БЛОК 1

– За минувшие сутки у нас двести семьдесят два умерших, – тон старшего медика был безрадостным. – Выявлено четыреста двадцать восемь заболевших на стадии катаральной ангины; все изолированы. Тысяча семьсот сорок восемь человек на разных этапах лихорадочной стадии, из них у двухсот пяти критическое состояние. Мы не владеем ситуацией, она вышла из-под контроля.

Собрание главных спецов и руководства станции, именуемое чрезвычайной комиссией, слушало его речь, как панихиду. Станция «Скайленд-4», способная за год обслужить на своих причалах до трех тысяч космических кораблей суммарной валовой вместимостью до 2,5 гигатонны, быстро превращалась в гибрид заразного барака с моргом.

– Мы регулярно информируем Федеральный центр инопланетных инфекций, телевидение и службы новостей… Персонал и транзитные пассажиры строго разобщены по карантинным правилам, – продолжал бубнить медик № 1. – Вентиляционные системы снаряжены стерилизующими фильтрами. Тем не менее новые случаи возникают вне зависимости от профилактических мер… Заболевают даже привитые; это более чем странно, потому что вакцина…

– Ваши предложения? – перебил врача начальник станции; как и многие, он лично отсутствовал на совещании, довольствуясь селекторной связью. Точней сказать, он забаррикадировался в кабинете.

– Автоматический корабль-торпеда с грузом иммуноглобулина ожидается прибытием завтра, в 07.20. Он везет 30 000 доз. Клиппер-курьер с бригадой инфекционистов отстает от автомата на двадцать два часа.

– То есть вам нечего предложить комиссии?

– Наши возможности исчерпаны. Медблок не рассчитан на такое количество больных. Мы используем все помещения, пригодные по режимным требованиям.

– Никакой госбюджет не в силах постоянно держать на станции роту медиков и склад медикаментов, – подал голос Сато, комиссар службы безопасности «Скайленд-4».

Лицо начальника дивно преобразилось от нежного голоса Сато, словно ему поднесли блюдо живых стоножек и сказали: «Надо съесть».

Сато сослали на «Скайленд» из главка федеральной безопаски за вопиюще нестандартный образ мыслей. Он там всех шокировал своим длинным кафтаном зеленого бархата, белыми волосами ниже плеч, синими ресницами и алым маникюром. Мы-де живем в свободном мире, и если не обязаны носить мундир, то можем надевать, что в голову взбредет. Мало того – Сато стойко воображал, что он не землянин, а туанец. Это дало повод заподозрить его в нелояльности и со свистом вышвырнуть на объект, висящий в пустоте вдали от обитаемых планет. Как компромиссный вариант, Сато предлагали удалить часть мозга и заменить ее микрочипом, корригирующим раздвоение личности, но он возмущенно отказался: «Я кадровый офицер, мое самосознание, мои права» и т.д., вот и вылетел с престижного места.

Ладно бы комиссар один здесь так чудил. В замкнутом коллективе, дуреющем от скуки в угаре однообразной работы, такой павлин необходим – хотя бы как мишень для острот. Но Сато недолго вздыхал в одиночестве; наворковав тысячи на полторы бассов по межпланетной связи, он выкликал сюда поочередно пятерых таких же сдвинутых. Начальник руками всплеснуть не успел, как служба безопасности уже состояла из гермафродитов, томно мяукающих между собой по-туански. Казенное жилье Сато превратилось в салон, где эти промежуточные существа возлежали на туанских диванах, смотрели туанские мультфильмы, читали вслух стихи и биографии монархов ТуаТоу и ели крохотными ложечками туанские кушанья.

Начальник на своей шкуре убедился в том, что люди знали до него несколько тысячелетий, – стоит в штате завестись единственному «гномосексуалисту», как он наводнит учреждение себе подобными. Не раз начальник вызывал Сато в кабинет, чтобы поставить ему на вид возмутительное поведение безопасников, но добился лишь того, что между ним и комиссаром стали подозревать любовную связь (от одних этих слухов можно было взбеситься), а Сато, обрисовывая губы жемчужно-лиловой помадой, жаловался сотрудникам: «Ах, эти натуралы, эти нормалы – как же они нетерпимы и несносны!..»

