Семья Рейни (№3) - Сети любви

Когда все гости собрались, граф и графиня устроили парадный обед. На обеде, как предполагалось, должны присутствовать двадцать человек.

– Двадцать! – воскликнула графиня, несколько удивленная. – Разве это возможно, Эдмунд? Когда мы начали составлять список, казалось, что их всего лишь малая горсточка. Но вот я записала все имена, и оказалось именно двадцать.

– Это потому, что мы хорошо знакомы со всеми, Алекс, – пояснил граф, – и нам кажется, что их легко развлечь. А вот двадцать незнакомых человек – это была бы ужасающая перспектива.

Эллен, в общем, чувствовала себя неплохо. Конечно, не очень-то удобно жить в одном доме с лордом Иде-ном. Она все время ожидала от него каких-то действий и подвохов, о чем он говорил во время объяснения в доме ее свекра. Но он пока держался от нее в стороне. Большую часть времени его не было дома – он навещал своих друзей. Часами болтал со своей сестрой и лейтенантом. Сопровождал Дженнифер к Кэррингтонам.

И если бы она могла не думать о том, что должно произойти, она была бы вполне довольна жизнью. Сам дом и его окрестности были просто великолепны, хотя Эллен еще не видела моря, не побывала на утесах и в долине; ей сказали, что все это ей предстоит на днях.

Граф и графиня были сама доброта; они обращались с ней скорее как с давним, дорогим сердцу другом, нежели чем с гостьей. Графиня отвела ее в детскую повидаться с детьми и вновь была удивлена, что малышка запросилась к Эллен на руки, хотя при этом ни разу не улыбнулась. Все же это был не отец, которому она расточала свои улыбки.

Вдовствующая графиня была тоже очень добра к ней, как и леди Мэдлин, хотя основной ее заботой оставался жених.

И все они знали, что она в положении, и подозревали, что ребенок не от мужа. Но при этом в их поведении Эллен не чувствовала ни осуждения, ни пренебрежения.

За обедом, сидя между мистером Кэррингтоном и сэром Перегрином Лэмпманом, она наслаждалась их остроумием. Эллен уже не помнила, когда в последний раз столько смеялась.

А после обеда, когда кое-кто из молодежи поднялся наверх в музыкальную гостиную, а Сьюзен Дженнингс устроила своеобразный малый прием, рассказывая мистеру Уотсону, лорду Эджертону и сэру Перегрину об ужасах, пережитых ею в Испании, Эллен села рядом с леди Эмберли и леди Лэмпман, беседовавшими о своих детях.

– Мы ведем себя просто отвратительно, – сказала графиня через несколько минут. – Боюсь, миссис Симпсон, что мы, матери маленьких детей, становимся ужасно скучны для окружающих. У Грейс дочурка немного старше Кристофера и сын чуть постарше Кэролайн. И я должна убедиться, что у моих малышей режутся зубки и они улыбаются, ползают, спят по ночам и все такое прочее так же, как и ее малыши в том же возрасте. Мне было бы не по себе, если бы оказалось, что у моих все это произошло позднее.

Все это она говорила, блестя веселыми глазами. И тут же все трое весело рассмеялись. А за обедом Эллен заметила, как супруги Эмберли обменялись взглядами. Ничего особенного, она даже не улыбнулась ему, хотя в серых глазах Алекс вдруг промелькнули какие-то глубины. И он в ответ просветлел лицом. То был глубоко интимный и очень короткий обмен взглядами, и сердце у Эллен перевернулось от тоски и воспоминаний.

– Вы должны, миссис Симпсон, рассказать мне кое-что о себе, – говорила в это время леди Лэмпман. – Насколько мне известно, вы потеряли мужа под Ватерлоо. Я вам так сочувствую! Вам трудно говорить о нем?

– Нет, – улыбнулась Эллен. – Несколько месяцев я думала о нем постоянно и против собственной воли – и это причиняло мне ужасную боль. Но теперь я начинаю вспоминать о нем с удовольствием. Он был, по-моему, самым добрым человеком из всех, кого я знала. – И она принялась рассказывать о привычке Чарли покупать ей подарки без всякого повода – просто его вдруг охватывало желание сделать что-то приятное.

