Они безбоязненно и грациозно присаживаются на глицинии, что сбегают лиловыми и розовыми водопадами с белых стен… Я своими глазами видела альпийские эдельвейсы, там, высоко, где снег сверкает до рези в глазах… Эдельвейс, надо признать, довольно невзрачный цветок. Возможно, я не права. Даже наверняка. Я сравнила его с черемухой, с её белыми клубами и густым, сладчайше-горчайшим ароматом, что, конечно, делать было не обязательно. И даже глупо.

В доме, где я должна, по мысли Алексея, быть счастливой, ни в чем не нуждаться, — висела люстра, похожая на китайскую пагоду, только из стекла, а на веранде стояла плетеная качалка и качалась сама по себе от ветра со знаменитого озера. Я уже была в курсе, до чего добросовестны швейцарцы в деле, ни минуты покоя, и сочла качание пустой швейцарской качалки убедительным подтверждением этому… Не удержалась и поделилась с Алексеем данным наблюдением.

— Чего же тебе надо? Чего? — спросил он тихо, чтоб не слышали соседи или случайные прохожие.

Я не знала ответа.

— Ладно, — разрешил он мне уже на аэродроме, — гуляй до… двадцати семи. Швейцарки поздно рожают и все в норме. Не станем пренебрегать здешними традициями. — Постучал по моей сумке, словно просился внутрь. — Вся беда в том, что ты блондинка. Да ещё натуральная. Если бы не эта деталь — я бы бежал от тебя без оглядки…

Когда мне исполнилось двадцать семь, из Швейцарии пришла поздравительная телеграмма. Цветочный магазин, исполняя заказ Алексея, принес мне букет алых роз. И, конечно, раздался телефонный звонок оттуда же, с Альп, где первороженицы в тридцать три года, как правило, крепконогие, загорелые, с чувством выполненного карьерного долга, везут по тихим, словно слепым и глухим швейцарским улицам своих круглощеких, глянцевитых, рекламообразных первенцев…

— Надеюсь, соскучилась? А я-то!

Его синий, призывный взгляд сиял выше сахарных альпийских вершин.

— Да, да и да, — не покривила душой. — Очень-преочень.

— Ну где же ты?! Билет взяла? Пора бы насовсем… Сколько можно дурить?!

— Билет в сумке…

Тут позвонили в дверь. Михаил… Прихрамывая, шагнул в прихожую.

— Перезвоню! Народ! — пообещала, принимая от Михаила букет белых хризантем.

— Пришел сказать тебе, что такое Сливкин и где он сейчас. На! Держи!

Вынул из кейса журнал, американский. Во всю страницу — лысый господин с бокалом вина в руке. На указательном пальце перстень с камнем. Камень голубоватый, величиной с пращу микеланджелевского Давида.

— С английским не в ладах? Читаю: «Известный русский бизнесмен Борис Владимирович Сливкин, находившийся двадцать дней в бразильской тюрьме и подозреваемый в связях с наркомафией, выпущен на свободу за отсутствием прямых улик».

— Но ведь это же смешно! Один перстень чего стоит! Это же абсурд! Чего молчишь? Уж его-то должны были засадить!

— Мало ли кого должны… Ты вон давно б должна была написать если не книгу, то хотя бы статью обо всей этой истории. Я так и думал. А ты тянешь чего-то… Чего теперь-то тебе не хватает?

— Михаил, Михаил, — сказала я, — если бы ты знал, как мне не хватало этого журнала со Сливкиным! Если бы ты только знал, как ты вовремя его принес! Как незакатно сияет его чудовищный перстень! Как чудесно лоснятся его жирные щеки! Как достойно поддерживает его круглую, бритую голову короткая шея! С каким смаком плюнул он на всех нас! Как презирает даже эта его бородавка всех следователей-расследователей, которых он обдурил!

