Письмо Виверо

– Если ты все продашь, то в твоих руках окажется внушительное состояние, Джемми.

Я покачал головой.

– Я никогда не продам ферму.

Он с пониманием кивнул.

– Разумеется, – сказал он задумчиво. – Я и не думал, что ты это сделаешь. Это выглядело бы так, как если бы королева продала Букингемский дворец. Но что ты намерен делать? Управлять хозяйством самостоятельно?

– Я не знаю, – ответил я с оттенком отчаяния в голосе. – Я еще не задумывался над этим.

– У тебя еще будет время подумать, – утешил он меня. – Ты всегда можешь нанять земельного адвоката. Но твой брат был высокого мнения о Джеке Эджекомбе. Пожалуй, будет лучше, если ты назначишь его управляющим, он займется фермерским хозяйством, в котором ты ничего не понимаешь, а ты сможешь руководить деловой частью, в которой ничего не понимает он. Не думаю, что тебе придется отказываться от своей карьеры.

– Я подумаю над этим, – ответил я.

– Подумай, – сказал Монт. – Ты говорил, что выполнил расчеты для фермы. Могу я спросить, что это за расчеты?

Я ответил:

– Государственные экспериментальные фермы используют компьютеры для получения максимальной отдачи от сельскохозяйственных угодий. У меня тоже есть доступ к компьютеру, и я ввел в него все данные по ферме Хентри, предварительно запрограммировав на то, чтобы он рассчитал способ оптимального ведения хозяйства.

Монт скептически улыбнулся.

– Твоя ферма существует более четырех сотен лет. Я сомневаюсь, что тебе удастся найти лучший метод ведения хозяйства, чем тот, который является традиционным для этих мест.

Мне и раньше доводилось сталкиваться с подобным отношением к моим расчетам, и я считал, что знаю, как с этим можно бороться.

– Традиционные методы достаточно хороши, но никто не скажет, что они совершенны. Если вы возьмете все возможные варианты ведения хозяйства, даже на самой маленькой ферме, – пропорции между пашнями и пастбищами, какой скот разводить, сколько животных содержать, какие культуры выращивать самому, а какие закупать, если вы возьмете все эти варианты во всех возможных соотношениях и комбинациях, то получите матрицу из нескольких миллионов членов.

Традиционные методы в ходе эволюции достигли достаточно высокого уровня, и простому фермеру не просто их улучшить. Даже если он окажется одаренным математиком, у него уйдет пятнадцать лет на подсчеты. А компьютер может это сделать за пятнадцать минут. В случае с фермой Хентри разница между хорошим традиционным способом ведения хозяйства и наилучшим составляет пятнадцать процентов в сторону увеличения прибыли.

– Ты меня удивил, – сказал Монт заинтересованно. – Мы должны обсудить это поподробнее, но в более подходящее время.

На эту тему я мог говорить часами, но, как он заметил, время сейчас было не самым подходящим. Я сказал:

– Боб когда-нибудь при вас упоминал об этом подносе?

– Еще бы, – ответил Монт. – Он принес его сюда, в этот офис, прямо из музея, и мы обсудили с ним вопрос страховки. Это очень ценная вещь.

– Насколько ценная?

– Сейчас трудно сказать. Мы взвесили поднос, и только стоимость золота, если оно чистое, составит около 2 500 фунтов. Но надо принять во внимание и его художественные достоинства – это настоящее произведение искусства, кроме того, он имеет и антикварную ценность. Ты что-нибудь знаешь о его истории?

– Ничего, – ответил я. – Это просто нечто такое, что всегда присутствовало в доме с той поры, как я себя помню.

– Его необходимо оценить как часть наследства, – сказал Монт. – Мне кажется, Сотбис подойдет для этой цели наилучшим образом. – Он сделал еще одну пометку. – Нам нужно будет весьма тщательно разобраться в делах твоего брата. Я надеюсь, у него осталось достаточно свободных денег, из которых мы сможем уплатить налог на наследство. Будет обидно, если с этой целью придется расстаться с частью фермы. У тебя есть какие-нибудь возражения против того, чтобы предать поднос, если вдруг возникнет такая необходимость?

