По ту сторону рассвета (№1) - Тени сумерек

— Тут кто-нибудь еще умеет играть? — спросил он, вконец разозлившись.

— Я, господин! — со своего плаща поднялся Нимрос, после Гили — самый младший в отряде.

— Ну так что сидишь, как засватанный? Давай, покажи этому горе-музыканту согласия.

— С твоего позволения, князь, я бы сначала выучил его играть «лесенку».

— Учи чему хочешь, — отмахнулся Берен. — Только, Руско, просунь рукав под струны. Намо свидетель: если тебя зарубят за твое бренчанье, я этому человеку ничего не сделаю. И еще: подгорит каша — я тебя выдеру.

Это было сказано достаточно тихо, чтобы отнестись к угрозе серьезно. Так что Гили, спустив кафтан с одного плеча, просунул рукав под струны и разучивал «лесенку» на онемевшей лютне, не забывая время от времени помешивать в котле и подкладывать дров.

* * *

— И это — Ногрод? — не сдержался кто-то из горцев, когда путникам открылся склон горы с раскинувшимся на нем… Городищем? Торжищем? — Гили не мог подобрать подходящего слова.

На прославленные подземные чертоги это походило мало.

— Это Верхний Ногрод, — сказал Кальмегил. — Здесь идет торговля и обмен и живут те, кто этим занимается. Где находится сам Ногрод — мало кому известно.

— А тебе? — спросил Берен.

— Я не выдаю чужих тайн.

— Что делать будем? — спросил старший из горцев, Дарн Фин-Эйтелинг.

— Разобьем лагерь вон в той стороне, — Берен показал кнутовищем по правую руку от валов города. — На торге нам делать нечего.

Они спустились в долину, переправились вброд через мелкую речку — приток Аскара — и вновь поднялись на холм.

Чем ближе к торгу, тем ясней было видно, как он громаден. Гили в жизни не видел такой толпы людей — обоз Алдада когда-то показался ему большим, а здесь он просто потерялся бы. Здесь серебристые опалы из Морийских Копей выменивали на хитлумских коней, железо — на мясо и шкуры, медь — на зерно; люди пригоняли сюда скот ради оружия и инструментов, нандор приносили воск и меха в обмен на ножи и наконечники стрел, синдар покупали за ткани и волокно соль и самоцветы, с востока привозили пряности и диковинки, чтобы увезти драгоценные образцы гномьего искусства.

На два десятка воинов никто не обращал внимания — вооруженные отряды такой численности попались Гили на глаза самое меньшее дважды. При виде одного из них он не выдержал и изумленно сказал:

— Вастаки!

— Конечно, вастаки, — фыркнул Берен. — Отчего бы здесь не быть вастакам. Ты же не думаешь, что все они, сколько ни пришло их в Белерианд, подались на службу к лорду Маэдросу?

Гили прикусил язык. Это просто не приходило ему в голову.

Горцы разбили четыре палатки к северо-западу от торга, вверх по склону — Берену не хотелось брать воду ниже торга. Гили и еще одного оруженосца отправили за водой и дровами, а когда Гили вернулся, то увидел, что Берен и Кальмегил, сидя на седлах перед самой большой палаткой, беседуют с двумя гномами. Гномы прибыли небольшим отрядом — всего шестеро — верхом на пони. Гили понял, что ошибся, думая, будто их не заметили — на самом деле за всеми пришельцами в Верхний Ногрод тихо, но пристально наблюдали.

Он продолжал свою работу, не прислушиваясь к разговору — но после ужина Берен подозвал его и Нимроса к себе.

— Король Ногрода, государь Мельхар (41) зовет меня и Кальмегила в гости. Вы будете нас сопровождать. Наденьте чистое. Ты, Руско — ту рубаху, что тебе подарили в замке Химринг.

Двигались ночью, по горам, при свете факелов — Руско показалось, что целую вечность. Гном, возглавлявший почетную охрану, высокопарно объяснил, что им оказана ради Кальмегила великая честь — их ведут к Вратам Ногрода, не завязывая глаз, хотя они и не гномы. Гили услышал, как Нимрос тихонько хмыкнул, видимо, думая о том же, о чем и Руско: в такой темнотище они все равно не смогут запомнить дорогу к Вратам.