… В ту ночь я не спала ни часу. К утру закончила отстукивать черновик материала под названием «Старость — радость для убийц», где попыталась развернуть всю эту эпопею, где действовали отпетые циники, где мертвые старухи служили шкатулками для героина, где столько смертей, крови, людской безоглядной алчности, неукротимых порочных влечений, слепых, ожесточенных желаний, низменных страстей, изощренных, по-своему талантливых выдумок, изобретательных ходов в игре, где выигрывают только самые хищные, а проигрывают не способные даже догадаться, что вокруг давным-давно разрослись настоящие джунгли, и следы когтей принимали за чирканье лапок птички-колибри…

Вот что у меня получилось:

«Если бы я услыхала об этой истории от кого-то постороннего, то не поверила бы в неё нисколько. Мне показалась бы она придумкой больного воображения, „страшилкой“ из раздела черного юмора.

Но вышло так, что я сама, как говорится, «влезла» в события, которые иначе, как кошмаром, не назовешь.

Впрочем, пока не стану объяснять, почему я «влезла», какой случай стал тому причиной. Попробую кратко изложить сюжет трагедии, вернее серии трагедий, задуманный и осуществленный с удивительным успехом.

Итак: жила-была в одном дальневосточном городе актриса, работала в местном театре. Одно время играла даже главные роли. Но особыми способностями не отличалась. Довольно скоро (история случилась в начале семидесятых) её, Ксению Лиманскую, заменили на молодую, яркую, Анжелику Стеблову. Наша же Ксения, казалось, легко пережила «отставку», ничуть не огорчилась, во всяком случае, очевидцы уверяли, что «с личика не спала», улыбаться не разучилась. По жизни она немножко пела, немножко танцевала, и потому, когда её пригласили выступать в ресторане, — согласилась. Ресторан был новый, эстрада красиво убрана, оркестрик сплошь молодые, интересные парни. С жильем, как обычно, как всегда, как везде в России, было туго в том городе. И какое-то время ей разрешили по-прежнему жить в тесной комнатенке общежития, где ютились театральные. Свидетели потом говорили, что в ту роковую для Анжелики ночь она, Ксения, в блестящем от стекляруса, «рыбьем» платье, пританцовывая и напевая, ушла из общежития и не вернулась до самого утра. Но именно в ту ночь сгорела молодая «героиня», уснувшая после спектакля в своей комнатенке крепким сном. Причиной стал… кипятильник, который она, видимо, забыла вынуть из розетки…

Ксения Лиманская продолжала петь в ресторане. Она была очень честолюбива, мечтала о славе — и славу эту получила. Геологи, выходящие на свет Божий из глухой тайги, нефтяники, заезжие деньготраты, юнцы, почувствовавшие вкус к красивой жизни, — все они были поклонниками Лиманской, все зазывали её к своим столикам и просили «пригубить». Она поначалу отказывалась, потом шла с охотою. Ей понравилось восседать во главе мужских застолий. Она и не заметила, как пристрастилась к питию…

Но когда от неё ушел четвертый «любимый мужчина», и сама она, потрепанная жизнью, оказалась ненужной ресторану, — призадумалась.

В этом состоянии её нашел в привокзальном буфете заезжий господинчик, тоже задумавшийся, «делать жизнь с кого». В прошлой жизни он побывал и врачом-психиатром, и торговцем, и картежником. Он садился в поезд во Владивостоке и по пути успевал втянуть в игру каких-нибудь «лохов» с деньгами. Он обладал даром гипнотизера, умел убедительно объяснять, отчего ему следует доверять и немедленно включаться в игру. В конце концов его, Виктора Петровича Удодова, посадили. Он отсидел два года. Вышел удрученный. Срок ему, привыкшему к легким победам в картах и над женщинами, дался нелегко. Он не хотел больше валяться на нарах и давить клопов. Ксения Лиманская поддержала это его решение. Шел год восемьдесят шестой. Народ жаждал перемен к лучшему. Горбачев объявил «процесс перестройки». В результате среди прочих новшеств появилось и быстро размножилось племя экстрасенсов, парапсихологов, ясновидящих, способных по их уверениям, излечивать любые болезни и недуги, а не то оказывать прямо-таки магическое воздействие на все виды порчи, проклятий, последствий приворотов и магических попыток извести соперницу, ну и так далее. И никто им не ставил преград в деле общения с доверчиво-дебильноватыми гражданами и гражданками. Ксения и Виктор смекнули, что у них есть шанс выиграть по-крупному, если будут работать в паре. Локомотивом процесса стала энергичная, сметливая дама. Она легко договаривалась с типографиями, где ей задешево делали шикарные афиши «Только один раз! Знаменитый на всю страну экстрасенс В.П. Удодов-Добролюбов, потомственный целитель, могущество мудрости и тайных знаний которого передавалось из поколения в поколение, из века в век! Уникальные возможности его энергетических сил навсегда освободят вас от воздействия всех видов порчи и сглаза, гарантируют скорое выздоровление!»

