- Дорогой Иван Васильевич, - начал он ласково, но в голосе его чувствовались холод и твердость стали. - Почему ты молчишь? Расскажи что-нибудь.
      Иван Васильевич поставил фужер на стол, откинулся на спинку кресла и тихо сказал:
      - Мне трудно с вами говорить. Вы несете чудовищные нелепости.
      С глухим возгласом, похожим на рев, инженер прыгнул к астроботанику и схватил его за руку. Иван Васильевич глядел ему прямо в глаза. Кибернетик держал его за руку выше локтя и, очевидно, сжал пальцы так, что Иван Васильевич вскрикнул от боли, повалился на бок. Инженер сел на свое место, закурил, сигарету и стал наблюдать. В глазах любопытство, удивление и вопрос: к чему все это? Потом поднялся и покинул салон.
      - Антони, выключите, пожалуйста, экран. - Тарханов повернулся к астроботанику: - После всего случившегося вы решили тоже вернуться в первобытное состояние?
      - Это был очень интересный эксперимент, - почему-то вздохнул Иван Васильевич. - Я шел сознательно, зная, что меня ожидает. Только поэтому я сейчас сижу перед вами. Адское давление на мозг. Временами мне хотелось выть от боли, И все-таки я не покинул бледно-зеленый дворец, пока достаточно не изучил его. Внутри, вы помните, он пустой, абсолютно пустой. Только бесшумно летают шары. Тысячи их роились над головой и все время держали ее в тисках. Только на одно мгновение я сознательно ослабил волю. Ну, как бы выдохнул из легких половину воздуха, а половину оставил. И этого было достаточно, чтобы почувствовать мощь облучения. Мне вдруг показалось, что какая-то сила качает и несет меня в мировом пространстве. Мерцающие искорки вспыхивали и пролетали мимо. Нескончаемо долго, целое столетие наслаждался я своим полетом. Когда мой полет начал замедляться, где-то ударил и загудел громадный колокол. Меня начало мотать из стороны в сторону. Голова освободилась от железных тисков. Мне как будто дали понять: освободись от воли, и ты почувствуешь блаженство. А где-то внутри кричало: "Берегись!" Гонг грохотал все яростнее. Я ждал каждого удара с невообразимым ужасом. Я крикнул: "Хватит!" - и сразу же все исчезло. Чуть болела голова. Шары продолжали кружиться, но они перестали действовать на меня...
      - Это называется проявить стойкость характера, - сказал Антони Итон.
      Один из выдающихся ученых Земли, Антони Итон настойчиво добивался назначения в экспедицию Тарханова. Его не пускали. Отказ мотивировали тем, что он крайне нужен на Земле. Особенно настаивали на этом Английская Академия наук и Совет Солнца. Итон в те годы занимался физикой Юпитера; работы там, конечно, было много, а экспедиция Тарханова могла обойтись без него. Эскалация экспедиций на Юпитер была настолько интенсивной, что едва ли Тарханов мог бы взять Итона к себе, если бы тот сам не настоял на этом. Итон действительно был большим ученым. О физике Юпитера он сказал все, что мог. "А технические стороны проблемы, - сказал он на заседании Звездного Совета, - меня не интересуют". Просьбу его удовлетворили, и Итон попал на Лорию. Он много работал, а все свободное время посвящал любимому увлечению: перебирал и перетирал старинные монеты, подолгу их рассматривал в лупу, делал описи, писал статьи для журнала "Нумизматика". Над ним добродушно посмеивались. Тарханову иногда приходила даже мысль: не желание ли пополнить свою коллекцию монетами инопланетных цивилизаций потянуло астрофизика Антони Итона в космос?
      - Так что вы думаете, Антони Итон, обо всем этом?
      Астрофизик поднял глаза на Тарханова:
      - Мне думается, командор, что бледно-зеленый дворец построен для того, чтобы проверить характер лориан. Не выдержал испытания - уходи. Наш уважаемый Иван Васильевич выдержал испытание.
      - А куда же должен уходить или должен был уходить лорианин, не выдержавший испытания?
