этой ситуации, что он лично звонил и общался или с г-ном Толмачевым, или с кем-то еще из окружения Брынцалова. Мы меняли участников передачи в экстренной ситуации. Я не думаю, что это суть статьи.

Змойро : Я думаю, что целесообразно бы огласит статью Петровской от 25 числа, которая имеется в материалах дела?

Судья : Всю статью?

Змойро : Думаю, да. Тут дается оценка тем, кто якобы распространил эти слухи, объясняется, почему Петровская без всякой проверки решила опубликовать статью. Это же все в контексте. Статья «Трое в одному суде».

(Зачитывают статью.)

Судья : По материалу дела не будет вопросов, дополнений?

Любимов: О деньгах на телевидении всегда говорят очень много. Это такая любимая тема нашей прессы. Телевидение не говорит о деньгах в прессе, считая это ниже своего достоинства. Я думаю, что для в сей корпорации журналистов случай, когда журналист берет деньги за публикацию материала — это плохо для всех. Это снижает влияние прессы, ее власть как четвертую власть в обществе. Писать об этом и радоваться по этому поводу не представляет никакого интереса. Сегодня свидетели со стороны ответчика неоднократно говорили о том, что контекст общий — обиходный треп, как сказал г-н Богомолов. Тем более все очень не симпатично, что люди, которые сказали, что это обиходный треп, обиходный треп создали сами. Постоянно об этом говорят. Почему журналист, которому общество добровольно отдает право сообщать информацию, не несет никакой ответственности за эту информацию. Поэтому я вынужден был обратиться в суд. Общество должно защищаться ото лжи. Если сторона-ответчик не желает извиняться, то это умысел какой-то?»


Абсолютно согласна с Александром Любимовым — насчет того, что «о деньгах на телевидении всегда говорят очень много». Именно так — всегда и очень давно. Ну как только закрутили процесс приватизации! Ну как только кто-то умный-умный просек — с помощью останкинской «иглы» эвон сколько можно делать полезных инъекций в собственный зад!

Помнится, мы снимали с режиссером Ниной Т. телепередачи, и я была по сравнению с ней уж и вовсе «темная». Она меня просвещала:

— У них уже, у всех теленачальников, доллары не то что из карманов — из ушей торчат. Какие они дачи сооружают! Какие квартирки приобретают! Да все это видят, но сказать боятся — выгонят с работы.

Но кто что докажет? Если нет к этому очень большого желания? А не пойман, как известно, — не вор, а представитель, к примеру, прогрессивнейшей части нашего общества, а именно телевидения…

Но почему все-таки на очень веселой нотке шли «передачи» из зала суда над заранее проигравшей Ириной Петровской? Почему «Великий магистр телеордена» Андрей Разбаш даже не соизволил предъявить суду хоть какое-то свое удостоверение? Почему, как расписывает корреспондент, к зданию суда съезжались отнюдь не трамваи, а роскошные иномарки?

Не буду отвечать на этот горячий вопрос. Ну его… Мало ли… У меня ни бронежилета, ни пистолета, ни мафиози в родне…

И вот что тоже примечательно: когда Ирину Петровскую, известинскую журналистку любезный Александр Толмачев спросил, вежливо принаклонясь, а не готова ли она написать о коррупции на телевидении, — дама открестилась от столь соблазнительного предложения…

Мы вместе с Александром маленько понедоумевали по этому поводу. Ведь, по сути, темка — ну такая звонкая, ну такая…

Ну и правильно. Женщина ж… А вокруг — минные поля… А при ней — только сумка, а в сумке — носовой платочек и прочая мелочевка… Или я не права?

А Александр сказал мне:

— Я тут, на суде, пока Макс Хазин так красиво про Александра Любимова говорил, кое-что вспомнил про Владимира Алексеевича Брынцалова. По-моему, и тебе для книги это лишним не будет…

— Слушаю. Запоминаю.

— Когда Ельцин стал в восемьдесят седьмом году руководителем Московского комитета партии, Брынцалов подарил ему «Жигуль» новой модели. Рассказывал сам на одной пресс-конференции. Еще ни у кого не было, а у Ельцина был. И в прессе тогда появилась маленькая заметочка, что появился какой-то предприниматель из провинции и подарил машину Борису Николаевичу.

— Он уже был здесь, в Москве?

— Да. Понимаешь, вдруг так вот — раз, и подарил. Потом ремонт был Красной площади. В году девяносто первом, что ли. В то время меняли «булыжник». Может, боялись: как-никак, «оружие пролетариата», вдруг в дело пойдет. Брынцалов смотрит — куча лежит на Красной площади. Чего она там лежит? Договорился с мужиками, они ему сюда и привезли.

— Брусчатка с Красной площади у вас тут вот?!

— Да, вот эта вся брусчатка оттуда.

— Да вы что?! «Ферейн» покрыт ею?!

— «Ферейн» покрыт брусчаткой с Красной площади, так что танки здесь спокойно пройдут. Я просто хотел показать, что Брынцалов отличается неординарностью своих поступков. Вот я что хотел сказать — стремительной реакцией и смекалкой. «Никому это не надо?! Вот дурачье! Беру!»

— Он так ни разу и не встретился с Ельциным?

— Нет, ни разу.

ВТОРАЯ ПОПЫТКА СЪЕСТЬ ЧУЖОЙ МОЗГ

(Только для тех опять же, кто хочет разбогатеть)

Александр Толмачев воспринял мое желание поговорить-побеседовать с женой Брынцалова Натальей с пониманием. Тем более что было неясно, когда Сам захочет продолжить наш разговор. Он тут же набрал номер телефона, попросил Наталью Геннадиевну. Ответ передал мне:

— Еще спит.

Я нисколько не удивилась, хотя утро было в разгаре. Если б я была миллиардершей, да вовек меня из постели б не вытащили!

Хотя, конечно, и жаль было, что вот так вот, не по щучьему велению…

— Делать нечего. Будем ждать, — говорит Александр. — Позвоним попозже…

Но чтобы не ждать попусту, то есть сидя пригорюнившись, спешу на встречу с худощавым, подтянутым, безупречно исполнительным, как я уже успела сделать вывод, понаблюдав, Николаем К. Да уж, Владимиру Алексеевичу не откажешь в умении подирать себе помощников! Николай — инженер-электронщик, отработал двадцать один год в научно-исследовательском институте. Последняя должность — заместитель главного инженера. Оклад? Шестьсот тысяч.

Спрашиваю:

— Ваши коллеги сильно удивились, что вы ушли из науки к Брынцалову?

— Нет, не удивились. Это все понятно, объяснимо. Не я первый… Ушли крупные специалисты — технологи, конструкторы, металловеды, химики, просто люди, которые создавали науку, закладывали потенциал.

— В общем отрасль развалилась, по существу?

— Да.

— А почему из вас, при таком-то образовании, не вышло Брынцалова?

— Брынцаловым надо родиться, мне так кажется, потому что люди, которые способны заниматься предпринимательской деятельностью, бизнесом, — это люди весьма одаренные, предприимчивые, я бы даже сказал — талантливые.

— А у вас каких качеств не хватает, которые есть у Брынцалова?

— У меня нет такой хватки, как у Владимира Алексеевича. Простой пример приведу. Любой человек может заниматься просто торговлей? Не обязательно какими-то крупными делами, а мелкой торговлей? Нет. Торгашом тоже нужно родиться. Вот выброси меня на улицу, скажи — ты безработный, иди торгуй — я не пойду, потому что знаю — это не мое. Не мое.

… Чем я, собственно, занимаюсь? Хочу вызнать тайну чужих возможностей и поделиться ею со многими и многими, чтоб все мы разом разбогатели… Если попросту, без затей излагать этот планчик…

Но чем шире круг людей, которые работают на Брынцалова, с кем мне хочется поговорить, кого хочется расспросить, ем все неприступнее становится загадка Императора, тем все величавее его облик… Хотя некоторые быстроглазые журналисты и там и тут успели переложить на свой величавый язык «этапы большого пути» черкесского кооператора в недавнем прошлом и даже обозначили их как «азбуку успеха»…

Но мне-то «азбука» все не по зубам… И я бы, конечно, с радостью встретилась с Владимиром Алексеевичем еще раз, но где там… Встретилась и сделала бы еще одну попытку «съесть» его мозг. По примеру первобытных народов. Вон каи из Новой Гвинеи запросто съедают мозг убитых врагов потому, что верят — таким путем заполучают силу. А зулусы, например, верят, что ежели съедят центральную часть лобной мякоти и брови врага, то сразу же приобретут способность смотреть врагу прямо в лицо…

Одним словом, не мной придумано это самое «съедание» чужих мозгов и убежденность, что таким простым, доступным способом можно заполучить и чужой опыт, и знания, и интуицию.

Конечно, это все немножко наивно… Но ведь попытка не пытка!

Как справедливо заметил Владимир Алексеевич, говоря о своем методе зарабатывать, — «курочка по зернышку клюет…» Закончу — «… и то сыта бывает». Стало быть, самое время пойти «поклевать» в кабинет к заместителю генерального директора «Ферейна», «поклевать» и «поесть» его мозгов.

И вот какой разговор состоялся у меня со Львом Борисовичем Орловым, человеком крупным, тяжеловатым, со спокойным, вдумчивым взглядом чего-чего только не повидавших глаз…

Не стану ничего комментировать. Кому надо — тот сам все поймет.

Да, кстати, к Льву Борисовичу я попала после очередного звонка в апартаменты Натальи Геннадиевны, послеобеденного… Увы, как сказали там, на другом конце провода, она еще не вставала…

— Скажите, пожалуйста, откуда вы пришли, Лев Борисович, сюда, на «Ферейн»?

— Я сюда пришел из министерства, после того, как оно приказало долго жить.

— Из какого?

— Из Министерства медицинской промышленности. Я работал начальником главного управления проектирования капитального строительства. Я строитель по образованию, и с семидесятого года все свои силы отдавал на развитие медицинской промышленности.

— Кто из вашего министерства сегодня добился высокого положения, получает большие деньги, из ваших знакомых?

— Пытающихся много, но я бы не сказал, не назвал бы ни одной фамилии, кто добился больших денег. Хотя людей, которые сегодня занимаются развитием медицинской промышленности, много.

— А как вот Брынцалов, ни с того ни с сего, не имеющий медицинского образования, не служивший в министерствах соответствующего профиля, — как он оказался наверху?

— Во-первых, это человек неординарный. С точки зрения организации, с точки зрения постижения азов рыночной экономики, которую мы вообще не знаем. Мы были законопослушные государственные чиновные люди, ждали всевозможных указаний, приказов, распоряжений, директив и так далее и четко их выполняли. Старались, по крайней мере. Брынцалов ворвался к нам, можно сказать, как вихрь.

— Это в каком году было?

— Это — где-то в начале девяностого года.

— То ест приехал в Москву, пришел в министерство… Какое впечатление он произвел?

— Нет не в министерство. Когда он пришел, уже министерства не было. Он пришел в производственное объединение «Мосмедпрепараты» имени Карпова.

— Сюда пришел?

— Да.

— А вы здесь работали?

— А я в этот момент, после того как министерство приказало долго жить, уже работал здесь, заместителем генерального директора по капитальному строительству.

— Какое первое впечатление он произвел?

— Ну, первое впечатление было такое, будем говорить, противоречивое. С одной стороны, это был деятельный, активный человек, методы его, они, конечно, в первое время не наши были, не советские, не проминистерские методы. Честно говоря, первое впечатление было такое… все эти его замахи… они могут и не реализоваться. Но оно очень быстро развеялось, это впечатление.

— А в качестве кого он пришел сюда?

— Он пришел просто как компаньон, предложивший свои услуги — он поставляет сырье, мы его перерабатываем, это сырье, в готовую форму. Из этого пчелиного молочка производилось несколько препаратов — апилактоза так называемая, стимулятор очень активный, препарат не новый, он, в принципе, выпускался и раньше, но в малых количествах, не имел особой рекламы. Мы тогда вопросами сбыта, коммерции вообще не занимались. Мы говорим — пожалуйста, мы переработаем, а вы вопрос реализации берите на себя, нас это не касается. Он говорит: «Меня это вполне устраивает». Он лично пробил все согласования этого препарата, мы в этом участия не принимали, — причем очень быстро и оперативно, что тоже сразу к нему расположило. Мы переработали этот препарат, он стал реализовывать и на этой реализации заработал, как я понимаю, очень хороший капитал.

— А почему другое… У других же была возможность молочко собирать? Давно же в книжках написано, что оно полезное? А вот почему именно он вырвался?

— Ну, наверное, его заслуга в том, что он организовал это дело в больших масштабах, крупномасштабное производство. Одно дело — продавать на рынке в баночке неизвестно что, а другое — привлечь к этому официальную организацию, которая брала на себя ответственность за качество, потому что это все проходило через наши лаборатории, соответственно, сертификат выдавался на это дело. Он первый, по сути дела, догадался и организовал это производство.

— Где он скупал это молочко — только там, у себя?

— Насколько я знаю, только у себя. Ну, вы представляете это место — Северный Кавказ, это житница медовая.

— Ни «черной» работой не гнушался, ни «белой», все делал?

— Да, не гнушался никакой работой. На мой взгляд, он окончательно победил тогда, когда… Конечно, были в этой области, как вы говорите, конкуренты. Конкурентами являлись предприятия балтийские, они начали всячески на него и на нас накатывать. Накатывание было такое, что якобы «Мосмедпрепараты» стали под видом пищевой добавки, продавалось во всех магазинах и аптеках, — что под видом пищевой добавки выпускается медицинский препарат. В общем, было раздуто кадило, были подключены все из бывшего министерства, тогда еще существовал народный контроль, и все это дошло до народного контроля.

— А чего прибалтийцам-то не сиделось?

— Дорогу им перешли потому что.

— они тоже делали?

— Они делали в виде медицинского препарата, в невзрачном виде, стоило это копейки. Но они делали не совсем то, что делали мы. Мы делали действительно биологически активную стимулирующую пищевую добавку на основе пчелиного молочка. В общем, начался накат, чисто коммерческий, начали появляться ростки этих самых отношений, рыночных. Прибалтика тогда уже уходила от нас…

— Но все-таки скандалила?

— Но рынок-то сбыта все равно оставался. Они отделялись забором, а рынок-то — это вся Россия. Ну и кончилось тем, что нашего генерального директора строгой бумагой пригласили на ковер в Народный контроль Союза. Наверное, не следует вам объяснять, что это такое. Мне приходилось часто бывать в этом заведении. Я помню, как там у входа стояли одна или две реанимационные машины, потому что вопрос там…

— Да что вы! Расскажите!