Они свой план выполняли и перевыполняли. Залы Дворцов культуры и Домов культуры, где давали «сеансы», были переполнены. Ксения умело подбирала «демонстранток», которые перед каждым выступлением «потомственного целителя» убедительно, со слезой благодарности, рассказывали со сцены о своем чудесном выздоровлении. Когда уходили — в их сумочках хрустели денежки, ловко засунутые туда Ксенией в укромном уголке закулисья.

Однако жизнь не стоит на месте. Постепенно изъяли из голубого окошка телевизора даже поселившегося там, вроде, навечно Кашпировского… Нашу же деньголюбивую парочку, кочующую по городам и весям уже даже с собственным небольшим гаремом, засекли соответствующие органы, а в газетах там, тут появились живописания их весьма колоритных похождений. Выяснилось, что «потомственный целитель» очень любит молоденьких девочек, а его дама-ассистентка пригрела на своей груди очередного молоденького мальчика…

Афиши пришлось уничтожить… «Гарем» разбежался по родительским домам… Думали, гадали Витя с Ксюшей, что предпринять дальше, непременно предпринять, — так как в воздухе уж до того сильно пахло большущими деньгами, так сильно, что дух захватывало… Особенно крепкий, сладкий запах «зеленых» несся со стороны Москвы… И очень как-то кстати Витя, которому исполнилось в девяносто втором году сорок пять, вспомнил вдруг, что в Москве проживает… или должен проживать старший брат его умершего отца.

Решительные люди, без комплексов, они сели в поезд и поехали в столицу нашей Родины. Дядя Витю, само собой, не узнал, но поверил, что он его племянник, едва Витя, умудренный всяческим опытом, выставил перед ним сразу четыре бутылки коньяка… Дядин запой длился дней десять. Они сразу сообразили, что это очень хорошо. Конечно, дядину квартиру нельзя было назвать хоромами — маленькая «двушка», да на первом этаже пятиэтажки… Но время было хорошее, не пойми какое время, все спешили чего-ничего схватить, прихватить, прихватизировать… Остается тайной, как Витя стал совладельцем дядиной жилплощади, но стал. а дядя сгорел. Подвел вспыхнувший телевизор. Хорошо, что квартира не сгорела, а так, слегка… Витя и Ксения очень кстати вернулись из театра и успели сами потушить пожар. Но дядю спасти не удалось. Дыма наглотался. А может, перепил дрянной водки. За столом умер, а на столе бутылка… И кому надо было копаться, отчего да почему? Чего жалеть алкашей, если их и без того невпроворот? Только позорят столицу нашей Родины Москву! Очищать её от всякого нежизнеспособного сброда — святое дело! В этом и Витя, и Ксюша были убеждены. Как и в том, что огромную роль в жизни играет личная инициатива и безусловная вера в себя. Оттого, верно, в жизни Вити и Ксюши часто были удачи, не то, что у многих других. Витя как-то познакомился в Сандунах с секретарем одного творческого союза, страдавшего тоской оттого, что «что-то кончилось, а что-то должно начаться, но не начинается и такая чернота в душе», — и пообещал вернуть ему ровное расположение духа, скромно признавшись, что как врач-психиатр и экстрасенс обладает кое-какими способностями. Секретарь был стар, в свое время за свои кинокартины получил горсти наград, была у него хорошая квартира в центре и превосходная дача в лесу, и «волга», и «жигуль»… Но он вдруг, когда поперла горластая, наглая, претендующая на места в первом ряду, кинематографическая поросль, — оторопел. И вдруг обнаружил — эти молодые негодяи напрочь вычеркнули его «кино» с золотых страниц киноискусства. Он даже задумался: «Неужели я был бездарен?»