И тут час пробил. Как раз когда она полностью расслабилась, сидя в обществе двух дам, которые, как ей казалось, могут стать ее настоящими друзьями.

– Не хотите ли пройтись по французскому парку, Эллен? – Перед ними стоял лорд Иден. – Сьюзен, Эджертон, Анна и Ховард решили, что нужно подышать свежим воздухом.

Эллен посмотрела на него и кивнула. Первым ее желанием было придумать какой-то предлог и отказаться, но она сдержала себя. Нужно когда-то встретиться с этим лицом к лицу. И ни к чему откладывать. Она должна найти слова и сказать ему то, что он хочет узнать и на что имеет право.

– Возьмите плащ, – сказал он. – Ветра нет и вечер прекрасный, но осень есть осень.

– Я схожу за ним, – ровным голосом сказала она, поднимаясь и извинившись перед дамами.

Дженнифер спустилась в музыкальную гостиную с Анной, Мэдлин, миссис Кэррингтон и вдовствующей графиней. Она заслушалась игрой своих подруг на фортепьяно и осталась стоять у инструмента.

Музицирование никогда не увлекало ее. В школе преподавательница музыки отчаялась разбудить в ней дремлющий интерес к музыке. Не поверила она и ее словам, что когда-нибудь Дженнифер пожалеет, поскольку другие молодые леди будут вызывать восхищение у красивых юношей своей игрой.

Дженнифер казалось, что это довольно нелепое запугивание. Неужели игра на фортепьяно – единственный путь к сердцу мужчины? И неужели красивые мужчины непременно ценят хорошую музыку?

Она села на скамью и тихонько заиграла для себя на свободном инструменте, читая с листа альбома, стоявшего на пюпитре. Для игры ради собственного удовольствия она была вполне подготовлена. Но играть для публики у нее не было никакого желания.

– А вы будете еще играть? – спросил чей-то голос у нее за спиной, когда она закончила; вскочив, она в смущении обернулась и увидела, что на нее смотрит лейтенант Пенворт; он стоял рядом, опираясь на костыли.

– Ах, – сказала она, – я не знала, что меня слушают. Боюсь, что я играю неважно.

– Отнюдь нет, – возразил он, – хотя, признаюсь, я заметил, что вам чего-то не хватает – экспрессии, возможно, глубины.

Дженнифер почему-то обиделась.

– Это довольно трудная пьеса, – сказала она. – Может быть, в этой куче найдется что-нибудь полегче. – Но, протянув руку к нотной стопке, она обернулась и снова посмотрела на него. – На вас совсем маленькая повязка. Я заметила это, едва мы приехали, но у меня еще не было возможности сказать вам это.

Он оперся костылем о фортепьяно и уселся на конце скамьи подле девушки.

– Все заметили, – сказал он. – Да и как можно было не заметить? Лицо мое представляет собой отталкивающее зрелище. Я уже жалею, что приехал.

– Отталкивающее? – удивленно спросила она. – В этой повязке вы выглядите гораздо лучше.

Он засмеялся – коротко и горько.

– Разрешите взглянуть. – Она наклонилась, чтобы видеть правую сторону его лица, которую он старательно прятал, от нее. – Действительно, большой шрам. С синеватым оттенком. Он совсем свежий – это потому, что вы очень долго держали его покрытым. А со временем он станет бледнее.

Он снова рассмеялся.

– Увидите, со временем он станет совсем незаметным. Честно говоря, мне кажется, что он придает вашей внешности что-то необычное. И определенно героическое.

– Не смейтесь надо мной, – укорил он ее. Она щелкнула языком.

– Чувство юмора – вот еще одна вещь, которую вы оставили на поле боя, – сказала она. – Вам в самом деле следует научиться немножко посмеиваться над собой, сэр. И если вам кажется, что люди вас избегают, так это потому, что вы держитесь на редкость свирепо. А вовсе не из-за вашей внешности. И поэтому мне вас жаль.

