Глава 1

Время для прогулки по незнакомым окрестностям было довольно позднее, но теплый ветерок так нежно ласкал и лунный свет так живописно растекался по склонам холмов, что трудно было отказать себе в этом удовольствии. И дорога, и весь этот день были непросты и хлопотны. Сколько распоряжений пришлось отдать экономке и дворецкому! А потом звонил управляющий — выразить свое почтение и обговорить планы на предстоящие дни. Да и Верити не оставляла его в покое. Если уж для него это путешествие оказалось нелегким, то ее оно привело в полное изнеможение. Да и можно ли ожидать от шестилетнего ребенка, измученного скукой и лишениями долгой дороги, чтобы он не капризничал и вел себя смирно?

Сейчас уже дочка была в постели, спала, усталая, убаюканная колыбельными пожилой терпеливой няни и сказками, которые Алекс читал ей на ночь.

Однако сам он не чувствовал усталости. Слишком странной, слишком необычной была перемена в его жизни. Вот уже более двух лет минуло с тех пор, как он получил наследство после смерти дяди — родного брата матери, но до сегодняшнего дня так ни разу и не побывал в этих краях. Признаться, он мало что понимал в том, что здесь происходит, просто каждые три месяца управляющий присылал ему отчеты, из которых можно было понять, что наследство сулит ему большие доходы. Люди его круга приобретали аристократические титулы и приумножали свои состояния, не прилагая к этому усилий. Из века в век получая ренту с огромных земельных владений, они со скепсисом и презрением относились к самой идее предпринимательства. Это считалось непрестижным и почти неприличным. Времена менялись, но, к сожалению, быстрее, чем люди.

Александр Хит, граф Крэйл, стал владельцем земель в одной из долин Южного Уэльса вместе с расположенными там чугунолитейным заводом и угольными шахтами. Край света, как сказала мать его покойной жены. И ее слова резанули его. Она пришла в ужас, когда он объявил ей, что на какое-то время увезет туда ее внучку. Не утешило ее и упоминание о Гленридском замке, построенном в этих же краях предками дядюшки и тоже унаследованном Алексом.

Он стоял у окна спальни, все еще в дорожном платье, и размышлял — время позднее и окрестности незнакомы ему, но ему надо пройтись. То немногое, что он успел разглядеть днем, восхитило его: узкая долина между высоких, заросших вереском холмов, которые широкими ступенями убегали ввысь, река с пунктиром домов по берегу, и внизу, уже невидимый из окон замка, скрытый зеленью вековых деревьев чугунолитейный завод. Сам замок Гленрид был расположен на одной из верхних террас, в стороне от поселка и завода.

Особенно очаровали Алекса холмы. Высокие, но не слишком крутые, они окружали долину, ограждая ее от внешнего мира. У него возникло чувство, что он попал в другую, совершенно чужую страну. Впрочем, в известном смысле так оно и есть, подумал он.

Алекс взял плащ — на тот случай, если вечер окажется не столь ласковым, как ему показалось, пока он стоял у открытого окна. Но плащ ему не понадобился. А проходя по гравиевой дорожке мимо парковых газонов, он полной грудью вдыхал теплый свежий воздух, наполненный стрекотом цикад. Однако столь размеренная, унылая прогулка не устраивала его. Он остановился, вслушиваясь в ночную тишину. Его манили холмы. Если он выйдет за ворота и поднимется по одному из них, то увидит всю панораму окрестностей — вид оттуда обещал быть куда более живописным, нежели из окон замка. Сейчас, при лунном свете, долина, несомненно, должна выглядеть великолепно.