      - Разве на Земле вы не подвергались различным испытаниям - перед полетом в космос? Так почему о лорианах мы должны думать, что они хуже нас?
      - А кибернетик? Нападение белой шаровой рати на звездолет? Упорное сопротивление нашим желаниям разгадать тайну Лории?
      - И шары, защищающие тополиную рощу, - в тон сказал Антони Итон.
      Тарханов рассмеялся:
      - Так можно спорить бесконечно долго. - Он обернулся к Ивану Васильевичу. - Прошу информацию о кибернетике.
      Иван Васильевич улыбнулся неуверенно и виновато:
      - Состояние тяжелое, но не критическое... Месяц нормального лечения - и он стал бы прежним. Но вся беда в том, что он не хочет стать прежним, поэтому трудно поддается лечению. А вообще-то он здоров, физически конечно.
      - То болен, то здоров, - с раздражением сказал Тарханов. - Так что же с ним? Конкретно...
      - Ян Юханен и болен и здоров. Он может великолепно справляться со своими обязанностями инженера-кибернетика. Техническая память у него такая же, как и раньше, и знания не убавились. И все-таки он не тот. Его психика меняется, и в худшую сторону. Долгие годы Ян Юханен жил вне Земли. Если хотите, он не столько дитя Земли, сколько дитя космоса.
      - Нельзя ли конкретнее? Поймите меня правильно, Иван Васильевич. Мы находимся на загадочной планете. Мы плохо ее пока знаем. Нам дорог каждый человек и каждый час. Жаль, конечно, что мне приходится объяснять такие простые истины. Вы врач звездолета. Я прощу прямо и откровенно сказать - может ли кибернетик работать?
      Иван Васильевич вздохнул.
      - Всегда почему-то на первом плане работа, дела, а не человек, - с горечью сказал он. - Ян Юханен работать может, это верно. Но так же верно и то, что он может остаться психически искалеченным до конца дней своих.
      - Так лечите же!
      - Боюсь, это поздно... - Иван Васильевич уиахнул рукой и вышел.
      Астрофизик у иллюминатора перебирал монеты из своей коллекции. Вид у него был такой, словно он ничего не слышал.
      - Антони, что вы об этом думаете?
      Итон не сразу оторвался от созерцания своей коллекции и протянул Тарханову какую-то монету:
      - Интересная вещь, командор. Смотрите. Ее я приобрел за неделю до старта "Уссури". Это последняя монета последнего английского короля Артура Десятого. Он родился гениальным гравером, а стал бездарным королем. Какая ирония судьбы! Когда короли вышли из моды, король английский Артур уединился в загородной вилле. Нет, нет. Его не казнили. Для Объединенного Человечества он не представлял опасности. Все свое свободное время бывший король посвятил граверной работе. Он нашел свое призвание на закате лет. Смотрите, вот какие слова выгравировал он на этой монете...
      Тарханов поморщился. Какое ему дело до какого-то английского короля?
      - Что же там выгравировано?
      - "Если жизнь мне не удастся, то смерть удастся наверняка!"
      Тарханов взял монету, долго разглядывал ее, не ничего не мог разобрать.
      - Смешно все-таки. Социальное неравенство сделало обыкновенного человека властелином, хозяином миллионов людей... Не кажется ли вам, Итон, что я рассуждаю, как лицеист первого курса? Так где же эта странная надпись?
      - Видите пунктирную линию под изображением?
      - Вижу...
      - Вот это и есть надпись. Она читается при десятикратном увеличении. Возьмите настольную лупу.
      Тарханов долго и сосредоточенно изучал монету. Потом отодвинул лупу и рассмеялся:
      - В истории человечества, очевидно, это был единственный король, который в своей жизни сделал что-то полезное.
      - К сожалению, мои коллеги - нумизматы Земли - не скоро узнают об этой надписи, - вздохнул астрофизик.
      - Вы сожалеете, что мы отложили старт?
