1

Обременить себя трупом значит оказаться в сложном положении, особенно если к трупу не прилагается свидетельство о смерти. Хотя любой доктор, даже только что окончивший медицинскую школу, без труда установил бы причину смерти. Человек умер от остановки сердца или от того, что медики высокопарно называют сердечной недостаточностью.

Непосредственной причиной остановки его насоса послужило то, что кто-то сунул ему между ребер острую полоску стали достаточно глубоко для того, чтобы пронзить большую сердечную мышцу, вызвав тем самым серьезную и невосполнимую утечку крови, в результате чего мышца перестала сокращаться. Сердечная недостаточность, как я уже сказал.

Я не особенно беспокоился о том, чтобы найти доктора, поскольку нож принадлежал мне и моя рука сжимала рукоять в тот момент, когда острие изгнало из него жизнь.

Я стоял на открытом месте возле дороги с телом, лежащим возле моих ног, и я был испуган, так испуган, что чувствовал слабость в животе и задыхался от приступа тошноты, подступившей к самому горлу. Я не знаю, что хуже – убить того, кого ты знаешь, или убить незнакомца. Данное тело принадлежало незнакомцу – на самом деле таким он для меня и остался – я никогда не видел его раньше.

И вот как все это произошло.

Двумя часами раньше воздушный лайнер скользнул сквозь облака, и моему взору открылся хорошо знакомый унылый ландшафт Южной Исландии. Самолет снизился над полуостровом Рейкьянес и точно в назначенное время совершил посадку в Кьеблавикском международном аэропорту, где мелкий моросящий дождь высачивался из серого стального неба в виде мельчайших частиц влаги.

Я был невооружен, если не принимать во внимание "сген дабх". Офицеры таможни не любят пушек, поэтому я не захватил с собою пистолет, и к тому же Слейд сказал, что он мне не понадобится. "Сген дабх" – черный нож горцев – весьма неприметное оружие, если в наши дни его вообще сочтут за оружие. Этот нож можно увидеть на голени у истинного шотландца, когда тот облачен в парадный национальный костюм, где он служит просто обычным украшением, дополняющим мужской наряд.

Мой нож был более функционален. Он достался мне от деда, который в свою очередь получил его от своего деда, и значит, нож изготовили по меньшей мере сто пятьдесят лет назад. Как всякий хороший инструмент для убийства он был лишен ненужных украшений – даже внешняя отделка имела свое функциональное предназначение. Рукоятку из эбенового дерева с одной стороны покрывал классический кельтский орнамент в виде переплетенных прутьев, который обеспечивал хороший контакт с ладонью, но с другой стороны она оставалась гладкой, благодаря чему нож беспрепятственно выскальзывал из руки при броске; лезвие имело в длину не более четырех дюймов, но его вполне хватало для того, чтобы достать до жизненно важных органов; далее кусок дымчатого кварца, сверкающий матовым блеском на кончике рукоятки, находился там неспроста – он балансировал нож, превращая его тем самым в превосходное метательное оружие.

Он хранился в плоских ножнах на моей левой голени. А где еще вы ожидали найти "сген дабх"? Простой способ зачастую оказывается наилучшим, поскольку большинство людей не замечают очевидного. Таможенник далее не заглянул в мой багаж и тем более не стал подвергать детальному осмотру мою персону. Я так часто приезжал в эту страну, что меня здесь хорошо знали, и кроме того мне помогало знание языка – в мире всего 200 000 человек, говорящих по-исландски, и поэтому исландцы всегда бывают приятно удивлены, когда сталкиваются с иностранцем, не пожалевшим времени на то, чтобы выучить их язык.

– Снова на рыбалку, мистер Стюарт? – спросил таможенник.

Я кивнул.

– Да, надеюсь добыть нескольких ваших лососей. Мои снасти стерильны – вот сертификат.

Исландцы пытаются защитить лососей от болезней, которым подвержены рыбы в британских реках.

Он взял сертификат и пропустил меня через барьер.

– Желаю удачи, – сказал он мне на прощанье.

Я улыбнулся ему и прошел в вестибюль, откуда, следуя инструкциям, полученным от Слейда, свернул в кафетерий.

Я взял чашечку кофе, и тут же кто-то уселся рядом со мной и положил на столик номер "Нью-Йорк Таймс".

– Ну и ну! – сказал он. – Здесь значительно прохладнее, чем в Штатах.

– Даже холоднее, чем в Бирмингеме, – произнес я торжественно, после чего обмен дурацкими паролями закончился и мы перешли к делу.

– Это завернуто в газету, – сказал он.

Он был низеньким лысеющим человеком с бегающим взглядом озабоченного исполнителя. Я постучал по газете.

– Что здесь? – спросил я.

– Не имею понятия. Вы знаете, куда это нужно доставить?

– В Акурейри, – ответил я. – Но почему я? Почему это не можете сделать вы?

– Только не я, – произнес он твердо. – Я улетаю в Штаты ближайшим рейсом.

Казалось, он испытывал большое облегчение от сознания этого простого факта.

– Давайте не будем торопиться, – предложил я и привлек внимание официантки. – Я куплю вам кофе.

– Спасибо, – поблагодарил он и выложил на стол кольцо с ключами. – Снаружи на стоянке припаркована машина, ее регистрационный номер написан возле заголовка газеты.

– Премного вам обязан, – сказал я. – Я уже было собрался взять такси.

– Вам не за что быть мне обязанным, – ответил он резко. – Я делал только то, что мне сказали, так же как и вы, – а сейчас просто разговариваю, и теперь ваша очередь заняться делом. В Рейкьявик вы поедете не по главной дороге, а через Крусьювик и Клейфавант.

Когда он это сказал, я подавился кофе, который прихлебывал из чашечки. Придя в себя и восстановив дыхание, я воскликнул:

– Какая в этом необходимость, черт возьми? Мне придется преодолеть в два раза большее расстояние по паршивым дорогам!

– Не знаю, – ответил он. – Я просто тот парень, который передает распоряжения. Но эта инструкция появилась в последний момент, значит, до кого-то дошли сведения насчет того, что где-то на главной дороге вас может поджидать кто-то еще. Я не знаю.

– Вы знаете немного, не так ли? – спросил я саркастично и постучал по газете. – Вы не знаете, что здесь, вы не знаете, почему я должен тратить весь день на то, чтобы обогнуть полуостров Рейкьянес. Я сомневаюсь, что получу ответ, если даже спрошу вас, сколько времени.

Он криво усмехнулся.

– Все равно я готов поспорить, что знаю больше вас.

– Это совсем не сложно, – сказал я раздраженно. Таков был Слейд; он основывал всю работу на принципе необходимой достаточности и считал, что то, чего ты не знаешь, не сможет ему повредить.

Он допил свой кофе.

– Вот и все, приятель, – за исключением одного момента. Когда окажешься в Рейкьявике, оставь машину на стоянке перед отелем "Сага" и ни о чем не беспокойся. О ней позаботятся.

Он поднялся, не сказав больше ни единого слова, и пошел прочь, по-видимому, торопясь поскорее убраться подальше от меня. В течение нашего короткого разговора он сидел как на иголках, что насторожило меня, поскольку это не соответствовало тому, как Слейд описал мое задание. "Все очень просто, – говорил Слейд. – Ты будешь простым посыльным". Насмешливый изгиб его губ подразумевал, что это все, на что я теперь способен.

Я встал и сунул газету под мышку. Вес скрытого в ней свертка оказался умеренно тяжелым, но не обременительным. Забрав свой багаж, я вышел наружу и обвел взглядом стоянку в поисках автомобиля, которым оказался подержанный "Форд кортина". Минутой позже я покинул аэропорт Кьеблавик и направился на юг, удаляясь от Рейкьявика. Хотелось бы мне знать, какой идиот сказал: "Более длинный путь является самым коротким".

Оказавшись на безлюдном участке дороги, я остановил машину возле обочины и взял в руки газету, лежащую на сиденье там, где я ее бросил. Сверток точно соответствовал описанию Слейда – маленький и более тяжелый, чем можно было ожидать. Сверху его покрывала коричневая мешковина, зашитая аккуратными стежками, благодаря чему он выглядел совершенно безлико. Осторожные постукивания сказали мне, что под мешковиной очевидно скрыта металлическая коробка, в которой ничего не загремело, когда я попробовал ее потрясти.

Поверхностный осмотр не дал мне никакого ключа для разгадки содержимого свертка, поэтому я снова завернул его в газету и бросил на заднее сиденье, после чего продолжил свой путь. Дождь перестал моросить, и условия для вождения стали вполне приемлемыми – по исландским меркам. Английская проселочная дорога по сравнению со средним исландским шоссе выглядит как суперхайвей. Там, где есть шоссе, это так. Во внутренней части острова, которую исландцы называют Обиггдир, дорог нет вообще, и зимой попасть в Обиггдир не проще, чем на Луну, если только вы не рьяный исследователь по своей натуре. Впрочем, он и с виду очень похож на Луну; Нейл Армстронг именно здесь испытывал свой лунный вездеход.

Не доезжая до Крусьювика, я повернул в глубь острова и миновал отдаленные покрытые туманом склоны, где перегретый пар вырывался из чрева земли. Неподалеку от озера Клейфавант я увидел впереди остановившуюся у обочины машину и человека, подающего жестами универсальный сигнал попавшего в беду автолюбителя.

Мы оба действовали как последние дураки; я – потому что остановился, а он – потому что был один. Он заговорил со мной сначала на плохом датском, а потом на хорошем шведском. Оба эти языка я понимал. Как оказалось, у него что-то случилось с автомобилем, и он не мог сдвинуть его с места, что звучало достаточно убедительно.

Я вышел из "кортины".

– Линдхольм, – сказал он в формальной шведской манере и протянул руку, которую я дернул вверх-вниз, как того требовал ритуал.

– Стюарт, – представился я и, подойдя к его "фольксвагену", нагнулся над открытым двигателем.

Я думаю, что поначалу он не собирался меня убивать, поскольку иначе сразу бы воспользовался пистолетом. А так он хотел устранить меня с помощью весьма профессионально изготовленной, залитой свинцом, дубинки. Только когда он оказался у меня за спиной, я понял, что веду себя как последний идиот – вот результат долгого отсутствия практики. Повернув голову, я увидел его поднятую руку и уклонился в сторону. Если бы дубинка пришла в соприкосновение с моим черепом, то тяжелое сотрясение мозга было бы мне гарантировано; вместо этого удар пришелся в плечо, и моя рука полностью онемела.

Я пнул его по голени, проведя ботинком сверху вниз от колена до лодыжки. Взвыв от боли, он отскочил назад, что дало мне время зайти за машину и достать из ножен "сген дабх". К счастью, этим оружием с одинаковым успехом можно пользоваться и левой рукой, поскольку моя правая рука полностью вышла из строя.

Он снова начал приближаться ко мне, но, увидев нож, заколебался, его губы раздвинулись в кривой усмешке. Он бросил дубинку и сунул руку во внутренний карман куртки, после чего наступила моя очередь заколебаться. Но его дубинка слишком хорошо сконструирована; она имела кожаную петлю, накинутую на запястье, и свисающее оружие помешало ему, благодаря чему я успел сблизиться с ним до того, как он вытащил пистолет.

Я не наносил ему удара. Он резко повернулся и наткнулся прямо на лезвие. Поток крови хлынул по моей руке, и он, обмякнув, прижался ко мне с выражением забавного недоумения на лице. Затем он опустился на землю у моих ног, нож свободно выскользнул из раны, и кровь пульсирующим потоком полилась из его груди на лавовую пыль.

Так я оказался на пустынной дороге в Южной Исландии со свежим трупом у ног и окровавленным ножом в руке, вкусом желчи во рту и оцепеневшим мозгом. С того времени, как я вышел из "кортины", до момента смерти моего противника прошло менее двух минут.

Дальнейшие действия я совершал почти бессознательно; вероятно, тут сказалась многолетняя тренировка. Я заскочил в "кортину" и подал машину немного вперед, чтобы она закрыла тело. То, что дорога была пустынна, вовсе не означало, что мимо меня не может проехать машина, а лежащее на виду тело вызовет множество вопросов.

Затем я взял "Нью-Йорк Таймс", которая, кроме прочих других достоинств, содержит больше новостей, чем любая другая газета в мире, и выстелил ею багажник. Сделав это, я снова подал назад, поднял тело и, опустив его в багажник, быстро захлопнул крышку. Линдхольм – если таковым было его имя – исчез, если не из моей головы, то, по крайней мере, с моих глаз.

Кровь хлестала из него, как из коровы на мусульманской бойне, и у обочины дороги ее натекла большая лужа. Моя куртка и брюки также оказались сильно запачканными. С костюмом трудно было что-либо сделать, а кровавую лужу я присыпал пригоршней лавовой пыли. Я закрыл капот "фольксвагена", сел за руль и включил зажигание. Линдхольм оказался не только неудачливым убийцей – он был еще и лжецом, поскольку двигатель завелся сразу. Я наехал машиной на залитый кровью участок земли и оставил ее там. На то, что кровь не будет замечена, когда машину сдвинут с места, надеяться не приходилось, но я сделал все, что мог.

Я снова сел в "кортину", последний раз окинул взглядом сцену преступления, прежде чем ее покинуть, и только тогда начал мыслить осознанно. Сначала я подумал о Слейде, отправив в ад его душу, после чего мои мысли повернули в более практическое русло. Я стал размышлять над тем, как избавиться от Линдхольма. Вам может показаться, что в стране, площадь которой составляет сорок пять процентов от территории Великобритании, а количество жителей в два раза меньше, чем, скажем в Плимуте, должно быть достаточно места с подходящими укромными уголками, в которых можно спрятать неудобное тело. Это верно, но я находился в особой части Исландии – юго-западной, наиболее плотно заселенной, и моя задача здесь становилась значительно сложнее.

Но все же я знал страну, и через некоторое время мне в голову начали приходить идеи. Я проверил уровень бензина в баке и приготовился к длительной поездке, надеясь на то, что машина в хорошем состоянии. Если меня заметят в заляпанной кровью куртке, то это несомненно вызовет определенные вопросы. В моем чемодане имелась другая одежда, но вокруг все же было слишком много машин, и я решил переодеться в более укромном месте.

Вся Исландия покрыта вулканами, особенно ее юго-западная часть с унылыми пейзажами лавовых полей и конусами вулканов как действующих, так и потухших. Во время своих прежних путешествий я однажды наткнулся на вулканическое жерло, которое могло послужить идеальным местом в качестве последнего пристанища для Линдхольма, и именно туда теперь я направлялся.

К концу двухчасовой поездки я покинул дорогу и затрясся дальше по широким просторам, покрытым вулканическим пеплом и шлаком, что было явно не на пользу "кортине". Последний раз я проделывал этот путь на своем "лендровере", который больше подходил для подобных поездок.

Место оказалось точно таким, каким я его запомнил. Это был кратер потухшего вулкана с рваными краями кальдеры[1], в центре которой располагался каменистый бугорок с отверстием, через которое вырывались вулканические газы во время давно прошедшего извержения. Единственным знаком, свидетельствующим о том, что человеческие существа были здесь после сотворения мира, являлись следы шин, ведущие к самому краю кратера. Исландцы придумали свой необычный вид мотоспорта: они заезжают на мотоцикле в кратер, после чего отчаянно пытаются из него выбраться самым сложным путем. Я никогда не слышал, чтобы кто-нибудь свернул себе шею в ходе этой рискованной игры, но тем не менее желания попробовать самому у меня не возникало.

Я подъехал на машине к жерлу так близко, как только мог, затем прошел вперед до тех пор, пока не оказался способен заглянуть в непроницаемый мрак бездонного отверстия. Я бросил в него камень, и быстро удаляющийся грохот был слышен еще долгое время. Герои Жюля Верна, совершавшие путешествия к центру Земли, могли бы сэкономить время, если бы выбрали этот кратер вместо Снайфедльсйекюдля.

Я обыскал Линдхольма, перед тем как перетащить его к месту последнего приюта. Это оказалось грязным делом, поскольку кровь еще не высохла, и мне повезло, что я не успел сменить свой костюм. У него имелся шведский паспорт, выданный на имя Акселя Линдхольма, что еще ни о чем не говорило – паспорт легко подделать. Среди прочих различных мелочей не оказалось ничего важного, и я оставил себе только дубинку и пистолет смит-вессон тридцать восьмого калибра.

Затем я подтащил его к жерлу и сбросил вниз. После нескольких глухих ударов наступила тишина – тишина, которая, как я надеялся, будет длиться вечно. Я вернулся к машине и, переодевшись в чистый костюм, запихал запачканную одежду внутрь чемодана, свернув ее так, чтобы кровь не соприкасалась с его содержимым. Дубинку, пистолет и этот проклятый сверток Слейда – я тоже швырнул в чемодан, перед тем как его закрыть, после чего отправился в долгий путь к Рейкьявику.

Я чувствовал себя очень усталым.

2

Был уже поздний вечер, когда я остановился перед входом в отель "Сага", хотя в легких сумерках северного лета видимость все еще оставалась хорошей. Мои глаза болели из-за того, что последние несколько часов я ехал навстречу уходящему за горизонт солнцу, и чтобы дать им отдых, я на некоторое время задержался в машине. Если бы я остался в машине еще на две минуты, то последующего рокового события могло и не произойти, но я этого не сделал; я выбрался наружу, и когда уже вытаскивал с заднего сидения свой чемодан, в дверях отеля появился высокий мужчина, который, увидев меня, сразу остановился и воскликнул:

– Алан Стюарт!

Я поднял голову и беззвучно выругался, поскольку мужчина в униформе исландского летчика был последним человеком, которого я хотел встретить – Бьярном Рагнарссоном.

– Привет, Бьярни, – сказал я.

Мы обменялись рукопожатиями.

– Элин не сказала мне, что ты приезжаешь.

– Она ничего не знает, – признался я. – Я принял решение в последний момент. У меня не было времени даже для того, чтобы позвонить.

Он посмотрел на мой чемодан, стоящий на тротуаре.

– Ты собираешься остановиться в "Саге"? – Спросил он удивленно.

Мне было необходимо быстро найти ответ.

– Нет, – сказал я. – Я остановлюсь на квартире.

Я не собирался вмешивать Элин во все это, но теперь ее брат знает, что я в Рейкьявике, о чем несомненно сообщит и ей, а мне не хотелось обижать Элин подобным образом. Мои отношения с ней были весьма особенными.

Я заметил, что Бьярни смотрит на машину.

– Я оставлю ее здесь, – сказал я небрежно. – Просто я обещал другу доставить машину к отелю. До квартиры я доберусь на такси.

Он принял это, после чего спросил:

– Останешься надолго?

– До конца лета, как обычно, – ответил я беспечно.

– Мы должны съездить на рыбалку, – сказал он.

Я согласился.

– Ты еще на стал отцом?

– Остался еще месяц, – произнес он мрачно. – Я просто в ужасе от того, что меня ожидает.

Я засмеялся.

– Мне кажется, это Кристина должна беспокоиться: ты проводишь в стране меньше половины своего времени. Вряд ли тебе придется часто менять пеленки.

Мы провели еще несколько минут за обычной неспешной болтовней внезапно повстречавшихся старых приятелей, после чего он взглянул на часы.

– У меня рейс в Гренландию, – сказал он. – Я должен идти. Я позвоню тебе через пару дней.

– Позвони обязательно.

Я проводил его взглядом, затем поймал такси, которое как раз остановилось около отеля, и объяснил водителю, куда ехать. Я расплатился с ним, выйдя из машины возле самого дома и в нерешительности замер на тротуаре, размышляя над тем, правильно ли я поступаю.

Элин Рагнарсдоттир занимала в моей жизни особое место.

Она была школьной учительницей, но как и многие другие исландцы ее профессии, трудилась на двух работах. Существуют определенные факторы, свойственные только Исландии – малочисленность населения, размеры страны и природные условия северных широт, – совокупность которых и определяет ее социальную систему, которая иностранцу может показаться несколько странной. Но поскольку сложившаяся система вполне устраивала исландцев, их совершенно не беспокоило, что подумают иностранцы, как в общем-то и должно быть.

Одним из результатов этой системы являлось то, что школы закрывались летом на четыре месяца и большинство из них в этот период использовалось как отели. Вследствие чего у учителей появлялось множество свободного времени, и они имели самые различные летние профессии. Когда три года назад я впервые встретился с Элин, она работала агентом в бюро путешествий и сопровождала туристов в экскурсиях по стране.

Двумя сезонами раньше я убедил ее стать моим личным гидом на все летнее время. Я опасался, что ее брат Бьярни сочтет этот заработок слишком ненадежным и начнет чинить препятствия, но такого не произошло – возможно, он решил, что его сестра достаточно взрослая для того, чтобы улаживать свои дела самостоятельно. Элин ничего от меня не требовала, и наша связь была очень легкой, но, очевидно, так не могло продолжаться вечно, и я собирался кое-что предпринять по этому поводу, только следовало выбрать более подходящее время – нужно быть человеком с железными нервами, для того чтобы сделать женщине предложение, предварительно сбросив в тот же день мертвое тело в жерло вулкана.

Я поднялся по лестнице, и хотя у меня имелся ключ, я им не воспользовался; вместо этого я постучал в дверь. Элин открыла ее и замерла с выражением удивления на лице, тотчас же сменившегося радостью. При виде ее стройной фигуры и соломенного цвета волос у меня внутри что-то сжалось.

– Алан! – воскликнула она. – Почему ты не сообщил мне о своем приезде?

– Внезапное решение, – сказал я и потряс в воздухе зачехленной удочкой. – Я купил новую.

Уголки ее губ опустились вниз в гримасе притворного негодования.

– Итого их будет шесть, – произнесла она сердито и распахнула дверь пошире. – Ну входи же, дорогой!

Я вошел, бросил на пол чемодан с удочкой и заключил ее в свои объятия. Она прижалась ко мне и сказала, не отрывая головы от моей груди:

– Ты не писал, и я подумала...

– Ты подумала, что я не приеду. – Я не писал из-за того, что узнал кое-что от Слейда, но не мог сказать ей об этом. – Я был очень занят, Элин.

Она откинула голову назад и внимательно посмотрела на меня.

– Да, твое лицо осунулось, ты выглядишь усталым.

Я улыбнулся.

– И чувствую себя голодным.

Она поцеловала меня.

– Я приготовлю что-нибудь, – сказала она, вырвавшись из моих объятий. – Можешь не распаковывать свой чемодан, я сделаю это после ужина.

Я подумал о запачканном кровью костюме.

– Не беспокойся, я справлюсь с ним сам, – произнес я небрежным тоном и, взяв в руки чемодан и удочку, отнес их в свою комнату. Я называл ее своей комнатой потому, что в ней хранились мои вещи. На самом деле мне принадлежала вся квартира, поскольку, хотя она и была оформлена на имя Элин, я платил ренту. Я проводил в Исландии третью часть каждого года, и мне казалось удобным иметь здесь собственное пристанище.

Я поставил удочку в угол, туда, где хранились остальные, и опустил на пол чемодан, размышляя над тем, что делать с костюмом. До этого момента у меня не было никаких секретов от Элин – за одним важным исключением – и здесь не имелось тумбочки или ящика, запираемого на ключ. Я открыл гардероб и окинул взглядом ряд костюмов и курток, висящих на отдельных вешалках и аккуратно спрятанных от пыли в пластиковые мешки на молнии. Было бы очень рискованно оставить костюм в этом месте; Элин весьма педантично следит за моей одеждой и несомненно быстро обнаружит его здесь.

В конце концов я достал из чемодана все, кроме костюма и оружия, запер его и положил на гардероб, где он обычно и хранился. Вряд ли Элин захочет стащить его вниз, и даже если это придет ей в голову, то он все равно заперт, хотя такого раньше никогда не случалось.

Я снял рубашку, внимательно осмотрел ее и, обнаружив пятнышко крови на груди, прошел в ванную и смыл его под струей воды из крана. Затем я умылся холодной водой, после чего почувствовал себя значительно лучше. К тому времени, когда Элин прокричала, что ужин готов, я стоял в гостиной и смотрел в окно.

Я уже было отвернулся, когда мое внимание привлекло какое-то резкое движение. На другой стороне улицы в переулке между двумя зданиями кто-то, как мне показалось, быстро скрылся из виду, когда я дернул занавеску. Как я ни всматривался в сгущающийся сумрак, больше мне ничего не удалось разглядеть, но когда Элин позвала меня снова, я отошел от окна в глубокой задумчивости.

За ужином я спросил:

– Как себя чувствует наш "лендровер"?

– Я не знала, когда ты приедешь, но на прошлой неделе он прошел профилактический ремонт и теперь готов к любым испытаниям.

На исландских дорогах, известных своим отвратительным качеством, "лендроверов" не меньше, чем блох на собаке. Исландцы предпочитают "лендровер" с короткой колесной базой, но наш имел длинную базу, что позволяло нам использовать его как автофургон. Во время наших путешествий мы были полностью автономны и могли проводить целые недели вдали от цивилизации, только иногда заезжая в города пополнить запасы продовольствия.

Остаться на несколько недель наедине с Элин Рагнарсдоттир это не самый плохой способ провести лето.

В другие годы мы отправлялись в путешествие сразу после моего прибытия в Рейкьявик, но на этот раз из-за свертка Слейда все изменилось, и теперь я размышлял над тем, как одному добраться до Акурейри, не пробудив у Элин никаких подозрений. Слейд сказал, что работа будет легкой; но позднее мистер Линдхольм внес свои коррективы, и теперь мне совсем не хотелось впутывать Элин в это дело. Но с другой стороны, все, что я должен сделать, это доставить сверток по назначению, после чего с работой будет покончено и наступит лето, такое же, как и остальные. Задание казалось не слишком сложным.

Голос Элин вывел меня из состояния задумчивости.

– Ты на самом деле выглядишь усталым. Должно быть, ты слишком много работал.

Я попытался улыбнуться.

– Выдалась тяжелая зима. Холмы покрылись толстым слоем снега – я потерял часть стада. – Внезапно я вспомнил. – Ты хотела посмотреть, как выглядит глен[2], я захватил для тебя несколько фотографий.

Я сходил за фотографиями, после чего мы склонились над ними. Я показал ей Бхейнн Фхада и Сгурр Дирг, но Элин больше всего заинтересовали реки и деревья.

– Сколько деревьев! – сказала она с восторгом. – Шотландия просто прекрасна. – Ее реакция была типичной для исландцев. Остров был практически полностью безлесым. – А в ваших реках водятся лососи?

– Только форель, – ответил я. – За лососем я приезжаю в Исландию.

Она взяла в руки следующую фотографию – широко раскинувшийся пейзаж.

– Что здесь твое?

Я взглянул на снимок и усмехнулся.

– Все, что ты здесь видишь.

– Ох! – Она ненадолго замолчала, а затем сказала немного смущенно: – Я никогда особенно не задумывалась над этим, Алан, но должно быть, ты очень богат.

– Я не Крез, – признался я, – но не далек от него. Три тысячи акров вересковых пустошей не особенно продуктивны, но овцы на холмах и лесное хозяйство в долине позволяют мне заработать на хлеб, а американцы, которые приезжают поохотиться на оленей, мажут этот хлеб маслом. – Я сжал ее руку. – Ты должна побывать в Шотландии.

– Мне хотелось бы этого, – сказала она просто.

Я быстро изложил ей свой план.

– Мне нужно встретиться завтра с одним человеком в Акурейри – это услуга, которую я оказываю своему другу. Поэтому мне надо лететь самолетом. Почему бы тебе не взять "лендровер" и не встретить меня там? Или тебе будет не по силам проделать весь этот путь?

Элин засмеялась надо мной.

– Я управляю "лендровером" лучше тебя. – Она погрузилась в расчеты. – Всего здесь около четырехсот пятидесяти километров; я не хочу проезжать их за один день, поэтому сделаю остановку около Хвамстанги. Значит, в Акурейри я буду поздним утром на следующий день.

– Нет никакой нужды в том, чтобы ты ломала себе шею, – произнес я с облегчением: я смогу прилететь в Акурейри и избавиться от свертка до того, как там окажется Элин, а дальше все будет, как обычно. Не было никакой необходимости вовлекать ее в это дело. Я сказал: – Вероятно, я остановлюсь в отеле "Вардборг". Ты сможешь позвонить мне туда.

Но когда мы легли в постель, я обнаружил, что все еще охвачен неослабевающим напряжением и ничего не смог сделать для нее. Когда я сжал Элин в своих объятиях, призрачное лицо Линдхольма появилось перед моим внутренним зрением, и тошнота вновь подступила к горлу. Я закашлялся и сказал:

– Прости.

– Ничего страшного, милый, – прошептала она. – Ты устал. Теперь постарайся уснуть.

Но я не смог. Я лежал на спине и прокручивал в голове все события прошедшего дня. Я повторял про себя каждое слово, сказанное моим необщительным контактером в Кьеблавикском аэропорту, человеком, который, как говорил Слейд, должен передать мне сверток. "Ты не поедешь главной дорогой на Рейкьявик, – сказал он. – Езжай через Крусьювик".

Я поехал через Крусьювик и оказался на волоске от собственной гибели. Случайность или закономерность? Произошло бы то же самое, если бы я поехал по главной дороге? Подставили ли меня намеренно?

Мужчина в аэропорту был человеком Слейда, или, по крайней мере, он знал пароль, который назначил Слейд. Но предположим, что он не был человеком Слейда и все же знал пароль – не слишком сложно представить, как такое могло произойти. Тогда зачем он направил меня в руки Линдхольму? Определенно не ради свертка – сверток уже был у него! Зачеркни это и начни сначала.

Предположим, что он был человеком Слейда и все же направил меня к Линдхольму – В этом еще меньше смысла. И опять же, причем здесь сверток? Он мог не отдавать мне его с самого начала. Все сходилось к тому, что человек из аэропорта и Линдхольм не имели друг с другом ничего общего.

Но Линдхольм несомненно ждал именно меня. Он даже узнал мое имя, перед тем как начать атаку. Так откуда же, черт возьми, он узнал, что я поеду по дороге на Крусьювик? На это я не мог найти ответа.

В конце концов, убедившись, что Элин уже спит, я тихо поднялся с кровати и прошел на кухню.

Не включая света, я открыл холодильник и налил себе стакан молока, затем перебрался в гостиную и сел около окна. Короткая северная ночь подходила к концу, но все-таки было достаточно темно для того, чтобы я смог увидеть внезапно появившийся отблеск в переулке напротив, когда человек, ведущий наблюдение, затянулся сигаретой.

Он беспокоил меня, поскольку я больше не был уверен, что Элин в безопасности.

3

Мы оба встали рано, Элин из-за того, что хотела пораньше выехать в Акурейри, а я потому, что хотел добраться до "лендровера" раньше нее. Я собирался припрятать в машине кое-какие вещи, о существовании которых Элин было лучше не знать; например, пистолет Линдхольма. Я примотал его изолентой к внутренней поверхности несущей рамы, где он был надежно скрыт от взгляда. Дубинку я положил себе в карман. Я решил, что если дальнейшие события начнут разворачиваться в непредсказуемом направлении, то в Акурейри мне может понадобиться оружие.

Чтобы добраться до "лендровера", мне не пришлось выходить через парадную дверь, поскольку гараж находился во внутреннем дворе, и поэтому наблюдатель в переулке не мог меня увидеть. Но я разглядел его хорошо, так как следующее, что я сделал, это взял полевой бинокль и устроился с ним возле окна, выходящего на улицу, одним пролетом выше.

Это был высокий стройный мужчина с аккуратными усиками, и он выглядел заледеневшим. Если ему пришлось провести здесь всю ночь без перерыва, то теперь он, должно быть, не только промерз до костей, но и умирал от голода. Убедившись в том, что узнаю этого человека, если увижу его снова, я опустил бинокль как раз в тот момент, когда кто-то спустился по лестнице с верхнего этажа. Это оказалась пожилая женщина с седыми волосами, которая, посмотрев на меня, а затем на мой бинокль, многозначительно хмыкнула.

Я улыбнулся. Первый раз в жизни меня заподозрили в извращенном стремлении к созерцанию эротических сцен.

Завтрак доставлял мне особенное удовольствие, когда я вспоминал о своем голодном друге на другой стороне улицы.

– Ты выглядишь значительно бодрее, – заметила Элин.

– Это благодаря твоему кулинарному искусству, – сказал я.

Она обвела взглядом селедку, сыр, хлеб и яйца.

– Какое искусство? Каждый может сварить яйца.

– Но не так, как это делаешь ты, – заверил я ее.

Но я на самом деле чувствовал себя более бодро. Мрачные мысли рассеялись вместе с мраком ночи, и, невзирая на все оставшиеся без ответа вопросы, смерть Линдхольма больше не мучила меня. Он пытался меня убить, но ошибся, и был наказан за свою ошибку. Тот факт, что я убил его, не слишком сильно давил на мою совесть. Единственное, что продолжало меня беспокоить, это безопасность Элин.

Я сказал:

– До Акурейри есть одиннадцатичасовой рейс из Рейкьявикского городского аэропорта.

– Ты будешь на месте к ланчу, – заметила Элин. – Когда сядешь в самолет, подумай о том, что я в этот момент трясусь по ухабам где-то возле Кальдидалура. – Она начала торопливо прихлебывать горячий кофе. – Мне хотелось бы выехать как можно скорее.

Я обвел рукой заставленный посудой стол.

– Я уберу все это.

Она уже собралась идти, но тут заметила бинокль.

– Я думала, что он в "лендровере".

– Я просто проверил его, – сказал я. – В последний раз, когда я пользовался биноклем, мне показалось, что у него сбился фокус. Но оказалось, что все в порядке.

– Тогда я возьму его с собой, – сказала она.

Я спустился с ней в гараж и поцеловал ее на прощанье. Она внимательно посмотрела на меня и спросила:

– Все в порядке, Алан, не так ли?

– Разумеется, почему ты спрашиваешь?

– Не могу сказать. Очевидно, это какое-то женское чутье. Увидимся в Акурейри.

Я помахал ей вслед рукой н проводил машину взглядом. Ее отъезд, по-видимому, никого не встревожил; из-за углов зданий не начали выглядывать любопытные головы, и никто не пристроился за ней следом. Я вернулся в квартиру и проверил наблюдателя в переулке. Его не было видно, поэтому я сломя голову взбежал по лестнице на верхний этаж, откуда открывался лучший вид, и с облегчением вздохнул, когда обнаружил, что он стоит, прислонившись к стене, и хлопает себя руками по бокам.

По-видимому, он не знал об отъезде Элин, а если и знал, то его это не волновало. Я почувствовал, как у меня отлегло от сердца.

Помыв оставшуюся после завтрака посуду, я прошел в свою комнату, где нашел фотокамеру и вынул ее из футляра. Затем я взял покрытую мешковиной металлическую коробку и убедился, что она идеально помещается в кожаном футляре. С этого момента он постоянно будет находиться при моей персоне, пока я не передам коробку по назначению в Акурейри.

В десять часов я вызвал по телефону такси и отправился в аэропорт – перемещение, вызвавшее некоторую ответную активность. Обернувшись, я увидел, как мой соглядатай запрыгнул в машину, припаркованную неподалеку от переулка. Его автомобиль следовал за такси весь путь до аэропорта, сохраняя надлежащую дистанцию.

По прибытии я сразу прошел к окошку предварительных заказов.

– Я заказывал билет на рейс в Акурейри. Моя фамилия Стюарт.

Девушка за конторкой сверилась со списком.

– Да, мистер Стюарт. – Она взглянула на часы. – Но вы приехали слишком рано.

– Я выпью кофе, – сказал я. – Это поможет мне провести время.

Она выдала мне билет, за который я заплатил, после чего сказала:

– Свой багаж вы можете взвесить на тех весах.

Я постучал по футляру фотокамеры.

– Это все, что у меня есть. Я путешествую налегке.

Она засмеялась.

– Теперь я вижу. И еще, мистер Стюарт, я хочу вам сделать комплимент, вы прекрасно говорите на нашем языке.

– Спасибо.

Повернувшись, я увидел знакомое лицо, мелькнувшее неподалеку в толпе, – мой соглядатай продолжал наблюдение. Я проигнорировал его и подошел к стойке кафетерия, где купил газету и, устроившись поудобнее, приготовился к ожиданию.

После быстрого разговора у окошка заказов мой спутник купил себе билет, а затем прошел следом за мной к стойке, при этом мы оба целиком и полностью игнорировали друг друга. Он заказал себе завтрак, на который неистово набросился, его глаза изредка поблескивали в моем направлении. И тут мне улыбнулась удача: в громкоговорителе диктор прочистил себе горло и сказал по-исландски: "Мистера Бушнера просим подойти к телефону"; когда он повторил это на беглом немецком, мой спутник поднял голову, встал на ноги и пошел отвечать на звонок.

По крайней мере, теперь я мог дать ему имя, и соответствовало ли оно его настоящему имени было совсем неважно.

Он мог видеть меня из телефонной будки, так как весь разговор стоял лицом ко мне, словно ожидая, что я попытаюсь сбежать. Я разочаровал его, лениво заказав еще одну чашечку кофе, после чего углубился в газетную статью, посвященную тому, сколько лососей поймал Бинг Кросби во время своего последнего визита в Исландию.

Время в залах ожиданий всегда тянется мучительно медленно, и казалось, прошло несколько эонов[3] до того, как объявили посадку на рейс в Акурейри. Герр Бушнер держался рядом со мной как в очереди, так и во время перехода к самолету по летному полю, и в салоне он занял место прямо позади меня.

Мы поднялись в воздух, начав перелет через Исландию, над холодными ледниками Лангйекюдль и Хофсйекюдль и вскоре уже кружили над Эйяфьердуром, готовясь совершить посадку в Акурейри, городе с населением ни много ни мало целых десять тысяч душ, столице Северной Исландии. Самолет, дернувшись в последний раз, замер на летном поле, и, расстегивая свой ремень безопасности, я услышал сзади ответный щелчок, когда Бушнер сделал то же самое.

Атака, когда она произошла, была проведена бесшумно и эффективно. Я покинул здание аэропорта и шел, направляясь к стоянке такси, и тут они все четверо одновременно окружили меня. Один перегородил мне путь спереди и, сжав мою правую руку, начал трясти ее вверх-вниз, при этом восклицая громким голосом, как ему приятно увидеть меня снова и с каким удовольствием он покажет мне все красоты Акурейри.

Человек слева схватил меня за другую руку и, прижавшись вплотную, прошептал мне на ухо по-шведски; "Только без глупостей, герр Стюартсен, или будете покойником". Я поверил ему, поскольку человек позади меня приставил к моей спине ствол пистолета.

Услышав щелчок, я повернул голову как раз в тот момент, когда человек справа маленькими ножницами перерезал ремешок от футляра фотокамеры. Я почувствовал, как ремешок ослаб и свободно повис на моем плече, после чего он ушел вместе с футляром, в то время как человек позади меня, оставаясь на своем месте, небрежно обнял меня одной рукой, а другой уткнул пистолет мне в ребра.

Я мог видеть Бушнера, остановившегося возле такси в десяти футах от меня. Он посмотрел в мою сторону с отсутствующим выражением на лице, затем отвернулся и, нагнувшись, сел в машину. Такси тронулось с места, и я заметил, как в заднем окне появился белый овал его лица.

Они задержали меня еще на две минуты, чтобы дать время человеку с футляром на то, чтобы скрыться, после чего стоявший слева от меня сказал – снова на шведском:

– Герр Стюартсен, сейчас мы собираемся вас покинуть, но на вашем месте я не стал бы делать глупостей.

Они отпустили меня и дружно отступили на шаг в сторону, их лица были напряжены, и глаза смотрели настороженно. Они не держали оружие на виду, но это совсем ничего не значило. Но я и не собирался ничего предпринимать; футляр от фотокамеры уже исчез, и к тому же неравенство сторон было слишком велико. Словно повинуясь какому-то сигналу, они дружно повернулись и разошлись в стороны, каждый в своем направлении, и оставили меня стоять на месте. Вокруг было достаточно много народа, но ни один из этих добропорядочных граждан Акурейри не заподозрил, что у них на глазах только что произошла такая неподобающая сцена.

Испытывая досаду, я одернул на себе куртку, а затем взял такси до отеля Вардборг. Больше я ничего не мог сделать.

4

Элин была права, я прибыл в "Вардборг" как раз к ланчу. Но только я воткнул вилку в баранье жаркое, как в ресторан вошел герр Бушнер, который огляделся по сторонам и, заметив меня, направился к моему столику. Он остановился по другую сторону стола и, подергав усами, спросил:

– Мистер Стюарт?

Я откинулся назад.

– Никак это герр Бушнер! Чем я могу быть вам полезен?

– Моя фамилия Грахам, – сказал он холодно. – И мне хотелось бы поговорить с вами.

– Сегодня утром вы были Бушнером, – заметил я. – Но если бы у меня была такая фамилия, то я тоже захотел бы ее сменить. – Я указал рукой в сторону свободного стула. – Будьте моим гостем – я могу порекомендовать вам суп.

Он чопорно уселся за стол.

– У меня нет настроения играть роль простака в вашей комедии, – сказал он, извлекая из своего кармана бумажник. – Моя аккредитация. – Он перебросил через стол клочок бумаги.

Развернув ее, я обнаружил левую половину стокроновой банкноты. Когда я сравнил ее с другой половиной из собственного бумажника, они идеально совпали. Я поднял на него глаза.

– Что ж, мистер Грахам, с этим, по-видимому, все в порядке. Что я могу для вас сделать?

– Вы можете отдать мне сверток, – сказал он. – Это все, что мне нужно.

Я с сожалением покачал головой.

– Вы знаете все не хуже меня.

Он нахмурился.

– Что вы хотите сказать?

– Я хочу сказать, что не могу передать вам сверток, поскольку его у меня нет.

Его усы снова дернулись, и глаза стали холодными.

– Давайте покончим с этими играми, Стюарт. Сверток. – Он протянул свою руку.

– Черт возьми! – воскликнул я. – Вы были там – вы знаете, что произошло.

– Я не понимаю, о чем вы говорите. Я был где?

– Возле аэропорта Акурейри. Вы как раз брали такси.

Его глаза блеснули.

– Неужели? – произнес он бесцветным голосом. – Продолжайте!

– Они схватили меня прежде, чем я понял, что происходит, и в считанные секунды освободили от груза. Он был в футляре из-под фотокамеры.

Его голос надломился:

– Вы хотите сказать, что его у вас нет!

Я язвительно заметил:

– Если вы собирались быть моим телохранителем, то должен сказать, что свою работу вы проделали отвратительно. Слейду это не понравится.

– Клянусь Богом, нет! – произнес Грахам с чувством. Его правое веко задергалось от тика. – Так, значит, груз был в футляре из-под фотокамеры.

– А где ему еще быть? Это единственный багаж, который у меня был с собой. Кому, как не вам, об этом знать – вы стояли прямо за мной и хлопали своими большими ушами, когда я проходил регистрацию в Рейкьявикском аэропорту.

Он посмотрел на меня с неприязнью.

– Считаете себя умным, не так ли? – он наклонился вперед. – Теперь поднимется ужасная суматоха. Вам лучше оставаться в пределах досягаемости, Стюарт, так, чтобы я смог легко вас найти, когда вернусь назад.

Я пожал плечами.

– А куда я могу деться? Кроме того, я уже заплатил за комнату, а мне не чужда шотландская бережливость.

– Вы воспринимаете все чертовски спокойно.

– А чего еще вы от меня ожидали? Думали, что я начну обливаться слезами? – Я рассмеялся ему в лицо. – Не будьте ребенком, Грахам.

Его лицо напряглось, но он ничего не сказал; вместо этого он поднялся со стула и вышел из ресторана. Я на пятнадцать минут погрузился в состояние глубокой задумчивости, успев за это время отполировать тарелку с бараниной и прийти к решению относительно того, что мне делать с выпивкой, если она попадет в мои руки, поэтому после ланча я отправился на ее поиски.

Проходя через фойе отеля, я увидел Бушнера-Грахама, целиком поглощенного разговором в телефонной будке. Хотя в фойе было не особенно жарко, по его лицу катились струйки пота.

5

Я очнулся от глубокого сна из-за того, что кто-то потряс меня за плечо и прошипел:

– Стюарт, проснитесь!

Открыв глаза, я увидел склонившегося надо мной Грахама.

Я уставился на него с недоумением.

– Как забавно! Я был абсолютно уверен, что закрыл входную дверь.

Он невесело усмехнулся.

– Вы ее закрыли. Вставайте, сейчас вас будут допрашивать. Вам лучше иметь ясную голову.

– Сколько сейчас времени?

– Пять утра.

Я улыбнулся.

– Гестаповская техника! Что ж, хорошо. Полагаю, я буду чувствовать себя лучше после того, как побреюсь.

Грахам заметно нервничал.

– Вам лучше поторопиться. Он будет здесь через пять минут.

– Кто будет?

– Увидите сами.

Я набрал в раковину горячей воды и начал намыливать лицо.

– Какова была ваша функция, Грахам, в этой необычной операции? Как телохранитель вы абсолютно безнадежны, так что это предположение мы отбрасываем сразу.

– Вы лучше бы перестали думать обо мне и подумали о себе самом, – сказал он. – Вам придется многое объяснить.

– Верно, – заметил я и, положив кисточку, взял в руки бритву.

Скрести собственное лицо полоской острого металла всегда казалось мне занятием бессмысленным и немного мрачным; я чувствовал бы себя более счастливым, если бы принадлежал к поколению волосатиков – агент по контршпионажу на службе у Ее Величества Королевы Виктории имел бы в их среде идеальное прикрытие.

Должно быть, я нервничал больше, чем мне казалось, поскольку порезался до крови при первом проходе. Тут кто-то небрежно постучался в дверь, и в комнату вошел Слейд. Он захлопнул за собой дверь, пнув ее ногой, и посмотрел на меня с кислой гримасой на своем скуластом лице. Его руки были глубоко засунуты в карманы плаща. Без всяких вступлений он коротко спросил:

– В чем дело, Стюарт?

Нельзя придумать ничего более изощренного для того, чтобы выбить человека из колеи, чем заставить его пуститься в запутанные объяснения с лицом, покрытым высыхающей пеной. Я снова повернулся к зеркалу и продолжал бриться – сохраняя молчание.

Слейд издал один из своих непередаваемых звуков – быстрый выброс воздуха через рот и ноздри. Он уселся на кровать, пружины которой жалобно заскрипели от его избыточного веса.

– Надеюсь, что для моего приезда имеются веские причины, – сказал он. – Мне не нравится, когда меня среди ночи выдергивают из кровати и перебрасывают самолетом на холодный север.

Продолжая бриться, я подумал, что то, что привело Слейда из Лондона в Акурейри, должно иметь большое значение. Сделав завершающее рискованное движение бритвой возле адамова яблока, я сказал:

– Так, значит, груз был более важным, чем ты мне говорил.

Я пустил холодную воду и смыл с лица остатки мыльной пены.

– ... этот проклятый груз, – сказал он.

– Сожалею, – извинился я. – Но я не расслышал. Вода попала в уши.

Было видно, что он сдерживает себя с трудом.

– Где груз? – спросил он с деланным спокойствием.

– Где он находится в данный момент, я не могу тебе сказать. – Я начал энергично вытирать свое лицо. – Вчера в полдень его отобрали у меня четыре неизвестные особи мужского пола, но ты наверное знаешь об этом от Грахама.

Он повысил голос:

– И ты позволил им его забрать – просто так!

– В тот момент я ничего не мог поделать, – заметил я невозмутимо. Я кивнул в сторону Грахама. – А в чем заключалась его роль в данной операции – если мне можно об этом узнать?

Слейд сложил руки на своем животе.

– Мы думали, что они будут следить за Грахамом – вот почему мы включили в дело тебя. Мы решили, что они попытаются блокировать Грахама и позволят тебе спокойно добежать до голевой линии.

Я не поверил этому объяснению. Если они – кто бы они ни были – следили за Грахамом, то он действовал весьма необычно, привлекая ко мне их внимание тем, что постоянно маячил у меня за спиной. Но я ничем не выразил своего недоверия, так как Слейд всегда был скользким типом и мне хотелось иметь что-нибудь про запас.

Вместо этого я сказала:

– Они не стали блокировать Грахама – они блокировали меня. Но возможно, они не знакомы с правилами регби; эта игра не особенно распространена в Швеции. – Я в последний раз вытер у себя за ушами и отбросил полотенце. – Так же как и в России, – добавил я, словно бы в раздумье.

Слейд поднял голову.

– И что заставляет тебя думать о русских?

Я усмехнулся.

– Я всегда думаю о русских, – сказал я сухо. – Как тот француз, который постоянно думает о сексе. – Я перегнулся через него и взял свои сигареты. – Кроме того, они называли меня Стюартсен.

– Ну и что?

– То, что они знали, кто я такой – не кто я сейчас, а кем я был когда-то. Это несомненно.

Слейд стрельнул глазами в сторону Грахама и бросил резко:

– Подожди снаружи.

Грахам ответил обиженным взглядом, но послушно вышел за дверь. Когда он ее закрыл за собой, я сказал:

– Ну что ж, теперь, когда дети покинули комнату, взрослые могут побеседовать спокойно. И где, черт возьми, ты подобрал этого типа? Я говорил тебе, что не потерплю участия в операции стажеров.

– Почему ты думаешь, что он стажер?

– Да ты сам посмотри, у него еще молоко на губах.

– Он хороший парень, – заверил меня Слейд и беспокойно переместился на кровати. Некоторое время он сохранял молчание, а потом сказал: – Так ты все-таки провалил операцию, не так ли? Все, что надо было сделать, это доставить маленький сверток из пункта А в пункт Б, и ты умудрился здесь поскользнуться. Я знал, что ты растренирован, но Боже мой мне и в голову не приходило, что ты настолько одряхлел. – Он выпрямил указательный палец. – И они называли тебя Стюартсен! Ты понимаешь, что это означает!

– Кенникен, – ответил я, не задумываясь. – Он здесь – в Исландии?

Слейд покачал головой.

– Мне об этом ничего неизвестно. – Он посмотрел на меня искоса. – Когда ты вышел на контакт в Рейкьявике, что тебе было сказано?

Я пожал плечами.

– Немного. Мне передали машину, на которой я должен был доехать до Рейкьявика через Крусьювик, после чего оставить ее на стоянке перед отелем "Сага". Так я и сделал.

Слейд издал глубокий гортанный звук.

– Никаких проблем не возникало?

– А они ожидались? – спросил я мягко.

Он раздраженно затряс головой.

– До нас дошли сведения насчет того, что может что-то произойти. Мы решили, что будет лучше изменить твой маршрут. – Он поднялся с выражением сильного неудовольствия на лице и подошел к двери. – Грахам!

Я сказал:

– Мне жаль, что все так получилось, Слейд, на самом деле жаль.

– Пустые сожаления ситуации не исправят. Нам остается только посмотреть, что мы можем спасти из этих обломков. Черт возьми, я вовлек тебя в операцию только потому, что Департамент испытывает недостаток кадров, а теперь из-за твоей глупости оказалась раскрытой целая страна. – Он повернулся к Грахаму. – Свяжись с Департаментом в Лондоне, я подойду к телефону внизу. И позвони капитану Ли в аэропорт, я хочу, чтобы самолет был готов к вылету через пять минут. Мы должны двигаться быстро.

Я деликатно кашлянул:

– Я тоже?

Слейд взглянул на меня с ненавистью.

– Ты! Ты уже сделал достаточно для того, чтобы провалить эту операцию.

– Хорошо, тогда чем я должен заниматься?

– Можешь убираться хоть к дьяволу, лишь бы подальше с моих глаз, – сказал он. – Возвращайся в Рейкьявик и затворись со своей подружкой на весь остаток лета. – Он повернулся и наткнулся на Грахама. – Какого черта ты здесь дожидаешься? – проревел он, и Грахам исчез.

Слейд остановился возле двери и произнес, не оборачиваясь:

– Но тебе лучше не забывать о Кенникене, поскольку я не пошевелю и пальцем, чтобы остановить его. Клянусь Богом, я надеюсь на то, что он прижмет тебя к ногтю!

Дверь захлопнулась, и, устроившись на кровати, я погрузился в состояние глубокой задумчивости. Я знал, что если я когда-либо снова повстречаюсь с Кенникеном, то это будет встреча со смертью.

1

Элин позвонила, когда я заканчивал свой завтрак. По потрескиваниям в трубке и из-за слабой слышимости я понял, что она использует радиотелефон, установленный в "лендровере". Большинство автомобилей, путешествующих на большие расстояния, оснащены в Исландии радиотелефонами – средство безопасности, которого требуют сложные природные условия острова. Это обычное объяснение, но оно не содержит всей правды. Дело в том, что исландцы любят говорить по телефону и являются одной из самых болтливых наций на земле, занимая третье место в мире сразу вслед за Соединенными Штатами и Канадой по количеству телефонных звонков на душу населения.

Она поинтересовалась, хорошо ли мне спалось, и я заверил ее, что со мной все в порядке, после чего спросил:

– Когда ты будешь здесь?

– Примерно в одиннадцать тридцать.

– Я встречу тебя возле кемпинга, – сказал я.

У меня было два свободных часа, которые я провел, прогуливаясь по Акурейри как турист, заскакивал в различные магазины, неожиданно поворачивал назад, в общем, разыгрывал из себя дурака. Но к моменту нашей встречи с Элин возле кемпинга, я был абсолютно уверен в том, что за мной нет хвоста. Было похоже на то, что Слейд говорил правду, когда заверил меня, что я не вхожу в его дальнейшие планы.

Я открыл дверцу "лендровера" и сказал:

– Пересядь, я сяду за руль.

Элин посмотрела на меня с удивлением.

– Разве мы не останемся?

– Мы удалимся от города на некоторое расстояние, а затем пообедаем. Есть нечто такое, о чем я хочу с тобой поговорить.

Я направился по северной дороге, идущей вдоль побережья, поддерживая высокую скорость и постоянно поглядывая назад. Когда стало ясно, что нас никто не преследует, я несколько расслабился, но не настолько, чтобы изгнать тревогу из глаз Элин. Она видела, что я чем-то озабочен, и тактично сохраняла молчание, но в конце концов спросила:

– Что-то случилось, не так ли?

– Ты совершенно права, – сказал я. – Именно это я и хочу с тобой обсудить.

Еще в Шотландии Слейд предостерегал меня против вовлечения Элин в операцию, он также упомянул Официальный Секретный Акт, который предусматривает юридическую ответственность за болтливость. Но если моя будущая жизнь с Элин что-то для меня значит, то я должен рассказать ей правду, и к черту Слейда вместе с его Официальным Секретным Актом.

Снизив скорость, я свернул с дороги, проехал по дерну и, остановив машину, посмотрел на море. Беспорядочно усеянный валунами берег опускался к серой воде, и вдалеке сквозь дымку тумана призрачно виднелся остров Гримсей. Кроме этого клочка суши, между нами и Северным полюсом не лежало абсолютно ничего. Это был Северный Ледовитый океан.

Я спросил:

– Что ты знаешь обо мне, Элин?

– Странный вопрос. Ты Алан Стюарт – человек, которого я очень люблю.

– И это все?

Она пожала плечами.

– А что еще мне нужно знать?

Я улыбнулся.

– И никакого любопытства, Элин?

– Ох, у меня есть любопытство, но я держу его под контролем. Если ты захочешь, чтобы я что-нибудь знала, то сам мне об этом расскажешь, – сказала она спокойно, затем немного поколебалась. – Я знаю про тебя одну вещь.

– Что именно?

Она повернулась лицом ко мне.

– Я знаю, что ты пережил душевную травму и это произошло незадолго до нашей встречи. Вот почему я оставила свои вопросы при себе – мне не хотелось, чтобы ты снова испытывал боль.

– Ты весьма проницательна, – сказал я. – Я не думал, что это заметно. Ты удивишься, если вдруг узнаешь, что когда-то я был агентом Британской разведки – шпионом?

Она посмотрела на меня оценивающим взглядом.

– Шпион, – произнесла она медленно, словно бы пробуя слово на вкус. – Да, я буду сильно удивлена. Это не самое почетное занятие – ты человек не того типа.

– То же самое мне говорили совсем недавно, – произнес я сардонически. – Тем не менее это так.

Некоторое время она сохраняла молчание, а затем сказала:

– Ты был шпионом. То, что было в прошлом, не имеет значения. Я знаю тебя таким, каким ты стал сейчас.

– Временами прошлое настигает нас, – заметил я. – Это случилось со мной. Есть человек, которого зовут Слейд... – Я остановился, задумавшись над тем, правильно ли я поступаю.

– Да? – подтолкнула она меня.

– Он приезжал ко мне в Шотландию. Я расскажу тебе про это – про Слейда в Шотландии.

2

Охота в этот день складывалась неудачно. Что-то побеспокоило оленей в течение ночи, поскольку они покинули долину, в которой должны были находиться по моим расчетам, и поднялись на крутые склоны Бхейнн Фхады. Я мог видеть их через оптический прицел – бледные серо-коричневые тени, пасущиеся среди зарослей вереска. При том направлении, в котором дул ветер, я смог бы подобраться к ним, только если бы у меня выросли крылья, и поскольку это был последний день охотничьего сезона, оленям до конца лета ничего не грозило от Стюарта.

В три часа дня я собрался и отправился домой. Я уже спускался вниз по склону Сгурр Мора, когда вдруг увидел машину, припаркованную рядом с моей хижиной, и микроскопическую фигурку человека, прогуливающегося взад-вперед. До хижины было нелегко добраться – разбитая колея, ведущая из горной деревушки обычно отпугивала случайных туристов, – и поэтому тот, кто сюда приезжал, как правило, хотел увидеть меня очень сильно. Повторные визиты случались редко; я натура замкнутая и не поощряю визитеров.