Дорога до Врат заняла больше часа. Кони шли шагом — посольству не пристала спешка. Врата потрясли Гили — к ним вел широкий и крепкий мост, весь выполненный из резного камня, и лишь серединный пролет — из крепких бревен, сбитых стальными полосами. При нападении врагов этот пролет, наверное, обрушивали вниз. Сами ворота, высотой в четыре человеческих роста, призваны были говорить не только о силе, но и о богатстве гномов: сделаны они были из черного каменного дуба, и каждую петлю, каждую шляпку гвоздя покрывала искусная чеканка.

Четверо богато одетых гномов поприветствовали пришельцев без лишнего шума, но крайне почтительно.

— Давно мы не видали тебя в наших залах, о Кователь, — сказал Кальмегилу один из них. — Государь будет рад видеть тебя. Всех вас — но тебя особенно. Он помнит о вашем старом споре.

— Поверь, Бойд, я тоже о нем не забыл, — ответил, спешиваясь, эльф. Они с гномом пожали друг другу руки. Гномы-стражники отвели коней и своих пони куда-то в боковой ход — видимо, в подземное стойло, — а те, кто встречал посольство, пошли в глубину подземного города, освещая путь.

Гили глазел по сторонам как завороженный. Диковины гномьего города поражали его на каждом углу — вот удивительные столпы, наплывами стекающие с потолка… А вот изваяние — каменный змей, свитый дивными кольцами, слагающимися в узор… А вот мост над пропастью — у Гили закружилась голова. Там, внизу, горели тысячи огней и сновали гномы — это было что-то вроде торжища или тинга, Гили не успел разобрать. Он поднял голову — и увидел, что свет факелов отражается в самоцветных звездах, которыми выложен круглый свод.

— Варежку закрой, — краем рта посоветовал Нимрос. Гили покраснел и сомкнул губы.

Ногрод оказался, кроме всего, на удивление многолюден. Или можно сказать — «многогномен»? То и дело кто-нибудь шагал навстречу, иной раз ведя в поводу пони или осла, иной раз — толкая тачку.

При переходе через второй мост, Гили увидел внизу длинный обоз — волокуши, на которых рядами уложены были длинные бревна, тянули серые угрюмые волы. Дровяная река выползала из одного темного каменного зева и вползала в другой. Волы ревели, погонщики кричали: «Хар-хар!». Вдруг поезд остановился — что-то произошло с одной из волокуш… Ага: плохо закрепленные бревна с одной из волокуш раскатились и загромоздили путь…

Внезапно Берен остановился и обернулся на звук, который был ему знаком и отвратителен: визг бича и короткий человеческий вскрик. Хорошо одетый черноволосый мужчина хлестал худого оборванца в рабском ошейнике — видимо, усмотрев его вину в том, что волокуша рассыпалась. В городе гномов — люди-рабы?

— Эй, ты! — зычно крикнул Берен надсмотрщику. — Да, ты, орочье семя! Если твоя честь не говорит тебе, что позорно избивать беззащитного, если разум твой не говорит, что глупо трепать кнут об того, кому сейчас предстоит тяжелая работа — то постыдись хотя бы знатных гномов, постыдись за род людской!

— А ты кто такой? — крикнул надсмотрщик.

— Я рохир при мече, и пусть тебе этого хватит с головой!

Надсмотрщик пожал плечами с самым независимым видом, но не возобновил наказание нерадивого раба. Теперь тот вместе с другими водворял на место скатившиеся бревна.

— Как это понимать, наугрим? — Берен указал вниз. — Чем провинились эти люди, что с ними в вашем городе обращаются как с собаками? Или вы усвоили орочий обычай?

— Пусть князь приглядится, если его глаза так же остры, как его язык! — вспылил гном. — Ни одного из казад нет среди надсмотрщиков! Это все ваши, людские дела! Вырубки на восточных склонах Хаудраммат принадлежат людям, они же доставляют сюда лес для укрепления стен — а уж как они между собой считаются — не наше дело.

