III

За полчаса до рассвета Родэ вновь заработал ледорубом, пробивая выход в серый мир порывистого ветра и густого снега. Форестера поразило то, что он увидел снаружи. Хотя уже рассвело, видимость была не больше десяти ярдов. Он наклонился к Родэ и прокричал ему в ухо:

– Хороший сквознячок, не правда ли?

Родэ повернулся к нему с лицом, искаженным гримасой от пронизывающего ветра.

– Как ваша грудь?

Грудь страшно болела, но Форестер, выдавливая из себя улыбку, сказал:

– Не беспокойтесь. Я пойду за вами куда угодно. – Он знал, что о второй ночи в горах не могло быть и речи и что им придется либо пройти перевал, либо умереть здесь.

Родэ показал ледорубом наверх.

– Козырек опять нарастает. Но это теперь не страшно. Мы сможем здесь подняться. Займитесь рюкзаками.

Он подошел к стене и стал умело вырубать во льду ступеньки, а Форестер в это время собирал вещи в мешки. Их было немного – кое-что они потеряли в снегу, а часть из них была уже не нужна, и Родэ велел их оставить. Лишний вес во время последнего отчаянного броска был бы им не по силам. Поэтому брали с собой только самое необходимое.

Родэ вырубил ступеньки в пятнадцатифутовой стене, насколько могла дотянуться рука, затем поднялся по ним выше, забил крючья, закрепил веревку и начал рубить новые. Он старался делать их поглубже, помня о состоянии Форестера. Спустя час, закончил работу с надеждой на то, что Форестер сможет подняться без особого труда.

Мешки были доставлены наверх с помощью веревки, после чего Форестер начал карабкаться по ступеням. Это оказалось для него делом неимоверно трудным. В обычных условиях он легко бы вбежал по ним – Родэ сделал их достаточно широкими и глубокими, но сейчас холодный лед жег ему пальцы даже сквозь перчатки, грудь ныла, и резкая боль пронизывала ее, когда он поднимал вверх руки. Страшная слабость навалилась на него, словно все жизненные силы покинули тело. Все же в конце концов он добрался доверху и свалился под ноги Родэ.

Ветер здесь просто неистовствовал, с неописуемым ревом бросая на них клубы снежной пыли и ледяных кристаллов, больно коловших лицо и руки. Это был леденящий душу, оглушительно-бушующий холодный ад. Родэ наклонился над Форестером, защищая его от резких порывов колючего ветра, и помог ему сесть.

– Нам нельзя здесь долго задерживаться! – прокричал он. – Надо идти. Теперь уже не придется карабкаться. Вон тот склон – и мы наверху. Оттуда – вниз.

Форестер, жмурясь от льдинок, словно осколки стекла рассекавших его лицо, поднял голову, посмотрел в суровое и неумолимое лицо Родэ и хрипло выдавил из себя:

– Ладно, ладно, парень. Куда вы, туда и я.

Родэ сунул ему еще одну порцию коки, проверил, как закреплена веревка вокруг его талии. Затем он взял мешки, попробовал их на вес. Развязав их, он переложил содержимое одного из них в другой, и, невзирая на протесты Форестера, надел себе на плечи. Налетевший порыв ветра подхватил пустой мешок, и он исчез в круговерти метели за обрывом.

Форестер с трудом поднялся и двинулся за Родэ. Он втянул голову в плечи и смотрел себе под ноги, стараясь предохранять лицо от жгучих снежных вихрей. Нижнюю часть лица ему удалось прикрыть, но глаза были незащищены и вскоре покраснели и разболелись. Однажды он попробовал поднять лицо, и ветер прямым попаданием в рот чуть не задушил его, заставив содрогнуться, как от удара в солнечное сплетение. Он быстро вновь наклонил голову и продолжал брести по следам Родэ.

Склон был не крутой, но длинный. Он попытался вычислить, сколько еще идти доверху. Наклон был градусов тридцать, подняться надо было на тысячу футов. Однако утомленный мозг отказывался решать тригонометрические задачи, и он оставил свои расчеты.

