Глава 20

Алекс не стал вызывать к себе Джошуа Барнса. Разумеется, Барнс должен знать. Все уже знают о том, кто стал жертвой «бешеных быков». Все, кроме него, графа Крэйла. Но он не станет выяснять этого у Барнса. Он спросит об этом у Шерон.

Она знала обо всем с самого начала и именно поэтому взяла с него обещание не выходить ночью из замка. Он спрашивал себя: подтвердились ли ее опасения? Может, они были напрасны? Может, жертвой стал кто-то другой, а вовсе не ее молодой деверь?

Он пригласит ее на обед, размышлял Алекс. Или нет. Лучше он вызовет ее к себе в кабинет для доклада об успехах Верити. Тогда ей не удастся избежать разговора. Алекс уже собрался было послать мисс Хэйнс в детскую, но передумал. Он сам пойдет туда. Ему достаточно будет просто увидеть Шерон, чтобы понять, пострадал ли ее родственник.

В детской было непривычно тихо. Он открыл дверь, почти уверенный, что в комнате никого нет. Наверное, Шерон и Верити отправились на прогулку — сегодня впервые за много дней выглянуло солнце. Хотя на холмах, наверное, еще должно быть сыро, подумал Алекс.

Но они сидели за столом у окна: Верити, склонившись над листом бумаги, что-то старательно выводила на нем, а Шерон неподвижно, с прямой спиной, сидела напротив, наблюдая за работой подопечной.

— Доброе утро, — сказал Алекс. — Пожалуйста, не обращайте на меня внимания. Продолжайте. Верити улыбнулась ему своей солнечной улыбкой.

— У нас урок правописания, папа, — сказала она. — Посмотри, какие у меня ровные буквы.

— Ты делаешь успехи, — похвалил Алекс, подойдя к столу и заглянув через ее плечо. — Очень аккуратно, и буквы ровные, все как одна. Надеюсь, и миссис Джонс довольна тобой?

— Да, — ответила Шерон. — Она очень старательная девочка.

Алекс впервые прямо посмотрел ей в лицо. Он было совсем бледным, почти прозрачным, если не считать темных теней под глазами. Даже губы были бескровны. Нижняя губа растрескалась, словно Шерон пришлось сильно закусывать ее. Ее лицо было бесстрастным и ничего не выражало. Она не отводила глаз, она прямо обращалась к нему, но ни один мускул не дрогнул на ее лице, и только во взгляде можно было заметить некоторое волнение. Она держала голову высоко и прямо.

Сейчас она походила скорее на мраморное изваяние, а не на живую женщину.

Боже мой! Неужели они убили мальчика? Искалечили его? Алекс проклинал себя за обещание, которое дал ей, и за то, что сдержал его. Ведь он мог предотвратить преступление. Мог уберечь ее от невыносимых страданий!

— Продолжай, малыш, — сказал он, похлопав дочь по плечу.

Верити вновь склонилась над столом. Алекс с удивлением отметил, что Шерон не сделала замечания своей подопечной по поводу ее осанки. Как правило, она мягко и деликатно намекала девочке на ее промахи. Ее выговоры скорее походили на похвалы, но всегда приводили к желанному результату. Однако сегодня Шерон промолчала, и Верити сидела за столом сгорбившись. Алекс тоже промолчал.

Он обошел вокруг стола и встал у окна, за спиной Шерон. Она не могла видеть его, в то время как он имел возможность наблюдать за ней. Он пригласит ее отобедать с ним. Он расспросит ее и заставит сказать правду. А потом он будет целовать ее, целовать так крепко, чтобы щеки ее вспыхнули румянцем и напряжение ушло из ее тела и оно стало мягким и податливым. Шерон сидела молча и неподвижно. Она словно не замечала сидевшей напротив Верити, хотя взгляд ее был устремлен на лист бумаги, испещренный ровными рядами букв.