В общем, комиссар много чего позволял себе, но дальше ссылать его было некуда, а отрешить Сато от должности не позволяла квалификация – как ни крути, специалистом он был первоклассным. Так и жил на «Скайленде», распространяя вокруг себя тлетворно-сладкий яд извращенной и чуждой культуры туанской империи.

На собрании Сато расположился в отдалении от остальных и сидел, перебирая белыми холеными руками самоцветы на невидимой мононити. Синие крылья его ресниц, нарисованные брови на лице-маске плавно изгибались.

– Я бы рекомендовал, – продолжил Сато, искусно выдержав паузу, вызванную его неприятной фразой, – вернуться к документу, известному присутствующим как «завещание Мерфанда».

Документ стал более-менее известен комиссии с понедельника. И вытащил его на свет все тот же пронырливый Сато. Но за минувшие 48 часов обстановка так усложнилась, что больше приходилось думать о собственном завещании, о запрете на вылет со станции, о родных и близких, страдающих где-то в межзвездной дали, но никак не о последней воле какого-то проезжего пассажира, выраженной в лихорадочный период болезни. Старший медик уже высказался в том смысле, что умерший Кэн Мерфанд при жизни состоял в эзотерической секте и даже возглавлял общину, что никак не свидетельствует о твердом душевном здоровье, а при явлениях нейротоксикоза такой неуравновешенный человек способен написать любую чушь.

Сато, напротив, полагал, что для умирающего – а Мерфанд был одним из семнадцати, скончавшихся в воскресенье, – Учитель Кэн продемонстрировал редкое хладнокровие и ясность мысли.

– Я позволю себе выборочно процитировать. Итак: «Мой багаж опасен для всех. То, что он вывезен с Арконды на законном основании, не должно вводить вас в заблуждение. Это материальный феномен с огромным внечувственным потенциалом. Он развивается во времени и все активней действует на окружающее зловещим образом. Защититься от него вы не сможете. Я сам стал его жертвой, и многие последуют за мной, если вы не исполните это завещание. Багаж должен быть немедленно доставлен на орбиту Натрии. Мой труп обязательно должен сопровождать багаж; и то и другое следует сбросить на планету».

— Бред, – резко ответил начальник. – Комиссар, мы это уже слышали. По вашему настоянию мы вскрыли багаж и нашли там только камни.

Сато кивнул. Он тоже наблюдал, как диктант в герметичной камере открывает ящик и манипуляторами извлекает бурые осколки. Он же и управлял диктантом.

– Вернее, обломки одного камня, общим весом около пятидесяти семи килограммов.

– Они не радиоактивны, химически инертны и не заражены ничем биологическим. Мы их продезинфицировали.

– Я обращаю ваше внимание на слово «феномен», упомянутое в завещании, – ровным голосом настаивал Сато. – В 219 году Арконда из-за феноменов была закрыта кордоном «Серебряное кольцо», но это не отменило того, что люди там становятся оборотнями, пробыв несколько дней в районе выхода на поверхность черной породы, называемой «дисс». Другие люди по неясным причинам приобретают ярко выраженные свойства энергетических вампиров. Не все феномены Арконды достаточно изучены… а у нас уже четыреста пятьдесят трупов, и скоро их станет больше. И любой из нас может оказаться в их числе.

– Багаж не заразен, – повысил тон начальник.

– А инфекция распространяется, несмотря на карантин, фильтры и прививки. В прошлом это называли колдовским напущением. От этого не экранируешься. Я повторяю – аркондские феномены мало изучены. И напоминаю – на Арконде реально встречаются призраки умерших. Наяву, средь бела дня. По-моему, довод достаточно убедительный, чтобы отнестись к завещанию Мерфанда со всей серьезностью.