Берен опустил голову:

— Твоя правда, почтенный гном… Прошу прощения.

— Я не оскорблен, — важно заявил гном. По его тону Гили почувствовал, что он далек от прощения — и не ошибся.

— Добавлю только, — сказал гном весьма желчным голосом, — что ни один кузд не стал бы так обращаться с другим, будь тот даже наихудшим из всех, кого видели недра земли.

— Да, — кивнул Берен, и Руско подивился тому, как много стыда и горечи может, оказывается, вместить такое короткое слово. — Идемте. Незачем здесь задерживаться.

Чем глубже они спускались — тем меньше попадалось гномов им навстречу, тем шире и светлее делались переходы. Теперь своды украшала прекрасная резьба по камню или дивная роспись. Гномы, в отличие от эльфов плавным линиям предпочитали ломаные, а точным изображениям — как бы искаженные. Им нравилось, когда тела животных и цветы образуют правильный узор, но правильность не имела ничего общего со схожестью изображения — не всегда можно было и узнать, какое именно животное изогнуто и повернуто так, чтобы оказаться точно врисованным в четырехугольник, круг или овал. Нередко попадались изображения и вовсе химерных животных — с головой орла и телом кошки или же передней частью тулова — птицы, задней — змеи.

А еще Гили был поражен встречающимися едва ли не на каждом углу изображениями драконов. Хищно выгнутые шеи, отверстые огнедышащие пасти, прижатые треугольные уши — все это, несмотря на уже привычное искажение формы в узор, восхищало и пугало. Как же так, дивился Гили, ведь драконы гномам — извечные враги…

Он собрался с духом и задал вопрос.

— О, да! — горячо сказал гном. — Поистине, эти твари враги нам. Они сильны, хитры и кровожадны. Об этом мы всегда должны помнить, и потому — мы любим изображать их. А еще мы любим изображать их потому, что более достойного и прекрасного противника Враг еще не создавал и уже не создаст. Когда будет повержен последний дракон, песня гномов будет радостной — но и печальной тоже. Потому что потомкам их уже не достанется такого славного врага…

Они остановились перед еще одними воротами — едва ли меньше тех, что вели в город, но куда богаче. На крепких бронзовых петлях красовались узоры перегородчатой эмали, сами ворота были инкрустированы серебром и отполированы до матового блеска. Четверо гномов-стражей стояли под ними, положив руки на боевые топоры.

— Посольство к государю Мельхару от эльфийского короля Финрода Фелагунда! — звучно и гордо проговорил провожатый.

Ворота открылись как бы сами собой. Гном сделал широкий жест и шагнул в них последним.

Это уже был, безо всякого сомнения, дворец. Все, что Гили видел до сих пор, было просто ничем в сравнении со здешними чудесами.

Аметистовые гнезда распустились цветами, и молочно-белый свет фиалов дробился в них и в потоках хрустальной воды, разбивающихся о самоцветы. Вся стена по левую руку от них была фонтаном-водопадом, сбегающим с огромной высоты в яшмовую чашу. Вдоль стены по правую руку от них шла спиральная лестница, ведущая туда, где этот водопад брал исток. Светильники висели в ее пролетах. Перила лестницы были искусно вырезаны, и такая же резьба покрывала ступени — даже жаль было ставить на них ноги. Каждый дюйм пола покрывали полусамоцветные плиты, сделанные в виде зубчатых листьев, так плотно пригнанных друг к другу, что Гили не видел ни единого зазора.

Поднявшись по резной лестнице наверх, они очутились в длинной анфиладе залов-пещер, одна другой диковинней. Иные из них гномы отделали от пола до потолка, не пропустив ни дюйма — другие же оставили в первозданном виде — словно бы предлагая сравнить свою работу и работу творца подземных залов, Тейрана-камнедробителя, которого эльфы зовут Аулэ.