Родэ шел и шел вперед, с трудом пробивая дорогу в глубоком снегу, все время пробуя путь ледорубом. Видимость была не больше десяти ярдов, но он надеялся, что сам склон выведет к перевалу. Насколько он помнит, тут никаких препятствий не должно было быть, и карабкаться больше не придется.

Если бы он был один, он бы, конечно, шел быстрее, но приходилось учитывать состояние своего спутника и необходимость помогать ему. Да и самому надо было экономить силы, отнюдь не безграничные, хотя он, конечно, чувствовал себя намного лучше, чем Форестер. Но ведь он и не падал с обрыва. Как и Форестер, он шел, согнувшись почти вдвое, а ветер трепал его одежду и покрывал капюшон толстым слоем снега и льда.

Через час они вышли к небольшой низине. Здесь снег был глубоким и чем дальше, становился все глубже. Родэ поднял голову и поднес руки к глазам, стараясь разглядеть, что там, впереди, сквозь щели между пальцами. Но ничего не было видно – только серая крутящаяся снежная мгла. Он постоял немного, подозвал Форестера и прокричал ему в ухо:

– Ждите здесь, я пройду вперед посмотрю.

Форестер еле заметно кивнул и, рухнув в снег, сжался в позе плода в материнской утробе.

Родэ отвязал от себя веревку и двинулся вперед. Пройдя несколько шагов, он оглянулся и увидел смутные очертания фигуры Форестера, цепочку своих следов на снегу. Он убедился в том, что так найдет обратную дорогу, и пошел дальше.

Форестер снял рукавицу с руки, сунул в рот кусочек коки и стал медленно жевать ее. Тело его промерзло до костей, и только во рту ощущалось приятное тепло. Тепло, которое давала кока. Он потерял всякое представление о времени, часы его давно остановились, и он понятия не имел, сколько уже они идут по этому склону, после того как преодолели ледяной барьер. Холод остудил не только его тело, но и разум, и он уже не в состоянии был определить, шла ли речь о часах или о минутах. Он знал только то, что ему это все безразлично и что он осужден плестись и карабкаться в этом тусклом и холодном мире гор целую вечность.

Он долго лежал на снегу в апатии. Потом действие коки стало сказываться, и он смог приподняться и посмотреть туда, куда ушел Родэ. Ветер ударял в лицо, и он поднял руку, чтобы защититься. Вялое сознание отметило синюю, чешуйчатую, словно у ящерицы, кожу, побелевшие костяшки пальцев, боль от тысяч впившихся в открытое тело острых кристалликов льда.

Родэ не было видно, и Форестером овладела легкая паника. Что если Родэ не отыщет его на обратном пути? Но ум его был слишком помутнен холодом и действием коки, чтобы придумать что-либо толковое, и он, опять свалившись в снег, пролежал до тех пор, пока не вернулся Родэ. Испугавшись его вида, Родэ стал энергично трясти Форестера за плечо.

– Вставайте, дружище! – прокричал он. – Нельзя так сидеть и мерзнуть. Разотрите лицо, наденьте рукавицу.

Машинально Форестер поднял руку к лицу, слабо попытался его растереть, но ничего не почувствовал, словно ему сделали анестезию. Родэ лихо пошлепал его по щеке – раз, другой. Форестер очнулся.

– Хорошо, хорошо, – прохрипел он. – Не надо меня бить.

Он стал хлопать руками, пока не восстановилось кровообращение, затем принялся растирать лицо.

Родэ прокричал:

– Я прошел вперед ярдов двести! Снег глубокий, до пояса, и становится еще глубже. Здесь мы не пройдем. Надо искать обход.

Форестера охватило отчаяние. Кончится все это когда-нибудь? Он, пошатываясь, поднялся еле-еле, подождал, пока Родэ прикрепит к себе веревку, и двинулся за ним. Теперь они шли поперек склона под прямым углом к их прежнему курсу. Ветер бил сбоку, и им стоило немалых усилий держаться на ногах.

Путь, избранный Родэ, шел в обход зыбучих снегов, но им пришлось опять потерять высоту. Родэ сделал несколько попыток сразу подняться к перевалу, но всякий раз из-за глубокого снега приходилось возвращаться. Наконец, он нашел место, где склон был круче, а слой снега меньше, и им удалось компенсировать потерю высоты.