Алекс тоже молчал, разглядывая спину Шерон, ее нежную шею. Он заметил нитку, вылезшую из-под выреза ее платья и прилипшую к шее. И едва удержался, чтобы не убрать ее оттуда. Столь интимный жест был бы совсем неуместен сейчас. Алекс рассеянно думал, что это за портной, который подбивает красными нитками голубое платье.

Но через мгновение его лицо помрачнело. Он резко подался вперед, приблизившись к Шерон вплотную. Теперь у него не оставалось сомнений. Это была не нитка. Это была царапина. Даже не царапина, а рубец. Рубец, какой оставляет после себя удар плетью.

Все его нутро болезненно сжалось. Он едва удержался на ногах. Кровь схлынула с лица, и его бросило в озноб. Он с шумом вдохнул, и ледяной холод обжег ему ноздри. Он судорожно стиснул руки за спиной.

Прошло несколько секунд, прежде чем самообладание вернулось к Алексу и он почувствовал, что может двигаться. Он пересек комнату, резко дернул за шнур колокольчика и замер в ожидании прихода няни Верити.

— Побудьте с Верити, — приказал Алекс. — Можете погулять с ней в саду. Мне нужно обсудить кое-что с миссис Джонс.

— Слушаюсь, милорд, — ответила женщина.

Алекс жестом остановил обиженные протесты дочери.

— Возьми с собой куклу. Ей не повредит свежий воздух, — сказал он с улыбкой. — А потом, после прогулки, приводи ее в столовую. Пообедаем сегодня все вместе.

Эти слова магическим образом подействовали на Верити. Она умолкла, радостно глядя на отца. Отец нечасто баловал ее совместным обедом.

— С миссис Джонс? — уточнила она.

— Нет, — ответил Алекс. — Миссис Джонс сегодня не будет обедать с нами. — Он повернулся к Шерон. — Прошу вас, пройдемте в кабинет.

Она медленно и напряженно поднялась со стула. Сердце Алекса снова болезненно сжалось. Он не решался даже помочь ей, поддержать ее. Он не был уверен в том, что не причинит ей боль своим прикосновением. Ее лицо по-прежнему ничего не выражало.

— Прошу сюда, — сказал он, выходя в коридор и поворачивая налево, туда, где были спальни для гостей.

Шерон послушно последовала за ним, она не протестовала, даже когда он открыл дверь одной из них и остановился на пороге, взглядом приглашая ее войти. Алекс вошел вслед за ней и закрыл дверь. Она остановилась посреди комнаты, неподвижная и прямая, отвернув от него лицо.

— «Бешеные быки» этой ночью опять были в поселке, — сказал Алекс, прислоняясь спиной к двери. Им овладела странная слабость, и он спрашивал себя: неужели мужчина может потерять сознание? Он чувствовал, что очень близок к этому.

— Да, — сказала она.

— Я только трижды слышал их вой, — продолжал Алекс. — Значит, у них была только одна жертва?

— Да.

— Кто? — спросил он. — Кто это был, Шерон? Последовала долгая пауза.

— Не знаю, — сказала она наконец. — Я спала и ничего не слышала.

Он подошел к ней сзади. Она не шелохнулась, хотя, несомненно, почувствовала его приближение. Она не обернулась к нему.

Наверное, он ошибается, с надеждой подумал Алекс. Не может быть, чтобы они тронули ее. Ведь она женщина, в конце концов. Он смотрел на ряд пуговиц на ее спине, не зная, как ему расстегнуть их, чтобы не причинить ей боли. Его пальцы осторожно коснулись верхней. Он почувствовал ее медленный выдох, когда его руки расстегнули первую пуговицу и переместились к следующей. Ему потребовалось несколько минут, но наконец ее платье было расстегнуто до талии. Он взял его верхние края и отогнул их на плечах.

Под платьем была сорочка. Но Алекс уже видел, что не ошибся в своем предположении. И вновь на секунду он почувствовал головокружение и слабость в ногах. Тяжелая тошнота подкатила ему к горлу. Он спустил ее платье до талии и, поддев пальцами бретельки сорочки, как можно осторожнее спустил их с плеч.

— Сколько? — спросил он сквозь зубы, с ужасом глядя на красные рубцы, исполосовавшие ее спину.