Гили не сравнивал — у него глаза разбегались. Любой из камней, оставленных гномами в стенах природных пещер, в игольчатых друзах, стоил, наверное, целого состояния — а у гномов рука не поднялась их отковырять. Кто станет теперь говорить об их ненасытной жадности? А с другой руки, в тех залах, что были ими вырублены и отделаны, каждая мелочь казалась сокровищем…

Наконец, в одном из небольших залов — по стенам висело оружие, пол был застлан коврами синдарской работы — их подвели к резному деревянному креслу, высокая спинка которого была сделана в виде дракона, распахнувшего бронзовые крыла над сидящим. В глаза чудовища были вделаны яхонты, грудь, шею и морду украшало сусальное золото, золотыми же были когти на лапах, что служили подлокотниками.

Широкоплечий гном, устроившийся в тени драконьих крыл, был далеко еще не стар. Длинную волнистую бороду не прорезала ни одна седая прядь, глаза горели — гном был в самом расцвете зрелости.

Увидев пришедших, он не только первым поприветствовал их, но и встал им навстречу.

— Кальмегил! — ухватив эльфа за руку, король гномов с силой сжал ее. — Казадрушт! (42) Давно тебя не видели мои пещеры, давно я не слышал твоего молота… Будь же здоров и счастлив, эльф!

— Да не остынет твой горн, государь Мельхар, да растет бесконечно твоя борода, — улыбнулся Кальмегил. — Я приветствую тебя от имени своего короля. Со мной — Берен, сын Барахира, князь Дортониона.

Гном какое-то время пристально всматривался в лицо Берена.

— Я бывал у вас в молодости, — сказал он. — В Друне, где сочится из земли каменное масло. Тогда у вас княжил Брегор… э-э… Горячий. Ты похож на него. Я сначала даже подумал, что ты — это он. Как он поживает?

— Он упокоился тринадцать лет назад, государь Мельхар, — ответил Берен.

— Как? — на мгновение изумился гном — потом, слегка отступив, качнул головой: — Быстро же вы сгораете, люди… Садитесь, — показал он на два пустующих кресла справа от себя. Для Гили и Нимроса, очевидно, предназначались трехногие низкие сиденья, стоящие под самой стенкой — на одном из таких устроился то ли молодой гном, то ли гномья женщина.

Еще несколько кресел было занято гномами, главным образом — пожилыми, хотя двое, похоже, приходились государю ровесниками или были чуть помладше.

— Послание от короля моего, — перед тем как сесть, Кальмегил протянул гному запечатанный кожаный футляр. — И дар от него… — на ладони Кальмегила оказалась маленькая резная шкатулка.

Мельхар, сунув письмо в руки юному гному, принял ее и открыл.

— Ха! — сказал он. — Это чтобы носить на поясе кошель, верно? — фигурка, извлеченная им, была вырезана из камня, в котором черное переходило в белое, и представляла собой двух котят, лежащих рядышком, голова одного к хвостику другого. — Такой агат мне в жизни не попадался… Благодарю от всего сердца.

Берен сделал знак рукой, и Нимрос поставил перед королем гномов свою ношу: маленький дубовый бочонок.

— Это от нас, король Ногрода. От людей Дортониона, — сказал Берен.

Бочонок зажег в глазах Мельхара огонь.

— Это то, о чем я подумал? С дымком, с дубком? То, что на днище — и вправду клеймо Реганов? Какая выдержка? (43)

— Десять лет, государь, — сказал Берен. — Это урожай последнего мирного года. Последний урожай. С тех пор Реганы не варили огненного эля.

— И правильно, — одобрительно сказал король Мельхар. — Для орочьих хлебал это питье слишком изысканное.

— Это питье теперь некому готовить, государь. Род Реганов пресекся. Погибли все. Может, в Дортонионе будут еще варить огненный эль, но так, как варили они — уже нет.

Государь сделал знак — слуга забрал шкатулку и бочонок. По кивку своего короля молодой гном сломал печать и начал читать письмо — медленно и нараспев. Видимо, такое чтение у гномов приветствовалось. Мельхар слушал, время от времени кивая в такт. По его лицу еще нельзя было понять ничего.