– Хорошо; мы заложим багаж в беспилотный катер и отстрелим его в космос.

– Боюсь, этого будет мало. Феномены – хитрые вещи; они имеют склонность возвращаться, если их неправильно захоронили. Катер могут подобрать чистильщики трасс, перехватить нелегалы, и все начнется вновь.

– Тогда подготовьте обоснованные рекомендации и представьте их мне, – начальник жаждал избавиться от докучливого Сато. – Начните прямо сейчас. Я разрешаю вам прервать участие в совещании ради такого дела.

На коммерческой транзитной станции эпидемия опаснейшей инфекции, персонал и пассажиры на грани паники, катастрофически нарастают убытки, репутация «Скайленда» трещит по швам, а этот крашеный лезет со своими каменьями!.. Он бы еще будильник Мерфанда упомянул, идущий задом наперед! Артефакты, феномены, оборотни! Чего только не наслушаешься от перевертыша!.. «Диверсия исключается» – все это с апломбом, гордо, независимо!

Сато откланялся и плывущей походкой туанца покинул воняющий дезинфекцией конференц-зал.

У себя в кабинете он не был столь сдержан и вежлив. Со своими парнями можно быть откровенным.

– Сборище кретинов, – швырнул он ожерелье самоцветов на стол. – У тех, кто хоть сколько-нибудь соображает, при слове «Арконда» уши должны вставать дыбом, а эти раззявы ждут, когда им привезут иммуноглобулин. Кто им обещал, что он подействует?!

– Медики определили, что штамм вируса известный, – заметил Дорифор, первый помощник комиссара, хмурый брюнет с азиатскими чертами лица. – По их классификации обозначается как ALM 96/134-02. Не мутант.

– И давно штамм научился проникать сквозь фильтры? – осек Сато. – Оставить эту версию. Забыть! Дайте мне что-нибудь, я изуродую. Хоть карандаш!

И карандаш поплатился за тупость начальника станции.

– Сейчас я раскодирую сейф и достану свой допуск, – пообещал неизвестно кому Сато. – Видит бог, я зря так долго медлил. Пора! А вы готовьтесь составлять отчет о том, как я превысил свои особые полномочия.

Его приближенные псевдотуанцы одобрительно закивали. Лидер принял решение – интересно какое?

– Инструкции здесь, – Сато хлопнул ладонью по копии завещания Мерфанда. – Если гуру говорит: «Делай!», следует делать без раздумий. Задача – навсегда удалить багаж со станции. И чтобы нас потом не обвинили в перерасходе средств.

– Дешевое судно, – предложил Дорифор. – Очень дешевое. Судно, которое дороже демонтировать, чем ликвидировать.

– Но с хорошим автопилотом, – прибавил второй помощник, Диадумен, сухопарый, прогонистый малый, мастер сетевой и компьютерной разведки.

– Отпадает, – встряхнул белой гривой Сато. – Я не хочу полагаться на приборы с их неисправностями.

– Дистанционное ведение, – не отступал Диадумен.

– Нет! Управление со станции, где бушует мор, ненадежно.

– Но экипаж рядом с багажом заболеет верней, чем здесь.

– Значит, он не должен заболеть. Пусть корабль поведут те, кто невосприимчив к инфекции. То есть не люди. Не земляне. Подышите таких – чужих, но с навыками косменов. Ищите быстро! У нас есть паспортная база данных на всех находящихся на станции. Найдите сегодня же! Здесь тысячи транзитников – обязательно кто-то отыщется!

– Мы можем предложить им хорошую плату. Фонд службы безопасности предусматривает подобные расходы…

– Обещайте что угодно. Аванс – сейчас, основная часть – по возвращении. И вот что еще – характер груза не указывать. Просто пилотирование рухляди на помойку. К «Скайленду» пристыковано пять-шесть таких развалин; владельцы будут вне себя от радости, если правительство возьмет на себя заботу по избавлению их от хлама.