Но задуматься дальше ему не дал Виктор Петрович. Он охотно сиживал вместе с мэтром, просматривал по видаку версты его картин и не жалел похвальных слов, так и дышавших искренним восхищением. Там-то, в потемках, перед телеэкраном, и посетовал старик на то, что вот какие жестокие, безнравственные пошли времена — директор Дома ветеранов работников искусств украл и увез в неизвестном направлении старинный гарнитур из комнаты отдыха… Дорогущий антиквариат! Его, конечно, метлой вон! Но где найти человека на его место? Чтоб он к старикам относился по-человечески и не воровал? Кто понимал бы проблемы этой.. как ее… геронтологии… И мог вертеться в условиях дефицита того и сего…

Кто-то, возможно, до сих пор думает, что получить серьезную должность, доходное место можно лишь после того, как сойдутся для разговора некие ответственные люди в стенах кабинета, под присмотром казенного сейфа и неподкупного взгляда со стенки Льва Николаевича Толстого, к примеру… Но случай с Виктором Петровичем убеждает нас в обратном — разнывшееся честолюбие большого полунужного начальника вполне может стать путеводной звездой для случайного пройдохи.

В слякотный мартовский день Виктор Петрович Удодов впервые перешагнул порог Дома ветеранов и повернул ключ в двери своего директорского кабинета.

А что же Ксения? Она действовала на стороне, обзаводиалсь добавочными знакомствами. Она спешила. Ей уже надоело обитать в Витиной двухкомнатной на совсем птичьих правах. В глубине её души поселился и разрастался как спрут ужас перед набегающими годами, перед призраком грядущих, близких пустых вечеров, когда никто, даже пятидесятилетние мужчины, не захотят её как женщину… Она пробовала петь в «переходе» — её забрали в отделение и потребовали убираться из Москвы. У неё же даже прописки не было… Но именно милиция помогла ей встать на путь, пуст и нелегкий, но сулящий так много…

Вместе с ней из КПЗ отпустили парня лет тридцати, худощавенького, бледноватого такого, с черными горящими глазами, в черном свитерке и брючках в обтяжечку. Ну Гамлет и Гамлет в современной постановке… Она попросила закурить. Он тотчас ей протянул пачку сигарет «Мальборо». Слово за слово. Она ничуть не испугалась его предложения и очень скоро очутилась в комнате, где окно закрыто шторами и горит лампа под красным колпаком… И непонятно было — то ли она отдалась ему, то ли он первый проявил инициативу… Мальчик оказался не ахти, но она не сдалась, и он получил значительно больше того, на что рассчитывал, прижался благодарно и признался:

— В первый раз, мамочка, до донышка! Ух, какая ты сладкая!

— А ты ещё слаще, воробышек мой, — сказала она от всей души.

При пятом свидании Виталик предложил ей… «Только не пугайся, менты прикуплены…» торговать наркотой, зарабатывать неплохие «бабки». Она решила, что риск, конечно, есть, но… попробовать можно.

— Будем вместе, — уточнил Виталик и подбодрил: — Ты же актриса, у тебя ещё лучше получиться может…

— Мне нужна своя жилплощадь, — сказала она.

— Тем более, — сказал Виталик. — Будет.

Но не случайно говорится, что аппетит приходит во время еды. К тому же жажда доказать всем-всем, что она все равно самая-самая, кипела и пенилась в глубинах непростой, петлистой Ксениной души. И в один из вечеров, в глухом месте она имела беседу один на один с человеком без лица, так как оно было скрыто черным «чулком». Человек этот начал в лоб:

— Мадам, ваши поступки и деяния свидетельствуют о незаурядных данных, уме и смекалке. Вы совершенно справедливо решили рвануть в Москву из глубины сибирских руд. Именно здесь во всей полноте идет процесс стремительного и исторически оправданного перераспределения собственности. Именно здесь толковый человек без особых бюрократических проволочек сметает со своего пути всякого рода убогих, ущербных, в том числе алкашей и психов. Ваш аллюр с дядей Витюши заслуживает всяческого одобрения. Как, впрочем, и зигзаг удачи с алкашом с Подбельского, который продал вам квартиру. Его нашли мертвеньким в подвале? То ли ядовитой водки нахлестался, то ли что… не знаете, случаем? Но все справедливо: бросовые человечишки летят в мусорный бак истории, а их место по праву занимают особи жизнеспособные, деятельные. «Карлы Марксы» гайдаровской гвардии, спасибо им огромное, отчетливо мыслили: России необходим до зарезу класс богачей-собственников. Но если пустить это дело на самотек — упустишь время. Значит, надо дать воровать кто и сколько может. Дураки этого не поняли и остались в полных дураках. Умные получили то, что хотели. В том числе звание «олигархов», «банкиров», «президентов компании» и так далее. Иной же сидит на золотой жиле и даже этого не подозревает. Мне кажется, Дом ветеранов работников искусств именно такая жила…

— Вы имеете в виду кое-какой антиквариат и драгоценности у старух-стариков?

— Холодно! Я имею в виду то, что расположен Дом не на виду, на окраине, и отношение к нему у законников небрежное. Ну кто, к примеру, может подумать, что в этом богоугодном заведении определенные люди заняты определенным делом? Что тут одна из троп по переброске ходового товара?

— Никто, — подтвердила смекалистая Ксения. — Там и шоссе поблизости, что от аэродрома… Играет роль?

— Хорошо, хорошо соображаете, мадам!

— У одной из зажившихся старух дача есть, ещё ближе к аэродрому, пустая. Может, тоже пригодится?

— Я вами очарован! Вы на многое способны! Теперь понимаю, почему вам удалось завести в тупик следствие там, далеко от Москвы. Только в очень толковую голову могла прийти мысль о кипятильнике… Включить его всухую поблизости от тряпок, бумажек и… нету Анжелики, нету героини спектакля по пьесе нашего классика Александра Островского «Последняя жертва»! Ну, да это я так, попутно, чтобы вы, мадам, твердо знали — стараемся доходить до сути, так как дела делаем серьезные.

— Я поняла, — скромно отозвалась Ксения.

— Ваш тогдашний любовник… как его… Геннадий Залетный, верно, вас любил крепко, раз пошел на такое. Здоров был, судя по фото. Если бы не нахлебался какой-то очень уж некачественной водки аккурат на девятый день после смерти «героини» — жил бы да жил… Но, говорят, исчез, даже тела не нашли. Вам-то повезло — вы лишь слегка пригубили… Как знали. Ну да что о прошлом… Вон как Виталик в вас влип! Он ведь вам дорог, этот молодой человек?

— Очень!

— Это очень хорошо… сильные чувства, знаете ли… волшебство любви…

— А Виктор? — напомнила она.

— Виктор Петрович с нами в карты не играет. Напрямую не играет. Он не должен знать ни о чем. Мы сами найдем способ, как его заставить работать на общее дело… Слаб человек! На молоденьких девочек слаб. Верно?

— Верно, — ответила она.

— Почему не спрашиваете об оплате? Товар — деньги, деньги — товар?

— Надеюсь, не обидите.

— Нет. Если все пойдет так, как надо — вам вилла в Греции обеспечена, хорошая машина, само собой, счет в банке и здесь и там… Идите, думайте. Сойдемся через два дня. Я вам предложу свою режиссерскую разработку, а вы — свою. Сопоставим, выберем наиболее удачный вариант…

Ксения была ошеломлена. Но и горда. Ее берут в игру по-крупному! Ей отводится едва ли не главная роль! Витек будет играть «толпу», не более! А она, она… Ее честолюбивая, несытая душонка плясала и смеялась! Она решила показать класс.