      - Никакого сожаления, командор. - Астрофизик поднялся и прошелся по салону. - Не сожалею, командор. Я надеюсь, что пополню свою коллекцию лорианскими монетами. - Он рассмеялся. - Представляете, первые монеты инопланетной цивилизации! Вы не знаете нумизматов, командор. Когда я вернусь на Землю, они провозгласят меня не только королем, но и самим богом.
      Тарханов пожал плечами:
      - Не совсем понял вашу мысль. Какое отношение имеет наш кибернетик к бывшему английскому королю?
      - Я думаю, самое прямое. Обитатели бледно-зеленого дворца хотят посадить нашего кибернетика на престол.
      Тарханов удивленно посмотрел на астрофизика.
      - Странная мысль...
      - Нисколько. Мы находимся вдали от Земли, в мире, незнакомом нам. Этот мир нами не разгадан... И вы слышали, о чем говорит Юханен...
      Кибернетик появился за столом на следующий день. Он был весел, ел с аппетитом, запивая каждое блюдо вином. Раньше этой привычки за ним не наблюдалось. Но вино, кажется, не действовало на него. Утром Иван Васильевич сообщил Тарханову, что он видел на рассвете кибернетика, возвращающегося откуда-то из поездки. Это встревожило командора. Такое беспрецедентное нарушение Звездного устава нельзя было оставлять безнаказанным. Тарханову не хотелось портить настроение Юханену. Но долг есть долг.
      - Ян Юханен, - сурово сказал Тарханов, - вы сегодня ночью покинули звездолет. Звездный устав в таких случаях требует...
      - Звездный устав потерял для меня силу закона.
      - Зачем вы это сделали?
      - Чтобы познать жизнь, - серьезно, даже торжественно ответил кибернетик. - Я пять часов провел в бледно-зеленом дворце. Я там учусь великой науке жизни. Я долгие десятилетия жил в узкой каюте звездолета, ел хлореллу, терпел лишения. И что же я за это получил?
      - Радость познания. Самую великую радость, которую может испытывать человек в жизни.
      Кибернетик с сарказмом сказал:
      - Это иллюзии, командор. За все, что я сделал, я хочу жить так, как жили мои предки, - иметь власть, богатство. Я хочу повелевать людьми. Я...
      Тарханов с холодным любопытством рассматривал кибернетика. Если бы ему на Земле сказали, что людей с высоты двадцать пятого века можно "спустить" до уровня девятнадцатого, он едва ли поверил бы в такую', возможность. По-видимому, долгое пребывание в космосе ослабило у кибернетика любовь к Земле. Очевидно, нельзя так долго оставлять человека в космосе.
      - Он действительно хочет быть королем, - сказал Итон.
      Кибернетик засмеялся:
      - Черт возьми! А почему бы нет? Первый король Лории Ян Юханен! А вы мои вассалы. Приказываю тебе, Антони Итон, отчеканить монеты с моим изображением, а тебе, мой командор, повелеваю...
      И вдруг осекся, встретив холодный неподвижный взгляд Тарханова.
      - Юханен, - очень тихо сказал Тарханов. - Приказываю... Ты слышишь?.. Приказываю сегодня же сжечь бледно-зеленый дворец излучателем антиматерии. Ты слышишь? Приказываю!
      Кибернетик поднялся. Лицо серо-свинцовое. Крупные горошины пота на нем.
      - Я это предвидел, командор. Весь запас антивещества уничтожен, командор. Я ухожу, командор. - Юханен поклонился и покинул салон.
      Итон кинулся в отсек, где хранились баллоны с антивеществом. Через полчаса он холодно-невозмутимым голосом доложил командору:
      - Баллоны с антивеществом исчезли.
      Тарханов понял, что путь на Землю отрезан.
      Глава третья
      "СОЛНЦЕ ИЛИ ВСЕЛЕННАЯ?"
      "Мы одиноки во Вселенной" - так называлась книга Чарлза Эллиота. Написанная превосходным языком, она убеждала и доказывала, разрушая извечную веру человека в возможность встречи с инопланетной цивилизацией.
