Глава 2

Поднос выскользнул из руки слуги и грохнулся об пол. Слуга съежился от ужаса, получив могучий удар хозяйского кулака, но он, очевидно, знал, что бежать от гнева милорда бессмысленно. Каждому слуге в Колчестере было известно, что ярость сэра Хью, не найдя немедленного выхода, возрастает десятикратно. Несмотря на панический страх, бедняга лишь низко склонил голову и приготовился вытерпеть целый град тумаков.

Сэр Корбетт Колчестер, младший брат сэра Хью, не мог скрыть отвращения, которое он испытал при виде этой сцены. Он нахмурился и помрачнел, а это, в сочетании с широким шрамом на лбу, придавало его лицу свирепое выражение. Быстрыми шагами он вошел в залу и направился прямо к брату.

— У тебя какие-нибудь сложности со слугами? Я не припоминаю, чтобы в Колчестер-Касле прежде случалось что-либо подобное.

Хью сразу опомнился. Когда он обернулся к брату, на лице у него не оставалось и следа не только гнева, но даже и малейшей досады. Но и улыбку, которую он изобразил, никак нельзя было назвать теплой. Корбетт вынужден был держать себя в узде, чтобы не обнаружить неприязнь, которую питал к брату — единственному члену их семьи, оставшемуся в живых, если не считать его самого.

— Он лентяй, — объяснил Хью, пожав плечами. — Как и многие другие. Следовало бы отослать их всех на полевые работы. Тогда бы они смогли по достоинству оценить мое великодушие, на которое так нагло всегда рассчитывают. — Мановением руки он отослал злополучного слугу.

На первый взгляд, ничего особенного не произошло: нерадивый слуга получил взбучку от господина. Но Корбетт наблюдал в Колчестере слишком много неприятных сцен, чтобы можно было оставить их без внимания. Замок казался еще более великолепным, чем когда бы то ни было раньше, и даже на Корбетта произвели впечатление ковры, гобелены и гладкие стекла, недавно вставленные в окна. И все же за горделивым фасадом все шло не так, как следовало бы. Корбетт не мог не заметить этого, хотя провел дома всего три дня.

Когда братья направились во двор замка, их беседе явно не хватало сердечности. Хью разглагольствовал о предметах незначительных: об охоте и о своих гончих собаках. Однако Корбетт не мог избавиться от ощущения, что Хью избегает касаться каких-то тем. На ступенях замка Корбетт повернулся и взглянул брату в лицо. Он был обеспокоен, но старался этого не показать.

— В Лондоне мало что слышно о северных графствах. И ты не слишком много мне поведал. Неужели за те годы, когда меня не было, здесь ничего не изменилось?

Хью, прищурив глаза, разглядывал младшего брата. Потом облизнул губы и посмотрел куда-то в сторону:

— Дела тут идут неплохо, если принять во внимание, что мы тут не избалованы милостями короля. — Это прозвучало странно, и Корбетта насторожил необычный тон брата.

— Сердце Эдуарда отдано благу Англии. И, как верный вассал, ты вряд ли сомневаешься в этом. Если он еще не назначил точный срок своего возвращения с Востока, мы должны верить, что его решения всегда хорошо обдуманы.

Хью впился глазами в брата, но, встретив его твердый взгляд, отвернулся сам. Его губы сложились в тонкую линию, а когда он заговорил, голос звучал нескрываемым сарказмом:

— Кое-кто считает, что Англия прекрасно обходится без его присутствия. Я только надеюсь, что эти полоумные шотландцы на севере будут ждать его возвращения так же терпеливо, как мы будем оставаться «его верными вассалами».

Разговор прервался, и наступило неловкое молчание. Когда они вышли во двор, к старшему брату, по-видимому, вернулась какая-то крупица благорасположения.

— А теперь, когда ты уедешь из Колчестера, куда направишься? В Лондон? Или опять на Восток?