Успокоившись и поиграв пальцами, Сато тихо добавил:

– Я хочу гарантий. Я обожаю гарантии. Я должен быть абсолютно уверен, что этот ящик с битым камнем не вернется ни при каких обстоятельствах. Позаботьтесь об этом, мальчики.

БЛОК 2

Инфекция, охватившая «Скайленд-4», носила певучее имя «фэл». Эта аббревиатура, давно оторвавшись от латинского названия эриданской лимфатической лихорадки, была легко воспринята сообществом одиннадцати вышедших в космос разумных видов и вплелась в то тарабарское наречие, на котором эти одиннадцать общались без посредства лингвоука, компьютера-переводчика.

Четырем видам разумных острозаразный фэл грозил смертью в 20—35 процентах случаев; при этом бинджи, ньягонцы и яунге были точно уверены, что фэл внесли в мир эйджи, то есть земляне, – они осваивали Эридан и вытащили вирус с планеты

Словечко прижилось еще и потому, что мир одиннадцати стремился сокращать и упрощать слова до одного слога. В этом стремлении, как и во многом другом, лидировали имперские туанцы, создавшие параллельно своему музыкально красивому языку второй, так называемый моторный, где слова напоминали икоту – «от», «шлок», «клик». Фэл вписался в семью жаргонных слов-обрубков как равный.

Вот только слушали и произносили его короткое имя со страхом. Когда станционная радиосеть сообщала: «На объекте фэл», настроение у всех падало до ноля, а связь станции с остальным миром раскалялась в дым. Отложенные (порой – навсегда) встречи, упущенная из-за опоздания выгода, бешеные переговоры со страховой компанией, слезы и успокоительные уверения, признания в любви (нередко – последние) – тут все звучало криком и навзрыд.

Потом боль в горле. Далее озноб и резкий подъем температуры. Боли в мышцах, раскалывающая головная боль. Если повезет пережить лихорадку, следом набухают все лимфатические узлы и падает иммунитет – отсюда пневмонии и прочие страдания незащищенного организма. Выжившие месяцами не могут собрать мысли в кучу, минут пять несут ложку в рот и трех строк прочесть не в состоянии, чтобы не заломило глаза.

Станция, где вспыхнул фэл, выбрасывает черный флаг и запирается от мира наглухо, допуская на борт лишь медицинские бригады. На кораблях повседневной одеждой становится скафандр. Боясь друг друга, малейшего чиха в свою сторону, люди начинают с уважением и надеждой относиться к роботам – неуязвимые для фэл, неутомимые, только они могут оказывать помощь круглые сутки и принять управление судном. Бывало, что корабль доходил до места назначения с экипажем мертвецов и киборги холодно докладывали о произошедшем ситуационной комиссии, а затем скачивали расследователям память, полную ужасающих подробностей и невыносимых картин.

Форт не был киборгом, но имел с ними много общего. Поэтому неделю назад, когда объявили карантин, он предложил администрации «Скайленд-4» свои услуги. Он обладал некоторыми навыками доврачебной помощи и вполне годился в волонтеры. Его предложение охотно приняли.

Сцены истерических припадков, буйства и неудержимого страха угнетали его. И странно было без опаски расхаживать по тому царству смерти, какое представлял собой импровизированный госпиталь. Болезнь висела в воздухе, пряталась в пыли, и Форт бился с ней, обеззараживая помещения. Но это была чужая смерть; она липла к нему, проникала в воздуховоды – и отступала, встретив вместо податливых миндалин жесткие кольца из углепластика.

Поздно вечером в среду 10 января (ох и скверные выдались на «Скайленде» рождественские каникулы!..) Форта пригласили в транспортную контору станции. Он немного удивился; обработался с ног до головы, промыл волосы тем, чем оттирают унитазы, подышал газом – словно красотка освежает рот перед свиданием – и пошел, чистый и безвредный.