Поэтому я решил сохранить осторожность и, приблизившись, остановился под прикрытием скалы возле ручья. Сняв с плеча винтовку, я проверил ее еще раз, чтобы убедиться в том, что она разряжена, после чего прижался плечом к прикладу.

В поле зрения оптического прицела появилась увеличенная фигура человека. Сначала передо мной была только его спина, но затем он повернулся, и я увидел, что это Слейд.

Я остановил перекрестье прицела на его широком бледном лице и мягко нажал на спусковой крючок. Курок ударил по бойку, издав безвредный щелчок. Я подумал о том, не стоит ли мне сделать то же самое, только предварительно дослав в ствол патрон. Но зарядить оружие значит сделать свои действия слишком преднамеренными, поэтому я перекинул винтовку через плечо и пошел по направлению к хижине. Мне все-таки следовало зарядить в ствол патрон.

Когда я приблизился, он повернулся и помахал рукой.

– Добрый день! – крикнул он так невозмутимо, словно был здесь частым и желанным гостем.

Я подошел к нему.

– Как ты меня нашел?

Он пожал плечами.

– Это было не слишком сложно. Ты знаешь мои методы. Я знал их, и они мне не нравились.

Я сказал:

– Хватить разыгрывать из себя Шерлока Холмса. Что тебе нужно?

Он махнул рукой в сторону хижины.

– Ты не собираешься пригласить меня внутрь?

– Зная тебя, я готов поспорить, что ты уже обыскал мое жилище.

Он воздал к небу руки в притворном ужасе.

– Даю тебе слово чести, я этого не делал.

Я почти рассмеялся ему в лицо, поскольку у этого человека не было чести. Отвернувшись, я толкнул рукой дверь, и он зашел внутрь следом за мной, неодобрительно прищелкивая языком.

– Не закрыто? Ты слишком доверчив.

– Здесь нет ничего такого, что стоило бы украсть, – произнес я равнодушно.

– Только твоя жизнь, – сказал он и бросил на меня быстрый взгляд.

Я оставил это утверждение без ответа и положил винтовку на оружейную стойку. Слейд с любопытством огляделся по сторонам.

– Примитивно, но комфортабельно, – заметил он. – Но я не понимают, почему ты не живешь в большом доме.

– Кажется, это не твое дело.

– Возможно, – сказал он и сел в кресло. – Так, значит, ты укрылся в Шотландии и не ожидал, что тебя найдут. Защитная окраска, да? Стюарт, спрятавшийся среди множества других Стюартов. Ты заставил нас испытать некоторые затруднения.

– Кто сказал, что я здесь прячусь? Я шотландец, ты это знаешь.

Он широко улыбнулся.

– Отчасти. Только по своему дедушке с отцовской стороны. Не так давно ты был шведом, а перед этим финном. Тогда ты, разумеется, назывался Стюартсен.

– Ты проехал пятьсот миль только для того, чтобы поговорить о старых временах? – спросил я устало.

– Ты выглядишь совсем неплохо, – заметил он.

– Не могу сказать того же самого о тебе, ты вышел из формы и начал полнеть.

Он хмыкнул.

– Роскошь, мой мальчик, роскошь – все эти обеды за счет правительства Ее Величества, – он взмахнул пухлой рукой. – Но давай оставим это, Алан.

– Для тебя я мистер Стюарт, – сказал я подчеркнуто.

– Ах, ты не любишь меня, – произнес он обиженным голосом. – Но неважно – в конце концов, дело совсем не в этом. Я... мы... хотим, чтобы ты выполнил для нас работу. Ничего сложного, ты сам убедишься.

– Ты наверное сошел с ума, – сказал я.

– Я знаю, как ты должен себя чувствовать, но...

– Ни черта ты не знаешь, – бросил я резко. – Если ты ожидаешь, что я буду на тебя работать после того, что произошло, то, значит, ты еще более сумасшедший, чем мне казалось.

Я, конечно, ошибался. Слейд отлично знал, как я себя чувствую: это было его работой – узнавать людей, чтобы использовать их как инструмент. Я ожидал, что он сейчас начнет оказывать на меня давление, и достаточно скоро это произошло. Разумеется, он действовал в своей обычной косвенной манере.

– Тогда давай поговорим о старых временах, – предложил он. – Ты, наверное, помнишь Кенникена.

Я его помнил – со мной должна случиться полная амнезия, чтобы я забыл Кенникена. Передо мной возникло его лицо таким, каким я видел его в последний раз: глаза, похожие на серую гальку, расположенные высоко над широкими славянскими скулами, шрам, протянувшийся от правого виска до уголка рта, ярко выделяющийся на фоне побледневшей кожи. В тот момент он был достаточно зол для того, чтобы меня убить.

– А что там с Кенникеном? – спросил я медленно.

– Только то, что, насколько я слышал, он тоже ищет тебя. Ты сделал из него дурака, и ему это не понравилось. Кенникен хочет найти тебя, чтобы ... – Слейд остановился, словно бы подыскивая нужное слово. – Как звучит эта деликатная фраза, которую используют наши коллеги из ЦРУ? Ах да – Кенникен хочет найти тебя, чтобы ликвидировать с максимальным ущербом. Хотя я уверен, что в КГБ не используют это точное выражение.

Чертовски милый термин для пули в затылок темной ночью.

– Ну так что? – поинтересовался я.

– Он все еще ищет тебя, – подчеркнул Слейд.

– Почему? – спросил я. – Я больше не работаю в Департаменте.

– Но Кенникен, к сожалению, об этом не знает. – Слейд принялся изучать свои ногти. – Мы храним информацию втайне от него – достаточно успешно, я надеюсь. Нам кажется разумным поступать так.

Я видел, куда он клонит, но мне хотелось, чтобы Слейд высказался прямо, хотелось заставить его заговорить простым языком – то, чего он всегда избегал.

– Но он не знает, где я.

– Верно, мой мальчик, – но что, если кто-нибудь сообщит ему об этом?

Я подался вперед и пристально посмотрел на Слейда.

– И кто же сможет ему сообщить?

– Я смогу, – произнес он мягко. – Если сочту, что это необходимо. Я должен буду сделать все очень осторожно и через третью сторону, разумеется, но это вполне можно устроить.

Так вот что таилось в его словах – угроза предательства. Ничего нового для Слейда; шантаж и коррупция были делом всей его жизни. Я вовсе не собирался начать первым бросать в него камни; когда-то это было и моей работой тоже. Но разница между нами заключалась в том, что Слейд любил свою работу.

Я дал ему возможность продолжить свою болтовню, извлечь на свет второстепенные детали.

– Кенникен руководил весьма эффективной террористической группой, в чем мы убедились на собственной шкуре, не так ли? Несколько членов Департамента были... э... ликвидированы людьми Кенникена.

– Почему бы тебе не сказать просто, что они были убиты?

Он нахмурился, и поросячьи глазки погрузились еще глубже в складки жира, которым заплыло его лицо.

– Ты всегда был грубым, Стюарт, возможно, более грубым, чем требовалось для твоей собственной пользы. Я не забыл тот случай, когда ты пытался доставить мне неприятности с Таггартом. Я помню, тогда ты тоже употребил это слово.

– Я употреблю его еще раз, – сказал я. – Ты убил Джимми Биркби.

– Я убил? – спросил Слейд мягко. – Кто подложил гелигнит в его машину? Кто осторожно подсоединил провода детонатора к системе зажигания? Это сделал ты! – Он оборвал меня рубящим движением руки. – И только благодаря этому ты смог вплотную подобраться к Кенникену, только это заставило Кенникена довериться тебе настолько, что мы впоследствии оказались способны одолеть его. Ты действовал очень хорошо, Стюарт, – ты сделал все, что от тебя требовалось.

– Да, ты использовал меня, – сказал я.

– И я использую тебя снова, – сказал он резко. – Или ты предпочитаешь оказаться в руках Кенникена? – Он внезапно рассмеялся. – Ты знаешь, я думаю Кенникену абсолютно наплевать, работаешь ты в Департаменте или нет. Ты нужен ему сам по себе.

Я с недоумением посмотрел на него.

– И что ты хочешь этим сказать?

– Ты разве не знаешь, что Кенникен теперь импотент? – спросил Слейд удивленно. – Насколько я помню, ты собирался убить его тем последним выстрелом, но освещение было плохим, и, как тебе показалось, ты просто ранил его, Ты и на самом деле его ранил, но не просто – ты кастрировал беднягу. – Его руки, сложенные на животе, мелко затряслись, когда он сдавленно захихикал. – Выражаясь невежливо – или, если хочешь, грубо, – ты отстрелил ему яйца, мой мальчик. Можешь себе представить, что он с тобой сделает, Кенникен, если – и когда – он до тебя доберется.

Я похолодел и почувствовал зияющую пустоту в нижней части живота.

– Существует только один путь, который может помочь сбежать от всего мира, и тот лежит через могилу, – произнес Слейд с фальшивой назидательностью. – Ты попробовал свой способ, и он не сработал.

Он был прав, я не мог ожидать ничего другого.

– Так, значит, дело в следующем, – сказал я. – Ты хочешь, чтобы я выполнил работу. Если я этого не сделаю, ты настучишь оппозиции, и оппозиция уберет меня, – и теоретически твои руки останутся чистыми.

– Весьма четко изложено, – заметил Слейд. – Ты всегда писал хорошие, ясные рапорты. – Он произнес это тоном школьного учителя, похвалившего ученика за удачный ответ.

– В чем заключается работа?

– Наконец-то ты решил проявить здравомыслие, – сказал он одобрительно. Он извлек на свет лист бумага и сверился с ним. – Нам известно, что ты имеешь обыкновение проводить свой ежегодный отпуск в Исландии. – Он поднял на меня глаза. – Я полагаю, это сказывается твое северное происхождение. Ты не можешь чувствовать себя спокойно в Швеции, а вернуться в Финляндию было бы еще более рискованно. Слишком близко к русской границе для того, чтобы ощущать себя комфортно. – Он распростер руки. – Но кто тебя найдет в Исландии?

– Так, значит, работа связана с Исландией?

– Совершенно верно. – Он постучал ногтем по листу бумаги. – Ты проводишь там весь свой долгий отпуск – по три-четыре месяца в году. Вот что значит иметь свой собственный доход – Департамент сделал для тебя очень много.

– Департамент не дал мне ничего, что уже не было бы моим, – сказал я резко.

Он проигнорировал мою реплику.

– Я заметил, что ты совсем неплохо обустроился в Исландии. Все прелести домашнего комфорта в уютном любовном гнездышке. Юная леди, которая, как я полагаю...

– Давай оставим ее в покое.

– Именно это, мой мальчик, я и хотел сказать. Было бы крайне неразумно вовлекать ее в нашу операцию. Это может оказаться для нее весьма опасно, надеюсь, ты понимаешь? Я не стал бы ей ничего рассказывать. – Его голос был мягким и вкрадчивым.

Слейд хорошо потрудился над своей домашней работой. Если он знает о существовании Элин, это значит, он следил за мной довольно давно. Все то время, что я, как мне казалось, был надежно укрыт, я на самом деле находился под колпаком.

– Перейдем к делу.

– Ты получишь сверток в Кьеблавикском международном аэропорту. – Он очертил его размеры пальцем в воздухе. – Примерно восемь на четыре и на два дюйма. Ты доставишь его человеку в Акурейри – ты знаешь, где это находится?

– Знаю, – ответил я и стал ждать, когда он продолжит, но продолжения не последовало. – И это все? – спросил я.

– Это все. Я уверен, ты справишься с заданием достаточно легко.

Я посмотрел на него с недоверием.

– И ты затеял весь этот грязный шантаж только для того, чтобы поручить мне работу посыльного?

– Мне хотелось бы, чтобы ты не использовал такой грубый язык, – сказал он брюзгливо. – Эта работа как раз подходит для человека, у которого долгое время отсутствовала практика, такого как ты, например. Она достаточно важная, и ты оказался под рукой, поэтому мы решили использовать тебя.

– Это та операция, которая быстро увеличивает свои масштабы, не так ли? – предположил я. – Поэтому ты вынужден использовать меня.

Слейд махнул рукой.

– Мы просто испытываем некоторый недостаток в людских ресурсах, вот и все. Не надо поддаваться мании величия – используя тебя, я соскребаю с самого дна.

Слейд мог быть достаточно грубым, если это соответствовало его цели. Я пожал плечами и спросил:

– Кто тот человек, с которым я должен встретиться в Акурейри?

– Он сам даст о себе знать. – Слейд извлек из кармана продолговатый листок бумаги и витиевато разорвал его поперек. Одну часть он передал мне, и я увидел, что это половина стокроновой банкноты. – У него будет другая половина. Старые методы самые лучшие, тебе не кажется? Они просты и эффективны.

Я посмотрел на обрывок исландской валюты в своей руке и спросил с иронией:

– На то, что мне заплатят за это рискованное предприятие, я, разумеется, могу не рассчитывать?

– Конечно же тебе заплатят, мой мальчик. Правительство Ее Величества не скупится на затраты, когда требуется заплатить за ценные услуги. Двести фунтов тебя устроят?

– Спусти их в унитаз, ублюдок.

Он с неодобрением покачал головой.

– Какой язык, Боже мой, – но я сделаю, как ты сказал. Можешь на это положиться.

Я посмотрел на Слейда, и он ответил мне взглядом своих невинных, как у младенца, глаз. Мне не нравилось то, как пахла вся эта операция – в ней было что-то фальшивое. Мне пришло в голову, что, возможно, они решили провести учебные маневры со мною в качестве подопытного кролика. Департамент часто устраивал игры подобного рода, чтобы обучать новичков, но обычно все стороны предварительно знакомили с правилами. Я решил, что если Слейд втянул меня в тренировочный проект, ничего мне при этом не сообщив, то я удавлю этого ублюдка.

Чтобы проверить его, я сказала:

– Слейд, если ты собираешься использовать меня как футбольный мяч в тренировочной игре, то это может оказаться опасным. Таким путем ты способен лишиться нескольких своих начинающих шпионов.

Он, казалось, был шокирован.

– Ох, я никогда бы с тобою так не поступил.

– Хорошо, что мне делать, если кто-нибудь попытается забрать сверток?

– Останови его, – ответил он коротко.

– Любой ценой?

Он улыбнулся.

– Ты хочешь сказать – можешь ли ты убивать? Делай все, что хочешь. Только доставь груз в Акурейри. – Его брюшко затряслось от веселья. – Убийца Стюарт! – произнес он посмеиваясь. – Надо же!

Я кивнул.

– Просто я должен узнать все точно. Мне не хотелось бы усугублять твою проблему с людскими ресурсами. После Акурейри – что мне делать потом?

– Потом ты можешь развлекаться, как тебе угодно. Используй свой отпуск. Наслаждайся обществом своей подруги. Чувствуй себя свободным, как воздух.

– До тех пор, пока ты снова не появишься на горизонте.

– Такое маловероятно, – сказал Слейд решительно. – Мир сильно изменился за время твоего отшельничества. Дела в Департаменте ведутся не так, как раньше, – появилась новая техника – многие изменения ты не сможешь понять. Ты будешь бесполезен в любой настоящей работе, Стюарт; но это задание достаточно простое, и здесь ты просто посыльный. – Он обвел комнату несколько пренебрежительным взглядом. – Нет, ты сможешь вернуться сюда и мирно доживать свой век в сельской глуши.

– А Кенникен?

– Тут я не способен дать тебе никаких обещаний. Возможно, он найдет тебя, а возможно – и нет; но если это и произойдет, то без моей помощи, уверяю тебя.

– Этого недостаточно, – сказал я. – Ты сообщишь ему, что я уже четыре года не являюсь членом Департамента?

– Я могу, – произнес он поспешно. – Я могу. – Он поднялся на ноги и застегнул свое пальто. – Другое дело, поверит ли он в это и, тем более, обратит ли вообще внимание на полученную информацию. Он желает тебя найти по своим собственным абсолютно непрофессиональным причинам, и я склонен думать, что ему скорее всего хочется поработать над тобой с острым ножом, а не предложить распить с ним бутылку кальвадоса.

Он взял в руки свою шляпу и подошел к двери.

– Ты получишь дальнейшие инструкции насчет свертка перед отъездом на место. Было очень приятно увидеться с вами снова, мистер Стюарт.

– К сожалению, не могу сказать то же самое про себя, – произнес я в ответ, и он весело рассмеялся.

Я проводил его до машины и показал на скалу, из-за которой вел наблюдение, когда он прогуливался перед хижиной.

– Оттуда я смотрел на тебя через перекрестье прицела. Я даже нажал на курок. К несчастью, винтовка была не заряжена.

Он ответил мне голосом, полным доверия.

– Если бы она была заряжена, то ты не нажал бы на курок. Ты цивилизованный человек, Стюарт, слишком цивилизованный. Порой я удивляюсь, как тебе удалось так долго продержаться в Департаменте – ты всегда был немного мягкотелым для настоящей работы. Если бы решение зависело от меня, то тебя бы уволили задолго до того, как ты... э... подал в отставку.

Я посмотрел в его холодные бесцветные глаза и понял, что если бы решение зависело от него, то мне не удалось бы уйти в отставку. Он сказал:

– Я надеюсь, ты помнишь положения Официального Секретного Акта. – Затем он улыбнулся. – Ну, разумеется, помнишь.

Я спросил:

– Где теперь твое место на служебной лестнице, Слейд?

– Говоря по правде, достаточно близко к вершине, – ответил он с готовностью. – Сразу следом за Таггартом. Теперь я могу принимать решения. Время от времени я обедаю с премьер-министром. – Издав самодовольный смешок, он сел в машину. Он опустил стекло в двери и сказала: – Еще одна вещь. Этот сверток – не открывай его, мой мальчик. Помни, что любопытство сделало с котом.

Стронувшись с места, машина запрыгала по разбитой колее, и когда она скрылась из виду, глен стал выглядеть чище. Подняв голову, я посмотрел на Сгурр Мор и возвышающийся за ним Сгурр Дирг и почувствовал глубокую депрессию. Менее чем за двадцать минут мой мир был разбит на части, и неизвестно, удастся ли мне теперь собрать осколки.

Проснувшись после беспокойной ночи на следующее утро, я знал, что мне остается только одно: повиноваться Слейду, выполнять его приказы, доставить этот проклятый груз в Акурейри, после чего, уповая на Бога, надеяться на то, что мне удастся выйти из игры без последующих осложнений.

3

Во рту у меня пересохло от долгого рассказа и табачного дыма. Я выбросил в окно сигаретный окурок, и, упав на камни он начал посылать одинокий дымовой сигнал на Северный полюс.

– Вот так, – сказал я. – Меня силой втянули в это дело.

Элин пошевелилась на своем сиденье.

– Я рада, что ты мне рассказал о своих проблемах. Я все удивлялась, почему ты так внезапно улетел в Акурейри. – Она нагнулась вперед и потянулась. – Но теперь ты доставил этот таинственный груз и тебе больше не о чем волноваться.

– Дело в том, – сказал я, – что мне не удалось его доставить. – Я рассказал ей про четырех мужчин в аэропорту Акурейри, и она побледнела. – Слейд прилетел сюда из Лондона. Он сильно встревожен.

– Он здесь – в Исландии?

Я кивнул.

– Он сказал, что теперь я все равно вышел из игры, но это не так. Элин, я хочу, чтобы ты держалась от меня подальше, ты тоже можешь пострадать.

Она внимательно посмотрела на меня.

– Мне кажется, ты рассказал мне не все.

– Не все, – согласился я. – Я и не собираюсь всего рассказывать. Будет лучше, если ты не станешь влезать в это болото.

– Я думаю, тебе следует закончить свою историю, – сказала она.

Я прикусил губу.

– У тебя есть место, где ты могла бы скрыться – от посторонних глаз, я имею в виду?

Она пожала плечами.

– Наша квартира в Рейкьявике.

– Она не подойдет, – возразил я. – Слейд знает о ее существовании, и его человек держал нашу квартиру под наблюдением.

– Я могу навестить своего отца, – предложила она.

– Да, можешь. – Я видел Рагнара Тхорссона только один раз; это был крепкий старый фермер, который жил в дебрях Страндазислы. Элин будет там в относительной безопасности. Я спросил: – Если я расскажу тебе всю историю до конца, ты поедешь к нему и останешься так до тех пор, пока я за тобой не пришлю?

– Я не могу дать никаких гарантий, – сказала она упрямо.

– Боже! – воскликнул я. – Если я сумею выбраться из этой передряги, то мне достанется своенравная жена. Не знаю, смогу ли я это выдержать.

Она резко подняла голову.

– Что ты сказал?

– Окольным путем я попросил тебя выйти за меня замуж.

Внезапно все смешалось, и прошло несколько минут, прежде чем нам удалось освободиться от взаимных объятий. Элин, с розовым лицом и взъерошенными волосами, улыбнулась лукаво и сказала:

– Теперь рассказывай!

Я вздохнул и открыл дверцу машины.

– Я не только расскажу, но и покажу тебе кое-что.

Я прошел к задней части "лендровера" и достал плоскую металлическую коробку из-под бампера машины, куда она была прикреплена изолентой. Я поднес ее Элин на ладони вытянутой руки.

– Вот из-за чего вся эта суматоха, – сказал я. – Ты сама привезла ее из Рейкьявика.

Она осторожно постучала указательным пальцем по металлической поверхности.

– Так, значит, те люди ее не получили.

– Они получили металлическую коробку, в которой первоначально содержалась настоящая шотландская карамель, купленная мною в Обане, – полную ваты и песка и зашитую в оригинальную мешковину.

4

– Хочешь пива? – спросила Элин.

Я поморщился. Исландцы варят отвратительное пиво, безвкусный напиток, в котором алкоголя столько же, сколько сахара в сахарине. Элин рассмеялась.

– С пивом все в порядке; Бьярни привез ящик "карлсберга" из своего последнего рейса в Гренландию.

Это меняло дело, датчане понимают толк в пиве. Элин открыла банку и разлила пиво по стаканам.

– Я хочу, чтобы ты поехала к своему отцу, – сказал я.

– Я подумаю об этом. – Она протянула мне стакан. – Мне хотелось бы знать, почему ты оставил сверток у себя.

– Задание было фальшивым. От всей этой операции вонь поднималась до самых небес. Слейд утверждал, что за Грахамом следит оппозиция, поэтому в последний момент он ввел в дело меня. Но Грахама никто не атаковал – атакован был я. – Я не стал рассказывать Элин про Линдхольма; я не был уверен, хватит ли у нее душевных сил, чтобы выдержать такой груз. – Ты не находишь это странным?

Она призадумалась.

– Да, нахожу.

– И Грахам вел наблюдение за нашей квартирой, а это весьма необычное поведение для человека, который знает, что за ним может следить противник. Да и вообще я не верю, что за Грахамом следили; я думаю, Слейд плел сплошную ложь.

Элин, казалось, целиком погрузилась в созерцание пузырьков, поблескивающих на стенках ее стакана.

– Ты говорил о противнике – кто он, противник?

– Я думаю, это мои старые приятели из КГБ, – сказал я. – Русская разведка. Я могу и ошибаться, но такое маловероятно.

По застывшему выражению лица Элин я понял, что ей не нравится то, как это звучит, поэтому вернулся к Слейду с Грахамом.

– Еще один момент – Грахам видел, как меня зажали в аэропорту Акурейри, но не пошевелил и пальцем для того, чтобы мне помочь. Он мог, по крайней мере, проследить за человеком, который унес футляр от фотокамеры, но он не предпринял ничего. Какой бы ты из этого сделала вывод?

– Я не знаю, что и подумать, – призналась она.

– Так же, как и я. Вот почему вся операция пахнет гнилью. Что касается Слейда – он был настолько возмущен тем, что я провалил задание, что вылетел из Лондона сразу после того, как узнал об этом от Грахама. И что он делает по приезде? Только треплет меня за ухо и говорит, что я дурной ребенок. Такое поведение слишком нетипично для Слейда.

Элин сказала:

– Ты не веришь Слейду. – Это было утверждение.

Я вытянул руку в сторону острова Гримсей.

– Я верю Слейду точно так же, как в то, что смогу бросить этот остров. Он затеял какую-то сложную игру, и я хочу узнать, какова в ней моя роль до того, как упадет нож гильотины, поскольку эта игра, возможно, ведется именно затем, чтобы нож упал на мою шею.

– А что со свертком?

– Это наш козырь. – Я приподнял металлическую коробку. – Слейд думает, что она у оппозиции, но до тех пор, пока это не так, большой беды не произошло. Оппозиция тоже считает, что сверток находится у них, поскольку, как я полагаю, они его еще не вскрыли.

– Можно ли на это надеяться?

– Я думаю можно. Агенты обладают не слишком большими полномочиями. Скорее всего, тот квартет, который отобрал у меня сверток, имел приказ доставить его своему боссу закрытым.

Элин посмотрела на коробку.

– Интересно, что там внутри?

Я тоже посмотрел на нее, но ровная металлическая поверхность ни о чем мне не говорила.

– Может быть, стоит ее вскрыть консервным ножом, – сказал я. – Но не сейчас. Пока нам лучше не знать о ее содержимом.

Элин издала вздох разочарования.

– Почему вы, мужчины, так любите все усложнять? Так что ты намерен делать?

– Я собираюсь залечь на дно, – солгал я, – и как следует все обдумать. Может быть, я пошлю эту проклятую коробку в Акурейри "до востребования" и по телеграфу сообщу Слейду, где ее забрать.

Я надеялся на то, что Элин мне поверила, поскольку на самом деле мои планы были несколько отличными и бесконечно более опасными. Очень скоро кто-то обнаружит, что ему подсунули фальшивку и начнет громко кричать. Я хотел находиться где-то поблизости, чтобы узнать, кто же это кричит. Но нельзя допустить, чтобы Элин тоже была рядом, когда такое произойдет.

– Залечь на дно, – повторила Элин задумчиво. Она повернулась ко мне. – Как насчет того, чтобы переночевать в Асбьюрги?

– Асбьюрги! – Рассмеявшись, я осушил свой стакан. – Почему бы и нет?

5

В те далекие, скрытые от нас во мраке времена, когда боги были молодыми, как-то раз Один[4] объезжал арктические просторы, и его верный конь Слейпнир, споткнувшись, опустил копыто на Северную Исландию. То место, где копыто ударилось о землю, теперь известно как Асбьюрги. Так гласит легенда, но мои друзья геологи имеют на этот счет свое мнение.

Асбьюрги представляет из себя имеющую форму копыта геологическую структуру около двух миль в поперечнике. В ее пределах деревья, защищенные здесь от пронзительного ветра, имели благоприятные условия для роста и некоторые из них достигали в высоту двадцати футов, что необычно для Исландии. Этот покрытый зеленью участок плодородной земли приютился между окружающих его со всех сторон отвесных каменных стен. В Асбьюрги не было ничего примечательного, кроме связанной с этим местом легенды и непривычного вида зеленеющих деревьев, но туристы бывали здесь часто, хотя и не останавливались здесь на ночь. И что наиболее важно, это место находилось в стороне от больших дорог.

Мы протиснулись в Асбьюрги через узкий проход по колее, накатанной колесами заезжающих сюда машин, и вскоре оказались на поляне, окруженной густыми зарослями деревьев, где и разбили свой лагерь. Когда это позволяли погодные условия, мы во время наших поездок имели обыкновение спать на земле, поэтому я установил тент, прикрепив его с одной стороны к "лендроверу", после чего достал из машины надувные матрасы и спальные мешки, в то время как Элин занялась приготовлением ужина.

Возможно, мы обустраивали свою лагерную жизнь с некоторыми элементами сибаритской роскоши, поскольку оба не любили испытывать неудобства. Я установил раскладные кресла и стол, на который Элин поставила бутылку "скотча" вместе с парой стаканов, после чего присоединилась ко мне, перед тем как зажарить бифштекс. Говядина в Исландии тоже являлась предметом роскоши, но я в ней себе не отказывал, чтобы не возненавидеть навсегда баранину.

Кругом царили тишина и спокойствие, и мы сидели, наслаждаясь вечером, смакуя терпкое виски, ведя бессвязную беседу о вещах, бесконечно далеких от того, что занимало наши умы. Я думаю, мы оба нуждались в отдыхе от гнетущей нас проблемы, связанной со Слейдом и его проклятым свертком, и процесс установки нашего лагеря был возвращением к тем счастливым дням, наступления которых мы так нетерпеливо ждали.

Элин отошла, чтобы приготовить ужин, и я налил себе еще выпить и задумался над тем, как мне от нее избавиться. Если она не согласится покинуть меня добровольно, тогда, возможно, лучшим способом будет улизнуть из лагеря на рассвете, оставив ей пару банок консервов и флягу с водой. С этими запасами и спальным мешком она вполне сможет продержаться день-два, пока кто-нибудь не приедет в Асбьюрги и не вернет ее обратно к цивилизации. Она, конечно же, будет неистовствовать, как настоящая фурия, но зато останется жива.

Потому что залечь на дно было недостаточно. Я должен стать легко доступным – сделать из себя некое подобие жестяной утки в тире, так чтобы этот кто-то захотел нанести по мне удар. Когда начнутся боевые действия, Элин лучше находиться от меня подальше.

Элин принесла тарелки, и мы принялись за еду. Через некоторое время она спросила:

– Алан, почему ты покинул ... Департамент?

Моя вилка повисла в воздухе.

– У меня были расхождения во взглядах, – ответил я коротко.

– Со Слейдом?

Я медленно положил вилку.

– Да – со Слейдом. Я не хочу про это говорить, Элин. Она ненадолго задумалась, а потом сказала:

– Может быть, будет лучше, если ты все расскажешь. Тебе, наверное, нелегко держать свои мысли на замке.

Я беззвучно рассмеялся.

– Как забавно! Говорить такое агенту Департамента! Ты когда-нибудь слышала об Официальном Секретном Акте?

– Что это?

– Если Департаменту станет известно, что я разглашаю сведения о своей службе, то остаток своих дней мне придется провести в тюрьме.

– Какая ерунда! – воскликнула она пренебрежительно. – Ко мне это не относится.

– Попробуй объяснить это сэру Давиду Таггарту, – предложил я. – Я и так уже рассказал тебе более чем достаточно.

– Тогда почему бы тебе не рассказать все до конца? Ты ведь знаешь, я не буду болтать.

Я посмотрел вниз на свою тарелку.

– По своей собственной воле. Я не хочу, чтобы у кого-нибудь появилось желание сделать тебе больно, Элин.

– Кто может сделать мне больно? – спросила она.

– Например, Слейд. Еще есть один тип, которого зовут Кенникен, и существует вероятность, что он тоже находится где-то поблизости, но я надеюсь, что это не так.

Элин произнесла медленно:

– Если я когда-нибудь выйду замуж, то моим мужем будет человек, у которого нет секретов. Это нехорошо, Алан.

– Так, выходит, ты думаешь, что поделиться с кем-то своей проблемой – значит уменьшить ее наполовину. Вряд ли Департамент с тобой в этом согласится. Власти отнюдь не считают исповедь наилучшим средством для улучшения душевного самочувствия, и они с подозрением относятся к католическим священникам и психоаналитикам. Но коли ты настаиваешь, я расскажу кое-что – то, что не будет для тебя слишком опасным.

Я отрезал от своего бифштекса очередной кусок.

– Эта операция проводилась в Швеции. Я был членом группы контршпионажа, которая пыталась проникнуть в аппарат КГБ в Скандинавии. Операцией руководил Слейд. Я должен сказать про Слейда одну вещь: он очень умен – обладает хитростью и коварством и обожает изобретать всяческие уловки, способные привести к победе.

Я обнаружил, что потерял аппетит, и отодвинул тарелку в сторону.

– Боссом оппозиции был человек по имени В.В. Кенникен, и я подобрался к нему достаточно близко. Он считал, что я швед финского происхождения, которого зовут Стюартсен, парень с одурманенными мозгами, желающий, чтобы его использовали. Ты знаешь, что я родился в Финляндии?

Элин покачала головой.

– Ты мне не рассказывал.

Я пожал плечами.

– Наверное, я пытался забыть об этой части своей жизни. Как бы то ни было, проделав большую работу и изрядно натерпевшись страха, я оказался внутри аппарата и был принят Кенникеном. Не то чтобы он мне доверял, он просто использовал меня на второстепенной работе, и я собрал большое количество информации, которую должным образом передал Слейду. Но не это являлось моей главной целью. Я уже находился близко к Кенникену, но все еще не достаточно близко.

Элин сказала:

– Ужасная история. Меня не удивляет, что ты был испуган.

– Большую часть времени я испытывал смертельный страх, что обычно для двойного агента. – Я сделал паузу, пытаясь найти простой путь для того, чтобы объяснить сложную ситуацию. Я произнес осторожно: – Настало время, когда мне пришлось убить человека. Слейд предостерег меня, передав, что мое прикрытие под угрозой провала. Он сообщил, что человек, способный меня разоблачить, еще не успел доложить об этом Кенникену, и поэтому необходимо его ликвидировать. Что я и сделал при помощи бомбы. – Я сглотнул. – Я даже никогда не видел человека, которого убил, – я просто подложил бомбу в его машину.

В глазах Элин стоял ужас. Я сказал хрипло:

– А что ты думала? Мы там не в ладушки играли.

– Но убить человека, которого ты не знаешь – которого даже никогда не видел!

– Так значительно легче, – сказал я. – Спроси любого пилота-бомбардировщика. Но дело не в этом. Дело в том, что я поверил Слейду, а человек, которого я убил, оказался британским агентом – человеком с моей стороны.

Элин смотрела на меня как на какое-то отвратительное насекомое, выползшее из-под камня. Я продолжил:

– Я связался со Слейдом и спросил его, что, черт возьми, происходит. Он сказал, что этот человек был внештатным агентом, которому не доверяла ни одна сторона – положиться на него стало просто невозможно. Слейд посоветовал мне рассказать Кенникену о том, что я сделал, и после этого мои акции резко пошли в гору. По-видимому, Кенникен знал, что из его организации происходит утечка информации, и существовало достаточно доказательств, указывающих на человека, которого я убил. Так я стал одним из его голубоглазых мальчиков – он полностью мне доверял, – и это было ошибкой, поскольку нам удалось полностью разрушить его агентурную сеть.

Элин перевела дыхание.

– И это все?

– Нет, черт возьми, это не все! – воскликнул я с отчаянием. Я протянул руку за бутылкой виски и обнаружил, что мои пальцы трясутся. – Когда все закончилось, я вернулся в Англию. Меня поздравили с хорошо проделанной работой. Скандинавская ветвь Департамента находилась в состоянии эйфории, и я оказался чуть ли не главным героем! Затем я узнал, что человек, которого я убил, вовсе не являлся внештатным агентом. Его имя – если это имеет значение – было Биркби, и он работал в Департаменте, так же как и я.

Я плеснул виски в стакан.

– Слейд переставлял нас, как шахматные фигуры. Ни Биркби, ни я не смогли проникнуть в организацию Кенникена так глубоко, как ему хотелось, поэтому он решил пожертвовать одной пешкой, чтобы продвинуть другую на более выгодную позицию. Но мне показалось, что Слейд играл не по правилам – это было так, как если бы шахматист смел с доски одну из собственных фигур, чтобы поставить мат противнику.

Элин спросила дрожащим голосом:

– Неужели в вашем грязном мире еще существуют какие-то правила?

– Совершенно верно, – сказал я. – В нем нет правил. Но мне казалось, что они существуют. – Я проглотил неразбавленное виски и почувствовал жжение в горле. – Я попытался поднять шум. Но никто, разумеется, не стал меня слушать – работа была выполнена успешно, и про нее уже успели забыть, так как теперь предстояло приступить к осуществлению еще более грандиозных планов. Слейд провернул операцию, и никто не хотел углубляться в то, как он это сделал. – Я невесело рассмеялся. – Он получил повышение, и копаться в грязи теперь было бы бестактно – тень могла пасть на начальство, которое его продвинуло. Я стал помехой, от которой следовало избавиться.

– Так, значит, они от тебя избавились, – произнесла она без выражения.

– Если бы Слейд мог принимать решения, то от меня избавились бы другим путем – навсегда. Он сам сказал мне об этом не так давно. Но в те дни он занимал не слишком высокую должность в организации и не обладал достаточным весом. – Я посмотрел на дно стакана. – Ну а тогда все объяснили тем, что у меня произошел нервный срыв.

Я поднял глаза на Элин.

– Отчасти это была правда – я бы сказал пятьдесят на пятьдесят. Долгое время я находился в состоянии сильного нервного напряжения, и случай с Биркби оказался последней каплей. Кроме того, для таких, как я, у Департамента имелся госпиталь с ручными психиатрами. Прямо сейчас где-то там у них хранится мое досье, материалы которого привели бы в ужас старика Фрейда. Если я переступлю черту, то сразу же найдется психиатр, готовый доказать: я страдаю целым комплексом нервных заболеваний от энуреза до параноидальной мании величия. Кто усомнится в доказательствах, представленных выдающимся медицинским светилом?

Элин была разгневана.

– Но это неэтично! Ты так же безумен, как я!

– Здесь не существует правил – помнишь? – Я налил себе очередную порцию виски, на этот раз более спокойно. – В общем, мне позволили уйти в отставку. В любом случае, я стал бесполезен для Департамента, так как превратился в некую аномалию – хорошо известного секретного агента. Я уполз в Шотландский глен зализывать раны. Мне казалось, что я в безопасности, до тех пор пока не появился Слейд.

– И не начал шантажировать тебя Кенникеном. Он способен сообщить Кенникену, где ты находишься?

– В этом для него не будет ничего нового. И Кенникен имеет достаточно вескую причину для беспокойства. Дело в том, что теперь он ни на что не способен с девушками – и обвиняет в этом меня. Я жив только потому, что он не знает, где меня найти.

Я подумал о нашей последней встрече в сумраке шведского леса. Я знал, что не убью его, я понял это, как только нажал на курок. Снайперы обладают любопытным дополнительным чувством, которое заранее говорит им, попадут ли они в свою цель, и я знал, что пуля пошла слишком низко, и она только ранит его. Ранение оказалось весьма особенным, и мне не приходилось ожидать пощады от Кенникена, если он меня поймает.

Элин смотрела в сторону от меня, на освещенную уходящим за горизонт солнцем маленькую поляну, тишину и спокойствие которой нарушало только сонное чириканье птиц, подыскивающих себе пристанище на ночь. Она поежилась и обняла себя за плечи.

– Ты пришел из другого мира – мира, которого я не знаю.

– Это тот мир, от которого я пытаюсь тебя защитить.

– Биркби был женат?

– Не знаю, – ответил я. – Одна мысль приходит мне на ум. Если бы Слейд решил, что Биркби имеет лучшие шансы подобраться к Кенникену, тогда он, выдвинув ту же самую причину, приказал бы ему убить меня. Порой мне кажется, что так было бы лучше.

– Нет, Алан!

Элин подалась вперед и сжала мою руку.

– Никогда не думай так.

– Не беспокойся, у меня нет предрасположенности к самоубийству, – сказал я. – Ну вот, теперь ты знаешь, почему я не люблю Слейда и почему я ему не верю – и почему у меня вызывает подозрение вся эта необычная операция.

Элин внимательно посмотрела на меня, по-прежнему сжимая мою руку.

– Алан, кроме Биркби, ты убивал кого-нибудь еще?

– Да, убивал, – произнес я медленно.

Ее лицо напряглось, и рука, скользнув вниз, отпустила мою ладонь. Она медленно кивнула.

– Я должна о многом подумать, Алан. Я хочу немного прогуляться. – Она поднялась. – Одна, если ты не возражаешь.

Я проводил взглядом ее фигуру, удаляющуюся в сторону деревьев, и, взяв в руки бутылку, подумал о том, не выпить ли мне еще. Посмотрев на уровень жидкости, я обнаружил, что мои четыре безразмерные дозы почти наполовину опустошили бутылку. Я поставил ее на место – я никогда не верил в то, что смогу утопить свои проблемы в алкоголе, и сейчас было не время для того, чтобы попытаться это попробовать.

Я знал, что происходило с Элин. Для любой женщины было бы большим потрясением узнать, что мужчина, которого она пустила в свою постель, узаконенный убийца, неважно насколько оправданны были его действия. Я не испытывал иллюзий по поводу того, что мой случай является особенным – только не для Элин. Что мирная исландка могла знать о сумрачных глубинах неутихающей подпольной войны между целыми нациями?

Я собрал грязную посуду и начал ее мыть, думая о том, как она поступит. В мою пользу были только летние месяцы, которые мы проводили вместе, и я надеялся, что те счастливые дни и ночи перевесят в ее мысленном балансе. Я, надеялся, что то, что она узнала обо мне как о мужчине, о своем возлюбленном, и как о человеческом существе будет значить для нее больше, чем мое прошлое.

Я закончил уборку и закурил сигарету. День медленно угасал, и наступали долгие летние сумерки ночи северных широт. По-настоящему так и не стемнеет – очень скоро должен наступить день летнего солнцестояния, – и солнце скроется совсем ненадолго.

Я увидел, что Элин возвращается, ее белая рубашка замелькала среди деревьев. Приблизившись к "лендроверу", она посмотрела на небо.

– Уже поздно.

– Да.

Она остановилась, расстегнула спальные мешки, а затем застегнула их снова, соединив в один большой мешок. Когда она повернула ко мне голову, ее губы были изогнуты в полуулыбке.

– Иди в постель, Алан, – сказала она, и я понял, что ничего не потеряно, и все снова будет в порядке.

Позднее этой ночью мне в голову пришла одна идея. Я расстегнул свою сторону спального мешка и выкатился наружу, стараясь не беспокоить Элин. Она спросила сонным голосом:

– Что ты делаешь?

– Мне не нравится, что загадочная коробка Слейда осталась неубранной, я собираюсь ее спрятать.

– Куда?

– Куда-нибудь под раму автомобиля.

– Это не может подождать до утра?

Я натянул свой свитер.

– Я способен сделать это и сейчас. Я не хочу спать – мне слишком многое нужно обдумать.

Элин зевнула.

– Я могу тебе помочь – подержать фонарик или еще что-нибудь?

– Спи спокойно. – Взяв металлическую коробку, рулон изоленты и карманный фонарик, я подошел к "лендроверу". Исходя из предположения, что коробка должна оставаться в легко доступном месте, я примотал ее к внутренней поверхности заднего бампера.

Я уже почти закончил свою работу, когда случайное движение моей руки за бампером заставило меня остановиться, так как мои пальцы наткнулись на что-то, резко подавшееся в сторону.

Я чуть не свернул себе шею, пытаясь увидеть, что это такое. Скосив глаза, в луче фонарика я увидел еще одну металлическую коробочку, но значительно меньших размеров и покрашенную зеленой краской, в тот же цвет, что и "лендровер", но это, несомненно, не было стандартным оборудованием, поставляемым компанией Ровер.

Я осторожно сжал ее пальцами и вытащил наружу. Одна сторона маленького куба была намагничена – так, чтобы он мог держаться на металлической поверхности, и, сжимая его в своей руке, я понял, что кто-то проявил большое хитроумие.

Это был радиоклоп типа "бамперный маяк", и в данный момент он посылал во все стороны равномерный сигнал, крича: "Я здесь! Я здесь!" И всякий человек с радиопеленгатором, настроенным на нужную частоту, мог в любой момент легко определить точное местонахождение "лендровера", просто повернув выключатель.

Выбравшись из-под машины, я встал на ноги, по-прежнему сжимая в руке мини-передатчик, и на какое-то мгновение меня охватило желание разбить его вдребезги. Как давно он находился под бампером "лендровера" я не знал – возможно, с самого Рейкьявика. И кто еще мог установить клопа, как не Слейд или его человек, Грахам. Не удовлетворившись своим предупреждением насчет того, чтобы я держал Элин в стороне от задания, он подстраховался тем, что теперь при помощи этого нехитрого прибора мог легко ее засечь. Или он хотел найти меня?

Я уже собрался бросить передатчик на землю и раздавить его каблуком, но в последний момент остановился. Поступить так будет не слишком умно – существовали другие, более эффективные пути использовать его. Слейд знал, что в моей машине установлен клоп, я знал, что в моей машине установлен клоп, но Слейд не знал, что я это знаю, и данный факт можно повернуть в свою пользу. Согнувшись, я залез под "лендровер" и вернул клопа на место. Он прилип к бамперу с легким щелчком.

И в этот момент что-то произошло. Я не понял, что именно, поскольку это было чем-то неразличимым – просто частичное изменение в характере ночной тишины, – и если бы обнаруженный клоп не обострил до предела мою восприимчивость, я, возможно, ничего бы и не заметил. Я затаил дыхание и напряженно прислушался, после чего услышал это снова – отдаленный металлический лязг переключаемой передачи. Больше до меня не донеслось ни звука, но этого было достаточно.

1

Я склонился над Элин и потряс ее за плечо.

– Поднимайся, – произнес я тихо.

– В чем дело? – спросила она, все еще будучи в полусне.

– Не шуми! Одевайся быстро.

– Но что?..

– Не спорь – просто одевайся.

Я повернулся и напряженно всмотрелся в смутные очертания деревьев, едва различимых в полумраке. Ничего не двигалось, ничего такого, что я мог бы услышать – ночная тишина оставалась ненарушенной. Узкий проход в Асбьюрги находился в миле от нас, и я подумал, что скорее всего автомобиль остановился там. Это было бы естественной мерой предосторожности – затычка в горлышке бутылки.

Скорее всего дальнейшее обследование Асбьюрги будет производиться пешком в направлении, заданном радиопеленгатором и с учетом расстояния, вычисленного при помощи измерителя силы сигнала. Поставить клопа на автомобиль – все равно что освещать его мощным прожектором.

Элин сказала тихо:

– Я готова.

Я повернулся к ней.

– У нас ожидаются визитеры, – произнес я низким голосом. – Через пятнадцать минут – может быть, меньше. Я хочу, чтобы ты спряталась. – Я вытянул руку. – Вон там будет лучше всего. Найди ближайшее укрытие среди деревьев и ляг на землю – и не вставай до тех пор, пока не услышишь, что я тебя зову.

– Но...

– Не спорь – просто делай, что я сказал, – произнес я резко.

Я никогда раньше не говорил с ней таким тоном, и она удивленно замигала, глядя на меня, но затем быстро повернулась и побежала к деревьям.

Я нырнул под "лендровер" и начал шарить рукой по раме в поисках пистолета Линдхольма, который я примотал туда в Рейкьявике; но пистолет исчез, и все, что там осталось, это грязные обрывки изоленты в том месте, где он когда-то находился. Дороги в Исландии настолько плохие, что на них способно разболтаться любое крепление, и мне еще повезло, что я не потерял более важную вещь – металлическую коробку.

Значит, все, что я имел, это нож – сген дабх. Я поднялся на ноги, достал нож из-под спального мешка, где он лежал с вечера, и сунул его за пояс своих брюк. Затем я укрылся среди деревьев возле края поляны и приготовился ждать.

Прошло много времени, почти полчаса, до того как что-то наконец произошло. Он появился, как призрак, черный силуэт, медленно продвигающийся по автомобильной колее и не производящий ни единого звука. Было слишком темно, чтобы я мог разглядеть его лицо, но все же мне удалось увидеть, что он несет в руках. Очертания предмета и то, как он его держал, не оставили у меня никаких сомнений – то, как человек несет винтовку, отличается от того, как он держит палку. Это была не палка.

Когда он приблизился к краю поляны, я застыл в полной неподвижности. Он передвигался практически бесшумно, и если бы я не знал о его присутствии, то глаз легко мог миновать черный силуэт, замерший возле деревьев, не разобрав, что это такое – человек с оружием в руках. Меня беспокоило его оружие – это была винтовка, а может быть, и дробовик, что являлось признаком профессионализма. Пистолеты слишком неаккуратны в серьезном деле убийства – спросите любого солдата – и способны дать осечку в самый неподходящий момент. Профессионалы предпочитают что-нибудь более смертоносное.

Если я собирался наброситься на него, то мне следовало сделать это со спины, и значит, он должен пройти мимо меня, но таким образом я открою себя его напарнику – если таковой имеется. Поэтому я решил сначала выяснить, есть ли у него напарник или он пришел сюда один. Я мельком подумал о том, знает ли этот человек, что произойдет, когда выстрелит из своего оружия в Асбьюрги; если нет, тогда его ждет большой сюрприз после того, как он нажмет на курок.

Произошло какое-то быстрое перемещение, после чего он внезапно исчез, и я беззвучно выругался. Затем хрустнула веточка, и я понял, что он находится среди деревьев с другой стороны поляны.

Да, это был профессионал – он действовал очень осторожно. Никогда не приближайся с той стороны, откуда тебя могут ожидать, даже если ты уверен, что тебя никто не ожидает. Соблюдай осторожность. Скрываясь среди деревьев, он огибал поляну, чтобы зайти с противоположной стороны.

Я тоже начал огибать поляну, но в другом направлении. Это был весьма рискованный маневр, поскольку, двигаясь навстречу друг другу, мы рано или поздно должны неминуемо столкнуться лицом к лицу. Я вытащил сген дабх из-за пояса и сжал его в руке – слабая защита против винтовки, но это все, чем я располагал. Каждый шаг я делал с максимальной осторожностью, предварительно убедившись в том, что под ногой не хрустнет ветка, и это было медленное и очень утомительное занятие.

Решив сделать паузу, я прислонился к тощей березе и начал напряженно всматриваться в полумрак. Ничто не двигалось, но вскоре я услышал слабый стук, так, словно один камешек ударился о другой. Затаив дыхание, я сохранял неподвижность, и тут увидел, как он приближается ко мне – темная медленно передвигающаяся тень в десяти ярдах от меня. Я плотно сжал рукоятку ножа и стал ждать, когда он приблизится вплотную.

Внезапно тишину нарушил треск кустов, и какая-то фигура в белом вскочила на ноги. Могло произойти только одно – он наткнулся прямо на Элин, которая затаилась в своем укрытии. Оторопев от неожиданности, он отскочил на несколько шагов назад, а затем поднял винтовку. Я крикнул:

– Ложись, Элин!

И в тот же момент он нажал на курок. Вспышка света прорезала ночной мрак.

Раздался такой грохот, будто началась война, словно отряд пехоты произвел несколько беспорядочный ружейный залп. Звук выстрела отскакивал от утесов Асбьюрги, отражался от каменных стен удаляющейся серией многократного эха и постепенно замер где-то вдали. Такие неожиданные последствия, вызванные простым нажатием на курок, на мгновение выбили его из колеи, и он замешкался с повторным выстрелом.

Я метнул нож, и тот с глухим звуком вошел в его тело. Он издал булькающий крик и, бросив винтовку, схватил себя за грудь. Затем его колени подогнулись и, упав на землю, он забился в судорогах, ломая кустарник.

Я проигнорировал его и побежал туда, где видел Элин, на ходу вытаскивая из кармана фонарик. Она сидела на земле, прижав руку к плечу, и ее глаза были широко открыты от пережитого шока.

– Ты в порядке?

Она опустила руку, и оказалось, что ее пальцы испачканы кровью.

– Он выстрелил в меня, – произнесла она слабым голосом.

Я опустился рядом с ней на колени и посмотрел на ее плечо. Пуля задела его лишь вскользь, разорвав волокна мышечной ткани. Позднее рана будет вызывать сильную боль, но сама по себе она не была серьезной.

– Нам лучше перевязать твое плечо, – сказал я.

– Он выстрелил в меня! – Ее голос окреп, и в нем появилось что-то похожее на удивление.

– Сомневаюсь, что он сможет выстрелить в кого-нибудь еще, – заметил я и перевел на него луч фонарика. Он лежал совершенно неподвижно, отвернув голову в сторону.

– Он мертв? – спросила Элин, остановив свой взгляд на рукоятке ножа, торчащего из его груди.

– Не знаю. Подержи фонарик. – Я взял его за запястье и почувствовал быстрое биение пульса, – Он жив, – сказал я. – Возможно, он даже выживет. – Я повернул ему голову так, чтобы увидеть лицо. Это был Грахам – что вызвало у меня некоторое удивление. Я мысленно извинился перед ним за то, что называл его молокососом; то, как он приближался к нашему лагерю, говорило о высоком профессионализме.

Элин сказала:

– В "лендровере" есть аптечка первой помощи.

– Достань ее, – попросил я, – а я поднесу его к машине.

Я поднялся и, взяв Грахама на руки, последовал за Элин. Она расстелила спальный мешок, на который я его положил. Затем она принесла аптечку и опустилась на колени.

– Нет, – возразил я. – Сначала ты. Сними свою рубашку. – Я промыл рану на плече, присыпал ее пенициллиновой пудрой и наложил повязку. – Следующую неделю тебе будет трудно поднять руку выше плеча, – сказал я. – Все остальное не так уж плохо.

Она, казалось, была загипнотизирована янтарно-желтым мерцанием камня, вправленного в рукоятку торчащего из груди Грахама ножа.

– Этот нож – ты всегда носишь его?

– Всегда, – ответил я. – Мы должны вынуть его из раны.

Нож поразил Грахама в центр груди, точно под солнечным сплетением, и вошел в тело с легким наклоном вверх. Лезвие погрузилось в тело на всю свою длину, и Бог знает, через что оно прошло.

Я разорвал на нем рубашку и сказал:

– Держи наготове марлевую салфетку, – а затем взялся за рукоятку и потянул. Зазубренный верхний край лезвия позволял воздуху свободно проникать в рану, что облегчало его извлечение, и нож беспрепятственно вышел из тела. Я ожидал увидеть поток артериальной крови, что означало бы немедленный конец Грахама, но кровь полилась равномерной струйкой и, стекая вниз по его животу, стала скапливаться в области пупка.

Элин положила на рану марлевую салфетку и осторожными движениями вытирала кровь, а я снова нащупал его пульс. Он оказался несколько слабее, чем раньше.

– Ты знаешь, кто он? – спросила Элин, выпрямившись.

– Да, – ответил я уверенно. – Он говорил, что его зовут Грахам. Он член Департамента – работает вместе со Слейдом. Я взял в руки сген дабх и принялся его вытирать. – В данный момент мне хотелось бы знать, прибыл он сюда один или где-то поблизости находятся его приятели. Мы представляем из себя отличную мишень.

Поднявшись на ноги, я вернулся к деревьям, где занялся поисками винтовки Грахама. Я нашел ее и принес обратно к "лендроверу"; это был автоматический карабин ремингтон с магазином на шесть патронов тридцатого калибра – хорошее оружие для убийства. Короткий ствол, не сковывающий быстрых движений, высокая скорострельность – пять прицельных выстрелов за пять секунд, – и пуля с весом и скоростью достаточными для того, чтобы поразить человека насмерть, не дав ему упасть на землю. Я передернул затвор и поймал выскочивший патрон. Он имел обычную мягкую пулю охотничьего типа, рассчитанную на то, чтобы расплющиваться при попадании в цель. Элин сильно повезло.

Она тем временем, склонившись над Грахамом, вытирала ему лоб.

– Он приходит в себя.

Веки Грахама, несколько раз дернувшись, открылись, и он увидел меня, стоящего над ним с карабином в руках. Он попытался подняться, но был остановлен спазмом боли, от которой на его лбу выступили капельки пота.

– Ты не в том положении, чтобы что-то предпринять, – сказал я. – В твоем животе большая дырка.

Он опустился на землю и облизал губы.

– Слейд сказал... – он перевел дыхание: – ... сказал, что ты не опасен.

– Неужели? Он ошибался, не так ли? – Я поднял карабин. – Если бы ты пришел сюда с пустыми руками, без этой штуки, то не лежал бы там, где сейчас лежишь. В чем заключалась идея этой акции?

– Слейду нужен сверток, – прошептал он.

– Правда? Но ведь он находится у оппозиции. У русских – я полагаю, они были русскими? Грахам слабо кивнул.

– Но они его не получили. Вот почему Слейд послал меня сюда. Он сказал, что ты ведешь двойную игру. Он сказал, что ты был неискренен.

Я нахмурился.

– Это становится интересным, – произнес я задумчиво и присел на корточки рядом с ним, положив карабин поперек коленей. – Скажи мне, Грахам, – кто сообщил Слейду о том, что русские не получили сверток? Я ему об этом не говорил, можешь быть уверен. Наверное, русские сами пожаловались ему, посетовав на то, что их обманули.

Его лицо приняло озадаченное выражение.

– Я не представляю, откуда он об этом узнал. Он просто сказал мне, чтобы я пошел и забрал его.

Я приподнял карабин.

– И дал тебе эту штуку. Полагаю, я должен был быть ликвидирован. – Я посмотрел на Элин, а затем снова на Грахама. – А как насчет Элин? Что было бы с ней?

Грахам закрыл глаза.

– Я не знал, что она здесь.

– Может быть, – сказал я. – Но Слейд знал об этом совершенно точно. А как еще "лендровер" мог оказаться здесь? – Веки Грахама слабо дернулись. – Ты сам прекрасно понимаешь, что должен был бы устранить всякого свидетеля.

Струйка крови стекла из уголка его рта.

– Грязный ублюдок! – воскликнул я. – Если бы я был уверен в том, что ты до конца осознаешь свои собственные действия, то прикончил бы тебя прямо сейчас. Слейд сказал тебе, что я предатель, и ты поверил ему на слово – ты взял оружие, которое он тебе дал, и последовал его указаниям. Когда-нибудь слышал о человеке, которого звали Биркби?

Грахам открыл глаза.

– Нет.