Он не собирался уходить далеко, тем более что очень быстро обнаружил, что спуск с холма гораздо более крутой, чем ему показалось поначалу. Здесь были бугры и впадины, а временами даже коварные, неожиданные провалы. Но если соблюдать осторожность и двигаться не спеша, то реальной опасности они не могли представлять. Луна хорошо освещала ему путь. Оказавшись наверху, Алекс понял, что предчувствие его не обмануло. Отсюда, где деревья не могли скрыть вид, вся долина была перед ним как на ладони — живописная, несмотря на дымившие трубы завода и черневшие вдалеке терриконы. Лунный свет мерцал на водной глади реки, которая оказалась шире, чем ему представлялось раньше. И домишки, тянувшиеся длинной извилистой линией по отлогому склону холма, сейчас спали, словно прижавшись к могучей и надежной груди, — лишь в нескольких окнах горел уютный свет. По-видимому, его рабочие рано ложатся спать. Впрочем, не так уж и рано, подумал Алекс, время близится к полуночи.

Конечно, и ему пора возвращаться. Правда, ночной воздух так приятен и свеж, что не хотелось бы отказываться от этих редких, драгоценных минут, когда можно побыть наедине с собой. Если пройти чуть дальше, размышлял он, то откроется совсем другой вид на долину. Быть может, ему даже удастся увидеть за деревьями замок. Его архитектура превосходна — множество башен и башенок, высокие узкие окна. Сегодня, впервые увидев его, он был приятно удивлен. Несмотря на множество украшений, замок не выглядел вульгарно. Он удивительно вписывается в окружающий пейзаж.

Алекс и сам не понял, когда его слух уловил какой-то гул. Это не было ни шорохом ветра, ни стрекотом цикад, ни журчанием реки. Собственно, поначалу его просто что-то встревожило, а потом он уже понял, что это звуки. Но по мере того, как он продолжал свой путь, он все отчетливее слышал гул. Это оказались людские голоса. Глухое бормотание множества голосов.

Алекс остановился, прислушиваясь. Откуда они доносятся? Из долины? Но окна домов темны, а завод, хотя там и может сейчас трудиться ночная смена, слишком далеко отсюда. Значит, из шахты? Нет, звук доносился откуда-то со стороны холмов.

Осторожно, чтобы его не услышали, Алекс двинулся дальше, уже не сомневаясь в том, что люди где-то рядом. Вскоре он отчетливо различил голос одного человека, который перекрывал все остальные, заставляя их затихнуть. Этот человек говорил на незнакомом Алексу языке — по-видимому, валлийском.

Неожиданно он понял, что за вершиной, на которую он взобрался, должна оказаться очередная лощина. Теперь Алекс был уверен — он на верном пути. Он отчетливо слышал голос, и кому бы он ни принадлежал, он доносился из этой лощины. Алекс осторожно взобрался еще выше и, приблизившись к вершине холма, пригнулся, чтобы не быть обнаруженным. Почти ползком преодолев последние несколько футов, он приподнял голову и посмотрел вниз.

От изумления он чуть не ахнул. Его глаза округлились. Внизу была глубокая и широкая ложбина — гораздо шире, чем он предполагал, — и вся она была заполнена притихшими людьми. Множеством людей. Было такое впечатление, что здесь собрались все жители долины.

Человек, который говорил перед ними, стоял на небольшом возвышении, так, чтобы все присутствующие могли видеть его. Это был коренастый мужчина, необычно высокий, но широкий в плечах и весьма крепкий на вид. В самом его облике чувствовались сила и власть — а иначе как бы он смог, подумал Алекс, завладеть вниманием стольких людей?

Но зачем они собрались здесь, среди холмов, да еще и ночью? Алекс вдруг отметил, что ни у кого из них не было с собой ни фонаря, ни факела и никакого другого источника света. Конечно, луна светила достаточно ярко, но это все равно настораживало. Неужели тайная сходка?

Широкоплечий темноволосый оратор сошел с возвышения, уступив место другому — высокому худому человеку, облаченному во все черное. Этот также говорил на валлийском языке, но по его интонациям и по тому, как он вскидывал руки, можно было догадаться, что это священник. Он читал молитву. Все благоговейно склонили головы и молча внимали его словам; только редкое «аминь» выдохом звучало в тишине.