      Свое исследование Эллиот начал с туманных идей древних индийских Ведов о множественности обитаемых миров; выдержками из сочинений древнегреческих философов Фалеса, Анаксимандра, Эпикура; отрывком из поэмы "О природе вещей" Лукреция: "Весь этот видимый мир вовсе не единственный в природе, и мы должны верить, что в других областях пространства имеются другие земли, и другие люди, и другие животные". Он напоминал об учении Птоломея и о мрачных столетиях господства христианской религии: Земля - центр Вселенной. Потом "атомная бомба" поляка Николая Коперника, взорвавшая Птоломееву систему; первые телескопические наблюдения Галилея; планеты похожи на Землю. Джордано Бруно. "Имеются бесчисленные солнца... Бесчисленные земли... На этих мирах существуют живые существа..." Величайшее преступление церкви: судом святейшей инквизиции Джордано Бруно признан еретиком и сожжен заживо. Но вот - капитуляция религии: она признает множественность разумных миров, она приспосабливается к новому мировоззрению... Ломоносов, Кант, Лаплас, Вольтер, Циолковский, Эйнштейн, Лангер, Ма Цзи, Тарханов...
      Мадия закрыла глаза. Мысли снова и снова возвращались к эпохам, событиям, датам, фамилиям. Как долго и трудно шло человечество к пониманию простой, в сущности, истины, что Вселенная бесконечна - бесконечны и разумные миры! Поднявшись в космос, люди поняли еще одну простую истину: что им принадлежит не Земля, не Солнечная система, а бесконечный звездный мир.
      В памяти Мадии возникали картины далекого прошлого. Индусы в белых одеждах, приносящие жертву божествам и поющие гимны из Ригведы... Площадь цветов в Риме. Толпы людей. Кольцо из черных одеяний инквизиторов вокруг костра. Черный столб дыма над костром. Человек, привязанный к столбу. Пламя жадно лижет его тело. Человек тихо стонет. Глаза смотрят в высокое. синее небо. Бруно... Городок в старой России. Молчание и тишина на улицах под жарким июльским солнцем. Город, застывший и тихо стареющий. На многих домах пожелтевшие от времени объявления: "Сей дом продается". На колокольнях церквей часы отмечают четверти, некоторые - минуты. Тихо умирает городок, и над ним - каждую минуту - тихий стон колокола. Еще минута прожита... На тишину, на город, на церкви наплывает худое, энергичное лицо в русской косоворотке. Константин Циолковский. В руках - объемистая тетрадь в клеенчатой обложке. Крупно: "Исследование мировых пространств реактивными приборами".
      Ученый смотрит в звездное небо. Мадия видит Млечный Путь, "чечевицу", как называли студенты нашу Галактику. Сверху она похожа на спираль, а сбоку - на веретено. В центре белые точки, прижатые одна к другой. Циолковский показывает рукой на это звездное скопление. И летит туда звездолет...
      Мысли Мадии бегут, как поток воды в горах; поток, который несется через долины и равнины, увлекая властным течением мелкие ручьи. Книга Чарлза увлекает властно, как поток. Вселенная. Звезды. Чужие солнца. Планеты. Еще галактики, еще туманности. И нет им конца, и нет там жизни...
      "Выдающиеся ученые прошлых времен, - писал Эллиот, - заложили фундамент, на котором покоится современная наука о происхождении миров. Мы, потомки, благодарны им за великие деяния, за подвиг. Их имена вечно живут в наших сердцах, сердцах внуков, правнуков... Это они, наши великие предки, открыли последующим поколениям дорогу в звездный мир. Изумляет глубина научного предвидения ученых минувших времен. И это при столь мизерном количестве знаний о Вселенной. Априорные утверждения наших предков о множественности обитаемых миров мы приняли как аксиому. Она, как эстафета, передается из поколения в поколение. С детства мы знаем, что дважды два четыре, что скорость света постоянна, что энергия покоя равна массе на квадрат скорости света, и Земля - не единственная носительница разумной жизни во Вселенной.
      В середине двадцатого века человек вышел в космос. За пять последующих веков Мы поднялись на великие вершины жизни. Человек, изучив планеты Солнечной системы, полегел за ее пределы. Фантасты были посрамлены - ни на Марсе, ни на Венере не удалось обнаружить разумную жизнь".
