Семья Рейни (№3) - Сети любви

К тому времени, когда она вернулась, ему удалось принять полусидячее положение, подложив под спину две подушки. Ему хотелось кричать от боли, но он стиснул зубы и улыбнулся. Никогда еще вареные яйца не выглядели так аппетитно, подумал он. Два яйца с двумя гренками и стакан молока. Ему показалось, что он в состоянии съесть даже тарелку со стаканом.

– А на обед бифштекс? – спросил он.

– Посмотрим, что скажет хирург.

Он ел и разговаривал с ней. Она немного постояла рядом с кроватью, сложив руки перед собой, а потом села и спокойно смотрела на него.

Лорд Иден вспомнил это лицо, склоненное к нему. Судя по всему, в доме нет прислуги. Значит, она все делала сама. И пусть волосы у него были грязные и борода отросла за две недели, сам он был совершенно чист, как обнаружил, когда умывался; чистой была и повязка, и длинная ночная рубашка.

Всем этим он обязан ей. Он был смущен. Насколько он понимал, они были одни в ее комнатах.

Миссис Симпсон была худа и бледна, под усталыми глазами легли темные тени. Но она была красива. И наверное, она не старше его. Не следовало ей ухаживать за ним.

Две недели лорд Иден полностью зависел от нее. Голос, женщины звучал успокаивающе и ласково. Он все еще слышал этот голос, хотя не понимал ни слова из того, что она говорила. Наверное, он часто звал ее. Он вспомнил, что она спала в кресле, в котором сидит сейчас.

А что Мэдлин – все еще в Брюсселе? Миссис Симпсон послала за ней вчера вечером, когда жар у него спал, так она сказала. Почему он не с Мэдлин? Лорд Иден уже собрался было спросить об этом, но что-то его остановило. Какая-то причина. Он не мог вспомнить. Он не хочет вспоминать. Пока не хочет. Прежде чем он вызовет это воспоминание, он должен хоть немного восстановить силы.

– Проклятие! – проговорил он, глядя на поднос и обнаружив, что и тарелка, и стакан пусты. – Никогда в жизни я не чувствовал себя таким усталым. Уж не дали ли вы мне сонного зелья, сударыня? – Вдруг он услышал громкий и неизящный зевок, который, надо полагать, исходил от него самого.

– Нет, просто ваше тело несколько разумнее вас, как я полагаю.

Поднос взяли из его рук. Вокруг его плеч обвилась рука, и когда она его отпустила, подушки снова лежали на кровати плоско. Они были прохладными и удобными. А ее рука у него на лбу была легкой и прохладной. Он удовлетворенно вздохнул.

– Волшебные руки, – пробормотал он и погрузился в глубокое и долгожданное ничто.

* * *

Лорд Иден еще спал, когда к вечеру появилась его сестра, торопливая и задыхающаяся.

– Вы, наверное, подумаете, что я бессердечная, – сказала она, обращаясь к Эллен. – Я так плакала, получив вчера вечером вашу записку, что леди Андреа произнесла длинную речь о том, насколько Домми лучше пребывать там, где он находится, чем бессмысленно страдать здесь. И я всю ночь плакала и смеялась. Я бы пришла еще ранним утром, но я опять понадобилась лейтенанту Пенворту. Бедняжка! Понимаете, у него нет никакого желания жить, и никто ничего не может с ним сделать, кроме меня. Он отказывается есть, пить и даже шевелиться, когда с ним кто-то другой. Сегодня утром я ему понадобилась. Нога снова причиняет ему боль, точнее, обрубок его бедной ноги… Что-то я много болтаю, да? – И Мэдлин расплакалась.

Эллен обняла ее и привлекла к себе.

– Да, он будет жить, – сказала она. – Я никогда не сомневалась в вашей преданности брату. Ни на секунду. Он спит сейчас. Ступайте посмотрите на него.

– Вы его побрили, – заметила, улыбаясь, Мэдлин, вернувшись из спальни. – И даже ни разу не порезали подбородок. Какая вы ловкая.

– Сегодня утром мне ничего не позволили сделать для него, только принести поднос с едой, – сказала Эллен. – Если бы рядом лежала его шпага, он, полагаю, держал бы меня на расстоянии с ее помощью.