Можно было сразу догадаться, о чем пойдет речь. Станция в жутком простое, по деньгам сплошной провал, сменные экипажи кукуют в изоляции, прислушиваясь к першению в горле. Корабли стоят, грузы не ходят. Одна заправка грузовиков на внешних узлах; это не бизнес, а мелкая торговля.

Агент, беседовавший с Фортом, сидел неловко, словно на гвозде; массивный респиратор с торчащими врозь глот-патронами делал его похожим на монстра из неведомого мира, а ярко-желтая наклейка «Я защищен от инфекций фирмой «Forarko Medical» ниже переносицы выглядела по-клоунски смешно. Но агенту было не до внешности и не до шуток, в отличие от сидевшего напротив человека. Впрочем, человеком его визави можно было считать лишь по внешности, факту наличия разума и согласно Конвенции о правах лиц с искусственным телом.

– Пятнадцать тысяч, – повторил свою цену Форт.

– Девять, – предложил агент.

– Четырнадцать пятьсот, – сжалился Форт. – А может, у вас на примете есть еще один артон с дипломом пилота? Если «да» – тогда я за вас спокоен, и до свидания. Я ведь не затем прибыл на «Скайленд», чтоб капитанить эскортную команду. Здесь можно дешево купить орбитальный флаер за наличные…

Хороший аэрокосмический орбитальник стоил тысяч семьдесят; похоже, артон где-то неплохо подзаработал и теперь собирался открыть свое дело. Такой не согласится меньше, чем за десять-двенадцать кусков.

На деле все обстояло куда проще. Потрудившись два имперских года на грузовике туанцев (спросите Форта, он расскажет, как эти скользкие гуманоиды недоплачивают чужакам), он смог получить вид на жительство. Не на планете-империи, а на ее орбитальном поясе КонТуа – выходцам из слаборазвитых миров и это за счастье. И всего на восемь имперских месяцев, чтоб жизнь медом не казалась. Едва Форт нацелился перейти на корабль классом выше, как против него сработал закон: «На вакансию в первую очередь берут туанцев». И поэтому Форт относился к имперцам так, как они того заслуживали.

Вид заканчивался через 110 суток, 1 мая 245 года Федерации, а до этого, хоть расшибись, необходимо наскрести деньжат, чтобы купить унтийское гражданство. На Унте обитают орэ, жабы-людоеды, – ну так что же? Удушливая влажность и жара на кораблях орэ Форта не пугали. Их застывшие кукольные лица с громадными глазами – тоже. Платили бы правильно, а сжиться кое-как можно.

– Десять, – агент располагающе улыбнулся, но в респираторе это не было видно. Форт слегка кивнул – давай-давай, накидывай; видишь – я добрею на глазах.

– Что-нибудь экстренное, да? – почти сочувственно спросил Форт, чтобы заставить агента понервничать. Теперь респиратор оказался кстати – Форт не увидел замешательства на лице агента.

Корабль-руину зачем-то приняло на баланс правительство. Разумеется, и оно стремится поскорей сбыть его с рук – стоя у причала, корабль жрет деньги за место на стыковочном узле, за поддержание систем в рабочем состоянии, за то, за се. Но почему этим занимается служба безопасности? Зачем эти туаподобные совали ему в нос карту допуска и не настаивали, а прямо приказывали уладить дело мигом, но без расточительства?..

– Двенадцать.

– Тринадцать пятьсот.

– Тринадцать. Мы договорились?

– Да, – Форт легко поднял с кресла свое искусственное тело. Он не был суеверен, но все-таки число ему не понравилось. – Лихтер класса F, я так понял? Для эскорта нужно еще минимум два человека в экипаж – штурман и бортинженер, – иначе там просто не справишься, даже с БЭМом.

– Этих я уже нашел; они… ну, вы с ними познакомитесь.