Они собрались, чтобы помолиться? Алекс нахмурился. Эта мысль и удивила, и позабавила его. Он слышал о том, что валлийцы очень религиозны, что они все до одного сектанты. Но чтобы устраивать массовые молитвенные сборища по ночам, когда уже давно пора спать?.. Ну и ну! И снова он подумал о том, что, в сущности, ничего не знает ни об этой земле, ни об этих людях, рядом с которыми ему предстоит жить.

Он уже собрался потихоньку ретироваться, оставив этих странных людей за их занятием, как вдруг заметил женщину. Так же как и он, она пряталась. Насколько он смог разглядеть, в ложбине были только мужчины. Так же как и он, она подглядывала за ними из-за валунов. Она не могла видеть Алекса, и он подкрался поближе, желая рассмотреть ее.

Он спрашивал себя: зачем она пришла сюда, отчего не присоединится к общей молитве? Или женщинам здесь не дозволяется молиться с мужчинами? Похоже, что так. Он не мог определить с уверенностью ее возраст. Ее темное платье почти сливалось с камнями, а голова была покрыта светлой шалью. Но она казалась стройной, почти хрупкой, — такая фигура может быть только у девушки. Заинтригованный, Алекс украдкой стал наблюдать за ней, стараясь отогнать от себя навязчивую мысль, что увлекся тем, что его совершенно не касается.

Наоборот, все, что происходит здесь, убеждал он себя, имеет самое непосредственное отношение к нему. Это его земля. И это его люди.

Молитва отзвучала, и священник сошел с возвышения, на которое тут же взобрался предыдущий оратор. Алекс испытал раздражение, зная, что не поймет ни слова из речи этого человека, но одернул себя, понимая, что должен привыкать к тому, что отныне ежедневно будет слышать валлийскую речь. Они у себя дома, это их земля, а не его.

Однако на этот раз он понял все. Валлиец заговорил по-английски, с сильным акцентом, но вполне понятно. Он представлял собравшимся следующего оратора, англичанина. Тот известен по всей стране, и для них большая честь видеть его здесь, в Уэльсе. Так пусть же они как следует поприветствуют Роберта Митчелла!

Раздались дружные аплодисменты, и на возвышение поднялся маленький, невзрачный молодой человек в очках. Он поднял руку, требуя тишины, но аплодисменты и одобрительный свист еще некоторое время не смолкали.

Роберт Митчелл? Что за черт!

Роберт Митчелл был одним из самых известных пропагандистов чартизма, которые в великом множестве и с завидным энтузиазмом разъезжали по промышленным районам Англии и Уэльса, собирая подписи под хартией.

Выходит, это собрание организовано чартистами? Алекс, похолодев, приник к валуну. Он даже не предполагал, что идеи чартистов добрались и до Кембрана. Барнс, его управляющий, ни словом не обмолвился об этом.

Громким, густым голосом, который никак не вязался с его наружностью, Роберт Митчелл излагал цели чартистского движения. Он говорил просто и доходчиво: о том, кто такие чартисты и какие требования они выдвигают — об избирательном праве для каждого мужчины страны, о необходимости ежегодных выборов парламента, о тайном голосовании и так далее. Алекс был знаком с идеями чартистов. Они даже вызывали у него симпатию. Но в последнее время чартизм странным образом стал походить на рабочее движение, и у многих здравомыслящих людей возникло опасение, что он станет философией экстремизма.

Это тайное ночное сборище насторожило его. Если помыслы организаторов чисты, к чему такая секретность?

Он бросил взгляд на женщину. Она по-прежнему пряталась за валунами. Тем временем Роберт Митчелл заканчивал свою страстную речь, убеждая мужчин подписаться под хартией и, внеся вступительные взносы, присоединиться к чартистскому движению.

— Наша сила в количестве! — выкрикнул он, рубанув кулаком воздух, и от этого восклицания у Алекса на лбу выступила холодная испарина.

— Подпишемся же под хартией, друзья! — Коренастый валлиец снова был на возвышении, из уважения к гостю он обращался к землякам по-английски. — А с того, кто не поставит свою подпись сегодня, мы спросим завтра!