Финрод писал о великих опасностях, которые грозят с севера, в том числе и гномам, напоминал о прежних выгодах мирной жизни и свободной торговли, призывал Мельхара помочь горцам в их войне своим искусством кователей, а если Мельхар захочет — то и воинов, и обещал за работу награду, которую не зазорно будет эльфийскому королю вручить, а гномьему — принять.

— И что же вам нужно от меня? — спросил Мельхар, когда безбородый гном закончил чтение и свернул письмо.

— Оружие, — сказал Берен. — Нужно вооружить отряд в тысячу человек, с небольшим запасом и быстро. А к зиме еще полторы тысячи.

— Стоило ли ехать так далеко?

— Нам нужно не совсем обычное оружие. Для начала — тысяча самострелов. Но не таких, к каким вы привыкли.

— Тысяча, да еще не таких… Да еще быстро… — подал голос один из гномов-советников. — Это будет стоить недешево.

— Мы заплатим, — пообещал Берен. — Сколько?

— Не торопись, князь, — Мельхар слегка шевельнул усами. — Сначала ты расскажешь нам, что это за такие «не такие» самострелы. Потом наши мастера сделают тебе один, и ты скажешь, то ли он сделали, что ты хотел, и укажешь на ошибки, а уж потом мы назначим цену. И когда сторгуемся, заключим и подпишем договор.

— Договор? — Берен покосился на Кальмегила. До сих пор его понятия о соглашениях между правителями заключались во взаимном обмене клятвами.

— Договор, — подтвердил эльф. — Писаное согласие.

— Государь Мельхар не поверит моей клятве?

— Это обычай, Берен. Все важные дела гномы завершают писаным согласием. Его подписывали и Тингол, и я, и государь Фелагунд. Твой прадед Боромир приложил свою руку, когда давал гномам право добывать каменное масло в Друне.

— Истинная правда! — Мельхар поднял палец. — «Написано на коже — золота дороже».

— Ну что ж, — Берен пожал плечами. — Договор так договор.

* * *

— Стремя? — удивился королевский мастер Дайн, когда Берен пальцем на песке начертил, чего хочет.

— Стремя, — подтвердил горец. — Приварить его вот здесь, спереди, чтобы натягивать ногой.

— Хитро, — одобряющим голосом сказал Мельхар. — А будет ли толк? Ты прежде делал ли такое?

— Такое-не такое, а вроде этого, — уклончиво сказал Берен. — Толк был.

— Ну? — Мельхар обратился к своему мастеру.

— Расход чтобы сильно увеличивался, так нет, — пожал плечами Дайн. — Я полагаю так: сталь черного звона, как обычно, да сталь бурого звона, да работа в половину этой цены, потому что срочно — и выходит, что с тебя за тысячу самострелов и припаса к ним — тридцать фунтов золотом. Ты желаешь, я слышал, также обычного оружия на такое же войско — это станет еще в двадцать. И всего с тебя — пятьдесят фунтов золотом.

— Ты кое о чем забыл, почтенный Мельхар, — сказал Берен.

— Да? — приподнял брови гном.

— О Друне. О каменном масле, которое было вам зачем-то надобно. О том, что вы куете оружие на то, чтобы отвоевать Друн.

— Я не забыл, — улыбнулся Мельхар. — Но я вот что подумал. Если вы отвоюете Друн, мои послы придут к тебе вот как ты ко мне. За каменным маслом и огненным элем. И тогда ты напомнишь мне, как я слупил с тебя за оружие, а я верну тебе часть цены, чтобы ты не лупил с меня за кровь земли. Ну, а если вы не отвоюете Друн — то я ничего и не потеряю, верно?

— Если мы не отвоюем Друн, да и весь Дортонион, государь Мельхар, ты потеряешь многое. Покой, деньги, может быть — жизнь.

— Может быть, — согласился гном. — А может быть, и нет. Ну как, будет у нас договор?

— Договор у нас будет, — медленно проговорил Берен. — Но вот я еще о чем думаю… А что помешает мне, когда мы отвоюем Дортонион, отдать земляное масло Друна не Ногроду, а Белегосту?