Вопрос не выходил за рамки учтивости — возможно, вынужденной, но все-таки учтивости. Если бы Корбетт мог, он ответил бы своему единственному брату так, как это было свойственно его натуре, — прямо и открыто. Но между ними ощущалась какая-то странная натянутость, и Корбетту пришлось, выбирая слова, соблюдать осторожность… Он никогда бы не подумал, что в отношениях с родным братом до этого дойдет.

— Лондон меня не слишком привлекает. Да и воевать с турками у меня больше сердце не лежит.

— Говорят, Эдуард многим тебе обязан. А он, похоже, очарован Нормандией. Может статься, он подберет тебе нормандскую невесту с хорошим приданым?

Корбетт не мог не расслышать злорадства, сквозившего в братской шуточке, и необъяснимая печаль нахлынула на него. Не приходилось сомневаться, что Хью не терпится выпроводить его из Колчестера. Только вот трудно было понять, чем это вызвано.

Их расставание получилось не слишком родственным, хотя Хью и пытался изобразить бодрость и дружелюбие. Всего лишь на три дня Корбетт с отрядом своих рыцарей и оруженосцев нашел приют в доме, который оставил четыре года назад, чтобы сопутствовать принцу Эдуарду в крестовом походе. Но их прибытие было встречено холодно, а теперь, когда они покидали замок, это принесло хозяину не слишком явное, но несомненное облегчение.

Перед отъездом, однако, Корбетт посетил семейную усыпальницу. В часовне было холодно и темно. И воздух казался затхлым. Еще одна примета перемен по сравнению с днями минувшими, когда его мать следила за тем, чтобы самый скромный уголок в замке был чистым и хорошо проветренным, мрачно размышлял Корбетт. Но теперь матери нет в живых. Она не надолго пережила мужа. Остались только он и Хью, и теперь между ними возникло отчуждение, порожденное, как он опасался, не просто годами и расстоянием.

Корбетт вздохнул и потер неровный шрам, пересекавший сбоку его бровь. Каковы бы ни были надежды, с которыми он явился в Колчестер, с этими надеждами следовало проститься: они не сбылись. Конечно, он всегда мог вернуться в Лондон и там дожидаться нового короля. И Хью, конечно, уверен, что он так и поступит. Но в его планы это не входило. Вместо выступления в дальний путь он выведет своих людей в колчестерские поля и разобьет здесь временный лагерь. К зиме можно будет устроить более основательную стоянку, но сейчас у него не было выбора. Братцу Хью явно было не по себе от присутствия Корбетта в Колчестере и в равной мере не по себе от предстоящего возвращения Эдуарда в Англию.

Еще раз вздохнув, он повернулся к выходу. Давно уже война не увлекала его: он достаточно хорошо изучил ее обличье — кровопролитие, страдания, бедствия. Но, по крайней мере, на войне ты знаешь, что ты должен делать и кто твой враг. Здесь, в северных пределах Англии, цели его были туманны, а враги неизвестны. И все-таки он — рыцарь из войска принца… нет, теперь уже короля. Он может еще понадобиться своему сюзерену и должен быть во всеоружии. Когда, спустя короткое время, отряд Корбетта покидал Колчестер, там не было никаких признаков оживления, коими обычно отмечаются такие события. Не звучали горны, не развевались знамена… только флаг Корбетта реял на ветру. Воины двойной колонной двинулись на север, и, как только они удалились от замка на достаточное расстояние, один из рыцарей присоединился к Корбетту, возглавлявшему процессию.

— Благодарение небесам, что мы убрались оттуда, — Пробормотал могучий гигант. — В этом замке чувствуешь себя как в могиле. Что отравляет здесь воздух?

— Хью, — коротко ответил Корбетт. Он повернулся в седле и взглянул на своего помощника, который был после него вторым по старшинству в отряде. — У брата всегда были какие-то странности, Рокк, ты и сам можешь припомнить. Часто поддается дурному настроению. Но сейчас… — Он пожал плечами. — Мое возвращение просто выбило его из колеи.