Форестер брел в полубессознательном состоянии, шатаясь из стороны в сторону, механически переставляя ноги. По временам он поднимал глаза и видел впереди себя расплывчатые очертания фигуры Родэ, но потом мозг его опять отключался, и он погружался в дрему. Иногда он спотыкался и падал – веревка натягивалась, и Родэ останавливался, чтобы его подождать. Потом их монотонное движение вверх – все время вверх, возобновлялось.

Вдруг Родэ резко остановился, и Форестер приблизился почти вплотную. Родэ вытянул вперед руку с ледорубом и сказал:

– Скала. – В его голосе слышались нотки отчаяния. – Мы опять наткнулись на скалу. – Он ударил концом ледоруба в покрытый льдом выступ – ледяные осколки брызнули в разные стороны. Он ударил еще раз, и вниз посыпалась бурая крошка, образуя грязное пятно на чистом снегу. – Эта скала порядочно выветрилась. Лезть на нее весьма опасно.

Форестер заставил свой мозг включиться в работу.

– Как далеко она идет, как вы думаете? – спросил он.

– Кто ее знает! – раздраженно выдохнул Родэ, поворачиваясь спиной к ветру. – Взобраться на нее мы не сможем. Уже вчера нам было достаточно трудно лезть вверх, а тогда мы имели больше сил и не было этого чудовищного ветра. Нет, это чистое безумие. – Он похлопал рукой об руку.

– А может, это просто одиночный камень? – предположил Форестер. – Нам же отсюда не видно.

– Подождите здесь, я все же поднимусь посмотрю.

Он снова оставил Форестера, а сам стал карабкаться вверх. Форестер слышал мерный стук его ледоруба, видел, как откуда-то из серой мглы прилетали куски льда и камни. Он травил веревку, если Родэ дергал за нее, и старался не подставлять лицо колючему ветру. Когда поднял руку, чтобы поправить капюшон, Родэ упал. Донесся слабый вскрик, и сверху, из воющей круговерти, спикировала его бесформенная фигура. Форестер напрягся, уперся каблуком в снег, готовясь принять удар. Родэ пронесся мимо него и покатился по склону. Затем последовал резкий рывок, который чуть было не сбил Форестера с ног. Но он устоял, вцепившись в веревку, пока не убедился в том, что падение прекратилось. Увидел, как Родэ пошевелился, сел на снегу и начал растирать свою ногу.

– Мигель, все в порядке?! – прокричал он и стал спускаться к нему.

Родэ поднял лицо с окутанной инеем бородой.

– Нога, – сказал он. – Я повредил ногу.

Форестер наклонился над ним и стал ощупывать ногу. Штанина была разорвана, и, сунув руку в дырку, он почувствовал на пальцах липкую, вязкую жидкость.

– Кровь! Вы сильно поранили ногу, но, к счастью, она не сломана.

– Здесь пути нет, – сказал Родэ, морщась от боли. – Никто там не пройдет, даже при хорошей погоде.

– Как далеко идет эта скала?

– Не знаю, конца ее не видел. Впрочем, далеко я и не мог рассмотреть. – Он помолчал. – Придется спуститься и попытаться пробиться с другой стороны.

– Но там ледник! Мы же не можем спускаться на него при такой погоде!

– Посмотрим. – Он посмотрел на скалу, с которой упал. – Ясно одно. Этот путь невозможен.

– Надо залатать как-то разорванную штанину. Вы можете отморозить ногу.

– Мешок, – сказал Родэ. – Помогите с мешком.

Форестер стянул мешок с плеч Родэ, развязал его и высыпал содержимое на снег. Затем он разорвал одеяло из которого он был сделан, на полосы и плотно обмотал ими ногу Родэ.

– Наше снаряжение все время тает, – сказал он бесстрастно. – Я могу кое-что положить в карманы, но не так много.

– Возьмите только керогаз. И немного керосина, – сказал Родэ. – Еси нам придется идти к леднику, там мы найдем укрытие, которое защитит нас от стужи. И мы сможем приготовить себе что-нибудь горячее.

Форестер засунул бутылку с керосином и горсть бульонных кубиков в карман и закинул на спину керогаз, привязанный к электрическому шнуру. Вдруг Родэ резко приподнялся и стал шарить рукой по снегу вокруг себя.