Если не вдаваться в десятки подробностей, то вот какую программу действий разработал человек в «чулке» в соавторстве с Ксенией. Было решено использовать в качестве контейнеров для перевозки «товара» в морг умерших стариков и старух. Ксении не было объяснено, почему именно морг становился важным пунктом движения «товара». Она и не спрашивала, догадываясь…

Было решено также сменить состав обслуги. Набрать побольше загнанных в угол, без средств к существованию, ещё лучше без постоянной московской прописки. В Москве таких сколько хочешь! Чтоб радовались одной возможности работать. Она пошла в бюро по трудоустройству и нашла там медсестричку Аллочку из Белгорода, что ютилась в общаге у своей сестры, изнуренной ещё при советской власти двумя детьми, безденежьем, хроническим нефритом и пьянкой. Прямо на вокзале, из толпы только что приехавшего «за удачей» люда выхватила сорокалетнюю Нину Викторовну, беженку, врача с двумя девочками мал мала меньше. Нина Викторовна бежала из Казахстана и направлялась в вологодскую деревню к родне мужа, майора, который погиб при разминировании в Чечне. Нина Викторовна приглянулась ей убитым видом и молчаливостью. Она без проволочек согласилась «работать на совесть, воду в коллективе не мутить, не в свое дело не соваться». В обмен на… дачку. Мол, в Доме ветеранов есть совсем как бы слабоумный старичок, и дачка ему уже ни к чему, а вам с ребятишками очень даже пригодится.

Еще Ксения пообещала премиальные время от времени.

— У нас спонсор есть. Он подкидывает.

Спонсор как-то сам вдруг пришел в Дом. Им оказался Б.В. Сливкин, директор фирмы «Альфа-кофе»… Обошел квартиренки старичков-старушек. Произвел впечатление заботливыми вопросами, импозантным видом, пообещал Тамаре Сергеевне Мордвиновой целебные травы, прямиком с Тибета, кому-то верблюжьей шерсти от радикулита, а всем-всем — большие китайские термосы. Обещания выполнил.

Володя? Тоже был новый для Дома человек. Ксения догадалась — Их. Она догадалась также и о том, кто подстроил так что директорский староватый «жигуль» наехал на шикарный «Мерседес». Именно в этот раз Володя не сидел за рулем — у него с рукой было что-то, машину вел Виктор… Из «Мерседеса» вылезли лбы и за невидимую царапину потребовали таких денег… Иначе, пообещали, — «жить тебе ни к чему, дяденька»… И он, и Володя ни на миг не усомнились в том, что бандюги наехали на их «жигуль» сами, нарочно. Есть в Москве, распространен такой способ брать за горло бедолаг-водителей. Виктор Петрович названной суммы не имел. Он всю ночь промаялся, строя планы, как бы выкрутиться… Но все без толку. Двадцать пять тысяч долларов — где ж их взять!

Выручил, как ни странно, Володя в затертых джинсах. Пришел в кабинет и не без смущения произнес:

— Я съездил к тем ребятам… договорился. Они вошли в положение, скинули в двух тысяч… Я им отдал. Занял тут кое у кого…

— Володя! Как же мне тебя благодарить!

Володя в ответ: мол, если возьмете на работу мою жену… которая по документам пока не жена… но со временем, если будет квартира…

Надо ли говорить, какое впечатление произвела на Виктора Петровича красавица Виктория! Да к тому же она оказалась великолепной кондитершей… Ах, какие торты «Триумф» пекла! А какие пирожки с картошкой, изюмом, капустой! Старички и старушки, бренча серьгами, браслетами, колье, частенько присаживались к специальному столу и тщательно выводили слова благодарности в специальную книгу именно Виктории.

И стол, и книга эта в пурпурном глянцевом переплете возникли не сами по себе, а опять же как продукт ума догадливой Ксении.

Она же наладила связь с газетчиками, телевидением, радио, и вскоре то там, то тут стали появляться красочные рассказы о безбедном существовании старых служителей муз в Доме ветеранов. На фасаде с её же подачи засияла табличка «Дом отличного содержания».

Юбилеи ветеранов в связи с той-то и той-то датой, с цветами, тортом «Триумф», сбором всех старичков-старушек в одном месте, в теплой дружелюбной атмосфере, — тоже осуществленная задумка изобретательной Ксении, золотая и бриллиантовая пыль в глаза общественности.