— Да ведь это была игра в одни ворота, избиение… Избиение людей до полусмерти… Вы приходите туда, становитесь на ковер, вас начинают…

— Надо стоя выслушивать все?

— Конечно, стоя.

— Независимо от возраста?

— Неважно. Короче говоря, дело сейчас не в этом…

— Но все же это тоже детали.

— Ну, деталь такая, что после этого по крайней мере вылетаешь с работы. Из партии — это точно. А человек без работы, без партии в то время — вы понимаете, что это такое. Ну, и, конечно, наш генеральный директор, когда получил это «приглашение» на ковер, имел очень неприглядный вид, — вот, мол, претензии определенные появились к Брынцалову, ты нас втравил в это дело, мы — государственное предприятие… Что будет, что будет! А Брынцалов и говорит: «Что это у тебя за бумага?» Директор отдает бумагу. Он разорвал эту бумагу. У того ноги подкосились. А Брынцалов: «Ничего! Никуда не ходи! Если их интересует этот вопрос — пусть они приезжают в наш пятитысячный коллектив и принародно, в нашем пятитысячном коллективе, рассматривают проблему».

— Кем тогда был Брынцалов?

— Никем. Просто советник неофициальный. Занимался проблемой апилактозы…

— Откуда у него такая уверенность была, что все сойдет?

— Уверенность, приобретенная опытом, я так понимаю. В принципе ему пришлось пройти довольно сложный жизненный путь и добывать место под солнцем. В одиночку очень тяжело. Но это его закалило и придало силу такой необычности, неординарности решений. Правильно он поступил тогда.

— Сколько лет было вашему директору?

— Он — мой ровесник. В девяностом — пятьдесят четыре года.

— А как дальше события развивались?

— А дальше — очень просто. Товарищи высокопоставленные из Народного контроля — тогда министерство еще теплилось, — руководители министерства, значит, приехали в наш коллектив, в актовый зал, где обралось порядка шестисот человек. Причем эти люди, начальство, привыкли к тому, что от них все зависит, они руководят процессом, проводят основную линию. А тут все не так. Тут их встретили с кинокамерами — «Пожалуйста, давайте на весь мир разберемся в этой проблеме: что тут дурного мы делаем?»

— А кто камеры организовал — Брынцалов?

— Все организовал Владимир Алексеевич. И министерские дрогнули. В общем, ушли они побитые, буквально извиняющиеся, что неправильно их сориентировали чиновники, которые устроили уже почти уголовное дело.

— А какое их главное обвинение?

— В том, что мы нарушили фармакопейные статьи, под видом пищевой добавки выпускаем медикамент…

— Брынцалов выступал? Или сидел тихо?

— Нет, и Брынцалов выступал.

— Вы не помните, что он говорил?

— Ну, человек он экспансивный, несколько излишне экспансивный, но по существу говорил, и четко, и правильно. Сначала все было этими великими деятелями принято в штыки, они вроде бы сейчас вообще будут уходить. А потом, когда все это дело вошло в русло нормального диалога, они поняли, что их позиции полностью разбиты.

— Где-нибудь на телевидении прошел этот сюжет?

— Я не знаю, все ли эти камеры были куда-то подключены, но эффект они создали колоссальный. Потому что эти люди на широком экране боялись выступать. Это был очень правильный шаг Брынцалова. Кончилось тем, что они своего чиновника выставили на сцену, он все пытался бормотать из готового доклада, кишащего всевозможными нехорошими словами: «нарушители», «ренегаты», «предатели» — что-то выжать… Ушли они, полностью признав свое поражение. Коллектив принял решение — хватит нам все время смотреть в сторону вышестоящих организаций, будем решать все самостоятельно. С того момента появился «Ферейн».

— А куда делся ваш директор?

— Директор у нас, как и все мы, во многом придерживался просоветского мышления. Владимир Алексеевич подходил с рядом довольно серьезных конструктивных предложений — реорганизации, закрытия производства, каких-то нерентабельных его частей, создания новых, нужных сегодня. Ну, в рыночном плане. Но, понимаете, мы люди были довольно-таки осторожные — а как, а что, можно, нельзя… А он решал эти вопросы проще. Он сказал: «Ну что, ставим вопрос о том, что надо коллективу дать самостоятельность, надо ему дать возможность роста, надо увеличивать производство при резком повышении заработной платы?» На этой почве, в открытом конкурсе он победил. Девяносто восемь процентов голосов получил на выборах и стал президентом «Ферейна».

— А акции у кого сейчас?

— Акции были розданы всем сотрудникам этого предприятия, в зависимости от проработанных лет. А потом он стал их покупать постепенно, за счет прибылей, которые имел от других предприятий. Мне уже детали не очень известны. Но, во всяком случае, в результате его деятельности львиную часть этих акций он скупил у народа. Я сам, например, с удовольствием продал.

— Почему?

— Во-первых, я считал, что это выгодно для меня — продать. Я до сих пор не понимаю, как они ко мне попали, я ведь личного своего ни рубля не вложил. Конечно, мы все понимаем, что это наш труд был, но в свое время мы за труд получали заработную плату. А тут вдруг есть возможность определенное количество — сколько там у меня было — да еще в размере один к пяти, чего их не отдать?

— Не жалеете?

— Нет. Мне надо было решить проблему — квартиру купить…

— То есть вы это смогли сделать?

— Конечно. Я дочери квартиру купил, слава Богу. Сами понимаете — с молодыми в одной квартире… Так что я благодарен очень. Считаю — это подарок фирмы.

— Скажите, пожалуйста, а почему вы вне Брынцалов? И могли бы вы когда-нибудь им быть, или условия существования были созданы специфические? Или все же характер играет роль?

— Ну, безусловно! Насколько мне известно, Владимира Алексеевича жизнь заставила давно бороться за свое существование, причем довольно жестко. Он начал активно действовать в рыночных условиях тогда, в те времена, когда это еще и не поощрялось. Ну, я шел другим путем, у меня была другая цель. Тоже жизнь была очень тяжелая, и я считаю, что в своей жизни тоже достиг немалого — из рядового инженера дошел до члена коллегии министерства, только благодаря собственным усилиям. Просто по разным каналам мы с ним шли. А то, что мы остались до конца вместе, это уже одно говорит о том, что общего много — в достижении цели, в других моментах и так далее.

— Конфликты у вас бывают с Брынцаловым?

— В начале пути они были, безусловно, потому что это был резкий поворот в сторону. Но когда я увидел его деяния, что это не просто слова, не просто бахвальство, а осуществляемые действия… Практически никаких ошибок в своей деятельности он не совершал.

— Но рабочие уходят?

— Как сказать — уходят… Рабочие-то как раз и не уходят. У нас такая специфика производства… Если он, допустим, слесарь, шофер — эти могут уйти куда-нибудь. А рабочий, который занимается производством фармацевтической продукции, как правило, остается здесь.

— Правильно ли сделал Брынцалов, что решил баллотироваться в президенты, или это был не очень продуманный шаг? Не очень осторожный?

— Я считаю, что это еще раз подтверждает его незаурядность. Сами посудите — человек пришел в Москву никому не известным предпринимателем, и за четыре года доходит до кандидата в президенты — это уже говорит о том, что это человек необычный, таких у нас просто не было никогда. Почему я и продолжаю с ним работать, верю в него. Я был его доверенным лицом, выступал в команде. Он, мне кажется, и сам хорошо знал, что не победит, но его победа в том, что был кандидатом в президенты. Из небытия — в кандидаты!

— С вашей точки зрения, нужен России Брынцалов?

— С ним сегодня считается весь фармацевтический мир. Конечно, он нужен. Он это доказал и тем, что мы выживаем в этих нелегких условиях, хотя многие московские предприятия еле-еле небо коптят, а то и вовсе рухнули. Он дал возможность людям хорошо пожить месяцев семь-восемь, причем очень хорошо.

— Но это же маловато, в общем?

— Как вам сказать… Кто сегодня знает что-нибудь о завтрашнем дне? Никто, все живут одним днем. Но ведь это же не от него зависело, это же общая ситуация. Если бы у нас была возможность реализовать продукцию, хотя бы старыми методами, мы бы очень много сделали. Сюда были вложены колоссальные средства.

— Откуда эти средства?

— Заработали. Нам никто не давал. Нас государство только в блуд вводило всякими постановлениями: что они нам будут выделять средства. У меня тут лежит масса гарантированных документов, государственных, подписанных великими людьми, ответственными — министром и тремя заместителями министра, о том, что нам Минфин гарантирует безоговорочное выделение средств.

— Кто подписал?

— Могу показать. Это очень интересные документы. Вот контракт о реализации инвестиционного проекта. Подписали заместитель министра Минэкономики России Самусев и заместитель министра Косов.

— И толку никакого?

— Вот написано, прочитайте: «Минэкономики России и Минфин России гарантирует инвестору фармацевтическому акционерному обществу „Ферейн“ для реализации инвестиционного проекта…» и так далее… «тридцать три миллиарда». В каком году это было? Это было в девяносто пятом году. Потом это было пролонгировано на девяносто шестой…

— И ничего нет?

— И ничего.

— Как везде, в общем, — одни обещания?

— И все, что мы здесь сделали — это все сделано было благодаря стараниям Владимира Алексеевича, энергии тех людей, которые здесь работают.

— Как вам кажется, вот эта система обещаний — это пришло еще с тех времен или это новейшая конструкция, так называемая демократическая?

— Конечно, система не изменилась.

— Та же самая?

— Естественно. Вот вы говорите — почему я не Брынцалов. Я не буду Брынцаловым, потому что я, хотя и многого достиг, но у меня совершенно другой образ мыслей, его переделать трудно на седьмом десятке. То же самое — все наше руководство, все просоветские, прокоммунистические люди, которые привыкли мыслить скованно…

— Брынцалов всегда рано встает? Каждое утро на работе?.. Вообще, он человек, полностью отдавший себя работе?

— Нет. Я Владимиру Алексеевичу лично не позавидую ни в коем случае! Это надо иметь массу энергии, это надо постоянно думать, думать и думать. Тем более, вы сами понимаете, людей, таких, которые оказывают поддержку, практически нет. Клюют и ждут, пока тебя, так сказать, расклюют совсем. Он не привык рассчитывать на кого-то. Он один в поле воин. И он — безусловный лидер. Коллегиально решать проблемы мы, наверное, еще не осиливаем.

— Мало кому доверяет? Привык быть «волком-одиночкой»?

— Да, это, наверное, вот эта линия проходит… Зато вы не найдете среди фармацевтических предприятий ни одного, которое в короткий срок создало новые мощности, содержится в образцовом порядке, как это здесь, на «Ферейне». Многие предприятия выживают только одним путем — резким сокращением производства, создается небольшой коллективчик, и они сами себя кормят. Брынцалов поломал все стереотипы и создал мощнейший коммерческий центр, широчайшую торговую сеть и по России, и за рубежом, и филиалы, и так далее. Центр был сделан на современном уровне. Он — человек, который за порядок и красоту. Чтобы были красивые помещения, люди были красиво одеты, и жесточайшим образом внедрял это.

— Как же?

— А вплоть до увольнения. Вот один раз предупредил — идет оперативка, приходит начальник транспортного цеха. «А почему ты пришел в замасленной одежде?» — «Ну как же, я же с производства…» — «Я тебя предупредил — больше чтобы так ко мне не приходил». Второй раз: «Почему у тебя галстук кое-как завязан? Я тебя еще раз предупреждаю!» На третий раз: «Все, больше ты не начальник цеха». Потом он его, правда, восстановил, через энное количество месяцев, но дал понять людям, что это не просто шутка, что это всерьез. Он много провел мероприятий, которые повысили культуру, пошел на большие расходы — выбросил все эти рваные телогрейки… Если человек на работе появился неопрятный, и еще, и еще — он долго работать не будет, этот человек. Всю спецодежду закупали по импорту, хорошего качества. Одежда теплая, она, может, и китайская, но не какая-то там вышневолоцкая. Вы посмотрите, вот сейчас вроде бы мы находимся в состоянии кризиса. Вы были у нас на территории? Пройдите, посмотрите. Чистота идеальная, нигде мусоринки нет. Чтобы было все серо, чтобы не выделялось, и ходить в сером, и жить серо? Нет, он, наоборот, вкладывает большие деньги в мрамор, в бронзу, в красивые цветы. Уборщицы тут и день, и ночь, не просто так проходят тряпками, они целый день работают и зарплату получают хорошую. У нас в каждом туалете цветы стоят, и мыло ест, и свежие полотенца есть, и дезодорантом все обработано, и так далее. Ну где вы такое увидите? Нигде. У нас в каждом цеху — своя спецодежда, в одном — розовая, в другом — голубая, в третьем — красная. Зайдите сейчас в цех, который вновь построен, — сначала казалось, что излишки все это. Мы сделали такой цех, что сегодня к нам «едет» масса инофирм, они хотят с нами работать.

— Не убежит Брынцалов, на ваш взгляд, за рубеж? Вот так будет складываться ситуация — чего ему, он человек богатый…

— А зачем ему убегать? Его богатство вот где, его богатство в этом предприятии и в ряде других предприятий. А что будет за рубежом? Он сейчас массу сил отдает на то, чтобы выйти из этого положения и подняться, все-таки… Весь этот хаос и беспредел в стране не могут же продолжаться вечно!

… Теперь, кажется, все ясно, как, от какой печки танцевал В.А. Брынцалов?

И все-таки, все-таки… то ли я вовсе дура дурой, то ли что, но нет, так и не поняла, как, каким образом кооператив «Пчелка» вознесся на высоту двухмиллиардного (в долларах!) состояния? Единственное, что, возможно, меня оправдывает в глазах читателей, — это то, что не очень-то уверена, а сами-то они раскололи этот орешек?

И еще в качестве оправдательного документа беру в помощь историю знаменитого американского миллионера Арманда Хаммера.