– Это случилось еще до тебя, – сказал я. – Тогда Слейд разыграл такой же трюк. Но сейчас не время об этом говорить. Ты пришел один?

Грахам плотно сжал губы, и на его лице появилось упрямое выражение.

– Не строй из себя героя, – посоветовал я ему. – Я способен вытянуть это из тебя достаточно легко. Как тебе понравится, если я сейчас встану ногами на твой живот? – Я услышал, как Элин сделала судорожный вздох, но проигнорировал ее. – У тебя серьезное внутреннее ранение, и ты умрешь, если мы не доставим тебя в госпиталь. А я не стану этого делать, пока существует вероятность, что кто-то может на нас напасть, когда мы покинем Асбьюрги. Я не собираюсь подвергать Элин риску ради твоего спасения.

Он посмотрел мне за спину, на Элин, а затем кивнул.

– Слейд, – сказал он. – Он здесь... примерно в миле...

– У входа в Асбьюрги?

– Да, – произнес он едва слышно и снова закрыл глаза.

Я пощупал его пульс и обнаружил, что он стал значительно слабее. Я повернулся к Элин.

– Начинай собираться, оставь место для Грахама, чтобы его можно было положить поверх спальных мешков. – Я встал и перезарядил карабин.

– Что ты собираешься делать?

– Может быть, я смогу подобраться к Слейду достаточно близко для того, чтобы поговорить с ним, – произнес я медленно. – Чтобы сказать ему, что его мальчик тяжело ранен. А если нет, тогда я поговорю с ним при помощи вот этого. – Я поднял карабин.

Она побледнела.

– Ты убьешь его?

– О Боже, я не знаю! – воскликнул я с раздражением. – Я знаю только то, что он, по-видимому, не возражал, если бы убили меня – и тебя тоже. Он сидит у входа в Асбьюрги, как пробка в горлышке бутылки, и это единственная открывалка, которую я имею.

Грахам тихонько застонал и открыл глаза. Я склонился над ним.

– Как ты себя чувствуешь?

– Плохо. – Струйка крови в уголке его рта выросла до целого ручейка, стекающего вниз по шее. – Это интересно, – прошептал он. – Откуда Слейд смог узнать?

Я спросил:

– Что в свертке?

– Не... знаю.

– Кто сейчас главный в Департаменте?

Его дыхание стало затрудненным.

– Та... Таггарт.

Если кто-то и может снять Слейда с моего загривка, то это Таггарт. Я сказал:

– Хорошо, пойду увижусь со Слейдом. Мы скоро вытащим тебя отсюда.

– Слейд сказал... – Грахам прервался и начал снова. Ему, по-видимому, было трудно глотать, и он слегка закашлялся, пуская губами ярко-красные пузыри. – Слейд сказал...

Кашель усилился, а затем поток артериальной крови вырвался из его рта, и он уронил голову набок. Взяв его за запястье, я понял, что Грахам никогда не скажет нам о том, что же говорил Слейд, поскольку он был мертв. Я закрыл его остекленевшие глаза и поднялся на ноги.

– Лучше мне самому поговорить со Слейдом.

– Он умер! – прошептала Элин, по-видимому, глубоко потрясенная.

Грахам был мертв – еще одну пешку смахнули с доски. Он умер потому, что слепо повиновался приказам; так же как делал я в Швеции; он умер потому, что не осознавал, как следует, своих поступков. Слейд сказал ему, что нужно сделать, он попытался, но совершил ошибку, которая привела его к смерти. Я тоже не осознавал до конца, что я делаю, поэтому мне лучше не совершать ошибок в своих попытках.

Элин плакала.

Крупные следы лились у нее из глаз и стекали по щекам. Она не рыдала, а просто стояла и беззвучно плакала, глядя вниз на тело Грахама. Я сказал хрипло:

– Не плачь о нем – он собирался тебя убить. Ты сама это слышала.

Когда она заговорила, ее голос не дрожал, хотя слезы по-прежнему катились из глаз.

– Я плачу не о Грахаме, – произнесла она с отчаянием. – Я плачу о тебе. Кто-то должен это сделать.

2

Мы быстро свернули лагерь и загрузили все в "лендровер", все, включая тело Грахама.

– Мы не можем оставить его здесь, – сказал я. – Кто-нибудь обязательно наткнется на него – в течение ближайшей недели. Цитируя барда, мы оттащим потроха в соседскую комнату.

Слабая улыбка тронула лицо Элин, когда она уловила аллюзию.

– Куда?

– В Деттифосс, – предложил я. – Или в Селфосс.

Пройдя через пару водопадов, один из которых был самым протяженным в Европе, тело изувечится до полной неузнаваемости, и, если нам повезет, никто не сможет установить, что Грахам был зарезан. Его примут за одинокого туриста, с которым произошел несчастный случай. Так что мы положили тело Грахама в "лендровер". Я взял в руки ремингтон и сказал:

– Дай мне полчаса, после чего езжай следом за мной так быстро, как только сможешь.

– Я не смогу ехать быстро, соблюдая при этом тишину, – возразила она.

– Тишина пусть тебя не беспокоит – просто жми на полной скорости с включенными фарами по направлению к выходу. Затем немного притормози, чтобы я мог вскочить в машину.

– А что потом?

– Потом мы направимся к Деттифоссу, но не по шоссе. Мы поедем по грунтовой дороге, которая проходит по западному берегу реки.

– Что ты намерен сделать со Слейдом? Ты собираешься его убить, не так ли?

– Он может убить меня первым, – сказал я. – Не строй иллюзий насчет Слейда.

– Не надо больше убийств, Алан, – попросила она. – Пожалуйста, не надо больше убийств.

– Это зависит не от меня. Если он начнет стрелять, я выстрелю в ответ.

– Хорошо, – сказала она тихо.

Итак, я оставил Элин и направился в сторону входа в Асбьюрги, мягко ступая по наезженной машинами колее и надеясь на то, что Слейд не вышел навстречу Грахаму. Я не думал, что вероятность этого велика. Хотя он несомненно услышал выстрел, он его ожидал и теперь должен дать Грахаму полчаса на возвращение после поисков свертка. Я предполагал, что Слейд не будет ждать его появления еще в течение часа.

Я шел с хорошей скоростью, но замедлил шаг, когда приблизился к выходу. Слейд не побеспокоился о том, чтобы спрятать свою машину; он припарковал ее на виду, и она была хорошо различима, поскольку короткая северная ночь подходила к концу и небо сильно посветлело. Но он знал, что делает, так как к машине было невозможно подобраться, оставаясь при этом незамеченным, и я, устроившись за скалой, стал ждать Элин. Я не хотел пересекать это открытое пространство только для того, чтобы нарваться на пулю.

Вскоре я услышал, как она приближается. Элин с громким скрежетом переключала передачу, и я различил внутри припаркованной машины какой-то намек на движение.

Я прижался щекой к прикладу карабина и прицелился. Грахаму хватило профессионализма на то, чтобы нанести на мушку пятнышко люминесцентной краски, но в предрассветных сумерках в этом уже не было необходимости.

Я подвел прицел под место водителя, и когда шум за моей спиной достиг крещендо, послал в лобовое стекло три пули с интервалом менее секунды. Стекло оказалось безосколочным поскольку сразу же все стало матовым. Слейд, сделав широкий разворот, стронул машину с места, и, как я успел заметить, его спасло только то, что его автомобиль имел правосторонний руль английского типа, и пулевые отверстия были проделаны мной не в той части лобового стекла.

Но он не стал ждать, когда я исправлю ошибку, и удалялся по дороге с максимальной скоростью, на которую был способен. "Лендровер" появился у меня за спиной, и я на ходу запрыгнул в машину.

– Езжай вперед! – крикнул я. – Как можно быстрее.

Шедшая перед нами машина Слейда, пройдя юзом на всех четырех колесах и подняв облако пыли, обогнула поворот. Он направлялся к шоссе, но когда мы подъехали к развилке, Элин повернула в другую сторону, как я ее проинструктировал. Было бесполезно пытаться преследовать Слейда – "лендровер" для этого не предназначен, и преимущество в скорости находилось не на нашей стороне.

Мы поехали на юг по грунтовой дороге, идущей параллельно Иекулса а Фьеллум, большой реке, несущей на север талые воды ледника Ватнайекюдль, где многочисленные ухабы заставили нас снизить скорость. Элин спросила:

– Ты поговорил со Слейдом?

– Я не мог к нему приблизиться.

– Я рада, что ты его не убил.

– Вовсе не потому, что мне этого не хотелось, – заметил я. – Если бы у его машины руль находился с левой стороны, то сейчас бы он был покойником.

– И тогда бы ты почувствовал себя лучше? – спросила она резко.

Я посмотрел на нее.

– Элин, – сказал я. – Этот человек опасен. Либо он сошел с ума – что маловероятно, – либо...

– Либо что?

– Я не знаю, – произнес я мрачно. – Тут все слишком запутанно. Я знаю слишком мало. Но я знаю точно, что он хотел меня убить. Мне известно нечто такое – или он только так считает, – что является для него опасным; опасным настолько, что ему необходимо меня убить. При сложившихся обстоятельствах я не хочу, чтобы ты находилась рядом со мной – ты можешь оказаться на линии огня. Ты уже оказалась на линии огня этим утром.

Она притормозила перед глубокой рытвиной.

– Тебе не удастся выжить в одиночку, – сказала она. – Тебе необходима помощь.

Я нуждался не в помощи, мне были нужны Свежие мозги, чтобы разрешить эту запутанную проблему. Но сейчас у меня не было времени, поскольку плечо Элин начало причинять ей сильное беспокойство.

– Остановись, – сказал я. – Теперь я поведу машину.

Мы уже ехали на юг в течение полутора часов, когда Элин вдруг сказала:

– Вот и Деттифосс.

Я окинул взглядом каменистый ландшафт и увидел облако брызг, поднимающихся над глубокой расщелиной, которую Иекулса а Фьеллум прорезала в скалах.

– Мы проедем до Селфосса, – решил я. – Два водопада лучше, чем один. Кроме того, мы всегда разбивали лагерь возле Деттифосса.

Мы миновали Деттифосс, и через три километра я съехал с дороги.

– Отсюда нам будет легче всего добраться до Селфосса. Я выбрался из машины.

– Пойду пройдусь к реке и посмотрю, нет ли кого поблизости, – сказал я. – Было бы нехорошо оказаться застигнутым с мертвым телом на руках. Жди меня здесь и не разговаривай с незнакомыми людьми.

Я проверил, хорошо ли завернуто тело в одеяло, которым мы его укрыли, после чего направился к реке. По-прежнему было еще раннее утро, и вокруг не было ни души, поэтому я вернулся и, открыв заднюю дверь машины, залез внутрь.

Я сорвал одеяло с тела Грахама и обыскал его одежду. Его бумажник содержал немного ирландской валюты и пачку дойчмарок вместе с карточкой немецкого автомобильного клуба, выданной на имя Дитера Бушнера, так же как и германский паспорт. Там еще была его фотография, где он стоял, обняв одной рукой миловидную девушку, на фоне магазина с вывеской на немецком языке. Департамент всегда продумывал такие мелочи.

Среди других вещей мое внимание привлекла только распечатанная пачка винтовочных патронов. Я отложил патроны в сторону, вытащил тело наружу и вернул бумажник в карман, после чего, взвалив его на плечи, направился в сторону реки. Элин шла за мною следом.

Подойдя к краю каньона, я опустил тело на землю, чтобы как следует оценить ситуацию. Русло в этом месте резко поворачивало, и река так подточила каменную стену, что образовался крутой утес, нависший над самой водой. Я перебросил тело через край, и, несколько раз безжизненно взмахнув руками, оно упало в серую бурлящую воду. Поддерживаемое на плаву попавшим в куртку воздухом, оно некоторое время кружилось в водовороте прямо под нами, пока не оказалось захваченным быстрым потоком в середине реки. Мы видели, как тело дотащило течением до Селфосса, где, перевалив через порог, оно скрылось с наших глаз, упав в ревущий котел водопада.

Элин посмотрела на меня с грустью во взгляде.

– И что теперь?

– Теперь я еду на юг, – ответил я и быстро зашагал к "лендроверу".

Когда Элин подошла к машине, я большим камнем выколачивал душу из радиоклопа.

– Почему на юг? – спросила она тихо.

– Я хочу добраться до Кьеблавика, а оттуда вылететь в Лондон. Там есть один человек, с которым я хочу поговорить, – сэр Давид Таггарт.

Я встряхнул головой и нанес мини-передатчику последний сокрушительный удар, который, несомненно, заставил его замолкнуть навсегда.

– Я буду держаться в стороне от больших дорог – они слишком опасны. Я поеду через Одадахрун и мимо вулкана Аскья – по пустынной местности. Но тебя со мной не будет.

– Посмотрим, – сказала она и подбросила на ладони ключи от машины.

3

Бог еще не закончил делать Исландию.

Третья часть всей лавы, извергнувшейся за последние пятьсот лет из недр Земли на поверхность планеты, застыла на территории Исландии, где расположено около двухсот вулканов, и некоторые из них до сих пор весьма активны. Исландия страдает тяжелой формой геологической лихорадки.

Последнее тысячелетие извержения значительной силы происходили в среднем каждые пять лет. Аскья – пепельный вулкан – в последний раз заявил о себе в 1961 году. Мельчайшие частицы вулканического пепла осели тогда на крышах Ленинграда, удаленного на тысячу пятьсот миль. Это не слишком сильно обеспокоило русских, но в ближайших окрестностях последствия оказались значительно более серьезными. Вся территория к северу и востоку от Аскьи оказалась обожженной и отравленной мощными отложениями пепла, и возле самого вулкана потоки лавы растеклись по поверхности земли, сделав окружающий пейзаж еще более пустынным.

В этих диких дебрях и располагался Одадахрун, отдаленный от всего мира и безлюдный, как поверхность Луны. Название в приблизительном переводе означает Страна убийц, и в старые времена это было последним пристанищем преступников, убежищем людей, над которыми занес свою руку закон.

В Одадахруне тоже встречались следы машин – иногда. Следы оставляли те, кто рискнул проникнуть во внутреннюю область Страны убийц; большинство из них были ученые-геологи и гидрологи, а также редкие искатели приключений, заехавшие в эту часть Обиггдира. Каждая машина расширяла колею еще на несколько дюймов, но когда наступала зима, следы уничтожались – водой, снежными лавинами, камнепадами. Те, кто попадали сюда ранним летом, как мы, оказывались в положении первопроходцев, иногда они находили остатки прошлогодней колеи и углубляли ее немного, но чаще всего не встречали никаких следов предшественников и прокладывали путь заново.

В то первое утро с дорогой все обстояло совсем неплохо. Хорошо различимая колея, оказавшаяся не слишком прямой, шла параллельно Иекулса а Фьеллум, которая несла серо-зеленые талые воды в Северный Ледовитый океан. К середине дня мы оказались напротив горного массива Медрудалур, который расположился на другом берегу реки, и Элин затянула печальную песню, передающую душевное состояние исландца долгой зимой: "Быстро темнеет в горах Медрудала. В полдень закат сменяет зарю".

Я полагаю, это соответствовало ее настроению, поскольку мое было немногим лучше.

Все мои мысли были направлены на то, как улизнуть от Элин. Слейд знал, что она находилась в Асбьюрги – клоп, установленный на "лендровере", сказал ему об этом, – и ей будет очень опасно остаться без защиты в каком-нибудь из городов на побережье. Слейд был замешан в покушении на убийство, а она стала свидетелем этого, и я не сомневался, что он примет крайние меры для того, чтобы заставить ее замолчать. Она оказалась в таком же положении как и я, и находиться со мной ей будет не менее безопасно, чем в любом другом месте, поэтому я решил ее оставить.

В три часа дня мы остановились возле домика, поставленного специально для путешественников у подножия массивной громады вулкана Хердюбрейд, или "Широкоплечий". Мы оба сильно устали и проголодались, поэтому Элин спросила:

– Нельзя ли нам остановиться здесь на день?

Я бросил взгляд на домик.

– Нет, сказал я. – От нас могут ожидать, что мы так и сделаем. Мы проедем немного дальше по направлению к Аскья. Но не вижу причин, почему бы нам здесь не перекусить.

Элин приготовила поесть, и мы устроились на открытом воздухе, поставив стол напротив домика. За едой, когда я пережевывал сандвич с селедкой, мне в голову внезапно пришла идея, поразившая меня, как удар молнии. Я посмотрел на радиомачту, установленную возле домика, а затем на гибкую антенну "лендровера".

– Элин, мы ведь можем отсюда связаться с Рейкьявиком, не так ли? Я хочу сказать, у нас есть возможность поговорить с любым человеком в Рейкьявике, у которого есть телефон.

Элин подняла голову.

– Разумеется. Мы свяжемся с Гуфьюнес-Радио, и они подсоединят нас к телефонной сети.

Я произнес задумчиво:

– Разве это не замечательно, что трансатлантический кабель проходит через Исландию? Если мы можем воткнуться в телефонную сеть, то нам ничто не мешает дозвониться и до Лондона. – Я указал пальцем на "лендровер", радиоантенна которого слабо покачивалась под порывами мягкого бриза. – Прямо отсюда.

– Я никогда не слышала, чтобы кто-нибудь делал такое раньше, – сказала Элин с сомнением.

Я закончил сандвич.

– Не вижу причин, которые нам могли бы в этом помещать. В конце концов президент Никсон разговаривал с Нейлом Армстронгом, когда тот находился на Луне. Мы располагаем всеми необходимыми ингредиентами – остается только сложить их вместе. Ты знаешь кого-нибудь в телефонном департаменте?

– Я знаю Свена Харальдссона, – ответила она, немного подумав.

Я был уверен в том, что она знает кого-нибудь в телефонном департаменте; в Исландии все друг друга знают. Я нацарапал номер на клочке бумаги и передал его Элин.

– Этот номер телефона в Лондоне. Мне нужен сэр Давид Таггарт, лично.

– А что если ... Таггарт... не ответить на звонок?

Я усмехнулся.

– У меня такое чувство, что сэр Давид Таггарт сейчас ответит на любой звонок из Исландии.

Элин бросила взгляд на радиомачту.

– Большой передатчик в домике обеспечит нас дополнительной мощностью.

Я покачал головой.

– Не используй его – возможно, Слейд прослушивает телефонные линии. Пусть он услышит, что я скажу Таггарту, но ему не следует знать, откуда я говорю. Звонок из "лендровера" можно сделать откуда угодно.

Элин подошла к "лендроверу", включила передатчик и попыталась связаться с Гуфьюнесом. Единственным результатом было потрескивание статического электричества, сквозь которое пробивались отдельные звуки, похожие на завывание проклятых душ.

– Наверное, в горах на западе разразилась буря, – сказала она. – Может быть, мне попробовать связаться с Акурейри? – Там находилась ближайшая из четырех радиотелефонных станций.

– Нет, – возразил я. – Если Слейд прослушивает телефонные линии, то его внимание прежде всего приковано к Акурейри. Попробуй Сейдисфьердур.

Связаться с Сейдисфьердуром оказалось значительно легче, и Элин вскоре удалось включиться в телефонную сеть Рейкьявика и поговорить со своим другом Свеном. Последовал целый ряд недоверчивых возгласов, но она все же настояла на своем.

– Придется подождать один час, – сказала она.

– Вполне приемлемо. Попроси Сейдисфьердур позвонить нам, когда связь наладится. – Я посмотрел на свои часы. – Через час будет 3.45 пополудни. Британское Стандартное Время – все шансы на то, чтобы застать Таггарта.

Мы собрались и поехали на юг в направлении поблескивающих в отдалении льдов Ватнайекюдля. Я оставил приемник включенным, но убрал громкость, и теперь из динамика доносилось приглушенное бормотание.

Элин спросила:

– Какой смысл в разговоре с этим человеком, Таггартом?

– Он начальник Слейда, – ответил я. – Он может снять Слейда с моего загривка.

– Но захочет ли он? – произнесла она с сомнением в голосе. – Тебе поручили передать сверток, а ты этого не сделал. Ты нарушил приказ. Понравится ли это Таггарту?

– Я не думаю, что Таггарт в курсе того, что здесь происходит. Вряд ли он знает, что Слейд пытался меня убить – и тебя тоже. Мне кажется, Слейд действовал на свой страх и риск, и он преступил черту. Разумеется, я могу ошибаться, но это тоже относится к тем сведениям, которые я хочу получить от Таггарта.

– А что, если ты ошибаешься? Что, если Таггарт прикажет тебе отдать сверток Слейду? Ты сделаешь это?

Я призадумался.

– Не знаю.

Элин сказала:

– Возможно, Грахам был прав. Возможно, Слейд на самом деле решил, что ты предатель – ты должен согласиться, что у него были на то все основания. Мог ли он тогда?..

– Послать человека с винтовкой? Мог.

– Тогда я думаю, что ты глуп, Алан; очень, очень глуп. Мне кажется, что ты позволил ненависти к Слейду затмить свою способность рассуждать здраво и теперь оказался в чрезвычайно сложном положении.

Мне начинало так казаться и самому. Я сказал:

– Я все узнаю, когда поговорю с Таггартом. Если он поддержит Слейда...

Если Таггарт поддержит Слейда, тогда я окажусь в положении Джонни-идущего-не-в-ногу, с угрозой быть зажатым между Департаментом и оппозицией. Департамент не любит, когда его планы кто-то расстраивает, и гневу Таггарта не будет предела.

И все же здесь были факты, которые никак не вписывались в общую схему, – во-первых, очевидная бессмысленность всей операции, затем отсутствие у Слейда настоящей злости, когда я, как казалось, допустил оплошность, и двоякая роль Грахама. И здесь было что-то еще, какая-то мысль настойчиво зудела в глубине моего мозга, но я никак не мог вытащить ее на поверхность. Что-то такое, что Слейд сделал или не сделал, сказал или не сказал – что-то звенело в моем подсознании предостерегающей сиреной.

Нажав на тормоз, я остановил "лендровер", и Элин посмотрела на меня с удивлением. Я сказал:

– Мне следует узнать, какие карты у меня на руках, до разговора с Таггартом. Найди консервный нож – я хочу вскрыть коробку.

– А стоит ли? Ты сам говорил, что, может быть, лучше об этом не знать.

– Возможно, ты права. Но если ты играешь в покер, не зная всех своих карт, то вполне способен проиграть. Я думаю, мне все-таки стоит узнать, что же все с таким рвением желают заполучить.

Я вышел из машины, подошел к заднему бамперу и, размотав изоленту, достал из-под него коробку. Когда я вернулся назад и сел на свое место водителя, Элин уже приготовила консервный нож – думаю, она испытывала не меньшее любопытство чем я.

Коробка была сделана из обыкновенного блестящего металла, который используют для изготовления консервных банок, но уже покрылась пятнышками ржавчины в местах, оставшихся незащищенными от грязи. С одной стороны вдоль всех четырех краев проходил спаечный шов, и я решил, что здесь должен находиться верх. Попробовав постучать по коробке, я обнаружил, что верхняя сторона пригибается под давлением несколько больше остальных, поэтому, возможно, будет безопасней воткнуть лезвие консервного ножа именно сюда.

Я сделал глубокий вдох и пробил ножом один из углов металлической коробки, после чего услышал шипение воздуха.

Это говорило о вакуумной упаковке, и я подумал, что испытаю большое разочарование, если внутри коробки окажется пара фунтов трубочного табака. Потом ко мне пришла запоздалая мысль, что это может быть ловушка для дураков; детонатор, срабатывающий от изменения давления воздуха, который способен внезапным взрывом выбросить содержимое коробки мне в лицо.

Но этого не произошло, и я, сделав еще один глубокий вдох, начал работать консервным ножом. К счастью, нож оказался старого типа, и ему был не нужен обод для упора; он оставлял зазубренный, острый по краям разрез – весьма неаккуратный с виду, – но открыл коробку менее чем за две минуты.

Я отогнул верхнюю сторону коробки и, заглянув внутрь, увидел кусок коричневого блестящего пластика, покрытого какими-то деталями – какие вы можете во множестве увидеть в любом радиомагазине. Я вытряс содержимое коробки себе на ладонь и посмотрел на лежащее передо мной устройство с недоумением и некоторой безнадежностью.

Кусок коричневого пластика служил базовой платой для какой-то электронной схемы, очевидно, весьма сложной. Я узнал сопротивления и транзисторы, но большинство деталей ни о чем мне не говорило. Прошло немало времени с тех пор, как я изучал радио, и технологическая лавина новых изобретений прошла мимо меня. В мои дни каждый компонент являлся отдельной деталью, а теперь микроэлектронщики засовывают целую сложную схему из множества компонентов в один кремниевый чип, который не разглядишь без микроскопа.

– Что это? – спросила Элин со слабой надеждой на то, что я знаю ответ.

– Будь я проклят, если хоть что-то понимаю, – признался я.

Я посмотрел повнимательнее и попытался проследить какую-нибудь из цепей, но это оказалось невозможно. Данное устройство представляло из себя модульную конструкцию с несколькими печатными платами, установленными перпендикулярно базовой плате, и каждая из них ощетинилась десятками деталей явно не общепринятого дизайна, а одна, установленная в самой середине, имела металлический корпус любопытной формы, для которой не было объяснения – по крайней мере, на мой взгляд.

Единственное, что здесь имело для меня какой-то смысл, были два обыкновенных винтовых контакта на конце базовой платы с маленькими медными табличками с подписями, прикрепленными над ними. Один вывод был помечен "+", а другой "-", а выше находилась надпись "ПО v. 60...". Я сказал:

– Это американские вольтаж и частота. В Англии мы используем 240 вольт и 50 герц. Давай будем считать, что здесь расположен вход.

– Так, значит, это устройство, каким бы ни было его предназначение, американское.

– Возможно, американское, – сказал я осторожно.

Здесь отсутствовали элементы питания, и два контакта оставались не подсоединенными, поэтому устройство в данный момент не работало. Вероятно, оно начнет выполнять свою функцию, если на контакты подать ток напряжением 110 вольт и частотой 60 герц, но в чем заключается эта функция, я не имел ни малейшего представления.

Данное устройство, чем бы оно не являлось, несомненно, было сверхсовременным устройством. Электроника ушла так далеко, что эта штуковина, умещающаяся на ладони моей руки, вполне могла оказаться каким-нибудь супер-компьютером, способным доказать, что e=mc, или, напротив, опровергнуть.

Это могло также быть каким-нибудь хитроумным аппаратом для разогревания кофе, но я так не думал. Устройство не производило впечатления бытового прибора; оно было строго профессиональным, очень сложным и, очевидно, являлось продуктом длинной технологической цепи – технологической цепи в здании без окон, охраняемом людьми с твердыми лицами и большими пистолетами.

Я спросил задумчиво:

– Ли Нордлинджер все еще на базе в Кьеблавике?

– Да, – ответила Элин. – Я видела его две недели назад.

Я ткнул пальцем в плату.

– Он единственный человек в Исландии, который способен хотя бы предположить, что это такое.

– Ты собираешься ему ее показать?

– Не знаю, – медленно произнес я. – Ли может опознать в ней потерянную собственность американского правительства, и поскольку он состоит на службе в американских военно-морских силах, то будет обязан по этому поводу что-нибудь предпринять. Кроме того, у меня вообще не должно быть такой штуки, и у него неизбежно возникнет множество вопросов.

Я положил плату обратно в коробку, опустил крышку на место и замотал ее изолентой.

– Мне кажется, теперь, когда я открыл коробку, не стоит снова ее прятать под бампер.

– Слушай! – воскликнула Элин. – Это наш номер.

Я протянул руку и повернул регулятор громкости, после чего голос в динамике стал хорошо слышен.

– Сейдисфьердур вызывает семь-ноль-пять; Сейдисфьердур вызывает семь-ноль-пять.

Я снял с крючка микрофон.

– Семь-ноль-пять отвечает Сейдисфьердуру.

– Сейдисфьердур вызывает семь-ноль-пять; связь с Лондоном установлена. Соединяю.

– Спасибо, Сейдисфьердур.

Характер шума, доносившегося из динамика, внезапно изменился, и очень далекий голос сказал:

– Давид Таггарт слушает. Это ты Слейд?

Я ответил:

– Я говорю по открытой линии – очень открытой линии. Будьте осторожны.

Последовала пауза, после чего Таггарт сказал:

– Понимаю. Кто говорит? Очень плохо слышно.

Слышимость и правда была неважной. Его голос то усиливался, то становился совсем слабым и временами прерывался треском статического электричества. Я представился:

– Это Стюарт.

Из динамика донесся какой-то неописуемый шум. Это могли быть помехи, но скорее всего Таггарта хватил апоплексический удар.

– Какого черта ты там вытворяешь? – проревел он.

Я посмотрел на Элин и подмигнул ей. По звуку его голоса было ясно, что Таггарт не на моей стороне, и теперь оставалось выяснить, поддерживает ли он Слейда. Он продолжил возмущенным тоном:

– Я разговаривал со Слейдом сегодняшним утром. Он сказал, что ты пытался... э... расторгнуть его контракт. – Еще один удобный эвфемизм. – И что произошло с Филипсом?

– Каким еще Филипсом? – спросил я озадаченно.

– Ох! Ты должен его знать как Бушнера – или Грахама.

– Его контракт я расторгнул, – сказал я.

– Боже мой! – воскликнул Таггарт. – Ты что, сошел с ума?

– Я был вынужден это сделать до того, как он расторгнул мой контракт, – ответил я. – Здесь, в Исландии, очень жестокая конкуренция. Его послал Слейд.

– Слейд рассказывал все по-другому.

– Не сомневаюсь, – сказал я. – Либо он слетел с катушек, либо присоединился к конкурирующей фирме. Кстати, я повстречал здесь нескольких ее представителей.

– Невозможно! – произнес Таггарт твердо.

– Представители конкурирующей фирмы?

– Нет – Слейд. Такое просто немыслимо.

– Как это может быть немыслимо, если я так думаю? – заметил я резонно.

– Он с нами уже давно. Ты знаешь, сколько работы он проделал.

– Маклин, сказал я, – Бурджес, Ким Филби, Блеик, Крогеры, Лонсдейл – все они были хорошими, преданными людьми, почему бы не добавить сюда и Слейда?

Голос Таггарта стал резким.

– Это открытая линия – следи за своим языком. Ты, Стюарт, не знаешь истинного положения дел. Слейд сказал, что товар все еще у тебя – это правда?

– Да, – признался я.

Таггарт перевел дыхание.

– Тогда ты должен вернуться в Акурейри. Я устрою так, чтобы Слейд нашел тебя там. Передашь товар ему.

– Единственное, что Слейд может у меня получить, это уведомление об окончательном увольнении, – сказал я. – Такое же, что я выдал Грахаму – или как его там зовут.

– Ты хочешь сказать, что отказываешься подчиняться приказам, – произнес Таггарт угрожающе.

– До тех пор, пока они касаются Слейда, – ответил я. – Когда Слейд послал Грахама, моя невеста оказалась на его пути.

Последовала долгая пауза, прежде чем Таггарт произнес уже примирительным тоном:

– Что-нибудь.?.. Она не.?..

– Он проделал в ней дырку, – сказал я грубо, не заботясь о том, что это открытая линия. – Держите Слейда подальше от меня, Таггарт.

Его так давно называли не иначе как сэр Давид Таггарт, что звук собственного неприкрашенного имени не доставил ему удовольствия и понадобилось некоторое время на то, чтобы он это проглотил. Наконец он сказал сдавленным голосом:

– Так значит ты не примешь Слейда?

– Я не приму Слейда даже с пачкой хрустящего рисового печенья. Я ему не доверяю.

– А кого ты примешь?

Над этим я должен был подумать. Прошло много времени с тех пор, как я покинул Департамент, и мне остались неизвестны те перемены, которые там произошли. Таггарт спросил:

– Ты доверяешь Кейзу?

Кейз был хороший человек; я его знал и верил ему, насколько вообще можно верить кому-нибудь в Департаменте.

– Я согласен принять Джека Кейза.

– Где ты встретишься с ним? И когда?

Я сопоставил в уме время и расстояние.

– У Гейзера – в пять часов пополудни послезавтра.

Таггарт замолчал, и я слышал только треск статического электричества, бьющий в мои барабанные перепонки. Затем он сказал:

– Это не подходит – послезавтра он еще будет нужен мне здесь. Давай перенесем встречу на двадцать четыре часа. – Он тут же быстро спросил: – Где ты сейчас находишься?

Я, усмехнувшись, посмотрел на Элин.

– В Исландии.

Даже эфирные помехи не могли заглушить скрежет в голосе Таггарта; он звучал как работающая бетономешалка.

– Стюарт, я надеюсь, ты понимаешь, что тебе уже почти удалось провалить весьма важную операцию. Когда встретишься с Кейзом, ты получишь у него мои инструкции и сделаешь все, как он скажет. Понятно?

– Слейду лучше держаться от него подальше. Иначе все отменяется. Вы посадите свою собаку на поводок, Таггарт?

– Хорошо, – согласился Таггарт неохотно. – Я отзову его обратно в Лондон. Но ты заблуждаешься на его счет, Стюарт. Вспомни, что он сделал с Кенникеном в Швеции.

Это произошло так внезапно, что я разинул рот. Беспокойная мысль, свербившая в глубине моего мозга, вышла на поверхность, и это было похоже не взрыв бомбы.

– Мне нужна некоторая информация, – сказал я быстро. – Она может мне понадобиться для успешного выполнения задания.

– Хорошо. Что тебя интересует? – спросил Таггарт нетерпеливо.

– Что есть в вашем досье насчет алкогольных привязанностей Кенникена?

– Что за чертовщина! – Проревел он. – Ты пытаешься надо мной подшутить?

– Мне нужна информация, – повторил я спокойно. Я держал Таггарта на крючке, и он это понимал. Электронное устройство было у меня, а он не знал, где я нахожусь. Я вел торговлю с позиции силы, и мне казалось, что он не будет удерживать второстепенную с виду информацию просто из чувства противоречия. Но он все же попытался.

– Это займет время, – сказал он. – Перезвони мне попозже.

– Теперь вы хотите надо мной подшутить, – заметил я. – Вокруг вас так много компьютеров, что электроны просто лезут из ваших ушей. Вам достаточно нажать одну кнопку, и вы получите ответ в течение двух минут. Так нажмите ее!

– Хорошо, – сказал он раздраженным тоном. – Подожди немного.

У него были все основания для того, чтобы испытывать раздражение – с боссом редко разговаривают в такой манере.

Я мог себе представить, что он делает. Банк данных, записанный на микропленке и управляемый компьютером в соединении с чудесами современного телевидения, менее чем через две минуты выдаст соответствующий набранному коду ответ на экран, установленный на его столе. Каждый видный член оппозиции занесен в эту библиотеку микрофильмов вместе со всеми известными фактами своей биографии, так что его жизнь была здесь препарирована, как бабочка в стеклянной коробочке. Второстепенные с виду сведения о человеке могут оказаться чертовски полезными, если их использовать в нужное время или в нужном месте.

Наконец Таггарт сказал расплывчатым голосом:

– Я получил его досье. – Помехи значительно усилились, и его слова доносились до меня словно с другой планеты. – Что ты хочешь знать?

– Говорите громче – я вас плохо слышу. Я хочу знать о его алкогольных пристрастиях.

Голос Таггарта стал сильнее, но ненамного.

– Кенникен, по-видимому, пуританин, Он не пьет, а после той роковой встречи с тобой не общается с женщинами. – В его голосе появился сарказм. – Кажется, ты лишил его последнего удовольствия в жизни. Тебе лучше присматривать... – Окончание фразы было смыто шумовым потоком.

– Что вы сказали? – прокричал я.

Голос Таггарта слабым призраком прорвался сквозь оглушительный треск статических разрядов.

– ... наилучшее... информации... Кении... Исланд... он...

Это было все, что я услышал, но даже коротких обрывков слов для меня оказалось достаточно. Я тщетно пытался восстановить связь, но ничего нельзя было сделать. Элин показала на небо, которое на западе сплошь затянули черные тучи.

– Буря движется на восток; ты не сможешь наладить связь, пока она не минует.

Я повесил микрофон на место.

– Ублюдок Слейд! – воскликнул я. – Я был прав.

– Что ты имеешь в виду? – спросила Элин.

Я посмотрел на тучи, которые начали стягиваться над Дингьюфьеллом.

– Я думаю, нам нужно убраться с этой дороги, – сказал я. – Мы должны где-то провести двадцать четыре часа, и я не хотел бы делать это прямо здесь. Давай доберемся до Аскьи, пока буря не разразилась по-настоящему.

1

Большая кальдера вулкана – Аскья – прекрасное место, но только не в бурю. Далеко внизу ветер гнал волны в кратер-ном озере, и кто-то, возможно старик Один, вынул на небе затычку, и теперь дождь падал на землю сплошной пеленой и колыхавшимся от ветра занавесом. Было невозможно спуститься к озеру до тех пор, пока не высохнет ставший скользким от дождя пепел, и поэтому я съехал с дороги, и мы остановились возле внутренней стены кратера.

Некоторых людей, я знаю, начинает бить дрожь при одной мысли о том, чтобы оказаться внутри кратера того, что в конце концов являлось живым вулканом; но Аскья последний раз громко заявил о себе в 1961 году и теперь некоторое время должен оставаться тихим, исключая возможные мелкие извержения. Если верить статистике, мы находились в полной безопасности. Я поднял верх "лендровера", увеличив внутреннюю высоту кузова, и теперь здесь на гриле жарились отбивные из молодого барашка, на сковородке потрескивала яичница, и мы, оставаясь сухими, пребывали в тепле и комфорте.

Пока Элин жарила яичницу, я проверил ситуацию с горючим. В баке оставалось шестнадцать галлонов, и еще восемнадцать галлонов хранилось в четырех канистрах – достаточно для того, чтобы проехать шестьсот миль по хорошим дорогам. Но хорошие дороги здесь полностью отсутствовали, и в Обиггдире галлона нам в лучшем случае хватит на десять миль. Постоянные изменения уклона поверхности и ее общая неровность означают частое включение нижних передач, которые жадно поглощают горючее, а ближайшая заправочная станция находилась далеко на юге. И все же, по моим расчетам, мы имели достаточно топлива, чтобы добраться до Гейзера.

Жестом фокусника Элин извлекла из холодильника две банки "карлсберга", и я, испытывая к ней глубокую благодарность, наполнил свой стакан. Глядя на то, как она поливает топленым жиром яичницу, я заметил, что ее лицо стало бледным и осунувшимся.

– Как твое плечо?

– Онемело и болит.

Этого и следовало ожидать.

– После ужина я наложу тебе новую повязку, – сказал я и выпил из своего стакана, почувствовав во рту острое покалывание холодного пива. – Мне хотелось бы, чтобы ты находилась подальше отсюда, Элин.

Она повернула голову и слабо улыбнулась.

– Но тебе не удалось этого сделать. – Ловким движением лопаточки она перебросила яичницу на тарелку... – Хотя не могу сказать, что я испытываю здесь большое удовольствие.

– Удовольствия тут не предусмотрены, – заметил я.

Она поставила тарелку передо мной.

– Почему тебя заинтересовали алкогольные пристрастия Кенникена? Это звучало бессмысленно.

– Тут следует вернуться в далекое прошлое, – сказал я.

– Совсем молодым человеком Кенникен сражался в Испании на стороне республиканцев, и после того, как война была проиграна, он на некоторое время поселился во Франции, где активно работал на Народный фронт Леона Блюма, но я думаю, уже тогда он вел двойную жизнь. Как бы то ни было, именно там он распробовал вкус кальвадоса – нормандского яблочного бренди. У нас есть соль?

Элин передала солонку.

– Как мне кажется, вскоре у него возникли проблемы с алкоголем, и он решил избавиться от них раз и навсегда, поскольку по сведениям, имеющимся в Департаменте, Кенникен не пьет. Ты слышала, что сказал Таггарт.

Элин начала резать хлеб.

– Я совсем не понимаю, в чем здесь дело, – пожаловалась она.

– Я уже приближаюсь к самому главному. Как большинство людей, у которых существуют проблемы с алкоголем, Кенникен способен не пить в течение многих месяцев, но когда дела начинают складываться неудачно и возрастает внешнее давление, он прикладывается к рюмке. И Бог свидетель, в нашей работе достаточно нервного напряжения. Но дело в том, что он тайный пьяница; я узнал об этом, только когда сблизился с ним в Швеции. Я нанес ему неожиданный визит и застал его с глазами собранными в кучу и прикованными к бутылке кальвадоса – это единственный напиток, который он признает. Он был достаточно пьян для того, чтобы рассказать мне и об этом тоже. Короче говоря, я уложил его в постель и тактично удалился, после чего он никогда мне не напоминал про этот инцидент.

Я взял кусочек хлеба и обмакнул его в яичный желток.

– Когда агент возвращается в Департамент после выполнения задания, его тщательно допрашивают различные эксперты. Так произошло и со мной, когда я вернулся из Швеции, но поскольку я поднял шум из-за того, что случилось с Джимми Биркби, допросы, возможно, были проведены не столь тщательно, как следовало, и тот факт, что Кенникен пьет, так и не попал в его досье. Как я недавно убедился, он до сих пор там отсутствует.

– Я по-прежнему ничего не понимаю, – сказала Элин беспомощно.

– Я как раз подошел к самому главному. Когда Слейд приехал повидать меня в Шотландию, он рассказал о том, каким оказался характер ранения, которое я нанес Кенникену, и пошутил по поводу того, что Кенникен скорее захочет поработать надо мною с острым ножом, чем предложить мне распить с ним бутылку кальвадоса. Откуда Слейд мог узнать про кальвадос? Он никогда не приближался к Кенникену ближе, чем на сто миль, и данный факт не указан в досье, хранящимся в Департаменте. Эта мысль долгое время сидела в моем подсознании и только сегодня днем вышла на поверхность.

Элин вздохнула.

– Это весьма шаткое доказательство.

– Ты знаешь, как в суде разбираются дела об убийстве? Доказательство, на основании которого человека могут повесить, порою бывает очень шатким. Но добавь сюда следующее – русские получили сверток, который, как они впоследствии выяснили, оказался фальшивкой. Следовало ожидать, что, узнав об этом, они придут за подлинной вещью, не так ли? Но кто пришел за ней с глазами налитыми кровью? Не кто иной, как наш приятель Слейд.

– Ты пытаешься доказать, что Слейд русский агент, – сказала Элин. – Но это невозможно себе представить. Кто несет основную ответственность за ликвидацию агентурной сети Кенникена в Швеции?

– Слейд задумал всю операцию. Он направил меня в нужном направлении, а затем нажал на курок.

Элин пожала плечами.

– Ну так что? Стал бы русский агент делать такое со своими?

– Слейд теперь большой человек, – сказал я. – Следующий за Таггартом в очень важной сфере британской разведки. Порою он даже обедает с премьер-министром – он говорил мне об этом. Насколько важно было бы для русских иметь своего человека на таком посту?

Элин посмотрела на меня так, словно я сошел с ума. Я спокойно продолжил:

– Тот, кто спланировал эту операцию, имел мозг сухой, как заплесневелая баранка, но дело сейчас совсем не в этом. Слейд находится в высшем эшелоне британской разведки, но как он туда попал? Ответ – разрушив русскую организацию в Швеции. Что более важно для русских? Сохранить свою шведскую агентурную сеть, которую при необходимости можно восстановить? Или продвинуть Слейда туда, где он теперь находится?

Я постучал по столу рукояткой ножа.

– Хы повсюду можешь столкнуться с таким же извращенным мышлением. Слейд приблизил меня к Кенникену, принеся в жертву Биркби; русские приблизили Слейда к Таггарту, принеся в жертву Кенникена и его организацию.

– Но это глупо! – воскликнула Элин. – Зачем Слейду затевать такую сложную операцию с Биркби и с тобой, когда русские и так с ним сотрудничали?

– Потому что все должно выглядеть, как следует, – сказал я. – Ход операции внимательно изучали люди с наметанным взглядом, и здесь требовалась настоящая кровь, а не томатный кетчуп – чтобы все было без обмана. Кровь обеспечил бедняга Биркби – и Кенникен добавил сюда свою долю.

Внезапная мысль поразила меня.

– Интересно, знает ли Кенникен, что произошло на самом деле? Его организация буквально взлетела под ним на воздух – несчастный не мог даже заподозрить, что хозяева предадут его, чтобы вывести Слейда на ударную позицию. – Я потер подбородок. – Неужели он до сих пор погрязает в невежестве?

– Это все теория, – сказала Элин. – В реальной жизни такого не бывает.

– Неужели? Бог ты мой, да тебе стоит только почитать опубликованные отчеты о ходе судебных разбирательств над шпионами, и ты поймешь, что в жизни порой происходят весьма забавные вещи. Ты знаешь, почему Блейк был приговорен к сорока двум годам тюрьмы?

Она покачала головой.

– Я не читала про это.

– Ты не нашла бы этого в печати, но по Департаменту ходил слух, что сорок два года тюрьмы соответствовали количеству наших агентов, пришедших к печальному концу из-за его предательства. Я не могу знать всей правды, так как он работал в другой организации, – но ты только представь себе, что способен натворить Слейд!

– Так, значит, ты никому не веришь, – сказала Элин. – Какая тяжелая у тебя жизнь!

– Все совсем не так плохо. Я верю Таггарту, до определенной степени, – и я верю Джеку Кейзу, человеку, которого встречу у Гейзера. Но Слейд – это совсем другое дело; он стал неосторожным и совершил две ошибки – одну насчет кальвадоса, а другую, когда лично пришел за свертком.

Элин иронически засмеялась.

– И ты веришь Таггарту и Кейзу только потому, что они до сих пор не совершили ошибок, как ты это называешь?

– Позволь, я изложу все немного иначе, – сказал я. – Я убил Грахама, агента британской разведки, и значит, теперь я в трудном положении. Я смогу из него выбраться, только доказав, что Слейд русский агент. Если я это сделаю, то стану героем и снова буду чист. И мне сильно помогает то, что я ненавижу Слейда всей душой.

– Но что, если ты ошибаешься?

Я вложил в свой голос всю уверенность, на которую был способен.

– Я не ошибаюсь, – сказал я, надеясь на то, что это правда. – У нас был длинный, тяжелый день, Элин; но завтра мы сможем отдохнуть. Дай мне перевязать твое плечо.

Когда я уже заканчивал накладывать повязку, она спросила:

– Как ты думаешь, что сказал Таггарт перед тем, как началась буря?

Я не хотел думать про это.

– Мне кажется, – произнес я осторожно, – он сказал, что Кенникен в Исландии.

2

Несмотря на то, что я смертельно устал после целого дня, проведенного за рулем автомобиля, спалось мне плохо. Ветер, дувший с запада через кратер Аскья, с завыванием ударялся в наш "лендровер", заставляя его покачиваться на рессорах, а тяжелые дождевые капли беспрестанно барабанили по крыше. Однажды я услышал какой-то грохот, словно упало что-то металлическое, но выбравшись наружу, не обнаружил никаких последствий и только насквозь промок, усугубив тем самым свои страдания. Наконец я провалился в тяжелый сон, разбавленный дурными сновидениями.

И все же наутро, поднявшись и оглядевшись вокруг, я почувствовал себя лучше. Солнце сияло вовсю, в водах озера отражалось темно-голубое безоблачное небо, и в чистом, промытом дождем воздухе противоположная сторона кратера казалась удаленной на какой-то километр вместо имевшихся десяти. Я набрал воды, чтобы сварить кофе, и когда он был готов нагнулся и мягко ткнул Элин в ребра.

– Умф! – произнесла она нечленораздельно, еще глубже зарывшись в спальный мешок. Я толкнул ее еще раз, после чего один голубой глаз открылся и с ненавистью посмотрел на меня сквозь растрепанные белокурые волосы.

– Прекрати!

– Кофе, – сказал я и пронес чашку у нее под носом.

Она вернулась к жизни и вцепилась в чашку обеими руками. Взяв свой кофе и кружку горячей воды, я вышел наружу, где разложил свои бритвенные принадлежности на капоте машины и начал намыливать лицо. Я подумал, что после бритья было бы неплохо спуститься к озеру и искупаться. Я начал чувствовать себя грязным – Обиггдир очень пыльное место, – и мысль о чистой воде показалась мне совсем неплохой.

Закончив скрести свое лицо и смыв с него остатки пены, я стал перебирать в уме те действия, которые мне было необходимо предпринять, самое важное из которых – это связаться с Таггартом, как только наступит время, удобное для того, чтобы застать его в офисе. Я собирался изложить ему детальное обвинение против Слейда.

Элин вылезла из машины с кофейником в руках.

– Еще?

– Спасибо, – сказал я, передав ей свою чашку. – Нас ждет праздный день. – Я кивнул в сторону озера на дне кратера. – Хочешь поплавать?

Наморщив лоб, она пошевелила своим раненым плечом.

– У меня не получится плыть кролем, но, возможно, я смогу загребать одной рукой. – Она посмотрела на небо и произнесла с воодушевлением: – Какая прекрасная погода!

Я увидел, как выражение ее лица изменилось.

– Что случилось?

– Радиоантенна, – сказала она. – Ее нет на месте.

Я повернулся.

– Проклятие!

Это было совсем некстати. Я залез на капот и осмотрел повреждение. Не составляло никакого труда представить себе, что произошло. Неровные дороги Центральной Исландии способны разболтать любое соединение, не закрепленное сварочным швом; гайки, которые невозможно сдвинуть с места ключом, каким-то образом раскручиваются сами и слетают с болтов; шплинты отскакивают, и даже заклепки не держатся на месте. Постоянно раскачивающаяся гибкая антенна особенно уязвима; я знал одного геолога, который терял их по три штуки в месяц. Вопрос заключался в том, когда именно мы ее потеряли.

Это случилось несомненно после моего разговора с Таггартом, возможно, во время сумасшедшего броска к Аскье, когда мы убегали от бури. Но потом я вспомнил металлический грохот, который слышал ночью; антенна могла разболтаться настолько, что ее снесло сильным порывом ветра. Я сказал:

– Может быть, она где-то здесь – достаточно близко. Давай посмотрим.

Но мы не успели начать наши поиски, потому что я услышал знакомый звук – гул маленького самолета.

– Ложись! – скомандовал я быстро. – Не шевелись и не смотри вверх.

Мы бросились на землю возле "лендровера" как раз в тот момент, когда из-за стены кратера появился легкий аэроплан, летящий на низкой высоте. Перевалив через край, он нырнул в кратер слева от нас. Я сказал:

– Что бы ты ни делала, не поднимай головы. Ничто так не привлекает внимание, как белый овал лица.

Самолет на бреющем полете миновал озеро, а затем развернулся и, перемещаясь по спирали, начал осмотр внутренней поверхности кратера. По взгляду, брошенному мельком, я понял, что это четырехместная "цессна". "Лендровер" стоял среди нагромождения больших камней, расщепленных на блоки водой и льдом, и, возможно, с воздуха заметить его будет непросто, при условии, что мы будем по-прежнему неподвижны.

Элин сказала тихо:

– Ты думаешь, это ищут нас?

– Ничего другого тут нельзя предположить, – ответил я. Это мог бы быть чартерный аэроплан, полный туристов, осматривающих Обиггдир с воздуха, но сейчас еще слишком рано – туристы редко просыпаются раньше девяти часов.

Тут я совершил открытие, которое раньше не приходило мне в голову. Черт возьми! Слейд был прав, у меня слишком долго отсутствовала практика. Дорог в Обиггдире имелось совсем немного, и было несложно держать их под наблюдением с воздуха, направляя наземный транспорт по радио. Тот факт, что мой "лендровер" имел длинную колесную базу, существенно облегчал идентификацию – такие машины встречались здесь нечасто.

Самолет закончил облет кратера и, снова набрав высоту направился на северо-запад. Я проводил его взглядом, но не сдвинулся с места. Элин спросила:

– Думаешь, нас заметили?

– Пока не знаю. Перестань задавать бессмысленные вопросы – и не шевелись, поскольку он может сделать еще один заход.

Я дал ему пять минут и использовал это время для того, чтобы обдумать наше положение. То, что купание в озере отменяется, было совершенно ясно. Аскья являлась уединенным местом, как всякое другое во внутренней части Исландии, но здесь имелся один существенный изъян – колея, ведущая к кратеру, отходила от главной дороги и обрывалась здесь, образуя тупик, – и если кто-нибудь блокирует выход, мы не сможем его миновать, по крайней мере на "лендровере". А я не испытывал иллюзий насчет возможности добраться куда-нибудь пешком – таким путем в Обиггдире можно легко прийти к смерти.

– Нам нужно побыстрее убираться отсюда, – сказал я. – Я хочу как можно быстрее оказаться на главной дороге, где у нас будет некоторая свобода действий. Давай, собирайся!

– Завтрак?

– Завтрак подождет.

– А радиоантенна?

Я замер в нерешительности. Нам нужна эта антенна – я должен поговорить с Таггартом, но если нас заметили с воздуха, тогда сейчас в сторону Аскьи на полной скорости движется машина, набитая людьми с пушками, и я не знал, сколько времени осталось в нашем распоряжении. Возможно, антенна лежит где-то поблизости, но, с другой стороны, она вполне могла отвалиться где-нибудь на дороге в нескольких милях отсюда.

Я принял решение.

– Черт с ней! Поехали.

Кроме кофейных чашек и моих бритвенных принадлежностей нам было нечего собирать, и через две минуты мы выбрались из кратера по узкой колее. Нам предстояло проехать десять километров до главной дороги, и пока я вел машину, у меня на лбу выступили капельки пота от страха перед тем, что нас могло там поджидать, но все обошлось. Я повернул направо, и мы устремились на юг.

Через час я остановился возле развился дорог. Слева от нас протекала Иекулса а Фьеллум, теперь близкая к своему истоку и лишенная той могучей силы, которую она демонстрировала у Деттифосса. Я сказал:

– Здесь мы и позавтракаем.

– Почему именно здесь?

Я показал на развилку впереди.

– Тут у нас есть выбор из трех возможных вариантов – повернуть назад, либо воспользоваться одной из этих дорог. Если самолет вернется и заметит нас, я предпочел бы, чтобы это произошло именно здесь. Он не может находиться в воздухе вечно, поэтому мы будем оставаться на месте, пока самолет не улетит, заставив его гадать, каким путем мы направились.

Пока Элин готовила завтрак, я взял карабин, который был изъят мною у Грахама, и проверил его. Первым делом я его разрядил и заглянул в ствол. Я не почистил карабин после стрельбы, а так не следовало обращаться с хорошим оружием. К счастью, современный порох не обладает сильной коррозионной активностью, и один день задержки с чисткой не способен причинить такой непоправимый вред, как в былые времена. Ввиду того, что у меня отсутствовали ружейная смазка и специальный растворитель, я воспользовался машинным маслом.

Закончив чистку, я проверил наличие боеприпасов. Грахам зарядил карабин из пачки, содержащей двадцать пять патронов; один выстрел произвел он, и три пули израсходовал на Слейда я – итого остался двадцать один. Я установил прицельную планку на сто ярдов, так как если дело дойдет до стрельбы, мне вряд ли придется вести огонь по целям, удаленным на большее расстояние. Только киногерои, имеющие при себе невиданное оружие, снаряженное неизвестными боеприпасами, способны поражать своих недругов с пятисот ярдов.

Я положил карабин туда, откуда мог его легко достать, и поймал неодобрительный взгляд Элин.

– Хорошо, что по-твоему я должен делать? – спросил я оборонительным тоном. – Начать бросаться камнями?

– Я ничего не говорила, – сказала она.

– Да, не говорила, – согласился я. – Пойду искупаюсь в реке. Крикни, когда у тебя все будет готово.

Но сначала я взобрался на маленький бугорок, откуда мог окинуть взглядом окрестности. До самого горизонта не было заметно никакого движения, и такая картина являлась обычной для Исландии. Успокоившись, я спустился к реке, вода которой имела серо-зеленый цвет и была обжигающе холодной, но после первых мучительных секунд я почувствовал себя совсем неплохо. Освеженный купанием, я вернулся к машине и с жадностью набросился на свой завтрак.

Элин посмотрела на карту.

– Каким путем ты собираешься направиться?

– Я хочу проехать между ледниками Хофсйекюдль и Ватнайекюдль, – ответил я. Значит, от развилки мы повернем налево.

– Эта дорога с односторонним движением, – сказала Элин и передала мне карту.

Совершенно верно. Зловещий красный пунктир, изображенный вдоль линии дороги, означал следующее: Adeins faert til austurs – проезд только в восточном направлении. Нам же было необходимо проехать на запад.

Я нахмурился. Некоторые люди думают, что если ошибочно названная Гренландия[5] вся покрыта льдом, то в Исландии льда на самом деле совсем немного. Они глубоко заблуждаются. Тридцать шесть ледников покрывают одну восьмую часть всей территории страны, и один из них – Ватнайекюдль – занимает большую площадь, чем все ледовые поля Скандинавии и Альп взятые вместе.

Холодные просторы Ватнайекюдля лежали к югу от нас, и дорога, идущая на запад, огибала его справа по задней части массивного конуса Тредладингьи, – Замка Троллей, – огромного щитового вулкана. Я никогда не ездил этим путем, но прекрасно себе представлял, почему движение по дороге было односторонним. Она проходила по самому краю отвесных утесов и изобиловала слепыми поворотами, на которых можно было легко столкнуться с кем-нибудь лбами, далее не успев поспорить, кому проехать первым.

Я вздохнул и взвесил другие возможности. Правая дорога увела бы нас на север, в направлении, противоположном тому в котором я хотел ехать. Вернуться назад было бы для нас еще более губительно, поскольку это означало тройное увеличение километража. География Исландии имела свою безжалостную логику, которая сильно ограничивала выбор маршрутов.