Рокк фыркнул.

— Его рыцари — если ты хочешь почтить их этим титулом — все разжирели и обленились. Было бы легко…

Корбетт усмехнулся.

— Если бы все было так просто. Но сейчас у нас другая цель.

— А это и есть наша цель — пресекать в зародыше смуту на севере Англии.

— Наша цель — пресекать любые изменнические замыслы. А Хью тут ни при чем.

— По виду ни при чем, — угрюмо возразил Рокк. — Он был совсем не рад видеть тебя. Кровь Господня, друг! Если он боится не тебя, то кого?

Это был вопрос, который Корбетту предстояло как следует обдумать. В течение страшных лет, когда он сражался на стороне Эдуарда; потом во время опасного возвращения через всю Европу и, наконец, трудного морского путешествия из Франции в Англию, он неизменно черпал силы в мыслях о прекрасной зеленой долине — Уиндермир-Фолд. Эта долина была для него словно светлый маяк, словно огонек в лесу, сулящий покой и отдых от бесконечных ужасов войны.

Он окинул взглядом долину, широкие поля на ее склонах, аккуратно размеченные низкими каменными оградами или плотными зелеными рядами кустарника. Это были те самые места, куда он так стремился; и вот он снова здесь — и нашел свою родину погрязшей в трясине тайны и обмана. Рот его искривила горькая усмешка, когда он вспомнил прозвище, которое заслужил: Королевский Кречет1. Хотя много было и таких, кто называл его Королевским Ястребом.

Он с радостью защищал своего сюзерена от неверных. Но теперь он должен был противостоять иным угрозам — тем, что исходили изнутри самой Англии. И его врагом мог оказаться любой — даже родной брат.

Солнце уже клонилось к закату, когда Корбетт оторвался от строя воинов и дал шпоры коню. Прямо перед ними возвышался Миддлинг-Стоун, и Корбетт направил коня по узкой тропе, ведущей к вершине. Впрочем, то был скорее просто узкий выступ на скалистой стене, и он казался довольно ненадежной опорой для ног могучего коня. Однако ни коня, ни всадника это не отпугнуло. Они подвигались выше и выше и наконец скрылись из вида людей, ждавших у подножия скалы.

Но вот тропа оборвалась; всадник остановил коня и спешился. Потом, перебирая руками, с усилием подтягиваясь и цепляясь за малейшие неровности холодной скалы, нащупывая каждый раз опору для обутых в кожаные сапоги ног, Корбетт вскарабкался на самую вершину, и, когда достиг цели, дышал тяжело и часто.

Далеко к югу, почти уже невидимые вдали, возносились серые гранитные башни Колчестер-Касла, и тень набежала на лицо Корбетта. Он рассчитывал, что Колчестер станет его оплотом на родине, поскольку ему предстояло, по приказу короля, докопаться до корней измены, которая назревала на севере Англии. Его возвращение в Колчестер было совершенно естественным и ни у кого не могло вызвать подозрений. Но Хью явно не желал, чтобы брат и дальше оставался под его кровом.

Еще несколько мгновений стоял Корбетт, глядя на юг, на далекую крепость; лицо его было суровым и угрюмым. Наконец он повернулся, чтобы пуститься в обратный путь, — вниз, где его ожидали.

И тут солнечный луч пронзил свинцово-серую пелену облаков, низко нависших над северным концом долины. Словно золотой палец, луч коснулся светлых стен стоящего вдали Оррик-Касла, и это заставило Корбетта замереть. Скала Миддлинг-Стоун, разделявшая владения Орриков и Колчестеров, находилась на равном расстоянии от обоих замков. Оррик господствовал над северной частью долины Уиндермир-Фолд, Колчестер — над южной. А он уже и думать забыл об Оррике.

Но теперь, когда солнечный свет заиграл на стенах, сложенных из прочного известняка, он не мог оторвать взгляд от этого зрелища.