Она молчала.

— Сколько, Шерон?

— Пятнадцать, — тихо ответила она.

Пятнадцать. Йестин Джонс получил десять. Алекс помнил, какой бесконечной казалась ему экзекуция, пока он считал те десять ударов. Помнил, в каком состоянии нашел потом мальчика.

— Но за что? — тихо, почти шепотом, выдохнул он.

— Не знаю, — отозвалась она.

— За что, Шерон?

— Они считают меня шпионкой, — призналась она. — Они думают, что это я рассказала тебе о собрании.

— Черт возьми! — выругался Алекс.

Как он мог забыть! Ведь Оуэн Перри требовал от него назвать имя осведомителя, и Алекс тогда отказался сделать это — он и сам не знал, кто этот человек. И Оуэн Перри тогда поклялся, что обязательно выяснит это.

Черт возьми! Проклятие!

— Пойдем, — сказал Алекс, разворачивая Шерон к кровати. Резким движением он сдернул с постели покрывало. — Тебе нужно лечь.

Шерон подняла спущенный край сорочки и лиф платья, прикрывая ими грудь. Алекс видел, что маска спокойствия сошла с ее лица. Ее глаза были полны боли.

— Ложись, Шерон, — сказал Алекс. — Не бойся, я не буду трогать тебя. Я скорее причиню боль, чем смогу чем-то помочь тебе сейчас.

Однако он не удержался и взял ее руки в свои, когда она приблизилась к нему. Ее пальцы, сжимавшие ткань платья, разжались, и оно вместе с сорочкой упало вниз, к бедрам. Она стояла перед ним, обнаженная по пояс. Но Алекс был настолько потрясен произошедшим, что даже ее нагота не возбудила его, да и сама Шерон, казалось, не в состоянии была смущаться сейчас.

— Ложись, — сказал Алекс.

Он беспомощно топтался рядом, пока она, присев на край кровати, морщась от боли, закидывала сначала одну ногу, затем вторую. Она легла на живот и, стиснув двумя руками подушку, уткнулась в нее лицом, дыша шумно и часто. Алекс понимал, что ей очень больно.

Ему стоило усилий, чтобы не отвернуться. Но он заставил себя смотреть на кровоточащие вздувшиеся рубцы на ее спине.

— Бабушка как-то обработала твои раны? — спросил Алекс.

— Да, она промыла их.

— Тут нужна мазь, — сказал он. — И тебе нужно принять что-нибудь обезболивающее. Зачем ты пришла на работу? Тебя кто-то заставил?

— Нет. Я сама так решила, — ответила она. — Если бы я осталась дома, они истолковали бы это превратно.

Алекс не стал уточнять, что она имела в виду. Он сказал, что оставит ее на несколько минут, и вышел из комнаты. Может, надо было бы послать к ней мисс Хэйнс, размышлял он. Но нет, с этим делом он должен справиться сам. Боже милостивый, ведь она пострадала из-за него! Пятнадцать ударов! Она лежала там, в горах, на сырой земле, с привязанными к кольям руками и ногами. Шерон! Его Шерон! Алекс вновь ощутил слабое головокружение — за час он уже почти привык к этому ощущению.

Не прошло и десяти минут, как он вернулся в спальню, держа в руках таз с теплой водой и мягкую фланелевую салфетку. В кармане у него была баночка с мазью — по заверениям мисс Хэйнс и повара, просто чудодейственная для лечения всяческих порезов, — а также флакон с двойной дозой лауданума.

Шерон лежала в той же позе, в какой он оставил ее, только немного повернув набок голову, чтобы можно было дышать. Она смотрела на него, когда он открыл дверь и пересек комнату, приблизившись к ней. Боль чуть не выплескивалась из ее потемневших глаз.

— Вот, выпей. — Алекс протянул ей снотворное. — Тебе придется поднять голову, чтобы сделать глоток. Я знаю, это больно, но через несколько минут боль стихнет и ты сможешь поспать. Когда ты спала в последний раз?