– Не нужно меня жалеть! – яростно прошипел он сквозь зубы. – Ради Бога, не нужно меня жалеть! Я смертельно устал от жалости!

– Чтобы испытывать к человеку жалость, – разозлившись, бросила она, – нужно, чтобы он был тебе симпатичен. А вы, сэр, из кожи лезете вон, чтобы выглядеть неприятным. Я просто не понимаю, как вас терпит леди Мэдлин.

– Возможно, это потому, что она леди, – парировал он.

– В таком случае вам лучше отойти, сэр. Я снова намереваюсь мучить ваш слух своей игрой. Разумеется, если только вы не пожелаете переворачивать для меня страницы. Полагаю, вы можете вести себя как джентльмен, пусть даже я не леди.

– У меня занята правая рука, – сказал он, указывая на костыль, на который все еще опирался, – а левая неловка. Но я попробую.

– Вы намерены всю жизнь ходить на костылях? – спросила она. – Если бы у вас был протез, то руки были бы свободны.

– И я растягивался бы на полу после каждого шага, – возразил он. – Нет уж, мисс Симпсон, пусть люди находят для себя другие забавные зрелища.

– А вам никогда не приходило в голову, – спросила она, – что у людей есть чем заняться, кроме созерцания вашей милости?

– Вы хотите упрекнуть меня в преувеличении важности своей персоны? Благодарю вас, сударыня. Вы всегда так любезны.

– Вас здесь, кажется, ничто не удерживает, – заметила она, медленно ударяя по клавишам и отчаянно перевирая мелодию. Но она храбро продолжала свое занятие. – Я сама могу переворачивать страницы, благодарствуйте. И заметьте: я играю отвратительно, хотя никто этого не замечает. Только самовлюбленный глупец воображает, что все заняты его персоной.

– Ах, милочка, – окликнула ее миссис Кэррингтон с другого конца комнаты, кивая ей с приветливой улыбкой, – это трудная вещь, верно? Хотите, Анна поможет вам найти что-нибудь полегче?

– Нет, благодарю вас, сударыня, – отозвалась Дженнифер, быстро снимая руку с клавиатуры. – Я уже закончила.

Она глянула на лейтенанта краешком глаза, и в тот же момент они оба склонились над нотами; обоих мучил смех.

– Разрешите я попробую, – сказал он, – не получится ли у меня чуть лучше.

Улыбка Дженнифер тут же слетела с личика.

– Вот как? – сказала она. – Вы, наверное, хорошо играете, так что я буду вконец опозорена.

Он молча скользнул по скамье на ее место; она стала позади него. Он ответил на ее вопрос, сыграв всю пьесу без единой ошибки и – что еще важнее – превратив ее в настоящее произведение искусства.

Дженнифер с радостью заметила, что к ним направляется Мэдлин. Это избавило ее от необходимости как-то оценить его игру.

– Вы так хорошо играете, Аллан, – сказала Мэдлин, когда он закончил, и положила руку ему на плечо. – Да, вы истинный музыкант.

– Как видите, у меня есть чем себя занять, – отозвался он, – хотя более мужские занятия для меня теперь исключены.

– Но ведь это прекрасно, что у вас есть редкий дар.

Бесконечное терпение Мэдлин вызывало у Дженнифер восхищение. Она-то, конечно бы, возразила, что мужчине куда более пристало часами гонять по полю тяжелые крикетные шары, нежели творить красоту и гармонию. И тон у нее был бы ничуть не менее язвительным, чем у него, когда он говорил с Мэдлин.

Какой он ужасный человек, подумала она. И тут же устыдилась своей нетерпимости. Ведь он много страдал. Хорошо ей критиковать – с двумя руками, ногами и парой глаз. Ей стоило бы поучиться у Мэдлин умению сострадать и вести себя как леди.

– Вы устали, Аллан? – спрашивала Мэдлин. – Помочь вам добраться до вашей комнаты? Я извинюсь за вас перед Александрой. Она не будет возражать.

– Да, я хочу уйти, – сказал он. – Но я вполне могу сделать это сам. Благодарю вас, Мэдлин. И я задержусь в гостиной, чтобы пожелать доброй ночи леди Эмберли. Мисс Симпсон, всего хорошего. – И он коротко кивнул Дженнифер.