Ветер ранней осени разметал его длинные черные волосы, но он не обращал на это внимания — так захватило его созерцание Оррик-Касла. Потом медленная улыбка осветила лицо Корбетта, смягчив его резкие, мужественные черты. Он уже двинулся было вниз, и вдруг его снова остановило далекое воспоминание юности. Не медля ни секунды, он стер наросший слой мха и лишайника, под которым скрывалась глубокая трещина в камне.

Даже в тусклом свете ненастного дня казалось, что узкая светло-лиловая полоса испускает свечение. Корбетт потер пальцем по этой прожилке редкого камня — веридиана. Потом он выпрямился и снова устремил взгляд на юг.

Колчестер-Касл находился к югу от него. Но, может быть, задумчиво размышлял он, наилучший путь, чтобы туда попасть, проходит севернее. Через Оррик.

До бракосочетания оставалось всего два дня, и Лиллиана была решительно настроена привести все в полную готовность. Пусть Оделия развлекает болтающих гостей; Лиллиана занималась хозяйственными хлопотами, обрядившись в самое старое платье и фартук. Ее густые волосы были упрятаны под простой полотняный платок, чтобы не растрепались.

Когда колокол возвестил тревогу, она находилась в кладовой в обществе ключника и сенешаля. Прервав свои занятия, она поспешила во двор. Там царил хаос. Солдаты торопливо приставляли лестницы к зубчатой внешней стене. Под защиту стен загоняли скот; крестьяне спасались бегством из своих хижин и полей. Женщины в панике собирали около себя детей, пересчитывая их по головам, дабы удостовериться, что ни один не потерялся. Но, несмотря на шум, суматоху и пыль, которая попадала в глаза, Лиллиана расслышала громоподобный голос отца и увидела посреди двора его статную фигуру.

— Отец! Подожди! — закричала она и, подобрав юбки, кинулась к нему. — В чем дело? Что случилось?

— Не тревожься. — Он, почти не глядя на нее, похлопал дочь по плечу; его внимание целиком было занято поспешными приготовлениями. — Тебе не о чем тревожиться. Просто уведи дам в парадную залу и попытайся их всех успокоить.

— Но мне-то ты можешь сказать, что происходит? Я должна знать… — умоляла она, крепко вцепившись в руку отца.

Казалось, он наконец услышал ее и прямо взглянул ей в глаза.

— Приближается целый вооруженный отряд. Рыцари на лошадях, пешие солдаты и обоз позади. — Он помолчал. — Знамена у них — красного и черного цветов.

Лорд Бартон поспешил прочь, на ходу выкрикивая команды; Лиллиана, потрясенная, смотрела ему вслед. Красное и черное — это цвета Колчестера. Колчестер выступил против Оррика! Как еще можно объяснить такое наглое вторжение за хорошо укрепленные заставы? Севернее Оррика никто не воевал, и не было никакой надобности так явно выставлять напоказ боевую мощь.

Должно быть, за несколько мирных лет они так и не успокоились, терзалась Лиллиана, отправляясь на поиски сестер. Колчестеры — это злоба и жестокость. Никто из Орриков не может верить Колчестерам — ни в словах, ни в делах. Теперь становился ясен их умысел: унизить Оррик, осадив замок и тем самым превратив его в западню для всех гостей, съехавшихся на свадьбу.

Гнев и растерянность Лиллианы не находили выхода; единственное, что ей удалось, — это образумить двух перепуганных дам из числа гостей.

Прошли долгие два часа, прежде чем хоть какая-то весть донеслась до женщин и детей, столпившихся в парадной зале. Но даже и после получения этой вести вопросов оставалось больше, чем ответов, ибо приказы, которые лорд Бартон передал Лиллиане, предписывали ей освободить залу, приготовить кувшин самого лучшего эля, который найдется в погребах, и подать две высоких кружки. К этому краткому указанию ничего не было добавлено.