– Никаких возражений – если это поможет сохранить ферму в неприкосновенности. – Я подумал, что, вероятно, продам поднос в любом случае, на нем было слишком много крови. Мне будет неприятно иметь такую вещь в своем обиходе.

– Что ж, пока, как мне кажется, мы больше ничего не можем сделать, – сказал Монт. – Я буду держать под контролем все официальные вопросы – можешь оставить все это мне. – Он поднялся. – Я являюсь душеприказчиком Боба, а душеприказчице имеет широкие полномочия, особенно если он знает все лазейки в законе. Тебе понадобятся наличные деньги для ведения хозяйства на ферме – например, на жалованье работникам, и их можно взять из наследства. – Он состроил гримасу. – По закону управлять фермой до утверждения завещания должен я, но я имею право поручить вести хозяйство специалисту, и никто не может мне запретить выбрать с этой целью тебя, так что, я думаю, мы так и сделаем, хорошо? Или ты хочешь, чтобы я нашел земельного агента?

– Дайте мне пару дней, – ответил я. – Мне нужно все обдумать. Кроме того, я хотел бы сперва поговорить с Джеком Эджекомбом.

– Очень хорошо, – согласился он. – Но не затягивай с этим.

* * *

Перед тем, как покинуть офис Монта, я позвонил на ферму, выполняя просьбу Дейва Гусана, и мне сказали, что детектив-суперинтендант Смит будет рад, если я нанесу визит в полицейское управление Тотнеса в три часа дня. Пообещав там быть, я вышел на улицу, чувствуя себя немного растерянным и не зная, что делать дальше. Меня мучило какое-то неприятное ощущение, от которого я никак не мог избавиться, пока внезапно не понял, что это такое.

Я был голоден.

Посмотрев на свои часы, я обнаружил, что уже почти двенадцать. Я не завтракал и накануне вечером обошелся весьма легким ужином, поэтому не было ничего удивительного в том, что я проголодался. И все же, несмотря на голод, я чувствовал, что не в состоянии есть основательно, поэтому, сев в машину, направился к пабу гостиницы Котт, где можно перекусить сандвичами.

Бар был почти пуст, и только одна пожилая пара тихо сидела за столиком в углу. Я подошел к стойке и сказал Пауле:

– Пинту пива, пожалуйста.

Она подняла голову.

– Ох, мистер Уил, я так сожалею о том, что случилось.

Понадобилось немного времени, чтобы новость успела распространиться, но иного и не приходится ждать в таком маленьком городишке, как Тотнес.

– Да, – сказал я. – Дела плохи.

Она отвернулась налить пива, а из-за другой стойки подошел Нигел. Он сказал:

– Сожалею о том, что случилось с твоим братом, Джемми.

– Да, – снова произнес я. – Послушай, Нигел. Я просто хочу выпить пива и съесть несколько сандвичей. Сейчас у меня нет настроения это обсуждать.

Он кивнул и сказал:

– Если хочешь, я могу обслужить тебя в отдельной комнате.

– Нет, это не обязательно, я могу посидеть и здесь.

Он передал заказ на кухню, затем поговорил с Паулой, которая перешла за другую стойку. Я сделал глоток пива и покосился на Нигела, снова приблизившегося ко мне.

– Я знаю, ты не хочешь разговаривать, – сказал он. – Но есть нечто такое, что ты должен знать.

– Что это?

Он запнулся на мгновение.

– Правда, что взломщик, убитый на ферме, был американец?

– Пока еще нельзя сказать точно, но такая вероятность есть, – ответил я.

Он поджал губы.