Поначалу, когда с миллионерами-миллиардерами у нас в стране был, можно сказать, провал, во всяком случае, эти «акулы бизнеса» воспринимались как экзотика, — об Арманде Хаммере, построившем в Москве свой бизнес-центр, писали в тонах восторженных до такой степени, словно авторы бегали в коротких штанишках, сосали конфеты и то и дело сглатывали сладкую слюну…

Вот образчик «в отрывках» такого сладенького, конфетного бытописания:

«Разве не случай дал Арманду Хаммеру те полгода между днем получения диплома врача и тем днем, когда в нью-йоркском госпитале „Бельвю“ он должен был занять освобождающуюся должность стажера? В те полгода, не желая и уже не умея терять время попусту, он отправился в Россию, где прадед его был когда-то владельцем херсонских судоверфей. Россия 1921 года выходила из гражданской войны, свирепствовали голод и сыпняк. Как пропуск в настороженную, перевернутую революцией и войной страну, молодой врач-миллионер купил, собравшись туда, полевой госпиталь с хирургическим оборудованием — у военного ведомства США, распродававшего американские послевоенные излишки. Побывав на голодном Урале, Арманд Хаммер понял, что накормить людей не менее важно, чем вылечить. И более выгодно с деловой точки зрения. В Америке 1921 года сжигали зерно, чтобы предотвратить катастрофическое падение цен на него, а Россия за зерно готова была платить мехами, лесом, уральскими самоцветами. Молодой доктор, в котором верх снова взял бизнесмен, наладил этот выгодный для него обмен, построив первый в истории торговый мост между Советской Россией и капиталистической Америкой».

И далее:

«… Москва, 1921 год, голодно, магазины пусты. Как и другим, молодому иностранцу Хаммеру выдали купоны, чтобы получать продовольственный паек. Паек … Он рассказывал историю по-английски, но слово паек произнес по-русски. Потому что английское слово «рацион» не годилось для передачи аромата другой жизни в другой, до основания потрясенной революцией стране. Итак, ему выдали купоны и объяснили, где надо получать паек. И он пришел к указанному месту и увидел очередь и понял, что ему надо ее выстоять. Когда его очередь подошла, оказалось, что у него нет нужной тары, и тогда ему объяснили, что надо сложить ладони, и в ладони ему насыпали муку. И усиливая точность и выразительность своего рассказа о муке, очереди, эпохе, Хаммер поднял над столом и сложил ладошками свои большие чистые руки с отполированными ногтями в столовой мини-дворца Уотсона, за обедом — блинцы с крабьим мясом, салат, толстые куски ростбифа, сыр бри, — который два негра подавали с кухни, где работало еще несколько негров. Он сложил свои ладони и усмехнулся.

— Я спросил, что же мне делать с этой мукой, — и в голосе его прозвучало грустное недоумение. — Мне объяснили, что из муки можно испечь хлеб. Я высыпал назад эту муку и отдал свои купоны.

И уж совсем святочно звучит объяснение Хаммера на тему «Отчего я такой хороший, щедрый, человеколюбивый»:

« — Д-р Хаммер, я встречаюсь с вами третий раз, ивы выглядите таким простым в своих словах и действиях, и это меня привлекает, но в то же время я думаю, что человек, проживший жизнь, в которой было так много всякого, не может быть таким уж простым. И вот мой первый вопрос: какие ваши основные жизненные принципы?

— Вы хотите сказать, мотивы? Главный мотив, я думаю, состоит в том, чтобы после себя оставить мир чуточку лучше, чем тот, что я застал при рождении… От отца я унаследовал нечто вроде идеализма. И может быть, это объясняет, почему всю свою жизнь я пытался оказать помощь другим, а не просто копить деньги для себя и своих родственников. Всю жизнь я отдавал деньги на разные дела, на госпитали, на музеи. А когда я умру, все, что у меня есть, будет роздано. Должен сказать, что я наслаждаюсь самим процессом работы, участием в том или ином деле. Пожалуй, я работаю больше, чем кто-либо в моей компании, и это сохраняет меня молодым. У меня занято тридцать три тысячи человек, но я единственный из них, работающий семь дней в неделю по шестнадцать часов в день…»

И как бы между прочим, из этого же очерка, написанного в 1987 году, мы узнаем со слов миллионера:

«Я давно собираю произведения искусства, и за мою жизнь у меня было несколько коллекций картин. Первую из них я подарил университету Южной Калифорнии — коллекцию старых голландских мастеров. Это тут, неподалеку. В университете есть свой собственный музей. И студенты могут знакомиться с полотнами великих художников. Моя вторая коллекция, как вы знаете, демонстрировалась в Эрмитаже и Пушкинском музее. В завещании, составленном на случай моей смерти, я передаю картины из этой коллекции Лос-Анжелесскому музею, а рисунки — национальной галерее в Вашингтоне».

… И лишь позднее, когда все эти ахи-охи по поводу тамошних миллионеров-миллиардеров чуток поутихнут, вдруг возникнут некоторые разногласия фактов и в биографии прославленного доктора Хаммера, вдруг обнаружится скромное обаяние неафишируемой «детальки» — американский благодетель России Хаммер в голодные послереволюционные годы вовсю занимался прибыльнейшим промыслом, а именно скупал и скупал за бесценок выдающиеся произведения искусства, в том числе и из Эрмитажа, скупал и скупал русский антиквариат…

Не оттого ли миллионерами-миллиардерами становятся отнюдь не те, кто хочет, отнюдь не все?

А кто не успел, не сумел — пытаются, в частности, приходит к таким, как Владимир Алексеевич, и просить, и канючить… И пресс-секретарь Александр Толмачев расскажет вам, как один такой пришел и попросил у Владимира Алексеевича ажно десять тысяч долларов, потому что «мне нужно уехать за границу учиться».

Владимир Алексеевич спрашивает: «А почему вы хотите учиться за границей?» «Наша страна — полное говно», — отвечает тот. «И вы хотите, чтобы я вам дал деньги? Чтобы вы, опозорив нашу страну, уехали учиться? Да я вам в жизни не дам никаких денег!»

— Ой, а чемпионов, спортсменов, которые просят денег — дай нам на какую-то гулянку, фестиваль, — это постоянно, я уже не помню их фамилии. А из деятелей культуры… Любил бывать здесь актер Караченцов, потому что он считает, Брынцалов — это мужик настоящий, серьезный, с которым можно какие-то дела делать. Но когда говоришь Караченцову: «Ты сам будешь делать?» Он: «Не-а! Просто мне нравится дружить с Брынцаловым!» Приходила, помню, Белохвостикова, актриса, с Элемом Климовым. Говорили о том, что они хотят объединиться с Брынцаловым «на почве культуры». Брынцалов сказал, что он согласен объединиться, но платить пока не готов. Они расстроились.

Опять читаю письма на имя В.А. Брынцалова от тех, кто уж и совсем не имеет понятия, что такое «делать деньги», и которых родное советское государство долго и не без результата учило, что главное — терпение, совестливость и справедливость и — воздастся… И которые уверены, что раз человек широко оповестил о своем богатстве — значит, он способен решить проблемы всех обездоленных, включая не только российских…

Это письмо из Полтавы:

«Уважаемый Человек, прошу Вас стать крестным отцом моей 5-месячной дочери. Почему я обращаюсь к Вам, объясню. Во-первых, вы — добряк, об этом говорит Ваша приятная улыбка и род деятельности в жизни. Вы производите лекарства — исцеление для людей.

Мать у меня воспитана в интеллигентной семье, она у меня замечательный человек, женщина с утонченной душой. А вот отец — алкоголик. Мать бьет всю жизнь, все пропивает, жили всю жизнь бедно, я не избалована… И тут самое интересное. Я встретила человека, полюбила. Началась сказка, ухаживание, цветы, шоколад, шампанское. Все прекрасно. Он предлагает выйти замуж, я соглашаюсь. Казалось, все чудесно. У меня прекрасная работа, крепкая семья. Живи и радуйся. Но когда я была на втором месяце беременности, муж уезжает на заработки и возвращается не ко мне, а к другой, более обеспеченной женщине. У меня остаются долг 500 долларов и предстоящие роды. Что ж дальше? Родила прекрасную девочку весом 3250 граммов и ростом 51 сантиметр . Назвала Дашенькой. И вот живем мы с дочуркой и с моими родителями в маленькой квартирке. Отец пьет, дебоширит, все пропивает… Я получаю 1 500 000 купонов (8 долларов) в месяц. Все уходит Даше на питание, она искусственница. Ведь при такой жизни о моем молоке и речи не может быть. Ем один хлеб, а то и просто чай… Умоляю Вас, будьте милосердны, станьте крестным отцом моей дочери! Буду молиться за Вас всю жизнь! Это единственный шанс для нас с Дашенькой выжить…»

О чем мне думалось, когда я читала это и другие подобные письма? Нет, не только о чудовищной наивности наших «простых» людей, но и о собственной. Я ведь тоже поначалу верила, будто в результате ломки «партийно-элитарной системы» на этих самых развалинах расцветут розы гуманизма, справедливости, равных возможностей первого старта в достойную, обеспеченную жизнь. Собственно, эти письма — ключ к разгадке всех сегодняшних наших проблем и недоумений… Во всяком случае многих…

Разумеется, желание подробнее расспросить самого В.А. Брынцалова у меня не иссякло, но он не проявлял инициативы, хотя уже промелькнула неделя «каникул». Сама же я не хотела «навязываться». Считала — раз была предварительная договоренность — значит, будет и результат. Тем более тут, в «Ферейне», вовсю, как мне рассказывали, трудилась налоговая инспекция, а стол у секретаря Владимира Алексеевича завален разного рода «слезницами»… И пошли слухи, что какое-то количество работников будет уволено…

То есть никакого у меня резона стучать в дверь Владимира Алексеевича не было. Он что-то там расхлебывает, а я, нате вам — с блокнотом, диктофоном и с ручкой… Конечно, мне такой перерыв в работе не в радость. Но что поделаешь? Самое время проявить настойчивость и все-таки встретиться с женой В.А. Брынцалова. Как же без нее? Хотя недоумение при мне: «Отчего сотрудники офиса, с кем довелось общаться, при упоминании имени жены Хозяина — и вот, мол, никак не дозвонится до нее и не договорится сам пресс-секретарь, — чуть-чуть усмехнутся и бросают одну и ту же фразу: „Это кошка, которая гуляет сама по себе“.

Что это значит?

И вдруг утром Александр звонит мне:

— Лилия Ивановна! Едем на дачу к Наталье Геннадиевне!

ВЫБОР МУЖА ВЧЕРА И СЕГОДНЯ

Как подумаешь, как вспомнишь, ах — как, однако, просто было выбрать себе мужа лет этак пятнадцать назад! А о том, как эта процедура происходила в начале шестидесятых, — лучше и не вспоминать — завидки берут.

Ну, конечно, во все эти времена девушки старались иметь приятный внешний вид, чтобы понравиться своему избраннику. Во все времена, если твоя подружка была не тихонькой стервой, то непременно вместо: «Ой, что-то ты никак поправилась!» — восклицала:

— Ой, какая ты сегодня красивая! Тебе так эта блузка идет!

И даже если ты сама про себя знаешь, как некстати вскочил у тебя на носу прыщик, — поверишь, обрадуешься и полюбишь свою подружку еще больше. А заодно и весь белый свет.

Разумеется, во все времена девушки и женщины в целях стремительного похудания пили какие-то там травы и уксус и травили собственный организм разными пакостными диетами.

А что было, что было, когда вдруг растекся слух о некоем чудо-препарате, который дает потрясающий эффект, ежели его поглощать согласно приложенной к нему инструкции! В Москве и других городах появились сухощавые мужчины и женщины с круглым крупным значком и надписью: «Хочешь похудеть? Я знаю как».

— Ой, девчонки! — зазвенели обольщенные голоса толстушек и даже не очень чтоб толстушек. — Говорят, за несколько дней десять килограммов как не бывало!

Предполагаю, как нажился иностранный господин «Гербалайф», пока разрастался и несся по нашим городам и весям этот женский супервосторг, пока ни один печатный или иной орган не рискнул пискнуть: «Сударыни! Миледи! Дерьмо порядочное этот ваш „Гербалайф“… Это случится много позже… И разоблачат, и посмеются над легкомыслием покупательниц красоты в пакетах.

И что же? Все сразу же поверят врачам и откажутся обольщаться надуманным чудом? Ничуть не бывало! Я, уже давно миновавшая стадию молочно-восковой спелости, и она, в недавнем прошлом дама вполне здравомыслящая, прагматичная, тотчас набросится на меня с призывом:

— Сейчас же иди и покупай «Гербалайф»! Посмотри, как я похудела!

И достанет сантиметр и примется измерять свою весьма объемистую талию, и сообщит мне победоносно:

— На целых три сантиметра похудела!

— А сколько времени ты потребляешь это зелье? — осторожно спрошу я, замечая в ее глазах блеск парадной стали.

— Всего месяц! Всего-навсего! Но эффект!

Мне стало не по себе. Я испугалась чего-то, потому что на мое скромное: «Я читала — не стоит увлекаться…» — загремели камни презрения и едва ли не ненависти:

— Больше читай! Я тебе говорю про собственный эксперимент! На целых три сантиметра…

Я поспешила уйти. Боже мой! На какие, однако, муки обретают себя дамы и мамзели! До какой степени готовы себя изнурять!

Теперь все понятно? Или не очень? И вы еще, мой уважаемый читатель, не догадались, какое все это имеет отношение к В.А. Брынцалову? Между тем мне уже все уши прожужжали знакомые дамы и мадемуазели, как вы понимаете:

— Ну как, как выбирал этот миллиардер жену? Как она-то его пленила? Чем? Не сказать чтоб Элизабет Тейлор…

Ох уж эти злоязыкие завистницы! Ну, само собой, Наталья Геннадиевна не Элизабет Тейлор и не Джина Лоллобриджида, и не Клаудиа Шиффер, и не Софья Ковалевская… Но разве мужчины влюбляются только в эталонных красоток и патентованных умниц? И потому — каждому свое. Тебе не нравится, а ему — очень-преочень.

Но вот что делает честь молодой девушке Наташе из городка Черкесска Ставропольского края, так это то, что она сразу сыскала среди множества так называемых «мужчин» настоящего мужчину, а не того, что сидит с утречка и накладывает «пряди от парика на естественную поросль» и «незаметно закрепляет» перед тем, как выйти на улицу…

И еще несомненная доблесть Натальи Геннадиевны в том, что она ничуть не оробела встать рядом со своим решительным мужем на старт президентских гонок и, судя по всему, нисколько не тяготилась необходимостью общаться с журналистами, отвечать на их въедливые вопросы. При этом она проявляла ту самую искренность и непосредственность, которая всегда умиляет читателя.