* * *

– Недурно придумано, – заметила Эллен, стоя рядом с лордом Иденом на террасе. – Вряд ли я могла бы отказаться от прогулки с вами в присутствии вашей невестки и ее подруги, верно?

– Вот именно, – согласился лорд Иден. – Обопритесь о мою руку, Эллен, и давайте расслабимся и насладимся вечерней прохладой. С тех пор как мы с вами разговаривали, мой гнев тоже несколько остыл. Я не собираюсь ни трясти вас, ни колотить, если это то, чего вы боитесь.

– Я не боюсь, – сказала она. – Я вас не боюсь, Доминик.

Они шли по дорожке; молчание нарушали только звук их шагов и слабые отзвуки разговора гуляющих по парку. Они приблизились к фонтану в южном конце парка.

Наконец, когда они обошли его и оказались вне поля зрения остальных гостей, он прервал молчание. Прислонившись спиной к каменному основанию фонтана, он скрестил руки на груди.

– Итак, Эллен, – проговорил он, – я хочу вам кое-что сказать.

Она смотрела не на него, а вдаль, на долину, хотя ее поза говорила о согласии слушать.

– Пожалуй, это не то, чего вы ждете, – начал он. И тихонько рассмеялся. – Мой брат сообщил мне в весьма резких выражениях, что я не должен вас беспокоить, пока вы гостите в его доме. Кроме того, у меня было время подумать. Чтобы оправиться и от потрясения, и от негодования.

Она промолчала, продолжая смотреть на темнеющую вдали долину.

– Эллен, я знаю, что ребенок, которого вы ждете, – мой. Мы оба это знаем. Поговорить о том, как сложится жизнь у моего сына либо дочери, мы еще успеем. Успеем и поспорить, и поссориться. Это не к спеху. Еще шесть месяцев дитя будет благополучно расти в вас. Отец в это время ему ни к чему…

Она обернулась и посмотрела в его сторону, но мимо него.

– Вы мне всегда нравились, Эллен, – продолжал он. – Я не знаю женщины, которая вызывала бы у меня большее восхищение и уважение. Вы очень сильный человек. Ваше присутствие всегда приносит покой и утешение. В то время я толком не сознавал, что мне нравится приходить к Чарли отчасти из-за вас. Полагаю, я вам тоже нравился. Вы всегда мне радовались. Никогда не давали понять, что я лишний. Не заставляли меня чувствовать неловкость даже тогда, когда я засыпал в вашем доме. Вы смеялись надо мной и над Чарли. Что случилось с нашей дружбой?

– Вы прекрасно знаете, что с ней случилось, – ответила она. – Мы ее разрушили. Вместе. Я обвиняю вас в этом ничуть не больше, чем самое себя.

– Это потому, что обратились друг к другу за плотским утешением, когда нам стало необходимо утешение эмоциональное.

– Да.

– Три года против шести дней. Неужели мы позволим горечи и отстраненности стать между нами, если нас связывают трехлетняя дружба и всего шесть дней других отношений?

– Я не могу взглянуть на вас и не вспомнить всего, – сказала Эллен. – Не могу делать вид, будто этого не было.

– Но ведь дружба существует помимо этого. Она существовала даже одновременно с этим, Эллен. Не правильно помнить только о плотской страсти. Я снова хочу знать о вас все. Хочу знать, что вы пережили за последние месяцы. За то время, что мы проведем здесь, я хочу снова стать вашим другом. Неужто вы считаете это невозможным? Если вы ответите «нет», я уеду отсюда завтра. Это я вам обещаю твердо.

– Доминик! – Она подошла к нему и остановилась в нескольких футах. – Я не знаю, возможно ли это. Не знаю…

– Но вы хотите попробовать?

Она закусила губу.

– Не знаю.

– Хотите, чтобы я уехал?

– Нет, – прошептала она, устремив на него взгляд, скрытый полутьмой. – Но я не могу обещать, что мне будет с вами хорошо и что мы с вами когда-нибудь снова станем друзьями.