– Не уверен, есть ли здесь какая-нибудь связь, но Гарри Ханнафорд говорил мне пару дней назад, что какой-то американец предлагал Бобу продать поднос – тот самый, который, как оказалось, имеет большую ценность.

– Где это произошло?

Нигел взмахнул рукой.

– Прямо здесь! Меня при этом не было, но Гарри сказал, что слышал весь разговор. Они выпивали вместе с Бобом, когда к ним подошел американец.

Я спросил:

– Ты знаешь этого американца?

– Вряд ли. Янки часто бывают здесь – наше заведение настолько древнее, что попало в число исторических достопримечательностей. Но не один американец не задерживается здесь надолго. Хотя теперь один у нас остановился, он прибыл вчера.

– Ох! Что за американец?

Нигел улыбнулся.

– Довольно старый – я бы сказал, около шестидесяти. По имени Фаллон. У него, должно быть, много денег, судя по счету за телефонные разговоры, который он оплатил. Но я не могу сказать, что у него подозрительная внешность.

– Вернемся к Ханнафорду и другому янки, – попросил я. – Ты можешь сообщить мне что-нибудь еще?

– Тут больше нечего сказать. Просто какой-то янки хотел купить поднос – это все, что я узнал от Гарри. – Он посмотрел на часы. – Он, вероятно, скоро будет здесь, заскочит на свою дневную кружку, как обычно делает в это время. Ты его знаешь?

– Не могу вспомнить его лицо.

– Хорошо, – сказал Нигел. – Тогда, когда он придет, я подам тебе знак.

Появились сандвичи, и, взяв их, я устроился за угловым столиком возле камина. Я сел и сразу почувствовал усталость, но в этом не было ничего удивительного, если принять во внимание то, что я не спал всю ночь, и то, какое нервное потрясение мне пришлось пережить. Я не торопясь съел свои сандвичи и взял еще кружку пива. Только теперь шок, поразивший меня, когда я нашел Боба, начал проходить, и мне стало по-настоящему больно.

Паб постепенно заполнялся посетителями, и я заметил несколько знакомых мне лиц. Но никто меня не побеспокоил, хотя я и перехватил несколько любопытных взглядов, которые сразу же отводили в сторону. Врожденное достоинство сельских жителей не позволяло им напрямую проявлять любопытство. Вскоре, перекинувшись парой слов с крупным мужчиной в твидовом костюме, Нигел подошел ко мне и сказал:

– Ханнафорд здесь. Хочешь с ним поговорить?

Я окинул взглядом переполненный бар.

– Было бы лучше сделать это в другом месте. У тебя есть подходящая комната?

– Можешь воспользоваться моим офисом, – предложил Нигел. – Я пошлю Гарри прямо туда.

– Ты можешь прислать туда еще и пару кружек, – сказал я и покинул бар через заднюю дверь.

Ханнафорд присоединился ко мне через несколько минут.

– Сожалею о том, что случилось с Бобом, – прогудел он низким голосом. – Мы с ним частенько проводили здесь время. Он был хорошим человеком.

– Да, мистер Ханнафорд, был.

Казалось нетрудным найти сходство между Ханнафордом и Бобом. Когда человек регулярно посещает паб, то в этом замкнутом пространстве у него завязываются случайные, ни к чему не обязывающие знакомства. Чаще всего они такими и остаются и не выходят за пределы общения в стенах паба. Но только поэтому такое знакомство нельзя назвать поверхностным – просто оно ни к чему не обязывает.

– Нигел мне сказал, что один американец хотел купить у Боба поднос, – начал я.

– Так и было – и даже не один. Насколько я знаю, Боб получил два предложения, и оба от американцев.

– Неужели? Вы что-нибудь знаете про этого человека, мистер Ханнафорд?

Ханнафорд потянул себя за мочку уха.

– Мистер Гатт, как мне показалось, настоящий джентльмен – совсем не такой наглый, как большинство этих янки. Это человек средних лет, хорошо одетый. Мистер Гатт очень хотел купить у Боба поднос.