Мэдлин снова рассмеялась.

– Ах, от ваших слов у меня на душе стало легче, – сказала она. – Мой дорогой Домми. Наверное, он потребовал на завтрак почки с элем?

– Точнее, бифштекс и портер.

Женщины посмеялись; им это показалось забавным, словно они говорили о чем-то невероятном. Они посмотрели друг на друга не без смущения, и в конце концов у обеих на глазах показались слезы.

– Мне бы очень хотелось, чтобы лейтенант Пенворт так же громко возражал, – сказала Мэдлин. – Ах, как мне хотелось бы этого! Но ведь его ранения в некотором смысле гораздо хуже, чем у Домми… Ему придется учиться жить без ноги и без глаза. На это уйдет больше времени, не так ли?

– Ему повезло, что рядом с ним оказался человек, который хочет тратить на него время и сочувствует ему, – сказала, улыбаясь, Эллен.

– И Домми повезло, – подхватила Мэдлин. – Но теперь меня не оставляет ощущение, что мы вас затрудняем, миссис Симпсон. Вероятно, вам хотелось бы освободиться и уехать отсюда…

– Никаких планов у меня нет, – ответила Эллен. – И мне не хотелось бы, чтобы лорда Идена перевезли отсюда, пока он не восстановит силы. Пожалуйста, оставьте его здесь. – Ее голос дрогнул. – Я думаю, что должна быть чем-то занята еще некоторое время.

Мэдлин закусила губу и отвела взгляд.

– Да, конечно, – сказала она. – Значит, я оставлю его здесь. И большое вам спасибо. Вы скажете Домми, что я заходила? Лейтенант спал, когда я ушла, но он никогда не спит подолгу… Если смогу, зайду завтра утром.

После этого она почти сразу же торопливо вышла – ей не терпелось вернуться к своему главному пациенту. Она попробовала представить себе, что с Домми случилось то же самое, и поняла, что ее брат скорее бы умер. Как и лейтенант Пенворт. Он не раз говорил ей об этом.

Почему не пишет Эдмунд? Интересно, получил ли он три письма, которые она ему послала? Но это не имеет значения. Домми спасен. А она так занята, что у нее нет времени беспокоиться за родных и за свой дом.

* * *

В последующие дни лорд Иден делал решительные попытки вернуть себе здоровье и силы.

Его ужасала собственная слабость. Он не мог ходить, не наваливаясь всей тяжестью на плечо Эллен, и десять шагов до двери спальни и обратно были ему почти не по силам. Посидев в постели и поев, он с радостью снова занимал лежачее положение. Казалось, что всю жизнь он тратит на сон.

Он обидел врача в тот день, когда прорвался гнойник, твердо отказавшись от кровопускания, и теперь добавил к обиде оскорбление, открыто рассмеявшись, когда тот посоветовал миссис Симпсон придерживаться диеты – гренок, размоченный в жидком чае, – по меньшей мере еще две недели. После чего хирург заявил, что умывает руки, ушел и больше не возвращался.

Лорд Иден решительно съедал все, что ему подавали, и не один раз ему хотелось попросить добавки, если бы не смущение оттого, что он живет на деньги миссис Симпсон. Она не ответила на вопрос, были ли у него при себе деньги. Он понятия не имел, где его одежда и вещи. Мундир по крайней мере должен быть в плачевном состоянии, судя по тому, как выглядит его грудная клетка.

Но он ни о чем особенно не беспокоился, кроме как о выздоровлении. Он вовсе не был уверен, что ждет не дождется того дня, когда сможет уйти из этих комнат и вернуться к обычной жизни.

Но по большей части они с миссис Симпсон оставались одни. Его стыдливость исчезла на второй же день, когда он сам стал заботиться об интимных потребностях своего тела. Оказалось, что она веселый и спокойный собеседник. Она проводила в его комнате почти все время; по большей части сидела и шила.