– Я тоже не могу, – согласился он и протянул руку, чтобы провести костяшками пальцев по ее подбородку. – Но я хочу, чтобы это было так, Эллен. Я хочу видеть свое Дитя, когда оно родится, а сделать это будет легче, если мы с вами будем в дружеских отношениях… – Это ведь мое дитя, да, Эллен?

Прошло много времени, прежде чем она ответила:

– Да.

И снова наступило молчание.

– Хорошо, – проговорил он. – Я не собирался добиваться ответа силой. Я не расставлял вам ловушку. Только давайте сделаем вид, что между нами не было разрыва. Будем друзьями.

Она глубоко вздохнула.

– Да, Доминик, я хочу попробовать. Я была очень привязана к вам. Чарли любил вас как сына или как младшего брата.

Внезапно он положил руку ей на плечо, наклонил голову и поцеловал в губы – быстро и крепко.

– Так пусть же выздоровление начнется сегодня, – сказал он. – Битва при Ватерлоо оставила после себя столько ран, Эллен. Те из нас, кто уцелел, только сейчас начинают понимать, как глубоки эти раны. Посмотрите на Пенворта. И на нас…

В этот момент до них донесся веселый смешок, раздавшийся на другой стороне фонтана.

– Я очень ревнива, – послышался голос Анны. – Доминик исчез из виду с некоей леди, а почему-то не со мной. Если бы это был кто-то другой, а не миссис Симпсон, я бы выпустила коготки.

Смеясь, она обошла фонтан, опираясь на руку Ховарда Кортни, у которого был несколько пристыженный вид. Лорд Иден уже успел выпрямиться. Эллен снова стояла несколько в отдалении и смотрела на долину.

– Анна, – сказал лорд Иден, – я бы напомнил вам, что надобно следить за своими манерами, если бы считал, что вам есть за чем следить.

Она снова рассмеялась.

– Ховард тоже думает, что я не умею себя вести, правда, Ховард? И вы оба совершенно правы. Я даже обрадовалась, что стало темно и не видно, как я краснею.

– Я очень рада, что вы держите меня под руку, милорд, – с робостью сообщила Сьюзен лорду Эджертону, появляясь с ним из-за фонтана. – Не могла же я появиться в этом милом уголке парка без сопровождающего. Хотя это глупо. Ведь мы на земле Эмберли!

– Вполне понятные чувства для леди, – галантно проговорил лорд Эджертон.

– Я полагаю, пора идти в дом ужинать, – напомнил лорд Иден. – Воздух более чем свежий.

– Но лицо у меня так горит, – голосом кающейся грешницы сообщила Анна.

– Так вам и надо, – немилосердно отозвался ее кузен.

– Я так привыкла, что муж сопровождал меня везде… – плаксивым голоском сказала Сьюзен.

Эллен взяла под руку лорда Идена; ей удалось поднять глаза на уровень его подбородка. Так они дошли до дома.

* * *

Вечером лорд Иден все никак не мог успокоиться. И даже не мог подумать о том, чтобы лечь в постель, не говоря уже о сне. Взяв свечу, он сошел вниз в оранжерею, издавна бывшую излюбленным местом у них с сестрой. Свеча дрогнула в руке, когда обозначилась тень Мэдлин. Она молча сидела на скамье за большим папоротником.

– У меня чуть не случился сердечный приступ, – заметил Доминик. – Мне показалось, что вернулись былые времена.

Она улыбнулась.

– Да. Просто выразить не могу, Домми, как это славно – видеть вас опять дома и знать, что через пару дней вы не уйдете на войну. То были тяжелые времена.

– Но теперь все позади, – отозвался он, усаживаясь рядом с ней. – И всеми правдами и не правдами я вернулся домой в целости. Что вас тревожит?

– А разве меня должно что-то тревожить? – спросила она. – Не могла уснуть, вот и все.

– Я ваш близнец, – сказал он, беря ее за руку. – Можете рассказать мне все, если хотите. А если не хотите, просто посидим молча, пока не потянет ко сну.

– Мы поссорились с Алланом, – сказала она.

– Всерьез?