Мне лично очень и очень понравился тон и стиль фоторепортажа Джин Вронской в «Европейском вестнике». Название материала такое: «В гостях у Натальи Брынцаловой, жены фармакологического короля России, миллиардера Владимира Брынцалова». И далее таким вот «золотым» пером:

«Меня встретила высокая, элегантно одетая, полная изящества молодая женщина. Это и была Наташа. Наталья Брынцалова. Мне были тут же представлены двое очаровательных детей. Алеша, родившийся в Москве, которому будет скоро четыре года, и Леночка. Полное имя этой красивой девочки, родившейся в Швейцарии, Елена-Женевьева-Вероника. И ей всего два года четыре месяца. Мне также был представлен штат — восемь человек, из них шесть — гувернеры и воспитательницы Алеши и Леночки. Оля преподает литературу, историю и географию, Ирина — рисование, Нина — музыку, а литовка Эвия — английский и французский. Но самый главный человек в штате — это Нина, повар, которая угощала нас русскими пельменями. Наташа обращается со всеми ласково, считает их как бы членами своей большой семьи. Говорить, что Наташа — сама…»

Прерву цитату. Отмечу для особо любознательных: здесь же, на этой странице, помещено фото, где Наталья Брынцалова изволит стоять возле своей экстра-машины в роскошной прическе, в черных длинных перчатках… Народу вокруг не видно, чтоб там толпа небольшая, но корреспондентша уверяет в подписи к снимку: «В центре внимания публики».

Здесь же, сбоку, заметочка: «Вниманию миллионеров». Крадучись, смущаясь (с суконным, знаете ли, рылом да в калашный ряд), вычитываю следующее:

«В 45 минутах на „мерседесе“ от Атлантического океана продается имение, три дома, большой участок земли, в экологически кристально чистом районе, порт и аэропорт Шербург, 5 часов на лайнере или яхте от берега Англии и всего 3 часа от Парижа, в деревне с 1000-летней историей. Центральный дом из камня имеет камин из розового гранита в человеческий рост, четыре комнаты с хорошо оборудованным бюро, отдельный заезд с декоративными массивными воротами, абсолютно тихое место. Школа и университет рядом.

Справка: Нормандию во Франции называют садом, окруженным пляжем. Край интересен для любителей истории — древние города, память о владычестве норманнов, завоевателей Англии и Сицилии, из событий современности особенно памятна высадка союзников в конце второй мировой войны. Гурманы всего мира знают вкус нормандского яблочного коньяка — кальвадос, который производится рядом, сыра-камамбер, и рыбы, омаров и устриц из океана. Здесь, на атлантическом побережье с его нежной игрой световых переливов, родился импрессионизм, здесь родина таких тонких мастеров слова, как Флобер и Мопассан… Цена 200 000 фунтов стерлингов. Справки: …»

… Некоторое время с презрением гляжу на свои старые тапки, с ненавистью — на ничего не понимающего в этой жизни и отчего-то веселящегося котенка Степку и продолжаю вчитываться в рассказ о Наталье Брынцаловой, сотворенный рукой Джин:

«… Говорить, что Наташа сама доброта, излишне. Это видно из нашего разговора и ее рассказа о ее семье.

Четыре года назад Наташа нашла своих сводных сестер в Ташкенте через 20 лет. Ее отец оставил семью, когда Наташа была крошкой.

— Я узнала по справочному бюро, что мой отец как жил в Ташкенте, так никуда и не уезжал. Я прилетела в Ташкент, взяла такси и приехала на его улицу. Было воскресное утро. Двор был совершенно пустой. Смотрю, вышла женщина с пылесосом. Я подошла к ней и спросила, здесь ли живет… и назвала по имени моего отца. Она вздрогнула, посмотрела на меня и просто сказала: «А вы Наташа?» Она догадалась, что это я. Мы пошли в дом, где я встретила своих сводных сестер и моего отца. Он смотрел на меня. Он еле сдерживался от волнения. Желваки играли на его лице. Я одела ему перстень на память на прощание и сказала:

— Я хочу Вас поблагодарить, что Вы есть, что Вы дали мне жизнь…

— Моя мама так и не могла простить отца. По-человечески это понятно. Она его любила и больше себя ни с кем не связала. Я выросла в ласке, мама целовала меня и всюду водила с собой. Я была отличница, я училась в школе в Черкесске, где восемь с половиной лет назад познакомилась с Владимиром.

Черкесску более ста лет, с 1825 года был станицей Баталпашинской. Это были лермонтовские места. (Кто из нас не любил «Бэлу»? — вставляет любознательная Джин, видимо, для усиления экзотичности своих изысканий.)

— А какие первые слова вы ему сказали?

— Мой самый первый вопрос был: «А вы женаты?» Это был мой самый первый вопрос. Я бы никогда не позволила себе сделать счастье на чужом несчастье, за счет другой женщины. Как вы теперь знаете, я сама из неполной семьи. Я верю, что женщина, к которой ушел отец, не знала ничего о нас с мамой. Во всяком случае, я так думаю.

Мы хотим по роскошному залу с паркетом и с малахитовыми колоннами, и Наташа объясняет мне, какие на стенах висят картины. Из другого зала виден роскошный белый рояль.

— Мои предки с маминой стороны родом купцы, из Семиозерья, где их раскулачивали, потом они перебрались в Оренбург, потом в Узбекистан, а уж потом в Черкесск. Сталин одним росчерком пера отдал целый богатейший район Казахстану.

На столе было все, любые напитки. Я обратила внимание, что Наташа совсем не пьет и не курит.

— Я люблю своего мужа. Это был мой первый мужчина. Я верна ему. Я родила ему двух здоровых детей. Я — за здоровый образ жизни. У нас открыто показывают по телевидению секс между мужчиной и женщиной, она — замужем, показывают интимные отношения между девушкой и молодым человеком до брака. Я бы хотела видеть в семье любовь. Но сейчас я всюду наблюдаю, мужчины, не колеблясь, бросают своих жен. Мой муж — большая умница, он много знает, он интересный и красивый. Я буду с ним рядом, как ангел-хранитель.

— Как вы смотрите на то что сейчас происходит?

— Мне далеко не все нравится. Религия, православие — это прекрасно. Но эти старушки, которые ходят в церковь, посмотрите на них, выйдя из церкви, они идут голосовать за Зюганова. Нет большего парадокса».


Повторяю, мне это понравилось — поразительная непосредственность ответов жены миллиардера. Не может не тронуть рассказ бывшей девочки-полусироты о поисках пропавшего отца… Хоть и несколько эксцентрично выглядит момент, когда дочь, брошенная отцом во младенчестве, а теперь при всей своей славе и богатстве надевает ему, «среднему гражданину», на палец перстень…

Или я отстала или чего-то не понимаю? Но перстень, судя по всему, дорогой… Отменный кадр для кино! Однако!

Ну да, сужу-то я, отталкиваясь от своих старых тапочек, необходимости маяться в метро, в троллейбусе в часы пик… А тут еще мне звонит знакомая, с которой мы в свое время «разворачивали» перестройку на газетных полосах, и смеется:

— Знаешь, я вдруг обнаружила — у меня нет золотого колечка. Вообрази — я всю жизнь мечтала иметь золотое колечко и так и не купила! За всю-то жизнь! То там нехватки, то здесь… Какое уж тут золотое колечко!

— Успокойся! — сказала я ей. — У меня тоже нет золотого колечка. Зато мы с тобой так пламенно верили, что стоит только побороться с зарвавшейся, залгавшейся партэлитой и на смену придут такие честные, совестливые, интеллигентные люди!

Повторюсь: я-то просто обременена предрассудками. Я еще помню Великую Отечественную, и бомбежки, и эвакуацию, и необходимость мне, шестилетней, тащить кое-как собранные матерью тяжести… И оттого, наверное, начинаю раздражаться на эту самую Джин Вронскую, которая выставила в итоге нашенскую миллиардершу как-то, знаете ли…

… Несколько примирило меня с неведомой романтической Джин ее знание русской литературы, которое она использовала тотчас в контексте с «Ферейном».

«Ферейн» — крупнейший в России фармакологический концерн, дающий работу 15000 человек.

Как не радоваться, что появились такие предприятия. Потом я думала, на кого она похожа. Действительно, в Наташе сочетаются две женщины: это — нежная тургеневская Елена из романа «Накануне» и девочка-подросток из французского фильма «Колдунья». Мы все помним и любим этот фильм с Мариной Влади. Но прежде всего Наталья Брынцалова — русская душа!»

Ба! Да я пропустила самое существенное! Наталью Брынцалову газета подает как «леди месяца»! А это уже июль. Выборы закончились, В.А. Брынцалов в президенты не прошел… И тем больше чести Владимиру Алексеевичу, потому что на снимках, помещенных здесь, неподалеку от рекламы анисовой водки «Ферейн», он полон энергии, сдержанной мощи, в его улыбках — отвага и самостийность. И кто бы потом ни смотрел на эти снимки, где рядом она — Наталья — в роскошных одеждах, непременно выболтают раздраженно-восторженное:

— Ну надо же! Какая-то заурядная девица даже без в/о… говорят, курсишки бухгалтерские кончила и все… А он ее с Любимовым знакомит, и на встречу с чемпионом по теннису Евгением Кафельниковым везет… А тут она и вовсе с академиком Лихачевым «ручкается»… Обалдеть! Ну о чем она может с ним толковать! О чем?! С академиком?

Но почему-то я всерьез задумалась о Наталье Геннадиевне Брынцаловой, зачем полезла искать о ней газетные и изустные сведения после бесед с ее мужем, прервавшихся, как мне казалось, «на самом интересном месте»? «Неужели, — спросит привередливый читатель, — нельзя было спросить у нее обо всем разом и закрыть проблему?»

Только читатель этот, увы, настолько наивен, настолько далек от нравов и повадок «новых русских», что даже смешно… В том-то и дело, что хотя мне и обещал пресс-секретарь Александр Толмачев договориться с Н.Г. Брынцаловой о встрече, а все что-то не выходило, не вытанцовывалось… И впрямую поговорить с ней по телефону все не получалось и не получалось…

До меня долетали в этот период лишь отдельные данные из жизни Натальи Брынцаловой. По телеку показали, что она с мужем посетили некий меховой салон-выставку, где муж приобрел ей шубу ценой в 36 тысяч долларов.

Так или иначе, я еще не видела живьем Н.Г. Брынцалову и не имею права на какие-то основательные заключения. Я более всего склонна считать недоброжелательство по отношению к ней обычной завистью, поспешной готовностью «немиллиардерш» заплевать совершенно новое, непонятное явление, объявившееся в нашем обществе, где долгое время воспитывалось презрение к чужому капиталу и умению этот капитал заполучить…

Но как бы то ни было, я однозначно считала и считаю — Наталья Геннадиевна сделала очень правильный выбор, остановившись на В.А. Брынцалове. Она нашла настоящего, стопроцентного мужчину. Хотя подчас считается, будто это мужчина выбирает женщину. Но я, наглядевшись всякого за долгую жизнь, поддерживаю точку зрения тех, кто первое слово оставляет за женщиной. Впрочем, мужчине, даже уже пойманному женской хитроумной «петлей», все кажется, будто это его ума, чувства и рук дело. Смешно!

Так же, впрочем, как несколько не всерьез воспринимаются поучительного характера утверждения Натальи Геннадиевны в том самом «Европейском вестнике». Ведь ни для кого не секрет, что В.А. Брынцалов имел жену, Лидию Тихоновну, и дочь Наталью, то ест был законно и долго женат, а Наталья Геннадиевна — его вторая жена. Как же тогда понимать ее слова: «Мой самый первый вопрос был: „А вы женаты?“… . Я бы никогда не позволила себе сделать счастье на чужом несчастье, за счет другой женщины… Я бы хотела видеть в семье любовь. Но сейчас я всюду наблюдаю, мужчины, не колеблясь, бросают своих жен».

Я-то недоумеваю, а опять же знатоки всяких великосветских цирлих-манирлих объясняют мне:

— Законы жанра! На Западе ценят первый, законный, благонадежный брак! Это визитная карточка! Чтоб водка-«брынцаловка» лучше шла!

Возможно, так оно и есть. Я ведь не претендую на истину в последней инстанции. Хочу разобраться, раскрутить и хоть отчасти понять «явление Брынцаловых народу», которое в особо ехидных, несговорчивых изданиях именуется с чьей-то легкой руки «брынцаловщиной».

А перед этим, вспомним, много еще чего было. И «сталинщина», и «хрущевщина», и «брежневщина». «Ельцинщины» пока не просматривается. Возможно, потому, что слово трудновыговариваемое…

Оставлю в стороне всякие политические и социально-экономические страсти, кипевшие при каждом из этих самых «измов». И сделаю сейчас потрясающее открытие: все эти Великие и Могучие мужчины, сидевшие на российском престоле, имели (вот оно, открытие, откровение!) жен. И Н. Хрущев, к примеру. И Л. Брежнев… Но они, судя по всему, этому факту придавали не слишком серьезное значение. Ну, конечно, это было своего рода потрясением для граждан, когда вдруг Н. Хрущев появился на публике не один, как И.В. Сталин, а с родимой жйеной. Возникли даже серьезные дискуссии по этому поводу во дворах, а также на кафедрах: а хорошо ли ему жену с собой водить, а не свидетельствует ли это об отсутствии скромности, ведь вот Сталин, что бы и как бы, с женами не гулял принародно и в свои загранпоездки не брал…

Других не устроил внешний вид Нины Хрущевой, нашли ее уж слишком простецкой, без светского шика и талию ее не слишком узкую, порицали тоже…

Хотя стоило бы задуматься всем нам вот о чем: а каково было этой полной, круглолицей женщине, похожей на ординарную домохозяйку, жить-выживать при своем весьма непростом муже, если к тому же она знала, где он и как и сколько раз проваливался в «черную воду»? я-то сейчас именно об этом задумалась — о непростой жизни «у престола» царицы нашей, Нины Хрущевой…

Что советовала Никите Хрущеву его жена? Может, ее слово и сыграло решающую роль, когда Крым был подарен, супруги, решивши это, приобняли друг друга, прижались крепче родственными телесами и заснули, посапывая в унисон?