Они беседовали. Он рассказывал – по ее просьбе – о своем детстве, о многочисленных проделках его и Мэдлин. Она также рассказала ему кое-что о своем детстве, очень счастливом, как она считала. Тот, кого она называла отцом, был к ней добр, хотя с годами она видела его реже и реже, а иногда, когда он приходил домой, оказывалось, что он нетрезв. Но и тогда, говорила она, он не обращался с ней плохо, но ей не нравились его блестящие глаза и запах спиртного, которым от него разило. Ее мать всегда была приятным, оживленным, но редко появляющимся созданием, обожаемым ею.

– Только обладая преимуществами взгляда взрослого человека, – сказала она, втыкая иголку в шитье, – я поняла, какой это был несчастливый домашний очаг. Дети с готовностью принимают любой образ жизни как норму. Я страдала, когда они ссорились, но я слышала это не так уж часто. Расскажите мне побольше о ваших родителях. Должно быть, это было ужасно – потерять отца в двенадцать лет.

Иногда она сидела у его постели молча, наклонив голову над работой, а он смотрел на нее, пока не засыпал. А иногда он открывал глаза и видел, что она сидит и смотрит на него.

Это молчание, эта встреча взоров в тихой комнате в пустом доме могли бы смущать. Но смущения не было. Вовсе нет. Иногда они молча смотрели друг другу в глаза, а потом один из них что-то говорил, или улыбался, или он закрывал глаза.

Стройная, ростом не выше среднего, Эллен оказалась на удивление сильной. Ни разу не споткнулась, хотя при ходьбе он поначалу тяжело опирался на нее. Она могла принять тяжесть его тела на свою руку, когда он садился в постели или снова укладывался, особо не напрягая грудные мышцы.

В полусне он часто слышал шелест ее юбок и чувствовал ее прохладную руку у себя на лбу – она проверяла, нет ли у него опять жара. Он никогда не показывал ей в такие моменты, что не спит. Ему нравилось, что она рядом, что она прикасается к нему.

Эллен спала теперь в комнате Дженнифер; дверь оставалась открытой, чтобы она могла услышать его голос. Он крикнул несколько раз подряд, и она тут же прибежала.

– Что такое? – спросила она, наклоняясь к нему в темноте и кладя руку ему на плечо. – Что-нибудь случилось?

– Боже! – проговорил он, задыхаясь от боли. – Боже! – Он наклонялся над мертвыми глазами, и весь ад, вырвавшись на волю, теперь гнался за ним…

– Боже! – повторил он. – Да, страшный сон.

– Страшный сон, да? – спросила она. – Теперь все будет хорошо, – ласково проговорила Эллен.

Она помогла ему снова улечься, откинула волосы со лба. Она наклонялась над ним – стройная молодая женщина, шаль поверх белой ночной рубашки, – и ее тяжелые светлые волосы падали вперед, обрамляя лицо, и на плечи. Он видел ее совершенно ясно, когда его глаза привыкли к темноте.

Он тут же успокоился.

– Я вас разбудил, – прошептал он. – Прошу прощения.

– Ни к чему извиняться, – отозвалась она. Она гладила его по щеке кончиками пальцев. Он вспомнил, что она делала это и раньше. – Хотите, я посижу рядом немножко?

Он покачал головой.

– Я и так уже столько времени не даю вам спать. Он не понимал, что уже поднял руку, и. эта рука откинула ее волосы с одной стороны на спину. Он коснулся кончиками пальцев ее щеки. Теплой, мягкой щеки.

Эллен не шелохнулась. Она чувствовала у себя на щеке его теплые, ласковые пальцы.

– Эллен, – прошептал он.

Они не могли понять потом: он ли привлек ее к себе, или она сама опустила голову, или это они оба ощутили вспышку той странной общности, которая возникла между ними в последние дни. Как бы то ни было, губы их встретились. И прижались друг к другу. И раскрылись, и ласкали. И одна его рука обняла ее за плечи, а другая обхватила затылок. Ее руки упирались в подушку по обе стороны его лица. Ее запястья касались его плеч.

Густые шелковистые волосы. Ее аромат, который он давно уже ощущал. Ее красота, тепло и нежность. Ее мягкость, и сладость, и женственность.