      Эллиот не обошел молчанием и таинственный "Шар Тарханова", переданный в Музей космонавтики погибшим академиком звездолетчиком Тархановым.
      "Кто может доказать, - писал далее Эллнот, - что шар прибыл из космоса, если на нем - изображение нормального человеческого тела? Если допустить множественность миров, то следует допустить и многообразие форм жизни. На других планетах невозможно повторение эволюционного пути, приведшего к происхождению человека. "Шар Тарханова", созданный неизвестно для какой цели, - дело рук землян."
      Пять столетий человек скитается по неведомым звездным дорогам. Пять столетий человек простирает руки к звездам: разумная жизнь, отзовись! Звезды молчат. Молчат звезды. Пять веков Земля посылает к звездам сигналы: Вселенная, отзовись! Молчит Вселенная. Молчит..."
      Откинувшись на спинку кресла. Мадия пытается привести в порядок свои мысли. Книга Эллиота действовала подобно анестезии: парализовала критические доводы разума и в то же время унифицировала мозг. Сейчас она во всем была согласна с профессором. Да, Вселенная молчит. Да, призывы Земли остаются без ответа. Мадия знала это, но, как и миллиарды землян, верила, что во Вселенной множество разумных миров и со временем человечество найдет своих далеких братьев. Эллиот ставил ее веру под сомнение.
      Мадия включила телеэкран, чтобы отвлечься от книги, Хотелось музыки. Какую-нибудь старинную мелодию. Но вместо музыки она услышала английскую речь. Неужели и тут Чарлз? Экран медленно засветился, и наконец появилось изображение Эллиота.
      Сильно развитый интеллект, высокая образованность всегда налагают на лицо печать резкой индивидуальности. И Мадия любила таких людей и не любила ходячую интеллигентность, сглаженные лица. Мадия, не отрываясь, смотрела на Чарлза. Очень красивое и правильное лицо. Но чем-то оно ей не нравилось сейчас.. Быть может, своей сглаженностью. Не лицо, а отражение сотен лиц, нечто неуловимое, как мерцание звезд. - "Я несправедлива к нему", - подумала Мадия.
      Эллиот рассказывал о своей книге.
      - Веками человечество живет мечтой о встрече с разумными существами. Но где они? Я вас спрашиваю, земляне, - где они? - Эллиот простер руки, как бы вопрошая небо. - У нас нет никаких доказательств существования разумной жизни на других планетах, и вряд ли появятся такие доказательства. Я пришел к выводу: наша планета - единственная обитель разумной жизни в Галактике. Мы одиноки во Вселенной. И не пора ли нам прекратить тратить материальные ресурсы планеты на полеты за пределы Солнечной системы и обрекать лучших людей на мучительные десятилетия одиночества...
      Мадия выключила экран. Неужели Чарлз прав и мы одиноки во Вселенной? Сигналы, принятые станциями Комитета галактической связи, оказались магнитной записью старинной песни космонавтов. То, что не могли разгадать современные электронные машины, расшифровал магнитофон двадцатого века. Расшифровка расстроила Мадию. Шутку радиолюбителя она приняла за сигнал инопланетной цивилизации. Работник музея - старик с усталым лицом - порекомендовал ей обратиться в Институт математической лингвистики. А стоит ли идти?
      Солнце заливало улицы Москвы. Мостовая из мягкой прупластики, словно весенняя травка, тянулась к солнцу. Но она была прохладная, эта мостовая. Под землей работали кибернетические устройства, создавая искусственную прохладу, искусственную зелень. И все-таки ей нравилась эта прохлада летнего шумного дня, мострвая, похожая на газон.
      Мадия стояла у дверей Института математической лингвистики и никак не решалась войти.
      - Мадия?
      Она вздрогнула и повернулась. Перед ней стоял Эллиот. "Он, очевидно, прав", - подумала она.