— Не помню, — ответила Шерон. — А что это?

— Лауданум.

— Я никогда не принимала его, — засомневалась она.

— А сейчас выпей, — строго проговорил Алекс.

Она выпила лекарство и снова опустила голову на подушку, закрыв глаза от боли и тяжело дыша раскрытым ртом.

— Ты не похожа ни на одну из женщин, которых я знал, — сказал Алекс, смачивая мягкую фланель в воде, отжимая излишки влаги и оглядывая ее спину. Он почувствовал, как у него подкашиваются колени только от одной мысли, что он должен прикоснуться к ее ранам и причинить ей неизбежную боль. — Ты плакала?

— Нет.

— Кричала?

— Нет.

Она вздрогнула всем телом, когда он в первый раз провел салфеткой по ее спине, и еще плотнее вжалась в постель. Он промыл ее раны, остудил жар ее тела влажной фланелью и принялся наносить на рубцы мазь, стараясь как можно легче касаться их пальцами. Но даже после холодной воды Шерон чувствовала, что ее спина горит огнем.

— Шерон, — сказал Алекс, наконец закончив накладывать мазь, — я бы не допустил этого. Почему ты ничего не сказала мне? Зачем ты вырвала из меня то обещание?

— Если бы я попросила у тебя помощи, все бы сочли, что я действительно виновата, — ответила Шерон.

— Чего они требовали с тебя три ночи назад? — спросил он.

— Бросить работу, — ответила она. — Не ходить в замок.

— И несмотря на это, — сказал Алекс, — ты продолжала ходить сюда.

— Да.

— Зная, что тебя ждут плети?

— Да.

— Неужели твои дедушка с дядей не могли помешать им? — спросил он.

— «Бешеные» привязали их к стульям, прежде чем увести меня, — ответила она. — Дедушка чертыхался так, что дрожали стены.

— А Перри? Он ничего не предпринял? — спросил Алекс. В комнате повисло молчание.

— Ничего, — наконец ответила Шерон.

— Как ты добралась до дома? — Алекс заботливо поправил простыню.

— За мной пришли дедушка и Эмрис, — ответила она. — И Хью, и Йестин.

— А Перри? Его не было?

— Нет, его не было, — помолчав, ответила она.

Алекс присел на корточки рядом и заглянул ей в лицо. Она лежала с закрытыми глазами. Скоро подействует лауданум, подумал он. Она наконец-то сможет заснуть и на время забыть о боли. А он тем временем сделает то, что должен сделать.

— Шерон, — позвал он.

Она открыла глаза и посмотрела на него. Она словно окостенела от боли.

— Ты знаешь кого-нибудь из них? — спросил он. — Ты узнала кого-нибудь?

— Нет, — быстро ответила Шерон. — У них были мешки на головах. Они разговаривали шепотом.

Алекс молча следил за ее лицом. Она вновь закрыла глаза, и слезы задрожали на ее ресницах.

— Они не из нашей долины, — выдавила она из себя. — Я не смогла бы узнать их, даже если бы видела их лица или слышала их голоса.

Алекс молчал. Он видел, как слеза скатилась по ее щеке и упала на подушку, а другая по-прежнему дрожала на ресницах.

— Шерон, — повторил он после молчания. — Ты ведь кого-то узнала?

И тут она разрыдалась. Она прикрыла глаза ладонью и плакала так горько, что казалось, ее сердце сейчас разорвется. Алекс все так же недвижно смотрел на нее. Он не мог притянуть ее к себе, сжать в объятиях. Он просто положил ей руку на голову.

— Ты ведь кого-то узнала? — повторил он.

Он догадывался, он знал ответ. Но он должен был услышать его от нее.

— Я не узнала его. — Она едва говорила, ее голос прерывался беспомощным всхлипыванием. — Он шептал, как все. Это он настаивал на десяти ударах вместо двадцати, и «бешеные» сошлись на пятнадцати. Это он остановил их и сунул мне тряпку в рот, чтобы я не искусала в кровь губы. Я тогда не могла задуматься или вслушаться в его голос. Но он забыл, что должен шептать, когда засовывал тряпку. — Несколько секунд Шерон не могла говорить.