Когда через ров, окружающий замок, был спущен подъемный мост, во дворе теснилась многочисленная толпа: хозяева, гости, вассалы, челядинцы. Все притихли, и только гулкое эхо многократно повторяло каждый протестующий скрип редко используемого подъемного механизма. Даже овцы и коровы в загонах, казалось, предпочитали пока не нарушать тишину блеянием или мычанием.

Наконец раздался звук, столь же зловещий, как набатный колокол: послышались тяжелые шаги большого животного, ступающего по мосту. Когда за этим с моста донесся звук от подков второй лошади, Лиллиана невольно съежилась от страха.

Первый всадник, показавшийся в проеме ворот, производил внушительное впечатление. Под седлом у него был широкогрудый боевой конь, живое воплощение силы, выносливости и неустрашимости. Угольно-черный, с круто выгнутой шеей и едва ли не надменным шагом, он являл собою как бы вызов онемевшей от изумления толпе.

Вид великолепного коня поразил Лиллиану не меньше, чем ее сестер, стоявших по обе стороны от нее. Но огромный рыцарь, который ехал верхом на этом коне, поверг ее в состояние благоговейного ужаса. Он был одет в рубашку из виссона и черную кожаную тунику без рукавов короткого военного покроя.

Высокий, прямо и неподвижно сидевший в седле, без оружия и даже без кольчуги, он производил впечатление такой непобедимости, словно ни стрела, ни меч, ни булава не в силах заставить его свернуть с пути. Голову рыцаря не защищал ни шлем, ни капюшон, и легкий бриз слегка шевелил его черные волосы — единственное в его облике, что казалось мягким.

Он весь, от черных кожаных сапог и до высокого лба, казался выкованным из железа. Когда он поравнялся с Лиллианой, она с трудом подавила желание осенить себя крестным знамением. Бесстрашный, как Даниил в львином рву, он направлял коня прямо туда, где на ступенях главной башни стоял ее отец. Там он спешился и дерзко прошел впереди хозяина в залу.

Когда дверь со стуком захлопнулась, все во дворе словно разом вздохнули свободнее. Два рыцаря, сопровождавшие своего лорда, остались в седлах и только развернули коней, так чтобы оказаться лицом к толпе.

Войдя в залу, лорд Бартон предложил нежданному гостю стул и сам занял свое место за столом. Старый слуга Томас наполнил элем две высоких кружки и удалился; только после этого хозяин заговорил:

— Ваш посланец сообщил, что ваше дело ко мне не терпит отлагательства. Должен сознаться, Колчестер, мне удивительно ваше присутствие здесь.

— Я в равной мере удивлен, что вы предоставили мне беспрепятственный проход.

Лорд Бартон отпил из кружки эля, изучая сидящего перед ним сурового молодого мужчину, который и до вступления в войско принца Эдуарда славился как превосходный воин; теперь же это был закаленный в сражениях ветеран. Его лицо не сохранило юношеской красоты, и ничего мальчишеского в нем не осталось. Длинный неровный шрам на лбу тоже не украшал гостя.

От него веяло силой и уверенностью; он раздался в плечах, но не набрал ни единой унции лишней плоти. Вот уже второй раз за эту неделю лорд Бартон пожалел, что браку этого молодого человека с Лиллианой не суждено было свершиться. Каких замечательных внуков они могли бы ему подарить!

— Я предложил вам беспрепятственный проход только потому, что был крайне озадачен. Колчестер и Оррик — по-прежнему враги. Или ваш брат Хью не напомнил вам об этом обстоятельстве?

— Мне не требуется, чтобы Хью напоминал мне об убийстве моего отца.

Это было сказано спокойным тоном. И все же лорд Бартон, встретив непреклонный взгляд собеседника, невольно ощутил страх. Он не сомневался, что этот сэр Корбетт без труда может одержать над ним верх. С помощью длинного кинжала из дамасской стали, висящего у него на поясе, ему ничего не стоит распотрошить хозяина прежде, чем хоть один стражник поспеет на помощь.