      - Что ты здесь делаешь? И почему у тебя такой удрученный вид? - Он взял ее за руки. Мадия не отодвинулась и не оттолкнула его. Он не волновал ее, как прежде. - Не надо было мне уезжать в Америку. Почему-то мне кажется, что я теряю тебя.
      - Нет, Чарлз. Ты просто нашел себя.
      - В чем? Я такой же.
      - Да, ты не изменился, - усмехнулась Мадия.
      Только сейчас она поняла, что он никогда не любил ее и никогда не будет любить. Он всегда будет любить только себя. Правда, с ним можно спокойно прожить жизнь, но...
      - Ты долго пробудешь в Москве? - спросил он.
      - Завтра улетаю.
      Мадия рассказала, зачем прилетела в Москву. Эллиот внимательно выслушал ее.
      - Сочувствую тебе. - Он пожал плечами. - Впрочем, я предполагал что-то в этом духе. - И начал довольно резко: - Я не понимаю тебя. Зачем ты пошла в Комитет галактической связи? Еще одна такая неудача - и ты совсем раскиснешь. Пока не поздно,. переходи в Совет Солнца, к Соболеву. Последние два месяца я готовил доклад Верховному Совету Планеты. Академик Соболев считает, что нужно прекратить полеты за пределы Солнечной системы.
      - Я рада за тебя, Чарлз. В своей книге ты предугадал мысли академика Соболева.
      - Конечно, - не без самодовольства усмехнулся Эллиот. Иначе он не пригласил бы меня к себе...
      - Во что практически это выльется? Звездный Совет, звездолетчики да и молодежь едва ли согласятся с доводами Соболева. Лишиться романтики познания...
      - Все решит Верховный Совет Планеты. - Эллиот взглянул на часы. - Мне пора, Мадия. Вечер у меня свободен. Проведем его вместе? - Он заглянул ей в глаза.
      - Но Верховный не может запретить полеты за пределы Солнечной системы! - настаивала Мадия.
      - Не будем говорить об этом. - Чарлз опять взглянул на часы. - Меня беспокоит другое. Где мы проведем сегодняшний вечер?
      - Не знаю, Чарлз.
      - Ты все дальше уходишь от меня, - почти утверждая, сказал Чарлз. - А ведь со мной ты была бы счастлива, Мадия.
      - Сколько самоуверенности, Чарлз. Между прочим, я уже слышала это...
      Ей стало скучно. "Ты окружишь меня заботами, будешь внимателен, даже ласков, будешь писать статьи, будешь восторгаться ими и заставишь восторгаться ими меня, не спрашивая, испытываю ли я такой восторг. Это не счастье, а эрзац счастья", - думала она. И, решив закончить разговор, уже тяготивший ее, протянула руку:
      - Тебе, кажется, пора, Чарлз. Ты так часто смотришь на часы.
      - Извини, Мадия. Я тебе позвоню вечером.
      В Институте математической лингвистики Мадия продиктовала в микрофон историю появления сигналов. Потом прослушали пленку.
      - Твое мнение, Филипп? - обратился директор института к молодому человеку с медлительным, почти сонным взглядом.
      - Голос юноши, не совсем еще окрепший.
      - Определеннее.
      - Испанская фонема.
      - Нет, негритянская...
      - Вы нас извините. - Директор института обернулся к Мадии. - Вам придется выслушать наши несколько невразумительные разговоры. Если вас это не устраивает, можете посидеть в комнате отдыха. Хотите остаться здесь? Чудесно! - И, обращаясь к своим коллегам, продолжил: - Меня интересует не фонема исполнителя песни, - совсем другое. Что вы думаете о звуковых аккордах перед песней?
      Никто не спешил высказаться. В открытые настежь окна виднелись усыпанные крупными плодами ветви яблонь. Весь сад был залит ярким светом солнца.
      - Как странно, - неожиданно для себя заговорила Мадия. В музее меня почти убедили, что принесенная вам запись шутка радиолюбителя. Но мне не хочется верить в это. Быть может, сейчас, когда мы слушаем тишину сада, юноша далекой планеты нуждается в нашей помощи.
      Никто не откликнулся на ее слова.