– Он предлагал цену – определенную цену?

– Нет, напрямую он этого не сделал. Ваш брат сказал, что до тех пор, пока не произведена оценка подноса, нет смысла предлагать ему деньги, а мистер Гатт ответил, что он заплатит Бобу ту сумму, в которую его оценят, как бы высока она ни была. Но Боб засмеялся и сказал, что, возможно, он не будет продавать его вовсе, поскольку это фамильная ценность. У мистера Гатта вытянулась физиономия, когда он это услышал.

– А что насчет другого человека?

– Молодого парня? Он не произвел на меня приятного впечатления, по моему мнению, он вел себя слишком высокомерно и вызывающе. Он не делал предложений – но был сильно разочарован, когда Боб сказал, что поднос не продается, и говорил с Бобом достаточно резко, до тех пор, пока его не одернула жена.

– Жена?

Ханнафорд улыбнулся.

– Не могу в том поручиться – он мне не показывал брачного свидетельства, но я решил, что это его жена или, возможно, сестра.

– Он не сказал, как его зовут?

– Сказал. Как же его имя? Халл? Нет, не так. Стедман? Нет. Подождите минутку, я сейчас вспомню. – Его большое красное лицо сморщилось от умственного усилия, а затем внезапно разгладилось. – Халстед – вот оно! Его звали Халстед. Он дал вашему брату свою карточку – я помню это, он сказал, что свяжется с ним, когда поднос оценят. В ответ Боб заверил его, что он только зря потратит время, и вот тогда Халстед проявил свою несдержанность.

Я спросил:

– Еще чего-нибудь можете про это вспомнить?

Ханнафорд покачал головой.

– Это, пожалуй, все. Да, мистер Гатт говорил еще, что он собирает подобные вещи. Одна из причуд американского миллионера, я полагаю.

Я подумал, что, по-видимому, скоро в окрестностях Котта станет тесно от наплыва богатых американцев.

– Когда это случилось? – спросил я.

Ханнафорд потер подбородок.

– Дайте мне подумать – это произошло после того, как в "Вестерн Монинг Ньюс" напечатали заметку; двумя днями позже, насколько я помню. А заметка появилась пять дней назад, так что это было в четверг.

Я сказал:

– Большое вам спасибо, мистер Ханнафорд. Как вы сами понимаете, эта история, возможно, заинтересует полицию.

– Я расскажу им то же самое, что и вам, – сказал он серьезным голосом и положил свою руку на мой рукав. – Когда состоятся похороны? Я хотел бы отдать Бобу свой последний долг.

Я еще не подумал об этом; слишком много событий произошло за столь короткий промежуток времени.

– Я не знаю, когда они будут. Сначала должны сделать экспертизу, – ответил я.

– Разумеется, – сказал Ханнафорд. – Было бы неплохо, если бы вы сообщили об этом Нигелу, как только узнаете все точно, а он даст мне знать. И остальным тоже. Боба Уила здесь все очень любили.

– Я так и сделаю.

Мы вернулись обратно в бар, где Нигел жестом попросил меня подойти. Я поставил кружку на стойку, а он кивком указал на противоположную сторону комнаты.

– Вон тот самый янки, который остановился у нас. Фаллон.

Я обернулся и увидел необыкновенно худого мужчину, сидящего со стаканом виски возле камина. Ему было около шестидесяти, его тело казалось костлявым и лишенным плоти, а загорелое лицо имело оттенок хорошо поношенной кожи. Пока я смотрел, его, кажется, зазнобило, и он придвинул свое кресло поближе к огню.

Я повернулся обратно к Нигелу, который сказал:

– Он говорил мне, что большую часть времени проводит в Мексике. Ему не нравится английский климат – он находит его слишком холодным.

4

Я провел эту ночь на ферме Хентри в одиночестве. Возможно, мне стоило остаться в Котте и избавить себя от излишних страданий, но я так не сделал. Вместо этого я бродил по пустынным комнатам, населенным призрачными фигурами из моих воспоминаний, все глубже и глубже погружаясь в депрессию.