Алекс терпеливо ждал, чувствуя, как внутри у него закипает ярость.

— Кто это был, Шерон? — еще раз спросил он.

— О-о-уэн! — прорыдала Шерон. — Это был Оуэн!

Алекс гладил ее по голове. Ладонь у него была теплой и мягкой, но сердце — твердым и холодным, как сталь.

— Не будем сейчас об этом, — проговорил он, когда она перестала рыдать. И, почувствовав, как расслабляется у нее тело, он понял, что боль немного отпустила ее. — Ты не вняла их угрозам, ты встретила их с такой смелостью, с таким достоинством, которые трудно предположить в женщине, да и не всякий мужчина способен на это. Когда ты поднимешься на ноги, Шерон Джонс, ты тем более не уступишь им, не так ли? Кое-кто будет называть тебя дурой. Готов поспорить, что это ты уже не раз слышала за последние дни. Но я уважаю тебя. Я восхищаюсь тобой.

Шерон слабо улыбнулась ему.

— Лекарство, похоже, очень сильное, — сказала она. — Я почти ничего не соображаю.

— Лекарство действительно сильное, — отозвался Алекс. — Тебе удобно?

— Я не умею спать на животе, — призналась она.

— Хочешь перевернуться на спину? — спросил Алекс. — Давай, я помогу тебе.

Он видел, что ее глаза затуманены, но боли в них уже не было — лекарство подействовало. Он помог ей удобнее устроиться на спине и укрыл ее простыней и двумя одеялами. Она уже почти спала.

— Мне пора домой, — медленно и невнятно проговорила она, с трудом размыкая глаза.

Алекс коснулся кончиками пальцев ее щеки и, склонившись, нежно поцеловал в губы.

— Ты дома, Шерон, — прошептал он.

Он знал, что она не слышит его. Ее веки были неподвижны, дыхание — тихим и ровным.

Шерон приоткрыла глаза и увидела стоявшую у кровати мисс Хэйнс.

— Я принесла вам попить, — сказала женщина. — Хотите? Давайте я помогу вам сесть.

Шерон покачала головой и снова закрыла глаза. Она ощущала себя внутри ватного кокона. Она сама превратилась в вату. Она не могла понять почему, но у нее было чувство, что ей лучше как можно дольше оставаться в этом состоянии. Она едва поняла слова мисс Хэйнс, склонившейся над ее кроватью.

— Я послала слугу к мистеру Рису передать ему, что вы задержитесь здесь по крайней мере до вечера.

Да, это хорошо. Бабушка не будет тревожиться. Шерон вновь растворялась в спокойном забытьи. «Я уважаю тебя. Я восхищаюсь тобой». Его голос, мягкая нежность его слов окутывали и убаюкивали. Они успокаивали лучше, чем чудодейственная мазь. Они придали смысл порке — ну а если даже и нет, то, во всяком случае, теперь она знает, что вытерпит боль.

Александр. Она открыла глаза и поискала его взглядом. Его не было. Комната была пуста.

«Ты дома, Шерон». Она явственно слышала эти слова, хотя и не могла вспомнить, когда и где он произнес их. «Ты дома».

Ее одолевал сон.

Позже, когда она очнулась, ей показалось, что кто-то стоит у кровати. Он стоял и молча смотрел на нее. Только однажды он смотрел на нее так.

— Шерон, — тихо позвал он, когда она снова закрыла глаза. — Шерон, крошка моя.

Ей хотелось прогнать видение. Она не хотела видеть его во сне. Не хотела, чтобы он так смотрел на нее. Чтобы говорил это. Такая ласка, такая доброта, которой она не помнила с самого детства. Все это лишь жестокий, издевательский сон. Это не может быть явью. Это сон.

— Крошка моя, — повторил он, — что они сделали с тобой? Почему ты не пришла ко мне? Почему не рассказала мне?