— Как Белегосту? — вскинулся Мельхар.

— А почему нет? Они ведь прежде покупали его через вас. Думаю, теряли на этом, так ведь? Ну, а теперь будут покупать у нас прямо.

Мельхар потеребил косичку в бороде.

— Я могу скинуть десять фунтов с условием, что Кардайн не получит Друна.

— Пятнадцать фунтов.

— Двенадцать, и покончим на этом. Иначе договора не будет. Ты не единственный покупатель, князь, а ради тебя многим придется оставить свою нынешнюю работу и заняться твоей.

— Договорились, — кивнул Берен.

Мельхар хлопнул в ладоши, и молодой гном с пергаментом, чернильницей и носильной доской для писания, возник как… ну да, как из-под земли. На написание договора ушло столько времени, что выгорел один светильник. Наконец, два примерника — договор и копия — были готовы. Нимрос прочитал оба, сверяя каждую закорючку — у самого Берена уже голова кружилась. Наконец, парень кивнул в знак того, что все правильно и можно подписывать.

— Окуни свой палец в чернила, князь, и поставь отпечаток вот здесь, — гном показал на нижний угол пергамента.

Берен, сжав губы, вытащил из-за уха у молодого гномишки перо и дважды вывел свою подпись. Потом рядом подписался Мельхар.

— Я невольно оскорбил тебя, князь, — сказал он, протягивая Берену его свиток. — Поэтому приглашаю отужинать со мной и лордом Кальмегилом, чтобы загладить вину.

— Благодарю, — сказал Берен. — И… я не оскорблен. Тебе нет нужды извиняться, государь Мельхар.

— Хорошо, — гном коротко улыбнулся. — Но приглашения я не отменяю. Правду говоря, давно хотел посмотреть, как вы сами пьете огненный эль, и так ли вы крепки на голову, как хвастаетесь.

— Пословица людей гласит, — подал голос до сих пор молчавший Кальмегил. — Что не следует состязаться в силе с медведем, бегать взапуски с зайцем и пить с горцем.

— Ха! — король гномов был явно задет. — Не верю. Не родился еще ни человек, ни эльф, ни гном, который бы меня уложил под стол.

— Я предпочел бы состязаться с тобой в мастерстве, — то ли подначил, то ли согласился Кальмегил.

— А мы и с этим еще не закончили, подожди! — они быстро шагали к королевским покоям. — У меня есть, что показать тебе, бессмертный, есть, — Мельхар хохотнул. — Ты будешь удивлен.

— Пожалуй, я тоже откажусь от состязания, — сказал Берен. — Я уже не мальчик, чтобы гордиться питейными победами.

— Ха! Прежде чем гордиться, победу нужно одержать!

— Ну, это труда не составит…

— Не составит? Да ты трусишь пить собственную отраву, человек! Что это ты там мне привез, а?

— Я выпью с тобой первый кубок, чтобы доказать, что привез не отраву, а старый добрый норпейх. Но больше не стану. Даже если я проучу тебя, государь, что я с этого поимею, кроме жестокого похмелья? Будь я юнец вроде него, — Берен кивнул на Нимроса, — я бы еще немножко потешил свою гордость. Но я уже давно не тешусь попойками.

— Ну хорошо! — прорычал гном. — А если мы побьемся об заклад? Ударим по рукам о чем-нибудь настоящем и поставим на кон? Тогда ты будешь пить со мной?

— Еще один договор? Нет, государь Мельхар, еще двух часов крючкотворства моя голова не выдержит.

— Да не договор! Просто ударим по рукам и все. Давай так: если ты свалишь меня под стол, я сделаю все за тридцать фунтов. И не попрошу масляных полей Друна.

— А чего ты хочешь с меня, если я проиграю?

— Отдашь Друн на десять лет даром.

— Я не хочу ловить тебя на слове, государь Мельхар…

— Ты поймай сначала, — оскалился гном, протягивая руку.

Берен, не долго думая, сжал пальцами его твердую, широкую ладонь.

— Лорд Кальмегил, разбей, — попросил он.