Я сказал:

– Попробуем проехать по кратчайшему пути, уповая на bora, что по дороге никого не встретим. Сезон еще только начался, и наши шансы совсем не плохи. – Я улыбнулся Элин. – Не думаю, чтобы поблизости нашелся хотя бы один полицейский, который смог бы выписать нам квитанцию о штрафе.

– И здесь нет скорой помощи, чтобы подобрать нас со дна ущелья, – заметила Элин.

– Я осторожный водитель, такого никогда не случится.

Элин спустилась к реке, а я снова взобрался на холм. Все было тихо. На дороге, протянувшейся назад к Аскье, не было заметно облачка пыли, которое сказало бы о преследующем нас автомобиле, в небе не жужжали загадочные аэропланы. Я подумал, не позволил ли я своему воображению сыграть над собою злую шутку. Возможно, я убегал от фантома, порожденного моим мозгом.

"Виновный бежит от собственной тени". А я был виновен, да еще как! Я утаил сверток от Слейда, основываясь только на чистой интуиции – подозрении, которое Таггарт счел безосновательным. И я убил Грахама! Что касалось Департамента, то там меня уже предали суду, сочли виновным и вынесли приговор, и мне было интересно, какой окажется позиция Джека Кейза, когда я встречусь с ним у Гейзера.

Я увидел, что Элин возвращается к "лендроверу", поэтому последний раз окинул взглядом окрестности и, спустившись с холма, направился к ней. Ее волосы были влажными, а щеки становились все розовее по мере того, как она вытирала лицо полотенцем. Я подождал, пока она поравняется со мной, а затем сказал:

– Теперь ты влипла в это дело так же, как и я, следовательно, тоже имеешь право голоса. Что, по-твоему, я должен делать?

Она опустила полотенце и посмотрела на меня задумчиво.

– Я бы сделала то, что делаешь ты. Ты уже составил план. Встреться с тем человеком у Гейзера и отдай ему эту... штуку, чем бы она ни являлась.

Я кивнул.

– А что если кто-нибудь попытается остановить нас?

Она заколебалась.

– Если это будет Слейд, тогда отдай ему устройство. А если Кенникен... – Она остановилась и медленно покачала головой.

Я понял, в чем причина ее сомнений. Я мог договориться со Слейдом и, отдав ему то, что он хотел, уйти невредимым, но Кенникен этим не удовлетворится – он жаждет моей крови. Я сказал:

– Предположим, это будет Кенникен – что тогда я должен делать?

Она упала духом.

– Я думаю, ты захочешь с ним сразиться – использовать свою винтовку. Ты захочешь его убить. – В ее голосе было отчаяние.

Я взял ее за руку.

– Элин, я не убиваю людей без разбора. Я не психопат. Я тебе обещаю, что не будет убийств, пока этого не потребует самооборона; пока моя жизнь не окажется в опасности – или твоя.

– Мне очень жаль, Алан, – сказала она. – Но такая ситуация мне совсем незнакома. Я никогда не сталкивалась ни с чем похожим.

Я махнул рукой в сторону холма.

– Я кое о чем подумал, пока там стоял. Мне пришло в голову, что, возможно, моя оценка ситуации полностью ошибочна – что я неверно сужу о людях и их поступках.

– Нет! – сказала она твердо. – У тебя есть серьезные обвинения против Слейда.

– И все же ты хочешь, чтобы я отдал ему устройство?

– Зачем оно мне? – вскричала она. – Или тебе? Отдай его ему, когда придет время, – и снова будем жить своей собственной жизнью.

– Я бы хотел сделать все именно так, – сказал я. – Если только мне позволят. – Я посмотрел на солнце, которое стояло уже высоко. – Садись в машину, нам пора отправляться в путь.

Когда мы подъехали к развилке, я взглянул на застывшее лицо Элин и вздохнул. Я хорошо понимал ее позицию, которая ничем не отличалась от позиции любого другого исландца. Давно прошли те дни, когда викинги наводили страх на всю Европу, и исландцы столько лет прожили в изоляции, что дела остального мира стали для них чуждыми и непонятными.

Свою единственную битву за политическую независимость от Дании они выиграли путем мирных переговоров. Изолированное положение Исландии вовсе не означает, что ее экономика выключена из мировой торговли – разумеется, это не так, но торговля есть торговля, а война, неважно открытая или тайная, являлась занятием для других сумасшедших народов, но не для трезвых, разумных исландцев.

Они были абсолютно уверены в том, что никто не позарится на их страну, и поэтому не имели собственных вооруженных сил. В конце концов если исландцы со своим тысячелетним опытом до сих пор с трудом вырывали у этой земли средства для существования, то кто еще в здравом уме захочет себе того же?

Миролюбивый народ, лишенный опыта ведения войны. Не было ничего удивительного в том, что Элин находила ту подпольную борьбу, в которую я оказался вовлечен, отвратительной и грязной. Я и сам чувствовал себя не особенно чистым.

3

Дорога была плохой.

Она была плохой уже в месте нашей последней остановки и постепенно становилась все хуже по мере того, как мы, миновав реку, начали карабкаться в гору под ледяными полями Ватнайекюдля. Я полз на пониженной передаче и полном приводе по дороге, петляющей по склонам отвесных утесов, которая так часто меняла направление и поворачивала назад, что порой мне казалось, будто я еду по собственным следам. Ее ширины было достаточно только для одного автомобиля, и, огибая каждый угол, я искренне надеялся на то, что не столкнусь за поворотом со встречной машиной.

Однажды нас занесло в сторону, и я почувствовал, что "лендровер", вращая в воздухе задними колесами, медленно сползает к краю пропасти. Я до упора нажал на газ и понадеялся на лучшее. Передние колеса зацепились за грунт и вытащили нас. Вскоре после этого я остановился на относительно прямом участке, и когда снял руки с руля, обнаружил, что они влажные от пота.

Я вытер их насухо.

– Это был чертовски рискованный трюк.

– Может быть, я поведу немного? – спросила Элин.

Я покачал головой.

– Только не с твоим больным плечом. Кроме того, это не вождение – это постоянное ожидание встретить кого-нибудь за каждым углом. – Я посмотрел через край утеса. – Одному из нас пришлось бы оттуда выбираться, а это совершенно невозможно.

Остаться внизу навсегда было наилучшим из того, что могло с нами случиться, о худшем же не хотелось и думать. Неудивительно, что движение по дороге было односторонним.

– Я пойду впереди, – сказала Элин. – Я буду смотреть, что за поворотом, и направлять тебя.

– Так мы потеряем целый день, – возразил я. – А нам предстоит проехать долгий путь.

Она ткнула пальцем вниз.

– Это лучше, чем оказаться там. Кроме того, мы едем ненамного быстрее, чем я хожу пешком. На прямых отрезках я смогу садиться на передний бампер и буду спрыгивать с него перед поворотами.

У этой идеи были свои достоинства, но она не вызывала у меня особого энтузиазма.

– Такие упражнения пойдут не на пользу твоему плечу.

– Я буду пользоваться другой рукой, – произнесла она нетерпеливо и, открыв дверцу машины, выскочила наружу.

Когда-то в Англии существовал закон, согласно которому впереди каждого экипажа на механической тяге должен был идти человек с красным флагом, чтобы предупреждать беспечных граждан о той неумолимой силе, что двигалась следом за ним. Я никогда не предполагал, что окажусь в подобном положении, но таков прогресс.

Элин ехала на бампере, пока мы не приближались к повороту, и когда я притормаживал, спрыгивала с него. Притормозить было совсем несложно, даже когда дорога шла под уклон; все, что от меня требовалось, это убрать ногу с акселератора. Я включил самую низкую передачу, которая только была возможна, а на "лендровере" она весьма особенная. Ее передаточное число, составляющее примерно 40:1, дает сильную тягу и позволяет эффективно тормозить двигателем. По ровной дороге при таких низких оборотах карданного вала моя старушка выжимала девять миль в час при мощности в девяносто пять лошадиных сил – именно в такой тяге я нуждался на этих американских горках. Но в подобном режиме работы двигателя потребление горючего возрастало неимоверно.

Итак, Элин направляла меня на каждом повороте, а затем проезжала на бампере до следующего. Казалось бы, это было весьма утомительным занятием, но, как ни странно, скорость нашего продвижения заметно возросла. Мы проехали в такой необычной манере достаточно долгий путь, когда внезапно Элин вытянула руку в указующем жесте не вниз, на дорогу, а в небо, справа от себя. Она поспешила назад к машине, а я высунул голову в окно, чтобы посмотреть, что же она увидела.

Вертолет парил над щитом Тредладингьи, как кузнечик, солнце выделяло на фоне неба диск его вращающегося ротора и отбрасывало отражение от стеклянного кокпита, который конструкторы поместили туда по каким-то своим загадочным причинам. Мне часто доводилось летать на вертолете, и я знал, что в солнечный день в такой кабине чувствуешь себя, как зрелый помидор под стеклом теплицы.

Но в тот момент я не думал об этом, поскольку Элин подошла к "лендроверу" не с той стороны.

– Перейди на другую сторону, – крикнул я. – И держись под прикрытием машины.

Я вынырнул из двери на противоположной стороне, там, где находилась стена утеса. Элин присоединилась ко мне.

– Неприятности?

– Возможно. – Я приоткрыл дверь и положил руку на карабин. – До сих пор мы не встретили ни одного автомобиля, но уже второй летательный аппарат интересуется нами. Это выглядит неестественно.

Я выглянул из-за задней части "лендровера", держа оружие незаметно. Вертолет по-прежнему направлялся к нам, теряя высоту. Когда он оказался достаточно низко, его нос задрался вверх, и сделав в воздухе неуклюжий реверанс, вертолет завис на месте примерно в ста ядрах от нас. Затем он начал, как лифт, опускаться вертикально вниз, пока не оказался на одном уровне с нами.

Покрывшись холодным потом, я сжал в руках карабин.

Сидя на этом уступе, мы находились в положении жестяных уток в тире, и единственной защитой от пуль являлся "лендровер". Это достаточно крепкий автомобиль, но в тот момент я хотел, чтобы на его месте оказался броневик. Вертолет покачивался в воздухе, внимательно нас изучая, но я не мог различить никакого движения за солнечными бликами, отбрасываемыми стеклами кабины.

Затем фюзеляж начал медленно поворачиваться, пока не оказался к нам боком, и я издал глубокий вздох облегчения. Большими буквами вдоль всего корпуса было написано единственное слово – NAVY, и, расслабившись, я положил карабин и вышел на открытое пространство. Если и существовало в Исландии место, где не мог находиться Кенникен, так это на борту вертолета Сикорский LH-34 американских военно-морских сил.

Я махнул рукой и сказал Элин:

– Все в порядке, можешь выйти.

Она присоединилась ко мне, и мы стали вместе следить за вертолетом. Боковая дверь скользнула в сторону, и за ней показался один из членов экипажа в белом защитном шлеме.

Он высунулся наружу, держась рукой за поручень, и сделал другой рукой вращательное движение, после чего прижал кулак к уху. Он повторил такой жест три-четыре раза, прежде чем я понял, что это означает.

– Он хочет, чтобы мы воспользовались телефоном, – сказал я. – К сожалению, мы не имеем такой возможности. – Я залез на крышу "лендровера" и показал как можно более выразительно на то место, где раньше находилась антенна. Вертолетчик сразу все понял; он махнул рукой и скрылся внутри кабины, закрыв за собой дверь. В течение нескольких секунд вертолет набрал высоту, и его фюзеляж начал поворачиваться, пока не оказался направленным на юго-запад, после чего он стал быстро удаляться и вскоре исчез, и только слабеющий рокот винтов доносился до нас еще некоторое время.

Я посмотрел на Элин.

– Что бы это могло значить, как ты полагаешь?

– Похоже, они хотели поговорить с тобой. Возможно, вертолет приземлится на дороге где-нибудь подальше.

– Здесь он совершенно точно не смог бы совершить посадку, – заметил я. – Может быть, ты и права. Я с удовольствием вернулся бы в Кьеблавик с комфортом. – Я посмотрел на голубое небо, в котором только что исчез вертолет. – Но никто не говорил мне, что в этом замешаны американцы.

Элин посмотрела на меня искоса.

– Замешаны в чем?

– Не знаю, черт возьми! Но очень хотел бы узнать. – Я вернул карабин на место. – Что ж, пока удовольствуемся тем, чем мы располагаем.

Мы продолжили свой путь по этой проклятой дороге, поворот за поворотом, вверх и вниз, но в основном вверх, пока не забрались к самому краю Ватнайекюдля, вплотную ко льду. Отсюда дорога могла идти только в одном направлении, поэтому она повернула под прямым углом к леднику и постепенно начала спускаться вниз. Нам встретился еще один особенно неприятный участок, когда мы перебирались через боковой отрог Тредладингьи, но потом дорога улучшилась, и я вернул Элин в машину.

Окинув мысленным взором проделанный нами путь, я поблагодарил Бога за то, что день был ясным и солнечным. Если бы стоял туман или, тем более, моросил дождь, проехать по этой дороге было бы невозможно. Сверившись с картой, я обнаружил, что мы уже миновали участок с односторонним движением, чему тоже был несказанно рад.

Элин выглядела усталой. Ей пришлось пройти большое расстояние по неровной дороге, множество раз спрыгивать с бампера и запрыгивать на него, и теперь ее лицо заметно осунулось. Я посмотрел на часы и сказал:

– Мы почувствуем себя лучше после еды, и горячий кофе подкрепит наши силы. Остановимся здесь ненадолго.

И это оказалось ошибкой.

Я понял, что совершил ошибку, через два с половиной часа. Мы потратили час на еду и отдых, а затем ехали еще в течение полутора часов, пока не оказались возле широко разлившейся реки. Я остановил машину возле края воды, где колея исчезала в реке, и вышел наружу, чтобы изучить возникшую проблему.

Я оценил глубину потока и посмотрел на сухие камни лежащие на берегу.

– Черт возьми, уровень воды все еще поднимается. Если бы мы не останавливались, то час назад проехали бы здесь совершенно спокойно. Теперь я не уверен, сможем ли мы это сделать.

Ватнайекюдль недаром называют "Водный Ледник". Он формирует речную сеть Восточной и Южной Исландии – огромный резервуар замерзшей воды, которая при медленном таянии разливается по поверхности земли многочисленными водотоками. Еще недавно я благодарил Бога за то, что день выдался солнечным, то теперь мне пришлось об этом пожалеть, поскольку в солнечные дни реки особенно полноводны. Лучше всего пересекать ледниковую реку на рассвете, когда уровень в ней низок. В течение дня, особенно в ясную солнечную погоду, таяние льда становится более интенсивным, и уровень воды в потоках достигает своего пика после полудня. Эта конкретная река еще не достигла пика полноводности, но уже была слишком глубока для того, чтобы ее форсировать.

Элин сверилась с картой.

– Куда нам нужно добраться? Сегодня, я имею в виду.

– Я хотел выбраться на Сиренгисандурскую дорогу. Это более-менее постоянный маршрут; как только мы окажемся там, доехать до Гейзера станет проще простого.

Она измерила расстояние.

– Шестьдесят километров, – сказала она и сделала паузу.

Я увидел, что ее губы шевелятся.

– В чем дело?

Она подняла голову.

– Я считала, – пояснила она. – На этих шестидесяти километрах нам предстоит пересечь шестнадцать рек, прежде чем мы достигнем дороги на Сиренгисандур.

– Бог ты мой! – воскликнул я.

Обычно в своих путешествиях по Исландии я никуда особенно не торопился. Я никогда не подсчитывал количество рек, и если одна из них вставала на моем пути непреодолимым барьером, мне ничего не стоило остановиться и подождать несколько часов, пока уровень не упадет. Но времена изменились.

Элин сказала:

– Нам придется разбить здесь лагерь.

Я посмотрел на реку и понял, что должен принимать решение быстро.

– Я думаю, нам надо попробовать перебраться на другой берег.

Элин взглянула на меня с недоумением.

– Но почему? Все равно до завтра ты не сможешь пересечь другие реки.

Я бросил в воду гальку. Если она и подняла волны, я этого не увидел, поскольку их стерло быстрым потоком. Я сказал:

– Если доверять моей интуиции, к нам приближается нечто злое. – Я повернулся и показал на дорогу. – Я и думаю, что оно приближается с этой стороны. Если мы вынуждены остановиться, то я предпочел бы сделать это на другом берегу реки.

Элин с сомнением посмотрела на быстрое течение в середине потока.

– Это будет опасно.

– Остаться здесь, возможно, будет еще более опасно. – Я испытывал какое-то неприятное чувство, которое, вероятно, являлось просто неосознанным протестом против того, чтобы оказаться застигнутым в позиции, лишенной путей к отступлению. По этой причине я покинул Аскью и по этой причине я хотел форсировать реку. Может быть, просто мое тактическое чутье обострилось после долгого пребывания в состоянии спячки. Я сказал:

– Через пятнадцать минут форсировать реку станет еще опаснее, так что поехали.

Я решил проверить, на самом ли деле то место, где дорога пересекала реку, было наиболее удобным. Это могло оказаться пустой тратой времени, но сделать такую проверку все же было необходимо. Однако форсировать поток как выше по течению, так и ниже оказалось невозможно по различным причинам – либо из-за большой глубины, либо из-за крутых берегов, поэтому я сконцентрировался на лежащем передо мной броде, надеясь на то, что контакт с дном будет достаточным.

Снова переключившись на самую низкую передачу, я медленно заехал в реку. Быстрый поток закрутился водоворотом возле колес автомобиля, поднимая волны, которые разбивались о боковую поверхность кабины.

В середине реки глубина возросла, и каждую секунду я ожидал, что вода вот-вот хлынет из-под дверей. Но, что представляло для нас большую угрозу, сила потока здесь значительно возросла, и в какой-то момент я почувствовал, как машина дернулась в сторону и немного приподнялась вверх – ее вот-вот могло снести течением.

Я вдавил педаль газа до пола и направил автомобиль к мелководью у противоположного берега. Передние колеса заскребли по дну реки, но задняя часть "лендровера" все-таки потеряла опору, и ее протащило в сторону, так что берега он достиг боком и, неуклюже взобравшись на покрытый мхом бугорок лавы, замер на нем, а с него стекала вода, как с лохматой собаки после купания.

Я выехал на дорогу, и мы запрыгали по застывшим волнам лавы, пока наконец не достигли относительно ровной поверхности, где я выключил двигатель и посмотрел на Элин.

– Думаю, что сегодня мы больше не будем перебираться через реки. Этой мне вполне достаточно. Слава Богу, у нашего автомобиля полный привод на четыре колеса.

Лицо Элин заметно побледнело.

– Это был неоправданный риск, – сказала она. – Нас могло унести течением.

– Но этого не произошло, – заметил я и снова завел двигатель. – Сколько до следующей реки? Мы разобьем там лагерь и пересечем ее на рассвете.

Она сверилась с картой.

– Около двух километров.

Мы двинулись дальше и вскоре оказались возле реки номер два, которую тоже переполняли талые воды Ватнайекюдля. Я повернул машину и направил ее в сторону нагромождения камней, где и остановился, скрывшись из вида как со стороны реки, так и с дороги – еще один хороший тактический принцип.

Я чувствовал раздражение. Было еще не слишком поздно, и оставшиеся несколько часов дневного света мы могли использовать для того, чтобы покрыть еще несколько десятков миль, если бы не эти проклятые реки. Но ничего не оставалось делать, кроме как ждать следующего дня, когда уровень воды спадет. Я сказал:

– Ты выглядишь усталой, у тебя был тяжелый день.

Элин слабо кивнула и выбралась из машины. Я заметил, что она придерживает правую руку, и спросил:

– Как плечо?

Она состроила гримасу.

– Онемело.

– Мне лучше взглянуть на него.

Я поднял раскладную крышу "лендровера" и поставил кипятить воду, а Элин села на скамью и попыталась снять с себя свитер. У нее ничего не получилось, поскольку она не могла поднять правую руку. Я помог ей, но несмотря на все мои предосторожности, ее лицо исказилось от боли. Она, вполне естественно, не одела под свитер бюстгальтер, так как плечевая бретелька врезалась бы прямо в рану.

Я снял повязку и посмотрел на ее плечо. Рана была покрасневшей и воспаленной, но я не заметил следов гноя, который говорил бы о занесенной инфекции, Я сказал:

– Я тебя предупреждал, что скоро ты начнешь ее чувствовать. Подобные ранения могут причинять адскую боль, так что не надо поджимать губы – я знаю, какие у тебя ощущения.

Она скрестила руки на груди.

– Такое случалось и с тобой?

– Однажды меня зацепило пулей по ребрам, – ответил я, наливая в чашку теплую воду.

– Так вот откуда у тебя тот шрам.

– Твое ранение значительно хуже, поскольку пуля задела трапециевидную мышцу, которую ты постоянно напрягаешь. На самом деле тебе необходимо носить руку на перевязи – я посмотрю, что тут можно приспособить. – Я промыл рану и наложил повязку с медикаментами из аптечки первой помощи, затем помог ей надеть свитер. – Где твой шарф – новый, из шерсти?

Она вытянула руку.

– Вон в том ящике.

– Значит он и послужит тебе в качестве перевязи. – Я достал шарф и пристроил на нем ее руку так, чтобы плечо находилось в максимальной неподвижности. – Теперь просто сиди здесь и смотри, как я готовлю ужин.

Я решил, что пришло время открыть коробку с лакомствами – маленькой коллекцией деликатесов, которые мы берегли для особого случая. Нам обоим было необходимо взбодриться, а ничто так не укрепляет присутствие духа, как первоклассные продукты, извлеченные из заначки. Я не знаю, осведомлены ли мистер Фортнум и мистер Масон о той радости, которую они доставляют путешественникам, заброшенным в далекие земли, но после устричного супа, целиком зажаренных перепелок и груш, законсервированных в коньяке, у меня возникло желание написать им благодарственное письмо.

За едой на щеки Элин начал возвращаться румянец. Я настоял на том, чтобы она не пользовалась правой рукой, но у нее не возникало такой необходимости – темное, нежное мясо перепелки отделялось от костей при легком прикосновении вилки, и с этим блюдом ей удалось справиться довольно легко. Приготовленный мною кофе мы разбавили бренди, которое я захватил с собой для медицинских целей.

Прихлебывая свой кофе, она вздохнула.

– Как в старые добрые времена, Алан.

– Да, – произнес я лениво. Я и сам чувствовал себя значительно лучше. – Но тебе пора спать. Завтра мы отправимся в путь очень рано.

Я решил, что в три часа утра будет уже достаточно светло для того, чтобы управлять автомобилем, и уровень воды в реке в это время также будет минимальным. Я нагнулся и взял бинокль.

– Куда ты собрался? – спросила она.

– Просто оглядеться по сторонам. А ты ложись спать.

Элин сонно моргнула глазами.

– Я и в самом деле устала, – призналась она.

В этом не было ничего удивительного. Мы долгое время находились в пути, а трястись по ухабам Обиггдира занятие не из приятных – нам удалось провалиться в каждую рытвину, что попадались нам по дороге. Я сказал:

– Ложись спать и ни о чем не беспокойся – я скоро вернусь.

Я повесил бинокль себе на шею, открыл заднюю дверь и спрыгнул на землю. Я уже почти ушел, когда, повинуясь внезапному импульсу, повернулся, сунул руку в кабину и достал карабин. Элин, кажется, не заметила, что я сделал.

Сначала я осмотрел реку, которую нам предстояло пересечь. Она была достаточно полноводной, но, судя по влажным камням, обнажившимся в русле, уровень уже начал спадать. К рассвету пересечь реку станет совсем легко, и мы успеем перебраться через остальные водотоки, лежащие между нами и Сиренгисадуром, до того, как разлив талых вод сделает это невозможным.

Перекинув карабин через плечо, я зашагал обратно по дороге в сторону реки, которую мы недавно форсировали, удаленной от нашего лагеря на расстояние чуть более одной мили. Я приблизился к ней, соблюдая осторожность, но кругом все было тихо. Река текла и бурлила, и ничто не вызывало тревогу. Я осмотрел в бинокль линию горизонта, затем сел на землю, прислонившись спиной к покрытому мхом валуну, закурил сигарету и приступил к размышлениям.

Меня беспокоило плечо Элин; не то чтобы меня особенно беспокоило его состояние, но доктор сделал бы для нее больше, чем я, и эта тряска по бездорожью явно не шла ей на пользу. Вероятно, будет трудно объяснить доктору, как Элин смогла получить явно огнестрельную рану, но при неосторожном обращении с оружием порой происходят несчастные случаи, и я решил, что если буду говорить уверенно, мне удастся списать все на роковую неосторожность.

Я провел на том месте около двух часов, в течение которых курил, думал и смотрел на реку, но к концу этого времени мне в голову не пришло ничего нового, несмотря на отчаянное напряжение моих мозгов. Факт появления американского вертолета был фрагментом головоломки, который никуда не подходил. Посмотрев на часы, я обнаружил, что уже больше десяти, поэтому закопал все окурки, взял в руки карабин и приготовился идти обратно.

Поднявшись на ноги, я заметил нечто такое, что заставило меня внутренне напрячься – отдаленное облачко пыли на другой стороне реки. Положив карабин и подняв к глазам бинокль, я увидел маленькую точку автомобиля во главе шлейфа пыли, который тянулся за ним, как инверсионный след позади реактивного самолета. Я огляделся по сторонам – возле реки не было никакого подходящего укрытия, но в двухстах ярдах позади меня спазм давно угасшей энергии вздыбил поток лавы, образовав широкий гребень, за которым я мог спрятаться. Я побежал к нему.

Автомобиль оказался джипом марки "виллис" – средство передвижения, подходящее для этой страны так же хорошо, как и мой "лендровер". Приблизившись к реке, "виллис" замедлил скорость и остановился возле самой кромки воды. Ночь была тихой, и я услышал щелчок дверной ручки, когда из машины вышел человек. Он прошел вперед, чтобы посмотреть на воду, после чего, повернувшись, что-то сказал водителю, и хотя слов мне было не слышно, я понял, что говорит он не по-исландски и не на английском.

Он говорил по-русски.

Водитель вышел наружу, тоже посмотрел на воду и покачал головой. Вскоре они все четверо стояли на берегу, по-видимому, о чем-то споря. Еще один джип подъехал к реке, и из него стали появляться новые люди, желающие изучить проблему, пока наконец их не набралось восемь человек – два полных джипа. Одного из них, того, что делал решительные жесты и, по-видимому, был боссом, как мне показалось, я узнал. Я поднес бинокль, и его лицо, тускло освещенное последними лучами солнца, внезапно появилось прямо передо мной. Элин ошибалась, форсирование реки не было неоправданным риском, и оправдание лежало на лице, которое я сейчас видел. Шрам, идущий от брови над правым глазом до уголка рта, по-прежнему оставался на месте, и глаза были все такими же серыми и твердыми, как камни. Единственной переменой, произошедшей с ним, являлось то, что его коротко подстриженные волосы из черных превратились в серебристо-седые, да и лицо стало чуть одутловатым, со складками жира, наметившимися в области шеи.

Мы с Кенникеном оба постарели на четыре года, но мне показалось, что я сохранился значительно лучше.

1

Я положил руку на карабин и задумался. Освещение было плохим и становилось все хуже, оружие незнакомым и ствол недостаточно длинным для того, чтобы я мог уверенно поразить человека с такой дистанции. Нас разделяло, по моей приблизительной оценке, около трехсот ярдов, и я знал, что если и попаду в кого-нибудь с такого расстояния и при таком освещении, то только по чистой случайности.

Если бы со мной была моя собственная винтовка, то я завалил бы Кенникена с такой же легкостью, как и оленя. Я посылал в оленя пулю с мягким кончиком, после чего он пробегал полмили, прежде чем падал мертвым, и выходное отверстие у раны получалось достаточно большим для того, чтобы в него можно было просунуть кулак. Человек на такое не способен – его нервная система слишком деликатна и не выдержит шока.

Но у меня не было моей винтовки, а стрельба наугад не принесла бы мне большой пользы. Она только сказала бы Кенникену, что я где-то поблизости, а ему, вероятно, лучше об этом не знать. Поэтому я позволил своим пальцам на карабине расслабиться, и приготовился наблюдать за тем, что произойдет дальше.

С прибытием Кенникена спор прекратился, и я знал почему, так как в свое время тоже работал с ним. Он не тратил время на пустую болтовню; он выслушивал собранные вами факты – да поможет вам Бог, если они ошибочны, – а затем быстро принимал решение. Именно этим он был занят сейчас.

Я улыбнулся, когда увидел, как кто-то показал на следы "лендровера", исчезающие в воде, а затем на другой берег реки. Там не было следов, говорящих о том, что мы выбрались из воды, поскольку нас немного снесло в сторону, и это могло озадачить каждого, кто не видел, как все произошло.

Человек выразительно взмахнул рукой вниз по течению, но Кенникен покачал головой. Он не купился на это. Он что-то сказал, нетерпеливо щелкнув пальцами, и кто-то еще поспешил к нему с картой. Некоторое время он ее изучал, после чего вытянул руку вправо, и четверо человек сели в джип, который развернулся и запрыгал по пересеченной местности.

Это заставило меня нахмурить брови, пока я не вспомнил, что в том направлении расположена небольшая группа озер, называемая Гаесавотн. Если Кенникен ожидал, что я разбил лагерь возле Гаесавотна, то он вытащил пустышку, но это говорило о его большой предусмотрительности и осторожности.

Команда из другого джипа занялась тем, что начала разбивать лагерь неподалеку от дороги, довольно неумело устанавливая палатки. Один из них подошел к Кенникену с термосом и налил горячий дымящийся кофе в чашечку, которую с подобострастием предложил ему. Кенникен взял ее и начал делать маленькие глоточки, по-прежнему стоя возле самой кромки воды, глядя на другую сторону реки, вставшей перед ним непроходимым барьером. Казалось, что он смотрит прямо мне в глаза.

Я опустил бинокль и медленно и осторожно, стараясь не произвести ни единого звука, сполз вниз. Спустившись с лавового гребня, я перекинул через плечо карабин и быстрым шагом направился обратно к "лендроверу". Приблизившись к нашему лагерю, я убедился, что в том месте, где мы свернули с дороги, не осталось следов шин. Я не думал, что Кенникен прикажет своему человеку перебраться через реку – таким путем он мог потерять много людей, – но лучше быть уверенным, что найти нас не слишком легко.

Элин спала. Она лежала на левом богу, зарывшись в свой спальный мешок, и я был рад, что она всегда спит тихо, не храпя и не посапывая. Я не стал ее будить; не было никаких причин нарушать ее сон. Все равно мы не сможем сдвинуться с места, так же как и Кенникен. Я включил свой карманный фонарик и, прикрывая свет рукой, чтобы не побеспокоить Элин, начал рыться в ящике, пока не нашел шкатулку с принадлежностями для шитья, из которой взял катушку черных ниток.

Я вернулся обратно на дорогу и протянул через нее нить примерно в одном футе от земли, закрепив оба конца обломками лавы. Если Кенникен проедет мимо нас в течение ночи, я узнаю об этом независимо от того, какие предосторожности он будет соблюдать. Я не хотел пересекать с утра реку только затем, чтобы нарваться на него на другом берегу.

Потом я прошел к реке и ознакомился с положением дел. Уровень воды по-прежнему спадал, и при более ярком освещении уже можно было попробовать ее пересечь. Но я не хотел рисковать, включая фары, поскольку их отсвет несомненно будет виден на небе. Банда Кенникена находилась от нас совсем недалеко.

Я залез в свой спальный мешок полностью одетым. Я не думал, что при сложившихся обстоятельствах смогу заснуть, но тем не менее установил будильник на своих наручных часах на два часа ночи. И это последнее, что я запомнил до того момента, когда он запищал, как сумасшедший москит, вернув меня к действительности.

2

В два пятнадцать мы были готовы к отъезду. Как только запищал будильник, я разбудил Элин, безжалостно отклонив ее сонные протесты. Но узнав, что Кенникен совсем близко, она задвигалась значительно быстрее. Я сказал:

– Я пойду осмотрю окрестности.

Черная нитка оставалась на месте, и, значит, ни один автомобиль не проехал за ночь мимо. Любой джип ночью должен был бы придерживаться дороги; не имелось ни малейшей возможности пересечь лавовое поле в темноте. Правда, кто-нибудь мог пройти здесь пешком, но я отбросил эту мысль.

Уровень воды в реке заметно упал и пересечь ее теперь не составляло большого труда. Вернувшись назад, я посмотрел на небо на востоке; короткая северная ночь уже почти закончилась, и я решил форсировать реку как только станет достаточно светло, чтобы по возможности дальше оторваться от Кенникена.

Элин имела на этот счет свои соображения.

– Почему бы нам не остаться здесь и не дать ему уехать вперед? Просто позволить проехать мимо. Пройдет много времени, прежде чем он поймет, что охотится за собственной тенью.

– Нет, – возразил я. – Мы знаем, что у него есть два джипа, но их может быть и больше. Если дело обстоит так, то, позволив ему уехать вперед, мы окажемся начинкой, зажатой между двумя половинками сандвича, а это весьма неуютное положение. Мы отправимся в путь прямо сейчас.

Завести двигатель бесшумно совсем не просто. Я укутал одеялами стартер, пытаясь заглушить его характерный скрежет, и когда, несколько раз кашлянув, двигатель тихо заурчал, снял одеяла. И пока мы подъезжали к реке, я старался давить на акселератор как можно осторожнее. Мы легко перебрались на другой берег, хотя произвели несколько больше шума, чем мне хотелось, и продолжили свой путь по направлению к следующей реке.

Я поручил Элин присматривать за тылом, в то время как сам сконцентрировался на том, чтобы вести машину с максимальной совместимой с тишиной скоростью. На следующих четырех километрах мы пересекли еще две реки, после чего начался долгий безводный участок, на котором дорога временно повернула на север, и здесь я наконец прибавил газу. Мы уже достаточно удалились от Кенникена, и теперь скорость стала важнее, чем тишина.

Шестнадцать рек на отрезке в шестьдесят километров, сказала Элин. Если не принимать во внимание время, уходящее на форсирование рек, мы двигались со средней скоростью в вытрясающие душу двадцать пять километров в час – слишком быстро для того, чтобы в этой местности испытывать чувство комфорта, – и по моим подсчетам нам понадобится четыре часа на то, чтобы достигнуть дороги на Сиренгисандур. На самом деле на это ушло шесть часов, поскольку некоторые реки оказались труднопроходимыми.

Добравшись до Сиренгисандурской дороги, мы пересекли водораздел, и теперь все реки на нашем пути будут течь на юг и на запад вместо севера и востока. Когда мы выехали на дорогу, я сказал:

– Завтрак. Залезь назад и достань что-нибудь готовое.

– Мы не остановимся?

– Бог ты мой, нет! Кенникен находится в пути уже несколько часов. Не существует способа узнать, насколько мы его опережаем, а у меня нет большого желания выяснять это прагматическим путем. Хлеба с сыром и пива будет достаточно.

Так что мы поели на ходу и остановились только однажды, в десять часов, чтобы залить бак из последней полной канистры. Когда мы были заняты этим делом, внезапно появился наш недавний знакомый, вертолет американских военно-морских сил. На этот раз он прилетел с севера, на сравнительно большой высоте, и проплыл над нашими головами, не обращая на нас явного внимания.

Я смотрел, как он удаляется на юг, а Элин задумчиво произнесла:

– Мне кажется это странным.

– Так же как и мне, – признался я.

– Но не по той же самой причине, – сказала Элин. – Американские военные вертолеты редко летают над нашей страной. – Она нахмурилась.

– Теперь, после твоих слов, я тоже нахожу это необычным.

В Исландии существовала некоторая натянутость в отношении к постоянному американскому военному присутствию в Кьеблавике. Многие исландцы расценивали его как некое посягательство на суверенитет страны, и кто мог их за это винить? Американские власти знали об этой натянутости и пытались уменьшить ее, поэтому американские военно-морские силы в Исландии старались напоминать о себе как можно реже. Американский военный вертолет в исландском небе несомненно представлял из себя явление нехарактерное.

Я пожал плечами и оставил эту проблему, сосредоточившись на том, чтобы вылить из канистры последние капли бензина, а затем мы продолжили свой путь без каких-либо следов погони за нашей спиной. Мы уже вышли на финишный отрезок, который нам предстояло проехать по прямой, хотя и бугристой дороге между рекой Тьоурсау и горным хребтом Бьюдархалс, и всего в семнадцати километрах от нас лежала шоссейная дорога, насколько любая дорога в Исландии может считаться таковой.

Но даже самое паршивое исландское шоссе кажется желанной целью после дорог Обиггдира, особенно если вы вынуждены нестись по ним сломя голову. Одной из проблем июня являлось то, что замерзшая за зиму земля при таянии образовывала желеобразные ловушки для машин. Поскольку мы ехали на "лендровере", они не останавливали нас, но существенно снижали нашу скорость, и единственным утешением мне было то, что Кенникен будет испытывать с ними аналогичные трудности.

В одиннадцать часов случилось наихудшее – лопнула шина. Это была шина на переднем колесе, и, почувствовав толчок, я вывернул руль и остановил машину.

– Давай сделаем это быстро, – сказал я и схватил гаечный ключ.

Если у нас и должен был произойти прокол, то место для него оказалось не самым худшим. Поверхность земли была достаточно ровной для того, чтобы я мог спокойно подсунуть домкрат, и под опорой отсутствовала грязь. Я поддомкратил переднюю часть "лендровера" и начал откручивать на колесе крепежные гайки. Из-за своего плеча Элин не могла оказать мне большой помощи в этой работе, поэтому я сказал:

– Как насчет того, чтобы сварить кофе, – нам не помешает что-нибудь горячее.

Я снял колесо, откатил его в сторону и поставил запасное. Вся операция заняла чуть менее десяти минут, время, которое при сложившихся обстоятельствах мы не могли себе позволить тратить впустую. Только когда мы проедем дальше на юг, у нас появится возможность затеряться на более или менее запутанной сети шоссейных дорог, а в этой глуши выбор маршрута был слишком ограничен.

Закрутив последнюю гайку, я наклонился, чтобы положить колесо с испорченной шиной на подставку и заодно посмотреть, что послужило причиной прокола. То, что я увидел, заставило меня похолодеть. Я засунул палец в отверстие с рваными краями в толстой покрышке и обвел взглядом хребет Бьюдархалс, доминирующий над местностью.

Такое отверстие могло появиться только по одной причине – из-за попадания пули. Где-то там на хребте, затаившись в какой-нибудь расщелине, скрылся снайпер – и даже в данную секунду я, возможно, находился в перекрестье его прицела.

3

Каким образом Кенникену удалось опередить меня? Эта горькая мысль первой пришла мне в голову. Но сейчас не было времени предаваться пустым раздумьям, появилась необходимость в решительных действиях.

Я положил колесо с пробитой шиной на капот и закрепил его на месте гайками. Вращая гаечный ключ, я украдкой бросал взгляды на горный хребет. До того места, где горы начинали вздыматься в небо, оставалось достаточно много открытого пространства – не менее двухсот ярдов, – и ближайшее укрытие, которое мог занять снайпер, находилось на расстоянии четырехсот ярдов, а возможно и больше.

Человек, способный послать пулю в шину с расстояния в четыреста ярдов – четверть мили, – чертовски хороший стрелок. Настолько хороший, что он может всадить пулю в меня в любой момент, когда захочет, – так какого дьявола он медлит? Я на открытом месте представляю из себя прекрасную мишень, и все же пули пока не летят в мою сторону. Я закрутил последнюю гайку и, повернувшись спиной к горам, почувствовал легкое покалывание между лопатками – именно туда меня ударит пуля, если она все-таки прилетит.

Я спрыгнул на землю и, убрав на место домкрат и ключ, сосредоточился на том, чтобы делать все естественно. Ладони моих рук стали скользкими от пота. Я подошел к задней части "лендровера" и заглянул в открытую дверь.

– Как там наш кофе?

– Сейчас будет готов, – ответила Элин.

Я залез внутрь и сел. Окружающее меня замкнутое пространство создавало комфортабельную иллюзию защищенности, но это была всего лишь иллюзия. Во второй раз я пожалел, что "лендровер" не бронированный автомобиль. Оставаясь сидеть в машине, я мог внимательно осмотреть склоны гор, не выдавая своей заинтересованности, и я воспользовался этой возможностью.

Ничто не двигалось среди красных и серых скал. Никто не встал во весь рост, чтобы приветственно помахать рукой. Если кто-то и находился по-прежнему там, он затаился, как мышь, что, разумеется, было совершенно правильно. Если вы послали в кого-то пулю, вам лучше сжаться до минимальных размеров на тот случай, что он начнет стрелять в ответ.

Но был ли этот кто-то по-прежнему там? Я думал, что, скорее всего, да. Кто, находясь в здравом уме, будет пробивать дырку в шине автомобиля, чтобы потом просто тихо удалиться? Так что он все еще был там, выжидал и вел наблюдение. Но если он там, то почему бы ему не подстрелить меня? В этом, казалось, не было смысла – если только он не хотел просто меня остановить.

Я невидящим взглядом смотрел на Элин, которая добавляла сахар в кофейник. Если это так, то, значит, люди Кенникена зашли с обеих сторон. Это было не слишком трудно организовать при условии, что он знал, где я нахожусь, – радиосвязь удивительная вещь. Этому человеку на горной гряде приказали остановить автомобиль, чтобы Кенникен мог меня догнать, и это означало, что я нужен ему живым.

Я подумал о том, что произойдет, если я сяду на место водителя и снова тронусь с места. Скорее всего очередная пуля пробьет следующую покрышку. На этот раз сделать это будет легче, поскольку мишень стала неподвижной. Догадаться о последствиях мне не составило труда – существовал лимит на количество запасных шин, которые я мог с собой взять, и этот лимит уже был исчерпан.

Надеясь на то, что цепочка моих рассуждений не слишком натянута, я начал приготовления к тому, чтобы выбраться из-под прицела невидимого стрелка. Я достал из-под матраса дубинку Линдхольма, которую спрятал туда раньше, и положил ее в свой карман, а затем сказал:

– Давай выйдем и... – Мой голос сорвался на хриплое карканье, и я прочистил горло. – Давай выпьем кофе снаружи.

Элин удивленно посмотрела на меня.

– Я думала, что мы торопимся.

– Мы ехали с хорошей скоростью, – сказал я. – По моим расчетам, мы оторвались достаточно далеко и заработали себе небольшую передышку. Я возьму кофейник и сахар, а ты понесешь чашки.

Мне очень хотелось захватить с собой карабин, но это было бы слишком очевидно; ничего не подозревающий человек не пьет кофе, вооружившись до зубов.

Я выпрыгнул из задней двери, и Элин передала мне кофейник и сахарницу, которые я поставил на задний бампер, перед тем как помочь ей спуститься. Ее правая рука по-прежнему покоилась на перевязи, но она могла нести чашки и ложки в левой руке. Я взял кофейник и махнул в сторону гряды.

– Давай пойдем туда и устроимся у подножия скал. – Я сразу зашагал в выбранном направлении, не давая ей времени на то, чтобы возразить.

Мы шагали по открытой местности в сторону гряды. В одной руке я нес кофейник, а в другой сахарницу, олицетворяя собой саму невинность. Я также имел с собой сген дабх в ножнах на левой голени и дубинку в кармане брюк, но их не было видно. Когда мы приблизились к горной гряде, перед нами вырос небольшой утес, и я подумал, что наш друг наверху должно быть, начал беспокоиться. Теперь в любой момент он, потеряв нас из виду, мог немного податься вперед, чтобы изменить угол обзора.

Я обернулся, словно бы для того, чтобы что-то сказать Элин, а затем резко повернулся назад, бросив взгляд вверх. Я никого не заметил, но был вознагражден каким-то неясным отблеском-отражением, появившимся ниоткуда. Это мог быть солнечный блик, играющий на поверхности лавы, но я так не думал. Лава не способна перемещаться по своей собственной прихоти – по крайне мере, после того, как она застыла.

Запомнив место, я пошел дальше, не поднимая больше головы, и вскоре мы приблизились к основанию утеса высотою около двадцати футов. Здесь, образуя редкие заросли, ютились карликовые березы, искривленные деревья высотою всего в один фут. В Исландии бонсай растет в естественных условиях, и меня всегда удивляло, почему исландцы не догадаются организовать их экспорт в Японию. Я нашел чистое место, поставил на землю кофейник и сахарницу, а затем сел и подтянул штанину на брюках, чтобы достать нож.

Элин удивилась.

– Что ты делаешь?

Я сказал:

– Постарайся не падать в обморок, но в горах над нами засел один тип, который только что сделал дырку в нашей покрышке.

Элин смотрела на меня, не в силах вымолвить ни слова. Я продолжил:

– Пока мы сидим здесь, он нас не видит, но я не думаю, что это его сильно беспокоит. Все, что ему нужно сделать, это задержать нас до прибытия Кенникена – что у него получается совсем неплохо. Пока "лендровер" находится у него перед глазами, он знает, что мы где-то неподалеку.

Я засунул нож за пояс – из ножен на голени его можно быстро выхватить только при том условии, что на вас надет килт[6].

Элин опустилась на колени.

– Ты уверен?

– Абсолютно. Невозможно получить такую пробоину на боковой поверхности новой покрышки естественным путем.

Я поднялся на ноги и окинул взглядом горную гряду.

– Пойду вытащу, из норы этого ублюдка, мне кажется, я знаю, где он притаился. – Я показал на расщелину у основания утеса – трещину в скале высотою четыре фута. – Я хочу, чтобы ты забралась туда и ждала. Не двигайся, пока не услышишь, что я тебя зову – и будь абсолютно уверена, что это именно я.

– А что, если ты не вернешься? – спросила она безжизненным голосом.

Она была реалистом. Я посмотрел на ее застывшее лицо и сказал, тщательно обдумывая свои слова:

– В этом случае, если ничего больше не произойдет, оставайся здесь до наступления темноты, затем беги к "лендроверу" и убирайся отсюда подальше. Если же Кенникен появится здесь, постарайся не попадаться ему на глаза. – Я пожал плечами. – Но я обязательно вернусь.

– Стоит ли вообще тебе это делать?

Я вздохнул.

– Мы застряли здесь, Элин. До тех пор, пока этот парень держит "лендровер" под прицелом, мы прикованы к месту. Что, по-твоему, я должен делать? Подождать прибытия Кенникена, а потом просто сдаться на милость победителя?

– Но ты ведь безоружен!

Я похлопал ладонью по рукоятке ножа.

– Он мне поможет. Ну а теперь делай, что я сказал.

Я проводил ее до расщелины и посмотрел, как она в ней укрылась. Элин чувствовала себя там не слишком комфортабельно: расщелина имела полтора фута в ширину и четыре в высоту, так что ей пришлось присесть там на корточки. Но существовали и худшие вещи, чем чувство дискомфорта.

Затем я задумался над тем, что делать мне. Горная цепь была изборождена промоинами, прорезанными водой в мягкой породе, которые предлагали скрытый путь наверх. Я хотел подняться выше того места, где ранее заметил внезапный отблеск. В военном деле – а это была война – тот, кто удерживает высоту, тот и имеет преимущество.

Я двинулся в левую сторону, держась под прикрытием скал. В двадцати ярдах мне попалась первая промоина, которую я отклонил, так как знал, что она заканчивается неподалеку от подножия гряды. Следующая оказалась лучше, поскольку шла почти до самой вершины, и, скрывшись в ней, я начал карабкаться наверх.

В те далекие дни, когда я проходил подготовку в горной школе, мой инструктор любил повторять одну премудрость: "Никогда не следуй курсом водного потока как вверх по склону, так и вниз", – говорил он. Доводы его были убедительны. Вода бежит кратчайшим путем, а кратчайший путь обычно оказывается самым крутым. Правильным будет, взбираясь на гору, придерживаться чистых склонов и всячески избегать расщелин. В то же время совершенно неверно карабкаться наверх по чертовски крутым и отшлифованным водой трещинам в скалах, рискуя при этом свернуть себе шею.

Края промоины у подножия гряды имели в высоту около десяти футов, поэтому я не опасался, что меня здесь заметят. Но с высотой промоина постепенно мелела, и к концу ее глубина сократилась приблизительно до двух футов, и с этого места я начал ползти на животе. Когда ползти дальше стало невозможно, я, по моим подсчетам, находился уже выше, чем снайпер, поэтому, осторожно высунув голову из-за обломка лавы, принялся изучать ситуацию.

Далеко внизу на дороге в полном одиночестве стоял "лендровер". Примерно в двухстах футах вправо и ста футами ниже находилось место, где, как мне казалось, укрывался снайпер. Я не мог его видеть из-за больших камней, которыми был усеян склон горной гряды. Это меня устраивало; если я не вижу его, значит, и он не видит меня, и ширма из камней являлась как раз тем, в чем я нуждался, чтобы подобраться к нему поближе.

Но я не стал спешить. Я не забывал о том, что здесь может скрываться и не один человек. Черт возьми, да здесь, рассыпавшись по склону гряды, их могла притаиться целая дюжина. Некоторое время я, затаив дыхание, сохранял полную неподвижность, внимательно изучая каждый камень, лежавший в пределах видимости.

Убедившись, что все спокойно, я выполз из укрытия в промоине и направился к группе больших камней, по-прежнему передвигаясь по-пластунски. Время от времени я останавливался и внимательно прислушивался. Все, что я слышал, это отдаленное журчание реки. Вскоре я обогнул сверху нагромождение камней и, сделав очередную паузу, достал из кармана дубинку.

Высунув голову из-за камня, я увидел их в пятидесяти футах ниже, укрывшихся на уступе горного склона. Один лежал, пристроив перед собой винтовку, ствол которой покоился на аккуратно сложенной куртке; другой сидел у него за спиной и вертел в руках уоки-токи. Изо рта у него свисала незажженная сигарета.

Я убрал голову и задумался. С одним человеком я мог справиться – с двумя это сделать будет значительно сложнее, особенно без огнестрельного оружия. Я осторожно переместился и нашел лучшую позицию для наблюдения, где я мог оставаться менее заметным, – два камня, сдвинутые почти вплотную друг к другу, между которыми оставалась смотровая щель шириной в дюйм.

Человек с винтовкой был неподвижен и очень терпелив. Я мог предположить, что он – опытный охотник, который провел в подобном положении на склонах холмов множество часов, ожидая, когда его жертва приблизится на расстояние выстрела. Его напарник был более суетлив, он ерзал ягодицами по камню, на котором сидел, почесывался, хлопал ладонью насекомых, садившихся на его ноги, и крутил в руках уоки-токи.

Я увидел, что у основания гряды что-то задвигалось, и затаил дыхание. Человек с винтовкой тоже обратил на это внимание, и я смог различить, как едва заметно напряглись его мускулы. Это была Элин. Она вышла из-под укрытия утеса и направилась в сторону "лендровера".

Я беззвучно выругался, не понимая, какого черта она собирается там делать. Человек с винтовкой плотно прижал приклад к плечу и, приникнув глазом к оптическому прицелу, сопровождал ее на всем пути до машины. Если он нажмет на курок, я не упущу своего шанса и достану этого ублюдка любым возможным способом.

Элин подошла к "лендроверу" и забралась внутрь. Через минуту она снова выбралась наружу и направилась обратно в сторону утеса. На полпути она, крикнув, подбросила что-то в воздух. Я находился слишком далеко для того, чтобы разобрать, что у нее в руках, но, как мне показалось, это была пачка сигарет. Парень с винтовкой несомненно знал точно, что это такое, поскольку был оснащен одним из самых мощных оптических прицелов из всех, что я когда-либо видел.

Элин исчезла из поля зрения у подножия гряды, и я позволил себе выпустить воздух из легких. Она намеренно разыграла небольшую сценку, чтобы убедить снайпера в том, что я по-прежнему нахожусь внизу, хотя и скрыт из виду. И надо сказать, что это сработало. Стрелок заметно расслабился и, повернувшись, сказал что-то своему напарнику. Я не мог слышать его слов, поскольку говорил он тихим голосом, но непоседа громко рассмеялся.

У него возникли проблемы с уоки-токи. Он вытянул антенну, щелкнул переключателями и повертел ручки настройки, после чего отбросил рацию в сторону на поросшие мхом камни. Обратившись к снайперу, он показал пальцем вверх, и снайпер кивнул головой. Затем непоседа поднялся на ноги и, повернувшись, начал карабкаться по склону в моем направлении.

Я заметил курс, которого он придерживался, и, повернув голову, стал подыскивать место для засады. Прямо за моей спиной находился камень высотой приблизительно в три фута, и, оторвавшись от своей смотровой щели, я скрылся за ним, присев на корточки и крепко сжимая в руке дубинку. Я узнал о его приближении по доносившимся до меня звукам, поскольку он не прилагал больших усилий к тому, чтобы передвигаться бесшумно. Его ботинки шаркали по земле, и один раз я услышал, как камешки посыпались по склону, когда он поскользнулся и невнятно выругался. Затем произошло изменение в освещении, вызванное тем, что он отбросил в мою сторону тень, и, выпрямившись у него за спиной, я нанес ему удар по затылку.

Существует множество различных вздорных слухов по поводу того, что случится, если человека ударить по голове. На основании некоторых источников – фильмов и телепостановок – можно сделать вывод, что это не опаснее наркоза, используемого в операционных; произойдет всего лишь короткая потеря сознания, сопровождаемая головной болью, не хуже чем с сильного перепоя. К сожалению, это не так, поскольку анестезиологи в госпиталях имеют возможность при помощи сложного оборудования, которым они теперь оснащены, точно отмерять наркоз, в отличие от освященного веками тупого инструмента, лишенного такого преимущества.

Потеря сознания достигается путем резкого удара по черепной кости, в результате чего она сталкивается со своим содержимым – мозгами. Последствием является мозговая травма различной степени серьезности от легкой контузии до смерти, и всегда имеют место остаточные повреждения, хотя, возможно, и легкие. Удар должен быть достаточно сильным, поскольку все люди разные, и удар, способный одного человека убить, у другого вызовет лишь легкое головокружение. Проблема в том, что необходимую силу удара невозможно рассчитать заранее.

Я был не в настроении для того, чтобы экспериментировать, и этому типу досталось как следует. Колени под ним подогнулись, и он рухнул вниз. Я поймал его до того, как он упал на землю. Потом я опустил его на камни и повернул так, чтобы он лежал на спине. Изжеванная сигарета, свисающая из уголка его рта, была перекушена на половине, и струйка крови, стекающая с фильтра, говорила о том, что он заодно прикусил себе язык. Он все еще дышал.

Ощупав его карманы, я наткнулся на твердый предмет знакомой формы и извлек на свет автоматический пистолет – смит-вессон 38, брат-близнец того пистолета, что я забрал у Линдхольма. Проверив магазин, я убедился, что он полон, и, передернув затвор, дослал патрон в ствол.

Человек, скрючившийся у моих ног, не сможет доставить кому-либо больших хлопот, даже если придет в себя, поэтому о нем я больше не беспокоился. Все, что теперь я должен был сделать, это позаботиться о Дэниеле Буне[7] – человеке с винтовкой. Я вернулся к своей наблюдательной щели, чтобы посмотреть, что он делает.

Он делал абсолютно то же самое, что делал с тех самых пор, когда я его впервые увидел, – с неистощимым терпением созерцал "лендровер". Я поднялся на ноги и начал спускаться к уступу, держа пистолет перед собой. Я не особенно беспокоился о том, чтобы соблюдать осторожность, скорость сейчас была важнее, чем бесшумность, и, как мне показалось, его скорее насторожит то, если я стану подкрадываться на цыпочках, чем если буду хрустеть подошвами у него за спиной.

Он даже не повернул головы. Все, что он сделал, это спросил, растягивая слова на манер жителя западных штатов:

– Забыл что-нибудь, Джо?

Я вернул свою челюсть на место до того, как она успела отвиснуть слишком низко. Я ожидал встретить русского, но отнюдь не американца. Однако сейчас было не время думать о национальностях – человек, посылающий в вас пули, автоматически является ублюдком, а русский он ублюдок или американский не имеет большого значения. Я сказал резко:

– Повернись, но оставь винтовку на месте, или я сделаю в тебе дырку.

Он повернулся очень медленно, и единственной частью его тела, пришедшей в движение, была голова. Он имел фарфорово-голубые глаза, загорелое узкое лицо и идеально подходил на роль старшего сына папаши миллионера из телевизионной мыльной оперы. Он также казался опасным.

– Будь я проклят! – произнес он мягко.

– Несомненно будешь, если не уберешь руки с этой винтовки, – сказал я. – Раскинь руки в стороны так, словно тебя распяли.

Он посмотрел на пистолет, зажатый в моей ладони, и неохотно раздвинул руки. Человеку, распростертому в таком положении, сложно быстро подняться на ноги.

– Где Джо? – спросил он.

– Ему захотелось баиньки. – Подойдя к нему поближе, я прижал мушку пистолета к ямке на его затылке и почувствовал, как он вздрогнул. Это ни о чем не говорило; подобная реакция вовсе не означала, что он испуган – я тоже невольно вздрагиваю, когда Элин целует меня в затылок. – Постарайся не двигаться, – посоветовал я и поднял его винтовку.