Она пожала плечами.

– Не знаю. Может, это даже и не ссора. Не знаю. Мы не кричали и не бросались разными предметами, как делаем мы с вами. Даже можем обменяться парой тумаков. А потом все забываем. Но тут все не так.

Он молча сидел и ждал.

– Аллан хотел пораньше лечь спать. Он устал и чем-то был расстроен, – начала она. – Я знаю. Я видела это. Он не позволил мне помочь ему добраться до своей комнаты хотя нужно было пройти по двум лестничным маршам. И ему во что бы то ни стало хотелось проститься с Александрой. Все-таки я дошла с ним до дверей его комнаты.

– Похоже, что к вашему юноше потихоньку возвращался мужество.

– Когда мы добрались наконец до его комнаты, он был совершенно не в себе, – сказала Мэдлин. – А когда я заговорила о завтрашнем дне, он ответил, что я могу совершить верховую прогулку по долине с кем-нибудь еще, но я сказала, что предпочту остаться с ним и почитать ему. Еще он очень грубо высказался насчет книжки, которую мы читаем. Ах, Господи, все это звучит так по-детски, когда об этом рассказываешь.

– Вы сказали, что он устал, – мягко напомнил ей брат. – Он, наверное, был в раздраженном состоянии и наговорил того, о чем потом пожалел.

– Он, правда, извинился потом. Мол, и о книге сказал сгоряча. А о верховой прогулке заговорил лишь потому, что я должна развлекаться и жить своей жизнью, отдельной от его. Понимаете? Поэтому я и сказала, что это не совсем ссора.

– Наверное, он выздоравливает, Мэд, – сказал лорд Иден. – И ему снова хочется чувствовать себя независимым. А вы невольно напоминаете ему о том времени, когда все за него делали вы, а ему не хотелось жить.

– Вы думаете, он не хочет жениться на мне? – спросила она.

– Этого я не говорил. – Он погладил ее по руке. – Но ему нужно почувствовать, что он в состоянии делать что-то сам. И еще ему нужно быть уверенным, что он не портит вам жизнь.

– Но я была так счастлива, когда ходила за ним, – сказала Мэдлин. – Я так любила его. Я знаю, что это такое, Домми. Кажется, теперь я больше нуждаюсь в нем, чем он во мне. Ах, что за недостойное чувство! Это пройдет, как вы думаете?

– Понятия не имею, – ответил он. – Я за одну ночь растерял все запасы своей мудрости. Но отношения между людьми меняются, Мэд. Это ясно. Вам нужно как-то подготовиться к тому, что они станут иными.

Она вздохнула.

– Наверное, вы правы. Когда-то мне хотелось, чтобы жизнь была простой и предсказуемой. А ведь тогда я, пожалуй, взвыла бы от скуки. Как вы считаете, мне поехать завтра кататься верхом?

– Да, вне всякого сомнения.

– Хм-м. Но дело в том, что я действительно предпочла бы остаться с Алланом. Впрочем, хватит обо мне… Что за сложности у вас?

– Никаких.

– Даже и не пытайтесь, Домми, – сказала она, – даже и не пытайтесь меня обмануть.

Он тихонько рассмеялся.

– Этого я не могу обсуждать. Даже с вами.

– Тогда я не стану подсматривать, – сказала она. – Домми, мы, наверное, наконец-то стали взрослыми. С тех пор как мы вернулись в Англию, мы ни разу не поссорились. Какая ужасная жизнь! – Она рассмеялась и прислонилась щекой к его плечу. – Вы уже готовы ко сну? Я – нет. Давайте теперь посидим молча?

Это его ребенок. Конечно, он и так знал это. Но она наконец призналась. Это его ребенок. Его и Эллен. Через шесть месяцев в мире появится его родное дитя. Он закрыл глаза, отдаваясь этому дивному ощущению.

И она не велела ему уехать. Он сильно рисковал, когда сказал, что уедет на следующий же день, если она, не хочет, чтобы он остался. Он не собирался этого говорить. Эта мысль явилась ему в голову незвано. Но она захотела возродить дружбу.