– Эллен. – Его рука оказалась на пуговицах ее ночной рубашки, и она приподнялась, чтобы помочь ему. Она его не удерживала. Она помогала ему, ободряла его. – Эллен…

Он спустил батист с ее плеч и обхватил руками ее груди. Полные и твердые. Шелковисто-гладкие. Соски уже затвердели. Затвердели для него. Она его хочет.

Она его хочет. Руки у него были теплые и ласковые, как она и предполагала. Они знали, где к ней прикоснуться. Как прикоснуться. Его большие пальцы теребили кончики ее грудей, вызывая сладостные мучения, зарождавшиеся где-то в горле и спиралью опускавшиеся к лону.

– Эллен.

Он смотрел в темные провалы ее глаз. Эллен приподнялась на вытянутых во всю длину руках, но не сделала попытки прикрыться или отодвинуться. Он протянул руку, сдернул с кровати одеяло. Она посмотрела на одеяло и встала рядом с кроватью. Движением плеч она окончательно спустила с себя рубашку и приняла его приглашение, забравшись на кровать рядом с ним. Он укрыл ее простыней и лег на бок, прикусив при этом губу.

Он почувствовал ее жар, как только прикоснулся к ней, ощутил ее готовность, страстное желание отыскать в темноте его губы. Она была теплая, мягкая, стройная. Она жаждала его. То была не притворная страстность многочисленных куртизанок, с которыми он спал раньше, но горячая, напряженная страстность, которую женщина испытывает к своему любовнику.

Эллен легла рядом с ним, прижалась к нему, ощутила тепло его длинных ног, ощутила, как его руки крепко обняли ее, как губы его нашли ее губы. Она и не думала отодвигаться от него. Она отдавалась полностью и страстно. Именно этого она хотела. Хотела всегда. Она давно его хотела. Любила его. И где-то в ней таилась огромная боль, которую он излечит. Уберет.

Он накрыл ее губы своими и провел языком по их краям, прежде чем проникнуть в жаркую влажную полость. Эллен красива. Вся она – женщина. Вся – страстная и отдающаяся ему. Отдающаяся ему полностью.

И он хочет ее, хочет уже много дней. Много недель. Всю жизнь. Всегда хотел ее. Всегда искал. Только ее. Он запылал.

Доминик тяжело перекатился на нее и немного полежал не двигаясь, пытаясь совладать с болью. Он не мог поднять свой вес и был вынужден вдавить ее в матрас.

Но она не жаловалась. Она обвила его руками, раскрылась ему навстречу. И подняла к нему свое лицо.

– Эллен. – Он поцеловал ее, говоря все этим поцелуем. И скользнул руками по ее горячим бокам, по грудям, по гибкому стану, по женственным изгибам бедер. Под нее. Она обхватила его ногами. И он нашел ее в темноте, нашел, куда войти, и спрятал лицо в ее мягких шелковистых волосах, и ворвался в ее блаженные жаркие недра.

Оба задохнулись.

– Доминик. Доминик.

Руки ее шарили по его спине, над и под повязкой, и она поднялась навстречу ему, задвигалась вместе с ним, так что он стиснул зубы, крепко закрыл глаза и заставил себя сдерживаться.

– Да… ах, пожалуйста… Да.

– Эллен. Такая красивая. О, любовь моя.

– Да, Доминик. Ах, пожалуйста… пожалуйста.

Они нашли общий ритм, и он запустил руки в ее волосы и снова впился в нее губами.

И это. Ах да, вот это. Доминик. Он любит ее, а она – его. Так и должно быть. Так должно было быть всегда. Доминик любит ее, и она любит Доминика. Не надо сдерживаться. Отдавать и получать. Вместе. Любить. Да. Ах, вот это. Конечно, она знала это какой-то частью своего "я".

Он снова спрятал лицо в ее волосах и вошел в нее снова и снова, пока не освободился – гораздо раньше, чем ему хотелось и чем она была готова, как ему показалось. Он взял все, что она могла ему дать, и отдал ей всего себя, и вот он лежал, вздрагивая, опустошенный, налегая на нее всей своей тяжестью.