– Ледоруб, – проговорил он с беспокойством в голосе, – где ледоруб?

– Я не вижу его, – ответил Форестер.

Они оба посмотрели вниз по склону, где крутилась серая метель, и Родэ почувствовал какую-то сосущую пустоту в животе. Ледоруб был им жизненно необходим. Без него они не смогли бы дойти до перевала. Родэ заметил, что его руки непроизвольно трясутся, – он понял, что его силы, физические и умственные, исчерпаны.

Форестер же, наоборот, почувствовал неожиданный прилив сил. Он воскликнул:

– Ну и что?! Эта дьявольская гора сделала все, чтобы убить нас, но ей это не удалось. И я думаю, не удастся. Раз мы уже здесь, мы пройдем оставшийся путь. Обязательно! До верха осталось всего пятьсот футов, каких-то паршивых пятьсот футов, слышите, Мигель?

Родэ слабо улыбнулся.

– Но ведь нам предстоит спуститься ниже.

– Подумаешь! Зато мы будем двигаться быстрее. Сейчас я пойду первым. Я вижу наши следы, и мы быстро доберемся до того места, где повернули.

И в состоянии необъяснимого оптимизма Форестер повел хромающего Родэ вниз. Он обнаружил, что идти по старым следам нетрудно, и решил придерживаться их скрупулезно, даже когда они обозначали случайный отход в сторону. "Лучше сделать несколько лишних шагов, – думал он, – чем сбиться в этой метели с пути". К тому же, когда они вернулись к месту, где сделали поворот направо, цепочка их следов была уже едва заметна – ветер и снег сделали свое дело.

Он остановился и подождал Родэ.

– Как нога?

Родэ оскалил зубы, пытаясь улыбнуться.

– Боль вроде бы прекратилась. Нога занемела и одеревенела.

– Потерпите, – сказал Форестер. Он потрогал рукой замерзшую щеку. – Я опять пойду впереди, а вы руководите мной с помощью веревки: один раз дерните – идти влево, два раза – вправо.

Родэ молча согласился, и они опять пошли. Пробивать путь по целине было гораздо труднее, тем более без ледоруба, которым можно было бы прощупывать дорогу. Хорошо, что тут не было трещин, но если им придется идти по леднику, риск будет огромным. Необходимость идти первым заставляла Форестера быть все время начеку, и это подбадривало его уставший мозг. Действительно, несмотря на невероятные физические усилия, которые приходилось затрачивать, он внутренне чувствовал себя лучше.

Время от времени по сигналу Родэ сворачивал вправо, но путь преграждали глубокие снежные заносы, и приходилось возвращаться. Так и не найдя хорошей дороги к перевалу, они подошли к вздыбленной колоннаде ледника.

Форестер опустился на колени и почувствовал, как по его щекам поползли слезы отчаяния.

– Что же теперь с нами будет? – прошептал он, не ожидая ответа на свой вопрос.

Родэ тяжело опустился рядом с ним, выставив вперед свою больную ногу.

– Мы сойдем на ледник и найдем там какое-нибудь укрытие. Там не так ветрено, – сказал он и, посмотрев на свои часы, поднес их к уху. – Два часа. Четыре часа до наступления темноты. Времени терять больше нельзя, но все же мы должны чего-нибудь выпить горячего, хоть просто воды.

– Два часа! – повторил Форестер с горечью. – У меня такое ощущение, что я хожу вокруг этой скалы сто лет и пересчитал уже все снежинки в округе.

Они вошли в ледяной лабиринт, и Форестера охватил страх перед возможным падением в трещину. Дважды он проваливался в снег по грудь, и Родэ с трудом вытаскивал его оттуда. Наконец, они нашли то, что искали, – щель в ледяной глыбе, куда не задувал ветер. Опустившись на снег, они с облегчением почувствовали, что были вне досягаемости его жгучих порывов.

Родэ наладил керогаз, зажег его и растопил немного снега. Как и в первый раз, мясной жирный вкус бульона показался им тошнотворным, и они ограничились подогретой водой. Форестер почувствовал, что от его живота по всему телу распространяется тепло и, как ни странно, был доволен.