Вместе со штурманом в комнату вторглась лавина звуков – журчание, попискивание, скулеж и мягкий скрежет; Форт, конечно, знал, что такие существа на свете есть, но близко с мирками не общался. Кряжистая серая громада в балахонистом комбезе на диво быстро, бесшумно и плавно прошагала на тяжелых ногах от двери к стене, явственно и вразнобой шевеля при этом большими мясистыми ушами, присела на корточки и навела на Форта линзы прибора, свисавшего со лба большущей лысой головы. Носа у штурмана не было – вместо него выше рта находился как бы второй рот, поменьше. И подбородка у него не было. Зато были какие-то дыхала между широкой шеей и плечами – они тоже двигали краями, словно собирались заговорить или плюнуть дуплетом.

– Ааааааа, – вступление напомнило Форту сирену, поющую басом, а агент незаметно поморщился; мирк убавил громкость своего звучания. – Это капитан?

– Фортунат Кермак, – назвался Форт, радуясь про себя, что не придется общаться через лингвоук; он как-то не обзавелся программой перевода с языка мирков.

– Атамерадон Импаулури Далангиак, – громом далекого камнепада позвучал мирк и под конец мило пискнул. — Я— женского рода. Коротко меня звать Далан. Без усилителя, – Далан потрогала толстыми пальцами прибор на голове, – я смотрю близко-близко, это не обижает. Если говорю громко-громко – надо мне сказать. Приятно познакомиться, спасибо.

– Ничего, терпимо, – жестом успокоил ее Форт. – Я артон, так что мне твой голос не помеха.

– Ар-тон? – глазастый прибор тоже задвигался, присматриваясь; одновременно Далан вывернула жесткие губы, округлила уши чашками и издала пронзительно тонкий свист. – Значит, ты тоже не можешь болеть фэл.

– А еще я не пью, не курю и не бегаю за девчонками, – дополнил Форт список своих достоинств.

– Ооооуууу… – протрубила Далан то ли от восторга, что капитан идеальный, то ли от разочарования. – А как ты получаешь удовольствие?

– Очень просто – я испытываю экстаз во время азартных игр и зарабатываю кучи денег на эскортах.

– Пойдемте, – пригласил агент, – времени у нас мало, а нам надо взять на поруки бортинженера. Я не мог пригласить его сюда – он сидит под стражей. Капитан Кермак, я должен вас предупредить – он тоже не эйджи…

– Да, и ксенофобией я не страдаю, – прибавил свежеиспеченный капитан.

«Лучше и быть не могло, – подумал Форт, – команда чудовищ!». Но после смерти своего первого, живого тела он где только не бывал и чего только не видал, так что рутинный полет в обществе двух нелюдей его вовсе не раздражал.

Эш чувствовала себя скверно. Ей вообще было худо без малого пять лет, с того дня, как на Аркадию высадились многовидовые миротворческие силы и началась гражданская война. Единственный космопорт Барбакан был наводнен военными, советниками и экспертами; вывоз наркотиков и ценных пород дерева – чем всегда славилась счастливая Аркадия – не то чтоб прекратился, но заметно сократился и попал под контроль иномирян и тех, кто к ним притерся; эйджи-аркаджи резко потеснили ихэнов-аркаджей со всех постов и должностей, и уже привычно стало слышать, что ты (лично ты, вылупившаяся здесь!) захватила «нашу Аркадию» и принуждала «наших женщин» высиживать ихэнские яйца, что ты оккупант, холодная гадина с раздвоенным языком и жрешь тухлятину. Говорить, что без ихэнов Аркадия до скончания веков была бы грязным сырьевым захолустьем эйджинского мира, населенным тупой деревенщиной, было не просто бесполезно, но и опасно; Ихэн-вилль из процветающей столицы превратился в гетто, а Эш, с воодушевлением выучившаяся на бортинженера космического транспорта, – в безработную и лишнюю в семье середняшку. Все тотчас вспомнили, что она – средняя! Посиди с ребенком, нажуй ему кашки и так далее. Агенты службы репатриации с материнской планеты могли предложить лишь переучиться на медсестру или воспитательницу – ее, космотехника с дипломом!.. Оставалась надежда на звездный мир косменов, где, по слухам, не очень присматривались к внешности и ценили профессионализм. Эш уехала, на эйджинской станции «Скайленд-4» опять услышала: «Тьфу, ихэнская вонючка» – и не сдержала быструю руку.