Я был последним из Уилов – больше никого не осталось. Ни дяди, ни тети, ни сестры, ни брата – только я один. Этот большой дом, отвечающий эхом на звук моих шагов, был свидетелем оживленной процессии – шествия Уилов через эпохи – Елизаветы, Якова, Реставрации, Регентства, Виктории, Эдварда. Маленькая часть Англии, прилегающая к дому, на протяжении четырех столетий, в хорошие времена и плохие, обильно поливалась потом Уилов, от которых теперь остался только я. Я – маленький серый человек на маленькой серой работе.

Это было несправедливо!

Я обнаружил, что стою в комнате Боба. Кровать все еще была не убрана с тех пор, как я сдернул с нее одеяло, чтобы накрыть им Боба, и почти автоматически я заправил ее, накрыв сверху покрывалом. На столике возле кровати, как обычно, царил беспорядок, а в щели перед зеркалом располагалась коллекция фотографий без рамок – одна наших родителей, одна моя, одна Сталварта, его любимой верховой лошади, и прекрасный портрет Элизабет. Когда я взял его в руки, чтобы рассмотреть получше, что-то с легким стуком упало на туалетный столик.

Это была визитная карточка Халстеда, о которой упоминал Ханнафорд. Я взглянул на нее с безразличием. Поль Халстед. Авенида Квинтиллиана. 1534. Мехико.

Пугающе громко зазвонил телефон, и, подняв трубку, я услышал сухой голос мистера Монта.

– Привет, Джемми, – сказал он. – Я хочу тебе сказать, что ты можешь не беспокоиться об организации похорон. Я позабочусь обо всем вместо тебя.

– Это очень любезно с вашей стороны, – сказал я и закашлялся.

– Твой отец и я были хорошими друзьями, – сказал он. – Но, по-моему, я тебе не говорил, что если бы он не женился на твоей матери, то это сделал бы я. – Он повесил трубку.

Я провел эту ночь в своей собственной комнате, комнате, которую занимал всегда с той поры, когда я был еще ребенком. И этой ночью я плакал во сне, чего никогда не случалось с той поры, когда был ребенком.

Глава 2

1

Единственное, что я выяснил в ходе дознания, это имя мертвого мужчины. Его звали Виктор Нискеми, и он был американцем.

Вся процедура продолжалась недолго. Сначала была произведена официальная идентификация, затем я рассказал историю о том, как нашел тело Нискеми и моего брата, умирающего на кухне фермы. Дейв Гусан выступил со стороны полиции и предоставил ружья и золотой поднос в качестве вещественных доказательств.

Коронер разобрался со всем очень быстро, и вердикт, вынесенный им на Нискеми, был таков: застрелен при самообороне Робертом Блейком Уилом. Вердикт на Боба гласил, что он был убит Виктором Нискеми и неустановленной персоной или персонами.

Я подождал Дейва Гусана на узкой мощеной булыжниками улочке перед зданием муниципалитета, где происходило дознание. Он кивнул головой в сторону двух коренастых мужчин, удалявшихся по мостовой.

– Из Скотланд-Ярда, – сказал он. – Теперь это дело в их компетенции. Они берут в свои руки все, что может иметь международные связи.

– Ты хочешь сказать, это потому, что Нискеми был американцем?

– Верно. Скажу тебе кое-что еще, Джемми. На него имеется досье по ту сторону Атлантики. Мелкое воровство и вооруженное ограбление. Не более того.

– Этого хватило для Боба, – сказал я с горечью.

Дейв вздохом выразил свое согласие.