И только потому, что все происходило во сне, Шерон выдавила из себя это слово, которое всегда мечтала произнести, но не решалась.

— Папа, — сказала она, закрывая глаза.

Только один раз она слышала, как он плачет. И тогда же он смотрел на нее тем же взглядом, каким смотрит сейчас. Это было, когда умерла ее мать и он пришел к ним домой. Никогда до этого дня он не плакал над ней, над Шерон. Не смеялся вместе с ней. Не выказывал ей никаких чувств. Ее как будто никогда не существовало для него. Но ведь это всего лишь сон. Во сне может случиться все, что угодно. И в ее сне он плачет, склонившись над ней.

— Теперь все будет иначе, — услышала Шерон голос Джона Фаулера, прежде чем снова провалиться в забытье. — Даст Бог, все будет иначе. Никто больше не обидит тебя, моя крошка.

Но где Александр? Шерон открыла глаза в надежде увидеть его рядом, но его не было. Она была одна в чужой, незнакомой комнате. Она не узнавала ее и не могла вспомнить, как оказалась здесь. Наверное, Александр привел ее сюда. Боль кольнула ее тело, когда она попыталась подняться. Но зачем? Ей не надо никуда идти. Здесь так уютно и хорошо, и так хочется спать.

Она закрыла глаза и снова погрузилась в сон.

На следующее утро после прихода «бешеных быков» настроение людей было подавленным. Все знали о том, что случилось ночью, знали, кто стал жертвой «бешеных», но никто не решался говорить о случившемся. Люди испытывали двойственное чувство: с одной стороны, стыдливое сочувствие к жертве, а с другой — удовлетворение от того, что и на этот раз исполнена воля большинства.

Однако в это утро все было необычно. Впервые жертвой «бешеных» стала женщина. Шерон Джонс. Это невероятно, но она не послушалась их, проигнорировала их угрозы.

К полудню весь поселок знал, что Шерон Джонс получила пятнадцать ударов мокрыми плетьми. Ее бросили на сырую землю и обнажили спину, не посчитавшись с тем, что она женщина. Эмрис Рис принес ее домой на руках. Хьюэлл Рис ругался так, что если б отец Ллевелин слышал его слова, то наверняка предал бы его проклятию.

Даже Оуэн Перри не смог справиться с ней, шептались потрясенные жители Кембрана. Он должен был бы задать ей хорошую трепку до того, как ею займутся «бешеные быки», и тогда все обошлось бы. Но он не смог остановить ее. И не пришел за ней в горы после того, как «бешеные» прокричали о свершившемся наказании и ушли. Только ее родичи и родные Гуина Джонса пришли туда и донесли ее до дому.

Оуэн Перри, как и все, вышел утром на работу, но был так мрачен, что никто не решался заговорить с ним без крайней нужды.

Был и еще один озадачивший всех факт. Шерон Джонс прошла в сторону замка в свой обычный час, и это было спустя лишь несколько часов после того, как она получила от «бешеных» пятнадцать плетей. Люди не могли понять этого, но невольно начинали уважать женщину за ее крепкий дух.

Все с тревогой и неловкостью думали о том, что на такое пренебрежение к угрозам, на такую смелость вряд ли способен доносчик. Только немногие продолжали верить в ее виновность. Зачем ей доносить на людей Кембрана, если от этого в первую очередь пострадал бы ее жених? И если она все-таки донесла, то почему не обратилась за помощью к графу Крэйлу? Почему ничего не предприняла, чтобы избежать наказания?

Все, и мужчины, и женщины, были подавлены, напуганы и озадачены.

Но немногим позже их вывел из задумчивости резкий, властный голос графа Крэйла. Он появился на заводе, чтобы сделать объявление. Он говорил негромко, но таким голосом, какого жители Кембрана до этого не слышали, — голосом человека, которого нужно слушать и нужно слушаться, которому от роду написано повелевать другими.

На сегодня работа закончена, объявил он. Через час все мужчины должны быть в горах, в обычном месте. Женщины могут отправляться по домам.