У него есть три недели. Три недели, чтобы снова узнать ее, чтобы убедить ее довериться ему и вызвать у нее симпатию. Чтобы ей стало с ним хорошо.

Три недели.

А можно ли это сделать? Стали бы они вообще друзьями если бы между ними не стоял Чарли? Он знал, что мужчине и женщине трудно стать близкими друзьями, не привнеся в свою дружбу плотское начало.

Но если и так, какое это имеет значение? Неужели это такое бедствие – если они любят друг друга? Если испытывают телесное притяжение?

Действительно ли он любит ее по-прежнему? По-прежнему тянется к ней?

Нет, такие мысли нужно гнать. Сначала нужно стать ей другом. Это единственный способ вернуть свое дитя. А если она заподозрит, что он все еще питает к ней те чувства, которые свободно выказал ей в Брюсселе, – станут ли они друзьями?

Единственная его надежда – подавить всякую любовь, которую он, быть может, еще питает к ней.

– Вы засыпаете? – спросил он у сестры. Она резко отдернула голову от его плеча, и он рассмеялся. – Пошли, соня. Отведем-ка мы вас наверх, спать.

* * *

Эллен сидела в своей комнате на скамье у окна, подогнув ноги в коленях и набросив для тепла плащ. Она устремила взгляд вниз, на залитый луной французский сад, где гуляла еще совсем недавно.

Она все-таки сказала ему правду. Оказалось, что это нетрудно. И теперь у нее точно гора с плеч свалилась. Он знает.

И еще она сказала, что не хочет, чтобы он уезжал. У нее была возможность избавиться от него. Вряд ли он уехал бы, как обещал, на другой же день… Но она сознательно отказалась от возможности избавиться от него.

Эллен вздрогнула и поплотнее закуталась в плащ. Она сказала, что попытается возродить их дружбу. Смогут ли они оставаться только друзьями, если между ними есть еще нечто другое? Если их дитя растет в ее чреве?

Разве они могут быть друзьями, которым вновь хорошо и спокойно вместе, когда Чарли уже не может разделить эту дружбу? Разве не должна она наказать себя на всю жизнь за то что обманула Чарли с его другом?

Но она давно уже простила и себя, и Доминика. Простила ли?.. Или он был прав, сказав только что о ранах Ватерлоо: они гораздо глубже, чем это кажется уцелевшим.

Ему хочется чувствовать себя отцом их ребенка. Видеть, как он будет расти. Конечно же, она не сможет лишить его этого права.

Он хочет, чтобы они стали друзьями. Ей тоже хочется этого. Она попытается. За эти три недели она попытается возродить эту дружбу, чтобы прочие чувства при этом не ожили.

Она снова вздрогнула, услышав, что мимо ее комнаты кто-то прошел. Значит, не одна она столь безумна, что все еще не спит. Но нужно лечь в постель и уснуть, если она хочет завтра совершить прогулку верхом. И потом – ей так холодно.

Он ее поцеловал. И она не возмутилась. Мгновенное прикосновение его губ подействовало на нее успокоительно. Безумная мысль. Из тех, к которым нельзя возвращаться.

Глава 20

На следующее утро все взрослые, жившие в Эмберли, кроме вдовствующей графини и Аллана Пенворта, отправились на верховую прогулку. Вскоре к ним присоединились Анна с Уолтером и лорд Эджертон, а также Сьюзен с двумя своими братьями. Им пришлось подняться вверх по Долине к Эмберли-Корт.

Ехали по двое в ряд, мимо французского сада, по каменному мосту, перекинутому через ручей, свернули в долину. Стук копыт смешивался с шорохом опавших листьев устилающих землю.

– Осенью всегда такой особенный запах, – сказал граф, обращаясь к Эллен – они ехали рядом. – В общем, это запах тления, но он бодрит и радует.

– Это очень английский запах, – заметила она. – Я уже стала забывать его. Странно, но запахи возвращают живые воспоминания. Мой отец часто брал меня на прогулку по парку, когда я была маленькой. Осенью мы всегда бродили по траве, чтобы листья шуршали под ногами. Счастливые были времена.