– Говоря по правде, в этом деле есть кое-что загадочное. Нискеми никогда не добивался большого успеха на воровском поприще, он никогда не имел достаточного количества денег. Это был своего рода пролетарий, думаю, ты понимаешь, что я хочу сказать. Вне всякого сомнения, у него не было денег на то, чтобы совершить такое путешествие – если только он не оказался втянутым в нечто более крупное, чем обычно. И никто не может сказать, почему он приехал в Англию. Здесь он должен себя чувствовать как рыба, вынутая из воды. Это то же самое, как если бы наш отечественный взломщик из Бермондси вдруг оказался в Нью-Йорке. Расследование в этом направлении продолжается.

– Что Смиту удалось выяснить насчет Халстеда и Гатта, тех янки, про которых я рассказывал?

Дейв посмотрел мне в глаза.

– Я не могу тебе этого сказать, Джемми. Я не имею права обсуждать с тобой работу полиции, даже несмотря на то, что ты брат Боба. Суперинтендант снимет с меня скальп. – Он постучал по моей груди кончиком пальца. – Не забывай, парень, что ты тоже относишься к подозреваемым. – На моем лице, должно быть, появилось изумленное выражение. – Да, черт возьми, кто получил наибольшую выгоду от смерти Боба? Вся эта история с подносом могла быть затеяна для того, чтобы отвлечь внимание. Я-то знаю, что ты этого не делал, но для суперинтенданта ты просто еще один человек, имеющий отношение к преступлению.

Я глубоко вздохнул и сказал иронично:

– Надеюсь, я не надолго задержусь в его списке подозреваемых.

– Не бери это в голову, хотя от суперинтенданта можно ожидать чего угодно. Это самый недоверчивый сукин сын из всех, кого я когда-либо встречал. Если бы он сам нашел мертвое тело, то внес бы и себя в свой собственный список. – Дейв почесал за ухом. – Вот что я тебе скажу, похоже, Халстед чист. Он был в Лондоне и, если понадобится, сможет представить алиби. – Он улыбнулся. – Его забрали на допрос из читального зала Британского Музея. Эти лондонские копы, должно быть, на редкость тактичны.

– Кто он такой? Чем он занимается?

– Он сказал, что он археолог. – Дейв с испугом посмотрел через мое плечо. – О Боже! Сюда приближаются эти проклятые репортеры. Послушай, я советую тебе укрыться в церкви – у них не хватит наглости последовать туда за тобой. Пока я буду прикрывать тылы, ты сможешь выйти через дверь в ризнице.

Я покинул его и поспешно нырнул через церковную ограду. Когда я входил в храм, до меня донесся возбужденный лай гончих, окруживших загнанного оленя.

Похороны состоялись на следующий день после дознания. На них собралось множество людей, большинство из которых я знал, но среди них попадались и незнакомые мне лица. Там были все работники фермы Хентри, включая Медж и Джека Эджекомбов, которые вернулись из Джерси. Служба была короткой, но даже несмотря на это, я был рад, что она наконец закончилась, и мне представилась возможность скрыться от полных сочувствия взглядов. Перед тем как уйти, я сказал несколько слов Джеку Эджекомбу:

– Увидимся на ферме, есть вещи, которые нам надо обсудить.

Я подъезжал к ферме в подавленном настроении. Вот как это бывает. Боба похоронили, так же как, вероятно, и Нискеми, если только полиция все еще не содержит его тело где-нибудь в холодильной камере. Но для гипотетического сообщника Нискеми все закончилось удачно, и он, наверное, спокойно вернулся к своим обычным занятиям.

Я подумал о ферме, о том, что предстоит сделать, и о том, как мне договориться с Джеком, чей консерватизм сельского жителя мог воспротивиться моим новомодным идеям. Погруженный в такие размышления, я автоматически свернул во двор фермы и почти врезался в зад большого мерседеса, припаркованного возле дома.

Я вылез из машины, так же как и водитель мерседеса, развернувшийся во всю свою длину, как скрученная полоска коричневой сыромятной кожи. Это был Фаллон, американец, которого показал мне Нигел в пабе гостиницы Котт. Он спросил:

– Мистер Уил?