В его словах звучала нескрываемая угроза. Но насколько мог видеть Алекс, несогласных не было — толпа одобрительно загудела. Да, завтра, видимо, придется задать несколько вопросов Барнсу. Но сначала нужно выяснить, кто этот крепкий валлиец, который имеет такую власть над этими людьми. И насчет священника тоже.

Женщина, прятавшаяся за валуном, осторожно выбралась из своего укрытия. Собрание подходило к концу, и она, очевидно, желала заблаговременно убраться. Сама того не ведая, она направилась прямо в его сторону.

Он выждал и, когда она прошла мимо на расстоянии вытянутой руки, ни разу не подняв головы и не заметив его, последовал за ней. Она шла быстрым шагом, светлая шаль окутывала ее голову и плечи. Походка у нее была легкой и пружинистой, такая походка могла быть только у молодой женщины. И фигура была прекрасная. Взгляд Алекса скользнул по спине женщины. Длинные ноги. Округлые бедра.

Она спускалась в лощину, миновав которую должна была выйти на тропу, ведущую в поселок. Еще несколько минут — и она скроется из глаз. Алекс прибавил ходу и, как только она, почувствовав преследование, обернулась, схватил ее за руку и зажал ей ладонью рот. На него смотрели огромные испуганные глаза. Не давая ей времени опомниться, он затащил ее за большой валун в стороне от тропы, чтобы люди, которые первыми покинут собрание, не наткнулись на них.

— Вас позабыли пригласить на собрание? — спросил он, прижав ее к холодному камню. Он убрал ладонь от ее рта, но стоял к ней вплотную, так что его грудь почти касалась ее груди. Да, она была молода. И красива. Шаль сползла с ее головы, открыв его взгляду длинные распущенные волосы. Они казались совершенно черными в темноте. Как и ее глаза.

— Кто вы? — Она заговорила по-английски с уэльским акцентом, который придавал ее речи особое, неповторимое очарование.

— Право, жаль, что женщинам не предлагают подписаться под хартией, — сказал он. — Признайтесь, вам бы хотелось поставить свою подпись.

Она откинула голову. В ее глазах уже не было страха, только частое, прерывистое дыхание выдавало испуг.

— Я не знаю вас, — сказала она. — Вы англичанин? Шпион? Вы приехали к мистеру Барнсу?

— Как зовут этого крепкого темноволосого человека, который вел собрание? — спросил Алекс, не отвечая на ее вопрос.

Она стиснула губы.

— Он из Кембрана? — не отступал Алекс. — Он работает здесь?

— Не знаю, — сказала она. — Эти люди не из нашей долины. Я никогда не видела их в Кембране.

Он кивнул, хотя и не поверил ей.

— А священник? Тот, что читал молитву? Как его зовут? И опять она сжала губы. А затем, видя, что он ждет от нее ответа, произнесла:

— Не знаю.

— Значит, вы не знаете никого из тех, кто был на собрании? Они все из других долин. Выходит, они случайно собрались именно здесь, так?

— Да, наверное, — проговорила она, слегка запнувшись, но затем упрямо вздернула подбородок. — Кто вы? Зачем вы здесь? Эти люди не замышляют ничего дурного. Они просто подписали обращение к парламенту. И чего вы хотите от меня? — Ее голос задрожал, в глазах мелькнул страх. — Кто вы?

Похоже, она только сейчас осознала, что она одна, в горах, с незнакомым мужчиной, подумал Алекс. Она оттолкнулась спиной от скалы и попыталась проскользнуть мимо него, но он шагнул ей наперерез, и на одно короткое мгновение, прежде чем она отпрянула, его тело соприкоснулось с ее, и он почувствовал упругость ее грудей, тепло ее бедер.

— А кто вы? — спросил он, оперевшись ладонью о камни рядом с ее головой. — Или вы тоже из другой долины и не знаете, как вас зовут?

Некоторое время она молчала, гордо вскинув голову, а потом сказала:

— Я закричу.