Когда она готовилась завыть в прозрачной клетке-одиночке, дверь полицейского отстойника открылась и вошли трое – обнадеживший ее агент, какой-то крепко сбитый эйджи с непроницаемым лицом (без респиратора!) и представитель высшей цивилизации мирков в наглазнике.

По пути в станционное отделение охраны Форт успел просмотреть судовые документы и убедился, что любой навербованный методом поспешного тыка экипаж вряд ли окажется хуже этого корабля. «Сервитер Бонд», приписанный, как всякая негодная ржавь, к порту Ольдвин (Гемера), летал уже 189 лет и после трех капремонтов даже на слом не годился – слишком устарел.

Раньше «Сервитер» принадлежал более чем сомнительной компании «Санрайз Интерфрахт». Деляги из «Санрайз», должно быть, захворали от жадности, каждую минуту чуя, как гроб класса F, истлевая на приколе, сосет из них денежку. Жизнь без навара дельцам хуже смерти! И тут над бедняжками сжалилось щедрое федеральное правительство. Эту жирную свинью с грудями в две шеренги доят все, кому не лень. В «Санрайз», слупив с казны хоть сколько-то, обнимались и поднимали бокалы за здоровье государства, облегчающего бизнесменам тяготы расходов.

Сейчас «Сервитер Бонд» поспешно грузили разными отбросами, чтоб не тратить энергию на их утилизацию в конверторах станции. Отправить все оптом в один конец, туго набив в прогнившее ведро – прощайте, содержимое и тара! – пожалуй, единственный разумный выход. Где еще примут корабль и груз с заразной станции, как не на кладбище?

Правда, для 850 регистровых килотонн «Сервитера» генеральный груз был жалкий – согласно каргоплану, он занимал лишь отсеки 10—20 по левому борту и 9—19 по правому. По сути, Форт нанялся руководить доставкой на планету-могильник Нортия системы GH15047 примерно 1,4 миллиона кубометров ничего в шестнадцати пустых отсеках плюс дюжину отсеков разной грязи. На орбите Нортии экипажу надлежало вывести «Сервитер Бонд» на траекторию снижения и перейти на пристыкованный в носовой части челнок, а «Сервитер» пусть падает на нортийские скалы.

В судовой роли значились всего трое – он, серая дама-слон и поджарое существо песочного цвета в змеиных разводьях. Последнее звалось Зук Эшархиль Тэрэх Шнга, но откликалось и на простое Эш. Пришлось расписаться, что он, как капитан, берет бортинженера в рейс под полную свою ответственность. Залог за условное освобождение внесла контора. Интересно, как к этому Эш обращаться?..

Прежде чем сдать коносамент, Форт обратил внимание агента на одну бумагу:

– А это что – труп на борту?

– Согласно завещанию. Этот господин при жизни письменно изъявил желание быть захороненным на Нортии вместе с дорогими его сердцу предметами.

– Не мое дело, конечно, но для похорон можно найти место покомфортнее, чем Нортия. Давление девяносто атмосфер и температурка пятьсот по Цельсию – это ад, где одним чертям хорошо.

– Такова была последняя воля завещателя.

– Ну, как он хотел, так и будет. Только ставить ему памятник и рыть могилу я не подряжался. Надеюсь, что он обработан по церковному обряду. Неотпетый жмурик в трюме – неудобный груз.

Понаблюдав через видеосистему, как эскортный капитан «Сервитера» общается с агентом, Сато сказал Дорифору:

– Я очень хочу поговорить с ним. Пойдем сейчас.

– Но ты же знаешь, что его ждет.

– Поэтому и хочу. Заглянуть ему в глаза… Это последняя возможность. Идем вместе; я так волнуюсь!