– Верно.

– Я знаю, что не должен был вторгаться к вам в такой момент, – сказал он. – Но меня поджимает время. Мое имя Фаллон.

Он протянул свою руку, и я обнаружил, что сжимаю его тонкие, как у скелета, пальцы.

– Чем я могу быть вам полезен, мистер Фаллон?

– Не могли бы вы уделить мне несколько минут – это нелегко объяснить быстро. – Его произношение не было типично американским.

Немного поколебавшись, я сказал:

– Вам лучше пройти внутрь.

Нырнув в свою машину, он достал из нее небольшой кейс. Я провел его в рабочий кабинет Боба, ныне ставший моим, и, указав ему на кресло, сел за стол, сохраняя молчание.

Он нервно закашлялся, по-видимому, не зная, с чего начать, но я не пришел ему на помощь. Покашляв снова, он наконец сказал:

– Я знаю, что это может быть для вас больным вопросом, мистер Уил, но я был бы рад, если бы вы предоставили мне возможность взглянуть на золотой поднос, являющийся вашей собственностью.

– Боюсь, что это невозможно, – сказал я спокойно.

В его глазах появилась тревога.

– Вы не продали его?

– Он все еще в руках полиции.

– Ох! – Он расслабился и щелкнул замками кейса. – Очень жаль. Но я надеюсь, вы не откажетесь посмотреть на эти фотографии.

Он передал мне пачку фотографий восемь на десять, которые я развернул веером. Они оказались глянцевыми и очень контрастными, очевидно, их сделал опытный фотограф-профессионал. Это были снимки подноса во всех возможных ракурсах, где он фигурировал как целиком, так и на серии отпечатков, позволяющих с близкого расстояния изучить окаймляющий его хитроумный орнамент из виноградных листьев.

– Может быть, эти снимки вам понравятся больше, – сказал Фаллон и передал мне еще одну пачку фотографий восемь на десять. Эти были сделаны в цвете, и хотя не казались такими контрастными, как черно-белые снимки, они, возможно, передавали изображение подноса более точно.

Я поднял глаза.

– Где вы их взяли?

– Это имеет какое-то значение?

– Для полиции, вероятно, имеет, – сказал я твердо. – Этот предмет связан с делом об убийстве, и скорее всего им захочется узнать, каким образом вам удалось получить эти прекрасные фотоснимки моего подноса.

– Не вашего подноса, – сказал он мягко. – Моего подноса.

– Что за чертовщина! – воскликнул я. – Этот поднос использовали в моей семье, насколько я знаю, на протяжении ста пятидесяти лет. Я не вижу, на каком, черт возьми, основании, вы можете объявлять его своей собственностью.

Он нетерпеливо взмахнул рукой.

– Мы говорим о разных вещах. На этих фотографиях вы видите поднос, который в настоящее время надежно заперт в моем сейфе. Я прибыл сюда, чтобы выяснить, насколько ваш поднос похож на мой. Я думаю, что вы ответили на мой незаданный вопрос достаточно ясно.

Я снова посмотрел на фотографии, чувствуя себя немного глупо. Несомненно, то, что я держал перед собой, казалось изображением столь хорошо мне знакомого подноса, но точная ли это копия, сказать было трудно. Я видел поднос мельком утром, в прошлое воскресенье, когда Дейв Гусан показал мне его, но когда был предыдущий раз? Когда я навещал Боба, он, должно быть, всегда находился где-то поблизости, но ни разу не попадался мне на глаза. Говоря по правде, последний раз я рассматривал его, когда был еще ребенком.

Фаллон спросил:

– Это и в самом деле похоже на ваш поднос?

Я объяснил ему свои затруднения. Он понимающе кивнул головой и сказал:

– Вы не согласитесь продать мне ваш поднос, мистер Уил? Я заплачу вам хорошие деньги.

– Я не могу продавать то, что мне не принадлежит.

– Как? Я был уверен, что вы унаследовали его.