Слуги накрыли стол в одном из маленьких гротов недалеко от подземного ручья — Берен слышал перезвон воды по камням. На столе стояла всякая всячина — главным образом жареное и соленое — и знакомый Берену бочонок, уже готовый в дело: в боку провертели дырку, а в нее вставили бронзовую трубку. Прислуживать взялись Нимрос, Гили и какой-то молодой гном.

— И вот из этих наперстков мы будем пить, Государь? — недоверчиво спросил Берен, показывая на крохотный серебряный стакан высотой в палец, отделанный чеканкой и самоцветами.

— Это стаканы нарочно для огненного эля, — нахмурился Мельхар.

— Воля твоя, — согласился Берен, садясь за стол и протягивая юному гному большой стакан, предназначенный для воды или пива. — А мне, парень, налей сюда.

Юный гном если и удивился, то виду не подал. Наполнив стакан наполовину, он потянулся к кувшину с водой, но Берен резким жестом отказался.

— Так ты, князь, разбавлять не будешь? — спросил гном.

— Разве я дитя, чтобы разбавлять? Твое здоровье, государь Мельхар. Да не остынет вовеки твой горн, да произрастает твоя борода.

Берен выдохнул, мысленно вознес молитву ко всем Валар сразу и опрокинул стакан в себя.

…Огненный эль, называемый также норпейхом, варят из ячменного солода, высушенного над огнем. Для дыма в огонь бросают и зеленые сосновые ветки. После эль выпаривают, наливают в дубовые бочки и выдерживают несколько лет. Гномы пьют его так же как горцы, наливая в маленькие стаканчики и наполовину разбавляя водой… Но ведь Берен сошелся с Мельхаром в споре, а перепить гнома — задачка ненамного проще, чем добыть Сильмарилл…

Скулы у него свело, а язык завязался в узел. Больше всего он боялся, что сейчас его вырвет — однако же этого не случилось. Неизвестно, кто из Валар помог, но Берен снова спокойно вдохнул и выдохнул, сел, отхватил ножом здоровенный кус печеного мяса и вцепился в него зубами.

Проклятье! Гномы-повара не пожалели перца, а освежить пылающий рот сейчас было нечем. Рыжий, сукин сын, да не наливай воды — ни к чему она сейчас!

По счастью, Руско кое-что сообразил — и на блюде перед Береном оказался ломоть пресного свежего сыра.

— А ну, и мне, — гном протянул слуге свой большой стакан. — И тоже не разбавляй.

Кальмегилу Нимрос по его просьбе разбавил питье.

— За твою удачу, князь Берен. И за твою победу, — провозгласил гном и выдохнул: — Хху!

Хотелось бы знать, подумал Берен, меня так же перекосило, или нет?

— Ох, — сказал король гномов, облизнув губы и переведя дыхание. — Славно… Ой как славно…

Берен обеспокоился. Он знал, как действует неразбавленный норпейх на людей — и не знал, как на гномов. Чтобы эльфы пили огненный эль — такого он вовсе не видел.

— Хороший подарок ты мне привез, — продолжал Мельхар. — И я хочу отдарить тебя. Проси… чего хочешь.

— Я слыхал, — холодея от собственной наглости, сказал Берен. — Что король Фелагунд отдарил Наугламир изваянием Аулэ из чистого серебра. Если ты хочешь одарить меня, государь Мельхар, позволь мне увидеть это изваяние.

— Ты попросил сразу и мало, и много, — король Ногрода качнул головой. — Ладно, пошли.

Они вышли из зала покоев и по лестнице спустились в зал совета. Храня благоговейное молчание, Мельхар слегка замедлил шаг.

В стене как раз напротив королевского кресла, находилась ниша, закрытая дверью из красного дерева. Петли и замок были сделаны из морийского серебра.

Мельхар достал из-за пазухи ключ на цепочке и, вставив его в замок, несколько раз повернул, но не так, как при открытии обычного замка, а каждый раз — в разные стороны, что-то отсчитывая про себя.

Дверь открылась. За ней была парчовая занавесь. Гном глубоко вздохнул — и отдернул ткань.