Я это потому задаюсь теперь такими «второстепенными» вопросами, что с тех пор набралась всяких неожиданных сведений сексуально-политического характера с элементом чисто женского вождизма и пришла к выводу — посредственно-умные вожди только на людях выглядят бойцами, орлами, коноводами. А только спускается ночь, только нырнет он, родименький, в теплую-мягкую постельку под уютный бочок жены — и пиши пропало, нету больше крутого решительного вождя, а есть усталый, пожилой или старый мальчик, готовый выслушивать как женины сочувственные, ласковые слова, так и ее «точки зрения», разносы и наставления.

Беру грех на душу и говорю, что думаю, а именно — это не кто иной, как Раиса Максимовна затеяла всю эту «перестройку с человеческим лицом», а вовсе не Михаил Сергеевич Горбачев. К такому заключению приходишь невольно, стоит вспомнить… шубы мадам Горбачевой.

Ах, какая я, однако, махровая обывательница! Ах, какая! Все о шубах да о бриллиантах…

Нет, не остановлюсь, шпарю дальше. Хотя и обмолвлюсь.

Честь и хвала Раисе Максимовне, что именно она изо всей многотысячной армии студенток МГУ сумела отхватить такого многообещающего парня! Но когда она вместе с ним «взошла на престол», когда появилась на людях и заговорила… пожалуй, не было в стране женщины, которая бы с отчаянным недоумением не вопрошала у своих столь же любознательных подружек:

— Девки! Вы только поглядите! Личико маленькое, губки поджатенькие, голосочек как из… волосочек, а таким мужиком вертит!

Ой, слава свободе печати! Могу обнародовать изначальное, естественное проявление чувств бабенок нашей страны!

И эти наши едкие вопли звучали в те дни и часы, когда официальная пресса и телевидение, и радио только и делали что ворковали о том, что Михаил Сергеевич вместе со своей супругой опять вышел в народ и что он сказал этому народу, а вот что сказала ему же «царица», какие «судьбоносные», распрекрасные слова…

И какая там между всеми получается мир-дружба-любовь, и какое это восхитительное счастье всем этим простым-распростым людишкам лицезреть «самих» вблизи!

Что и говорить, в понятие «быдло» вместо народа Раиса Максимовна внесла свою немалую «шубно-бриллиантовую» лепту. С тех пор, можно считать, особенно повелось считать всех нас, кто не жрал от пуза всяких-разных партийно-обкомовско-цековских и новейших демпривилегий, — биомассой.

Но я тут же и спешу оправдать Раису Максимовну. Потому что, видимо, нужно было ей хоть разок догадаться — голодный, оборванный народ, затиснутый по воле царствующих бездарей в беспросветную нищету, не простит тебе твое «дефиле», твоего походного гардероба, состоящего из дорогих тряпок, сменяемых чуть ли не каждый час… Видно, времени не хватало — то вояж, то примерки… И зря считается, будто нелюбовь к этой экстра-паре зародилась позже, когда М.С. Горбачев отсиживался в Форосе и какие-то там пленки с собственной нетленной речью перепрятывал. Нелюбовь шла прямиком от непонимания простейшей азбучной истины — «страшно далеки вы, „царь и царица“, от народа», хоть и вышли вы из него…

И, подумать только! — после стольких триумфов, стольких длинных речей, которые должны были увлекать, вдохновлять наш народ, — смех, злые частушки и — забвение… Смешно сказать, на последних выборах в президенты М.С. Горбачев набрал уж такое крошечное количество голосов. И — пристроился где-то к неведомому «новобранцу» В.А. Брынцалову. И опять же — зачем совался в эту выборную историю? Хотя, как объяснял раз по телевизору, жена не советовала делать это…

Возможно, это был ее самый здравый совет?

… Сижу, думаю: может, зря Михаил Сергеевич столь часто вояжировал с Раисой Максимовной на Запад да в Америку, собирал аплодисменты, премии, восторги без границ? А если бы предпочла эта сиятельная пара западным «контрдансам» восточные заветы, может, и до сих пор сияла на российском престоле? Вот ведь как удачлив оказался Аскар Акаев, секретарь ЦК Киргизии в недалеком прошлом, плавно переместившийся в ранг самого первого демократа и противника прежних коммунистических воззрений, которые его, в свое время, неплохо кормили…

А кто в этом чудесном превращении сыграл главную роль? Чтоб без сучка и задоринки? Кто поддерживал и вдохновлял? Смею предположить — Майрам, родная жена. И пусть уже вослед незадачливой Раисе Максимовне, но и в поучение грядущим «царицам», вот сколько разумных советов дает она желающим к ним прислушаться в «Комсомольской правде»:

«… Даже если бы в Киргизии ввели многоженство, Майрам Акаева все равно была бы любимой и единственной женой президента. Потому что еще с детства усвоила главный непреложный закон семейной жизни: у мужчины в доме должно быть свое место — кольдуле.

— Меня мама так воспитывала. Мой отец маму очень любил. А она его нет. Несмотря на это, мама очень уважала отца. И всегда говорила, что у мужчины в доме — особое место. Даже мы не могли садиться на то место, где папа наш сидел. Это было кольдуле: шкура — специальное такое сиденье. И всякий раз, когда отец вставал, мам быстренько это кольдуле вытряхивала и вывешивала на солнце.

— У Аскара Акаевича тоже есть такое кольдуле в своем доме?

— Такого места у него нет, но я с самого начала была настроена, что мужчина в доме — это мужчина.

— Трудно быть женой президента?

— Трудно, когда начинают появляться всякие слухи. И обвинения в мой адрес. Беспочвенные. Это плата за то, что мой муж президент.

— Наверняка всех волнует вопрос — даете ли вы советы мужу и не вмешиваетесь ли в его дела?

— Несколько лет назад корреспондент задал вопрос Акаеву — вот вы жили в Ленинграде и что там для себя открыли? Он ответил — я нашел свою жену. Вся киргизская пресса год рыдала — как же так, наш президент, глава государства, народа, а смотрите, как он говорит примитивно. Как он так может рассуждать? И сразу пошли разговоры, вот видите, значит, жена на него влияет».

Предполагаю, что Майрам Акаева прочла книгу «Правила светской жизни и этикета» еще когда это издание достать было нелегко и дополнила свою восточную мудрость необходимыми в ее положении знаниями: «Наряд замужней женщины всегда должен быть в гармонии с ее состоянием и положением, которое она занимает в обществе; она должна избегать появляться в костюмах ярких цветов, не обвешиваться кружевами и лентами, чтоб не походить на вдовицу, не надевать зараз много драгоценностей и т.п., простота и вкус нисколько не исключают изящество наряда; женщины должны также изменять туалет согласно обстоятельствам: для вечеров она должна быть одета наряднее, а для балов элегантнее». И тут же существенное уточнение: «Старайтесь довольствоваться малым, это девиз благоразумных; чем меньше потребностей, тем меньше поводов к дурным поступкам и тем ближе мы к счастью. Приличное, но скромное одеяние, умеренная пища, скромное занятие, которое вам нравится, — вот предметы, необходимые для благоразумного человека».

— Вы хорошо одеваетесь, на вас прекрасный костюм, не унимается любознательная корреспондентка. На что Майрам Акаева отвечает с подобающей моменту сдержанностью, ошеломляя попутно читателя своим ну просто сверхаскетизмом:

— Ему пять или шесть лет. Он даже без подкладки. Мне шьет моя соседка. Платье купила в Москве. В бутике, не помню, в каком. Лучше, конечно, шить. Пусть это будет скромно и без всякого шика. Хорошо выглядеть этикет обязывает. Особенно за границей. Я стараюсь, но особых переживаний на этот счет не испытываю.

Ну, знаете ли… Хочется просто встать навытяжку перед подобным благоразумием первой леди бывшей республики Кыргызстан…

Не сбил эту, видимо, исключительно волевую, даму и вроде как весьма неуместный последующий вопрос:

— А говорят, что жена президента Акаева, побывав однажды в Англии, скупила там украшений на большую сумму денег…

— Я к украшениям отношусь очень равнодушно. Да и никогда за границей по магазинам не хожу. Даже если бы у меня были деньги… Вы представляете, сколько там сопровождающих? Из МИДа, из службы безопасности. Как я могу пойти и выбирать что-то у всех на виду? Когда-то я мечтала иметь золотую цепочку. Потом была мечта получить трехкомнатную квартиру. Но старшая дочь, она училась тогда в пятом классе, сказала: «Мама и папа, в Эфиопии дети голодают, там засуха. А вы еще хотите квартиру получить?» И заплакала. У нее поднялась температура, и она заболела. После этого материальные ценности для меня значения не имеют. Мы живем на старой квартире, у нас давно не было ремонта. Хотя говорят, что у нас виллы во всех концах света.

И далее, без сбоя:

— Наверное, у восточных женщин есть какая-то хитрость, раз они умеют особым образом пленять мужчин?

— Насчет хитрости — не знаю. Настоящая киргизка должна беспрекословно подчиняться своему мужу и не перечить. Ревновать, но виду не показывать и не говорить ничего, чтобы не догадывался. А вот Аскар, мне кажется, страшно ревнивый. Я это всегда знала и чувствовала. Но он очень мудрый и рассудительный человек. Такой характер — во всем умеет разбираться спокойно.

— Что в переводе с киргизского значит ваше имя?

— Майрам — значит праздник…»

И, знаете ли, меня лично ничуть не изумило такое столь явное пренебрежение материальными благами, стремление довольствоваться уж столь малым… И даже то не изумило, что при этом-то ну просто показательном аскетизме жена киргизского «хана» всех своих деток, кроме младшенького, который учится в седьмом классе, — отправила за рубеж. И так это все как-то простенько получилось, а еще проще описывается, словно именитые детки всего-навсего перешли с одной стороны улицы на другую в родимом Бишкеке. Ай да женщина, ай да разумница!

— Старшая дочь — Бермет — училась в МГУ на факультете прикладной математики. Сама добилась права доучиваться после третьего курса за рубежом. Мы ей не помогали. Теперь она в Женеве. Работает в ООН. А вот младшую дочь Саадат — она школьница — специально отправили к старшей, чтобы сестрам вместе было веселее. Сын — Айдар — ему уже двадцать — после школы жил в Америке и тоже сам поступил в университет.

Согласитесь, после такой информации, где светит одно простодушие, как-то неловко интересоваться, а откуда столько деньжат вы взяли, чтобы содержать своих «простеньких» деток за рубежами? Это ж сотни миллионов, если в рублях? А в «бишкеках» сколько?..

Но, с другой стороны, как опять не похвалить скромное очарование предусмотрительности Майрам! Она ж нигде и никогда, насколько мне известно, не уверяла, что ее дети, как и дети обнищавших учителей, врачей, библиотекарей, бывших полковников и рабочих, переключились на мытье чужих «мерседесов» и джипов «чероки» там, у себя, в киргизских степях… И что они таким вот образом и с неиссякаемым восторгом зарабатывают себе на хлеб с маслом и колбасой…

Нет, не просто становиться «новыми русскими», королями там, королевами, царями и шахинями… Осторожненько надо ходить-говорить, а то неровен час народ обхохочется и споет нехорошую, насмешливую, а то и вовсе злую частушку про тебя… И газетка припечатает, потому что газеткам промолчать — себе дороже — никто покупать не будет, и возникает «скандальчик» под названием «На фоне Ельцина снимается семейство» («Комсомольская правда»), и тут такие славные, непредвиденные подробности, увы, не прошедшие контроля Наины Иосифовны:

«Хотим мы того или нет, но семья Бориса Ельцина все больше оказывается в центре внимания общественности, становясь неотъемлемым фактором политической жизни сегодняшней России. Это объяснимо: в недавнем снятом с экрана ТВ интервью бывший шеф службы безопасности президента Александр Коржаков поведал, как судьбоносные для страны решения нередко обсуждаются за обеденным столом „семейства номер 1“, где основным советчиком выступает Валера — муж старшей дочери президента Елены и заместитель маршала авиации Евгения Шапошникова в авиакомпании „Аэрофлот — Российские международные авиалинии“. О роли же в госуправлении супруги Б.Н. Наины Иосифовны и особенно „младшенькой“ — Татьяны — не писал вообще только ленивый.

Так что неудивительно, что в президентской пресс-службе с 15 ноября появилась новая сотрудница — бывший обозреватель отдела политики и ведущее перо «Независимой газеты» Наталья Константинова. Согласно сообщению родной газеты, отныне она будет отвечать за освещение деятельности супруги и дочерей Бориса Ельцина. Правда, сама Наталья в телефонном разговоре сообщила, что «ответственна» она главным образом за освещение жизнедеятельности Наины Иосифовны. Ничего странного в своем назначении она не видит: «В любом государстве семья первого лица ведет какую-то общественную функцию, и Россия в этом смысле не исключение. Что же касается Наины Иосифовны, то с ней и до меня работал сотрудник пресс-службы».

Видимо, дабы окончательно развеять мои сомнения, трубку взял непосредственный начальник Константиновой Владимир Дербенев, который сообщил, что на две трети его подчиненная будет загружена другими заданиями, в том числе дежурством по пресс-службе, как и любой другой сотрудник отдела оперативного планирования. Он же и определил место нового пресс-секретаря в кремлевской бюрократической иерархии: «Заявка на интервью с супругой Бориса Николаевича поступает Сергею Ястржембскому, он выходит на меня, а я — на Наташу, конкретизируя, как исполнить задание».

Поднятый одной из газет вопрос о том, не назначат ли в ближайшее время пресс-секретаря к внукам Бориса Ельцина Бориске и Глебу, Наталья Константинова считает провокационным: «Это просто злобно по отношению и ко мне, и к семье». На вопрос о том, будет ли она проводить брифинги, по-моему, откровеннее ответил пресс-секретарь самого президента: «Скорее, не брифинги, а андеграунды».


Какой же из всего этого основной вывод следует? Мне кажется, такой: редкая птица женского пола долетает до Кремля и устраивается буквально с троном своего мужа — «царя-батюшки». Но чтоб стать такой избранной «птицей», вовсе не обязательно морить себя Гербалайфом и всякими изнурительными диетами.

Одно ясно — не из длинноного-фигуристого материала делаются те женщины, которые способны поднять своего мужа на ослепительную высоту успеха, а то и на царский трон. И не из этих бестолковых, слабеньких на анализ-синтез красотуль выковывается жена-вождь, способная вовремя подсказать своему ненаглядному, кого он должен и на каком перегоне поцеловать в нежную щечку, а кому наступить на мозоль. Ну и так далее…

Остается признать: и мужик, способный сыскать в ворохах женских тел одну-единственную с остреньким, сметливым умком, с характером и прочими от веку почитаемыми добродетелями, много стоит и способен добиться исполнения своих самых честолюбивых желаний.