– Так и есть. Но существуют различные официальные процедуры. Он не принадлежит мне до тех пор, пока не вступило в силу завещание моего брата. – Я не собирался говорить Фаллону, что Монт предложил мне продать этот проклятый кусок металла: мне хотелось попридержать его и разобраться, что же за ним на самом деле кроется. Я не забывал ни на минуту, что из-за этого подноса умер Боб.

– Понимаю. – Его пальцы выбивали дробь на подлокотнике кресла, – Полагаю, что полиция скоро вернет его вам.

– Не вижу причин, которые могли бы этому воспрепятствовать.

Он улыбнулся.

– Мистер Уил, вы позволите мне осмотреть поднос и сфотографировать его? При этом даже не понадобится выносить его из дома: в моем распоряжении имеется очень хорошая камера.

Я ответил с усмешкой:

– Не вижу причин, которые вынудили бы меня так поступить.

Улыбка исчезла с его лица, будто ее там никогда и не было. Через некоторое время она появилась снова, превратившись в сардонический изгиб уголков губ.

– Я вижу вы... подозреваете меня.

Я рассмеялся.

– Вы совершенно правы. А что бы подумали вы, оказавшись на моем месте?

– Вероятно, то же самое, – сказал он. – Я поступил глупо.

Однажды я видел, как опытный шахматист сделал заведомо ошибочный ход, которого не позволил бы себе даже новичок. Выражение его лица стало от удивления комичным, и лицо Фаллона в данный момент выглядело точно так же. Он производил впечатление человека, мысленно пинающего себя в зад.

Услышав, что к дому подъехала машина, я встал и открыл окно. Джек и Медж вылезли из своей малолитражки. Я крикнул:

– Подожди немного, Джек, я сейчас занят.

Он махнул рукой и направился в сторону от дома, а Медж подошла к окну.

– Не желаете чашечку чая?

– Это неплохая идея. Как насчет вас, мистер Фаллон, – не хотите ли чаю?

– Было бы весьма кстати.

– Тогда, Медж, подай сюда чай на двоих, пожалуйста.

Она удалилась, и я снова повернулся к Фаллону.

– Я думаю, будет лучше, если вы расскажете мне, что вам на самом деле нужно.

Он сказал взволнованно:

– Уверяю вас, я ничего не знаю об обстоятельствах, послуживших причиной смерти вашего брата. Мое внимание к подносу привлекла заметка с фотографией в газете "Вестерн Монинг Ньюс", которая попала мне в руки с запозданием. Я немедленно отправился в Тотнес и прибыл сюда в пятницу поздно вечером...

– ...и вы остановились в гостинице Котт.

Он, казалось, был удивлен.

– Да, верно. Я собирался навестить вашего брата в субботу утром, но затем услышал о том... о том, что произошло...

– И решили отложить свой визит. Очень тактично с вашей стороны, мистер Фаллон. Я полагаю, вы сознаете, что эту историю нужно рассказать полиции.

– Не понимаю, почему.

– Неужели? Тоща я вам скажу. Вы разве не знаете, что моего брата убил американец по имени Виктор Нискеми?

Фаллона, очевидно, поразила немота, и он ограничился покачиванием головы.

– Так, значит, вам не попадался на глаза репортаж о дознании, опубликованный в большинстве утренних газет?

– Я не читал газет сегодня утром, – произнес он слабым голосом.

Я вздохнул.

– Послушайте, мистер Фаллон: некий американец убивает моего брата, и в этом замешан поднос. Четырьмя днями раньше двое американцев осаждали моего брата с предложениями насчет покупки подноса. А теперь появляетесь вы, тоже американец, и у вас также есть желание купить поднос. Вам не кажется, что вы должны кое-что объяснить?

Его лицо осунулось и казалось постаревшим лет на пять, но глаза смотрели настороженно.

– Американцы, – сказал он, – которые пытались купить поднос. Как их звали?