Тогда у меня не было времени на то, чтобы изучить ее внимательно, но я сделал это позже, и она несомненно представляла из себя выдающийся образец огнестрельного оружия. Она имела сложную родословную и, вероятно, начала свою жизнь как браунинг, но хороший оружейный мастер потратил немало времени на ее переоборудование, добавив некоторые усовершенствования, такие, как скульптурная рукоятка с отверстием для большого пальца и еще кое-какие приятные мелочи. Это отчасти соответствовало словам одного человека: "Мой топор достался мне от дела – отец поменял у него лезвие, а я сделал новое топорище".

В результате всех трудов получился законченный инструмент для убийства с большого расстояния. Затвор на винтовке передергивался вручную, поскольку это было оружие для человека, который тщательно выбирает свою цель и который стреляет достаточно хорошо для того, чтобы у него не появлялось необходимости посылать вторую пулю за первой в слишком большой спешке. Она была рассчитана под патрон калибра 0.375 магнум с тяжелой пулей весом 300 гран и большим зарядом пороха позади нее – высокая скорость, низкая траектория. Эта винтовка в хороших руках могла при нормальном освещении и неподвижном воздухе заставить человека испустить дух с расстояния в полмили.

В помощь вышеуказанным хорошим рукам здесь имелся фантастический оптический прицел – монстр с изменяемой оптической силой и максимальным увеличением 1x30. Для того, чтобы пользоваться им на полной мощности, требовался человек без нервов – и следовательно, без дрожи в руках – или твердая опора под ложе. Прицел был оснащен своей собственной дальномерной системой, сложной шкалой точек на вертикальной линии перекрестья для различных расстояний, установленной на пятьсот ярдов.

Это было чертовски хорошее оружие.

Я выпрямился и легонько прижал дуло винтовки к позвоночнику моего друга.

– То, что ты сейчас чувствуешь, это твоя пушка, – сказал я. – Надеюсь, мне не надо объяснять тебе, что произойдет, если я нажму на курок.

Его голова повернулась в сторону, и я увидел тонкую струйку пота на загорелой коже. У него не было необходимости заставлять работать свое воображение, поскольку он являлся мастером своего дела и знал, что произойдет – более 5000 джоулей энергии разорвут его на две части.

Я спросил:

– Где Кенникен?

– Кто?

– Не будь ребенком, – сказал я. – Спрашиваю тебя еще раз – где Кенникен?

– Я не знаю никакого Кенникена, – произнес он приглушенным голосом.

Он испытывал затруднения с речью, поскольку одна сторона его лица была прижата к земле.

– Подумай еще.

– Я сказал тебе, что не знаю его. Я только исполняю приказы.

– Да, – согласился я. – Ты стрелял в меня.

– Нет, – возразил он быстро. – В твою шину. Ты ведь еще жив, не так ли? Я мог подстрелить тебя в любой момент.

Я посмотрел вниз, на "лендровер". Это было верно, он чувствовал себя здесь как чемпион Бизли, стреляющий по жестяным уткам в ярмарочном тире.

– Так, значит, тебе приказали остановить меня. И что потом?

– Потом ничего.

Я слегка увеличил давление на его позвоночник.

– Тебе следует подумать получше.

– Я должен был подождать, пока не появится кто-то еще" а затем собраться и идти домой.

– А кто этот кто-то еще?

– Я не знаю – мне не сказали.

Это звучало совершенно безумно, достаточно невероятно для того, чтобы быть правдой. Я спросил:

– Как тебя зовут?

– Джон Смит.

Я улыбнулся и сказал:

– Хорошо, Джонни, начинай ползти – назад и медленно. И если я увижу, что просвет между твоим животом и землей превышает полдюйма, ты получишь все сполна.

Он медленно и осторожно стал отползать от края в глубь уступа, пока я не остановил его. Как мне ни хотелось продолжить допрос, я был вынужден его закончить, поскольку время шло неумолимо. Я сказал:

– Теперь послушай, Джонни, ты не должен делать никаких резких движений, так как я очень нервный человек, поэтому просто сохраняй спокойствие.

Я подошел к нему вплотную и, подняв винтовку, опустил приклад на его затылок. Так не следовало обращаться со столь превосходным оружием, но это единственное, что я имел под рукой. Приклад винтовки был значительно тверже дубинки, и я с запоздалым сожалением подумал, что, вероятно, проломил ему череп. В любом случае он не доставит мне больше никаких хлопот.

Я подошел к краю уступа, чтобы подобрать куртку, которую он использовал как опору для стрельбы. Она оказалась тяжелой, и я ожидал обнаружить в кармане пистолет, но там лежала нераспечатанная коробка с патронами для винтовки. Рядом с курткой лежала открытая коробка. Обе были без этикеток.

Я проверил оружие. Магазин был рассчитан на пять патронов и содержал четыре, один находился в стволе, готовый к выстрелу, и в открытой коробке оставалось еще девятнадцать. Мистер Смит был профессионал; он наполнил магазин, дослал один патрон в ствол, а затем снял магазин и добавил туда еще один патрон; таким образом, в его распоряжении оказалось шесть зарядов вместо пяти. Не то чтобы он в них особенно нуждался – ему удалось одним выстрелом пробить покрышку у движущегося автомобиля с расстояния в пятьсот ярдов.

Он и на самом деле был профессионал, но звали его вовсе не Джон Смит, поскольку в кармане куртки лежал еще и американский паспорт, выданный на имя Венделла Джорджа Флита. Он также имел с собой пропуск, который позволял ему проникать в самые отдаленные уголки военно-морской базы в Кьеблавике, куда проход обычной публике строго запрещен. У него не было с собой пистолета; такие снайперы, как он, обычно презирают карманное оружие.

Я положил коробки с патронам в свой карман, который они тяжело оттянули, и сунул автоматический пистолет Джо за пояс своих брюк, предварительно его разрядив, поскольку не хотел сделать с собой то же, что и с Кенникеном. Защелка предохранителя не гарантирует полной безопасности, и многие мужчины погубили самих себя для собственных жен из-за того, что обращались с оружием, как персонажи телевизионных драм.

Я пошел посмотреть, как себя чувствует Джо, и обнаружил, что он все еще спит и что, согласно паспорту, он совсем не Джо. Его имя, как выяснилось, было Патрик Алоизис Маккарти. Я оглядел его с подозрением – на мой взгляд, он больше походил на итальянца, чем на ирландца. Возможно, все имена были фальшивыми, точно так же, как Бушнер, который не был и Грахамом, в конце концов оказался Филипсом.

Маккарти имел с собой две запасные обоймы для смит-вессона, обе полные, которые я конфисковал. Мой личный арсенал должен был сильно увеличиться в ходе этой экспедиции – от маленького ножа до сверхмощной винтовки за одну неделю, – это было совсем неплохо. Следующим в ряду стоял гранатомет или, возможно, полностью снаряженный станковый пулемет. Я подумал о том, сколько времени потребуется, чтобы в моих руках оказалось что-нибудь по-настоящему разрушительное, нечто вроде межконтинентальной баллистической ракеты "Атлас".

Маккарти куда-то направлялся, когда я его ударил. Он пытался связаться с кем-то по радио, но его уоки-токи оказался в тени, и ему пришлось идти пешком, а значит, этот кто-то находился неподалеку. Я посмотрел вверх на вершину гряды и решил совершить еще один подъем. Мне пришлось пролезть где-то около двухсот ярдов, и когда на самом верху я осторожно высунул голову из-за камня, то от удивления потерял дыхание.

Примерно в четырех сотнях ярдов от меня стоял желтый вертолет американских военно-морских сил, возле которого сидели двое членов экипажа и один человек в штатском, о чем-то мирно разговаривая. Я поднял винтовку Флита и посмотрел на них через большой прицел при максимальном увеличении. Вертолетчики не вызывали у меня особого интереса, но я подумал, что могу знать штатского. Он был мне незнаком, но я запомнил его лицо на будущее.

На какое-то мгновение у меня возник соблазн снять его из винтовки, но я отбросил эту идею. Для меня будет лучше удалиться тихо и без лишней суматохи. Я не хотел, чтобы этот вертолет преследовал меня весь остаток пути, поэтому повернулся и начал спускаться вниз по склону гряды. Я отсутствовал уже достаточно долго, и с каждой минутой Элин стала бы волноваться все сильнее, если такое еще возможно.

С того места, где я находился, открывался хороший вид на дорогу, и мне пришло в голову посмотреть, не появился ли Кенникен в пределах видимости. Он там был! Через прицел я увидел вдали маленькую черную точку, ползущую по дороге, и по моим подсчетам джип находился приблизительно на расстоянии трех миль. Дорога здесь была достаточно грязной, и вряд ли он мог ехать по ней со скоростью большей, чем десять миль в час, следовательно, я имел около пятнадцати минут преимущества.

Я продолжил свой спуск на максимально возможной скорости.

Элин укрылась в расщелине в скале, но вышла оттуда, когда я ее позвал. Она подбежала и обняла меня так, словно хотела убедиться, что я по-прежнему цел, при этом смеясь и плача одновременно. Я выпутался из ее объятий.

– Кенникен совсем близко, давай убираться отсюда.

Я бегом бросился в сторону "лендровера", схватив Элин за руку, но она вырвалась.

– А как же кофейник!

– Да черт с ним!

Женщины странные созданья; сейчас было совсем не время думать о бережливости в домашнем хозяйстве. Я снова схватил ее за руку и потащил за собой.

Тридцатью секундами позже двигатель машины уже работал, и мы тряслись по дороге на скорости слишком большой как для безопасности, так и комфорта, и мне постоянно приходилось решать, в какую рытвину с грязью будет лучше направить передние колеса. Решения, решения, все время эти проклятые решения – и если мое решение окажется ошибочным, мы сломаем полуось или застрянем в грязи и игра на этом будет окончена.

Пока мы сломя голову неслись по направлению к реке Тунгнаа, дорожное движение стало оживленнее – одна машина попалась нам навстречу, первая с тех пор, как мы оказались в Обиггдире. Это было плохо, так как Кенникен скорее всего остановит ее и спросит водителя, не встречался ли ему поблизости "лендровер" с длинной колесной базой. Одно дело преследовать меня по дикому бездорожью, не зная точно, где я нахожусь, и совсем другое дело знать, что я уже на расстоянии плевка. Психологическая шпора простимулирует его железу, выделяющую адреналин, и заставит увеличить скорость.

С другой стороны, вид встречной машины взбодрил меня, поскольку это означало, что транспортер машин через Тунгнаа приходилось пересекать посредством хитрого приспособления – платформы, подвешенной к протянутому над водой тросу. Вы загоняете свою машину на платформу и перетягиваете себя на другой берег при помощи лебедки, стараясь при этом не смотреть на стремительный водный поток, пенящийся внизу под вами. Согласно справочнику Фердахан-дбокин, который должен иметь с собой каждый, кто путешествует по Обиггдиру, особую осторожность следует проявлять людям, не знакомым с данной системой транспортировки. Особенно я не рекомендовал бы ее лицам со слабым желудком, вынужденным пересекать реку при сильном ветре.

Когда мы прибыли на берег Тунгнаа, приспособление и на самом деле оказалось на нашей стороне. Я проверил его надежность и безопасность, после чего осторожно заехал на платформу.

– Оставайся в кабине, – сказал я Элин. – Ты не сможешь крутить лебедку со своим перебитым крылышком.

Я вышел наружу и начал орудовать лебедкой, поглядывая одним глазом на берег в ожидании неминуемого прибытия Кенникена. Я чувствовал себя открытым и незащищенным и надеялся на то, что сохранил свою пятнадцатиминутную фору, поскольку пересечение Тунгнаа требовало много времени. Но мы сделали это без приключений, и вскоре я съехал с платформы, испытывая чувство большого облегчения.

– Теперь мы сможем остановить ублюдка, – сказал я, когда мы оказались на твердой земле.

Элин выпрямилась на своем сиденье.

– Ты не должен обрывать трос!

В ее голосе звучали нотки негодования. Пускай тебя застрелят, но злонамеренно, разрушать общественную собственность ты не имеешь права.

Я, усмехнувшись, посмотрел на нее.

– Я сделал бы это, если смог, но здесь потребуется человек значительно сильнее меня. – Я свернул с дороги и, немного проехав, посмотрел назад: река скрылась из виду. – Нет, я всего лишь собираюсь привязать платформу на нашей стороне так, чтобы Кенникен не мог перетянуть ее через реку. Он застрянет на другом берегу до тех пор, пока кто-нибудь, следующий встречным курсом, не освободит платформу, и Бог знает, когда это произойдет – движение здесь не слишком оживленное. Оставайся на месте.

Я вышел наружу и, порывшись в ящике с инструментами, нашел там цепи для езды по снегу. Вряд ли цепи смогут понадобиться мне летом, и, оказав помощь в том, чтобы стряхнуть Кенникена с моей шеи, они послужат нам лучше, чем если будут просто пылиться на своем месте. Я достал их из ящика и побежал назад по дороге.

Невозможно завязать цепь в узел, но я закрепил эту платформу такой путаницей из железных звеньев, что тому, кто взялся бы ее освободить, понадобится как минимум полчаса, если только у него под рукой случайно не окажется кислородно-ацетиленового резака. Я уже почти закончил работу, когда на другой берег прибыл Кенникен, и веселье началось.

Из остановившегося джипа вышли четыре человека с Кенникеном во главе. Я был скрыт от них платформой, и поначалу меня никто не заметил. Кенникен изучил висящий над рекой трос, а затем прочитал инструкцию, отпечатанную на исландском и английском. Разобравшись, в чем здесь дело, он приказал своим людям перетянуть платформу обратно через реку. Они потянули, и ничего не произошло.

Я трудился в страшной спешке, торопясь закончить работу, и успел все сделать как раз вовремя. Платформа дернулась и тут же остановилась, удерживаемая на месте цепями. На другой стороне раздался крик, и кто-то побежал вдоль берега, чтобы посмотреть сбоку, что мешает двигаться платформе. Он и в самом деле увидел это – он увидел меня. В следующий момент он выхватил пистолет и начал стрелять.

Пистолет сильно переоценивают как оружие. Он имеет свое применение, каковым является стрельба по желательно неподвижной мишени с расстояния около десяти ярдов, а еще лучше – десяти футов. Тот пугач, из которого он в меня стрелял, представлял из себя короткоствольный револьвер калибра 0.38 – комнатное оружие, – и попасть из него можно, только вытянув руку и уперев дуло противнику в живот. Пока он целился в меня, я находился в полной безопасности, если бы он начал стрелять куда-нибудь еще, меня могло задеть по случайности, но шансы на это были весьма невелики.

Когда я засовывал на место последнее звено цепи, по мне уже открыли огонь и остальные. Пуля подняла фонтанчик пыли в двух ярдах от меня, и это было самое близкое попадание, на которое они могли рассчитывать. И все же мало приятного в том, что в тебя стреляют, поэтому я повернулся и бросился бежать по дороге.

Элин стояла возле "лендровера" и с напряженным выражением на лице прислушивалась к треску выстрелов.

– Все в порядке, – сказал я. – Война еще не началась. – Я забрался внутрь и достал винтовку Флита. – Давай посмотрим, сможем ли мы остудить их пыл.

Она с отвращением посмотрела на винтовку.

– О Боже! Неужели ты должен их убивать! Разве тебе уже не достаточно?

Я посмотрел на нее с недоумением, а затем понял, в чем дело. Она думала, что я завладел этой винтовкой, убив Флита; ей, по-видимому, казалось, что нельзя отнять у человека такое оружие, предварительно не убив его. Я сказал:

– Элин, те люди на другом берегу пытались меня убить. Тот факт, что они в этом не преуспели, не меняет их намерений. Ну, а я не собираюсь никого убивать – я сказал, что попробую остудить их пыл. – Я приподнял винтовку. – И я также не убивал того человека, у которого ее забрал.

Я прошел назад по дороге, но свернул с нее в сторону до того, как достиг реки. Посмотрев по сторонам, я нашел подходящее укрытие, устроившись за которым стал следить за безуспешными попытками Кенникена и его команды добраться до платформы. Тридцатикратный оптический прицел давал слишком сильное увеличение для расстояния в сто ярдов, но его мощность можно было изменить, и я уменьшил кратность до шести. Камень передо мной предлагал удобную опору, и, прижав приклад к плечу, я заглянул в окуляр.

Я не собирался никого убивать. Не потому, что я этого не хотел, но тела, от которых нельзя избавиться, становятся помехой, и в конце концов представители соответствующих властей начинают задавать вам неприятные вопросы. С другой стороны, раненый русский будет выведен из игры, так же как и мертвый. Его друзья тайком перевезут его на траулер, который несомненно находится где-то поблизости, возможно, даже в гавани Рейкьявика. Русские имеют больше не занимающихся рыбной ловлей траулеров, чем любая другая нация на земле.

Нет, я не собирался никого убивать, но скоро кто-то будет молить Бога, прося послать ему смерть.

Кенникен куда-то удалился, а трое остальных людей были вовлечены в оживленную дискуссию по поводу того, как разрешить их маленькую проблему. Я прервал их спор, сделав пять прицельных выстрелов за тридцать секунд. Первая пуля попала человеку, стоящему возле джипа, в коленную чашечку, и внезапно вокруг него не осталось ни души. Он лежал на земле, извиваясь и стеная, и теперь до конца жизни одна нога у него будет короче, чем другая, – если его доставят в госпиталь быстро. Если нет, то ему повезет, если у него вообще останется нога.

Я перевел прицел и снова нажал на курок, на этот раз выстрелив по внутренней поверхности передней покрышки джипа. Винтовка оказалась одной из лучших, когда-либо побывавших в моих руках, и на ста ярдах траектория выстрела была настолько пологой, что я смог послать пулю точно в то место, куда хотел. Покрышка была не просто пробита; от мощного удара с близкого расстояния большой пули калибра 0.375 миллиметра она разлетелась на куски, так же как и другая передняя покрышка, после того как я выстрелил снова.

Кто-то начал палить из пистолета. Не обращая на это внимания, я дослал в ствол следующий патрон, после чего установил перекрестье прицела на радиаторе машины и снова нажал на курок. От удара джип закачался на рессорах. Эта винтовка была предназначена для охоты на крупного зверя, и пуля, способная расколоть на части лобовую кость дикого быка, не сулит блоку двигателя ничего хорошего. Я послал следующую пулю в то же самое место, надеясь тем самым надолго вывести джип из строя, после чего, пригнув голову, покинул свою позицию.

Вернувшись к "лендроверу", я сказал Элин:

– Прекрасная винтовка.

Она взволнованно посмотрела на меня.

– Мне кажется, я слышала, как кто-то кричит.

– Я никого не убивал, – произнес я совершенно искренне. – Но теперь они на этом джипе далеко не уедут. Давай продолжим наш путь. Ты можешь немного повезти машину.

Внезапно я почувствовал себя очень усталым.

1

Мы выбрались из Обиггдира и достигли главной дорожной системы. Даже если Кенникен еще способен нас преследовать, мы получили хороший шанс затеряться, поскольку оказались в одном из самых густонаселенных районов Исландии с разветвленной сетью дорог, разобраться в которой значительно сложнее, чем в том небогатом выборе маршрутов, который предоставлял Обиггдир. Элин вела машину, в то время как я отдыхал на соседнем сиденье, и как только мы выехали на хорошую дорогу, она сразу увеличила скорость.

– Куда теперь? – спросила она.

– Мне хотелось бы спрятать этот автомобиль от посторонних глаз, – сказал я. – Он стал слишком заметным. Есть какие-нибудь предложения?

– Ты должен быть у Гейзера завтра вечером, – произнесла она задумчиво. – У меня есть друзья в Лаугарватне – ты, наверное, помнишь Гуннара.

– А ты, случайно, не крутила с ним роман до того, как повстречала меня?

Она улыбнулась.

– Это было несерьезно. И мы по-прежнему друзья. Кроме того, теперь он женат.

Женитьба для многих мужчин вовсе не означает автоматическое аннулирование их охотничьей лицензии, но я согласился с ней; более или менее цивилизованное бодание лбами со старым приятелем Элин было предпочтительнее смертельно опасного столкновения с Кенникеном.

– Хорошо, – сказал я. – Направляемся в Лаугарватн.

Некоторое время мы сохраняли молчание, а затем я сказал:

– Спасибо тебе за то, что ты сделала, когда я находился на склонах Бьюдархалса. Это было чертовски глупо, но тем не менее помогло.

– Я подумала, что смогу тем самым отвлечь их внимание, – сказала она.

– Мое ты отвлекла, по крайней мере, на минуту. Ты знаешь, что на всем пути тебя держали в перекрестье прицела – и палец при этом был на курке?

– Я и на самом деле чувствовала себя неуютно, – призналась она и невольно вздрогнула. – Что там произошло?

– Я вызвал у двух людей сильную головную боль. Одного из них, вероятно, доставят в госпиталь в Кьеблавике.

Она бросила на меня быстрый взгляд.

– Кьеблавик?

– Да, – сказал я. – Это были американцы. – Я рассказал ей про Флита, Маккарти и поджидающий их вертолет. – С тех самых пор я пытаюсь понять, в чем здесь смысл, – но без особого успеха.

Она тоже задумалась, а затем сказала:

– Но здесь нет никакого смысла. С какой стати американцы будут сотрудничать с русскими? Ты уверен, что они были американцы?

– Они были пропитаны Америкой, словно яблочный пирог, – по крайней мере, Флит. С Маккарти мне не удалось поговорить.

– Может быть, они просто сочувствующие коммунистам, – предположила Элин. – Политические сторонники.

– Тогда это сторонники, близкие к своим хозяевам, как блоха к собаке. – Я достал из кармана пропуск Флита в самые отдаленные уголки Кьеблавикской военно-морской базы.

– В таком случае янки должны быть повнимательнее – их канцелярский отдел изъеден древесным червячком. – Изучая пропуск, я подумал о вертолете. – Это, пожалуй, самая забавная шутка из всех, что я когда-либо слышал.

– Ты можешь предложить другое объяснение?

Идея о том, что сочувствующая коммунистам организация имеет свою руку в Кьеблавике и способна при первой необходимости использовать военный вертолет, была совершенно неправдоподобна. Я задумчиво произнес:

– Сомневаюсь, что Кенникен мог позвонить на Кьеблавикскую базу и сказать: "Послушайте, ребята, я тут преследую британского шпиона и нуждаюсь в вашей помощи. Не в службу, а в дружбу, посадите в вертолет снайпера и задержите его для меня". Но есть кое-кто еще, кто способен это сделать.

– Кто?

– Один человек в Вашингтоне по имени Хелмс может снять телефонную трубку и сказать: "Адмирал, скоро к вам в Кьеблавик подъедет пара моих парней. Предоставьте им вертолет с экипажем – и не задавайте лишних вопросов по поводу того, зачем он им нужен". И адмирал ответит: "Да, сэр, слушаюсь, сэр; будет исполнено, сэр". Потому что Хелмс шеф ЦРУ.

– Но зачем это ему?

– Будь я проклят, если знаю, – воскликнул я. – Но такой взгляд на события более реален, чем предположение о том, что Кьеблавик находится на дружеской ноге с русскими агентами. – Я вспомнил свой короткий неоконченный разговор с Флитом. – Флит сказал, что ему приказали задержать нас до прибытия кого-то еще – предположительно Кенникена. Он утверждал, что никогда не слышал о Кенникене. Он также сказал, что по прибытии Кенникена его работа была бы закончена, и он мог собираться домой. Есть еще один вопрос, который мне следовало ему задать.

– Какой?

– Должен ли он был, согласно своим инструкциям, показать себя Кенникену, или ему приказали всеми силами этого избегать? Я сейчас многое бы отдал за то, чтобы узнать ответ.

– Ты уверен, что нас преследовали русские? Я хочу сказать, ты уверен, что это был Кенникен?

– Его лицо я никогда не забуду, – сказал я. – И к тому же у реки Тунгнаа я слышал множество русских ругательств.

Я почти видел, как в мозгу Элин вращаются колесики, пока она обдумывала проблему.

– Попробуем вот это, – произнесла она наконец. – Предположим, что Слейд тоже преследует нас, и предположим, что он попросил американцев оказать ему помощь – но он не знал, что Кенникен находится к нам ближе. Таким образом, американцы должны были задержать нас до прибытия Слейда, а не Кенникена.

– Теоретически такое возможно, – допустил я неохотно. – Но это говорит о плохом взаимодействии. И к чему вся эта возня со снайпером, укрывшимся на склоне горы? Почему бы американцам просто не перекрыть нам дорогу? – Я покачал головой. – К тому же Департамент и ЦРУ не настолько большие приятели – специальные связи имеют свои ограничения.

– И все же мое объяснение наиболее обоснованное, – сказала Элин.

– Я не уверен, что здесь вообще существуют какие-либо обоснования – ситуация становится совершенно необоснованной. Это напоминает мне слова одного физика, сказанные им о своей работе: "Вселенная не просто более необычна, чем мы себе представляем, она, возможно, необычнее, чем мы можем себе представить". Теперь я понимаю, что он хотел сказать.

Элин рассмеялась, и я спросил:

– Что здесь смешного? Слейд уже попытался нас убрать и сделает это снова, если Таггарт не посадит его на поводок. Кенникен покрылся кровавым потом в стремлении добраться до меня, а теперь за дело взялись еще и американцы. С настоящего момента я в любую минуту ожидаю, что в игру вступят западные немцы, или даже Чилийская Секретная Служба. Это меня нисколько не удивит. Но меня по-настоящему беспокоит только одно.

– Что?

Я сказал:

– Предположим, что завтра вечером я передам Кейзу это загадочное устройство. Кенникен ведь не узнает об этом, не так ли? Я не могу себе представить, чтобы Джек Кейз написал ему письмо: "Дорогой Вацлав, сообщаю тебе, что у Стюарта больше нет мяча; он передал его мне – теперь охоться за мной". Я по-прежнему буду находиться в том же затруднительном положении, что и раньше, и даже в еще более сложном, поскольку если Кенникен схватит меня и не найдет при мне этой проклятой штуковины, то его ненависть ко мне станет еще сильнее, при условии, что такое вообще возможно.

Но я вовсе не был уверен в том, что передам Кейзу устройство. Если я оказался в трудном положении, мне лучше оставить при себе свой страховой полис.

2

Лаугарватн был областным образовательным центром, который посещали дети из близлежащих сельских районов. Страна была такой большой по сравнению с ее населением, а население так рассредоточено по всей территории, что образовательная система имела здесь свои особенности. Большинство сельских школ являлись интернатами, и в течение зимних семестров ученики проводили, чередуясь, две недели в школе, две недели дома. Дети из отдаленных селений проводили в школе всю зиму. Летом школы на четыре месяца превращались в гостиницы.

Поскольку Лаугарватн находился в удобной близости к Сингвеллиру, Гейзеру, Гиллфоссу и другим достопримечательностям, притягивающим туристов, его две большие школы приносили хороший доход в качестве отелей, и здесь также имелся центр по прокату пони, пользующийся большой популярностью у приезжих. Лично я никогда не испытывал большой любви к лошадям, даже к их пестрой исландской разновидности, которая выглядела лучше, чем большинство остальных. Я думаю, что лошади – глупые животные: всякое животное, которое позволяет другому сесть на себя верхом, должно быть глупым, и предпочитаю трястись на своем "лендровере", а не на упрямом пони, постоянно норовящим повернуть домой.

Гуннар Арнарссон зимой был школьным учителем, а летом руководил делом по сдаче пони в наем. Весьма разносторонние люди эти исландцы. Когда мы приехали, он находился в отлучке, но его жена, Сигурлин Асгейрсдоттир, гостеприимно приняли нас, оживленно закудахтав при виде руки Элин на импровизированной перевязи.

Одна из проблем, возникающая в Исландии, – сложность отличия одиноких людей от состоящих в браке, поскольку женщины здесь не изменяют своего имени после того, как выходят замуж. Проблема имен и на самом деле является ловушкой, в которую иностранцы обычно попадают с громким треском. Фамилия просто говорит о том, кто ваш отец; Сигурлин была дочерью Асгейра, точно так лее как Гуннар – сыном Арнара. Если у Гуннара появится сын и он решит назвать мальчика в честь деда, то его будут звать Арнар Гуннарссон. Все это вызывало немало трудностей и стало причиной, по которой телефонные справочники в Исландии составлены в алфавитном порядке по именам. Элин Рагнарсдоттир значится там на букву "Е".

Гуннар, по-видимому, неплохо о себе позаботился, поскольку Сигурлин была одной из тех высоких, длинноногих, стройных женщин, которые обычно олицетворяют скандинавский тип в голливудских фильмах. Но другим он там быть и не может, поскольку, согласно общепринятому мнению, женская половина нордических наций представлена исключительно этими светловолосыми богинями, что, к сожалению, является большим заблуждением.

По тому, как Сигурлин нас приняла, было ясно, что она знает про меня, но я надеялся, что не все. Во всяком случае, она знала достаточно много для того, чтобы услышать отдаленный перезвон свадебных колоколов. Это кажется забавным, но как только девушка выходит замуж, у нее сразу появляется желание, чтобы все ее старые подруги попались в тот же самый капкан. Из-за Кенникена свадебного звона в ближайшее время не ожидалось – заунывный гул похоронного колокола сейчас был более вероятен – но независимо от Кенникена я не собирался поддаваться давлению каждой полногрудой блондинки с блеском сводни в глазах.

Я с большим облегчением загнал "лендровер" в пустой гараж Гуннара. Теперь, когда он находился вдали от дорог и в укрытии, я чувствовал себя значительно лучше. Я убедился в том, что моя маленькая коллекция оружия надлежащим образом скрыта от посторонних глаз, после чего прошел в дом, где застал Сигурлин, только что спустившуюся с верхнего этажа. Она посмотрела на меня каким-то странным взглядом и спросила коротко:

– Что случилось с плечом Элин?

Я ответил ей вопросом:

– Она разве тебе не рассказала?

– Она утверждает, что сорвалась со скалы и упала на острый камень.

Я издал неопределенный звук, выражающий согласие, но заметил, что у Сигурлин возникли какие-то подозрения. Огнестрельную рану невозможно ни с чем перепутать, даже тому, кто никогда не видел ее раньше. Я произнес с поспешностью:

– Мы очень благодарны тебе за то, что ты предоставила нам постель на ночь.

– Это пустяки, – сказала она. – Хочешь кофе?

– Спасибо, выпью с удовольствием. – Я проследовал за ней на кухню. – Давно ты знаешь Элин?

– С самого детства. – Сигурлин насыпала в кофемолку пригоршню кофейных зерен. – А ты?

– Три года.

Она наполнила водой электрический чайник и включила его в розетку, а затем повернулась лицом ко мне. – Элин выглядит очень усталой.

– В Обиггдире нам пришлось достаточно тяжело.

Это прозвучало не слишком убедительно, поскольку Сигурлин сказала:

– Мне не хотелось бы, чтобы с ней что-нибудь произошло. Эта рана...

– Да?

– Она ведь не падала на камень, не так ли?

За этими прекрасными глазами были еще и мозги.

– Нет, – признался я. – Не падала.

– Я так и думала, – сказала она. – Я видела подобные раны. До замужества я работала медсестрой в Кьеблавике. Однажды к нам в госпиталь привезли одного американского моряка – он чистил свой пистолет и случайно выстрелил в себя. Чей пистолет чистила Элин?

Я сел за кухонный стол.

– У нас появились кое-какие неприятности, – сказал я осторожно. – А тебе лучше в них не вникать, поэтому я и не буду ничего про это рассказывать – для твоей же собственной пользы. Я с самого начала пытался уберечь от них Элин, но она меня не послушалась.

Сигурлин кивнула.

– Ее семья всегда отличалась упрямством.

Я сказал:

– Завтра вечером я должен отлучиться к Гейзеру, и мне хотелось бы, чтобы Элин осталась здесь. В этом мне нужна твоя помощь.

Сигурлин посмотрела на меня с серьезным выражением на лице.

– Мне не нравятся неприятности, связанные с оружием.

– Так же как и мне. Я никогда не стреляю ради удовольствия. Вот почему я хочу, чтобы Элин находилась от меня подальше. Она может остаться здесь, пока меня не будет?

– Об огнестрельных ранениях необходимо сообщать в полицию.

– Я знаю, – произнес я устало. – Но я не думаю, что вашей полиции по силам справиться с этой необычной ситуацией. Данное дело имеет интернациональные корни, и в него вовлечена отнюдь не одна единица огнестрельного оружия. Если его попытаться урегулировать без должной осторожности, то могут погибнуть невинные люди, а при всем уважении к вашей полиции, я думаю, что она склонна действовать грубо.

– Эти неприятности, как ты их называешь, – они имеют криминальный характер?

– Нет, в обычном смысле слова. Их можно считать экстремальной формой политической борьбы.

Сигурлин опустила вниз уголки своих губ.

– Единственной хорошей новостью, которую я услышала, является то, что ты хочешь, чтобы Элин держалась от тебя подальше, – произнесла она язвительным тоном. – Скажи мне, Алан Стюарт, ты ее любишь?

– Да.

– Ты собираешься на ней жениться?

– Если она мне это позволит после всего, что произошло.

Она одарила меня улыбкой превосходства.

– Ох, она позволит. Тебя зацепили как лосося, и теперь тебе некуда деться.

– Я в этом не уверен, – сказал я. – Существуют некоторые факты, ставшие известными в последнее время, которые не добавят мне очарования в глазах Элин.

– Такие, как оружие? – Сигурлин налила кофе. – Можешь не отвечать. Я не настаиваю. – Она пододвинула мне чашечку. – Хорошо, я задержу Элин здесь.

– Не представляю себе, как ты собираешься это осуществить, – сказал я. – Я никогда не мог заставить сделать Элин что-либо против ее воли.

– Я уложу ее в постель, – сказала Сигурлин. – Под строгий медицинский надзор. Она будет спорить, но в конце концов уступит. Делай то, что должен сделать, а Элин пока останется здесь. Но я не смогу удерживать ее долго. Если ты не вернешься назад, что тогда?

– Не знаю, – сказал я. – Но не позволяй ей возвращаться в Рейкьявик. Было бы крайне неразумно снова появиться в нашей квартире.

Сигурлин глубоко вздохнула.

– Посмотрим, что я смогу сделать. – Она налила себе кофе в чашечку и тоже села за стол. – Если бы не тот интерес, который ты проявляешь к Элин, то я была бы склонна... – Она с раздражением потрясла головой. – Мне не нравится все это, Алан. Ради Бога, разберись со всем как можно быстрее.

– Я сделаю все, что в моих силах.

3

Следующий день оказался очень долгим.

Читая за завтраком газету, Сигурлин внезапно произнесла:

– Ну и ну! На реке Тунгнаа кто-то привязал канатный транспортер к берегу со стороны Хальда. Группа туристов на другом берегу оказалась в затруднительном положении и провела в ожидании несколько часов. Интересно, кто мог сделать такое?

– Когда мы там переезжали, все было в порядке, – произнес я мягко. – Что там сказано про туристов? Никто из них не ранен?

Она удивленно посмотрела на меня с другой стороны стола.

– Почему кто-то должен быть ранен? Нет, про это здесь ничего не написано.

Я быстро сменил тему.

– Меня удивляет, что Элин до сих пор спит.

Сигурлин улыбнулась.

– А меня нет. Ей ничего об этом неизвестно, но вчера вечером она приняла снотворное. Она будет чувствовать сонливость, когда проснется, и ей не захочется выскакивать из кровати.

Это был единственный способ переубедить Элин. Я спросил:

– Я обратил внимание на то, что ваш гараж пуст – у вас разве нет машины?

– Есть. Гуннар оставил ее в конюшне.

– Когда он вернется?

– Через два дня, если их группа не натрет себе седлами мозоли.

– Для поездки к Гейзеру мне не хотелось бы пользоваться "лендровером", – сказал я.

– Тебе нужна машина? Хорошо, но я хочу, чтобы ты вернул ее целой. – Она объяснила мне, где ее найти. – Ключ от зажигания лежит в ящичке для перчаток.

После завтрака я долгое время рассматривал телефон, размышляя о том, не позвонить ли мне Таггарту. Я многое мог ему рассказать, но мне показалось, будет лучше отложить это до тех пор, пока я не услышу, что скажет Джек Кейз. Приняв такое решение, я прошел в гараж, чтобы почистить винтовку Флита.

Это и на самом деле был превосходный инструмент. Со своей удобной рукояткой и выполненным в свободном стиле прикладом он, очевидно, был сделан по индивидуальной мерке, снятой с Флита, который, как я подозревал, был большой энтузиаст. В каждой области человеческих пристрастий существуют люди, доводящие свое увлечение до крайней степени абсурда. Среди меломанов, например, есть маньяки, имеющие дюжину мощных колонок и всего одну тестовую запись. Среди охотников есть фанатики, помешанные на оружии.

Эти фанатики считают, что не существует стандартного, снятого с магазинной полки оружия, способного их полностью удовлетворить, и поэтому они адаптируют и модернизируют его, пока у них не выходит нечто похожее на творение скульптора-модерниста. Они также уверены, что производители боеприпасов ничего не понимают в своем деле, и снаряжают свои собственные патроны, тщательно взвешивая каждую пулю и сопровождая ее точным количеством пороха, рассчитанным из пропорции один к десяти. Иногда они еще и неплохо стреляют.

Я проверил патроны из открытой коробки и, как и ожидал, обнаружил на них характерные царапины от обжимных щипцов. Флит имел обыкновение стрелять собственными зарядами, в чем я никогда не испытывал нужды, правда, у меня и не возникало и необходимости укладывать пули в одну точку с расстояния в несколько сотен ярдов. Это тоже объясняло, почему коробки были без этикеток.

Меня удивляло, почему Флит захватил с собой целых пятьдесят патронов; ведь ему удалось заставить нас замереть на месте одним нажатием на курок. Он зарядил винтовку обычными охотничьими патронами с мягконосой пулей, которая расплющивалась при попадании в цель. Закрытая коробка содержала двадцать пять зарядов с пулями в стальной рубашке – военного образца.

Мне всегда казалось странным, что пуля для стрельбы по животным, предназначенная убивать быстро и милосердно, как это только возможно, по Женевской конвенции признана незаконной для стрельбы по людям. Выстрелите в человека свинцовым охотничьим зарядом, и вас обвинят в использовании пули дум-дум, что противоречит правилам. Вы можете изжарить его напалмом, разорвать на части прыгающей миной, но вы не имеете права стрелять в него той же пулей, что вы используете для того, чтобы аккуратно убить оленя, избавив животное от лишних мук.

Я смотрел на рассыпанные по моей ладони патроны, жалея о том, что не узнал о их существовании раньше. Один из этих зарядов, посланный в двигатель джипа Кенникена, нанес бы ему значительно более серьезные повреждения, чем те мягконосые пули, что я использовал. Пуля калибра 0.375 в стальной рубашке с зарядом магнум хотя, возможно, и не пробила бы джип насквозь с расстояния в сто ярдов, но сам я не хотел бы оказаться позади этого джипа.

Я наполнил магазин винтовки патронами обоего типа, тремя с мягконосой пулей и двумя с пулей в стальной рубашке, уложенными поочередно. Затем я проверил позаимствованный мною у Маккарти автоматический пистолет смит-вессон, который в сравнении с супервинтовкой Флита выглядел прозаическим куском металла. Убедившись, что пистолет в полном порядке, я положил его в свой карман вместе с запасными обоймами.

Электронное устройство я оставил лежать под передним сидением. Я не собирался брать его с собой на встречу с Джеком Кейзом, но в то же время мне не хотелось появляться там с пустыми руками.

Когда я вернулся в дом, Элин уже проснулась.

Она посмотрела на меня сонными глазами и сказала:

– Не могу понять, почему я так устала.

– Это вполне естественно, – произнес я рассудительно. – Тебя ранили, и ты тряслась по Обиггдиру в течение двух дней, не имея возможности как следует отдохнуть. Меня совсем не удивляет, что ты устала. Я и сам встал сегодня с постели с большим трудом.

Элин встревожилась и, широко открыв глаза, посмотрела на Сигурлин, которая расставляла цветы в вазе. Я сказал:

– Сигурлин знает, что ты не падала ни на какие камни. Она знает, что в тебя стреляли, но не знает как и почему – и я не хочу, чтобы ты ей об этом говорила. И я не хочу, чтобы ты обсуждала с ней что-либо еще. – Я повернулся к Сигурлин. – В свое время ты узнаешь всю историю, но в данный момент знать ее для тебя опасно.

Сигурлин понимающе кивнула. Элин сказала:

– Мне кажется, я смогу проспать целый день. Сейчас я чувствую себя усталой, но ко времени нашей поездки к Гейзеру я буду в полном порядке.

Сигурлин пересекла комнату и стала взбивать подушку за головой Элин. Холодный профессионализм говорил о тренированной медсестре.

– Ты никуда не поедешь, – сказала она резко. – По крайней мере, в ближайшие два дня.

– Но я должна, – запротестовала Элин.

– Ничего ты не должна. Твое плечо в плохом состоянии. – Губы Сигурлин плотно сжались, когда она посмотрела вниз на Элин. – На самом деле тебя необходимо показать доктору.

– О, нет! – воскликнула Элин.

– Хорошо, тогда делай то, что я сказала.

Элин посмотрела на меня с мольбой. Я вмешался:

– Я еду всего лишь повидаться с человеком. И в любом случае Джек Кейз в твоем присутствии не скажет ни единого слова – ты ведь не являешься членом клуба. Я просто подъеду к Гейзеру, поболтаю там со своим знакомым, а потом вернусь сюда, – на этот раз ты вполне можешь держать свой курносый нос в стороне от моих проблем.

Лицо Элин застыло, и Сигурлин сказала:

– Я оставляю вас пошептать друг другу на ушко разные сладкие глупости. – Она улыбнулась. – Вам двоим предстоит провести вместе интересную жизнь.

Она покинула комнату, а я произнес мрачно:

– Это звучит как китайское проклятие: "Чтоб тебе жить в интересные времена".

– Хорошо, – сказала Элин усталым голосом. – Я не буду доставлять тебе лишних проблем. Можешь ехать к Гейзеру один.

Я присел на край кровати.

– Дело не в том, что ты доставляешь мне проблемы, я просто хочу, чтобы ты держалась в стороне. Ты нарушаешь мою сосредоточенность, и если у меня возникнут какие-либо трудности, мне придется отвлекать на тебя часть своего внимания.

– Я разве была тебе обузой?

Я покачал головой.

– Нет, Элин, ты не была мне обузой. Но правила игры могут измениться. Меня преследовали по всей Исландии, и я от этого порядком устал. Если обстоятельства мне позволят, я повернусь кругом и поведу охоту сам.

– А я стою на твоем пути, – произнесла она уныло.

– Ты цивилизованная личность, – сказал я, – весьма законопослушная и зависимая от различных условностей. Сомневаюсь, что тебя хотя бы раз в жизни оштрафовывали за неправильную парковку автомобиля. Пока за мной охотятся, я и сам соблюдаю кое-какие условности, их немного, но все же они есть. Но когда охотником становлюсь я сам, я не могу себе этого позволить. Боюсь, ты придешь в ужас от того, что я буду делать.

– Ты будешь убивать, – сказала она. Это было утверждением.

– Может быть, и кое-что похуже, – произнес я мрачно, н она поежилась. – Вовсе не потому, что мне этого хочется – я не убийца. Мне не нравится, что я делаю, но меня принуждают делать это против моей воли.

– Ты прячешься за красивые слова, – сказала она. – Ты не должен убивать.

– Не слова, – возразил я. – Всего одно слово – выживание. Мальчишка-призывник из американского колледжа может быть пацифистом, но когда вьетконговцы начинают стрелять в него из этих русских 7.62-миллиметровых винтовок, он, не задумываясь, стреляет в ответ, можешь не сомневаться. И Кенникен, который преследует меня, получит то, что заслужил. Я не просил стрелять в меня у реки Тунгнаа – он и не нуждался в моем разрешении, но он, должно быть, не очень удивился, когда я начал стрелять в ответ. Черт возьми, ему следовало этого ожидать!

– Мне понятна твоя логика, – сказала Элин. – Но не надейся на то, что она мне понравится.

– Боже! – воскликнул я. – Думаешь, она нравится мне самому?

– Мне очень жаль, Алан, – сказала она и слабо улыбнулась.

– Мне тоже. – Я поднялся. – После этого краткого экскурса в дебри философии тебе лучше всего позавтракать. Я посмотрю, что Сигурлин может предложить.

4

Я покинул Лаугарватн в восемь часов вечера. Пунктуальность, возможно, и является добродетелью, но мой опыт говорил мне, что добродетельные люди часто умирают молодыми, в то время как грешники доживают до преклонного возраста. Я назначил встречу с Джеком Кейзом на пять часов, но ему не будет большого вреда от того, если он протомится в ожидании несколько часов, и кроме того, я помнил, что договаривался о встрече по открытой радиосвязи.

Я прибыл к Гейзеру на фольксвагене Гуннара и припарковал машину в тихом месте в достаточном удалении от летнего отеля.

Несколько человек, совсем немного, прогуливались среди луж с кипящей водой, держа фотоаппарат наготове. Сам Гейзер, давший свое имя всем остальным фонтанирующим термальным источникам на Земле, бездействовал. Прошло много времени с тех пор, как Гейзер проявлял активность. Существовавший обычай пробуждать его к жизни, бросая камни в жерло источника, возымело свои негативные последствия, и канал, идущий из расположенной глубоко под землей камеры, оказался заблокирован. Однако Строккур работал с заводной эффективностью и поднимал к небу плюмаж из брызг кипящей воды с интервалом в семь минут.

Долгое время я оставался в машине, прилежно используя бинокль. За последующий час я не заметил поблизости знакомых лиц, что, однако, не произвело на меня большого впечатления. Наконец я выбрался из автомобиля и направился в сторону отеля "Гейзер", держа одну руку в кармане на рукоятке пистолета.

Кейз был в фойе, он сидел в углу и читал книжку в бумажной обложке. Я подошел к нему и сказал:

– Привет, Джек; у тебя совсем неплохой загар – ты, должно быть, много времени проводил на солнце?

Он поднял голову.

– Я был в Испании. Что тебя задержало?

– То да се.

Я приготовился сесть, но он возразил:

– Здесь слишком людно – давай пройдем в мою комнату. Кроме того, я захватил с собой бутылку.

– Превосходно.

Я проследовал за ним в его номер. Он закрыл дверь и повернулся, чтобы осмотреть меня.

– Этот пистолет в кармане портит линию твоего костюма. Почему ты не пользуешься наплечной кобурой?

Я усмехнулся.

– Человек, у которого я забрал пистолет, не имел ее при себе. Как ты сам, Джек? Я рад тебя видеть.

Он угрюмо пробормотал:

– Ты, может быть, еще изменишь свое мнение на этот счет. – Легким ударом руки он открыл лежащий на кресле чемодан и извлек на свет бутылку. Он щедро наполнил стакан и протянул его мне. – Какого черта ты здесь вытворяешь? Ты доставляешь Таггарту много хлопот.

– Он был близок к точке кипения, когда я с ним разговаривал, – сказал я и сделал маленький глоток виски. – Большую часть времени меня травили, как зайца, но я все же ушел от погони.

– По пути сюда за тобой не следили? – спросил он быстро.

– Нет.

– Таггарт сказал мне, что ты убил Филипса. Это правда?

– Если Филипс тот самый человек, который называл себя Бушнером и Грахамом, то это правда.

Он посмотрел на меня с изумлением.

– Ты признаешь это!

Я расслабился в своем кресте.

– Почему бы и нет, если так и было? Хотя я не знал, что это Филипс. Он подкрался ко мне ночью с оружием в руках.

– Слейд описывал все совсем не так. Он говорил, что ты стрелял и в него.

– Стрелял – но уже после того, как я убрал Филипса. Они со Слейдом пришли вместе.

– Слейд говорил, что дело обстояло иначе. Он сказал, что они с Филипсом находились в машине, когда ты напал на них из засады.

Я рассмеялся.

– С чем? – Я вытащил сген дабх из ножен на голени и метнул его в другой конец комнаты, где он вонзился в верхнюю часть туалетного столика и мелко задрожал. – Вот с ним?

– Он сказал, у тебя была винтовка.

– Где я мог раздобыть винтовку? – поинтересовался я. – Хотя он отчасти прав, я забрал винтовку у Филипса после того, как убрал его вот этим маленьким дротиком. Потом я сделал три выстрела по машине Слейда, но все же упустил ублюдка.

– Боже! – воскликнул Кейз. – Неудивительно, что Таггарт рвет и мечет. Ты что, растерял все свои шарики?

Я вздохнул.

– Джек, Таггарт рассказывал что-нибудь о девушке?

– Он сказал, что ты упоминал какую-то девушку. Он не знает, верить ли тебе.

– Ему лучше мне поверить, – сказал я. – Эта девушка находится неподалеку отсюда и по вине Филипса у нес пулевое ранение в области плеча. Еще немного, и он убил бы ее. На этот счет не может существовать двух мнений, и если хочешь, я могу отвезти тебя к ней, чтобы ты сам посмотрел на рану. Слейд сказал, что я напал на него из засады. Как ты думаешь, стал бы я это делать на глазах у своей невесты? И зачем вообще мне нужно было устраивать на него засаду? – Тут я задал каверзный вопрос. – Что, по его словам, он сделал с телом Филипса?

Кейз нахмурился.

– Я не думаю, чтобы такой вопрос поднимался.

– Вряд ли он смог бы ответить на него вразумительно, – сказал я. – Когда я в последний раз видел Слейда, он, удирая от меня, гнал машину, как маньяк, – и тела при нем не было. Я избавился от него позже.

– Все это очень хорошо, – заметил Кейз. – Но это произошло после Акурейри, а в Акурейри ты должен был передать груз Филипсу. Ты не передал его ни ему, ни Слейду, почему?

– Операция воняет, – сказал я и изложил все в деталях.

Я говорил в течение двадцати минут, и к тому времени, когда я закончил, глаза Кейза были готовы вылезти из орбит. Он сглотнул, и его адамово яблоко конвульсивно дернулось.

– Ты на самом деле считаешь, что Слейд русский агент? И ты думаешь, что Таггарт это проглотит? Я в жизни не слышал более абсурдной истории.

Я произнес терпеливо:

– Я последовал инструкциям Слейда в Кьеблавике, и меня чуть не пристукнул Линдхольм; в Асбьюрги Слейд послал за мной Филипса – откуда он узнал, что русские получили фальшивку? Потом еще кальвадос, потом...

Кейз поднял руки.

– Нет нужды повторять все снова. Линдхольм мог наткнуться на тебя случайно – взять под наблюдение все дороги вокруг Кьеблавика довольно просто. Слейд утверждает, что он не приходил за тобой в Асбьюрги. А что касается кальвадоса... – Он развел руки в стороны. – Об этом известно только с твоих слов.

– Кто ты, черт возьми, такой, Джек? Следователь, судья и суд присяжных в одном лице? Или меня уже осудили, и ты исполнитель приговора?

– Держи себя в руках, – произнес он устало. – Я просто пытаюсь разобраться, насколько серьезны твои обвинения, вот и все. Что ты делал после того, как покинул Асбьюрги?

– Мы поехали на юг в пустынную местность, – сказал я. – А потом в игру вступил Кенникен.

– Тот, который пьет кальвадос? Тот, с кем ты имел стычку в Швеции?

– Тот самый. Мой старый приятель. Вацлав. Тебе не кажется, что это несколько странно, Джек? Откуда Кенникен смог узнать, в каком направлении вести преследование? Но Слейд об этом, разумеется, знал; ему было известно, по какому пути мы поехали после того, как покинули Асбьюрги.

Кейз задумчиво посмотрел на меня.

– Знаешь, порой ты бываешь чертовски убедителен. Я боюсь, что поверю в эту глупую историю, если не буду соблюдать осторожность. Но Кенникену не удалось тебя схватить.

– Он шел за мной по пятам, – сказал я. – Ему даже не помогли эти проклятые янки.

Кейз привстал.

– Но они-то тут причем?

Я достал из кармана пропуск Флита и швырнул его через комнату на колени Кейза.

– Этот парень прострелил дырку в моей покрышке с очень большого расстояния. Когда я снова продолжил свой путь, Кенникен следовал за мной с отставанием в десять минут.

Я рассказал Кейзу, как это произошло.

Его губы изогнулись в хмурой усмешке.

– Теперь ты в самом деле перебираешь через край. Полагаю, ты собираешься обвинить Слейда в том, что он еще и агент ЦРУ, – произнес он саркастично. – Зачем американцам помогать Кенникену схватить тебя?

– Я и сам хотел бы знать, – сказал я искренне.

Кейз внимательно осмотрел пропуск.

– Флит – я знаю это имя, его упоминали при мне, когда я был в Турции год назад. Он работает в ЦРУ на должности профессионального убийцы, и он очень опасен.

– Только не в течение ближайшего месяца, – сказал я. – Я проломил ему череп.

– Ну а что произошло дальше?

Я пожал плечами.

– Я сломя голову удирал от Кенникена, а его мальчики пытались схватить меня за выхлопную трубу – у нас произошла небольшая стычка возле реки, а затем я его потерял. Полагаю, он где-то здесь неподалеку.

– А сверток по-прежнему у тебя?

– Не со мной, Джек, – произнес я очень мягко. – Не со мной, но достаточно близко.

– Он мне не нужен, – сказал Кейз и пересек комнату, чтобы взять мой пустой стакан. – Планы изменились. Ты доставишь сверток в Рейкьявик.

– Всего-то, – сказал я. – А что если я откажусь?

– Не будь дураком. Таггарт хочет, чтобы все было сделано именно так, и тебе лучше не раздражать его снова. Ты не только расстроил его операцию, но и убил Филипса, а за это он может вычеркнуть тебя из списка живых. У меня есть послание от него – доставь сверток в Рейкьявик, и тебе все простят.

– Должно быть, он и на самом деле очень важен, – сказал я, рассматривая свои ногти. – Сам посуди – я убил двух человек, почти отстрелил ногу еще одному и, может быть, расколол пару черепов, – и Таггарт говорит, что он заметет все это под ковер?

– Русские и американцы сами позаботятся о себе – они сами похоронят своих мертвецов, если таковые у них появятся, – сказал Кейз жестоко. – Но Таггарт – и только Таггарт – способен сделать тебя чистым с нашей стороны. Убив Филипса, ты превратил себя в легальную мишень. Делай то, что тебе сказано, или он спустит на тебя собак.

Я вспомнил, что использовал похожую фразу при разговоре с Таггартом. Я спросил:

– Где сейчас Слейд?

Кейз отвернулся от меня, и я услышал, как звякнул стакан, ударившись о горлышко бутылки.

– Я не знаю. Когда я уезжал из Лондона, Таггарт пытался с ним связаться.

– Так, значит, он по-прежнему может находиться в Исландии, – произнес я медленно. – Не могу сказать, что мне это нравится.

Кейз повернулся ко мне.

– Что тебе нравится, не имеет значения. Боже мой, что с тобой происходит, Алан? Послушай, здесь только сто километров до Рейкьявика, ты можешь добраться туда за два часа. Отдай этот проклятый сверток и будешь свободен.

– Мне пришла в голову более удачная мысль, – сказал я.

– Сверток передашь ты.

Он покачал головой.

– Это невозможно. Таггарт хочет, чтобы я вернулся в Испанию.

Я рассмеялся.

– Джек, кратчайший путь, который ведет в Кьеблавикский международный аэропорт, лежит через Рейкьявик. Ты можешь передать сверток по дороге. Почему так важно, чтобы сверток и я находились вместе?

Он пожал плечами.

– Мои инструкции говорят, что его должен передать ты. Не спрашивай почему, поскольку я не знаю.

– Что находится в свертке?

– Этого я тоже не знаю, и судя по тем очертаниям, которые начинает принимать операция, мне лучше и не знать.

Я сказал:

– Джек, когда-то я называл тебя другом. Но сейчас ты пытаешься обмануть меня, рассказывая всякую чушь насчет того, что тебе необходимо вернуться в Испанию, и я не верю ни единому твоему слову. Я поверил тебе только когда ты сказал, что не представляешь себе, что здесь происходит. Не думаю, чтобы кто-нибудь из участников этой операции знал, что здесь происходит, за исключением, может быть, одного человека.

Кейз кивнул.

– Таггарт держит все нити в своих руках. Ни ты, ни я не должны знать слишком много для того, что выполнить свою работу.

– Я подумал не о Таггарте, – сказал я. – Я уверен, что он тоже этого не знает. Может быть, ему и кажется, что он в курсе событий, но на самом деле это не так. – Я, подняв голову, посмотрел на Кейза. – Я подумал о Слейде. Вся эта дикая операция является продуктом его извращенного мозга. Я работал с ним раньше и знаю ход его мыслей.

– Опять мы вернулись к Слейду, произнес Кейз мрачно. – У тебя навязчивая идея, Алан.

– Может быть, – сказал я. – Но ты можешь осчастливить Таггарта, сообщив ему, что я отвезу этот проклятый сверток в Рейкьявик. Куда я должен его доставить?

– Это уже лучше. – Кейз посмотрел вниз, на мой стакан, который он держал в руке, забыв о его существовании, и протянул его мне. – Ты знаешь туристическое агентство "Нордри"?

– Знаю, – это была та фирма, в которой когда-то работала Элин.

– Я не знаю этой фирмы, но мне сказали, что, помимо агентства, у них есть большой магазин сувениров.

– Тебе сказали правильно.

– У меня с собой кусок оберточной бумаги из магазина сувениров; это стандартный материал, в который они заворачивают покупки. Ты аккуратно завернешь в него свой сверток и зайдешь с ним в магазин, где проследуешь в дальнюю часть, где расположена секция по продаже изделий из шерсти. Там будет стоять человек с номером "Нью-Йорк Таймс" в руках и идентичным свертком под мышкой. Ты завяжешь с ним непринужденную беседу, сказав: "Здесь прохладнее, чем в Штатах", на что он ответит...