Вы разочарованы, читатель? Или, скорее, читательницы? Вы надеялись, что я вам сейчас вот и подскажу, как надо выбирать себе мужа, чтоб со временем стать царицей и детишек своих распихать во благонравии по Сорбоннам и Кембриджам? Чтоб конкретные указания были насчет знаков Зодиака, цвета родинки на левом бедре, предпочтительного сорта сигарет?.. Ой, милые, да если бы я все это сама знала в точности — давно бы не книжки писала, а в тронном зале, в Грановитой палате сидела или еще где-то там, где так приятно и комфортабельно пахнет проклятым царизмом и так мягко ступают в пуховых тапочках услужливые царедворцы, грызла бы, как семечки, изумруды-топазы… А чего?

А на Наталью Геннадиевну я готова смотреть с восхищением, понимая, что она — редкость, раритет, нечто из ряда вон. Околдовать такого крутого, резкого, неуправляемого, стопроцентного мужика! Ну надо же!

Но как смотреть-то? Пресс-секретарь опять уныло бормочет в трубку:

— Не получается… Но может быть, в понедельник…

Что остается? Ждать, ждать…

А пока указать претенденткам на некоторые уж обязательные-преобязательные светские приличия, с помощью которых девицы в конце прошлого века становились привлекательными и выходили замуж не только за почтовых служащих, но даже за князей и графов. Прислушайтесь, страждущие, и возьмите на заметку: «Так, чесать в голове, запускать пальцы в волосы, в нос, в ухо, грызть ногти, плевать на пол, огонь, в окно, тушить свечу перед носом присутствующих — все это действия, которые считаются в обществе неприличными. Особенно неприлично и крайне невежливо позволять себе все эти действия во время стола. Кроме того, очень неприлично за столом сморкаться, чихать, чистить в зубах, нюхать табак, отирать пот с лица и т.п.

Когда является крайняя необходимость плюнуть, следует плюнуть в свой носовой платок…»

Вот у меня вдруг такая необходимость и возникает — плюнуть… После того, как прочла очередное послание Владимиру Алексеевичу от тех, кто ну никак не расстанется, хоть лупи их с утра колотушкой, с наивным, младенческим представлением о жизни, о чужих деньгах, о трогательности собственных желаний:

«Здравствуйте, уважаемый господин Брынцалов!

Пишет Вам семья из далекого города. Все мы поклонники Вашей яркой личности, мечтаем видеть Вас президентом России. Вы — самый достойный из кандидатов. Желаем Вам успехов в Вашей политической и коммерческой деятельности!

Наша семья выразила бы Вам большую признательность, если Вы проявите неслыханную щедрость и поможете нам приобрести или простенький автомобиль, или однокомнатную квартиру.

Г. Брынцалов! Очень надеемся на Вашу доброту, Вы же очень богатый человек, для Вас это же мизер.

Заранее благодарны… Обеспечим Вам голоса всех друзей, родных и близких!»

Не плюнула. Видать, оказали воздействие требования этикета, где, кстати, еще рекомендуется так писать своим возможным благодетелям:

«Глубокоуважаемый благодетель! Священнейшею для себя обязанностью почитаю исполнить долг моего признательного к Вам сердца и душевно-радостно приветствовать Вас с наступившим Новым годом, при искреннем пожелании Вам встретить его радостно и провести в полнейшем успехе Ваших благих начинаний.

С истинным чувством уважения имею честь оставаться Вашим, Милостивый государь, покорнейшим слугою.

В.Г.»

Учитесь, учитесь грамотно унижаться в расчете на бесплатный сыр, на щедрости Мавроди и компании, на любовь даже без погляда!

Последний ночной звонок:

— Саша? Ну как?

— Не получается.

То есть хоть тресни — живьем Наталью Брынцалову мне все никак не удается лицезреть.

Слава Богу, одно мне было совершенно ясно — Наталья Брынцалова любит своего мужа, а Владимир Брынцалов — свою жену. Потому что у меня под рукой лежит интервью молодой миллиардерши под замечательным названием «Я не могу прожить без него ни одного дня». Из газеты «Супермен»… И я бы уже должна уснуть, подбив подушечку ударом кулака, лечь и уснуть…

Но, как известно, «человек предполагает, а Господь располагает». Звонок. Знакомая, которая давно в курсе всей мое жизни и дел:

Я тут для тебя нашла одну газетку. Хочешь прочту, как занятно беседуют — не стесняются твои любимые супруги Брынцаловы?

— До выборов или после выборов?

— После.

— Давай!

— Даю. Записывай название: «Супружеские диалоги во время пресс-конференции в особняке Брынцалова.

Корреспондент: Верите ли Вы в Бога?

Брынцалов: Да, конечно. Верю.

Брынцалова: О чем ты говоришь? Ты уже забыл, когда в последний раз был в церкви.

Корреспондент: У вас такая симпатичная жена. Вы по-прежнему ее любите?

Брынцалов: Да, вот на днях отправляю е путешествовать по Италии. Она давно туда хочет.

Брынцалова: Какая Италия? Я уже четыре года прошу, чтобы мы на родину съездили.

(После переодевания госпожи Брынцаловой в обтягивающие одежды.)

Брынцалов: Посмотрите, какая у моей жены фигура.

Брынцалова: Хорошо бы, у моего мужа были такие же мозги, как моя фигура».


Ничего не поняла! Ничего! Опять одни вопросы и ни одного внятного, полноценного ответа. Каюсь, мне было несколько обидно за Владимира Алексеевича. Такой крутой мужик, а его, как говорят в особо интеллигентных кругах, фейсом по кейсу…

С другой стороны, во мне пробудилась женская солидарность. Мы ведь, женщины, подчас и ни с чего получаем пикантное удовольствие, не углубляясь в причины и следствия перебранки его и ее, а только оттого, что она, бабеночка ненаглядная, уж так лихо, сплеча смазала и не оглянулась…

Пожалуй, я впервые увидела человека, который ничуть не боялся «самого Брынцалова». Более того, рискнул публично хлестануть по его самолюбию… Так, знаете, попросту, по-кухонному, по-русски… Небось, госпожа Акаева, если б услыхала такое, — превратилась бы в соляной столб, потому что не поверила бы, что есть такие женщины в русских селениях — им что кочегар, что миллиардер, без разницы — раз душа просит выкрикнуть горячее слово личной правды…

Да и Раиса Максимовна не осилила бы вот так вот, от всей полноты чувств… При всех!

И берем выше! Благоразумная Наина Иосифовна не рискнула бы, удержалась бы…

Все объяснимо и вполне простительно и даже весьма разумно, надо лишь захотеть вникнуть… очень захотеть. А понять — значит простить.

— Ты что умолкла? — интересуется знакомая, рассчитывая явно на мое полноценное изумление, выраженное словесно.

Я молчу. Я запуталась с этими Брынцаловыми. Что мне ей говорить?

— А у меня, — вкрадчивым голосом и делает многозначительную паузу, — ест еще обширное интервью под названием «Ультиматум кандидату в президенты». И подзаголовочек — не падай только в обморок: «Жена Брынцалова думает о разводе».

— Тащи! — приказываю. — Куда мне деваться, раз влезла во всю эту путаную путаницу!

ЖЕНЩИНЫ, КОТОРЫХ РАЗЛЮБИЛИ

Страшное это дело, когда женщину бросают… Да еще без особых объяснений… Хотя вот только что держали в объятиях… сколько отчаяния, недоуменных вопросов, каким камнем наваливается тоска по утерянному раю. И никак не найдешь ответа на самый жгучий вопрос: «За что? За что?»

— Понимаешь, — выдает в телефонную трубку длинноногая блондинка, не обращая внимания на стоящих поблизости от автомата, которым все-все слышно, — он даже не объяснил, за что? Слов пожалел! Взял кейс, хлопнул дверью и смылся! Нет, что ты! Все было как надо! Сколько чего обещал! Даже письма писал, хотя мы с ним встречались каждый день! Цветы приносил! Икру красную и черную… Через месяц и десять дней собирались пожениться… Как только вернется из Польши… Ничего не понимаю! Ничего!

Примерно в таком положении оказалась и одна весьма сиятельная, популярная, интеллигентная «дама» по имени «Москвичка» — всероссийская газета для женщин.

Крутое ныне времечко, ох, крутое. Всяк пробует работать как может… И женщины спешат, торопятся… А «осанну» им поют объявления, оставленные не иначе как любвеобильными мужчинами: «Мы позаботимся о вашем отдыхе в нашей сауне-люкс, где вас ждут встречи с очаровательными девушками, которые готовы доставит вам фантастическое удовольствие».

А о чем подчас мечтают самые-самые смелые? Ну конечно же о том, чтобы вдруг… случайно… встретить настоящего мужчину, опору, защитника, который только взглянет — так и полюбит тебя… У него и машина, и квартира, а его костюм от Версаче уж такой элегантный…

Время нынче такое! Раз всюду то и дело происходят чудеса, почему бы и мне, к примеру, не напороться на чудо! Ведь ест же случаи, когда девочка из ПТУ с мельхиоровым перстеньком вдруг вышла замуж за богатого американца и теперь шлет фото, где сидит в каком-то розовом автомобиле, в норковой шубе, а над ней пальмы колышутся…

Или вдруг шел мимо девушки, хлюпающей от холода носом, некий джентльмен и положил ни с того ни с сего в ее протянутую руку целый «кирпич» зеленых…

А среди нашей пишущей-рисующей братии тоже ходят «счастливые варианты»:

— Слыхала, Виктор нашел спонсора, тот дал ему денег, и теперь его книга уже в наборе!

— Слыхали, Андрей плюнул на литературу, бросил ручку в мусоропровод, набрал на помойке картонок, стал рисовать русалок в стоячей воде на фоне замков — и у него все стал скупать на корню один богач из Голландии! Во везуха!

Может, оно так все и было, а может, и нет — проверять не хочется, хочется верить. И без того знать не знаешь, как жить дальше — вон, оказывается, черта бедности в Москве — почти миллион рублей. А где его взять? Если даже зарплату вовремя не платят?

С другой стороны — вон Васек, только вчерась в разбитых ботинках двор топтал, а сегодня на новехонькой темно-синей «вольве» подкатил к подъезду… А начальница ЖЭКа третью машину под третью «ракушку» сует, чтоб не сглазили… А патологически бездарный Петя Петрович нынче детективы клепает один за другим на своем корявом языке и отдыхать ездит то на Бермуды, то на Гавайи…

Да что там говорить! Сегодня прямо в воздухе российском висит это искрометное желание многих и многих — схватить удачу за хвост! И сколько их, упорных, частью благородных, а частью вполне жуликоватых, ходят туда-сюда в поисках спонсора, денег, а то и деньжищ. И у каждого своя правда — деньги нужны, чтобы отреставрировать исторический памятник, чтоб помочь детям-инвалидам, старикам, матерям-одиночкам… Кто с чем, кто о чем!

Чего же удивляться, что даже, повторюсь, интеллигентная, респектабельная газета решилась ступить на зыбкую почву любовной связи с богатым дядей, в данном конкретном случае — с В.А. Брынцаловым.

И что им было делать? Как без денег издавать газету, в которой принципиально нет сообщений вроде «Молодая пара ищет молодую пару без предрассудков для совместных занятий сексом». И таких объявлений не дает на фоне голопопых девиц: «О да, садомазохизм нынче в моде, и надо знать, где купить необходимые предметы „пыток“. Сообщаем адрес…»

И, видимо, бессменный редактор «Москвички», энергичная, самоотверженная, произвела на бизнесмена приятное впечатление, он нашел в ее предложениях толк. И был заключен соответствующий договор, подписаны необходимые бумаги…

И вот передо мной тот, первый, номер от 11 ноября 1996 года, сделанный благодаря спонсорству В.А. Брынцалова. На радостях и в предвкушении радостей грядущих обычно сдержанная в проявлении эмоций «Москвичка» как бы отступила от собственных правил — «воспев» Владимира Алексеевича и его «Ферейн» с большим воодушевлением.

«Во первых строках» уже на первой полосе крупно набран афоризм Владимира Алексеевича: «Добиться у женщины любви — главное предназначение мужчины».

А чуть ниже — фото: Наталья Брынцалова в крепких объятиях веселого супруга.

А далее, на просторе других газетных страниц, — премногие сведения о «Ферейне», сделанные во всей возможной добросовестностью корреспондентами «Москвички». Думается даже, что когда-нибудь ни не раз пригодятся тем, кто станет изучать «труды» этого неординарного предприятия.

Но и это еще не все… Здесь же в номере — обширное интервью с Владимиром Алексеевичем под заголовком «И в печали, и в радости люди видят результаты моего труда». «Постпрезидентское», так сказать…

— Владимир Алексеевич, от дел государственных перекинем мостик к делам сердечным. Какова роль жены в вашей профессиональной карьере? — интересуется Виктор Барулин.

— Так устроено в природе, что самец красуется перед самкой, бьется за обладание ею с соперниками. Похожая картина наблюдается в обществе. Мужчина своим внешним видом, поступками стремится доказать женщине, что он самый лучший. Добиться у женщины любви — главное предназначение мужчины. Так и я тружусь для того, чтобы моя жена воскликнула: «Ах, какой молодец у меня муж!»

— Наталья Геннадиевна дает вам какие-нибудь советы?

— Советует ни с кем не конфликтовать: «Не надо выступать против правительства, президента. Так будет лучше». А я все делаю наоборот.

— Почему не прислушиваетесь к мнению второй половины?

— Прислушиваюсь. Но не могу спокойно смотреть на то, что власть не делает того, что всем гражданам кажется очевидным. Видно, так уж устроена Россия: уроки истории нас практически ничему не учат.

— Вы бы хотели, чтобы ваши дети учились и трудились в России?

— Наталья хочет, чтобы учились за границей. На это я отвечаю: «Ничего подобного. У нас нормальное образование. Дети будут учиться и работать здесь».

— Представьте, что вам нужно написать сочинение на тему «Женщины в моей жизни». О чем бы вы поведали, если не секрет?

— Есть что написать. Перед моими глазами прошло много женщин…

— Только лишь прошло?