Однако лорд Бартон много раз смотрел смерти в лицо и хотя он и чувствовал враждебность сэра Корбетта, непосредственной угрозы он не ощущал.

— Я поклялся в своей непричастности к этому преступлению много лет назад и сейчас готов повторить клятву с той же убежденностью, — заявил он, поставив на стол свою кружку. — Но вы, конечно, явились не затем, чтобы обсуждать прошлое. Так что же привело вас сюда?

Глаза сэра Корбетта сузились и потемнели, из светло-серых став почти черными, но более ничем он не обнаружил своих чувств под пристальным взглядом старого лорда.

— Вот тут вы заблуждаетесь, лорд Бартон. Меня привело сюда именно одно дело из прошлого, поскольку оно не было доведено до конца.

— Тогда изложите его поскорее и удалитесь отсюда. У меня множество гостей, которые собрались на бракосочетание моей дочери.

— Ее бракосочетание? — Корбетт вскочил. Его глаза сверкнули яростью, он наклонился над столом и бросил прямо в лицо лорду Бартону: — Договор еще остается в силе. Никто из Колчестеров не давал согласия расторгнуть соглашение. Вы не имеете права выдать ее замуж за другого!

Бурная вспышка сэра Корбетта заставила лорда Бартона отпрянуть, но в его выцветших голубых глазах мелькнула лукавая усмешка.

— Я говорю о Туллии. А у нее нет никаких обязательств ни перед кем, кроме сэра Сэнтона Гастонского. Может быть, за минувшие долгие годы вы успели позабыть, с которой из моих дочерей были помолвлены. А вы были помолвлены с Лиллианой. Лиллиана — моя старшая дочь. — Он поднял кружку и залпом выпил остаток эля.

— Лиллиана… — Корбетт повторил это имя, медленно опускаясь на свое место. Гнев уже сбежал с его лица. — Да, я помню. Маленькая худышка с глазами, слишком большими для ее лица. — Встретив возмущенный взгляд старого рыцаря, он слегка улыбнулся. — Я слышал, что она еще пребывает в девичестве, хотя ее младшие сестры уже замужем. Может быть, поэтому. Но, худышка она или не худышка, я здесь, чтобы заявить о своих правах на ее руку.

Лорд Бартон ответил не сразу. Он разрывался между гневом на этого наглого грубияна и радостью от того, что брак, к которому он всегда стремился, может наконец свершиться. Но он понимал, что ни в коем случае нельзя обнаруживать свою готовность пойти навстречу. Сначала он потребовал, чтобы принесли еще эля. Томас молча наполнил кружки — сначала хозяйскую, а потом для молодого лорда.

— Итак, вы хотите жениться на Лиллиане. Но почему я должен вам это позволить? В течение пяти лет дом Колчестеров воевал с нами. Джарвис, мой юный племянник, который был дорог мне как сын, пал от удара колчестерского клинка…

— Так же, как мой отец пал от предательского удара убийцы из Оррика, — угрюмо возразил Корбетт. — Я не рассчитываю на то, что кому-то понравится мое предложение. Я не стремлюсь к обладанию вашей дочерью, засидевшейся в девах, — мне нужны замок и земли, которые назначены ей в приданое.

— Тогда будь я проклят, если допущу, чтобы отродье Колчестеров сидело на моем месте! — Лорд Бартон в сердцах смахнул со стола свою кружку с элем, и она с грохотом упала на пол.

— С твоего согласия, старик, или силой оружия — я заполучу ее в жены. И будь уверен, король Эдуард поддержит мое сватовство!

Наступило долгое молчание. Даже старый слуга почел за благо замереть на месте. Затем лорд Бартон движением руки отослал Томаса, а потом, весело блеснув глазами, спросил:

— А что, если она откажет вам? Она не питает любви к дому Колчестеров…

— Она женщина. Ее мнение не имеет значения, — насмешливо отпарировал рыцарь. Судя по выражению лица старого лорда, можно было подумать, что такой оборот беседы его сильно позабавил; однако это выражение тотчас же исчезло, и перед Корбеттом снова сидел озабоченный и осторожный барон.