Потом он скатился с нее, крепко закусив губы, чтобы она не услышала, как ему больно; одну руку он оставил у нее под головой. Он подоткнул вокруг них простыню и посмотрел на Эллен. Оказалось, что глаза у нее открыты.

– Я вас раздавил? – спросил он, отводя свободной рукой ей волосы с плеча.

– Нет. О нет! – Она легко обвела пальцем его нижнюю губу и закрыла глаза.

Она ощутила замешательство. И пустоту. Разочарование. Она не была готова отпустить его. И при этом она чувствовала оживление. Теплый жар. Удовлетворение. Он ее любовник. Он ее любит. Он был в ее лоне. Там, где он был, еще чувствовалось содрогание, ноющая боль. И его руки все еще обнимают ее. Она дышала его теплом. И она его любит.

Эллен уснула почти мгновенно. Он понял это по ровности ее дыхания. Сам он дышал часто, дожидаясь, пока ослабнет боль, зная, что в конце концов так и будет, если только лежать не шевелясь.

А пока что Доминик рассматривал ее, удивляясь. Удивляясь самому себе – как это он не узнал ее до этой ночи. Он знал ее очень долго, она ему нравилась, он ее уважал, восхищался ею. Испытывал невольное притяжение. Но он ее не узнал. За три недели, что он пролежал в этой кровати, он привык зависеть от нее, привык чувствовать покой и радость, только когда она здесь. И все же он ее не узнал. За эти долгие дни она стала ему ближе, он почувствовал ее красоту, силу и привлекательность ее характера, понял, что не хочет, чтобы эти дни кончились. Но все же он так и не узнал ее.

Он искал ее много лет. И продолжал искать в молодых девушках, которые были слабыми и нуждались в его защите. Но она была сильной и сама взяла его под защиту. Теперь она в его постели, в его объятиях, разогретая его ласками. Женщина его жизни. Любовь его жизни. Эллен.

Он попытался вздохнуть поглубже. Боль проходила.

Всегда ли она такая отчаянно-страстная? Была ли она такой с Чарли?

Нет, нет, нет, нет. Нет! Голова его металась по подушке. Он стиснул зубы. Не теперь. Только не это. Не теперь. Он еще не готов.

Он посмотрел на Эллен и понял, что это, вне всяких сомнений, не мимолетная страсть. Он ее любит. Она только что отдала ему все, ничего не требуя взамен. Но все равно он ей отдаст всего себя. Все, что у него есть. Все это принадлежит ей. Всю жизнь он ее искал. Теперь нашел, и ей принадлежит все, что у него есть, все, чем он стал.

Эллен.

Боль утихла. Ее голые ноги, прикасающиеся к его ногам, были теплыми и гладкими. Он вновь ощутил ее волнующий аромат.

И закрыл глаза.

Глава 11

Три раза приходила Мэдлин. А Эллен каждое утро шла купить провизии, подышать свежим воздухом и пройтись; один раз она отправилась проститься с миссис Бинг, уезжавшей к своему мужу в Париж. Но все остальное время они пробыли вместе. Все шесть волшебных дней и ночей, которые, как они оба знали, скоро кончатся. Шесть дней чуда и любви. Которые, как они предвидели, должны закончиться.

В ту первую ночь Эллен проснулась, встала с кровати и вышла, не будя лорда Идена. До рассвета пролежала она без сна, даже не пытаясь уснуть. Ее переполняли самые разные эмоции.

На следующее утро, когда он еще спал, она собралась с духом и принесла ему горячую воду и бритвенные принадлежности. Но чтобы еще раз войти к нему с завтраком, понадобилось куда большее присутствие духа. Она слышала, как он уже ходит по комнате. И не знала, как ей вести себя, войдя к нему, что сказать.