      - Что ж, будем играть в молчанку? - спросил директор.
      - Мне бы хотелось прочитать звуковые аккорды в математических формулах, - сказал Филипп, удобнее усаживаясь в кресло и давая этим понять, что он не скажет больше ни одного слова.
      Директор посмотрел на Мадию: вот, мол, работай с такими. Она усмехнулась: с такими можно работать.
      - Что же, послушаем математику, - сказал он, и в ту же секунду на стене, напротив его письменново стола, вспыхнул экран. - Внимание, коллеги. Послушаем математику.
      Сердце Мадии забилось - сейчас все решится. Лица лингвистов были бесстрастны и в то же время, как ей показалось, немного торжественны. Вспомнился Эллиот. Узнав, что сигнал радиошутка, он обязательно скажет:
      "Я же говорил тебе". Это прозвучит в меру насмешливо, в меру значительно, в меру эффектно. Она даже представила его лицо - красивое, холеное, серьезное. Значительности у него сколько хочешь.
      - Индекс 5721. Математическая формула сигналов. Сигналы приняты станциями Комитета галактической связи Звездного Совета, - отчетливо выговаривая каждую букву, произнес электронный лингвист. Далее он сообщил дату приема сигнала, название станции, фамилии операторов. Все эти данные Мадия продиктовала в микрофон полчаса назад. Лингвистам нельзя было отказать в оперативности.
      На экран хлынул поток математических знаков. Без ключа понять их было трудно. Мадии наскучил этот танец знаков, и она стала смотреть на ученых, пытаясь по выражению их лиц понять, что же, в конце концов, они думают обо всем этом. Но лица лингвистов были непронииссмы, только в глазах их она читала все возрастающий интерес к уравнению. Карандаш в руках Филиппа вдруг треснул и сломался пополам. Этого никто не заметил, в том числе и сам Филипп, мгновенно доставший откуда-то новый карандаш. Директор института пошарил руками в карманах, очевидно, желая достать сигареты, но вместо сигарет вытащил клочок бумажки и сунул его в рот.
      На экране продолжали плясать математические знаки. На столе жужжал небольшой записывающий аппарат. Он выталкивал исписанные листы, которые аккуратно ложились на стол директора.
      Но вот экран погас. Формула была составлена. Филипп прильнул к листам. Куда только девался его флегматизм! Но его опередили другие.
      - Спокойно, спокойно, - сказал директор, тоже оживляясь все более и более. - Вы же не дети. Впрочем, сейчас я в атом не уверен. Разложите формулу на столе.
      Лингвисты забыли о присутствии Мадии. Спорили, доказывали, ерошили волосы, бегали по кабинету. Они говорили об однотипности некоторых знаков и звуковых аккордов. Каждый доказывал свое. Единого мнения не было. Включили какой-то другой экран, на нем появилась формула испанской фонемы, - потом негритянской. После резких и быстрых споров пришли к выводу, что формула фонемы отличается от всех существующих на Земле и что потребуется разработать новую методологию для расшифровки сигналов.
      Мадия глубоко вздохнула. Только теперь молодые ученые вспомнили о ее присутствии.
      Директор института вернулся на свое место за столом и спросил Мадию:
      - Вы можете оставить нам запись сигналов?
      - Конечно, если она вам нужна.
      - Договоримся так: Комитет галактической связи обратится к нам с официальной просьбой о расшифровке сигналов, вашу заявку мы включим в план нашей работы.
      - И много времени потребуется для расшифровки?
      Мадия поймала взгляд Филиппа. Взгляд этот говорил - ничего определенного тебе не скажут.
      - Филипп, ты можешь сейчас ответить на этот вопрос? - обратился директор института.
      - Не меньше чем через месяц, - ответил Филипп, все еще не отводя своего взгляда от Мадии.
      - Вашим сигналом будет заниматься Филипп Корин. Если он не разгадает, то... - Директор развел руками и вышел из-за стола. - Так не забудьте о заявке.