— Ну, прежде всего я дважды женат. С первой женой прожил 21 год, со второй вот уже 7 лет вместе. Так что супружеский стаж солидный. Трое детей, дочь от первого брака уже взрослая. Хорошая жена — половина успеха мужа. Пришел с работы домой — там чисто, уютно, жена веселенькая, нарядненькая, радуется жизни, и у тебя на душе приятно. А если супруга ноет, пилит, давай деньги, давай то да се, — это раздражает…

— Свободное время вы предпочитаете проводить на теннисном корте. Как бы вы оценили свои шансы в поединке с Ельциным времен его хорошей спортивной формы?

— Думаю, что выиграл бы. Я же не Шамиль Тарпищев, который ему поддается. В спорте, как в сексе, бизнесе, не должно быть чинопочитания (на госслужбе это необходимо). Женское тело облизать еще можно, но я не тот человек, который лижет руки или еще что-то тем, кто находится у власти. Тем более на корте.

— Однажды вы назвали Ельцина скучным человеком, поэтому, мол, о нем нет ни одного анекдота. Вы бы хотели, чтобы о вас рассказывали всякие байки?

— Да обо мне и так рассказывают.

— Например?

— Да рассказывают… Забыл.

— Их тональность вас не коробит?

— Не-а. Когда обо мне говорят плохо всерьез — тогда я прислушиваюсь, принимаю меры. Если рассказывают анекдоты, то я этому только радуюсь. Значит, я народу нужен. Не так давно у нас возникла проблема с выплатой зарплаты, так появились злые анекдоты. Сейчас ситуация нормализовалась, и злые языки успокоились.

— Владимир Алексеевич, что бы вы пожелали самому себе накануне юбилея?

— Для меня главное — личное здоровье. Мое здоровье — это здоровье моей семьи, моего производства. Еще хочется стабильности в обществе, экономике. Чтобы мы не дергались, а могли смело вкладывать капиталы в производство нужных людям товаров.


Думаю, что вовсе не надо объяснять, почему к Владимиру Алексеевичу так потянулась «Москвичка». Что там ни говорите, а энергия так и кипит в этом человеке «из глубинки», энергия и азарт — самые, пожалуй, золотые мужские качества. Четкость и резкость формулировок тоже притягательны, тоже не могут не вызвать симпатии и доверия.

Но вот отчего дальше-то все полетело в тартарары? Отчего «роман», едва наметившись, разлетелся вдребезги?

Тут нельзя обойти молчанием очень, очень сердечное, предельно отзывчивое стремление «Москвички» «ублажать» короля «Ферейна» даже где-то вопреки собственным принципам, даже как бы наступая на горло собственным песням…

Возможно, я, конечно, чересчур субъективна. Но меня как колом по голове — целая полоса в сентябрьском номере «Москвички»… о винно-водочных изделиях под забористым афоризмом: «На Руси пили, пьют и будут пить. Вопрос — что?»

«К чему бы это? — подумаете и плечами пожмете. — Для семейной газеты слишком как-то…»

И впрямь — целый разворот с картинкой! С массой сведений! Стало быть, желающие бабушки-дедушки, дети-внуки узнают, что:

«История отечественной водки уходит корнями в XIV век, но настоящего расцвета ее производство достигло в прошлом столетии, когда спрос и предложение соперничали в интенсивности. Учитывая тот строго научный факт, что водка представляет смесь этилового спирта с водой, стоит начать теоретические изыскания именно с прародителя водки — спирта…

Спирт, производимый у нас в отечестве, между прочим, бойко экспортировался. Особенно он котировался в солнечной Испании, где употребляется для сдабривания вин. Но, как говорится, недолго музыка играла. В Испании вдруг было запрещено сдабривать благородные местные напитки вульгарным заводским спиртом. Вслед за этим начался форменный обвал: один за другим рухнули английский, датский, греческий, болгарский, египетский рынки. Приунывшая Россия решила взять реванш в Турции, с которой была налажена через Одессу прекрасная торговая связь. В 1908 году братья-турки получили от нас 2 миллиона ведер паточного и хлебного спирта. Употребив его, они, видимо, спохватились. Во всяком случае, уже в следующем, 1909 году вышло строжайшее запрещение на продажу напитков, сдобренных каким-либо спиртом, кроме виноградного…

Неприятности с экспортом не мешали прогрессу. Прибыльное дело не топталось на месте, о чем с энтузиазмом писала пресса: «… огромный успех сделала горячая очистка спирта — ректификация; с 1902 года почти вся винокурка идет на ректификацию для надобностей казенной винной операции» и т.д. и т.п.

Интересно? Конечно. А дальше пошли сведения, полезные, благодатные: под пушкинское (газета же интеллигенции, в основном, предназначенная, ценителям высокого!) «Сердцу будет веселей».

В каком случае? При каких обстоятельствах сердцу будет так хорошо? А тогда, когда вы отправитесь прямиком в отдел реализации товаров, в том числе и водки… ФАО «Ферейн» вместе с корреспондентом «Москвички»… Вам объяснят, как следует покупать водку, что «… на размышления должна навести откровенно заниженная стоимость, хотя это показатель не стопроцентный. Кто знает, может, завтра жулики резко изменят ценовую политику?» Что большие трудности возникли бы и у тех, кто вздумал бы подделать алкогольную продукцию, выпускаемую на «Ферейне» (всего производится пять сортов водки). Здесь тоже усложненный дизайн, в частности несколько этикеток, так называемые «кольетки» (те, что украшают на манер колье горлышки бутылок), и даже портреты главы предприятия Владимира Брынцалова». Что «далеко не последний вопрос, в каком состоянии находится сама бутылка. Не мутная ли она, не грязная ли? Дело не только в гигиене. „Подпольщики“ в целях экономии употребляют посуду, уже не раз использованную. Казалось, что в этом такого страшного? Но вот представьте ситуацию: в пустой бутылке хранится какой-нибудь растворитель, ацетон, в общем, нечто сугубо не пищевое. Потом бутылка выбрасывается, нищая старушка ее тут же подбирает и прямиком несет сдавать. Стеклотара путешествует, попадает к производителям самодельного питья, те ее слегка ополаскивают и пускают в оборот. Опасные добавки в водке гарантированы. Все очень просто.

Короче, возьмите себе за правило требовать сертификат качества. Если будут отнекиваться — воздержитесь от покупки.

Если же вам его предоставят, и вы получите документальное подтверждение того, что данная продукция соответствует требованиям безопасности, можете смело приобретать спиртное. И спокойно праздновать с друзьями какое-нибудь радостное событие».

И казалось бы — многие-многие вам лета в совместных трудах — «Москвичка» и «Ферейн»! тем более что «связь» с газетой предоставила «Ферейну» известные льготы…

Но — увы и ах! Хоть счастье было так близко, так возможно — денежки от Владимира Алексеевича отчего-то не спешили в сторону терпеливой «Москвички», и все с задержками, все через пень-колоду, как говорится. А потом выяснится, что вообще эта «любовь» — «без права на погляд». Придет вежливый, корректный сотрудник Евгений, чтобы обговорить возникающие вопросы с Владимиром Алексеевичем, а он — не принимает, ему некогда… Как ни поглядишь — уже с утра сидит на диване в отделе рекламы, ждет, вдруг его примут, вдруг все объяснят…

А недели бегут… Коллектив газеты в трепете, в тревоге, сомнениях… Почти все тут женщины — у них и без того с нервишками плоховат. А что как все их дело рухнет? Куда идти? Как жить? И вопрос вопросов:

— Почему Брынцалов не скажет что-то определенное? Будет спонсировать или ему плевать на это?

Опять бегут недели без ответа, без ясности… Наконец редактор Виктория Арсеньева прибегает к эпистолярному жанру — оставляет в приемной Великого и Могучего письмо.

Редакция опять замирает в ожидании. Что, что он скажет? «Да» или «нет»?

Но ничего абсолютно ничего он не говорит. Словно бы никто ему ничего не писал, не молил о взаимности, ну пусть не о взаимности, а о ясности…

Одно утешало: как говорили, таких «цидулек» с воплями недоумения от растерянных партнеров порядком лежало на столе у секретарши. И гордость взяла свое — отступилась «Москвичка» от своей мечты о постоянном благодетеле… Закончила свое хождение по мраморным полам и лестницам сказочного «Ферейна»…

Позвонила журналистка из «Москвички» и призналась:

— Ужасное ощущение от в сего этого. Ну как прежде говорилось — «поматросил да и бросил». Казалось, что просто на тебе потоптались… Что такого просто не бывает, не может быть. А достала «Маску» чеховскую, стала читать и, знаете ли, успокоилась.

— Чем же?

— А все уже было! Было!

Я тоже полезла в шкаф, достала рассказ «Макса» и стала читать:

«. . . Мужчина покачнулся и смахнул рукой со стола несколько журналов.

— Становь сюда! А вы, господа читатели, подвиньтесь: некогда тут с газетами да с политикой… Бросайте!

— Я просил бы вас потише, — сказал один из интеллигентов, поглядев на маску через очки. — Здесь читальня, а не буфет… Здесь не место пить.

— Почему не место? Нешто стол качается или потолок обвалиться может? Чудно! Но… некогда разговаривать! Бросайте газеты… Почитали малость и будет с вас… и так уже умны очень, да и глаза попортишь, а главнее всего — я не желаю и все тут…

— То есть как же это? — спросил казначей сиротского суда Белебухин, краснея и пожимая плечами. — Я даже не понимаю… Какой-то нахал врывается сюда и… вдруг такие вещи.

— Какое это такое слово нахал? — крикнул мужчина с павлиньими перьями и стукнул кулаком по столу, да так, что на подносе запрыгали стаканы. — Кому ты говоришь? Ты думаешь, как я в маске, так ты можешь мне разные слова говорить? Перец ты этакий! Выходи, кому говорю! Директор банка, проваливай подобру-поздорову! Все уходите, чтоб ни одной шельмы тут не осталось! Айда, к свиньям собачьим!»

Было, многое было, а загадка остается — неужто богатство настолько погибельно для отдельных и многих душ, что тут уж ничего поделать нельзя? Что, богатый — это уже диагноз?

Не знаю, не знаю… Но если бы только один В.А. Брынцалов был такой «неуправляемый», если бы только он единственный, разбогатевший столь стремительно и мощно на обломках Великой Империи, поступал с женщинами столь неделикатно! Имею в виду все ту же «отвергнутую» «Москвичку»… Хотя, вот ведь штука! — именно она сумела отблагодарить и увековечить сложноватый облик бизнесмена на своих страницах в том самом интервью со всей возможной к нему симпатией!

И, казалось бы, — «не отрывайся от масс», не пренебрегай!

Увы, увы! Логику я лично нащупать не смогла…

А может, вопреки всякой логике, ему не по душе именно «свои», очень уж до пресноты «правильные», без задней мысли, без готовности подъелдыкнуть, подкузьмить? Может быть, ему в кайф статейка в «Аргументах и фактах под названием „Брынцалов на обочине“ с фотографией, где герой еще только натянул брюки, но не успел их застегнуть, и рубашка топорщится… Ну вовсе „домашний“ снимок… И вся-то статейка до того не принимает господина миллиардера, ринувшегося было „во власть“, всерьез… Такое „живописание“, словно бы про какого-то мутанта, возникшего невесть почему и зачем… Уже и подзаголовок искрит неприкрываемой насмешливостью: „Все кандидаты в президенты сейчас, понимаешь, по стране ездят, а Владимир Алексеевич, что — рыжий, что ли? Поехал и он. Правда, недалеко: времени уже нет“.

И далее — почти в чеховской манере… И хотя частично про все эти события было помянуто в предыдущих главах, но, думаю, читатель многое потеряет, если не ознакомится еще с одной манерой прилюдно «раздевать» Брынцалова:

«Небольшой подмосковный Электрогорск аккурат в тот день отмечал свое 50-летие, когда на главной площади в отпадном зеленом пиджаке и белых брюках появился наш герой. В толпе он чувствовал себя как рыба в воде. „У наших правителей мужского здоровья нет, — вещал он, — они только за власть борются“. Какая-то тетка осведомилась: „А у вас-то оно есть?“ — „Пошли, покажу“, — парировал Брынцалов. Женщина замялась…

«… Пиджак-то ваш сколько стоит и какой фирмы?» — спросил один электрогорец Брынцалова. Тот отогнул полу: «На, смотри! Я хочу, чтобы у нас все так, как я, одевались: пиджак от Версаче. А сейчас у нас висячие, а не стоячие».

Приехали мы на завод неподалеку от города, ходили мы по заводу, ходили и пришли к кабинету директора. «Что это у тебя за кабинетом дверь какая-то? — спросил Брынцалов. — Баб, наверное, тут трахаешь?» Я спросил руководителя предприятия Э. Гончарова, прав ли его шеф. «В каждом слове есть доля правды», — был ответ…


… Во время каждой встречи, каждого разговора кандидат выдавал перлы — не хуже, чем у Жириновского: «Нужно продать водородную бомбу (у нас в России столько ценностей!) — и другая нация, уплатив деньги, будет обескровлена», «Почему вывоз икон считают контрабандой? Раз берут — надо продавать. И рисовать их, рисовать. Что, у нас Рублевых, что ли, нет?», «Советские евреи создали Израиль, а русские евреи его разрушат», «Зюганову программу писала Корягина, которая глубокой осенью 1987 года ко мне в тапочках пришла. У нее даже сапог не было, что она может!», «Зайдешь во фракцию к Жириновскому — у него либо убогие сидят, либо братва!»

… Все, все так таинственно, так неясно, так странно, когда пытаешься уловить связь между «дворцом» и «лачугой», между Хозяевами и всеми прочими… недаром все та же незадачливая, сердобольная «Москвичка» к числу прочих своих недоумений приплюсовала еще одно: почему почти сразу, следом за статьей «Человек есть то, что он ест», — исчезла из ресторана «Ферейна» сама героиня очерка — Раиса Федорова? Почему? Ей что, надоело получать приличную зарплату? Ведь вот только что с охотой, с юмором отвечала на все вопросы докучливой «Москвички»:

« — Рая, извините, а каким образом вам удалось устроиться на такое престижное место? По знакомству?

— Представьте себе, нет. Случайно услышала от коллеги, что недалеко от дома (я почти рядом живу) открылся при предприятии небольшой ресторанчик. Ну и пошла наниматься, что называется, с улицы. Рассказала, что умею, чему обучалась, в каких всесоюзных конкурсах участвовала. Меня и взяли. Шесть лет с тех пор прошло. Нареканий в свой адрес не слышала. Надеюсь, что хозяин моей работой доволен.