Дорифор с сомнением пожал плечами. На шефа накатило, что поделать. Бывало, что дотошный безопасник испарялся из головы Сато и душой и телом комиссара завладевал гадкий проказник, охочий до запретных удовольствий, порой лежащих далеко вне морали. Вот ему вздурилось попрощаться с обреченным. Пусть потешится.

Сато взял Дорифора под руку, как лучшего друга. Другие ревновали, видя это, но Сато всегда говорил: «Не ссорьтесь, мальчики; я вас всех люблю».

Заверив документ своим росчерком, Форт сканером уловил движение слева, потом поглядел туда. Двое молодчиков – коротко стриженный чернявый и белогривый, разодетые и размалеванные – показались из дверей шлюзового отсека, откуда экипаж должен был проследовать в корабль.

Мало ли что в космосе большие расстояния – места встреч и люди здесь всегда одни и те же. Парочка, вошедшая в отсек, расцепилась; к Форту как бы невзначай, с видом праздношатающегося приближался известный в этом углу Галактики господин Сато. Нетрудно догадаться, что это он и никто другой; по трассам говорили, что начальник «Скайленда-4» со своим замом по безопасности то ли в контрах, то ли в браке и зам – беловолосый, до крайности помешанный на всем туанском.

Не было печали, так это чучело на колесиках выкатилось. Если тебя провожает в рейс безопасник – жди аварии; примета верная. И чего он заявился?.. Форт перевел глаза на Эш; существо с чешуйчатой кожей выглядело напряженно, настороженно. Ихэн, родом с Аркадии, там партизанская война. А если Эш – террорист? Вроде бы повязали за хулиганство…

– Здравствуйте, капитан! – Сато лучезарно улыбнулся.

– Здравствуйте, комиссар, – равнодушно сказал Форт.

– Все в порядке? никаких затруднений?

– Пока о'кэй. Осталось проверить исправность систем корабля и челнока. Как по вашей части, замечаний нет?

– Нисколько. Вам не вручили одну из вещей умершего, чье тело находится в отсеке 14, и я должен исправить эту оплошность. Пожалуйста, – Сато извлек из складок своего пышного платья небольшую коробку и протянул Форту. Из коробки – слух артона позволял заметить – доносилось мерное тиканье.

– Я думаю, будет достаточно приклеить это к гробу, прежде чем отправить корабль в падение. Покойный очень дорожил вещицей.

Зажав документы под мышкой, Форт открыл коробку – обложенный мягким волокнистым пластиком, внутри находился очень старомодный, если не антикварный механический будильник с ножками, наружным колокольчиком боя и фигурными стрелками. Форт взвесил коробку в руке, размышляя: «Почему Сато не носит респиратора? Воображает, что раз он туа, то и фэл ему не грозит? Это не смелость, а рискованная игра».

– Приклеим, дело несложное. Вы, я понял, проверяли часики на недозволенные вставки в механизм.

– Именно так. Внутри кадмиевая батарейка, она не опасна. Можете спокойно брать часы на борт.

– Спасибо. До свидания.

Но Сато не спешил уйти.

– Вы не удивились, увидев меня. Почему? Я не замечаю на вашем лице никаких изменений. У вас нет мимических контракторов?

– Есть.

– Что же вы не реагируете на мою внешность? Или во мне нет ничего необычного?

– Побелки много. А так все нормально.

Сато принял первый мучительно-сладкий укол обиды. Для этого он, собственно, и подошел. В соответствующем настроении он изобретательно искал, на что бы ему обидеться, чтобы после излить душу в очистительных слезах. Он не мог ощутить свою избранность и неповторимое своеобразие без терний на челе. Свои обиды он старательно готовил, провоцировал обидчика и, заполучив желаемое оскорбление, бежал, уязвленный в лучших чувствах, плакать в жилетку Дорифора со стонами: «Вот! Опять! Это невыносимо!..» Дорифор жестко спрашивал: «Кто?» – и шел мстить за друга. Иногда они менялись ролями.