      В гостиницу Мадия вернулась в хорошем настроении. Переодеваясь к обеду, она думала, что у Чарлза надолго испортится настроение, когда Корин расшифрует сигнал. Она засмеялась. Засмеялся и ее двойник в зеркале. Она погрозила ему пальцем и вышла из спальни.
      Звездный Совет ответил быстро.
      - Кого вам угодно?
      - Соедините меня с Председателем Звездного Совета.
      - Кто будет говорить?
      - Мадия Тарханова.
      На экране появился Председатель Звездного Совета. Козырев сидел за столом, разбираясь в бумагах. Вид у него был озабоченный.
      - Это я, Мадия.
      - Да, да, - рассеянно ответил он, оставляя бумаги. Рассказывай, как твои дела.
      Выслушав ее, как всегда, внимательно, он заговорил сам:
      - Все сделанное одобряю. Ты просила разузнать о Луне. Неделю назад он был в горах Сихотэ-Алиня, оттуда северной трассой вылетел в Москву. Послезавтра на Рижском взморье мы собираемся проводить испытание шаров. Лунь должен быть там. В Москве его позывные...
      Мадия хотела сказать еще что-то, но Козырев, извинившись, выключился. "Теперь можно пообедать", - подумала Мадия, но прежде, чем выйти из номера, решила позвонить Луню. Все, что связано с экспедицией Тарханова, очень интересовало ее, а Лунь, пожалуй, больше, чем кто-либо другой, знает об этой экспедиции.
      Мадия набрала позывные звездолетчика. Поистине, сегодня счастливый день! Лунь отозвался почти немедленно и с веселым недоумением несколько секунд разглядывал Мадию. Но вот широкая улыбка тронула его губы:
      - Узнаю, узнаю, Мадия! Я вам нужен?
      - Да, Игнат.
      - Что ж, я как раз собираюсь обедать. Приходите в "Русскую закуску", хорошее кафе. - Он назвал адрес.
      Лунь опередил ее. Он сразу заметил, как она вошла и как остановилась у входа, оглядывая и посетителей, и простенькую обстановку кафе. Она не замечала его, хотя он и Шагин сидели в десяти шагах от нее. Шагин придвинул к себе тарелку с ростбифом, проследил за взглядом Луня и спросил друга:
      - Нечто новое?
      - Внучка Ритмина Тарханова, - оглушил его Лунь.
      Шагин чуть не поперхнулся куском ростбифа и удивленно уставился на Игната:
      - Уж не собираешься ли ты включить ее в состав экспедиции?
      - Думаю, - неопределенно отозвался Лунь, поднимаясь с места. Но она уже сама шла к ним, легко лавируя между столиками.
      - Знакомьтесь. - Лунь представил ей Шагина. - И извините его аппетит, - пошутил он. - Люди его роста плохо переносят даже ничтожные порции недоедания...
      Мадия улыбнулась. С Лунем и этим крупным, рослым, неповоротливым Шагиным она чувствовала себя просто и непринужденно. Она нажала кнопку вызовов и сделала заказ.
      Шагин недолго сидел вместе с ними. Вспомнив о каком-то срочном деле, он встал из-за стола, неловко поклонился Мадии и вышел.
      Некоторое время Лунь и Мадия сидели молча. Мадия помешивала ложечкой густой чай, с интересом приглядываясь к космонавту. Он тоже не сводил с нее улыбающихся синих глаз, и это не было неприятно ей.
      "А она чем-то похожа на своего деда, - думал Лунь. - Может быть, этим женственно-округлым, но все-таки волевым подбородком? Или твердыми очертаниями губ? Или..."
      - Я не картина и не статуэтка, - наконец промолвила Мадия. И добавила не без лукавства: - Или вы с кем-то сравниваете меня?
      - Н-нет, - чуточку смешался Лунь. - Не то... Я думал о вашем деде и, кажется, даже пытался найти какоето сходство между вами и ним.
      - Постойте, - прервала она. - Если говорить правду, то я согласилась на ваше предложение приехать сюда не только потому, что вы - как бы прямой наследник Ритмина Тарханова... Мне хотелось бы узнать от вас кое-какие подробности оего экспедиции.