Беспокоилась она напрасно. Он уже снова лег и смотрел на нее, как делал это обычно, и улыбнулся, как всегда, пожелав доброго утра. Он сел в постели без ее помощи, стиснув зубы, чтобы она не заметила, как ему больно. Глупый! Словно она может этого не заметить. А когда она поставила поднос ему на колени, он взял ее руку и поднес к губам, поцеловал в ладонь и улыбнулся – раньше этого не было. А она, не задумываясь, наклонилась к нему и чмокнула в губы. Они говорили о самых обычных вещах. Она посидела рядом, пока он ел, пересказала кое-какие сплетни, услышанные на рынке в то утро, а когда он заявил, что намерен днем выйти в гостиную, сказала, что это глупо; и еще она сказала – да, в кастрюльке есть еще почки, он может их съесть, поскольку вся еда, которую он загрузил в себя за прошедшую неделю, не убила его. Нет, сама она не хочет почек. И вообще, что за мысль – есть почки на завтрак?

С каждым днем он сидел и ходил все больше, хотя все еще проклинал свою слабость и ненасытную потребность в сне.

Каждый день Эллен подолгу сидела с ним, шила, когда он спал или отдыхал, готовая вскочить и броситься ему на помощь. Она жадно слушала его рассказы о том времени, когда он был ребенком и мальчиком, счастливом времени, если исключить одно темное пятно – смерть отца и почти полное расстройство нервов у матери, продолжавшееся целый год после этого.

И она еще немного рассказала ему о своем детстве, включая эпизод ужасной ссоры родителей, после которой мать ушла и не вернулась. Во время этой ссоры она и сказала мужу, что Эллен не его дочь. Скорее всего, сказала Эллен, она никогда об этом не узнала бы, если бы ее отец, то есть граф, не был в эту минуту пьян и не явился бы с криками прямо к ней. Он все ей рассказал и провел следующую неделю, пьянствуя, плача и умоляя не покидать его и оставаться его дочерью. Она все же ушла.

Ее отец – настоящий отец – в то время был в Лондоне. Она пришла к нему и уговорила взять ее с собой, когда он вернется в армию. Он всегда старался обеспечить ей наилучший уход, следил, чтобы она была сыта и прилично одета. Он старался проводить с ней время, был добр и нежен. Но им обоим было трудно внезапно перейти на роль отца и дочери после стольких лет обычного знакомства.

В своих рассказах она никогда не заходила дальше этого времени. Никто из них ничего не рассказывал о настоящем или о недавнем прошлом. А давно прошедшее – вещь безопасная. И эти разговоры сближали их, они лучше узнавали друг друга, все больше друг другу нравясь.

Иногда он брал ее руку, когда она сидела рядом. Подносил ее к губам и целовал, целовал все пальцы, один за другим. Иногда они улыбались, глядя друг другу в глаза, всматриваясь в лицо друг друга. И не испытывали при этом смущения. Оставшись одна, Эллен даже удивлялась этому. Ведь обычно чувствуешь себя неловко, когда молча смотришь на кого-то. С лордом Иденом все было иначе.

По большей части она звала его лордом Иденом, хотя он теперь звал ее по имени. Она же называла его по имени, только когда он ее ласкал. А ласкали они друг друга каждую ночь после той, первой их ночи. Она не знала, как вести себя на следующую ночь, но он позвал ее, когда она гасила лампу в гостиной, и она пришла; ей показалось вполне естественным лечь с ним в постель.

После первой ночи она оставалась с ним до утра. На вторую ночь и каждую ночь он брал ее медленно, словно ощущая на каждой стадии ласк, когда она готова перейти к следующей.

Эллен и не знала, что существует такая телесная страсть, такое вожделение, неотличимое от боли, такой покой, наступающий на спаде вожделения. Она никогда еще не испытывала настоящей страсти. Правду говорят, что мужчина и женщина могут стать одним целым. Самую большую близость она ощущала в последние мгновения своего наслаждения, когда и он приближался к этому же.

Она любила, отдаваясь своему чувству до конца. И ощущала себя обманутой, если после ночи любви спала крепко. Нравилось лежать обнаженной и смотреть, как он спит рядом с ней. Ей нравилось ощущать свою любовь к нему каждой клеточкой своего тела, знать, что можно протянуть руку и коснуться его, быть уверенной: разбуди она его, он посмотрит ей в глаза и улыбнется.