– "Даже холоднее чем в Бирмингеме". Я уже проходил через эту процедуру.

– Хорошо; закончив взаимное опознание, ты положишь свой сверток на прилавок, и то же самое сделает он. Дальше вы произведете простой обмен.

– И когда этот простой обмен должен состояться?

– Завтра в полдень.

– А что если завтра в полдень меня там не будет? Насколько я знаю, сотни русских могут притаиться вдоль дороги с интервалом в один километр.

– Человек будет приходить туда каждый полдень до тех пор, пока ты не появишься, – сказал Кейз.

– Таггарт оказывает мне трогательное доверие, – заметил я. – Слейд утверждал, что Департамент испытывает нехватку людских ресурсов, а здесь Таггарт проявляет такую расточительность. Что произойдет, если я не появлюсь там в течение года?

Кейз не улыбнулся.

– Таггарт справится с этой проблемой. Если ты не появишься там в течение недели, то, чтобы тебя найти, сюда приедет кто-нибудь еще, о чем я буду сильно жалеть, поскольку, несмотря на то ехидное замечание, которое ты сделал по поводу нашей дружбы, я все еще люблю тебя, безмозглый ублюдок.

– Улыбайся, когда говоришь такое, чужестранец.

Он усмехнулся и снова сел в кресло.

– Теперь давай повторим все снова, прямо с самого начала – с того момента, когда Слейд приехал к тебе в Шотландию.

Я заново изложил свою горестную историю во всех деталях, со всеми про и контра, и мы проговорили долгое время. В конце нашего разговора Кейз сказал серьезно:

– Если ты прав и Слейд на самом деле продался, тогда у нас будут большие неприятности.

– Я не уверен, что он продался, – сказал я. – Я думаю, он был русским агентом с самого начала. Но в этом деле есть еще один момент, который беспокоит меня не меньше, чем Слейд, – при чем здесь американцы? Не могу себе представить, чтобы они были в дружеских отношениях с такими людьми, как Кенникен.

Кейз не разделил моего беспокойства по поводу американцев.

– Они всего лишь проблема этой конкретной операции. Другое дело Слейд. Он теперь крупная фигура и имеет вес в государственном планировании и политике. Если он нечист, то весь Департамент должен быть реорганизован.

Внезапно он резко взмахнул рукой.

– Боже мой, ты все-таки меня поймал! Я на самом деле начал тебе верить. Но это все нонсенс, Алан.

Я протянул ему свой пустой стакан.

– Нельзя ли наполнить его снова – меня всегда мучает жажда от долгих разговоров. – Он взял в руки изрядно опустевшую бутылку, а я сказал: – Позволь, я изложу это следующим образом. Вопрос был задан, а коли так, он не может остаться без ответа. Если ты представишь Таггарту мои обвинения против Слейда точно так, как я только что представил их тебе, тогда он будет вынужден предпринять определенные действия. Поступить иначе он не имеет права. Он поместит Слейда под микроскоп, и я не думаю, что Слейд сможет выдержать столь тщательную проверку.

Кейз кивнул.

– Только еще вот что, Алан. Будь уверен – будь абсолютно уверен, – что твое предубеждение не оказывает слишком большого влияния на твои суждения. Я знаю, почему ты покинул Департамент и почему ты ненавидишь Слейда до глубины души. Ты относишься к нему с пристрастием. Ты выдвинул против него серьезное обвинение, и если окажется, что Слейд чище, чем падающий снег, то у тебя будут большие неприятности. Он потребует, чтобы ему поднесли на блюде твою голову – и он ее получит.

– Он ее заслужит, – сказал я. – Но такой проблемы не возникнет. Он виновен, как последний грешник в аду.

Вероятно, мой голос звучал уверенно, но меня не покидало гнетущее ощущение, что я могу ошибаться. Предостережение Кейза по поводу предвзятости и пристрастности звучало вполне резонно, и я поспешно проверил в уме все улики, имеющиеся у меня против Слейда. Я не нашел изъяна.

Кейз посмотрел на свои часы.

– Одиннадцать тридцать.

Я поставил на стол стакан, так и не притронувшись к виски.

– Уже поздно – я, пожалуй, пойду.

– Я передам Таггарту все, что ты мне рассказал, – пообещал Кейз. – И я также сообщу ему про Флита и Маккарти. Может быть, ему удастся прояснить ситуацию, связавшись с Вашингтоном.

Я вытащил сген дабх из туалетного столика и вернул его в ножны на голени.

– Джек, у тебя на самом деле нет никакой идеи насчет того, что из себя представляет вся эта операция?

– Ни малейшего понятия, – сказал он. – Я ничего не знал о ней до тех пор, пока меня не вытащили из Испании. Таггарт был вне себя, и, на мой взгляд, совершенно оправданно. Он сказал, что ты не хочешь иметь никаких дел со Слейдом и что даже отказался ему сообщить, где в данный момент находишься. Он сказал, что ты согласился встретиться со мной здесь. Я всего лишь простой посыльный, Алан.

– То же самое говорил о моей роли Слейд, – произнес я угрюмо. – Я устал бежать вслепую, я вообще устал бежать. Может быть, будет лучше, если я попробую удержать свою позицию там, где в данный момент нахожусь.

– Я бы тебе этого не советовал, – сказал Кейз. – Просто повинуйся приказам и отвези сверток в Рейкьявик. – Он надел свою куртку. – Я пройдусь с тобой до твоей машины. Где она?

– Чуть дальше по дороге.

Он уже приготовился открыть дверь, когда я сказал:

– Джек, мне кажется, ты был не совсем искренен со мной. Ты уклонялся от некоторых тем в нашем разговоре. Здесь в последнее время происходят довольно забавные вещи, например, члены Департамента приходят за мной с оружием в руках – поэтому я хочу просто тебя предупредить. Меня, вероятно, остановят на пути в Рейкьявик, но если окажется, что ты принимал в этом какое-то участие, то я доберусь до тебя и не посмотрю на нашу прежнюю дружбу. Надеюсь, ты меня понял.

Он улыбнулся и сказал:

– Боже мой, ты воображаешь совершенно невозможные вещи.

Но улыбка получилась натянутой и в выражении его лица было нечто такое, что я не смог определить, и это меня обеспокоило. Только гораздо позже мне удалось идентифицировать эмоцию. Это была жалость, но прозрение пришло слишком поздно.

1

Выйдя на улицу, мы обнаружили, что там так темно, как только может быть темно в Исландии летом. Ночь была безлунной, но видимость в туманном сумраке оставалась относительно сносной. Среди грифонов с горячей водой раздался мягкий взрыв, и в небо поднялся жуткий призрак Строккура, развеянный порывом ветра на многочисленные лохмотья. В воздухе возник сильный запах серы.

Я невольно вздрогнул. Ничего удивительного в том, что карта Исландии пестрит местами, чьи названия связаны с гигантскими троллями, жившими когда-то в недрах гор, а старики до сих пор рассказывают легенды о людях, вступивших в борьбу с духами. Молодые исландцы, захваченные двадцатым веком с его радиоприемниками и ставшими обычным делом воздушными перелетами, смеются и называют это суевериями. Может быть, они и правы, но я порой замечал, что смех их звучит принужденно и веселья в нем совсем немного. По крайнем мере, я знал точно, что если бы я был древним викингом и неожиданно темной ночью наткнулся на Строккур, то испугался бы до смерти.

Я думаю, на Кейза тоже подействовала царящая вокруг атмосфера, поскольку после того, как Строккур исчез, он посмотрел по сторонам на тонкую завесу тумана и спросил тихо:

– В этом есть что-то необычное, не правда ли?

– Да, – ответил я коротко. – Машина припаркована вон там. До нее нужно пройти достаточно много.

Мы шли по дороге вдоль длинного ряда выкрашенных белой краской столбиков, отделяющих проезжую часть от источников, и под нашими подошвами хрустели мельчайшие частицы лавы. Я слышал, как бурлит горячая вода, и запах серы стал сильнее. Если вы посмотрите на источники при дневном свете, то обнаружите, что они имеют различную окраску, некоторые белые и прозрачные, как джин, другие с оттенком голубого или зеленого, и все близки к точке кипения. Даже в темноте я мог видеть белый пар, клубящийся над ними в воздухе.

Кейз произнес:

– По поводу Слейда. Что было?..

Я так и не услышал окончания его вопроса, так как внезапно нас окружили три тяжелых фрагмента темноты. Кто-то схватил меня за руку и сказал:

– Stewartsen, stanna![8]

Что-то твердое уперлось мне в спину.

Я и на самом деле остановился, но не так, как они ожидали. Я позволил себе обмякнуть точно так, как это сделал Маккарти, когда я ударил его дубинкой. Мои колени подогнулись, и я опустился на землю. Раздался приглушенный возглас удивления, захват моих рук в тот же момент ослаб, и перемещение в совершенно неожиданном направлении избавило меня от упиравшегося в ребра пистолета.

Оказавшись на земле, я сразу же сделал быстрый разворот, подогнув под себя одну ногу и выбросив вперед другую. Вытянутая нога с силой ударила моего говорящего по-шведски друга под колено, и тот, как подкошенный, рухнул на землю. Его пистолет был готов к использованию, поскольку при падении он выстрелил, и я услышал визг срикошетившей пули.

Несколько раз перекатившись, я наткнулся на один из столбиков, огораживающих дорогу. Мой силуэт слишком хорошо выделялся на его белом фоне, поэтому я ползком покинул дорогу и скользнул в темноту, выхватив на ходу пистолет. Позади меня раздался крик:

– Спешите!

А другой, более низкий голос воскликнул:

– Нет! Слушайте!

Замерев в полной неподвижности, я услышал топот ботинок, когда кто-то побежал по направлению к отелю.

Только банда Кенникена могла обратиться ко мне по-шведски, назвав Стюартсеном, а потом перейти на русский. Я опустил голову пониже к земле и посмотрел назад в сторону дороги – так, чтобы каждого, кто там появится, я мог различить в виде темного силуэта на фоне тускло-серого неба. Совсем близко мелькнула какая-то тень и раздался шорох шагов. Я послал пулю в этом направлении, вскочил на ноги и побежал.

Бежать здесь было чертовски опасно, поскольку в темноте я вполне мог провалиться в один из бездонных резервуаров с кипящей водой. Я сбавил скорость и попытался установить, где находятся горячие источники, которые я часто видел при дневном свете и в более спокойных условиях. Источники по диаметру грифонов отличались достаточно сильно – от ничтожных шести дюймов до гигантских пятидесяти футов. Подогреваемая глубинной вулканической активностью вода постоянно изливалась из грифонов и растекалась по поверхности земли, образуя сеть горячих потоков, покрывающих большую площадь.

Пробежав примерно сто ярдов, я остановился и опустился на одно колено. Передо мной клубы поднимающегося пара покрывали землю сплошным покрывалом, и я подумал, что это сам Гейзер. Следовательно, Строккур находился где-то слева и чуть позади меня. Я хотел держаться подальше от Строккура – оказаться рядом с ним во время извержения было бы слишком рискованно.

Обернувшись назад, я ничего не увидел, но смог различить приближающиеся звуки шагов, доносившиеся с того направления, откуда я прибежал, и еще откуда-то справа. Не могу сказать, знали ли мои преследователи местность, но случайно или намеренно они гнали меня прямо к источникам. Человек справа включил карманный фонарь, по мощности напоминающий небольшой прожектор. К счастью для меня, он направил луч на землю, так как его, по-видимому, больше беспокоило, как бы самому не превратиться в гуляш.

Я поднял пистолет и сделал три выстрела в его направлении, после чего свет внезапно погас. Не думаю, чтобы я в него попал, скорее всего, ему пришло в голову, что фонарь делает из него отличную мишень. Меня не беспокоил поднятый мною шум, поскольку это было в моих интересах. Прозвучало пять выстрелов – слишком много для тихой исландской ночи, и в окнах отеля уже начал зажигаться свет, и я также услышал, как в той стороне кто-то кричит.

Человек позади меня сделал еще два выстрела, и я увидел, как совсем рядом, не более чем в десяти ярдах от меня, из дула его пистолета вырвалось пламя. Пули улетели далеко в сторону; одна – не знаю куда, а другая подняла фонтанчик на водной поверхности Гейзера. Я не стал стрелять в ответ, а побежал налево, огибая по краю грифон. Я наткнулся на поток горячей воды, но его глубина не превышала двух дюймов, поэтому мне удалось перебраться через него достаточно быстро, не причинив себе никакого вреда, и меня больше обеспокоило то, что поднятый мною плеск может выдать мое местонахождение.

Со стороны отеля донеслись новые крики, сопровождаемые стуком открываемых окон. Кто-то с громким скрежетом завел машину и включил фары. Я не обратил на это внимания и продолжил свой бег, под углом приближаясь к дороге. Тому, кто завел машину, пришла в голову светлая идея – прошу прощения за невольный каламбур: он развернул машину и поехал по направлению к источникам, освещая фарами всю территорию.

Я был рад, что он так сделал, поскольку это помешало мне провалиться в один из грифонов. Я увидел отражение фар на поверхности воды как раз вовремя для того, чтобы успеть остановиться на самом краю, отчаянно замахав руками. Мое чувство равновесия не улучшилось, когда кто-то выстрелил в меня с неожиданной точки – с другой стороны водоема – и что-то резко ударилось в рукав моей куртки.

Хотя меня освещали фары этой проклятой машины, атакующий находился не в лучшем положении, поскольку он был между мной и источником света и его силуэт был прекрасно очерчен. Я выстрелил в ответ, и он, уклонившись всем телом, отступил назад. В тот же момент лучи фар ушли в сторону, и я побежал вокруг водоема, в то время как мой противник послал пулю туда, где я только что стоял.

Затем лучи вернулись и замерли на месте, и я увидел, как он пятится назад, нервно вращая головой из стороны в сторону. Меня он не замечал, поскольку к этому времени я уже лежал на животе. Он медленно отступал, пока его нога не погрузилась на шесть дюймов в кипящую воду. Судорожно вздрогнув, он отскочил в сторону, но двигался недостаточно быстро, поскольку большой газовый пузырь, предвещающий очередной взрыв Строккура, уже поднялся позади него, как монстр, вынырнувший на поверхность.

Извержение Строккура происходило с неистовой энергией. Пар, перегретый далеко внизу расплавленной магмой, поднял в воздух на высоту шестидесяти футов колонну кипящей воды, которая обрушилась вниз смертоносным дождем. Человек отчаянно закричал, но его вопль потонул в реве Строккура. Он взмахнул руками и рухнул в грифон.

Я двигался быстро, описывая широкие круги, чтобы уклониться от света фар, и постепенно приближаясь к дороге. Отовсюду доносились встревоженные крики, и еще несколько машин включили фары, чтобы добавить света, и я увидел, что к Строккуру бежит целая толпа людей. Я подошел к грифону и бросил в него пистолет вместе с запасными обоймами. Каждый, у кого этой ночью найдут пистолет, остаток своей жизни может провести за решеткой.

Наконец я выбрался на дорогу и присоединился к толпе. Кто-то спросил:

– Что случилось?

– Не знаю, – я махнул рукой в сторону источников. – Я слышал, как там кто-то кричал.

Он бросился вперед, торопясь стать свидетелем волнующего зрелища – должно быть, он побежал бы так же быстро, чтобы посмотреть на последствия кровавой автокатастрофы, а я осторожно растворился в темноте за линиями машин с горящими фарами.

Пройдя около ста ярдов по дороге по направлению к фольксвагену, я повернулся и посмотрел назад. Там собравшиеся люди оживленно махали руками, отбрасывая длинные тени на покрытые паром источники, а возле Строккура собралась небольшая толпа, державшаяся на некотором удалении от края грифона, поскольку Строккур имел короткий семиминутный цикл. Я с некоторым удивлением осознал, что со времени, когда мы с Кейзом вышли из отеля и увидели извержение Строккура, до того момента, когда человек упал в грифон, прошло всего семь минут.

Затем я увидел Слейда.

Он стоял, освещенный фарами машин, и смотрел в сторону Строккура. Я пожалел о брошенном пистолете, поскольку застрелил бы его тогда, если мог, не думая о последствиях. Его спутник поднял руку в указующем жесте, и Слейд рассмеялся. Затем его приятель повернулся, и я увидел, что это Джек Кейз.

Я обнаружил, что весь дрожу, и мне пришлось приложить большое усилие, чтобы заставить себя продолжить поиски фольксвагена. Он находился там, где я его оставил. Сев за руль и запустив двигатель, я некоторое время оставался неподвижен, чтобы дать утихнуть внутреннему напряжению. Ни один человек, в которого стреляли с близкого расстояния, не способен сохранить полную невозмутимость – его вегетативная нервная система реагирует на это. Железы начинают работать с удвоенной активностью, в крови бурлит адреналин, мышечный тонус повышается, в животе появляется слабость, и когда опасность остается позади, обычно чувствуешь себя еще хуже.

Мои руки отчаянно тряслись и мне пришлось положить их на руль. Вскоре дрожь унялась, и я почувствовал себя лучше. Я уже собрался включить скорость и тронуть машину с места, когда ощутил затылком прикосновение холодного металла, и тут же хриплый, хорошо знакомый голос произнес:

– God dag, Herr Stewartsen. Var forsiktig![9]

Я вздрогнул и заглушил двигатель.

– Привет, Вацлав, – сказал я.

2

– Я окружен толпой идиотов, наделенных непроходимой глупостью, – сказал Кенникен. – Их мозги сосредоточены в пальцах, которые нажимают на курок. В наши дни все было по-другому, не так ли, Стюартсен?

– Меня теперь зовут Стюарт, – ответил я.

– Да? Хорошо, герр Стюарт, можешь заводить двигатель и трогать с места. Я буду тебя направлять. Предоставим моим неумелым помощникам самим выбираться из создавшегося положения.

Дуло пистолета побудило меня приступить к активным действиям. Я завел машину и спросил:

– Куда ехать?

– В сторону Лаугарватна.

Я медленно и осторожно направил автомобиль по дороге, ведущей от Гейзера. Пистолет больше не упирался мне в затылок, но я знал Кенникена достаточно хорошо, чтобы не пытаться играть в глупую героику. Он был расположен к легкой беседе.

– Ты доставил нам массу неприятностей, Алан, – и ты способен разрешить проблему, которая давно меня волнует. Что случилось с Тадеушем?

– Кто такой Тадеуш?

– Он должен был остановить тебя в тот день, когда ты приземлился в Кьеблавике.

– Так, значит, это был Тадеуш – он назвал себя Линдхольмом. Тадеуш – это, кажется, польское имя.

– Он русский; его мать родом из Польши.

– Она потеряла его.

– Вот как! – Некоторое время он сохранял молчание, а затем сказал: – Бедный Юрий, ему ампутировали ногу сегодня утром.

– Бедный Юрий должен был знать, что не стоит размахивать комнатным пистолетом перед человеком, вооруженным винтовкой, – заметил я.

– Но Юрий не знал, что у тебя есть винтовка, – сказал Кенникен. – По крайней мере, такая винтовка. Она оказалась для нас сюрпризом. – Он прищелкнул языком. – Тебе не следовало калечить мой джип подобным образом. Это было некрасиво.

Такая винтовка! Для него не явилось неожиданностью то, что у меня есть винтовка, сюрпризом оказалась только та камнедробилка, которую я позаимствовал у Флита. Это показалось мне интересным, поскольку другой винтовкой могла быть только та, что я забрал у Филипса, а откуда ему удалось про нее узнать? Только от Слейда – очередная улика против него.

Я спросил:

– Двигатель сильно пострадал?

– Ты насквозь пробил аккумулятор, – сказал он. – И полностью вывел из строя систему охлаждения. Мы потеряли всю воду. Это, наверное, классное оружие.

– Точно, – согласился я. – Я надеюсь использовать его снова.

Он хмыкнул.

– Вряд ли тебе представится такая возможность. Тот маленький эпизод поставил меня в затруднительное положение. Чтобы из него выйти, мне пришлось говорить очень быстро. Пара любопытных исландцев задавали вопросы, на которые мне совсем не хотелось отвечать. Например, почему канатный транспортер оказался привязан и что случилось с джипом. И большой проблемой было заставить Юрия молчать.

– Это, вероятно, был самый неприятный момент, – предположил я.

– И теперь ты сделал то же самое, – сказал Кенникен. – На этот раз в общественном месте. Что там произошло на самом деле?

– Один из твоих мальчиков сварил себя на пару, – ответил я. – Он слишком близко подошел к фонтану.

– Теперь ты понимаешь, что я имел в виду, – посетовал Кенникен. – Некомпетентность – это норма для большинства из них. Казалось бы, три к одному неплохое соотношение сил, не так ли? Но нет, они и тут споткнулись.

Соотношение на самом деле было три к двум, но что произошло с Джеком Кейзом? Он не пошевелил и пальцем, чтобы помочь. В моем мозгу ярко запечатлелась картина того, как он стоит и разговаривает со Слейдом, и, представив ее снова, я почувствовал, как во мне закипает ярость. Каждый раз получалось так, что те, кому я доверял, в итоге предавали меня, и эта мысль жгла меня изнутри, как кислота.

Бушнера-Грахама-Филипса я еще мог понять, он был членом Департамента, которого обманул Слейд. Но Кейз знал расклад – он был в курсе подозрений, имевшихся у меня против Слейда, – и он не сделал ничего для того, чтобы мне помочь, когда на меня налетели люди Кенникена. А десятью минутами позже он непринужденно болтал со Слейдом. Складывалось такое впечатление, что весь Департамент наводнен агентами оппозиции, а ведь за исключением Таггарта, Кейз был последним человеком, которого я мог заподозрить в измене. Я с горечью подумал, что даже Таггарт может находиться на содержании у Москвы – это позволило бы упаковать весь пучок в один аккуратный сверток.

Кенникен сказал:

– Я рад, что не позволил себе тебя недооценить. Я подумал, что если ты ускользнешь от этих идиотов, то мне придется надеяться только на себя самого, поэтому я и забрался в твою машину. Предусмотрительность всегда окупается, тебе не кажется?

Я спросил:

– Куда мы едем?

– Тебе нет необходимости знать детали, – ответил он. – Просто сконцентрируйся на вождении. И когда поедешь через Лаугарватн, будь очень осторожен, соблюдай все ограничения скорости и постарайся не привлекать к себе внимания. Никаких внезапных нажатий на клаксон, например. – Холодная сталь на секунду коснулась моего затылка. – Понимаешь?

– Понимаю.

Я почувствовал внезапное облегчение. Я думал, что, возможно, он знает, где я провел последние двадцать четыре часа, и что теперь мы едем к дому Гуннара. Это не сильно бы меня удивило; Кенникен, казалось, знал все остальное. Он поджидал меня в засаде у Гейзера, и ловушка была поставлена весьма аккуратно. При мысли о том, что Элин схватили, и представив себе, что могло случиться с Сигурлин, я почувствовал, как кровь стынет у меня в жилах.

Мы миновали Лаугарватн и направились дальше к Сингвеллиру по рейкьявикскому шоссе, но в восьми километрах от Сингвеллира Кенникен приказал мне свернуть влево, на дорогу, идущую вокруг озера Сингваллаватн, которую я хорошо знал. Я никак не мог понять, куда мы едем.

Но мое недоумение развеялось достаточно скоро, поскольку, повинуясь Кенникену, я снова свернул с дороги, и мы затряслись по наезженной колее в сторону озера и огней небольшого домика. Одним из символов материального благополучия в Рейкьявике являлось собственное летнее шале на берегах Сингваллаватна, еще более желанное из-за того, что закон запретил возводить новые строения и цены на них взлетели вверх. Собственное шале на берегах Сингваллаватна в Исландии равноценно картине Рембрандта на стене в гостиной.

Я подъехал к домику, и Кенникен сказал:

– Нажми на клаксон.

Я прогудел, и из дома кто-то вышел. Кенникен приставил пистолет к моей голове.

– Осторожно, Алан, – предупредил он. – Будь очень осторожен.

Он тоже соблюдал осторожность. Меня ввели внутрь, не предоставив ни малейшей возможности вырваться. Комната была обставлена в том стиле шведского модерна, который в Англии выглядит тускло и несколько фальшиво, но в скандинавском исполнении кажется естественным и производит хорошее впечатление. В камине горел огонь, что представляло из себя довольно необычное зрелище. В Исландии нет ни угля, ни деревьев, которые можно было бы использовать как дрова, поэтому открытое пламя являлось здесь большой редкостью; многие дома обогревались природными термальными водами, остальные имели центральное отопление на мазуте. В этом камине горели брикеты торфа, тлея ярко-красными углями, по которым пробегали маленькие язычки голубого пламени.

Кенникен дернул своим пистолетом.

– Садись у огня, Алан, обогрейся с дороги. Но сначала Ильич обыщет тебя.

Ильич был коренастым человеком с широким, плоским лицом. В разрезе его глаз было что-то азиатское, и я подумал, что, по крайней мере, один из его родителей появился на свет где-то за Уралом. Он тщательно меня обшарил, затем повернулся к Кенникену и покачал головой.

– Никакого оружия? – спросил Кенникен. – Он, наверное, слишком хитер для тебя. – Он мило улыбнулся Ильичу, а затем повернулся ко мне и сказал: – Помнишь, что я говорил, Алан? Меня окружают одни идиоты. Закатай свою левую штанину и покажи Ильичу свой симпатичный маленький ножичек.

Я повиновался, и Ильич с недоумением уставился на нож, в то время как Кенникен принялся его распекать. Русский язык гораздо богаче английского по части крепких выражений. Сген дабх был конфискован, и Кенникен жестом пригласил меня сесть, а Ильич, с красным лицом, занял место у меня за спиной.

Кенникен отложил в сторону свой пистолет.

– Что бы ты хотел выпить, Алан Стюарт?

– Скотч, если он у тебя есть.

– У нас он имеется. – Он открыл шкафчик рядам с камином и наполнил стакан. – Ты будешь пить его чистым или с водой? К сожалению, у нас нет содовой.

– С водой, – попросил я. – И разбавь посильнее.

Он улыбнулся.

– Ах да, тебе необходимо сохранять ясную голову, – произнес он язвительно. – Раздел четвертый, пункт тридцать пятый: когда представители оппозиции предлагают вам выпить, попросите что-нибудь послабее. – Он плеснул в стакан воды, а затем передал его мне. – Надеюсь, это тебя удовлетворит?

Я сделал осторожный глоток и кивнул. Если бы он разбавил еще сильнее, то эта жидкость не смогла бы просочиться сквозь мои губы. Он вернулся к шкафчику, налил себе полный стакан исландского бреннивина и наполовину осушил его одним глотком. Я с некоторой долей изумления смотрел на то, как он, не морщась, пьет чистый спирт. Кенникен быстро катился под гору, если теперь пьянствовал открыто. Я был удивлен, что Департамент до сих пор не поймал его на этом.

Я спросил:

– Ты не смог достать в Исландии кальвадос, Вацлав?

Он усмехнулся и приподнял стакан.

– Это моя первая выпивка за четыре года, Алан. У меня сегодня праздник. – Он сел в кресло напротив меня. – У меня есть причины для того, чтобы устроить себе праздник – не так часто в нашей профессии встречаются старые друзья. Департамент хорошо обращался с тобой?

Я сделал небольшой глоток разбавленного скотча и поставил стакан на столик рядом со своим креслом.

– Я не работаю в Департаменте уже четыре года.

Он приподнял брови.

– Я располагаю другой информацией.

– Может быть, – согласился я. – Но она ошибочна. Я ушел в отставку после того, как вернулся из Швеции.

– Я тоже ушел в отставку, – сказал Кенникен. – Данная операция первое мое задание за последние четыре года. Я должен поблагодарить тебя за это. Я должен поблагодарить тебя еще за многое. – Его голос был спокойным и ровным. – Я отошел от дел не по своей воле, Алан: меня послали перебирать бумажки в Ашхабад. Ты знаешь, где это?

– В Туркменистане.

– Верно. – Он ткнул себя в грудь. – Меня – Вацлава Викторовича Кенникена – послали прочесывать границу в поисках контрабандистов, переправляющих наркотики, и шуршать бумагами за столом.

– Так падают могущественные люди, – сказал я. – Так, значит, тебя откопали специально для этой операции. Ты, наверное, был очень доволен.

Он вытянул ноги.

– Ох, еще бы. Я испытал глубокое удовлетворение, когда узнал, что ты тоже находишься здесь. Ты ведь помнишь, когда-то я считал тебя своим другом. – Его голос стал немного громче. – Ты был мне близок, словно родной брат.

– Не говори глупостей, – сказал я. – Ты разве не знаешь, что у разведчиков не бывает друзей? – Я вспомнил Джека Кейза и с горечью подумал, что плохо усвоил этот урок, так же как и Кенникен.

Он продолжил, словно бы не услышав моих слов.

– Ты был мне даже ближе, чем родной брат. Я мог доверить тебе собственную жизнь – я и на самом деле доверил ее тебе. – Он посмотрел на бесцветную жидкость в своем стакане. – И ты продал меня.

Резким движением он поднял стакан и осушил его одним глотком.

Я произнес ироническим тоном:

– Заканчивай, Вацлав; на моем месте ты сделал бы то же самое.

Он посмотрел на меня пристальным взглядом.

– Но я верил тебе, – сказал он, словно бы жалуясь. – Вот что самое обидное. – Он встал и подошел к шкафчику. – Ты знаешь, какие у нас люди, – произнес он, не поворачиваясь. – Они не прощают, ошибок. И вот... – он пожал плечами, – ...стол в Ашхабаде. Они впустую расходовали мои силы. – Его голос стал хриплым.

– Это могло оказаться и чем-нибудь похуже, – заметил я. – Тебя могли отправить в Сибирь. В Хатангу, например.

Когда он вернулся в свое кресло, его стакан снова был полон.

– Так почти и произошло, – сказал он тихо. – Но мне помогли друзья – мои настоящие русские друзья. – С некоторым усилием он заставил себя вернуться к действительности. – Но мы теряем время. У тебя есть некая деталь электронного оборудования, которая попала в твои руки по недоразумению. Где она?

– Я не знаю, о чем ты говоришь.

Он кивнул.

– Разумеется, ты должен был это сказать, я и не ожидал ничего другого. Но ты также должен понимать, что отдашь ее мне в любом случае. – Он достал из кармана портсигар. – Ну так что?

– Хорошо, – сказал я. – Я знаю, что она у меня, и ты знаешь, что она у меня; нет никакого смысла препираться из-за пустяков. Для этого мы слишком хорошо знаем друг друга, Вацлав. Но ты ее не получишь.

Он достал из портсигара длинную русскую сигарету.

– Я думаю, что получу, Алан. Я знаю, что получу. – Он отложил портсигар и похлопал себя по карманам в поисках спичек или зажигалки. – Ты сам понимаешь, что для меня это далеко не ординарная операция. У меня есть множество причин желать сделать тебе больно, которые никак не связаны с этим электронным устройством. Я совершенно уверен, что смогу его получить. Совершенно уверен.

Его голос был холодным, как лед, и я почувствовал, по моей спине пробежали мурашки. "Кенникен захочет поработать над тобой с острым ножом". Так сказал Слейд, и Слейд же отдал меня в его руки.

Обнаружив, что при нем нет никаких средств для того, чтобы зажечь свою сигарету, он раздраженно хмыкнул, и из-за моей спины появился Ильич с зажигалкой в руке. Когда кремень высек сноп искр, Кенникен нагнул голову, чтобы приблизить сигарету к пламени. Зажигалка щелкнула снова, но пламя так и не появилось. Он пробурчал:

– Ох, все у тебя не слава Богу!

Он нагнулся вперед и, взяв из камина щепку, сунул ее в огонь, а затем прикурил свою сигарету. Я заинтересовался тем, что делает Ильич. Он не вернулся на свой пост за моим креслом, а подошел к шкафчику, в котором хранились спиртные напитки – позади Кенникена.

Кенникен затянулся сигаретой и, выпустив облако дыма, поднял голову. Как только он увидел, что Ильича нет на месте, в его руке появился пистолет.

– Ильич, что ты делаешь? – Пистолет был направлен точно на меня.

Ильич повернулся, держа в руке баллончик с бутаном.

– Заправляю зажигалку.

Кенникен раздул щеки и закатил к небу глаза.

– Сейчас это неважно, – сказал он резко. – Иди на улицу и обыщи фольксваген. Ты знаешь, что искать.

– Там ничего нет, Вацлав, – заверил я его.

– Ильич поможет нам в этом убедиться, – сказал Кенникен.

Ильич поставил баллончик с бутаном обратно в шкафчик и вышел из комнаты. Кенникен не отложил пистолет в сторону, а по-прежнему сжимал его в руке, но уже более небрежно.

– Разве я не говорил тебе? Команду, которую мне дали, наскребли с самого дна бочки. Я удивлен тем, что ты не попытался воспользоваться удобным моментом.

Я сказал:

– Может быть, я и совершил бы такую попытку, если бы ты не находился рядом.

– О да, – произнес он. – Мы знаем друг друга очень хорошо. – Он пристроил сигарету на край пепельницы и взял свой стакан. – Я не уверен, получу ли я удовольствие от того, что поработаю над тобой. У вас англичан кажется есть такое выражение – "Это доставит мне такую же боль, какую испытаешь ты". – Он взмахнул рукой. – Но может быть, я и ошибаюсь.

– Я не англичанин, – возразил я. – Я шотландец.

– Различие, в котором нет отличия, не является различием. Но я скажу тебе кое-что – ты сильно изменил меня и мою жизнь. – Он сделал глоток бреннивина. – Ответь мне, та девушка, которая была с тобой, – Элин Рагнарсдоттир, ты ее любишь?

Я почувствовал, что весь напрягся.

– Она здесь совершенно ни при чем.

Он рассмеялся.

– Не беспокойся. Я не собираюсь причинять ей какой-либо вред. С ее головы не упадет ни один волос. Я не верю в Библию, но я готов на ней поклясться. – Его голос стал сардоническим. – Я даже могу поклясться на работах Ленина, если такая замена приемлема. Ты веришь мне?

– Я тебе верю, – ответил я.

Между Кенникеном и Слейдом не было ничего общего. Я не поверил бы слову Слейда, поклянись он хоть на тысячи Библий, но я мог положиться на любое обещание Кенникена и верить ему, как он когда-то верил мне. Я знал и понимал Кенникена, и мне нравился его стиль; он был джентльмен – жестокий, но все же джентльмен.

– Что ж, хорошо, тогда ответь на мой вопрос. Ты ее любишь?

– Мы собираемся пожениться.

Он рассмеялся.

– Это не совсем точный ответ, но я тебя понял. – Он наклонился вперед. – Ты спишь с ней, Алан? Когда ты приезжаешь в Исландию, вы лежите вместе под звездами, сжимая друг друга в объятиях, пока не смешается пот с ваших тел? Называете ли вы друг друга нежными именами, обмениваетесь ли ласками, пока не придет этот последний порыв страсти, который заставляет вас вспыхнуть в экстазе, а затем, когда пожар потухнет, вытянуться в изнеможении. Так это происходит, Алан?

Его голос был вкрадчивым и жестоким.

– Ты помнишь нашу последнюю встречу в сосновом лесу, когда ты попытался меня убить? Я не раз пожалел о том, что ты промахнулся. Я долгое время лежал в госпитале в Москве, пока врачи ставили на меня заплаты, но одну деталь им не удалось пришить на место, Алан. И вот почему, если ты даже выберешься отсюда живым – что я еще не решил, – ты ничего не сможешь сделать для Элин Рагнарсдоттир или любой другой женщины.

Я сказал:

– Мне бы хотелось выпить еще.

– На этот раз я сделаю тебе покрепче, – сказал он. – Судя по твоему виду, ты в этом нуждаешься. – Он подошел ко мне и взял мой стакан, после чего попятился к шкафчику с напитками. Не выпуская из руки пистолета, он налил в стакан виски и добавил туда немного воды. – Тебе необходимо вернуть на щеки румянец, – сказал он.

Я взял у него виски.

– Мне понятна твоя горечь, но каждый солдат должен ожидать, что его ранят: это профессиональный риск. Но по-настоящему тебя ранит то, что тебя предали. Не так ли, Вацлав?

– Среди всего прочего, – согласился он.

Я попробовал виски, на этот раз оно оказалось крепче.

– Но твоя беда в том, что ты до сих пор не знаешь, кто это сделал на самом деле. Кто в то время являлся твоим боссом?

– Бакаев – в Москве.

– А кто был мой босс?

Он улыбнулся.

– Выдающийся английский аристократ сэр Давид Таггарт.

Я покачал головой.

– Нет. Таггарт нас не интересует, в то время его занимала более крупная рыба. Тебя продал Бакаев, твой собственный босс, вступив в сговор с моим боссом, а я был простым инструментом в их руках.

Кенникен взревел от хохота.

– Мои дорогой Алан, ты слишком много читаешь Флеминга[10].

Я сказал:

– Ты не спросил, кто был моим боссом.

По-прежнему посмеиваясь, он произнес:

– Хорошо, кто им был?

– Слейд, – ответил я.

Смех внезапно прекратился. Я продолжил:

– Все было спланировано очень тщательно. Тебя принесли в жертву для того, чтобы создать Слейду хорошую репутацию. Все должно было выглядеть абсолютно подлинно. Вот почему тебе ничего не сказали. Ты отчаянно вел свою борьбу, но Бакаев, который передавал информацию Слейду, постоянно выбивал у тебя из-под ног опору.

– Это нонсенс, Стюартсен, – сказал он, но лицо его побледнело, и на щеке заалел рубец шрама.

– И ты проиграл, – продолжил я. – И само собой тебя следовало наказать, так как в противном случае это выглядело бы неестественно. Да, мы знаем, какие у вас существуют правила, и если бы тебя не сослали в Ашхабад или куда-нибудь еще, у нас могли возникнуть подозрения. И ты провел четыре года в глуши только для того, чтобы все выглядело как следует, четыре года ты перебирал бумажки, чтобы до конца выполнить свою роль. Ты обязан был это делать, Вацлав.

Его взгляд окаменел.

– Я не знаю, кто такой Слейд, – сказал он коротко.

– Тебе следовало бы знать. Это тот человек, от которого ты получаешь приказы в Исландии. Возможно, ты счел вполне естественным то, что тебе не доверили командовать данной операцией. Твое руководство не стало бы возлагать всю ответственность на человека, который однажды ошибся. Ты, должно быть, подумал, что тем самым они проявили благоразумие, и, вероятно, решил вернуть свою былую репутацию и вес, успешно выполнив эту миссию. – Я рассмеялся. – И кого же они назначили тебе в начальники? Того самого человека, который торпедировал тебя в Швеции.

Кенникен поднялся на ноги. Его пистолет был твердо направлен мне в грудь.

– Я знаю, кто разрушил шведскую операцию, – сказал он. – Я могу дотронуться до него, не сходя с места.

– Я просто выполнял приказы, – возразил я. – Всю мозговую работу вел Слейд. Ты помнишь Джима Брикби?

– Никогда не слышал о таком человеке, – произнес он твердо.

– Разумеется, не слышал. Он был тебе известен как Свен Хорнланд – тот, которого я убил.

– Британский агент, – сказал он. – Я его помню. Тем самым ты заставил меня полностью тебе поверить.

– Идея принадлежала Слейду, – заметил я. – Тогда я не знал, кого мне пришлось убить. Вот почему я покинул Департамент – узнав правду, я поднял большой шум. – Я наклонился вперед. – Вацлав, все это было сделано по одному шаблону, ты разве не видишь? Слейд принес в жертву хорошего человека, чтобы заставить тебя поверить мне. Его совершенно не волновало, сколько наших агентов погибнет. Но Бакаев принес в жертву тебя, чтобы Таггарт еще больше поверил Слейду.

Серые глаза Кенникена походили на камни. Его лицо оставалось спокойным, за исключением уголка рта, к которому спускался шрам, подергивающегося от легкого тика.

Я откинулся назад в своем кресле и взял в руки стакан.

– Теперь Слейд устроился совсем неплохо. Здесь, в Исландии, он руководит операцией с обеих сторон. Бог ты мой, какое завидное положение! Но неприятности начались, когда одна из марионеток отказалась прыгать, повинуясь подергиванию веревочек, находящихся у него в руках. Это, должно быть, сильно обеспокоило его.

– Я не знаю этого человека, – упрямо повторил Кенникен.

– Да? Тогда почему ты так взволнован? – Я усмехнулся. – Я посоветую тебе кое-что. Когда в следующий раз будешь с ним разговаривать, попроси его рассказать тебе правду. Он, разумеется, ничего тебе не скажет; Слейд за всю свою жизнь не сказал ни слова правды. Но своей реакцией он может выдать себя такому проницательному человеку как ты.

За задернутыми шторами мелькнули лучи, фар и донесся звук остановившейся возле дома машины. Я сказал:

– Подумай о прошлом, Вацлав; подумай о потер5шных годах, проведенных в Ашхабаде. Поставь себя на место Бакаева и сам подумай, что для него было более важно – операция в Швеции, которую можно провести снова в любое время, или шанс переместить своего человека в верхние ряды иерархии Британской разведки – настолько высокие, что теперь он обедает с премьер-министром.

Кенникен неловко переместился с ноги на ногу, и я знал, что мои слова задели его за живое. Он глубоко погрузился в свои мысли, и дуло его пистолета больше не смотрело прямо на меня. Я сказал:

– Интересно, сколько времени потребовалось для того, чтобы создать новую агентурную сеть в Швеции? Готов поспорить, что немного. Я даже уверен, что Бакаев уже имел организацию, работающую параллельно и готовую вступить в действие сразу после того, как твоя провалится.

Это был выстрел наугад, но он пришелся в цель. У меня было такое впечатление, словно я смотрю на "однорукого бандита", у которого выпал максимально возможный выигрыш; колесики вращались, жужжали и щелкали, и у меня в мозгу громко и чисто зазвенел звонок. Кенникен хмыкнул и повернул голову. Он смотрел вниз на огонь, и рука, держащая пистолет, повисла вдоль тела.

Я внутренне собрался, приготовившись совершить прыжок, и сказал мягко:

– Они не верили тебе, Вацлав. Бакаев не доверил тебе разрушить собственную организацию и сделал это так, чтобы со стороны все смотрелось как следует. Меня тоже лишили доверия; но я был продан Слейдом, который является членом вашей банды. Ты – совсем другое дело, тебе дали зуботычину твои же люди. Как ты при этом себя чувствуешь?

Вацлав Кенникен был спокойным человеком и хорошим агентом – он не позволил эмоциям взять над собой верх. Он повернул голову и посмотрел на меня.

– Я выслушал эту сказочную историю с большим интересом. Ты хороший рассказчик, Алан, но это не поможет тебе избавиться от своих проблем. Ты не...

Дверь открылась, и в комнату вошли два человека.

Кенникен повернулся и спросил нетерпеливо:

– Да?

Более крупный мужчина сказал по-русски:

– Мы только что вернулись.

– Я вижу, – произнес Кенникен без выражения. Он махнул рукой в мою сторону. – Позвольте мне представить вам Алана Стюартсена, человека, которого вы должны были привезти сюда. Что случилось? Где Игорь?

Они переглянулись, и крупный мужчина сказал:

– Его отвезли в госпиталь. Он получил сильные ожоги. Когда...

– Превосходно! – воскликнул Кенникен с сарказмом в голосе. – Просто замечательно! – Он повернулся и обратился ко мне: – Что ты на это скажешь, Алан? Юрия мы тихо и незаметно переправили на траулер, но Игорь оказался в госпитале, где ему начнут задавать вопросы. Что бы ты на моем месте сделал с такими идиотами?

Я усмехнулся и сказал без особой надежды:

– Пристрелил бы.

– Сомневаюсь, что пуля сможет пробить их чугунные черепа, – произнес он едким тоном. Он с ненавистью посмотрел на большого русского. – И почему, черт возьми, вы начали стрелять? Можно было подумать, что разразилась революция.

Тот беспомощно показал на меня.

– Он это начал.

– У него не должно было появиться такой возможности. Если трое не могут без лишнего шума взять одного, тогда...

– Их было двое.

– Вот как! – Кенникен бросил на меня быстрый взгляд. – Что произошло со вторым человеком?

– Не знаю, – он убежал, – ответил верзила.

Я бросил небрежно:

– Ничего удивительного. Это был просто турист из отеля.

Внутри я весь кипел. Так, значит, Кейз просто убежал, бросив меня в трудном положении. Он не сдал меня в руки Кенникену, но если я смогу выбраться из этой переделки, то должен буду предъявить ему определенный счет.

– Вероятно, он и поднял тревогу в отеле, – сказал Кенникен. – Способны вы хоть что-нибудь сделать как следует?

Верзила начал оправдываться, но Кенникен сразу лее его оборвал.

– Чем занят Ильич?

– Разбирает на части машину. – Голос его был угрюмым.

– Так иди и помоги ему. – Они оба повернулись, но Кенникен быстро произнес: – Не ты, Григорий. Ты останешься здесь и присмотришь за Стюартсеном. – Он передал свой пистолет коротышке.

Я спросил:

– Могу я выпить еще, Вацлав?

– Почему бы и нет, – ответил Кенникен. – Тебе не грозит опасность стать алкоголиком. Ты не проживешь так долго. Смотри за ним получше, Григорий.

Он покинул комнату, закрыв за собой дверь, и Григорий занял передо мной свой пост. Я очень медленно подтянул под себя ноги и поднялся с кресла. Не сводя с меня ничего не выражающих глаз, Григорий поднял свой пистолет, и я улыбнулся ему, показав на свой пустой стакан.

– Ты слышал, что сказал начальник? Мне позволено выпить еще.

Дуло пистолета опустилось вниз.

– Я буду стоять сразу позади тебя, – сказал он.

Я пересек комнату и подошел к шкафчику с напитками, разговаривая на всем пути.

– Я готов поспорить, что ты родом из Крыма, Григорий. Твой акцент весьма характерен. Я прав?

Он сохранил молчание, но я продолжил свою болтовню.

– Здесь, кажется, нет водки, Григорий. Самый близкий к ней напиток это броннивин, но он приводит к плохим последствиям – сам я предпочитаю его не пить. Честно говоря, я не особенно люблю и водку. Для меня нет ничего лучше скотча. Да разве и может быть иначе, если я и сам шотландец?

Позвякивая бутылками, я слышал, как Григорий дышит мне в затылок. Скотч оказался в стакане, а следом за ним и вода, после чего я повернулся, держа стакан в приподнятой руке, и обнаружил Григория, стоящего в ярде от меня с пистолетом направленным точно мне в пупок. Как я уже говорил, пистолет имеет свое предназначение, и сейчас он ему полностью соответствовал. Это превосходное комнатное оружие. Едва я сделаю что-нибудь глупое, например, выплесну ему в лицо свою выпивку, как он аккуратно прострелит меня насквозь до самого позвоночника.

Я поднял стакан на уровень рта.

– Skal, как мы говорим в Исландии.

Я был вынужден держать свою руку высоко поднятой, так как в противном случае баллончик с бутаном выпал бы из моего рукава, и поэтому прошел через комнату в несколько жеманной манере, после чего снова сел в свое кресло.

Григорий смотрел на меня с оттенком осуждения в глазах.

Я сделал маленький глоток из стакана, а затем переместил его из одной руки в другую. Когда я закончил свои манипуляции, баллончик с бутаном был зажат между сиденьем и подлокотником моего кресла. Посмотрев на Григория, я снова приветственно приподнял стакан, а затем принялся с интересом изучать огонь, жарко пылающий в камине.

На каждом баллончике с газом для зажигалок имеется торжественное предупреждение: КРАЙНЕ ОГНЕОПАСНАЯ СМЕСЬ. НЕ ИСПОЛЬЗОВАТЬ ВОЗЛЕ ОТКРЫТОГО ОГНЯ. ХРАНИТЬ ПОДАЛЬШЕ ОТ ДЕТЕЙ. НЕ СЖИГАТЬ ПОСЛЕ ИСПОЛЬЗОВАНИЯ. Коммерческие фирмы не любят помещать такие пугающие надписи на своей продукции, и обычно делают это только под давлением закона, так что во всех случаях подобные предупреждения являются полностью оправданными.

Горящий в камине торф давал сильный жар, испускаемый толстым слоем красных углей. Я подумал, что если баллончик положить в огонь, то произойдет одно из двух – он либо взорвется, как бомба, либо взлетит, как ракета, – и обе возможности соответствовали моим целям. Единственная трудность заключалась в том, что я не знал, сколько времени понадобиться для того, чтобы баллончик взорвался. Положить его в огонь было достаточно легко, но кто-нибудь, например Григорий, мог извлечь его оттуда раньше, чем он нагреется до нужной температуры. Мальчики Кенникена, возможно, были вовсе не настолько некомпетентны, как он пытался их представить.

Кенникен вернулся назад.

– Ты говорил правду, – сказал он.

– Я всегда говорю правду; проблема в том, что большинство людей не способны отличить ее от лжи. Так, значит, ты согласен со мной насчет Слейда?

Он нахмурился.

– Я имел в виду не эту глупую историю. Того, что я ищу, нет в твоей машине. Где оно?

– Я не скажу тебе, Вацлав.

– Скажешь.

Где-то зазвонил телефон. Я предложил:

– Давай заключим пари.

– Я не хочу, чтобы этот ковер оказался испачканным кровью, – сказал он. – Вставай.

Кто-то снял телефонную трубку.

– Могу я сначала допить свой виски?

Ильич открыл дверь и жестом подозвал Кенникена, который бросил на ходу:

– Тебе лучше допить его к тому времени, когда я вернусь. Он вышел из комнаты, и Григорий занял свой пост прямо напротив меня. Это не соответствовало моим планам, поскольку пока он так стоял, у меня не было ни малейшего шанса подбросить в огонь баллончик с бутаном. Я потрогал свой лоб и обнаружил, что он покрылся легкой испариной.

Вскоре Кенникен вернулся в комнату и задумчиво посмотрел на меня.

– Человек, с которым ты был у Гейзера, – это турист из отеля, так ты, кажется, сказал.

– Верно.

– Имя – Джек Кейз – ни о чем тебе не говорит?

Я безучастно посмотрел на него.

– Абсолютно.

Он печально улыбнулся.

– И это тот человек, который утверждал, что он говорит только правду. – Он сел. – То, что я ищу, по-видимому, утратило свою важность. Или более точно – важность этого устройства уменьшилась в сравнении с твоей. Ты знаешь, что это означает?

– Ты потерял меня, – ответил я, искренне надеясь на то, что не ошибся. Очевидно, в событиях произошел какой-то резкий поворот.

Кенникен сказал:

– Я должен был любым способом вытянуть из тебя информацию. Однако теперь мне дали новые указания. Тебя не будут пытать, Стюартсен, так что можешь расслабиться.

Я с облегчением перевел дыхание.

– Спасибо, – сказал я от чистого сердца.

Он с сожалением покачал головой.

– Я не нуждаюсь в твоей благодарности. Мне приказали убить тебя немедленно.

Телефон зазвонил снова. Мой голос сорвался на хрип.

– Почему?

Он пожал плечами.

– Ты встал у кого-то на пути.

Я сглотнул.

– Может быть, тебе стоит подойти к телефону? Вдруг инструкции изменились снова?

Он криво усмехнулся.

– Отсрочка, пришедшая в последнюю минуту? Я так не думаю, Алан. Знаешь, почему я рассказал тебе о данном мне указании? Как тебе известно, обычно так не делают.

Я знал, но не собирался доставлять ему удовольствие своим ответом. Телефон замолчал.

– В Библии порою попадают мудрые изречения, – сказал он. – Например, "зуб за зуб, око за око". Я уже все приготовил для тебя и теперь сильно сожалею о том, что моим планам не суждено осуществиться. Но я, по крайней мере, смогу увидеть, как ты покрываешься холодным потом, то, что происходит с тобой сейчас.

Ильич просунул голову в приоткрытую дверь.

– Рейкьявик, – сказал он.

Кенникен раздраженно взмахнул рукой.

– Иду. – Он поднялся. – Подумай об этом – и попотей еще немного.

Я вытянул руку.

– У тебя есть сигарета?

Он остановился на полпути и громко рассмеялся.

– Ну конечно, Алан. Вы, британцы, строго придерживаетесь традиций. Ты несомненно имеешь право на свою традиционную последнюю сигарету. – Он бросил мне портсигар. – Тебе хотелось бы чего-нибудь еще?

– Да, – сказал я. – Мне хотелось бы оказаться на Трафальгарской площади в канун сочельника 2020 года.

– Сожалею, но тут я не могу тебе помочь, – произнес он и покинул комнату.

Я открыл портсигар, сунул в рот сигарету и беспомощно похлопал себя по карманам; затем очень медленно наклонился, чтобы поднять с пола у камина одну из приготовленных там щепок. Я сказал Григорию:

– Я просто собираюсь прикурить сигарету, – и нагнулся вперед к огню, надеясь на то, что он не покинет свой пост у двери.

Я держал щепку в левой руке и, когда нагнулся вперед, постарался сделать это так, чтобы закрыть телом свою правую руку, и, вынимая из огня пылающую щепку, в тот же момент сунул в угли баллончик, после чего сразу вернулся на место. Взмахнув щепкой в воздухе, чтобы отвлечь внимание Григория, я прижал ее кончик к сигарете и, сделав глубокую затяжку, выпустил облачко дыма в направлении своего сторожа. Я намеренно позволил пламени разгореться, чтобы оно добралось до моих пальцев.

– Ах! – воскликнул я и энергично затряс рукой. Все, что угодно, лишь бы не позволить ему смотреть прямо на огонь.

Мне пришлось собрать всю свою волю, чтобы не бросить туда взгляд самому.

Телефонная трубка с треском опустилась на место и в комнату вернулся Кенникен.

– Дипломаты! – произнес он едким тоном. – Можно подумать, что у меня не хватает собственных проблем. – Он вытянул палец в мою сторону. – Хорошо, поднимайся.

Я показал на сигарету.

– Как насчет вот этого?

– Ты можешь закончить ее на улице. У тебя как раз будет...

Грохот от разорвавшегося в замкнутом пространстве баллончика был оглушающим, и пылающий в камине торф разнесло по всей комнате. Поскольку я ожидал взрыва, то прореагировал на него быстрее, чем остальные. Я проигнорировал кусок тлеющего торфа, ужаливший меня в шею, но Григорий не смог сделать то же самое с угольком, прилипшим к тыльной стороне его руки. Он закричал и уронил пистолет.

Я прыгнул головой вперед через всю комнату, сжал пистолет в руке и прострелил Григорию грудь в двух местах. Затем я повернулся, чтобы разобраться с Кенникеном до того, как он пришел в себя. Он стряхивал со своей куртки огненно-красные кусочки торфа, но, услышав выстрелы, тут же поднял голову. Я поднял пистолет, а он схватил со стола стоявшую там лампу и бросил ее в меня. Я пригнулся, и мой выстрел пришелся мимо, а настольная лампа, пролетев у меня над головой, ударила точно по лицу Ильича, который как раз в тот момент открыл дверь, чтобы посмотреть, что здесь происходит.

Это избавило меня от необходимости открывать ее самому. Я оттолкнул Ильича в сторону и, ворвавшись в прихожую, обнаружил, что входная дверь открыта. Кенникен изрядно попортил мне нервы, но как бы я ни хотел с ним рассчитаться, сейчас на это не было времени.

Я выскочил из дома и промчался мимо фольксвагена, который лишился всех четырех колес, по пути выстрелив в большого русского и заставив его тем самым спрятать голову за машину. Затем я бросился в темноту, показавшуюся мне не такой темной, как следовало бы, и побежал по пересеченной местности.

Пересеченная местность представляла из себя нагромождения из обломков лавы, покрытые толстым слоем мха и кое-где поросшие карликовыми березами. Максимальная скорость, которую здесь мог развить человек при дневном освещении без риска сломать себе лодыжку, составляла что-то около одной мили в час. Я промчался по ним, не снижая скорости, зная, что если сломаю лодыжку или хотя бы растяну ее, меня легко настигнут и, возможно, пристрелят на месте.

Постепенно удаляясь от берега озера и приближаясь под углом к дороге, я пробежал около двухсот ярдов, прежде чем остановился. Оглянувшись назад, я увидел окна комнаты, в которой меня держали; за стеклами что-то мерцало, и, приглядевшись повнимательнее, я понял, что занавески охвачены пламенем. Раздались отдаленные крики, и кто-то подбежал к окну, но меня, как казалось, никто не преследовал. Никто из них, очевидно, не заметил, в каком направлении я скрылся.

Обзор спереди загораживал гребень, образованный древним лавовым потоком, и я решил, что дорога находится где-то за ним. Я начал карабкаться вверх. До рассвета оставалось совсем немного, и я хотел убраться подальше от этого дома.

Я на животе взобрался на вершину лавового гребня и только после того, как перевалил на другую сторону, поднялся на ноги. В некотором удалении мне удалось разглядеть прямую черную линию, которая могла оказаться только дорогой, и я уже почти до нее добрался, когда кто-то накинул мне на шею удавку и с силой сжал запястье.

– Брось пушку! – раздался хриплый шепот на русском.

Я бросил пистолет, после чего сразу же почувствовал резкий толчок в спину, от которого потерял равновесие и упал. Я посмотрел вверх на яркий луч карманного фонарика, освещающий направленный на меня пистолет.

– Боже, это ты? – воскликнул Джек Кейз.