— Не закричите. Я не позволю, — ответил Алекс и, склонившись, поцеловал ее. И тут же понял всю неразумность своего поступка. Ее губы были теплыми и мягкими, и, видимо, с такой же остротой, как она за минуту до этого, он вдруг осознал, что они здесь совсем одни, окутанные мглой прохладной ночи и мерным стрекотом цикад. У него и в мыслях не было обижать девушку, когда он пошел за ней, — если здраво оценить обстановку, это было так неразумно. Через силу он оторвался от ее губ.

Ее глаза горели ужасом и возмущением. Но она, несомненно, обладала незаурядным мужеством. Она довольно быстро оправилась от потрясения. Вздернув подбородок, она молча смотрела ему в лицо.

— Насколько я понимаю, — заговорил Алекс, — вам ни к чему обнаруживать себя здесь. Те мужчины вряд ли обрадуются, узнав, что вы подглядывали за ними. Итак, как вас зовут?

— Пустите меня, — сказала девушка. — Если узнают, что вы сделали, вас разорвут в клочья. Но я ничего не скажу, если вы не выдадите меня.

— О-о, вы предлагаете мне сделку, — насмешливо заметил Алекс, сделав шаг назад. — Значит, говорите, они разорвут меня в клочья, и только за то, что я напугал вас, украв у вас невинный поцелуй? Но ведь вы же не знаете этих людей.

— Вы нисколько не напугали меня, — сказала она, проигнорировав последнее его замечание.

Он усмехнулся. Ей-богу, жаль, что нельзя пофлиртовать с ней сейчас. Она, кажется, очень хороша собой. Алекс с грустью подумал о том, что уже очень давно не обнимал женщину. Но сейчас неподходящее время, чтобы начинать ухаживания.

Он отступил в сторону, позволяя девушке пройти.

— На вашем месте я бы поостерегся гулять в такой час без провожатых, — сказал он. — Горы — небезопасное место для девичьих прогулок.

— Спасибо. — В ее голосе звучал сарказм. — Я запомню ваш совет.

— А я запомню эту ночь, — ответил он, — как не смогу забыть и лица тех людей, о которых спрашивал вас. Не исключено, что я когда-нибудь еще раз увижу их. В других долинах, конечно. И я очень надеюсь, что мне представится случай как следует разглядеть и ваше лицо.

— Если я покажу вам его, — парировала она. Он улыбнулся.

— Ступайте, пока никто не застал вас здесь.

Он видел, что только гордость удерживает ее от того, чтобы не сорваться с места и не пуститься наутек. Не сводя с него глаз, она накинула на голову шаль и только тогда, распрямив плечи, прошла мимо него.

— Спокойной ночи, дева Кембрана, — тихо проговорил он ей вслед.

Она не ответила. Она шла, постепенно ускоряя шаг, явно желая поскорее выбраться из ложбины, выйти на дорогу, ведущую в поселок. Она ни разу не оглянулась, но ее спина, прямая и напряженная, как натянутая струна, выдавала ее страх, — страх, что он догонит ее и опять начнет мучить своими вопросами.

Итак, ему не удалось выжать из нее ни слова. Определенно, она умеет держать язык за зубами. Можно надеяться, что и их встречу она сохранит в тайне. Алекс не знал, хорошо ли будет, если кто-нибудь узнает о том, что он стал невольным свидетелем тайного собрания рабочих. Его совсем не радовала мысль броситься в пучину местных политических страстей, тем более сразу по приезде.

Напрасно он остановил эту девушку, напрасно заговорил с ней. И уж тем более ни к чему было целовать ее. Что она может подумать о нем? Ему остается только надеяться на то, что не в ее интересах рассказывать кому бы то ни было об этом пикантном происшествии — даже когда она узнает, кто он такой, а узнает она очень скоро.

Зачем он поцеловал ее? Этот поцелуй, краткий, внезапный и безответный, пробудил в нем желания, которые он научился сдерживать. За те шесть лет, что прошли после смерти жены, у него было всего два более-менее продолжительных романа и ни одного — со дня объявления помолвки с Лоррейн, — помолвки, которая длилась год и которую они расторгли месяц назад.