– Сколько отсюда до верха? – спросил он.

– Может быть, футов семьсот, – ответил Родэ.

– Значит, мы потеряли футов двести. – Форестер зевнул. – Господи, как хорошо не испытывать злющего ветра. Мне теперь гораздо теплее, процентов на сто. Это значит, что я приблизился к точке замерзания, – неудачно пошутил он.

Плотнее запахнув куртку, он сквозь полузакрытые веки смотрел на Родэ. Тот не отводил блестящих от усталости глаз от керогаза. Так они лежали в своем ледяном укрытии, вокруг которого бушевал ветер и крутились снежные вихри, изредка тонкими снежными струйками вползая в их райский уголок.

IV

Родэ спал. Ему снился странный сон, будто он на громадной кровати с блаженством погружается в мягкую пуховую перину, а та постепенно обволакивает его уставшее тело. Кровать вместе с ним медленно падала в какую-то глубокую пропасть – вниз, вниз и вниз, и он вдруг с ужасом осознал, что его блаженство – блаженство смерти, и когда он достигнет дна, то умрет.

Он стал отчаянно барахтаться, пытаясь встать, но постель крепко держала его в своих объятиях, и он отчетливо слышал какие-то негромкие высокие голоса, которые упоенно смеялись над ним. В его руке оказался длинный острый нож, и он стал вонзать его в постель раз за разом, взрезая материю и выпуская в воздух фонтаны пуха. Нежные легкие пушинки метелью кружились вокруг.

Он содрогнулся, закричал и открыл глаза. Вместо крика вышел хриплый стон, а вместо пушинок в воздухе перед ним плясали снежинки. Рядом простиралась ледяная пустыня. Он закоченел от холода, все части тела застыли, и он понял, что если будет спать, то уже никогда не проснется.

Что-то было странное во всей картине, открывшейся сейчас его взору, и он никак не мог понять, что именно. Он напряг мозг, и вдруг его озарило: не было ветра. Он с трудом встал и посмотрел на небо. Туман быстро рассеивался, и сквозь образовавшиеся промоины начинало виднеться голубое небо.

Родэ повернулся к Форестеру, который лежал неподалеку прижавшись щекой ко льду. Возможно, он был мертв. Наклонившись над ним, Родэ потряс его за плечо – голова безжизненно замоталась.

– Проснитесь, – прохрипел он. – Ну же, проснитесь!

Он опять встряхнул Форестера, затем взял его кисть, чтобы пощупать пульс. Под синей холодной кожей слабо билась тоненькая жилка, и он понял, что Форестер еще жив – едва жив.

За то время пока он спал, керогаз заглох. В бутылке оставалось еще немного керосина. Он, нервничая, заправил спасительный очаг тепла, согрел воды и вылил ее на голову Форестера в надежде, что тепло выведет его мозг из оцепенения. Через некоторое время тот и в самом деле зашевелился и забормотал что-то нечленораздельное. Родэ ударил его по щеке.

– Просыпайтесь, – сказал он. – Сейчас нельзя сдаваться.

Он попытался поставить Форестера на ноги, но тот не устоял. Снова вздернув его вверх, прижал тело к себе, не давая ему упасть.

– Не спать, не спать, – приговаривал он, – надо идти. – Отыскав в кармане последний оставшийся кусочек коки, он насильно всунул его в рот Форестеру. – Жуйте и идите.

Постепенно Форестер пришел в себя – не полностью, но достаточно для того, чтобы механически передвигать ноги. Родэ провел его несколько раз туда-сюда по ледяной площадке, чтобы он немного размялся и согрелся. И все время говорил – не для того чтобы сообщить что-то Форестеру, а чтобы тишина, охватившая горы после того, как ветер утих, не была такой мертвящей.

– Через два часа будет темно, – сказал он. – Мы должны дойти до перевала задолго до этого. Постойте спокойно, я закреплю веревку.

Форестер послушно встал, покачиваясь из стороны в сторону, пока Родэ возился с узлом.

– Можете идти за мной? Можете? – спросил Родэ.

Форестер медленно кивнул, глаза его были наполовину закрыты.