Эллен любила с такой остротой еще и оттого, что этот момент казался совершенно нереальным. Да он и был нереальным. И порой, прежде чем полностью отключить свой разум, она успевала дать себе отчет, что он призрачен, что за стенами их дома существует настоящий мир и они, будучи людьми, являются частью этого мира, в который им придется снова вернуться. Но не сейчас. О пожалуйста, не сейчас…

Лорд Иден, хотя и был в отчаянии от своей страшной слабости и медленного выздоровления, тем не менее наслаждался волшебством, которое ворвалось в его жизнь. Будучи человеком молодым, он имел возлюбленных. И ему казалось, что любил: мучительно ждал свиданий, преодолевал расстояния, чтобы увидеть возлюбленную, обменяться взглядами, рукопожатиями. Но теперь понял, что никогда не любил – он просто играл чувствами.

Он полюбил Эллен Симпсон. Казалось, никогда не наглядится на нее досыта, не насмотрится на нее, сидящую за каким-то будничным занятием вроде шитья, либо слушая ее рассказы и делая всякие открытия касательно ее прошлого ее семьи, либо разговаривая с ней и наблюдая, как меняется выражение ее лица.

Он не мог насытиться ни своей любовью, ни ее ласками. То было пьянящее ощущение, по-новому для него эротическое – услаждать женщину, а не только себя. Он никогда не думал, не мечтал о таком даже в своих любовных грезах. Обнаружить, что Эллен хочет его, пылает к нему страстью, заставляет его удовлетворить ее и выказывает это удовлетворение совершенно открыто, – это умножило его восхищение ею. Теперь он уже и представить себе не мог, что жил, не зная о такой любви.

Доминик жил для нее. Для нее умывался и брился, ел и пил, с трудом и муками ходил по своей спальне, иногда выходя в гостиную. Ему доставляло наслаждение причинять себе лишние страдания, задыхаться, закусывая губу, но он преодолеет себя и поправится. А когда он сможет выйти за пределы этих комнат и начнет свою обычную жизнь – ему не нравилось думать об этом времени, но он понимал его неизбежность, – тогда он научится любить ее в обычной, а не иллюзорной обстановке.

Лорд Иден продаст свой офицерский патент и женится на ней. Увезет ее с собой в Уилтшир и поселится в доме, который никогда не ощущал своим. У него будут от нее дети, и он проведет жизнь, укрепляя в ней веру в счастье и устойчивую семейную жизнь. Мама полюбит ее-а как же иначе! Он полагал, что Эдмунд и Мэдлин уже искренно привязались к ней.

Ей он ничего не говорил. По некоему молчаливому соглашению оба они, пребывая в гавани их пристанища, не разговаривали ни о будущем, ни о настоящем, ни о недавнем прошлом.

Как-то ближе к вечеру он лежал на постели, держа ее за руку. Его охватила дремота, и он закрыл глаза.

– Лягте рядом со мной, – попросил он.

– Все двери открыты, – возразила она. – До ночи еще далеко.

Доминик открыл глаза и сонно улыбнулся.

– Просто поверх одеяла, – сказал он. – Мне хочется ощущать у себя на руке вашу голову. Ну ублажите бедного раненого воина, помогите ему уснуть.

Эллен засмеялась:

– Это определение к вам уже не подходит. Очень скоро вы будете так же здоровы, как я, сэр. Ну ладно, если только на минутку.

Он перевернулся на бок и вытянул руку под подушкой. Эллен устроилась, положив голову на подушку, и улыбнулась.

– Хирург не рекомендовал такого лечения, – заметила она.

– Этот шарлатан сам не знал, что творил, – сказал он. – Он бы выпустил из меня всю кровь без остатка, и я до сих пор любовался бы гардеробом, вальсирующим с умывальным столиком. Мне больше нравится вот это. Не хотите ли забраться вместе со мной под одеяло, Эллен? Здесь так тепло и уютно.

– Нет, спасибо, – ответила она. – Лежать вот так – гораздо приличнее для этой поры.

Доминик улыбнулся и легко коснулся ее губ. Страсти они не чувствовали. Он все еще был в полусне. И ее охватила дремота. Они чувствовали только нежность, уют, счастье. Он целовал ее и бормотал ей на ухо какую-то чепуху. Она издавала звуки, выражающие полное согласие.