Удивительно, он множество раз целовал Лоррейн, и их поцелуи были гораздо более долгими, нежели этот, но ни разу ему не приходилось испытать такого возбуждения, как сейчас, целуя незнакомую валлийку.

И уже не опасаясь, что кто-нибудь может его заметить, Алекс отрешенно побрел между холодных валунов, по пригоркам и лощинам каменистой местности. Он утешался мыслью, что до замка еще далеко и он успеет остыть, прежде чем окажется в своей одинокой постели.

Шерон Джонс едва удерживала себя, чтобы не побежать. Она судорожно стискивала концы шали, не позволяя себе оглянуться назад. Ее охватил страх. Ей казалось, что рука мужчины вот-вот снова ляжет ей на плечо, властно накроет ее рот.

Кто он такой? Откуда взялся?

Как это ни глупо, но в первое мгновение она решила, что это дьявол. Его ладонь была большой и сильной, темный плащ скрывал его фигуру, и он так решительно преградил ей путь, что лишил ее воли и способности к сопротивлению. Но стоило ей увидеть его лицо, как она поняла, что это не дьявол. Скорее ангел. Даже в темноте его волосы светились. Как и его глаза — то ли голубые, то ли серые. Нет, конечно же, голубые. И он очень правильно говорил по-английски.

Кто он? Шпион? Их сейчас полно кругом. Да и жандармов тоже. Может, он жандарм, хотя на нем и не было формы? Жандарм, посланный шпионить за ними. И он видел их всех, видел Оуэна, Эмриса, Йестина, дедушку. Правда, он не знает их имен, она их не назвала ему. Но ведь узнает, и в первую очередь про Оуэна. Господи, Оуэн вел собрание! Этот шпион должен был его прекрасно разглядеть.

Она заметила, что почти бежит, когда уже миновала долину. Не чуя под собой ног, она свернула на знакомую улицу и, никем не замеченная, юркнула в темный дом. Здесь она в безопасности. Бабушка сейчас наверху и, даже если не спит, вряд ли спустится вниз. Дедушка с Эмрисом вернутся не раньше чем через полчаса. Торопливо раздевшись на кухне, Шерон натянула ночную рубашку и скользнула за занавеску, где была ее кровать — та самая, которую ей отвели, когда она семнадцатилетней девушкой пришла в дом деда, и которая снова стала ее, когда она вернулась сюда после смерти Гуина и их сына.

Она лежала под одеялом, вся дрожа, и молила Бога, чтобы дед и Эмрис поскорее вернулись домой, хотя понимала, что стены дома не спасут их. Завтра все они будут схвачены. Что с ними сделают? Неужели их всех посадят в тюрьму? Но кто тогда будет работать в шахте? Останутся только женщины — ведь мужчины, все до единого, были на собрании, даже те, кто не поддерживает хартию. Слух о приезде известного оратора, мистера Митчелла, взбудоражил всю долину.

Ведь и она не смогла сдержать своего любопытства — единственная из всех женщин долины.

Ей некстати вспомнились слова Оуэна: «С того, кто не поставил свою подпись сегодня, мы спросим завтра».

У нее до боли сжалось сердце. Ох, Оуэн, Оуэн. Завтра его выбросят с работы и скорее всего арестуют. Англичанин видел его лицо. Лица других он, возможно, и не разглядел, но Оуэна он запомнил и обязательно запомнил эти его слова.

Скрипнула дверь, две темные фигуры на цыпочках прошли через кухню.

— Дедушка, это вы? — тихо окликнула Шерон, выглядывая из-за занавески. — У вас все в порядке?

— Да, все хорошо, — также шепотом ответил ей дед.

— Спи, Шерон, — раздался громкий голос Эмриса. — Что за охота тревожиться по пустякам? Скоро утро, тебе на работу.

— Спокойной ночи, — прошептала Шерон.

Она не могла даже намекнуть им, какая ужасная опасность подстерегает их. Она прислушивалась к шагам наверху, к скрипу половиц под их усталыми ногами, и от страха у нее стало сосать под ложечкой.