Три года и пять месяцев бесперебойно осуществлялась доставка героина по схеме, придуманной отчасти и бывшей бездарной актрисой. Череда трупов умерших своей и не своей смертью одиноких стариков и старух служила «верой и правдой» обнаглевшим наркодельцам. «Перевозки» с телами-«чемоданами», где мафиозники прятали «товар», ни разу не остановили ни милиция-полиция, ни ГАИ, ни иные какие службы. Но если бы и остановили, то что б? кому придет в голову, что каждый труп — на вес золота, потому что у него в животе — героин?

Она, Ксения, лично придумала возить молоко из совхоза, а на дачке Мордвиновой поселить Володю с его полуженой Викторией! И Мордвинова разрешила, так как прониклась сочувствием к бедам «беженцев из ближнего зарубежья». И три года Володя с Викторией жили там, давая периодически взятку кому нужно.

Но однажды к Мордвиновой пришла внучка её давней подруги, приехавшая из Латвии. Тоже беженка, попросила пожить на её даче. Мордвинова резонно решила, что не навек сдавала свою дачу Мастеру на все руки, и попросила позвать его к себе. Володя все понял правильно и пообещал съехать с чужой жилплощади в ближайшие три дня.

Однако делать это ему не пришлось. Почему-то дама из Риги больше к Мордвиновой не пришла, даже не позвонила. Возможно, устроила как-то по-иному свои дела.

Как же получилось, что в скором времени Тамара Сергеевна подписала дарственную на Сливкина? Потому что Сливкин принес ей много-много коробочек с тибетскими травами, которые исключительно полезны для организма… Потому что престарелая дама изредка теряла контроль над своими поступками… Тем более, если ей в стакан с чаем сестричка Аллочка подсыпала амнезин. Под его воздействием и не в такой старой голове начинают роиться тараканы. Вот в такую минуту девяностолетняя старуха и подписала казенную бумагу в присутствии неутомимой Шахерезады-нотариуса, «курирующей» Дом и получающей свой дивиденд от наркодельцов.

Кстати, это она, Шахерезада, участвовала в убийстве Павла. Нет, сама за нож не бралась, но, как было ей велено, обратила внимание на вазу-конфетницу из наследства Мордвиновой, мол, очень дорого может стоит… Эти гады знали что Маринка с Павлом в нищете… Сливкин тоже позвонил, прикинулся сердобольным и насчет этой вазы сказал пару слов… Подогрел… Но его деяние абсолютно неподсудно! Он ни в чем не замешан впрямую! Откуда, скажите на милость, он мог знать, что Павел и Маринка побегут в антикварный и Павла там, во дворе, убьют? Откуда он мог знать, что сестричка Аллочка скормила Мордвиновой амнезин и что поэтому старая актриса сразу, без уговоров, поставила свою подпись под доверенностью? И Сливкин, конечно, не в курсе, кто по телефону грозил Маринке. А то, что Павла убили для того, чтобы её, несчастную, попугать, чтобы она «не копала», — только предположение… Разве не так? Ведь пока даже неизвестно, сколько стоила та ваза. А может, миллион долларов! Сливкин умел отвечать на вопросы… сидя в Бразилии… Не подкопаешься.

Вернемся к Аллочке. В следующий раз эта миниатюрная сестричка, похожая на куколку, подложила в чай препарат совсем иного действия, и Мордвинова перевозбудилась, вскочила с постели на пол и упала, и сломала шейку бедра… И все бы ничего, лежала бы себе спокойно со сломанной ногой. Но старая стерва успела поделиться своими соображениями-сомнениями с Обнорской. Никто не ожидал этого. Ведь они не дружили. Теперь поневоле пришлось спешить. Тем более, что на даче Мордвиновой, в собачьей конуре, лежала партия «товара», который следовало переправить по назначению. Кто придумал прочно прибить к забору собачью конуру, где собака не жила вовсе? Все она, смышленая Ксения. Тот, кому было нужно, кто знал секрет собачьей конуры и её устройства и притаенной досочки в заборе, которая легко отодвигалась, — быстро, на мгновение приседал в кустах, будто «по нужде», и совал «товар» в собачью будку. Предположим проезжая мимо на машине… Вокруг же дачки деревья, кусты, тихо, окраинно, безопасно…

Если бы Мордвинова вдруг не потребовала, вспомнив что-то смутное, связанное с дачей, показать ей документы… если бы она не пооткровенничала с Обнорской так, что Обнорская ускорила ход событий.