Мужчины, ошеломленно переглядываясь, положили инструменты и потянулись к выходу — ни один из них не осмелился ослушаться приказа.

Меньше чем через полчаса такой же приказ получили шахтеры — голос графа Крэйла дважды прозвучал у каждого спуска в шахту, так что каждый мужчина, каждая женщина и каждый ребенок как минимум дважды слышали его.

Не оказалось ни одного мужчины, который осмелился бы ослушаться приказа. «Бешеные быки» зашли на этот раз слишком далеко. Они избили женщину, которую граф Крэйл взял в гувернантки своей дочери. И все заинтригованно и испуганно ждали, что предпримет граф.

Глава 21

Он стоял на возвышении и молча ждал, когда последние из отставших мужчин соберутся в ложбине, хотя большая часть их уже толпилась перед ним. Мужчины, тихо переговариваясь, настороженно поглядывали на него.

А в нем кипела холодная ярость. Он пока не знал, о чем будет говорить. Он и сейчас не думал об этом. Слова придут сами, стоит только начать. Главное — он знает, что будет делать. И все-таки сначала он должен говорить. Он неторопливо постукивал по бедру рукояткой хлыста.

Мужчины, казалось, почувствовали тот момент, когда он собрался заговорить, хотя он не поднял руки, не подал никакого знака. Шорохи и шепот стихли. Все взгляды были устремлены к нему. И в этой тишине Алекс почувствовал затаившуюся враждебность. Но сейчас это не имело никакого значения.

— Я устал вести с вами войну, — начал он, оглядывая обращенные к нему лица. — Вы считаете меня врагом только оттого, что я английский аристократ и владелец земли, на которой вы живете и трудитесь. Мне это тоже надоело. И очень жаль, что человека, который рассказывает мне о ваших заботах, вы называете шпионом и избиваете плетьми.

Среди мужчин пронеся едва слышный ропот. Кто-то переминался с ноги на ногу. Некоторые потупили глаза.

— Ни одна из женщин никогда не доносила мне на вас, — медленно и отчетливо продолжил граф.

Он переждал, пока стихнет недоверчивый ропот.

— Женщина, которую избили этой ночью, невиновна в том, в чем ее обвинили, — продолжил он. — Она учитель моей дочери, а не шпион.

По толпе снова прокатился ропот.

— Кроме того, — сказал Алекс, и вновь наступила полная тишина, — я говорю, что осуждаю запланированный вами марш в Ньюпорт. Я осуждаю его, потому что, выходя на него, вы рискуете быть ранены или арестованы. Я осуждаю ваше решение, но если плети «бешеных быков» не засвистят над Кембраном, собирая всех непокорных на демонстрацию, я не предприму ничего, чтобы помешать вам. Достаточно того, что я предупредил вас, а решить вы должны сами. Вы свободные люди, в конце концов.

Он переждал шум, пробежавший по толпе. Он не мог понять, что вызвало этот гомон — удивление или общая подозрительность и недоверие.

— А между тем, — продолжил он, — у нас есть много дел, которые нужно делать здесь. Уже два года я владею заводом и шахтой. За те несколько месяцев, что я провел здесь, я понял, насколько был безответствен все это время, думая, что все в порядке. Мне стыдно за это. Здесь столько дел, что им можно посвятить десятилетия, — это и новые дома, и водопровод, и канализация, и школы, и многое другое. Но меня рассердило — да, меня очень рассердило и огорчило, что вы не захотели пойти мне навстречу, что вы проигнорировали мою просьбу об общем собрании, на котором мы могли бы обсудить, с чего нужно начать.

Толпа загудела, мужчины что-то кричали ему. Но все они говорили одновременно, так что он не мог разобрать ни слова. Впервые он поднял руку, требуя тишины.

— Я правильно понял вас? — спросил он. — Вы не слышали о моем приглашении?

По реакции мужчин он понял, что его догадка верна.

— Наверное, — продолжал он, — ваш лидер счел нужным принять решение, не посоветовавшись с вами. Наверное, он подумал, что вы будете непреклонны, что вы не захотите поверить врагу и работать с ним.