И тут она вспомнила поцелуй, вспомнила ужас, охвативший ее в то мгновение, когда рука незнакомца зажала ей рот и она почувствовала его тело, такое большое, сильное и мускулистое, и позже, когда ее губы оказались во власти его губ. Она была почти уверена, что попала в грязные лапы насильника.

Он запомнил ее, и он ясно дал понять, что будет искать встречи с ней.

Шерон поджала коленки, свернулась калачиком, с головой укрылась одеялом, словно оно могло защитить ее от ужасного англичанина, полудьявола-полуангела. Он имел смелость похитить у нее поцелуй, а сейчас держал в своих руках судьбу, а может, и саму жизнь Оуэна.

Господи, милостивый Боже, спаси и сохрани, лихорадочно повторяла она, засыпая.

Глава 2

Джошуа Барнс, коротконогий, лысоватый англичанин с круглым брюшком, выдававшим пристрастие к пиву, жил один в небольшом каменном доме, выстроенном на территории Гленридского парка. Энергичный, с крепкой деловой хваткой, он так успешно управлял заводами и шахтами, расположенными в долинах Уэльса, что владельцы некоторых из них пошли на то, чтобы взять его в долю. Его ценили не только как расторопного управляющего, но и как человека, сумевшего за десять с небольшим лет превратить Кембран из жалкой деревушки в поселок, а его рудники и чугунолитейные заводы — в прибыльные предприятия.

Рядом с многоопытным управляющим Алекс чувствовал себя младенцем. В первый же день, когда они с Барнсом отправились осматривать заводы, молодой граф понял, насколько он невежествен в вопросах бизнеса и производства. Увиденное поразило и озадачило его. Ему, аристократу, который за свои двадцать девять лет выезжал из Лондона только в загородное поместье, все здесь было в диковинку. И потому он с большим вниманием слушал Барнса, стараясь понять и запомнить хоть что-нибудь из его объяснений.

Алекс не решился заговорить с кем-либо из рабочих. Они говорили между собой на валлийском наречии, и хотя он знал, что они должны понимать английскую речь, ограничился приветливыми кивками и улыбками.

Однако он поймал себя на мысли, что рабочие занимают его гораздо больше, чем слова Барнса. Он внимательно всматривался в их лица, надеясь увидеть уже знакомые. Но это ему показалось бессмысленным занятием. Хотя Алекс был почти уверен в том, что одного из рабочих, крепкого, обнаженного по пояс мужчину с блестящими от пота крупными бицепсами и мощным торсом, всем своим видом напоминавшего боксера, он уже видел — он председательствовал ночью на собрании, — однако утверждать этого наверняка Алекс не мог.

С особым вниманием он всматривался в лица женщин, но ни одна из них не походила на ту, что встретилась ему ночью в горах. Ее он узнал бы с первого взгляда. Ему бы доставило удовольствие увидеть ее — и ее реакцию на его появление здесь.

— Это все очень любопытно, — сказал он, когда они вышли из цехов, и тут же сообразил, насколько неудачна его оценка. Пожалуй, она могла бы и оскорбить Барнса, положившего немало сил на то, чтобы наладить производство и сделать его прибыльным. — На шахты мы сходим завтра, если не возражаете. Да, и мне хотелось бы побольше узнать о рабочих. Сколько их здесь, какова продолжительность рабочего дня, какое жалованье они получают, ну и так далее.

— Я завтра же представлю вам все бухгалтерские книги, милорд, — сказал Барнс.

— Кроме того, я хотел бы знать о рабочих организациях, — осторожно добавил Алекс, — если, конечно, они существуют.

— Есть касса взаимопомощи, — ответил управляющий. — Ее члены регулярно платят взносы и в случае болезни могут рассчитывать на пособие. Других объединений ни на заводе, ни на шахте нет, милорд. Каждый работник знает, что это влечет за собой немедленное увольнение.

— А что же чартизм — неужели он не проник в эти края? Насколько я знаю, идеи чартистов довольно популярны среди рабочих промышленных районов.