Серафима Андреевна вышла в коридор. Она несколько утомилась, потому что дописывала свои мемуары. Ей захотелось как натуре достаточно своевольной и романтичной, выйти на улицу, побродить вблизи черемуховых кустов, подышать воздухом мая, юности…

Но её остановил слабый стук, доносившийся из комнаты нелюбимой Мордвиновой… Стук странный, совсем необязательный в час ночи… Она, бывшая политзэчка, должно быть, сторожко оглянулась по сторонам, прежде чем открыть дверь в квартирку Мордвиновой, и тотчас бесшумно захлопнула её за собой.

Старая Мордвинова слабой, худющей рукой стучала стаканом по тумбочке. Увидев свою вечную соперницу, прекратила стук и прошептала:

— Не хочу дарственную! Хочу на свою дачу! Там сирень, флоксы… У меня сломана нога… Сливкин… Боюсь! Врут! Убьют! Помоги!

На большее её не хватило. В дверь быстро вошла Аллочка, беглым взглядом окинула одну старуху, другую:

— Серафима Андреевна, вы же не дружите… О чем вы говорили? Надо чем-то помочь Тамаре Сергеевне?

— Да, — сказала Обнорская. — Она просит пить.

… Серафима Андреевна ушла к себе, думать, размышлять… Она решила позвонить кому-нибудь из тех, кто может разобраться во всем и помочь несчастной Мордвиновой. Но, как опытная конспираторша, этой ночью не сняла телефонную трубку.

На следующий день ей принесли кусочек торта «Триумф». Мордвинова так велела… У Мордвиновой — юбилей, и красавица-кондитерша опят оказалась на высоте… А ночью Мордвинова сгорела…

Серафима Андреевна затаилась. Она решила, что надо действовать очень и очень осторожно. Но она не подозревала, что все телефоны Дома прослушиваются… И кто-то очень чутко реагирует на голоса… Она думала, что раз прошло целых пять дней после смерти Мордвиновой — можно позвонить приятельнице и поделиться своими подозрениями относительно пожара… Все-таки, старость растормаживает человека, рушит инстинкт самосохранения… Она, к несчастью, была глуховата и говорила слишком громко. Ее разговор с приятельницей даже Вера Николаевна слышала, потому что был теплый вечер, окна и двери лоджий открыты: «Настенька! Мордвинова не могла включить кипятильник сама! У неё нога была сломана! Она не вставала! Это все бред!» Ее мог слышать, кроме Веры Николаевны, ученый старик Георгий Степанович Гутионов… Их квартирки соседствуют… Он вполне мог донести… Он ведь был старый проходимец, на совести которого самые пафосные выступления «против искривления линии партии» ещё в тридцать седьмом. Кому надо, видели документики с его подписью, предваряющей расстрел того, кого много позже реабилитировали и возвели на пьедестал. Ему объяснили, что если исправно служить новым хозяевам жизни, — они не станут нанимать писаку для разоблачительной статейки… Если он изредка, очень изредка станет выполнять мелкие поручения… Ну, например, прислушиваться к разговорам и отбирать ценную информацию, чтобы можно было вовремя пресечь всякого рода склоки, домыслы и сохранить в Доме общеполезную спокойную обстановку. И, конечно же, очень кстати, если он будет в первых рядах желающих рассказать очередным журналистам, телевизионщикам, как хорошо жить всем ветеранам в этом замечательном Доме, где уютно, чисто, вкусные пирожки, даже торты делают, куда приезжают выступать артисты, писатели, певцы… Стоит добавить: это он, Георгий Степанович, исполнил требование Ксении, распустив слух, будто Серафима Андреевна Обнорская так ненавидела Мордвинову, что обещала убить.