– Убери этот проклятый фонарь, – сказал я, потирая свою шею. – Куда, черт возьми, ты подевался, когда у Гейзера прозвучал сигнал тревоги?

Свет погас, и Джек сказал из темноты:

– Я пытался помочь...

– Как бы не так! – оборвал я его. – Ты побежал обратно к отелю. Как ты оказался здесь?

– После того, как ты ускользнул от мальчиков Кенникена, я заметил, как один из них садился в машину. Я проследил за машиной, и она привела меня сюда.

Это звучало не слишком убедительно, но я не стал вдаваться в подробности. Я сказал:

– Я видел, как ты говорил со Слейдом. В какой момент он появился возле Гейзера?

– Мне жаль, что так произошло, – произнес Кейз виновато. – Он уже был в отеле, когда я прибыл.

– Но ты сказал...

В голосе Кейза появились нотки раздражения.

– Боже, я не мог тебе сказать, что он где-то поблизости. В том настроении, в котором ты находился, ты был способен его убить.

– Хорошим же другом ты оказался, – произнес я с горечью. – Но сейчас не время об этом рассуждать. Где твоя машина, мы можем поговорить позднее.

– Чуть подальше, возле самой дороги.

Он убрал свой пистолет.

Я быстро принял решение, в создавшейся ситуации нельзя было доверять Кейзу или кому-нибудь еще. Я сказал:

– Джек, ты можешь передать Таггарту, что я доставлю его сверток в Рейкьявик.

– Хорошо, но давай поскорее отсюда убираться.

Я подошел к нему поближе.

– Я не верю тебе, Джек, – сказал я и погрузил три сжатых вместе пальца в его солнечное сплетение. Воздух стремительно покинул его легкие, и он согнулся пополам. Я рубанул его по шее ребром ладони, и, не издав ни звука, он рухнул к моим ногам. Мы с Джеком всегда находились на одном уровне в поединках по правилам рукопашного боя, и вряд ли мне удалось бы одолеть его так легко, если бы он ожидал нападения.

Где-то вдалеке завелась машина. Я увидел свет фар, появившийся в темноте справа от меня, и упал на землю. Я услышал, как машина поравнялась с ответвлением дороги, ведущем к шоссе, но она тут же развернулась и поехала в противоположном направлении – в сторону Сингвеллира.

Когда шум двигателя окончательно затих, я поднялся с земли и обыскал карманы Кейза. Я забрал ключи от машины и освободил его от наплечной кобуры и пистолета. Пистолет Григория я отбросил в сторону, предварительно тщательно его протерев. Затем я отправился на поиски автомобиля Кейза.

Это оказалась машина марки "вольво", которую я нашел припаркованной возле самой обочины дороги. Двигатель завелся сразу, и, не включая фар, я тронулся с места. Мне предстояло проделать долгий путь вокруг Сингваллаватна и далее по шоссе до Лаугарватна, но покидал я это место в настроении значительно более приподнятом, чем то, в котором пребывал по дороге сюда.

1

Я добрался до Лаугарватна в пять часов утра и оставил машину на обочине возле дома Гуннара. Когда я выходил из машины, то заметил, как дернулась занавеска на окне, и Элин, выбежав на улицу, оказалась в моих объятиях до того, как мне удалось добраться до входной двери.

– Алан! – воскликнула она. – У тебя кровь на лице.

Я дотронулся до щеки и нащупал на ней корку крови, запекшейся возле пореза. Должно быть, это случилось, когда взорвался баллончик с бутаном. Я сказал:

– Давай зайдем внутрь.

В прихожей нас встретила Сигурлин. Она окинула меня взглядом с головы до ног, после чего заметила:

– Ты прожег свою куртку.

Я посмотрел на дыры в материи.

– Да, – сказал я. – Я проявил неаккуратность, не так ли?

– Что случилось? – спросила Элин настойчиво.

– Я... у меня состоялся разговор с Кенникеном, – ответил я коротко.

Реакция организма на произошедшие бурные события наконец настигла меня, и внезапно я почувствовал себя очень усталым. Я должен был что-то предпринять, поскольку сейчас не было времени для отдыха.

– У тебя есть кофе? – спросил я Сигурлин.

Элин сжала мою руку.

– Что сделал Кении?..

– Я расскажу тебе позже.

Сигурлин сказала:

– Ты выглядишь так, словно не спал целую неделю. Наверху есть кровать.

Я покачал головой.

– Нет. Я... мы... отсюда уезжаем.

Они с Элин переглянулись, а затем Сигурлин заметила практично:

– Все равно ты можешь выпить кофе. Он уже готов – мы пили его всю ночь. Пойдем на кухню.

Я сел за кухонный стол и положил несколько ложек сахара в дымящуюся чашечку черного кофе. Это был самый замечательный напиток из всех, что я когда-либо пробовал.

Сигурлин подошла к окну и посмотрела на машину – "вольво", – стоявшую возле дома.

– А где фольксваген?

Я состроил гримасу.

– Он уничтожен.

Большой русский сказал, что Ильич разобрал его на части, и судя по тому беглому взгляду, который я бросил на фольксваген, это соответствовало действительности.

– Сколько он стоит, Сигурлин? – спросил я и сунул руку в карман за чековой книжкой.

Она нетерпеливо отмахнулась.

– Это может подождать. – В ее голосе появился металл. – Элин мне все рассказала. Про Слейда, про Кенникена...

– Тебе не следовало этого делать, Элин, – произнес я тихо.

– Я должна была с кем-то это обсудить, – воскликнула она.

– Тебе необходимо пойти в полицию, – сказала Сигурлин.

Я покачал головой.

– До сих пор сражение велось тайно. Потери несли только профессионалы – люди, которые знают, чем рискуют и сознательно идущие на это. Не пострадал ни один случайный свидетель. Я хочу, чтобы все так и продолжалось. Всякий, кто начнет крутиться поблизости, не зная правил игры, окажется в большой опасности – независимо от того, надета на нем полицейская униформа или нет.

– Но подобные проблемы не должны решаться на таком уровне, – возразила она. – Пускай ими занимаются политики и дипломаты.

Я вздохнул и наклонился вперед на своем стуле.

– Когда я в первый раз приехал в эту страну, кто-то сказал мне, что существуют три вещи, которые не может объяснить ни один исландец – даже другому исландцу: исландская политическая система, исландская экономическая система и исландские законы, регламентирующие продажу спиртных напитков. В данную минуту нас не интересует алкоголь, но политика и экономика расположены в верхней части списка проблем, которые меня беспокоят.

– Я не понимаю, о чем ты говоришь, – произнесла Элин несколько озадаченно.

– Я говорю вот про этот холодильник, – сказал я. – И про эту кофемолку. – Мой палец снова вытянулся. – И про электрический чайник, и про транзисторный приемник. Они все импортированы, а чтобы позволить себе импорт, вы должны поставлять товары на экспорт – рыбу, баранину, шерсть. Косяки сельди ушли от берега на тысячу миль, оставив ваш сельдяной флот на мели. Ваши дела и без того достаточно плохи, чтобы делать их еще хуже.

Сигурлин изогнула брови.

– Что ты имеешь в виду?

– В данном столкновении участвуют три страны – Британия, Америка и Россия. Предположим, что борьба перейдет в дипломатическое русло и будет объявлена нота протеста, гласящая: "Перестаньте вести свои сражения на исландской территории". Ты думаешь, подобные вещи возможно удержать в секрете? В каждой стране есть люди с крайними политическими взглядами – я уверен, Исландия здесь не исключение, – и они все поднимут большой шум.

Я поднялся со стула.

– Антиамериканцы начнут кричать о базе в Кьеблавике, антикоммунисты получат хороший предлог, за который можно ухватиться, и у вас, возможно, возобновится Рыбная война с Британией, поскольку я знаю, что множество исландцев недовольны соглашением 1961 года.

Я повернулся лицом к Сигурлин.

– В ходе Рыбной войны вашим траулерам запрещалось заходить в британские порты, поэтому вы установили торговые отношения с Россией, которые продолжаются и поныне. Что ты думаешь о России как о торговом партнере?

– Я думаю о ней очень хорошо, – ответила она немедленно. – Русские много для нас сделали.

Я произнес взвешенно:

– Если ваше правительство займет позицию, требующую обмена официальными нотами, то эти добрые отношения могут оказаться под угрозой. Ты хочешь, чтобы так произошло?

Ее лицо застыло от испуга. Я мрачно произнес:

– Если об этих шалостях станет когда-нибудь известно, то произойдет самый большой скандал, когда-либо задевший Исландию с той поры, когда Сэм Фелпс пытался посадить на трон Йоргена Йоргенсена в 1809 году.

Элин и Сигурлин беспомощно посмотрели друг на друга.

– Он прав, – сказала Сигурлин.

Я знал, что я прав. Под мирной поверхностью исландского общества таились силы, справиться с которыми будет нелегко. Старая вражда все еще дремала в сердцах самых злопамятных граждан, и не требовалось больших усилий для того, чтобы разбудить ее вновь. Я сказал:

– Чем меньше политики знают, тем будет лучше для всех. Я люблю эту страну, черт возьми, и не хочу, чтобы грязь поднялась здесь на поверхность. – Я взял Элин за руку. – Я постараюсь разобраться с этим делом как можно скорее. Мне кажется, я знаю путь.

– Отдай им этот сверток, – произнесла она настойчиво. – Пожалуйста, Алан, отдай им его.

– Именно так я и собираюсь поступить, – сказал я. – Но на свой собственный манер.

Здесь требовалось о многом подумать. Например, о фольксвагене. Кенникену не потребуется много времени на то, чтобы проверить регистрационный номер и установить, кому он принадлежал. Это означало, что он мог оказаться здесь уже сегодня.

– Сигурлин, – сказал я. – Ты можешь взять пони и присоединиться к Гуннару?

Она посмотрела на меня с недоумением.

– Но зачем?.. – Тут она поняла в чем дело. – Фольксваген?

– Да, здесь могут появиться незваные гости. Тебе лучше не попадаться у них на пути.

– Я получила записку от Гуннара вчера вечером сразу после того, как ты уехал. Он задержится еще на три дня.

– Прекрасно, – сказал я. – Через три дня все должно уже закончиться.

– Куда ты собираешься ехать?

– Не спрашивай, – предостерег я ее. – Ты и так уже знаешь слишком много. Просто скройся в таком месте, где никто не сможет задавать тебе вопросы. – Я щелкнул пальцами. – Мне надо избавиться от "лендровера". Я брошу его, но мне не хотелось бы, чтобы его нашли здесь.

– Ты можешь оставить его в конюшне.

– Это мысль. Пойду переложу кое-какие вещи из "лендровера" в "вольво". Я вернусь через несколько минут.

Я прошел в гараж и достал из "лендровера" электронное устройство, две винтовки и патроны к ним. Оружие я завернул в большой кусок мешковины, который нашел на полке с инструментами, и убрал его в багажник "вольво".

Ко мне подошла Элин и спросила:

– Куда мы едем?

– Не мы, – ответил я. – А я один.

– Я поеду с тобой.

– Ты отправишься вместе с Сигурлин.

На ее лице появилось хорошо мне знакомое упрямое выражение.

– Мне понравились те слова, которые ты произнес недавно, – сказала она. – По поводу того, что ты не хочешь, чтобы моей стране был причинен какой-нибудь вред. Но это моя страна, и я могу сражаться за нее не хуже, чем кто-либо еще.

Я чуть не рассмеялся вслух.

– Элин, – сказал я. – Что ты знаешь о сражениях?

– То же, что и любой другой исландец, – ответила она невозмутимо.

У нее было что-то внутри, какой-то несгибаемый стержень.

– Ты даже не представляешь себе, что происходит, – сказал я.

– А ты?

– Я постепенно начинаю понимать. Я уже убедился в том, что Слейд русский агент – и я зарядил Кенникена как пистолет, направив его на Слейда. Когда они встретятся, он скорее всего выстрелит, и в этот момент я не хотел бы оказаться на месте Слейда. Кенникен верит только в прямые действия.

– Что случилось прошлой ночью? Все было так плохо?

Я захлопнул багажник машины.

– Это была не самая счастливая ночь в моей жизни, – ответил я коротко. – Тебе лучше пойти собрать вещи. Я хочу, чтобы в этом доме через час никого не было.

Я достал карту и разложил ее на капоте.

– Куда ты поедешь? – Элин была очень настойчива.

– В Рейкьявик. Но сначала мне нужно попасть в Кьеблавик.

– Тебе придется сделать большой крюк, – она провела пальцем по карте. – Ты сначала окажешься в Рейкьявике, если только не поедешь на юг через Хверагерди.

– Это проблема, – произнес я медленно и, нахмурившись, посмотрел на карту.

Сеть дорог, которую я себе представлял, существовала и на самом деле, но она была совсем не такой густой как мне казалось. Я не знал, страдал ли Департамент от недостатка человеческих ресурсов, в чем меня пытался убедить Слейд, но Кенникен определенно не испытывал таких затруднений, с ним, по моим подсчетам, в разное время находилось в общей сложности десять человек.

Согласно карте весь полуостров Рейкьянес можно было полностью перекрыть с востока, разместив людей в двух точках – Сингвеллире и Хверагерди. Если я проеду через любой из этих городов на нормальной скорости, меня сразу же заметят; если я пронесусь через них сломя голову, то привлеку к себе такое же внимание. И радиотелефонная связь, которая однажды хорошо мне послужила, теперь будет работать против меня, и они бросятся за мной всей своей сворой.

– Боже! – воскликнул я. – Это совершенно невозможно. – Элин одарила меня приободряющей улыбкой.

– Я знаю один путь, – произнесла она слишком небрежным тоном, – о котором Кенникен вряд ли догадается.

Я посмотрел на нее с подозрением.

– Какой?

– По морю. – Она опустила палец на карту. – Если мы доберемся до Вика, то там у меня есть один старый друг, который отвезет нас в Кьеблавик на своем катере.

Я с сомнением посмотрел на карту.

– До Вика ехать достаточно долго, и он находится в противоположном направлении.

– Тем лучше, – сказала она. – Кенникен не будет ожидать, что ты поедешь в ту сторону.

Чем дольше я изучал карту, тем больше мне нравилось предложение Элин.

– Неплохо, – сказал я в конце концов.

Элин произнесла невинным голосом:

– Разумеется, я должна буду поехать с тобой, чтобы представить тебя своему другу.

Она сделала это снова.

2

Это был необычный путь до Рейкьявика, потому что я направил "вольво" в противоположную сторону и надавил на педаль газа. Для меня было большим облегчением пересечь реку Тьорса, поскольку это было горлышко бутылки, которое Кенникен мог перекрыть. Но мы без приключений перебрались на другой берег, и я вздохнул спокойно.

Несмотря на это, когда мы миновали Хеллу, меня настигла запоздалая нервная атака и, свернув с шоссе, я затерялся в сети проселочных дорог на просторах Ландейясандура, уверенный в том, что тот, кто сможет найти в этом лабиринте, должен обладать способностями экстрасенса.

В полдень Элин решительно сказала:

– Пора выпить кофе.

– У тебя что, есть с собой волшебная палочка?

– У меня есть термос, есть хлеб и есть селедка. Перед отъездом я обшарила кухню Сигурлин.

– Теперь я рад, что взял тебя с собой, – сказал я. – Такое мне никогда бы не пришло в голову. – Я остановил машину.

– Мужчины не так практичны, как женщины, – заметила Элин.

За едой я сверился с картой, чтобы посмотреть, где мы находимся. Мы только что пересекли маленькую реку и местность, где мы проезжали, называлась Бергтхоршволл. С некоторым удивлением я осознал, что мы находимся на землях, где разворачивались события, описанные в Саге о Ньяле. Неподалеку отсюда располагался Хлидаренди, где Гуннар Хамундарссон был предан своей женой Халльгерду и, приняв сражение, пал в бою. Скарп-Хедин прошелся по этим землям со смертью на лице и боевым топором, занесенным высоко над головой, мучимый демонами мести. И здесь, у Бергтхоршволла, Ньял и его жена, Бергтхора, были сожжены живьем со всей своей семьей.

Все это произошло тысячу лет назад, и я с грустью подумал, что природа человека с тех пор совсем не изменилась. Подобно Гуннару и Скарп-Хедину, я путешествовал по этим землям, постоянно находясь под угрозой наткнуться на своих врагов, притаившихся в засаде, и, так же как и они, сам готов был напасть на них при удобном случае. Здесь имелся еще один общий момент. Я был кельт, а имя Ньял произошло от кельтского имени Нейл. Я надеялся, что Саге о сожженном Ньяле не окажется созвучна Сага о сожженном Стюарте.

Я оторвался от этих мрачных мыслей и спросил:

– Кто твой друг в Вике?

– Вальтир Балдвинссон, один из старых школьных друзей Бьярни. Он морской биолог, изучающий экологию зоны шельфа. Он хочет выяснить, какие изменения в морской флоре вызывают извержения вулкана Катла.

Я слышал про Катлу.

– Следовательно у него есть катер, – сказал я. – А почему ты решила, что он отвезет нас в Кьеблавик?

Элин вскинула голову.

– Он это сделает, если я попрошу.

Я усмехнулся.

– Кто эта обворожительная женщина, имеющая роковую власть над мужчинами? Может быть это никто иная как Мата Хари, девушка-шпион?

Элин покраснела, но голос ее остался ровным, когда она сказала:

– Тебе понравится Вальтир.

Он и на самом деле мне понравился. Это был коренастый мужчина, казалось, целиком высеченный из глыбы исландского базальта. Он имел массивный квадратный торс, такую же голову, короткие и приплюснутые пальцы на руках, кажущиеся слишком неуклюжими для той тонкой работы, которой он был занят, когда мы нашли его в лаборатории. Оторвав взгляд от предметного стеклышка, установленного под объективом микроскопа, он издал громкий крик:

– Элин! Что ты здесь делаешь?

– Просто проезжала мимо. Это Алан Стюарт из Шотландии.

Моя рука утонула в его ладони.

– Рад видеть тебя, Алан, – сказал он, и я сразу же почувствовал, что это сказано искренне.

Он повернулся к Элин.

– Тебе повезло, что ты меня здесь застала. Завтра я отплываю.

Элин подняла брови.

– Да? И куда же?

– Они наконец решили поставить новый двигатель на этот реликт древней эпохи, который всучили мне вместо катера. Я должен отогнать его в Рейкьявик.

Элин бросила на меня быстрый взгляд, и я кивнул. В череде событий иногда попадается полоса везения. Я не мог себе представить, каким образом Элин собиралась уговорить его отвезти нас в Кьеблавик, не вызвав при этом слишком больших подозрений, а теперь удача сама шла к нам в руки.

Она ослепительно улыбнулась.

– Ты не хотел бы захватить с собой пару пассажиров? Я сказала Алану, что ты, может быть, отвезешь нас посмотреть на Сюртсей, но мы не будем возражать и против путешествия в Кьеблавик. Алан должен встретиться там кое с кем через пару дней.

– Я всегда рад компании, – произнес Вальтир. – Расстояние здесь приличное, и будет совсем неплохо, если кто-то сможет подменить меня за штурвалом. Как твой отец?

– С ним все в порядке, – ответила Элин.

– А Бьярни? Кристина еще не принесла ему сына?

Элин рассмеялась.

– Еще нет, но уже скоро. А откуда ты знаешь, что это будет сын?

– У него родится мальчик! – произнес Вальтир уверенно. – Ты проводишь здесь отпуск, Алан? – спросил он по-английски.

Я ответил на исландском:

– Что-то вроде этого. Я приезжаю сюда каждый год.

Он посмотрел на меня с изумлением, а затем улыбнулся.

– Не часто встречаются такие энтузиасты как ты, – сказал он.

Я осмотрел его лабораторию; она представляла из себя общепринятый биологический исследовательский центр с обычными рядами полок, заставленными бутылками, содержащими различные химикаты, весами, двумя микроскопами и всевозможными образцами под стеклом. В воздухе господствовал запах формалина.

– Что ты делаешь здесь? – спросил я.

Он взял меня за руку и подвел к окну. Сделав широкий жест, он сказал:

– Перед тобой лежит море, в котором обитает большое количество рыбы. Сейчас достаточно туманно, но в хорошую погоду отсюда виден Вестманнаейяр, где базируется наш промысловый флот. Теперь подойди сюда.

Он подвел меня к окну в другом конце комнаты и показал в сторону ледника Мирдальсйекюдль.

– Здесь ты видишь много льда, а подо льдом спит большой ублюдок Катла. Ты знаешь, кто такой Катла?

– Каждый в Исландии знает о Катле, – ответил я.

Он кивнул.

– Хорошо! Я изучаю море в зоне шельфа и тех животных, которые в нем обитают, больших и маленьких, – и растения тоже. Когда Катла начинает извергаться, шестьдесят кубических километров льда превращается в пресную воду и вся она оказывается в море; то количество пресной воды, которое все реки Исландии приносят в море за один год во время извержения, поступает туда за одну неделю и в одно место. Это плохо сказывается на рыбах и на прочих морских животных и растениях, поскольку они не привыкли к такому количеству пресной воды, поступающей в одно время. Я хочу выяснить, какой именно урон они несут и сколько им нужно времени на то, чтобы восстановить свою популяцию.

Я заметил:

– Но ты должен ждать извержения Катли. Ты можешь прождать очень долго.

Он громко рассмеялся.

– Я сижу здесь уже пять лет – и, может быть, пробуду еще десять, но такое маловероятно. Большой ублюдок и так уже запаздывает. – Он хлопнул меня по плечу. – Если извержение начнется завтра, тогда мы не поедем в Кьеблавик.

– Я не слишком сильно из-за этого расстроюсь, – произнес я сухо.

Он крикнул в другой конец лаборатории:

– Элин, в твою честь я закончу свой рабочий день прямо сейчас.

Он сделал три больших шага, схватил ее и сжимал в своих медвежьих лапах, пока она, жалобно взвизгнув, не попросила пощады.

Я не обращал на это особого внимания, потому что мои глаза оказались прикованы к заголовку газеты, лежащей на лабораторном столе. Это была утренняя газета из Рейкьявика, и большие буквы на первой странице кричали: ПЕРЕСТРЕЛКА У ГЕЙЗЕРА.

Я быстро пробежал взглядом передовицу. Судя по этой статье, у Гейзера разразилась целая битва, в которой неизвестные личности ввели в действие все виды легкой артиллерии. Здесь приводились показания свидетелей, все очень разноречивые, и говорилось о том, что русский турист Игорь Волков оказался в госпитале после того, как слишком близко подошел к Строккуру. Мистер Волков не имел пулевых ранений. Советский посол заявил свой протест исландскому Министерству иностранных дел по поводу этого ничем не спровоцированного нападения на советского гражданина.

Я раскрыл газету в поисках передовой статьи, посвященной этому предмету, и, разумеется, нашел ее. Автор передовой строгим и холодным тоном спрашивал у советского посла, по какой причине вышеупомянутый Игорь Волков оказался вооруженным до зубов, в то время как в его таможенной декларации по приезде в страну не было заявлено никакого оружия.

Я состроил гримасу. Мы с Кенникеном выбрали верный путь для того, чтобы вбить клин в исландско-советские отношения.

3

Мы покинули Вик на следующее утро с некоторым запозданием, и покидал я его не в самом лучшем настроении, поскольку у меня жутко болела голова. Вальтир оказался настоящим гигантом по части потребления спиртных напитков, а поскольку я страдал от недосыпания, мои усилия, направленные на то, чтобы угнаться за ним, привели к печальным последствиям. Он, громко посмеиваясь, уложил меня в постель, а наутро проснулся свежий, как полевая маргаритка, в то время как у меня во рту стоял такой привкус, словно я накануне пил формалин из его склянок с образцами.

Мое настроение не улучшилось после того, как я позвонил в Лондон, чтобы поговорить с Таггартом, и узнал только то, что его нет в своем офисе. Вежливый официальный голос отклонил мою просьбу сообщить мне, где он находится, но спросил, не нужно ли что-нибудь передать – предложение, от которого в свою очередь отказался я. Странные действия Кейза заставили меня усомниться, можно ли в Департаменте кому-либо верить, и я не хотел говорить ни с кем, кроме самого Таггарта.

Катер Вальтира стоял на якоре в бухте неподалеку от пустынного берега, и мы добрались до него на весельной шлюпке. Он с любопытством посмотрел на два длинных, обмотанных мешковиной свертка, которые я взял с собой на борт, но ничего не сказал, в то время как я надеялся, что они не слишком откровенно говорили о своем содержимом. Я не мог просто так оставить свои винтовки, поскольку у меня было такое ощущение, что они мне еще понадобятся.

Катер имел в длину около двадцати пяти футов и располагал маленькой кабинкой, где можно было поместиться только сидя, и хлипкой фанерной будкой, предназначенной защитить стоящего за штурвалом человека от буйства стихий. Я сверился с картой, чтобы определить расстояние между Виком и Кьеблавиком, после чего катер показался мне совсем небольшим. Я спросил:

– Сколько времени нам понадобится, чтобы добраться до места?

– Около двадцати часов, – ответил Вальтир и радостно добавил: – Если этот ублюдочный двигатель будет работать нормально. В противном случае нам понадобится целая вечность. Ты не страдаешь от морской болезни?

– Не знаю, – ответил я. – У меня никогда не было возможности проверить.

– Сейчас у тебя появится такая возможность, – он разразился хохотом.

Мы покинули бухту, и катер тревожно закачался на морских волнах, а свежий бриз растрепал волосы Элин.

– Сегодня более ясная погода, – сказал Вальтир. Он вытянул руку к горизонту: – Теперь ты можешь увидеть Вестманнаейяр.

Я посмотрел в сторону группы островов и разыграл роль, которую Элин предназначила мне.

– А далеко ли отсюда до Сюртсея?

– Он расположен в двадцати милях к юго-западу от Хеймея – самого большого острова. Его еще пока не видно.

Началась сильная качка, и маленький катер, скатываясь с гребней крутых волн, время от времени черпал бортами воду и поднимал в воздух фонтан из холодных брызг, когда снова взлетал вверх. Я отнюдь не моряк и подобная картина не казалась мне безопасной, но Вальтир воспринимал это достаточно спокойно, так же как и Элин. Двигатель, оказавшийся игрушечным дизелем, скорее подходившим для детского конструктора, натужно кашлял, побуждаемый к действию во время перебоев ударом Вальтирова ботинка, что, на мой взгляд, случалось слишком часто. Теперь я понимал, почему его так радовала перспектива получить новый двигатель.

Нам понадобилось шесть часов на то, чтобы добраться до Сюртсея, и Вальтир обогнул остров, держась как можно ближе к берегу, в то время как я задавал подобающие вопросы. Он сказал:

– Я не могу тебя высадить здесь, сам знаешь.

Сюртсей, поднявшийся со дна моря в огне и пламени в 1964 году, был целиком предоставлен ученым, чтобы те могли изучить, как зарождается жизнь на абсолютно стерильной поверхности. Вполне естественно они не хотели, чтобы здесь топтались туристы, принося на подошвах ботинок семена растений.

– Ничего страшного, – сказал я. – Я и не рассчитывал на то, что смогу высадиться на берег.

Внезапно он хмыкнул:

– Помнишь Рыбную войну?

Я кивнул. Так называемая Рыбная война представляла из себя спор, разгоревшийся между Исландией и Британией по поводу размеров прибрежной зоны, запретной для рыбной ловли, и оба рыбных флота попортили друг другу немало крови. В конце концов соглашение было достигнуто, и Исландия отвоевала себе право на двадцатимильную запретную зону.

Вальтир рассмеялся и сказал:

– Появившийся на свет Сюртсей отодвинул нашу двадцатимильную зону на тридцать километров к югу. Один английский шкипер, с которым я как-то повстречался, сказал мне, что это был грязный трюк – словно мы создали остров намеренно. И мне пришлось ему объяснить, что, как говорят геологи, через миллион лет наша запретная зона продвинется на юг до самых берегов Шотландии. – Он взревел от хохота.

Когда мы удалились от Сюртсея, я отбросил свою притворную заинтересованность и спустился вниз, чтобы прилечь. В животе у меня что-то бурлило и смертельно хотелось спать, поэтому, с облегчением вытянувшись на долгожданной кушетке, я провалился в сон с такой скоростью, словно кто-то ударил меня по голове.

4

Мой сон был глубоким и долгим, поскольку когда Элин меня разбудила, она сказала:

– Мы уже почти на месте.

Я зевнул.

– Где?

– Вальтир собирается высадить нас на берег в Кьеблавике.

Я резко поднялся и чуть не разбил себе голову о деревянную балку. Где-то над нами завыли двигатели реактивного лайнера, и, выбравшись на палубу, я увидел, что берег совсем близко. Проводив взглядом самолет, который только что совершил посадку, я потянулся и спросил:

– Сколько времени?

– Восемь часов, – сказал Вальтир. – Ты хорошо поспал.

– Я нуждался в этом после сессии, проведенной с тобой, – сказал я, и он усмехнулся.

Мы пришвартовались в восемь тридцать; Элин спрыгнула на пирс, и я передал ей завернутые в мешковину винтовки.

– Спасибо за то, что подбросил нас, Вальтир.

Он отмахнулся от моих благодарностей.

– Обращайся в любое время. Может быть, я смогу организовать тебе высадку на Сюртсей – это очень интересно. Сколько ты еще здесь пробудешь?

– До конца лета, – ответил я. – Но я не знаю, куда меня занесет.

– Оставайся на связи, – сказал он.

Стоя на пирсе, мы проводили взглядом его катер, а затем Элин спросила:

– Что мы делаем здесь?

– Я хочу повидать Ли Нордлинджера. Это немного рискованно, но я хочу знать, что представляет из себя устройство, которое находится в моих руках. Бьярни может быть здесь, как ты думаешь?

– Вряд ли, – ответила Элин. – Он обычно летает из аэропорта в Рейкьявике.

– Я хочу, чтобы после завтрака ты пошла в офис "Айслендэир", который расположен в здании здешнего аэропорта, – сказал я. – Узнай там, где находится Бьярни и оставайся в офисе, пока я не приду. – Я потер рукой подбородок и обнаружил, что он покрыт густой щетиной. – И держись подальше от мест скопления народа. Кенникен вне всякого сомнения взял Кьеблавикский аэропорт под наблюдение, и я не хочу, чтобы тебя заметили.

– Но сначала завтрак, – сказала она. – Я знаю здесь хорошее кафе.

Когда я вошел в офис Нордлинджера и поставил в угол свои винтовки, он посмотрел на меня с некоторым изумлением, приметив мои обвисающие под тяжестью патронов карманы, мой небритый подбородок и общую помятость. Его глаза стрельнули в сторону угла.

– Твои рыболовные снасти слишком тяжелые, – прокомментировал он. – Ты выглядишь измотанным, Алан.

– Я путешествовал по дикой местности, – сказал я, устраиваясь в кресле напротив него. – Я хотел бы одолжить у тебя бритву, и еще мне хотелось бы, чтобы ты взглянул на одну штуковину.

Он выдвинул ящик своего стола и, вынув из него электрическую бритву на аккумуляторе, подтолкнул ее ко мне.

– Уборная находится дальше по коридору, – сказал он. – Что ты хочешь мне показать?

Я заколебался. Я не мог просто попросить Нордлинджера держать рот на замке вне зависимости от того, что он обнаружит. Это означало бы попросить его предать основные принципы своей профессии, чего он, несомненно, не станет делать. В конце концов я решил рискнуть, поэтому достал из кармана металлическую коробку, размотал изоленту, держащую крышку на месте, вытряс из нее устройство и положил его на стол перед ним.

– Что это, Ли?

Он долгое время смотрел на него, не притрагиваясь к плате руками, а затем спросил:

– Что именно ты хочешь знать?

– Практически все, – ответил я. – Но для начала – какой оно национальности?

Он взял плату в руки и перевернул ее другой стороной. Если кто-то и мог мне сказать, что это такое, то коммандер Ли Нордлинджер являлся именно тем человеком, в котором я нуждался. Он был офицером-электронщиком на Кьеблавикской базе, и в его ведении находились все радары и радиосистемы как наземного базирования, так и установленные на самолетах. Насколько я слышал, он прекрасно разбирался в своей работе.

– Это скорее всего произведено в Америке, – ответил он и ткнул пальцем в устройство. – Я узнаю некоторые детали – вот эти сопротивления, например, являются стандартными и изготовлены в Штатах. – Он снова повернул плату. – Входное напряжение и частота тока тоже американские.

– Хорошо, – сказал я. – Ну а теперь – что это?

– На такой вопрос я не могу ответить сходу. Боже мой, ты приносишь мне фрагмент сложной электронной схемы и хочешь, чтобы я с одного взгляда разобрался в его предназначении. Может быть, я и неплохо разбираюсь в электронике, но все же не до такой степени.

– Хорошо, тогда скажи мне, чем это устройство не является, – попросил я терпеливо.

– Это не любительский транзисторный приемник, можешь быть уверен, – сказал он и нахмурился. – По правде говоря, некоторые компоненты я вижу впервые. – Он постучал пальцем по куску металла странной формы, расположенному в центре платы. – Например, я никогда раньше не видел ничего похожего вот на это.

– Ты можешь оттестировать его?

– Конечно. – Он встал из-за стола, разогнув в полный рост свою длинную худощавую фигуру. – Давай подсоединим устройство к источнику тока и посмотрим, не заиграет ли оно "Звездное Знамя".

– Я могу при этом присутствовать?

– Почему бы и нет? – произнес Нордлинджер небрежно.

– Давай пройдем в технический отдел.

Когда мы шли по коридору, он спросил:

– Откуда у тебя эта штука?

– Мне ее дали, – ответил я неопределенно.

Он бросил на меня полный подозрения взгляд, но больше ничего не сказал. Мы прошли через вращающиеся двери в конце коридора и оказались в большой комнате, заставленной длинными столами с электронными приборами. Ли просигналил человеку в форме морского старшины, который сразу же к нам приблизился.

– Привет, Чиф; мне нужно пропустить кое-что через несколько тестов, у тебя есть свободный испытательный стенд?

– Конечно, коммандер. – Старшина окинул взглядом комнату. – Займите стол номер пять; полагаю, нам он пока не понадобится.

Я посмотрел на испытательный стенд; он представлял из себя нагромождение ручек, индикаторов, экранов, которые все означали для меня менее чем ничего. Нордлинджер занял место оператора.

– Пододвинь стул, и мы посмотрим, что произойдет, – он подсоединил клеммы к выводам на плате, а затем сделал паузу. – Про данное устройство нам уже известны некоторые вещи. Он не является частью оборудования самолета, там не используется такое высокое напряжение. И по той же самой причине оно, вероятно, не могло быть установлено на корабле. Так что у нас остается только оборудование наземного базирования. Устройство рассчитано на то, чтобы его подключали к обычной электросети Северо-Американского континента – оно могло быть изготовлено и в Канаде. Многие канадские фирмы используют компоненты, произведенные в Штатах.

Я сделал предположение:

– А это не может быть частью телевизионного приемника?

– Только не такого, что я когда-либо видел. – Он щелкнул переключателями. – Сто десять вольт – шестьдесят герц. Здесь не указана сила тока, поэтому мы должны соблюдать осторожность. Для начала попробуем самый слабый.

Он аккуратно повернул ручку, и тонкая стрелка на шкале индикатора едва заметно задрожала возле нулевой отметки. Он взглянул вниз на устройство.

– Теперь по нему бежит электрический ток, но силы его недостаточно даже для того, чтобы вызвать у мухи сердечный приступ. – Он на некоторое время замолчал, а затем поднял голову. – Начнем с того, что эта штука собрана каким-то сумасшедшим: переменный ток обычно не используют для питания имеющихся здесь компонентов. Теперь посмотрим повнимательнее – во-первых, мы видим что-то похожее на три ступени усиления, что не говорит нам практически ни о чем.

Он взял в руки щуп, прикрепленный одним концом к проводу.

– Если мы поместим щуп вот сюда, на экране осциллографа у нас должна появиться синусоидальная волна... – он поднял глаза, – ...что мы и имеем. Теперь посмотрим, что произойдет, если мы проверим соединение, подходящее к этому металлическому чудищу странной формы.

Он осторожно дотронулся щупом до платы, и след от зеленой точки на экране осциллографа мигнул и принял новые очертания.

– Прямоугольная волна, – сказал Нордлинджер. – Вот эта цепь, расположенная здесь, действует как выпрямитель – что по причинам, которые я не могу изложить прямо сейчас, является само по себе достаточно необычным. Теперь давай посмотрим, что у нас происходит на выходе из этого чудища, на разъемах, ведущих к нагромождению добавочных плат.

Он опустил щуп, и рисунок на экране осциллографа, мигнув, изменился снова. Нордлинджер присвистнул.

– Выглядит, как спагетти, ты не находишь? – Зеленая линия изгибалась фантастическими волнами, которые ритмично подпрыгивали, каждый раз меняя свою форму. – Чтобы их рассортировать, тебе придется применить анализ Фурье, – прокомментировал Нордлинджер. – Но что бы это ни было, пульсация генерируется вот этим металлическим монстром.

– И какой ты сделаешь вывод?

– Абсолютно никакого, – ответил он. – Теперь я собираюсь проверить выходной каскад; напоследок он может выдать такие узлы на этот осциллограф, что я боюсь, как бы тот не взорвался. – Он снова опустил щуп, и мы в ожидании уставились на экран.

Я спросил:

– Чего ты ждешь?

– Я ничего не жду. – Нордлинджер тупо посмотрел на осциллограф. – Здесь нет выходного сигнала.

– Это плохо?

Он перевел на меня свой немигающий взгляд и тихо произнес:

– Это невозможно.

Я предположил:

– Может быть, тут что-нибудь сломалось?

– Ты не понимаешь, что говоришь, – сказал Нордлинджер. – Электронная цепь представляет из себя замкнутый круг. Если круг разорвать в каком-нибудь месте, то ток не будет по нему течь вообще. – Он еще раз приложил щуп к плате. – Здесь ток пульсирует, выдавая на осциллограф запутанную картинку. – Экран снова вернулся к жизни.

– А здесь, в пределах той же самой цепи, что мы имеем?

Я посмотрел на пустой экран.

– Ничего?

– Ничего, – произнес он твердо. Он поколебался. – Или, если быть более точным, ничего, что нам способен показать этот испытательный стенд. – Он постучал пальцем по устройству.

– Не возражаешь, если я заберу его у тебя ненадолго?

– Зачем?

– Я хочу пропустить эту штуку через более хитроумные тесты. У нас здесь есть еще один технический центр. – Он прочистил горло, что должно было изобразить легкое смущение. – Э... тебя туда не пустят.

– Понятно – секретный отдел. – Он должен был располагаться в одном из тех уголков базы, куда давал доступ пропуск Флита. – Хорошо, Ли, ты разбирайся с устройством, а я пока пойду побреюсь. Я буду ждать тебя в твоем офисе.

– Погоди минутку, – попросил он. – Где ты это взял, Алан?

Я ответил:

– Ты объяснишь мне, что это такое, а я расскажу тебе, откуда это ко мне попало.

Он усмехнулся.

– Договорились.

Я оставил его отсоединять устройство от испытательного стенда и вернулся в офис, где взял в руки электрическую бритву. Через пятнадцать минут я чувствовал себя значительно лучше, после того как избавился от лишних волос на лице. Я провел в офисе Нордлинджера много времени, более чем полтора часа, прежде чем он вернулся обратно.

Он вошел внутрь, держа в руке устройство так, словно это был кусок динамита, и осторожно положил его на свой стол.

– Я должен спросить тебя, где ты его взял, – сказал он коротко.

– Только не раньше того, как ты мне расскажешь, что делает это устройство.

Он сел в свое кресло и посмотрел на сложную конструкцию из металла и пластика с оттенком ненависти в глазах.

– Оно делает ничто, – произнес он ровно. – Абсолютно ничто.

– Заканчивай, – сказал я недоверчиво. – Оно должно делать что-то.

– Ничто! – повторил он. – У него нет выходного сигнала, измеримого с помощью современных приборов. – Он нагнулся вперед и сказал мягко: – Алан, там у меня есть инструменты, которые способны измерить любую часть спектра электромагнитных излучений, от радиоволн такой низкой частоты, о существовании которых ты даже не подозреваешь, до космической радиации, – и из этой штуки ничего не выходит.

– Как я уже предполагал раньше – может быть, что-нибудь сломалось?

– Этот номер не пройдет, я проверил абсолютно все. – Он толкнул устройство, и оно скользнуло к краю стола. – Здесь мне не нравятся три вещи. Во-первых, то, что на этой плате есть компоненты, не имеющие даже отдаленного сходства с чем-либо виденным мною ранее, компоненты, о предназначении которых у меня нет даже малейшего представления. Я всегда считал, что неплохо разбираюсь в своей работе, и одного этого достаточно, чтобы расстроить меня. Во-вторых, устройство, очевидно, представлено тут не полностью – это просто часть какого-то более крупного комплекса, и все же я сомневаюсь, что смог бы что-нибудь понять, далее если бы имел в своих руках всю схему целиком. Третье – и самое серьезное – устройство не должно работать.

– Но оно и не работает, – заметил я.

Он раздраженно взмахнул рукой.

– Возможно, я изложил все не совсем верно. У любой электронной схемы должен быть какой-то выходной сигнал. Боже мой, ты не можешь запихивать в какой-либо механизм электричество – энергию, обеспечивающую движущую силу, – ничего не получая взамен. Такое просто невозможно.

Я сказал:

– Может быть, энергия уходит на нагревание.

Он печально покачал головой.

– К концу испытаний я почувствовал, что схожу с ума и перешел к крайним мерам. Я пропустил через устройство тысячу ватт электроэнергии. Если бы она выходила в виде тепла, то эта проклятая штуковина светилась бы, как спираль электрокамина. Но нет – она оставалась такой же холодной, как раньше.

– И значительно холоднее, чем твоя голова, – заметил я.

Он в порыве негодования воздел руки к небу.

– Алан, если бы ты был математиком и в один прекрасный день наткнулся на уравнение, согласно которому дважды два будет пять, и не нашел бы в нем противоречий, то почувствовал бы то лее самое, что сейчас чувствую я. Это все равно, что физику показать действующий вечный двигатель.

– Не увлекайся сравнениями, – сказал я. – Вечный двигатель делает что-то из ничего – обычно энергию. А здесь все наоборот.

– В этом нет никакой разницы, – возразил он. – Энергия не может ни возникать ниоткуда, ни исчезать в никуда. – Когда я открыл свой рот, он быстро произнес: – И не начинай говорить мне про атомную энергию. Материю можно рассматривать как застывшую сконцентрированную энергию. – Он с хмурым видом покосился на устройство. – Эта штука не что иное, как разрушитель энергии.

– Разрушитель энергии!

Я прокрутил концепцию Нордлинджера в своем мозгу, чтобы попытаться понять, что из нее можно извлечь. Ответ пришел быстро – ничего особенного. Я сказал:

– Давай не будем терять голову, а просто посмотрим спокойно, что мы имеем. Ты подаешь напряжение на вход устройства и на выходе получаешь...

– Ничего, – произнес Нордлинджер мрачно.

– Ничего, что ты мог бы измерить, – поправил я его. – Может быть, у тебя здесь и хорошие инструменты, Ли, но все же я не думаю, что их возможности безграничны. Я готов поспорить, что где-то есть гении, которые не только представляют себе, каков характер излучения, выделяемого этой штукой, но и имеют специальные приборы, способные его измерить.

– Тогда мне хотелось бы знать, что это такое, – сказал он, – поскольку я никогда не сталкивался ни с чем подобным.

Я заметил:

– Ли, ты ведь техник, а не ученый. Ты согласен с этим?

– Конечно, я инженер до мозга костей.

– Вот почему ты коротко подстрижен, а данное устройство было сконструировано длинноволосым, – я усмехнулся. – Или яйцеголовым.

– Я по-прежнему хочу знать, где ты его взял.

– Лучше бы ты подумал о том, куда мне его деть. У тебя есть сейф – по-настоящему надежный?

– Разумеется. – Он с опозданием прореагировал: – Ты хочешь, чтобы оно хранилось у меня?

– В течение сорока восьми часов, – сказал я. – Если по прошествии этого времени я не потребую устройство обратно, тебе лучше передать его своему командованию вместе со всеми своими предварительными соображениями, и пусть они позаботятся о нем.

Нордлинджер бросил на меня холодный взгляд.

– Не знаю, не будет ли лучше передать его прямо сейчас. Сорок восемь часов могут лишить меня головы.

– Пока ты здесь совершенно ни при чем и пострадать может только моя голова, – сказал я мрачно.

Он взял в руки устройство.

– Оно американское и не является частью оборудования, установленного здесь в Кьеблавике. Я хотел бы знать, откуда оно появилось.

– Ты прав насчет того, что устройство не здешнее, – сказал я. – Но я уверен, что оно принадлежало русским – и те желают получить его обратно.

– Бог ты мой! – воскликнул он. – Да ведь тут полно американских деталей.

– Может быть, русские таким образом решили снизить себестоимость. Может быть, они делают покупки в лучших супермаркетах. Я ничуть не удивлюсь, даже если вдруг окажется, что детали были изготовлены в Конго, – я просто хочу, чтобы ты оставил устройство здесь у себя.

Он очень осторожно положил плату на стол.

– О'кей, но я несколько изменю твое условие. Я даю тебе двадцать четыре часа. Причем, ты не получишь устройство назад, пока все не объяснишь.

– Тогда я вынужден удовольствоваться этим, – сказал я. – При условии, что ты одолжишь мне свою машину. Я оставил "лендровер" в Лаугарватне.

– Твое нахальство просто беспредельно. – Нордлинджер сунул руку в карман и бросил на стол ключи от машины. – Ты найдешь ее на стоянке у ворот – это голубой "шевроле".

– Я видел твой автомобиль и раньше. – Надев свою куртку, я прошел в угол, чтобы забрать винтовки. – Ли, ты знаешь человека по имени Флит?

Он на секунду призадумался.

– Нет.

– А Маккарти?

– Старшина, которого ты видел в техническом отделе, носит фамилию Маккарти.

– Это не тот, кто меня интересует, – сказал я. – Еще увидимся, Ли. Съездим как-нибудь на рыбалку.

– Смотри не попади в тюрьму.

Я остановился в дверях.

– Что заставляет тебя напутствовать меня подобным образом?

Его руки сомкнулись над устройством.

– Каждый, кто шляется с такой штукой, должен сидеть в тюрьме, – произнес он с чувством.

Я рассмеялся и оставил его созерцать свое нежданное приобретение. Чувство реальности Нордлинджера оказалось под угрозой. Он был инженер, не ученый, а любой инженер обычно работает по своду правил – длинному списку истин, прошедших испытание временем. У него есть склонность забывать, что свод правил первоначально был составлен учеными, людьми, которые не находят ничего странного в нарушении установившихся законов и видят в этом только новую возможность проникнуть еще глубже в неразгаданные тайны Вселенной. Любой человек, который способен, не сбившись с шага, перейти от Ньютоновой механики до квантовой физики, готов поверить во все, что угодно, в любой день недели. Ли Нордлинджер не относился к таким людям, но я был уверен, что создатель этого устройства был одним из них.

Я нашел машину и убрал в багажник винтовки вместе с боеприпасами. Пистолет Джека Кейза по-прежнему находился при мне в наплечной кобуре, и теперь ничто не портило линию моего костюма. Но от этого я не стал выглядеть более представительно: на куртке выделялись прожженные отметины, оставленные тлеющим торфом из камина Кенникена, и разорванный рукав, пострадавший от пули, пролетевшей слишком близко в перестрелке у Гейзера. Вдобавок ко всему она, так же как и мои брюки, была равномерно заляпана грязью, и я своим внешним видом все больше и больше напоминал бродягу, правда, чисто выбритого бродягу.

Я забрался в машину и на низкой скорости пополз в сторону Международного аэропорта, размышляя по пути о том, что же Нордлинджер не смог рассказать мне про устройство. Если верить Ли, этот объект не мог существовать в природе, что определяло его большую важность для науки – важность, из-за которой люди погибали, лишались ног и заживо варились в кипящей воде.

И еще одна мысль вызывала у меня дрожь. Последние слова Кенникена, произнесенные им перед самым моим побегом из дома на берегу Сингваллаватна, ясно давали понять, что теперь моя собственная важность превышает важность устройства. Он был готов убить меня, не заполучив его сперва в свои руки, хотя прекрасно понимал, что, если я умру, устройство навсегда исчезнет вместе со мной.

Нордлинджер доказал, что устройство имеет чрезвычайное научное значение, так что же во мне есть такого особенного, что делает меня еще важнее? Нечасто в этом мрачном техническом мире случалось так, чтобы отдельный человек становился важнее научного достижения. Может быть, мы наконец вернулись к здравомыслию, хотя такое казалось мне маловероятным.

В офис "Айслендэир" можно пройти через боковой вход, возле которого нет большого скопления публики, и, припарковав возле него машину, я зашел внутрь. Пережив в дверях приятное столкновение с очаровательной стюардессой, я спросил у нее:

– Элин Рагнарсдоттир нет поблизости?

– Элин? Она в приемной.

Я прошел в приемную, где застал ее в полном одиночестве. Увидев меня, она сразу же вскочила со своего кресла.

– Алан, тебя не было так долго!

– Мне понадобилось больше времени, чем я ожидал.

Лицо ее было напряжено, и в его выражении чувствовалась какая-то обеспокоенность.

– У тебя не возникло никаких проблем?

– Нет, по крайней мере, у меня. Я тут купила газету.

Я забрал ее из рук Элин.

– Тогда что случилось?

– Я думаю, тебе лучше... тебе лучше прочесть газету. – Она отвернулась.

Я развернул ее и увидел на первой странице фотографию, воспроизводящую мой сген дабх в натуральную величину. Заголовок под ним, набранный большими черными буквами, кричал: "ВИДЕЛИ ЛИ ВЫ ТАКОЙ НОЖ?!".

Нож был найден торчащим в сердце человека, сидящего в машине, припаркованной на подъездной аллее возле дома в Лаугарватне. Этот человек оказался британским туристом по имени Джек Кейз. Дом и фольксваген, в котором Кейз был обнаружен, принадлежали Гуннару Арнарссону, находящемуся в данный момент в туристической экскурсии на пони. Дом был взломан и, по-видимому, подвергнут обыску. В отсутствие Гуннара Арнарссона и его жены Сигурлин Асгейрсдоттир представлялось невозможным сказать, пропало ли что-нибудь из дома. Возвращения обоих с нетерпением ждет полиция.

Нож был настолько необычен по форме, что полиция поручила газете опубликовать его фотографию. Каждого, кто видел такой нож или похожий, просили позвонить в ближайший полицейский участок. Там же имелась обведенная рамкой заметка, в которой нож совершенно верно идентифицировали как шотландский сген дабх, после чего автор заметки скатывался на псевдоисторическую болтовню.

Полицейские также пытались найти серый "вольво", зарегистрированный в Рейкьявике; каждого, кто видел его, тоже просили связаться с полицией. Регистрационный номер приводился ниже.

Я посмотрел на Элин.

– Кажется поднялась большая суматоха, – сказал я тихо.

– Это тот самый человек, с которым ты встречался у Гейзера?

– Да.

Я подумал о том, как не поверил Джеку Кейзу, в результате чего оставил его в бессознательном состоянии возле дома Кенникена. Возможно, он вовсе не заслуживал моего недоверия, поскольку я ни капли не сомневался в том, кто убил его. Кенникен имел мой сген дабх и Кенникен имел фольксваген – и, вероятно, Кенникен же наткнулся на Кейза, когда искал меня. Но почему Кейз был убит?

– Это ужасно, – сказала Элин. – Погиб еще один человек. – Ее голос переполняло отчаяние.

– Я не убивал его, – заявил я без обиняков.

Она взяла в руки газету.

– Как полиция узнала про "вольво"?

– Это стандартная процедура, – ответил я. – Как только личность Кейза была установлена, полиция начала рыться во всем том, что он делал с тех пор, как прибыл в страну. Вскоре они выяснили, что он брал напрокат машину – и это был не фольксваген, в котором его обнаружили.

Я был рад, что "вольво" скрыт от посторонних глаз в гараже Вальтира в Вике.

– Когда Вальтир вернется в Вик? – спросил я.

– Завтра, – ответила Элин.

Складывалось такое впечатление, что кольцо вокруг меня постепенно сужается. Ли Нордлинджер предоставил в мое распоряжение двадцать четыре часа; не приходилось надеяться на то, что Вальтир не проверит "вольво" сразу после того, как вернется в Вик, – он может даже пойти в полицию в Рейкьявике, если почувствует уверенность в том, что это та самая машина, которую ищут. А когда полиция наложит свои руки на Сигурлин, тогда для меня, несомненно, прозвучит сигнал тревоги – я не мог себе представить, чтобы она сохранила молчание при виде трупа, оставленного возле ее дома.

Элин коснулась моей руки.

– Что ты собираешься делать?

– Не знаю, – ответил я. – В данный момент я хочу просто сесть и подумать.

Я начал складывать вместе фрагменты головоломки, и постепенно она стала приобретать осмысленные очертания, основанные в основном на внезапной смене позиции Кенникена по отношению ко мне после того, как он захватил меня в плен. Поначалу он готов был пойти на все, чтобы вырвать у меня устройство и с нездоровым наслаждением предвкушал предстоящую процедуру. Но затем Кенникен потерял интерес к устройству, объявив, что теперь важнее меня убить. И это случилось сразу после того, как он ответил на телефонный звонок.

Я перебрал в уме последовательность событий. У Гейзера я рассказал Кейзу о моих подозрениях относительно Слейда, и Кейз согласился передать все Таггарту. Вне зависимости от того, что произошло бы дальше, Слейда должны были подвергнуть тщательной проверке. Но я видел, как Слейд говорил с Кейзом перед тем, как Кенникен меня схватил. Что если Кейз вызвал у Слейда какие-то подозрения? Слейд умный человек – укротитель людей, – и, может быть, Кейз раскрылся под его давлением.

Что должен был сделать Слейд? Ему следовало позвонить Кенникену и выяснить, не захватили ли меня в плен. Его прикрытие в глазах Таггарта должно оставаться безупречным любой ценой, и это было для него важнее, чем устройство. Он мог сказать: "Убей ублюдка!" Вот почему Кенникен так переменился.

И не менее важно было убить Джека Кейза до того, как он поговорит с Таггартом.

Мои действия оказались на руку Слейду, и когда я оставил Кейза возле дома Кенникена, Кенникен зарезал его моим ножом. Кенникен проследил, откуда появился фольксваген, и отправился на поиски, но не застав меня на месте, оставил в машине тело Кейза. Типичная тактика террористов.

Я все связал вместе, за исключением одного свободного конца, который сильно меня беспокоил. Почему, когда у Гейзера на меня набросилась банда Кенникена, Джек Кейз убежал, оставив меня в трудном положении? Он даже не пошевелил и пальцем, чтобы мне помочь; он не сделал ни единого выстрела в мою защиту, хотя имел при себе оружие. Я знал Джека Кейза, и это было для него весьма нехарактерно, что вместе с его видимым дружелюбием по отношению к Слейду составило базис моего недоверия к нему. Это беспокоило меня очень сильно.

Но все эти события уже остались в прошлом, а мне следовало повернуться лицом к будущему и срочно принимать решение. Я спросил:

– Ты выяснила, где Бьярни?

Элин вяло кивнула.

– Он совершает рейс Рейкьявик – Хефн и будет в Рейкьявике сегодня днем.

– Он нужен мне здесь, – сказал я. – И ты будешь сидеть в этом офисе до тех пор, пока он тут не появится. Ты не выйдешь отсюда даже для того, чтобы поесть. Можешь попросить, чтобы тебе что-нибудь принесли прямо сюда. И что наиболее важно, ты не должна появляться в людных местах аэропорта, гам слишком много глаз, которые пытаются найти тебя и меня.

– Но я не могу оставаться здесь вечно, – запротестовала она.

– Ты останешься здесь только до прибытия Бьярни. После этого ты расскажешь ему все, что сочтешь нужным – можешь даже рассказать ему правду. Потом ты объяснишь ему, что он должен сделать.

Она нахмурилась.

– То есть?

– Пусть он посадит тебя на самолет и увезет подальше отсюда, причем сделает это, избегая официальных каналов. Он может даже переодеть тебя стюардессой и протащить на борт как члена экипажа, но ты не должна появляться в общественных местах в качестве обычного пассажира.

– Но я не уверена, что у него это получится.

– Боже мой! – воскликнул я. – Если ему по силам переправлять из Гренландии контрабандой ящики с "карлсбергом", то он вполне способен отправить туда и тебя. Подумай сама, оказаться в Гренландии будет для тебя совсем неплохо; ты можешь оставаться в Нарсассуаке до тех пор, пока все не утихнет. Даже Слейд, несмотря на свою сообразительность, не догадается искать тебя там.

– Я не хочу уезжать.

– Ты уедешь, – сказал я твердо. – Мне не нужно, чтобы ты путалась под ногами. Если ты считаешь, что в последние несколько дней тебе пришлось пережить суровые испытания, то по сравнению с последующими двадцатью четырьмя часами они покажутся тебе романтической идиллией. Я хочу, чтобы ты убралась отсюда, Элин, и клянусь всем на свете, на этот раз ты меня послушаешься.

– Так, значит, ты думаешь, что я для тебя бесполезна, – произнесла она с горечью.

– Нет, я так не думаю, и ты доказала мне это. Все, что тебе приходилось делать за последнее время, шло вразрез с твоими собственными убеждениями, но тем не менее ты осталась со мной. В тебя даже стреляли и ранили, но ты по-прежнему оказывала мне помощь.