— Как вам сказать, милорд. Разъезжают тут всякие агитаторы, пытаются настроить людей против правительства. Но рабочие знают, чем грозит им участие в подобного рода собраниях. Нет, милорд, в этом отношении здесь все спокойно.

Алекс отпустил Барнса и поспешил домой. Он тревожился за дочь, ему было не по себе от мысли, что на целый день оставил ее одну пока еще в чужом для нее доме. Бедняжка Верити. Наверное, ужасно скучает в компании пожилой няни. Ему уже давно следовало бы жениться — хотя бы потому, что девочке нужна мать. Нужно было жениться на Лоррейн сразу после помолвки, а он все раздумывал и колебался, пока она в конце концов не предложила ему расторгнуть помолвку.

Шагая к дому, Алекс спрашивал себя, почему он не рассказал Барнсу о ночном собрании, но, так и не найдя никакого вразумительного объяснения своей скрытности, постарался забыть об этом. В конце концов, пока он здесь чужак и совсем не собирается поднимать шум из-за ерунды.

Несколькими прыжками он преодолел лестницу, ведущую на второй этаж, распахнул дверь детской, и Верити с радостным криком бросилась ему навстречу. Он поймал ее и со смехом закружил по комнате.

— Ну, как поживает моя дочурка? Соскучилась по папе?

После ужина Шерон, невзирая на протесты бабушки, взялась мыть посуду. Конечно, она устала, конечно, она ног под собой не чувствует после дневной смены: весь день она таскала тележки с углем, весь день в буквальном смысле тянула лямку, и оттого у нее ноют плечи. Иногда, особенно в нижних туннелях, приходилось передвигаться даже на четвереньках — в кромешной темноте, духоте, задыхаясь от угольной пыли.

И все-таки она решила сама помыть посуду. Ведь бабушка тоже не бездельничала днем. В доме был порядок, все сияло чистотой, одежда была выстирана, выглажена и сложена аккуратными стопками, и это при том, что воду приходилось носить в ведрах издалека и ставить на огонь. К тому времени, когда Шерон вернулась домой, поспела уже и горячая вода для купания — для нее и для деда с Эмрисом, когда они вернутся со смены на заводе. И само собой, бабушка приготовила ужин.

Шерон, возможно, последовала бы совету бабушки и отдохнула, но ей нужно было чем-то заняться, чтобы не выдать неожиданно охватившего ее волнения. Потому что родные ее говорили сейчас о графе Крэйле, владельце Кембрана, который неожиданно объявился сегодня на заводе и пробыл там почти целый день.

— Настоящий англичанин, — сказал Эмрис. Он сидел в кресле у огня, вытянув длинные ноги и почти касаясь ими ног отца, расположившегося напротив. — Правда, отец? Видела бы ты его, мама. Важный, как индюк, все ходил кругами да кивал нам, словно ему есть дело до наших забот. На самом-то деле его волнуют только его денежки. Я едва удержался, чтобы не плюнуть ему в спину.

«Он блондин?» — чуть не вырвалось у Шерон. Она прикусила язык и принялась с удвоенной энергией тереть полотенцем уже сухую тарелку. Она могла бы поспорить на свое недельное жалованье, что он блондин. Высокий блондин. Тот самый, которого она встретила в горах и который поцеловал ее.

— Ну-ну, зачем ты так, Эмрис, — примирительно проговорила Гвинет Рис. — Он не сделал нам ничего дурного. Он не виноват, что родился англичанином. Мне кажется, ты должен относиться к своему хозяину с большим почтением.

— Не сделал ничего дурного? — Эмрис от возмущения вытаращил глаза. — Это ты мне говоришь, мать? Мы ведь всю жизнь горбатились на дядю, на его дядю, а теперь будем горбатиться на него. Вот увидишь, он, как и его дядюшка, спрячется за спину Барнса и выжмет из нас все соки. Мы и так работаем от зари до зари за кусок хлеба, за крышу над головой, а нам чуть что грозят увольнением! Нет уж, с меня хватит, я не согласен лизать зад поганому англичанину!