— В этом вы правы. Последнее слово останется за мной. Но, по моему рассуждению, у меня нет причин соглашаться. Мы слишком долго воевали с Колчестером, чтобы отдавать вам мою дочь. Она — мое старшее дитя. Моя плоть и кровь. — Он помолчал. — Она всегда была моей любимицей.

— Почему же она до сих пор не замужем? — спросил Корбетт напрямик. — Я скажу вам почему. Она не слишком привлекательна, иначе вас осаждали бы искатели ее руки. Поэтому ясно, что я оказываю вам любезность, забирая ее из-под вашей опеки.

— Вы не оказываете мне никакой любезности этим предложением. Сначала вы женитесь на моей дочери и вступите во владение замком и поместьем Оррик. А потом получится так, что я умру во сне — как можно скорее после вашей свадьбы. Нет, — лорд Бартон встал, как бы собираясь уйти. — У меня уже есть два зятя. И я не отошлю мою Лиллиану в Колчестер-Касл.

— Мы будем жить здесь.

Корбетт тоже встал, и лорд Бартон испытующе взглянул на него:

— Следует ли это понимать так, что в Колчестере вас приняли не слишком приветливо? Или этот план придумал Хью?

Сэр Корбетт напрягся и еще больше помрачнел. Но когда он заговорил, он уже достаточно овладел собой, и лорд Бартон это заметил.

— Моя женитьба — это мое и только мое дело.

И снова наступило молчание.

— Моему зятю Олдису ваше присутствие здесь придется не по вкусу, — предупредил лорд Бартон.

— Ах, да. Олдис Хэндли. Позвольте мне самому разобраться с Олдисом и с любым другим, кто станет возражать.

Тупая боль ударила лорда Бартона в бок, и он поспешил опуститься на стул.

— Я не могу так быстро сказать «да» или «нет». Это дело, которое касается в Оррике всех до единого. — Он поднял косматую бровь. — Не надо меня торопить.

Корбетт пожал плечами и также сел.

— Будь по-вашему. Но когда Сэнтон женится на Туллии, тогда же я женюсь на Лиллиане.

Напряжение в толпе, заполнившей двор, было непереносимым. Несколько человек узнали в дерзком рыцаре сэра Корбетта Колчестера, недавно вернувшегося из крестового похода. Но Лиллиана не позволяла себе в это поверить. Она помнила сэра Корбетта таким красивым юношей! Некогда он всецело завладел ее детским воображением. Она знала за ним некоторую угрюмость и молчаливость, но у него и следа не было этой свирепости и устрашающей манеры держаться. Кроме того, уверяла она себя, сэру Корбетту Колчестеру просто незачем было сюда являться. Какое дело могло быть у него с ее отцом?

Ответ на этот вопрос — ужасный ответ — принес старый Томас. Когда он вышел из главной башни, его окружили и забросали вопросами. Но он не поделился новостями с любопытствующей толпой, а направился к старому каштану, под кроной которого собрались дамы. Подобно сказочному музыканту, который ведет за собой людей, зачарованных его игрой на дудочке, Томас медленно приближался к дереву. Лиллиана заметила, что его взгляд прикован именно к ней, и почувствовала холодную дрожь страха.

Когда он остановился перед ней, толпа затихла; каждый с беспокойством ожидал, что скажет слуга.

— Леди Лиллиана, — начал он, и его старые глаза смотрели с невыразимой печалью. — Они там…

— Нет! Не здесь. — Лиллиана должна была выслушать ужасную весть не при всех, и пусть Оделия и другие дамы возмущаются, сколько им угодно. Ей приходилось замедлять шаг, чтобы приноровиться к походке немощного старика, и она была вне себя от тревоги. Но даже пока они шли по многолюдному двору, она могла уже слышать, как начинаются пересуды.