– Хорошо. Тогда идем.

Родэ вновь был впереди. Они вышли из своего укрытия и двинулись вверх по склону горы. Видимость теперь была хорошая, и перевал лежал вверху прямо перед ними – до него было как будто всего несколько шагов.

Внизу расстилалось море облаков, ослепительно сиявших в свете заходящего солнца. Казалось, они были высечены из тверди и по ним можно было ходить.

Он посмотрел на снежные склоны и сразу же увидел то, чего не было видно во время метели – четкий каменный хребет, ведущий прямо к перевалу. Покров снега на нем не должен быть глубоким, и по нему сравнительно легко можно было достичь цели. Он дернул за веревку и шагнул вперед. Затем оглянулся на Форестера.

Тот был в состоянии какого-то леденящего кошмара. Совсем недавно ему было так тепло, так удобно, а Родэ так грубо и безжалостно вырвал его из блаженства, и он опять оказался в этих горах. Какого дьявола нужно этому парню? Почему он не мог оставить его в покое, в сладком сне, вместо того чтобы тащить куда-то? Ну ладно, Родэ все же неплохой парень, надо слушаться его. Но зачем нужны эти горы? Что им тут делать?

Он пытался направить поток бессвязных мыслей в определенное русло, но ничего не получалось. Смутно вспоминалось падение с обрыва, и то, что этот парень Родэ спас его. Ну что ж, если так, он имеет право покомандовать. Неизвестно, чего он хочет, но нужно идти за ним до конца.

И Форестер брел и брел за Родэ, нетвердо передвигаясь. Часто падал, потому что ноги его были ватными и не слушались. Всякий раз Родэ подходил к нему и помогал встать. Однажды он стал скользить вниз. Родэ тоже потерял равновесие, и они оба чуть не покатились по склону. Родэ удалось каблуками затормозить и остановить падение.

Больная нога мешала Родэ идти, но еще больше задерживал Форестер. Тем не менее они продвигались неплохо, и перевал постепенно приближался. До него оставалось еще футов двести, когда Форестер рухнул в последний раз. Родэ опять попытался поднять его, но не смог – тот не стоял на ногах. Холод и усталость вытянули все силы из этого крепкого человека, и он лежал на снегу не в состоянии пошевелить ни ногой, ни рукой.

Через какое-то время в его взоре появилась осмысленность, и он пристально посмотрел в глаза Родэ.

– Оставьте меня, Мигель, – прошептал он, с трудом сглатывая слюну. – Я не могу больше. А вам обязательно надо дойти до цели.

Родэ молчал. Форестер прохрипел:

– Черт возьми, идите же отсюда.

Хотя голос его был почти не слышен, ему казалось, что он кричит громко и с надрывом. Последние силы оставили его, и он потерял сознание.

По-прежнему молча Родэ наклонился, поднял Форестера под мышки, подсел под него и с громадным усилием взвалил себе на плечи. Нога его болела, он шатался от груза и слабости, но заставил себя сделать шаг вперед. Затем еще один. Еще. Еще...

Так он поднимался в гору, с хрипом втягивая в себя разреженный воздух, чувствуя, что жилы ног вот-вот разорвутся от напряжения. Руки Форестера болтались сзади и при каждом шаге колотили Родэ по пояснице. Вначале это раздражало его, но вскоре он перестал ощущать эти удары. Он вообще перестал что-либо ощущать. Тело его было мертво, и лишь одна искорка воли мерцала в нем и заставляла его двигаться. Он не видел ни снега, ни неба, ни вершин, ни обрывов. Он ничего не видел – в глазах стояла тьма, в которой время от времени вспыхивали какие-то сполохи.

Одна нога шла вперед легко – здоровая нога. Вторая в поисках точки опоры выделывала замысловатый полукруг. С ней было труднее – она совсем занемела и ничего не чувствовала. Однако сам себя подхлестывал: медленно, очень медленно – ногу вперед. Обопрись. Хорошо. Теперь тяни другую. Так. Отдохни.

Он начал считать шаги, но, дойдя до одиннадцати, сбился. Начал снова, и на этот раз дошел до восьми. После этого он оставил счет и был доволен просто тем, что хоть как-то передвигает ноги.