Высотой статуя была примерно в ярд. Ее расположили в нише так, чтобы серебряный Вала смотрел на гномов сверху вниз, но Берену пришлось встать на колено, чтобы заглянуть изваянию в глаза.

— Махал, — с любовью и почтением прошептал гном.

Конечно, Финрод изобразил Аулэ таким, каким помнил его — а не таким, каким Вала был во время сотворения гномов, когда Айнур еще не облеклись в одежды плоти. Но именно момент сотворения гномов запечатлела статуя: Мастер чуть подался вперед, опираясь на молот, напряженно вглядываясь в только что созданное: оно живо? Оно мыслит? Оно чувствует?

Берен знал, что произойдет в следующий миг — мучительно-радостное ожидание на лице Мастера сменится разочарованием, а потом — отчаянием, и молот в руке взлетит, занесенный для удара: он хотел создать живые и разумные существа, а не игрушки своей воли! Но Творения с криком разбегутся — так Аулэ узнает, что Единый даровал им свободные души…

Финрод поймал миг-до-того, и серебряный Айну с любовью и ожиданием смотрел в глаза каждому, кто подходил к этой нише: ты живой? Ты мыслишь? Чувствуешь?

И все же — глядя на статую, ни на мгновение нельзя было забыть, Кто дал жизнь гномам, созданным Аулэ.

Ай да Фелагунд…

— Махал, — снова прошептал Мельхар, задергивая нишу и закрывая ее на ключ. — Ваш король — великий мастер. Ваять умеют многие — немногие умеют понимать.

Берен и Кальмегил молча вернулись с ним в королевские покои.

— Лорд Кальмегил, — сказал гном. — Воздашь ли ты честь подарку своего друга? Выпей огненного эля. Выпей хотя бы из вежества.

— Мы давно не виделись с тобой, почтенный Мельхар, — сказал нолдо, уводя разговор в сторону. — И я не знаю, как идут дела в Тумунзахаре и на востоке. Сумели вы вернуть Барашатурские шахты? Удалось вам восстановить связь с Казад-Думом? Вернулись ли люди востока к торговле с вами?

Гном досадливо крякнул.

— Чтобы не повторять трижды, скажу «нет» один раз на все сразу. Барашатур орки держат крепко, и там уже не только орки, но и тролли. Может, тебе будет интересно, но полтора года тому к Кардайну и ко мне приходили послы с Севера. Говорили сладкие слова и обещали в обмен на присягу Морготу вернуть нам Барашатур и Садурмаут, повыгонять всех орков к их орочьей матери. Но я их послал туда, куда Махал шлак сливает, и то же самое сделал Кардайн. Будут они мне мои же шахты в обмен на морготов рабский хомут предлагать! Ха!

— Что за посольство, государь Мельхар? — заинтересовался Берен. — Орки?

— Орков мы пустили бы не дальше первой же выгребной ямы, — поморщился король. — Люди. Высокие и статные, черноволосые, вроде тебя, князь Берен.

— И как они называли себя?

— Рыцарями Аст-Ахэ.

Берен и Кальмегил переглянулись.

— Я смотрю, для вас эти слова что-то значат, — Мельхар переводил взгляд с одного на другого. — Желаете, чтобы я рассказал о них подробнее?

— Нам было бы очень интересно, почтенный Мельхар, — проговорил Кальмегил.

— Ладно, слушайте. Появились они, как я уже сказал, полтора года назад. Поначалу — просто на торжище. Ходили всегда по двое, мужчина и женщина. Ничего худого не делали, только время от времени собирали вокруг себя народ и говорили им речи… Говорили так умно и красно, что многие их слушали. Наконец, их начали приглашать в сам Ногрод. И тут разговоры у них малость изменились. Прежде они все больше вели ученые речи о том, как устроен мир… Говорили много всяких полезных штук о металлах, об оружии… Дельного много — оттого их и позвали сюда, под своды Ногрода… Но оказавшись здесь, они повели иные речи… Сначала они попросили наших старцев пересказать им историю сотворения гномов.