– Вы рады, что снова в Англии? – спросил граф.

– Да, – ответила она. – Я не жалею о десяти годах скитаний, потому что я хорошо узнала жизнь, чего иначе могло не быть. И пять лет я прожила с мужем. Я была счастлива. Он был воплощением дома, и другого дома мне не было нужно. Кроме того, глупо сожалеть о чем-то, оставшемся в прошлом. Оно помогает нам стать теми, кто мы есть. Но мне бы не хотелось постоянно жить в чужой стране.

– А ведь вы совершенно правы, – сказал он. – Люди – вот наша родина, не так ли? Я всегда был сильно привязан к Эмберли-Корт. Если бы его у меня отняли, во мне, пожалуй, умерло бы что-то главное. Но если бы мне пришлось выбирать между этим местом и женой с малышами… да нет, тут и выбирать нечего.

Приблизившись к ним, Анна заняла место бок о бок с лордом Иденом. И сразу же затеяла полушутливый разговор о том, какие победы одержала в своем первом сезоне весной.

– Жаль только, Домми, что вас не было рядом, – заявила она, капризно наморщив носик. – Попрошу отца вновь, отвезти меня в Лондон и этой весной. Тогда и вы сможете приехать, Доминик. И поведете меня открывать первый бал моего второго сезона.

– Но сумею ли я пробиться сквозь толпу молодых щеголей, окружающих вас, Анна?

– Ах, я всех прогоню, и вы сможете первым записаться мою карточку. На целых два танца. Ведь больше не бывает. Вам не кажется, что это дурацкое правило, Доминик?

– Это зависит от того, как сильно мне хочется танцевать с вами, – хмыкнул он.

Он смотрел на Эллен, которая ехала впереди с его братом. Они о чем-то болтали и улыбались. Ему было приятно, иго Эллен ладит с Эдмундом и Александрой. В это утро она казалась счастливой и очень красивой в своей черной бархатной амазонке.

Кавалькада ехала по очень красивой долине. Мимо мчался ручей, торопясь к морю. Склоны, покрытые голыми уже деревьями, становились круче по мере того, как ложе долины сужалось.

Когда проехали больше мили, лорд Эмберли остановился и попросил внимания.

– С вершины этого холма открывается прекрасный вид на Эмберли, – назад – и вперед – на море. Здесь подъем довольно крутой, нужно идти пешком, но зрелище того стоит. Кто-нибудь чувствует в себе достаточно сил?

Оказалось, что все. Общество спешилось, мужчины привязали лошадей к деревьям. Лорд Иден обернулся, ища глазами Эллен, Ему хотелось быть рядом с ней, когда она увидит красоты, любимые им с детства.

Анна, Дженнифер, Уолтер и Майлз Кортни устремились вверх, с криками и визгом пробираясь между деревьями. Все прочие поднимались с большей осторожностью. Сьюзен тяжело повисла на руке у лорда Идена, вынуждая его чаще останавливаться, в результате чего они вскоре отстали от остальных.

– Я порчу вам все удовольствие, – сказала она.

– Вовсе нет. – Он улыбнулся, глядя на нее. – Вы всегда были такой робкой крошкой, Сьюзен. Как же вы выжили, следуя за армией целых три года?

– Это было нелегко, – ответила она. – Мне показалось, что это даже очень трудно, милорд. Но я чувствовала, что мне следует быть рядом с моим супругом.

Он накрыл ее руку своей рукой.

– Конечно. Вы тоскуете по нему, Сьюзен?

– Жизнь должна продолжаться, – ответила та, беря у него большой батистовый платок. – Я не хочу обременять вас моим горем, милорд. Мне хорошо дома, с родными и друзьями… если я могу взять на себя смелость называть вас моим другом, милорд.

– Ну, – проговорил он бодро, – если уж я вам не друг Сьюзен, то уж не знаю, кто тогда.

Пока добрались до лужайки на вершине холма, все, кажется успели вдоволь налюбоваться видами. Только Эллен все еще оглядывалась на долину и дом, откуда они приехали, с его садами, хозяйственными постройками, и на море узкой полосой виднеющееся вдали.