Вроде все на месте и у Раисы Федоровой, и Владимира Довбыша — толково, с увлечением рассказали они о своей работе…

Только почему, почему аккурат после этой статьи ушла с работы Раиса Федорова? Отчего уже совсем неправдоподобно звучит уверение: «Кажется, выстраивается профессиональная династия. Вслед за мамой, метрдотелем, тонкости сервировки и светского обращения осваивает ее дочь Светлана, официантка в ресторане „У Ферейна“. Ничего этого нет! Хотя и мама улыбается со страниц газеты, и очаровательная юная Светлана… „Ферейн“ от них отказался? Или они — от „Ферейна“?

— А может, господину Брынцалову вдруг какое-то кушанье не понравилось? — спросила я у Александра Толмачева.

— Такого не может быть, — был ответ. — Брынцалов не мелочный.

Присутствующая при нашем разговоре молодая женщина улыбнулась многозначительно и, вздохнув, сказала:

— Отчего? Почему? У нас здесь позволено быть умным и красивым только избранным. Владимир Алексеевич тут действительно ни при чем, но… что можно поставить на пути женщины, которая почувствовала себя оскорбленной только потому, что на этот раз нее портрет красуется в газете, а какой-то «холопки»?

— Неужто так круто? — не поверила я.

— Вы, значит, уж точно все еще живете при социализме! — усмехнулась моя собеседница. — А мы… мы уже хлебаем капитализм полными ложками, уже со всеми плюсами-минусами на дружеской ноге…

Впрочем, спустя время Раиса объявилась на «Ферейне» и приступила к работе.

— Александр, — спрашиваю в надцатый раз, — так когда же наконец состоится наш разговор с Натальей Геннадиевной?

— Так ведь… да ведь… ну, понимаешь, что такое «кошка, которая гуляет сама по себе»?

— Ну что ж, бужу ждать, — смирилась и на этот раз. Хотя бы потому, что любую женщину всегда сложно понять. Тем более что она и сама подчас себя плохо понимает… Мужчины — и это общепризнанно — куда как проще, прямолинейнее по своему внутреннему устройству…

А «Москвичка» все еще висела а воздухе, сотрудники редакции все еще не сыскали надежного спонсора и работали, считай, все на том же неистребимом женском энтузиазме, давая своим верным читательницам массу деловых советов, вроде: «Если из старого мехового пальто получается только жилет — также не стоит огорчаться. Посадите его на легкую подкладку и носите как хотите, например, на работе, если там прохладно». Такие вот дела…

И уже ушел на другую работу Николай Г., бывший помощник пресс-секретаря, один из тех, которые помогали В.А. Брынцалову проводить предвыборную кампанию, когда Владимир Алексеевич баллотировался в президенты.

И было бы вполне естественно, если бы Николай остался с обидой в сердце… Никто же не хочет, чтобы его разлюбливали, чтобы — «вот бог, вот порог»… Мне почему-то понятнее было бы, если бы Николай «понес» своего недавнего шефа… Женская у меня логика, так сказать… И потому в последнем с ним разговоре не таила про себя никаких резких вопросов.

— Не жалеете, что нанялись работать на Брынцалова?

— Не жалею, очень доволен. Мне нравилось общаться с людьми. А людей приходило в предвыборную кампанию очень много, очень интересных людей, разных по характеру. Это мне доставляло огромное удовольствие: объяснять, помогать, даже просто сочувствовать. Они приходили со своими мыслями, предложениями, хотели сотрудничать с Владимиром Алексеевичем.

Присылали письма. Среди этих писем много было наивных, со всякого рода просьбами подарит машину, квартиру, дачу, мотоцикл… Но были и достойные серьезного анализа. Если хотите, я могу показать вам эти письма. Они уже не нужны…

— Хочу. Это интересно.

(Потом мы сходим с Николаем в красиво, добротно отделанный дом на территории «Ферейна», где сыщем на дне шкафа стопки с письмами, и я смогу их прочесть и окунусь в атмосферу «предвыборной гонки», в атмосферу раскрепощенных желаний многих бедствующих людишек, которые почему-то решат, что самое время заставить миллиардера раскошелиться.)

— Николай, никак не могу поверить, что совсем недавно Брынцалов был общительный, принимал в сякого рода «ходоков», удовлетворял чьи-то просьбы, вообще вел себя доброжелательно.

— Тем не менее это было так. Тогда он верил, что нужен России, ее народу. Но с его невоспитанностью… Да, это так, это не изживается легко, просто. Скажу больше — богатство, по-моему наблюдению, провоцирует человека на бесцеремонные поступки. Ему все дозволено. Человек, который богат, считает, что может все. Может себе позволить в присутствии женщины выразиться нецензурным словом, может даже на телевидении, в интервью, сказать такое, что все покраснеют. Вот эта вседозволенность его — она как раз и испортила, мне кажется, его имидж.

— Объяснить ему это, остановить… можно было?

— Знаете, он человек очень самолюбивый, он не любит, когда его учат.

— Выходит, я ему одна сказала то, что думали многие?

— Вы — очень смелый человек. Я бы, скажем, не отважился.

Между прочим, и Николай пытался помочь мне встретиться с женой Брынцалова. Но тоже ничего не вышло.

Так что самый момент спросить его:

— А вы-то сами общаетесь с Натальей Геннадиевной? Находите с ней общий язык? Вернее, находили?

— Знаете, в некоторых случаях я даже сочувствовал ей. Я был у нее несколько раз дома, и она была в таком заплаканном состоянии, и мне хотелось ее пожалеть. Она все говорила: «Какие у вас добрые глаза!» И мне хотелось как-то по-доброму к ней отнестись, чтобы как-то, ну, просто пожалеть человека, сказать ей хорошие, теплые слова. Может, и ей чего-то не хватает…

— Может, она одинокая очень?

— Может. Может, ей не хватает взаимопонимания от Владимира Алексеевича, хочется больше нежности, доброты, тепла. Может, ей не хватает чисто человеческих отношений, теплых, дружеских таких, чтобы он ее понимал, и она его понимала, чтобы в трудную минуту он ее мог выслушать и сделать так, как она хочет. Я думаю, этого нет в их семье. Когда я с ней общался, были случаи, когда просто приходилось ее жалеть. А иногда были случаи противоположные, когда она была не в настроении, могла резко сказать: «Вы не так делаете! Чтобы в дальнейшем так больше не поступали!»

— Насчет чего, например?

— Ну, например, когда я пришел с журналистами. Они хотели взят интервью у Владимира Алексеевича. Кстати, он их сам пригласил. Они принялись снимать его, когда он раздевался для массажа. То есть полуголым, в трусах. Наталья Геннадиевна была возмущена, она протестовала, чтобы они не снимали его в таком виде. А Владимир Алексеевич отнесся к этому по-своему: мол, подумаешь, какое дело, пусть снимают, как хотят. Я оказался между двух огней. Или быть заодно с Натальей Геннадиевной и закрыть камеру рукой, или не мешать Владимиру Алексеевичу и тележурналистам. Как быть? Что лучше? Наталья Геннадиевна потом меня отчитала за это, что не был с ней заодно. Возможно, она и права, но… Или второй случай, когда я привел к ней журналистов, а она рассердилась, мол, без согласования с ней… Хотя я ей звонил по телефону, и она свое согласие дала… Что поделаешь? Человек настроения… Когда доброжелательно встречает, а иногда как будто не замечает. Не только меня, разумеется…

— Если это все кому-то не по вкусу — может уходить, но не «выступать»?

— Разумеется. Не ты платишь — тебе. Обычные капиталистические отношения. Но нам они, конечно, еще в диковинку.


Что же получается? Зачем далеко ходить за ответом, почему Владимир Алексеевич пренебрегает нынче прессой, самой Величественной, Вездесущей четвертой, а возможно, и первой властью? Все очень просто — не оправдали доверия, надоели все эти бессчетные журналисты, опротивели?

Выходит, я попала в самое неподходяще время. Вполне возможно, и Наталья Геннадиевна в том же состоянии — не хочет больше отвечать ни на какие журналистские вопросы?.. Мол, толку-то!

— Вот если бы раньше вы пришли! — уверяют меня в отделе рекламы. — К тому же, посмотрите, с какими вопросами обращаются к жене Владимира Алексеевича из этих новых, лощеных журналистов…

Взяла в руки листок, отпечатанный на компьютере, прочла:

«1. Удовлетворяет ли вас сексуально ваш муж?

2. Какой секс вы предпочитаете, не пренебрегаете ли оральным?

3. В какое время суток вы испытываете наиболее сильное сексуальное влечение к мужу или какому-нибудь другому мужчине?..»

— Ну как? — спросили меня в отделе рекламы. — Вы бы после этого побежали в объятия журналистов?

— Нет, — ответила честно, — ни за что. Но, с другой стороны, нельзя же валить в одну кучу всех и вся…

Пожали плечами. А когда Николай вышел, просветили меня с очень женской щепетильностью:

— Приехал к нам на «Жигуле», Каких-то семь месяцев назад. А уезжает на «форде». Плохо ли?

Да кто говорит… Просто замечательно! Тем более, если сравнивать с другими судьбами, с другими внезапностями…

А ведь мы в последнее время так и поступаем, чуть чего:

— Ой, все-таки не в тюрьме! Все-таки не в Чечне… Слава Богу!

— Ой. Упал-разбился самолет! Слава Богу, моих в нем не было!

— Ой, взорвался дом! Слава Богу, мои все целы!

— Ой, опять убили предпринимателя и шальной пулей прохожего! Слава Богу, мои не попали…

И не потому ли бежим к телевизору, когда начинается новая серия «не про нашу жизнь», хоть та же «мыльная» «Санта-Барбара»?.. Хоть «Дикая Роза», где Рикардо и Роза только что совершили прогулку с детьми и немного поиграли с ними в мяч.

«Наконец Роза шутливо заметила:

— Кабальеро так увлекся, что может опоздать на деловую встречу!

— Ради вас, о прекрасная, я готов забыть обо всем на свете! Я уже начинаю гордиться, что моя жена — артистка. Я люблю тебя, Роза!

— И я тебя люблю, Рикардо.

Поцелуй был трепетен и нежен. Как здорово у них все наладилось, в последние дни, после того, как он, разгневанный грязной анонимкой, зашел в ее комнату потребовать объяснений. Только Роза могла превратить постыдную ссору, им затеянную, в апофеоз любви. Как же он плохо ее знал, как же виноват перед ней…»

… Если я не упомянула о том, как «Ферейн» намекнул многим своим сотрудникам, в том числе и Николаю К., что более в их услугах не нуждается, — то скажу об этом сейчас. О способе расставания с «разлюбленными» по-ферейновски. Их отправили в цех. Чтоб, значит, помогли производству. Николая поставили закручивать колпачки на тюбиках с лекарством. Он закручивал, закручивал… и понял — все, пора искать другую работу… Сел в «форд» и уехал.

А я вдруг получила приглашение в гости к Наталье Геннадиевне Брынцаловой. И вышло это так вдруг, неожиданно и просто… И буквально через пять-семь минут встретилась с ней лицом к лицу. С миллиардершей, для которой строится огромный, словно пирамида, дворец… С недавней провинциалочкой из маленького, дальнего городка… С необыкновенной, непонятной женщиной, способной к эпатажу, о которой под гармонь разлилось по России:

У Брынцалова жена

Ну совсем сошла с ума,

На глазах у всей страны

Взяла, скинула штаны.

— Пошли. Это недалеко.

Не поверила:

— Так просто?

— Да, — ответили мне. — Ждет.

С чем сравнить столь приятную неожиданность? Думаю, даже директор «Метрополитена» Филиппе де Монтебелло не был столь обрадован, как я. Хотя в жизни главного музея Америки произошло событие, не имеющее аналогов даже во всей истории США: знаменитая тамошняя миллиардерша, владелица уникального собрания скульптуры и живописи ХХ века Флорен Мэй-Шонборн скончалась 92 лет от роду, а по ее завещанию «Метрополитен» получил в собственность редчайшие, дорогие-предорогие скульптуры и полотна…

Что же мне мнилось вслед за решительным: «Пошли!» Разумеется, в худшем случае я рассчитывала побеседовать с нашенской миллиардершей минут двадцать-пятнадцать… Я же ведь представляю, сколь может быть дел, обязанностей у такой особы… Но и этого времени мне, верилось, хватит, чтобы что-то существенное понят, разглядеть… Как-никак сорок лет занимаюсь журналистикой. Как-никак помоталась по бывшему Союзу из края в край, с сотнями людей самых разных профессий разговаривала под блокнот, под диктофон… Кто только не рассказывал мне о своем житье-бытье: трактористы и академики, свинарки и врачи, геологи и нефтяники, лесорубы и художники, русские карелы, манси, хакасы, украинцы, белорусы, казахи, евреи, узбеки, таджики…

А уж с женщиной поговорить — всегда взаимное удовольствие.

Вот мне и представилось — сядем мы с Натальей Геннадиевной, которая на восемь лет младше моего сына и на год старше моей дочери, — и поговорим по душам. И я попробую как-то не только понять «тайну» ее крупа, заполонившего в свое время телеэкран, но и многое иное, и очень может быть, с высоты своих лет, жизненного опыта подскажу то, о чем ей, возможно, робеют сказать другие — не надо, милая, выставлять себя на посмешище, ведь еще исстари говорилось: «Каково аукнется, таково и отзовется». Или: «Наступил на зубья — граблями в лоб».

Откуда же мне было знать, что…

Впрочем, по порядку… А пока отмечу: газета «Москвичка» рассталась с «Ферейном» вполне благостно. Владимир Алексеевич принял, наконец, редактора и легко расторг «брачные узы» и сказал, мол, «сколько мог — помог». И «Москвичка» осталась не в обиде: пусть и со сбоями шла помощь, и без «права свидеться, объясниться», и ожидание затягивалось в приемной, но все-таки именно он, «Ферейн», оказал изданию поддержку в тот момент, когда на помощь не бросился никто.

— Я могла сказать Владимиру Алексеевичу только «спасибо», — говорит Виктория Арсеньева, редактор. Говорит бодро и весело.

Что еще добавить? Нашим простым, в прошлом советским, женщинам, всегда была свойственна одна, неиссякаемая добродетель — способность довольствоваться малым и благодарить ото всей души за все, про все…

При этом не одна из них даже в том роковом случае, когда муж разлюбил ее и ушел, — способна еще долго верить, будто там, на стороне, его «опоили», околдовали, а так-то он все еще любит ее, одну ее…


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22