И вдруг какое-то движение позади головы Эллен привлекло его внимание. Он увидел, что в дверях стоит Мэдлин. Она густо покраснела, встретившись с ним глазами, и отступила на шаг.

– Ах, пардон, – сказала она. – Дверь была открыта. Я…

Он тихо засмеялся.

– В жизни не видел вас в таком замешательстве, Мэд, – сказал он. – Прошу прощения. Это моя вина.

Он еще не договорил и не успел разрядить неловкость, которую ощущали обе женщины, как Эллен спрыгнула с кровати, оттолкнула его руку и выскочила из комнаты, пробежав мимо Мэдлин.

– Войдите и сядьте рядом, – обратился граф Иден к сестре. – Я виноват. Эллен сказала, что дверь открыта. И вот я вверг вас обеих в замешательство. С ней я поговорю потом. Теперь она, разумеется, нашла местечко, куда можно спрятаться.

– Домми, – Мэдлин закрыла дверь спальни и села в кресло рядом с кроватью, – что же это такое? Вы ведь не флиртуете, надеюсь? Она была к вам так добра.

Доминик улыбнулся и закинул руки за голову.

– Я не флиртую, – сказал он. – И она тоже.

Мэдлин внимательно посмотрела ему в глаза.

– Ах, Домми, – сказала она, несколько удивленная. – Значит, это с вами произошло? Я очень рада. Я и сама не сумела бы найти для вас никого лучше. Она очень славная женщина. Я восхищаюсь ею.

– Я ее люблю, – сказал он и взял сестру за руку. – Я ее люблю, Мэд. Будь я хоть чуточку покрепче, я поднялся бы на самую высокую крышу Брюсселя и прокричал бы это всему свету.

Она смотрела на него с улыбкой, сжимая его руки.

– Я хочу на ней жениться, – продолжал он. – Я не знал, что все так получится, Мэд. Я всегда мечтал о таком, но я не знал. Понятия не имел. Я женюсь на ней, как только выберусь из этой чертовой кровати, не ощутив себя через пять минут тряпичной куклой. Боже мой, ведь я люблю.

– Она ответила согласием?

– Я еще не спрашивал. – Он робко улыбнулся своей двойняшке. – Я так погрузился в свою любовь, что не думал о таких земных вещах, как предложение вступить в брак. Но она согласится, Мэд. Она тоже меня любит. Вот что самое удивительное. Можете себе представить?

– Разумеется, могу, глупыш, – ответила сестра. – Девушки влюбляются в вас вот уже не первый год. И мне кажется несправедливым, что самый красивый мужчина из всех, кого я знаю, приходится мне братом… Но все же я тоже вскоре вступаю в брак.

Он вопросительно взглянул на нее.

– Я выхожу замуж за лейтенанта Пенворта.

– За Пенворта? Мне казалось по вашим словам, что он не желает жить.

– Да, но все зависит от меня. И я буду ухаживать за ним до конца наших дней.

– Вы его любите? – спросил он.

– Конечно, люблю, – ответила она. – Я ему нужна, Домми. И посвящу ему свою жизнь.

– Я не думаю, что вы его любите, – охладил он ее пыл. – Вы совершите ошибку, став женой человека, к которому вы испытываете жалость, Мэд. Не делайте этого. Разорвите помолвку, пока не поздно.

– Никакой помолвки не было, – возразила она. – Пока еще. – Она тихонько засмеялась. – Он сам еще не знает. Но он женится на мне. Я покажу ему, что ему не придется пройти по жизни одиноким и несчастным. Я буду с ним рядом. Это будет хорошо для нас обоих, Домми. Я обретаю цель в жизни.

– Это самое легкомысленное утверждение, какое мне доводилось слышать, – сказал он. – Не делайте этого, Мэдлин.

Глаза ее наполнились слезами.

– Не будьте таким противным, – сказала она. – Я порадовалась за вас. И сказала вам об этом. А вам нечего мне сказать кроме того, что я легкомысленна. Учтите, мне двадцать пять лет, – с возмущением проговорила она. – И никто из семьи не должен меня останавливать. Они с радостью примут лейтенанта в наш круг. Пусть он даже калека с изуродованным лицом.