– Потому что я люблю тебя, – сказала она просто.

– Я знаю – и я тоже тебя люблю. Вот почему я хочу, чтобы тебя здесь не было. Я не хочу, чтобы тебя убили.

– А как же ты? – спросила она.

– Я – совсем другое дело, – произнес я уверенно. – Я профессионал. Я знаю, что делать и как делать, а ты нет.

– Кейз тоже был профессионал – и он умер. Так же как и Грахам, или как там его звали на самом деле. И этот человек, Волков, который пострадал у Гейзера, – он тоже профессионал. Ты сам говорил, что до сих пор в этом деле урон несут только профессионалы. Я не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось, Алан.

"Я также говорил, что до сей поры не пострадал ни один случайный свидетель", – подумал я про себя и произнес вслух:

– Ты просто ни в чем неповинный свидетель, Элин, – и мне хотелось бы, чтобы ты оставалась им и дальше.

Я должен был сделать что-то, чтобы она поняла всю серьезность сложившейся ситуации. Я окинул взглядом комнату и, убедившись, что в ней по-прежнему никого нет, быстро скинул с себя куртку и снял с плеча кобуру Кейза вместе с пистолетом. Я взял пистолет в руку и спросил:

– Знаешь, как с ним обращаться?

Ее глаза расширились.

– Нет!

Я показал на затвор.

– Если ты оттянешь его назад, пуля попадет в ствол. Ты отодвигаешь в сторону вот этот рычаг, защелку предохранителя, затем прицеливаешься и давишь на курок. При каждом нажатии из ствола будет вылетать пуля, пока ты не израсходуешь все восемь патронов. Поняла?

– Думаю, что да.

– Повтори.

– Я оттягиваю назад верхнюю часть пистолета, отодвигаю защелку предохранителя и давлю на курок.

– Все верно. Только правильнее будет нажимать на курок, а не давить на него, но сейчас не время вдаваться в такие тонкости. – Я убрал пистолет обратно в кобуру, которую вложил ей в руки. – Если кто-нибудь попытается заставить тебя сделать то, что ты не хочешь, просто направь на него пистолет и начинай стрелять. Может быть, ты никуда и не попадешь, но, по крайней мере, у кого-то появятся седые волосы.

Единственное, что способно напугать профессионала, это оружие в руках дилетанта. Если в вас стреляет другой профессионал, вы знаете, что он стреляет точно, и имеет шанс увернуться от пули. А дилетант может убить вас чисто случайно.

Я сказал:

– Пройди в уборную и пододень кобуру под свою куртку. Когда ты вернешься, меня здесь уже не будет.

Она смирилась с окончательностью ситуации, так же как и с пистолетом.

– Что ты намерен делать?

– Всякому терпению приходит конец, – сказал я. – Я устал бежать, поэтому собираюсь начать охотиться сам. Пожелай мне удачи.

Она приблизилась и мягко поцеловала меня. В ее глазах стояли непролитые слезы, и пистолет в кобуре был тяжелым куском железа, разделяющим нас. Я похлопал ее пониже спины и напутствовал:

– Сделай все, как я сказал.

Она повернулась и вышла из комнаты. Когда дверь за ней закрылась, я тоже покинул офис.

1

"Шевроле" Нордлинджера был слишком длинным, слишком широким, имел слишком мягкие рессоры, и он не особенно обрадовал бы меня в Обиггдире, но именно в такой машине я нуждался, чтобы с максимальной скоростью добраться до Рейкьявика по Интернациональному хайвею, который являлся единственным участком дороги с хорошим покрытием во всей Исландии. Двадцать пять миль до Хафнарфьердура я проехал со скоростью восемьдесят миль в час и разразился проклятиями, когда меня притормозил плотный поток транспорта возле Копавогура. На полдень у меня была назначена встреча в магазине сувениров туристического агентства "Нордри", и я не хотел на нее опаздывать.

Туристическое агентство "Нордри" находилось на Хафнарстраетн. Я припарковал машину на боковой улочке и зашагал по направлению к центру города, постепенно спускаясь с холма. Я совсем не собирался заходить в "Нордри", да и что мне там было делать, если устройство лежало у Нордлинджера в сейфе? Я прошелся по Хафнарстраетн и заглянул в книжный магазин напротив "Нордри". Над магазином находилось небольшое кафе, куда можно было подняться по лестнице, чтобы почитать книжку за чашечкой кофе. Я купил себе для прикрытия газету и поднялся наверх.

Еще не закончилось утреннее затишье перед предстоящим полуденным наплывом посетителей, поэтому я без проблем нашел себе место возле окна и заказал оладьи с чашечкой кофе. Раскрыв газету, я посмотрел в окно на людную улицу внизу и обнаружил, что, как и предполагал, отсюда открывался прекрасный вид на туристическое агентство, расположенное через дорогу. Тонкие тюлевые занавески не мешали мне вести наблюдение, но в то же время через них было невозможно разглядеть меня с улицы.

На улице царило оживление. Туристский сезон недавно начался, и первые закаленные путешественники уже обшаривали магазины в поисках сувениров и относили домой свою добычу. Их было легко узнать по фотоаппаратам на шее и путеводителям в руках, но я внимательно осматривал каждого из них, поскольку человек, которого я искал, мог посчитать удобным скрыться под личиной туриста.

Это был выстрел наугад, сделанный мною на том основании, что куда бы я ни направился в Исландии, везде меня поджидала оппозиция. Я последовал инструкциям, данным мне по прибытии, и поехал в Рейкьявик окружным путем, в результате чего наткнулся на Линдхольма. Я зарылся в землю в Асбьюрги, и Грахам возник из сумрака ночи. Правда, это произошло из-за радиомаяка, установленного на "лендровере", но все же такое случилось. Флит поджидал меня и выстрелил в "лендровер" из тщательно спланированной засады, повинуясь приказу, цель которого по-прежнему оставалась для меня загадкой. И все же он, как и Линдхольм, знал, где меня ждать. Кенникен набросился на меня возле Гейзера, и я выпутался из этой неприятной ситуации, оказавшись на волоске от смерти.

А теперь кто-то должен был ждать моего визита в туристическое агентство "Нордри". Шансы на это были невелики, но исходя из моего прошлого опыта, казалось логичным предположить, что данное место тоже находится под наблюдением. Поэтому я проявлял более чем ординарный интерес к прохожим, прилежно заглядывающим в витрины магазинов, надеясь на то, что если Кенникен устроил на меня засаду, то я смогу опознать его людей. Он не имел возможности привезти с собой в Исландию целую армию, а я тем или иным путем уже успел познакомиться со многими его подчиненными.

Несмотря на это, мне потребовалось целых полчаса, чтобы его заметить, что объяснялось необычным углом зрения, под которым я вел наблюдение – сверху. Весьма непросто забыть лицо, увиденное в первый раз через перекрестье оптического прицела, но все же только когда он поднял голову, я узнал в нем одного из моих преследователей, которые находились вместе с Кенникеном на другом берегу реки Тунгнаа.

Он неспешно прогуливался по улице, разглядывая витрины магазинов, расположенных рядом с "Нордри", и выглядел примерным туристом с подобающими ему фотокамерой, городским путеводителем и пачкой почтовых открыток. Я подозвал официантку и оплатил свой счет, чтобы иметь возможность быстро сорваться с места, но оставил за собой столик, заказав еще одну чашечку кофе.

Он не мог заниматься такой работой в одиночестве, и меня интересовали его взаимоотношения со случайными прохожими. По мере того как уходило время, он проявлял все большее беспокойство, непрерывно сверяясь со своими часами, а ровно в час дня перешел к конкретным действиям. Он поднял руку и кого-то подозвал, после чего в поле моего зрения появился другой человек, который пересек улицу и направился к нему.

Я залпом допил свой кофе и, сбежав вниз по лестнице, притаился за прилавком с газетами, наблюдая за своими друзьями через стеклянную дверь книжного магазина. К ним присоединился еще один персонаж, которого я узнал немедленно – это был не кто иной, как мой старый знакомый Ильич, по неосторожности обеспечивший меня бутановой бомбой. Они некоторое время посовещались, после чего Ильич вытянул руку и постучал по своим часам, выразительно пожимая плечами. Они все дружно повернулись и зашагали по улице в направлении Постусстраети, а я последовал за ними.

По тем отрывочным действиям, свидетелем которых я стал, складывалось впечатление, что им известно не только место, в котором у меня должно состояться рандеву, но и его время. Они покинули свой пост ровно в час дня, как конторские служащие, заканчивающие работу по звонку. Я не особенно бы удивился, если бы вдруг оказалось, что они знают и пароль.

На углу Постусстреаети двое из них сели в припаркованную там машину и уехали, а Ильич, резко повернув направо, пересек улицу и быстрым шагом направился к отелю "Борг", в котором он скрылся, как кролик в норке. Я на мгновение задержался, а затем вошел в здание следом за ним.

Он не снизил скорости возле стойки для того, чтобы взять ключ, а сразу же поднялся на второй этаж со мною на хвосте. Он прошел по коридору и постучал в дверь, а я в ту же секунду сделал резкий разворот и снова спустился вниз, где сел за столик в гостиной, откуда мне открывался хороший вид на фойе. Это означало очередную обязательную чашечку кофе, которым я и так уже был переполнен, но таковым является наказание для тех, кто занимается слежкой. Я развернул перед собой газету и стал ждать, когда Ильич появится снова.

Тот отсутствовал недолго – не более двадцати минут, и когда он появился, я испытал чувство триумфа, поскольку теперь знал, что мои подозрения подтвердились и все действия, предпринятые мною в Исландии, полностью оправданы. Он спускался по лестнице, с кем-то разговаривая – и этот кто-то был Слейд!

Они прошли через гостиную, направляясь к залу ресторана, и Слейд миновал мой столик не далее чем в шести футах. Следовало предположить, что Слейд ждал в своем номере отчета, позитивного или негативного, а теперь решил немного подкрепиться. Я переместился в своем кресле, следя за тем, куда они сядут, и во время шумной церемонии рассаживания по местам я быстро встал и, пройдя в фойе, скрылся там из виду.

Двумя минутами позже я был на втором этаже и стучался в ту же дверь, в которую стучал Ильич, надеясь, что мне никто не ответит. Так и произошло, поэтому, достав из своего бумажника пластиковую карточку, я при помощи нехитрого трюка вошел внутрь. Этому фокусу я научился в школе – Департамент тренировал меня хорошо.

Я был не настолько глуп, чтобы обыскивать багаж Слейда. Если он так сообразителен, как мне казалось, то ему ничего не стоило, бросив беглый взгляд на свой чемодан, понять, что его открывали. Это стандартная оперативная процедура в нашей работе, а Слейд имел здесь двойное преимущество – его тренировали обе стороны. Но я внимательно осмотрел двери гардероба, дабы убедиться в том, что на них нет тонких волосков, приклеенных к створкам капелькой слюны, чтобы они отскочили, если гардероб откроют. Все было чисто, поэтому я открыл двери, зашел внутрь и приготовился ждать в темноте.

Мне пришлось провести в ожидании долгое время, но я был к этому готов, так как знал, что Слейд большой гурман, и все же у меня вызывало интерес то, как он справится с блюдами исландской кухни, которая, мягко говоря, являлась весьма своеобразной. Нужно быть настоящим исландцем, чтобы по достоинству оценить хакарл – сырое акулье мясо, выдержанное в песке в течение нескольких месяцев, или соленую китовую ворвань.

Было уже без четверти три, когда Слейд вернулся назад, и к этому времени мой собственный желудок начал жаловаться на недостаток внимания; он получил большое количество кофе, но очень мало твердой пищи. Ильич вошел вместе с ним, и поначалу меня удивило, что Слейд говорит по-русски, как коренной носитель языка, но затем я понял, в чем здесь дело. Он ведь и на самом деле был русский, как и Гордон Лонсдейл, еще один представитель его профессии.

Ильич спросил:

– Так, значит, все откладывается до завтра?

– До тех пор, пока не станет ясно, чего добился Вацлав, – ответил Слейд.

– Я думаю, это ошибка, – сказал Ильич. – Я уверен, что Стюартсен не подойдет к туристическому агентству. Кстати, вы уверены в достоверности информации?

– Уверены, – ответил Слейд коротко. – И он появится там в течение ближайших четырех дней. Мы все недооценивали Стюарта.

Я улыбнулся в темноте. Было приятно услышать такое добровольное признание. Я пропустил то, что он сказал дальше, но Ильич ответил:

– Разумеется, мы не станем ничего делать с тем свертком, который он с собой принесет. Мы позволим ему избавиться от него в агентстве, а затем будем следовать за ним, пока он не окажется в одиночестве.

– А потом?

– Мы убьем его, – произнес Ильич бесстрастно.

– Да, – сказал Слейд. – Но тело не должно быть найдено. Мы и так уже создали слишком громкое паблисити; Кенникен просто сошел с ума, когда оставил тело Кейза в фольксвагене. – Последовала короткая пауза, после чего он произнес задумчиво: – Интересно, что Стюарт сделал с Филипсом?

На этот риторический вопрос Ильич не смог найти ответа, и Слейд подытожил:

– Хорошо, ты вместе с остальными займешь свой пост у агентства "Нордри" завтра в одиннадцать. Я хочу, чтобы вы позвонили мне сразу же, как только заметите Стюарта. Это понятно?

– Вас поставят в известность, – сказал Ильич. Я услышал, как дверь открылась. – Где Кенникен? – спросил он.

– То, что делает Кенникен, тебя не касается, – ответил Слейд резко. – Ты можешь идти.

Дверь захлопнулась.

Немного погодя до меня донесся шорох бумаги и скрип, сопровождаемый металлическим щелчком. Я слегка приоткрыл дверь гардероба и одним глазом заглянул в комнату. Слейд сидел в кресле с газетой на коленях и подносил огонь зажигалки к толстой сигаре. Прикурив, он обвел взглядом комнату в поисках пепельницы. Она стояла на ночном столике, поэтому ему пришлось привстать и передвинуть свое кресло так, чтобы пепельница оказалась под рукой.

Это оказалось на руку и мне, потому что, передвинув кресло, он повернулся ко мне спиной. Я достал из кармана авторучку и очень медленно открыл дверь гардероба. Комната была маленькой, и поэтому мне понадобилось сделать только два шага, чтобы приблизиться к нему. Я не произвел ни единого звука, но, возможно, это частичное изменение в освещенности комнаты заставило его начать поворачивать голову. Я прижал кончик ручки к складке жира у него на затылке и произнес:

– Оставайся на месте или лишишься головы.

Слейд застыл, и, нагнувшись, я сунул другую руку за лацкан его пиджака, где обнаружил пистолет в наплечной кобуре. Похоже, что теперь все носили с собой пистолеты, и я быстро становился экспертом по части разоружения людей.

– Я не хочу, чтобы ты двигался, – сказал я и отступил назад. Передернув затвор пистолета, я убедился, что он заряжен, и передвинул в боевое положение предохранитель.

– Вставай.

Он послушно поднялся на ноги, все еще сжимая в руках газету. Я сказал:

– Подойди к стене, что прямо перед тобой и обопрись об нее, широко раздвинув руки.

Отступив еще немного назад, я критически наблюдал за тем, как он выполняет мои указания. Он знал, что я собираюсь делать, это самый безопасный способ обыскать человека. Будучи Слейдом, он попытается извлечь для себя выгоду из этой процедуры, поэтому я сказал:

– Отодвинь свои ноги от стены и обопрись о нее посильнее.

Находясь в таком положении, он сразу же потеряет равновесие, если попытается что-нибудь предпринять, – это позволит мне опередить его на решающую долю секунды.

Он, шаркнув подошвами, отодвинул ноги назад, и я увидел, как задрожали его запястья, когда приняли на себя вес тела. Затем я быстро обшарил его карманы и бросил их содержимое на кровать. У него не имелось с собой другого оружия, если только не считать оружием шприц для подкожных инъекций, а я решил его расценивать именно так, после того как, раскрыв бумажник, увидел ампулы, которые к нему прилагались. Зеленая слева для того, чтобы вызвать у человека глубокий шестичасовой нокаут; красная справа гарантирует смерть через тридцать секунд.

– Теперь подогни колени и очень медленно опускайся на пол по стене.

Его колени ослабли, и я привел его в ту позицию, которую когда-то заставил принять Флита – лежа лицом вниз с руками, широко раскинутыми в стороны. Требовался человек в лучшей физической форме, чем Слейд, чтобы наброситься на меня из такого положения; Флит мог сделать это, если бы я не упер ему в позвоночник дуло его винтовки, а Слейд был не так молод и успел отрастить себе солидное брюшко.

Он лежал, повернув голову набок, его правая щека прижалась к ковру, а левый глаз смотрел на меня, сверкая злобой. Он заговорил в первый раз.

– Ты уверен, что сегодня днем ко мне никто не должен прийти?

– У тебя есть все основания побеспокоиться об этом, – сказал я. – Если кто-нибудь откроет дверь в номер, ты покойник. – Я улыбнулся. – Мне будет очень жаль, если это окажется всего лишь горничная, тогда ты погибнешь совершенно зазря.

Он произнес с возмущением:

– Какого черта ты делаешь, Стюарт? Ты что, сошел с ума? Я уверен, что так и есть – я рассказал об этом Таггарту, и он со мной согласился. Теперь убери пистолет и позволь мне подняться на ноги.

– Я должен признать, что ты совершил неплохую попытку, – произнес я с восхищением. – Тем не менее если ты напряжешь хотя бы один мускул для того, чтобы встать, я пристрелю тебя на месте.

Его ответной реакцией было быстрое подергивание века на том единственном глазу, который я мог видеть. Через некоторое время он сказал:

– Тебя повесят за это, Стюарт. Измена по-прежнему считается самым тяжким преступлением.

– Очень жаль, – заметил я. – Во всяком случае тебя не повесят, поскольку то, что ты совершил, не является изменой – это простой шпионаж. Насколько я знаю, шпионов не вешают – по крайней мере, в мирное время. Тебя бы сочли изменником, если бы ты был англичанин, но тебе не грозит печальная участь предателя родины, ведь ты русский.

– Ты, точно, сошел с ума, – произнес он с отвращением.

– Я русский!

– Ты такой же англичанин, как Гордон Лонсдейл канадец.

– Ох, подожди пока Таггард до тебя доберется, – оказал Слейд. – Он пропустит тебя через мясорубку.

Я поинтересовался:

– О чем ты здесь совещался с представителем оппозиции, Слейд?

Ему удалось собрать достаточно искусственного негодования для того, чтобы выплюнуть с яростью:

– Черт возьми! Эта моя работа! Ты делал то же самое; когда-то ты был правой рукой Кенникена. Я просто выполняю приказы – в отличие от тебя.

– Это интересно, – заметил я. – Твое задание весьма любопытно. Расскажи мне о нем побольше.

– Я не собираюсь ничего рассказывать предателю, – ловко увернулся он.

Должен признаться, что в тот момент я в первый раз по-настоящему оценил Слейда. Лежа на полу в унизительной позе под дулом пистолета, направленного ему в затылок, он не отступал ни на дюйм и приготовился вести борьбу до конца. Я сам был в его положении, когда работал рядом с Кенникеном в Швеции, и знал, как сильно портит нервы такая жизнь – никогда не знаешь, в какой из дней твое прикрытие рухнет. И вот он по-прежнему пытается убедить меня в том, что он чист, как патентованное моющее средство, и стоило мне поддаться ему хотя бы на долю секунды и позволить взять над собой верх, как в то же мгновение я был бы покойником.

Я сказал:

– Заканчивай, Слейд. Я слышал, как ты приказал Ильичу убить меня. Только не говори мне, что этот приказ ты тоже получил от Таггарта.

– Да, – произнес он, не моргнув глазом. – Он думает, что ты переметнулся на другую сторону. Хотя, принимая во внимание твое поведение, я не могу винить его за это.

Я чуть не рассмеялся от такой наглости.

– Черт возьми, ну ты хорош! – воскликнул я. – Ты лежишь здесь, уткнувшись лицом в ковер, и рассказываешь мне такие вещи. Полагаю, Таггарт также приказал тебе попросить русских сделать для него эту работу.

Слейд оттянул назад щеку, приоткрыв рот в искаженной полуулыбке.

– Такое случалось и раньше, – сказал он. – Ты ведь убил Джимми Биркби.

Мой палец невольно сжался на курке, и мне пришлось сделать глубокий вдох для того, чтобы расслабиться. Стараясь, чтобы мой голос звучал ровно, я произнес:

– Ты никогда не находился ближе к смерти, чем сейчас, Слейд. Тебе не следует упоминать Биркби – это для меня больное место. Давай не будем больше ломать комедию. С тобой все кончено, и я знаю это совершенно определенно. Ты должен пролить свет на многие вещи, которые меня интересуют, и ты должен говорить быстро, поэтому начинай.

– Убирайся к дьяволу, – сказал он угрюмо.

– В данный момент ты находишься к нему гораздо ближе меня, – заметил я. – Позволь, я изложу все следующим образом. Лично меня абсолютно не волнует, англичанин ты или русский. Меня также не беспокоит и патриотизм, я уже прошел через это. Моя неприязнь к тебе чисто персональная, основанная на межчеловеческих отношениях, если хочешь. Она лее является мотивом для большинства убийств. Элин чуть не застрелили в Асбьюрги по твоей инструкции, и я только что слышал, как ты приказал своему человеку убить меня. Если я убью тебя сейчас, то это будет просто самозащита.

Слейд слегка приподнял свою голову и повернул ее так, чтобы иметь возможность смотреть на меня прямо.

– Но ты не сделаешь этого, – сказал он.

– Да?

– Да, – произнес он уверенно. – Я говорил тебе и раньше – у тебя слишком мягкая сердцевина. Ты мог бы убить меня при других обстоятельствах; если бы я, например, побежал, или мы стреляли бы друг в друга. Но ты не убьешь меня, пока я лежу на полу. Ты английский джентльмен.

Последние слова он произнес как ругательство.

– Я не стал бы полагаться на это, – сказал я. – Может быть, шотландцы чем-то отличаются.

– Не настолько, чтобы разница могла иметь значение, – произнес он спокойно.

Он без дрожи смотрел в дуло направленного на него пистолета, и я был вынужден с ним согласиться. Слейд знал людей и прекрасно себе представлял, как я отношусь к убийству. Он также знал, что если попытается наброситься на меня, то я пристрелю его без всяких колебаний. Он находился в полной безопасности, пока лежал на полу в беззащитной позе, но перейти к действиям означало в корне изменить ситуацию.

Он улыбнулся.

– Ты уже доказал это. Ты выстрелил Юрию в ногу – а почему не в сердце? По словам Кенникена, ты стрелял через ту реку с такой точностью, что мог спокойно побрить любого из его людей, избавив тем самым от необходимости обращаться к цирюльнику. Ты должен был убить Юрия, но ты этого не сделал!

– Может быть, в то время у меня не было подходящего настроения. Я убил Григория.

– В пылу борьбы. Когда решалось, ты или он. Любой человек способен принять решение в такой ситуации.

У меня появилось тревожное ощущение, что инициатива уходит из моих рук, и я должен был завладеть ей снова. Я сказал:

– Ты не сможешь говорить, если умрешь, а тебе многое нужно рассказать. Давай начнем нашу беседу с электронного устройства – что это такое?

Он посмотрел на меня с ненавистью и упрямо поджал губы.

Я взглянул на пистолет, который держал в руке. Бог знает почему Слейд носил с собой этот пугач тридцать второго калибра – пистолет почти такой же тяжелый, как и современный тридцать восьмой, но лишенный его убойной силы. Но возможно, он был великолепный стрелок, способный поразить мишень в любую точку, и это не имело для него большого значения. При стрельбе в оживленном месте более важно свести к минимуму выброс пламени из дула и производимый шум. Из подобного пистолета вполне можно выстрелить на многолюдной улице так, чтобы никто не обратил на это особого внимания.

Я посмотрел ему в глаза, а затем послал пулю в тыльную сторону его правой ладони. Его рука конвульсивно дернулась, и с губ сорвался сдавленный стон, когда дуло пистолета снова оказалось направленным ему в голову. От выстрела даже не задрожали оконные стекла.

Я сказал:

– Может быть, я и не убью тебя, но зато разрежу на части, кусочек за кусочком, если ты не начнешь вести себя как следует. Я слышал от Кенникена, что у меня легкая рука в хирургических операциях. Существуют и худшие вещи, чем просто дать себя застрелить. Спроси об этом Кенникена при случае.

Кровь сочилась из его простреленной ладони и пачкала ковер, но он лежал неподвижно, не сводя пристального взгляда с пистолета в моей руке. Из его рта высунулся язык и облизал пересохшие губы.

– Проклятый ублюдок! – прошептал он.

Зазвонил телефон.

Пока мы смотрели друг на друга, он успел издать четыре звонка. Я обогнул Слейда, держась подальше от его ног, и взял в руки весь телефонный аппарат. Опустив телефон на пол рядом с ним, я сказал:

– Ты ответишь на звонок и помни при этом две вещи – то, что я хочу слышать обе части разговора, и то, что у твоего толстого тела много других частей, над которыми я могу поработать. – Я повел дулом пистолета. – Возьми трубку.

Он неуклюже снял трубку левой рукой.

– Да?

Я снова повел пистолетом, и он повернул трубку так, что я смог услышать скрипучий голос:

– Это Кенникен.

– Будь естественен, – прошептал я.

Слейд облизал губы.

– Что такое? – спросил он хрипло.

– Что произошло с твоим голосом? – поинтересовался Кенникен.

Слейд хмыкнул, не сводя глаз с пистолета в моей руке.

– Я немного простудился. Что тебе нужно?

– Я схватил девушку.

Наступила тишина, и я почувствовал, как сердце гулко бьется в моей груди. Слейд побледнел, когда увидел, как мой палец согнулся вокруг курка и медленно увеличил давление. Я выдохнул:

– Где?

Слейд нервно кашлянул.

– Где вы ее нашли?

– В Кьеблавикском аэропорту – она скрывалась в офисе Айслендэир. Мы знали, что ее брат пилот, и мне пришла в голову идея поискать девушку там. Мы забрали ее без всяких проблем.

Мне стало ясно, что это правда.

– Где она теперь? – прошептал я на ухо Слейду, приставив пистолет к его затылку.

Он задал вопрос, и Кенникен ответил:

– В обычном месте. Когда мне тебя ждать?

– Ты будешь очень скоро. Я плотнее прижал дуло к его жирному загривку и почувствовал, как он вздрогнул.

– Я выезжаю прямо сейчас, – сказал Слейд, и я быстро оборвал связь, нажав на рычаг телефона.

Я отскочил назад на тот случай, если он попытается предпринять что-нибудь, но он просто лежал, не сводя глаз с телефонного аппарата. Мне хотелось кричать, но сейчас не было времени на то, чтобы выражать свои эмоции. Я сказал:

– Слейд, ты ошибался – я способен тебя убить. Теперь ты знаешь это, не так ли?

В первый раз я обнаружил в нем признаки страха. Его второй подбородок и нижняя губа дрожали так, что он стал походить на толстого мальчика, готового расплакаться. Я спросил:

– Где находится обычное место?

Он посмотрел на меня с ненавистью и ничего не ответил. Я был в затруднительном положении; если я его убью, то ничего от него не узнаю, и в то же время я не мог нанести ему слишком сильные повреждения, поскольку хотел, чтобы он был в состоянии совершить небольшую прогулку по улицам Рейкьявика, не привлекая к себе ненужного внимания. Все же он не знал о моей проблеме, поэтому я сказал:

– Ты все еще будешь жив, когда я закончу над тобой работать, но тебя это вряд ли обрадует.

Я послал пулю в пол рядом с его левым ухом, и он вздрогнул всем телом. Звук выстрела снова оказался на редкость тихим, и я подумал, что, должно быть, он раскрутил патроны и отсыпал немного пороха, чтобы уменьшить шум. Этот старый трюк обычно применяют, когда необходимо вести огонь, не привлекая к себе внимания, и если все сделать правильно, пистолет будет стрелять на несколько меньшее расстояние, но пуля по-прежнему сохранит свою убойную силу. Такой метод гораздо лучше, чем использовать глушитель, эффективность которого сильно переоценивают. Глушитель хорош для одного бесшумного выстрела – после этого стальная вата внутри него уплотняется и обратное давление возрастает настолько сильно, что стрелок рискует остаться без руки.

Я сказал:

– Хотя я и неплохой стрелок, но все же мои способности не беспредельны. К тому же только ты один знаешь точность этого пистолета. Мне кажется, что он немного забирает влево, поэтому если я попытаюсь прострелить твое правое ухо, есть все шансы на то, что пуля застрянет у тебя в черепе.

Я немного переместил пистолет и прицелился. Он сломался – его нервы полностью сдали.

– Ради Бога – прекрати! – Эта разновидность русской рулетки пришлась ему не по вкусу.

Я прошептал ему на уход:

– Где находится обычное место?

Его лицо было покрыто испариной.

– У Сингваллаватна.

– Тот самый дом, в который меня привезли после Гейзера?

– Верно.

– Надеюсь, что ты не ошибся, – сказал я. – Поскольку я не собираюсь тратить время на бесплодные поиски по всей Южной Исландии. – Я опустил пистолет, и на лице Слейда появилось облегчение. – Рано радуешься, – заметил я. – Надеюсь, ты не рассчитываешь на то, что я оставлю тебя здесь.

Я подошел к тумбочке у изножья кровати и открыл крышку его чемодана. Я достал оттуда чистую рубашку и бросил ее ему.

– Разорви рубашку на полосы и перевяжи свою руку. Оставайся на полу и не поддавайся разным хитроумным идеям насчет того, как на меня наброситься.

Пока он неуклюже рвал рубашку, я порылся в его чемодане и нашел там две обоймы с патронами 0.32 калибра. Прихватив их с собой, я подошел к гардеробу и достал из него плащ Слейда, карманы которого были мною уже обысканы.

– Стань лицом к стене и надень вот это.

Я внимательно наблюдал за ним, готовый к любым неожиданностям. Я знал, что если сделаю хотя бы один неверный шаг, он сумеет извлечь из этого все возможное преимущество. Человек, который оказался способен просочиться в самое сердце Британской разведки, не мог быть глупым. Ошибки, которые допустил Слейд, причиняли ему сильное беспокойство, и он изо всех сил пытался их исправить, избавившись от меня. Если я не буду соблюдать осторожность, он еще вполне сможет выбраться из трудного положения.

Взяв с кровати паспорт и бумажник Слейда, я сунул их в свой карман, после чего швырнул ему через комнату шляпу, которая опустилась на пол у его ног.

– Сейчас мы выйдем на улицу. Ты будешь держать перевязанную руку в кармане своего плаща и вести себя, как английский джентльмен, коим ты не являешься. Одно неверное движение, и я пристрелю тебя на месте, даже если это будет происходить посередине Хафнарстраети. Я надеюсь, ты понимаешь, что Кенникен совершил большую ошибку, схватив Элин.

Он произнес, стоя лицом к стене:

– Я предупреждал тебя об этом еще в Шотландии. Я просил тебя не вовлекать ее в операцию.

– Весьма предусмотрительно с твоей стороны, – заметил я. – Но если с нею что-нибудь случится, ты покойник. Возможно, раньше ты и не ошибался, когда рассуждал о моей неспособности совершить убийство, но, надеюсь, теперь ты не станешь на это рассчитывать, поскольку один волос с головы Элин важнее для меня, чем все твое паршивое толстое тело. Тебе лучше поверить мне, Слейд. Я сдержу свое слово.

Я увидел, как он вздрогнул.

– Я верю тебе, – произнес он тихо.

Я решил, что он и на самом деле мне поверил. Он знал, что теперь ему противостоит нечто более примитивное, чем патриотизм или преданность человека своей общественной группе. Это было более фундаментальное чувство, и хотя я, возможно, не убил бы его за то, что он шпион, я способен безжалостно застрелить всякого, кто встанет между мной и Элин.

– Хорошо, – сказал я. – Возьми свою шляпу и выходи.

Я вывел его в коридор, заставил закрыть дверь, а затем забрал ключ. Я перекинул через руку одну из его курток, чтобы скрыть пистолет, и пошел следом за ним, держась в шаге позади и немного справа.

Мы покинули отель и зашагали по улицам Рейкьявика в направлении того места, где я оставил машину Нордлинджера.

– Ты сядешь за руль, – сказал я.

Усаживаясь в машину, мы совершили несколько замысловатых балетных па. Открывая дверь и усаживая его внутрь, мне следовало постоянно следить за тем, чтобы он ни на секунду не получил надо мной преимущества, и в то же время наши ужимки не должны были привлекать внимания прохожих. Наконец мне удалось усадить его за руль и устроиться самому на заднем сиденье.

– Теперь поезжай, – приказал я.

– Но моя рука, – запротестовал он. – Боюсь, у меня не получится.

– Ты сделаешь это. И меня ничуть не беспокоит, какую боль ты будешь испытывать. Ты ни на секунду не превысишь скорость тридцать миль в час. И даже не думай о том, чтобы направить машину в канаву или вызвать аварию каким-либо еще способом. И причина, по которой ты не должен об этом думать, находится вот здесь. – Я прижал к его затылку холодное дуло пистолета. – Это будет всю дорогу находиться позади тебя. Представь, что ты заключенный в сталинских застенках, а не один из его мальчиков. Опробованный метод казни – неожиданная пуля в затылок, не так ли? Но если ты сделаешь что-нибудь рискованное, то свою пулю ты получишь совершенно точно. Теперь трогайся с места и будь очень осторожен – у моего пальца на спусковом крючке аллергия к внезапным толчкам.

У меня не было необходимости объяснять ему, куда нужно ехать. Мы оставили слева от себя усеянные утками воды озера Тьернин, миновали Исландский университет и вскоре покинули город. Он вел машину, сохраняя молчание, и, оказавшись на открытой дороге, ни разу не позволил стрелке спидометра превысить отметку тридцать миль в час. Я думаю, это происходило не благодаря его послушанию, а просто потому, что переключение скоростей причиняло ему боль.

Через некоторое время он спросил:

– Чего ты намерен этим достичь, Стюарт?

Я не ответил ему, поскольку был занят изучением содержимого его бумажника. Там я не обнаружил ничего интересного – никаких планов современнейшей управляемой ракеты или смертоносной лазерной установки, которые матерый шпион и двойной агент мог бы носить с собой. Я переместил толстую пачку банкнот и кредитные карточки в свой собственный бумажник – я оказался на мели в ходе этой операции, – и в случае побега отсутствие финансовых средств может оказаться для него серьезной помехой.

Он попробовал еще раз:

– Кенникен не поверит ни единому твоему слову, ты знаешь это сам. Он не потерпит блефа.

– Ему лучше поверить мне, – сказал я. – Для твоей же пользы. К тому же здесь нет никакого блефа.

– Тебе будет очень сложно убедить в этом Кенникена, – заметил Слейд.

– На твоем месте я бы не стал давить на это слишком сильно, – произнес я холодно. – Я могу убедить его, захватив с собой твою правую руку с кольцом на среднем пальце.

Это заставило его на время заткнуться и сконцентрироваться на вождении. "Шевроле" подпрыгивал и пружинил на своих мягких рессорах, когда колеса попадали на бугры и ухабы разбитой исландской дороги.

На большей скорости наша поездка протекала бы более гладко, а так мы повторяли очертания всех микроскопических холмов и долин, попадавшихся нам на пути. Но несмотря на мое настойчивое желание поскорее добраться до Элин, я не отдавал приказа повысить скорость; тридцать миль в час предоставляли мне возможность пристрелить Слейда, не подвергая себя при этом опасности, если он вдруг намеренно съедет с дороги.

Вскоре я сказал:

– Я заметил, что ты оставил свои попытки изображать из себя оскорбленную невинность.

– Все равно ты не поверишь мне, что бы я ни сказал, – так зачем зря стараться?

Тут он был прав.

– Мне хотелось бы прояснить некоторые моменты. Откуда ты узнал, что я собираюсь встретиться с Джеком Кейзом у Гейзера?

– Когда ты звонил в Лондон, используя открытую радиосвязь, то должен был ожидать, что тебя может кто-нибудь услышать, – сказал он.

– Так, значит, ты подслушал мой разговор и отдал указания Кенникену?

Он наполовину повернул голову.

– А почему ты думаешь, что Кенникен не мог все услышать сам?

– Не спускай глаз с дороги, – бросил я резко.

– Хорошо, Стюарт, – сказал он. – Нам не о чем спорить. Я все признаю. Ты был прав целиком и полностью. Но это не принесет тебе большой пользы, ты никогда не выберешься из Исландии. – Он кашлянул. – Что меня выдало?

– Кальвадос.

– Кальвадос! – повторил он в недоумении. – Что, черт возьми, это означает?

– Ты знал, что Кенникен пьет кальвадос. А об этом было известно только мне одному.

– Понимаю! Вот почему ты спрашивал Таггарта об алкогольных пристрастиях Кенникена. Я никак не мог понять, в чем здесь дело. – Его плечи заметно обвисли, и он произнес задумчиво: – Надо же, такой пустяк! Ты прикрываешь себя со всех сторон, обучаешься в течение многих лет, создаешь себе новую личность – новую индивидуальность – и думаешь, что находишься в безопасности. – Он медленно покачал головой. – А затем тебя выдает такой пустяк, как бутылка кальвадоса, которую на твоих глазах один человек выпил много лет назад. Но этого конечно же было недостаточно?

– Это заставило меня призадуматься. Разумеется, сюда добавились и некоторые другие факты. Линдхольм, например, который поджидал меня в нужном месте и в нужное время, но это могло быть простым совпадением. Я не давал своим подозрениям вырваться на поверхность, пока ты не послал Филипса в Асбьюрги, что было большой ошибкой. Тебе следовало послать Кенникена.

– Его не оказалось под рукой в нужную минуту. – Слейд прищелкнул языком. – Мне следовало все сделать самому.

Я мягко рассмеялся.

– Тогда сейчас ты был бы там, где находится Филипс. Возблагодари свою судьбу, Слейд. – Я посмотрел через лобовое стекло, а затем нагнулся вперед, чтобы проверить положение его рук и ног и убедиться в том, что он не собирается меня перехитрить, убаюкивая мирной беседой. – Я полагаю, когда-то был человек по имени Слейд.

– Мальчик, – ответил Слейд. – Мы нашли его в Финляндии во время войны. Тогда ему было пятнадцать. Его родители были англичане, и они оба погибли во время налета наших штурмовиков. Мы о нем позаботились, а позднее появилась его замена – я.

– Что-то вроде Гордона Лонсдейла, – сказал я. – Меня удивляет, как тебе удалось пережить проверки после того переполоха, который вызвало дело Лонсдейла.

– Меня тоже, – произнес он мрачно.

– Что случилось с молодым Слейдом?

– Возможно, Сибирь. Но я так не думаю.

Я тоже так не думал. Молодого Слейда, должно быть, хорошенько допросили, а затем, узнав всю его подноготную, скрыли в земле в какой-нибудь анонимной яме.

Я спросил:

– Как твое имя – я имею в виду настоящее, русское имя?

Он рассмеялся.

– Ты знаешь, я его уже почти забыл. Я был Слейдом лучшую часть своей жизни, и это продолжалось так долго, что порой моя прежняя жизнь в России кажется мне сном.

– Перестань! Никто не забывает своего имени.

– Я думаю о себе как о Слейде, – сказал он. – И считаю, что нам следует придерживаться этого имени.

Я увидел, как его рука зависла над кнопкой ящичка для перчаток.

– Тебе лучше сосредоточиться на вождении, – произнес я сухо. – Единственное, что ты можешь найти в ящичке для перчаток, это быструю, легкую смерть.

Не проявляя слишком большой спешки, он убрал свою руку и вернул ее на рулевое колесо. Я заметил, что его первый страх уже прошел и к нему вернулось самообладание. Мне следовало еще больше усилить свою бдительность.

Мы приблизились к повороту, ведущему на озеро Сингваллаватн и к дому Кенникена через час после того, как покинули Рейкьявик. Наблюдая за Слейдом, я увидел, что он собирается проехать мимо, поэтому сказал:

– Это не смешно, Слейд, ты знаешь путь.

Поспешно нажав на тормоза, он свернул направо, и мы запрыгали по дороге, которая стала еще хуже. Насколько я помнил, по своей ночной поездке с Кенникеном по этой же самой дороге, дом находился примерно в пяти милях от поворота. Я наклонился вперед и одним глазом смотрел на спидометр, другом на окружающий пейзаж, чтобы не пропустить что-нибудь знакомое, а остаток своего внимания уделял Слейду. Человеку в моем положении было бы неплохо иметь три глаза, но мне пришлось удовольствоваться двумя.

Я заметил вдали нужный мне дом или, по крайней мере, что таковым считал, поскольку видел его перед этим только в темноте. Я приставил пистолет к шее Слейда.

– Ты проедешь мимо, – сказал я. – Ты не должен ни повышать скорость ни притормаживать – ты просто поедешь в том же темпе, пока я не прикажу тебе остановиться.

Когда мы проезжали мимо ответвления дороги, ведущей к дому, я посмотрел на него краем глаза. Он остался примерно в четырехстах ярдах в стороне от нас, и теперь я был абсолютно уверен в том, что это то самое место. Я в этом убедился, когда увидел впереди и слева от нас лавовый гребень, возле которого у меня произошла встреча с Джеком Кейзом. Я похлопал Слейда по плечу.

– Немного дальше слева ты увидеть ровное место, которое расчистили при прокладке дороги. Остановишься там.

Я пнул ногой дверь и громко выругался так, словно больно ударился. Все, что я хотел сделать, это произвести как можно больше шума, чтобы заглушить щелчок обоймы, извлеченной мною из пистолета, и лязг затвора, который я передернул чтобы достать из ствола патрон. Данная процедура оставила меня безоружным, и мне не хотелось, чтобы Слейд об этом узнал. Я собирался нанести ему сильный удар рукояткой пистолета, а сделать это заряженным оружием все равно что добровольно напроситься на тяжелое ранение в живот.

Он съехал с дороги и еще до того, как машина успела остановиться, я сделал резкое рубящее движение, ударив его рукояткой сбоку по основанию шеи. Он издал слабый стон и упал вперед, а его ноги скользнули по педалям. На один тревожный момент машина рванулась вперед, но затем двигатель заглох и наступила полная тишина.

Я сунул руку в карман и, вставив в пистолет полную обойму, дослал в ствол патрон, после чего осмотрел Слейда с близкого расстояния. То, как я с ним обошелся, вполне могло привести к перелому шеи, но я обнаружил, что его голова свободно покачивается из стороны в сторону, и он просто оглушен. Я удостоверился в этом, с силой сжав его руку в том месте, где пуля пробила ладонь. У него не дрогнул ни один мускул.

Полагаю, мне следовало убить его. Те знания, которые накопились в его голове за годы работы в Департаменте, являлись смертельно опасными, и долгом каждого члена Департамента было проследить за тем, чтобы эти сведения оказались навсегда уничтоженными, но я об этом даже не подумал. Я нуждался в Слейде как в заложнике, которого можно обменять на другого заложника, и мне не хотелось обмениваться мертвецами.

Е.М. Форстер однажды сказал, что если бы ему пришлось выбирать между предательством родины и предательством друзей, то он надеется, что у него хватило бы мужества предать родину. Элин была мне больше чем друг – она была моей жизнью, и если для того, чтобы получить ее, я должен отказаться от Слейда, то раздумывать тут не о чем.

Я вышел из машины и открыл багажник. Разорвав на полосы мешковину, в которую были завернуты винтовки, я связал ими руки и ноги Слейда. Затем я положил его в багажник и захлопнул крышку.

Карабин ремингтон, конфискованный мною у Филипса, я вместе с патронами к нему спрятал в расщелине неподалеку от машины, но легкую артиллерию Флита повесил через плечо, после чего зашагал по направлению к дому. У меня было такое чувство, что она мне еще понадобится.

2

В последний раз, когда мне довелось находиться поблизости от этого дома, было темно, и я сломя голову удирал от своих преследователей, не разбирая дороги. Теперь, при дневном свете, я обнаружил, что смогу, оставаясь незамеченным, подобраться к входной двери на расстояние в сто ярдов. Местность была слишком пересеченной, и три лавовых потока, перерезавшие ландшафт в ходе давно угасшего извержения, остыв и затвердев в фазе максимального разлива, образовали пилообразные гребни, полные расщелин и впадин. Вездесущий мох покрыл колючую лаву мягкими растительными подушками. Я продвигался очень медленно, и мне понадобилось полчаса на то, чтобы приблизиться к дому на минимальное расстояние, которое было возможно.

Распластавшись на животе, я осмотрел дом повнимательнее. Теперь я окончательно убедился в том, что передо мной логово Кенникена, поскольку окно в той комнате, в которой меня содержали, было разбито, и на нем отсутствовали занавески. В последний раз, когда я их видел, они были охвачены пламенем.

Перед входной дверью стояла машина, и я заметил, что воздух над капотом немного дрожит. Это означало, что двигатель все еще горячий, и, следовательно, кто-то приехал совсем недавно. Поскольку моя собственная поездка протекала медленно, Кенникен должен был первым добраться сюда из Кьеблавика – значит, что бы Кенникен ни собирался сделать с Элин, чтобы заставить ее рассказать о моем местонахождении, существовал хороший шанс на то, что это еще не началось. Возможно и то, что Кенникен решил отложить допрос до прибытия Слейда. Я от всей души надеялся, что это так.

Оторвав от камней большой кусок мха, я спрятал под ним винтовку Флита вместе с патронами. Я захватил ее с собой на всякий случай – все равно она не принесла бы мне никакой пользы, оставаясь в багажнике машины. Винтовка также была бы бесполезна в доме, но теперь она находилась в пределах быстрого рывка от входной двери.

Я убрал голову и начал медленное отступление по лавовым полям в направлении дорога. Путь, проделанный мною до дома, показался мне самым длинным из всех, что я когда-либо прошел, если не физически, то психологически. Я, вероятно, испытывал те же чувства, что и приговоренный к смертной казни по пути на эшафот. Я открыто приблизился к входной двери, и если кто-то за мной следил, я надеялся, что любопытство заставит его задать себе вопрос, зачем я пришел, вместо того чтобы застрелить меня в десяти шагах от порога.

Немного изменив свой маршрут, я небрежно опустил руку на капот машины. Я не ошибся, двигатель все еще был теплым. За одним из окон что-то промелькнуло, поэтому я убрал руку и подошел к двери. Я нажал на кнопку звонка и услышал мягкий перезвон колокольчиков внутри дома.

Некоторое время ничего не происходило, но вскоре я услышал хруст лавовой крошки под подошвами ботинок и, посмотрев по сторонам, увидел человека, появившегося из-за угла дома слева от меня. Посмотрев направо, я увидел еще одного, и оба приближались ко мне с крайне сосредоточенным выражением на лицах.

Улыбнувшись им, я снова нажал на звонок, и колокольчики издали тихий звон, характерный для любого дома, принадлежащего людям, чей социальный статус не ниже уровня биржевого маклера. Когда дверь открылась, за ней стоял Кенникен. В руке он держал пистолет.

– Я представитель страховой компании, – произнес я любезным тоном. – Ты застраховал свой дом от пожара, Вацлав?

1

Кенникен смотрел на меня без всякого выражения, и его пистолет был направлен мне в сердце.

– Почему бы мне не убить тебя прямо сейчас?

– Именно об этом я и пришел поговорить, – сказал я. – Ты сделаешь непоправимую ошибку, если поступишь подобным образом. – Я услышал у себя за спиной шаги приближающихся убийц. – Тебе не интересно узнать, почему я оказался здесь? Зачем я подошел к двери и нажал на звонок?

– Мне пришло в голову, что это несколько странно, – сказал Кенникен. – Не возражаешь против легкого обыска?

– Ничуть, – ответил я и почувствовал на себе чьи-то тяжелые руки. Они забрали у меня пистолет Слейда и обоймы с патронами. – Гостеприимные хозяева так не поступают, – заметил я. – Они не держат гостей в дверях подобным образом. Кроме того, что подумают соседи?

– У нас нет соседей поблизости, – сказал Кенникен и посмотрел на меня с озадаченным выражением на лице. – Ты очень хладнокровен, Стюарт. Должно быть ты сошел с ума. Ну что ж, заходи.

– Спасибо, – поблагодарил я и проследовал за Кенникеном в знакомую комнату, где мы беседовали с ним раньше. Я взглянул на дыры, прожженные в ковре, и спросил:

– У вас тут ничего не взрывалось в последнее время?

– Это была неплохая идея, – сказал Кенникен. Он взмахнул пистолетом. – Садись в то же самое кресло.

– Как ты видишь, огонь здесь больше не горит. – Он уселся напротив меня. Прежде чем ты что-либо скажешь, я должен тебе сообщить, что мы захватили девушку, Элин Рагнарсдоттир.

Я вытянул ноги.

– И что вы намерены с ней сделать?

– Мы собирались использовать ее для того, чтобы получить тебя, – сказал он. – Но похоже, что в этом больше нет необходимости.

– Так, значит, нет нужды и держать ее здесь. Ты можешь ее отпустить.

Кенникен улыбнулся.

– Ты по-настоящему забавен, Стюартсен. Очень жаль, что английский мюзик-холл близок к своему закату, ты мог бы сделать себе там прекрасную карьеру в качестве комика.

– Теперь комики чаще всего выступают в рабочих клубах, – заметил я. – Все они обычно хорошие марксисты, так же как и ты. Но я не собираюсь тебя веселить, Вацлав. Она беспрепятственно покинет этот дом, и ты позволишь ей уйти.

Он прищурил глаза.

– Тебе лучше объяснить все как следует.

– Я пришел сюда на своих собственных ногах, – сказал я. – Надеюсь, ты не думаешь, что я сделал бы это, если бы не мог побить твоего туза. Видишь ли, я захватил Слейда. Зуб за зуб. – Его глаза расширились, и я продолжил: – Но я совсем забыл – ты ведь не знаешь человека по имени Слейд. Ты сам мне об этом сказал, а мы все знаем, что Вацлав Викторович Кенникен никогда не опустится до обмана.

– Даже если предположить, что я знаю этого Слейда, какие ты можешь предоставить доказательства? Свое слово?

Я сунул руку в нагрудный карман и резко остановился, когда он приподнял пистолет.

– Не беспокойся, – сказал я. – Надеюсь, ты не будешь возражать против того, чтобы я достал свое доказательство? – Я принял подергивание пистолета за согласие и, вынув из кармана паспорт Слейда, бросил его Кенникену.

Кенникен согнулся над тем местом, где он упал и, взяв паспорт в руки, перелистал одной рукой страницы. Он внимательно изучил фотографию, а затем захлопнул паспорт.

– Это просто документ, выданный на имя Слейда. Он не является доказательством того, что этот человек находится у тебя. Паспорт сам по себе ничего не значит; у меня у самого множество паспортов на разные имена. В любом случае я не знаю никакого Слейда. Это имя ни о чем мне не говорит.

Я рассмеялся.

– Я не знал, что у тебя есть привычка разговаривать с самим собой. Мне известно, что не далее как два часа назад ты звонил этому несуществующему человеку в отель "Борг" в Рейкьявике. Вот что ты ему сказал и что он тебе ответил. – Я дословно повторил телефонный разговор. – Разумеется, за слова Слейда я не могу ручаться, поскольку он не существует.

Лицо Кенникена окаменело.

– Ты обладаешь опасными знаниями.

– Я обладаю более чем знаниями – у меня находится сам Слейд. Он был у меня уже тогда, когда ты с ним говорил. Мой пистолет находился у его толстого загривка.

– И где он сейчас?

– Ради Бога, Вацлав! – воскликнул я. – Ты разговариваешь со мной, а не с какой-нибудь мускулистой безмозглой обезьяной вроде Ильича.

Он пожал плечами.

– Я должен был попробовать.

Я усмехнулся.

– Ты мог бы совершить и более удачную попытку. Хотя я скажу тебе вот что – если ты отправишься на его поиски, то к тому времени, когда ты его найдешь, он будет застывшим трупом. Таков мой приказ.

Кенникен, глубоко задумавшись, прикусил нижнюю губу.

– Приказ, который ты получил – или который ты отдал?

Я наклонился вперед, приготовившись бессовестно лгать.

– Давай исключим все возможные ошибки, Вацлав. Этот приказ отдал я. Если ты или кто-нибудь еще с твоим запахом приблизится к Слейду, то Слейд будет мертв. Таков приказ, который я отдал, и его исполнят, можешь на это положиться.

Любой ценой я должен был не позволить зародиться в его мозгу подозрению, что такой приказ был мною получен. Единственным человеком, который мог отдавать мне приказы, являлся Таггарт, а если он отдает подобный приказ, то, значит, со Слейдом все кончено. Если Кенникен хотя бы на одну минуту поверит в то, что Таггарт расколол прикрытие Слейда, то он сразу же обрубит все концы, убив меня и Элин, а затем вернется в Россию с максимально возможной скоростью.

Я усилил свой аргумент, сказав:

– Может быть, с меня и спустят шкуру, когда я попаду в руки Департамента, но до тех пор мой приказ остается в силе – Слейд получит пулю, если ты приблизишься к нему.

Кенникен мрачно усмехнулся.

– И кто нажмет на курок? Ты говорил, что работаешь независимо от Таггарта, и насколько известно мне, ты действовал в одиночку.

Я сказал:

– Не надо недооценивать исландцев, Вацлав. Я знаю их очень хорошо, и у меня много друзей среди них – так же как у Элин Рагнарсдоттир. Им не нравится то, чем ты занимаешься в их стране, и им не нравится, что один из них оказался в опасности. – Я откинулся на спинку кресла. – Взгляни на ситуацию следующим образом. Это большая страна с весьма малочисленным населением. Каждый здесь знает каждого. Черт возьми, да здесь все состоят в родстве, если копнуть поглубже, – чем исландцы любят заниматься. Я не знаю ни одного народа, за исключением шотландцев, имеющего такой интерес к генеалогии. Так что здесь каждого беспокоит судьба Элин Рагнарсдоттир. Это не многолюдное общество, где люди не знают даже своих соседей. Схватив Элин Рагнарсдоттир, ты поставил себя в трудное положение.

Кенникен выглядел задумчивым. Я надеялся, что дал ему повод для длительных размышлений, но на это не было времени, и мне пришлось усилить давление.

– Я хочу, чтобы девушку привели в эту комнату – целой и невредимой. Если ей причинят какой-либо вред, ты сделаешь большую ошибку.

Он внимательно посмотрел на меня, а затем сказал:

– Очевидно, что ты ничего не сообщил исландским властям. В противном случае полиция уже была бы здесь.

– Ты совершенно прав, – согласился я. – Я не сделал этого по нескольким причинам. Во-первых, чтобы не вызвать международный скандал, который никому не нужен. Вторая причина, более важная, это то, что власти бессильны что-либо сделать со Слейдом, кроме как выдворить его из страны. Мои друзья поступят более радикально: они убьют его при необходимости. – Я наклонился вперед и постучал по колену Кенникена указательным пальцем. – А затем они натравят на тебя полицию, и ты будешь иметь на своем хвосте дипломатов и людей в униформе. Я выпрямился. – Я хочу видеть девушку и немедленно.

– Ты говоришь искренне, – сказал он. – Но, впрочем, ты всегда был искренен... – Его голос стал тише, и он прошептал: – ...пока не предал меня.

– Мне кажется, у тебя нет выбора, – заметил я. – И чтобы поставить все точки над i, я скажу тебе кое-что еще. Существует лимит времени. Если мои друзья по истечении трех часов не получат вестей из собственных уст Элин, то Слейд получит то, что он заслужил.

Я мог видеть, как Кенникен обсуждает сам с собой возникшую перед ним проблему. Следовало сделать выбор, а выбор у него был невелик. Он спросил:

– Твои исландские друзья – они знают, кто такой Слейд?

– Ты имеешь в виду то, что он состоит на службе в Русской разведке? Или, коли на то пошло, в Британской разведке? – Я покачал головой. – Им известно только то, что он заложник, которого можно обменять на Элин. Я больше ничего им не говорил. Они думают, что вы банда гангстеров, и, Бог свидетель, они не далеки от истины!

Это окончательно решило дело. Он подумал, что сможет изолировать меня, если правду о том, что Слейд двойной агент знали только Элин и я. Сделав такое допущение, которое было достаточно обоснованным, поскольку мои исландские друзья являлись чистым вымыслом, он мог перейти к заключению сделки. Он был поставлен лицом перед выбором. Стоит ли пожертвовать Слейдом, который за многие годы кропотливого труда превратился в превосходного троянского коня, ради простой исландской девушки? Выбор был очевиден. Он не ухудшит ситуацию по сравнению с тем, какой она была до того, как ему удалось схватить Элин, и его изворотливый ум уже подыскивал способы перехитрить меня.

Он вздохнул.

– По крайней мере, ты можешь увидеть девушку. – Он сделал знак человеку, стоявшему позади него, и тот покинул комнату.

Я сказал:

– Ты сильно рискуешь, Вацлав. Не думаю, что Бакаев сильно обрадуется, если ты потеряешь Слейда. На этот раз тебе грозит Сибирь, если не что-нибудь похуже. Забавно, не правда ли? Ты уже провел из-за Слейда четыре года в Ашхабаде, а теперь что ждет тебя впереди?

В его глазах появилось болезненное выражение.

– Это правда то, что ты рассказал про Слейда и Швецию?

– Да, Вацлав, – сказал я. – Именно Слейд выбил у тебя там почву из-под ног.

Он с раздражением потряс головой.

– Одно я не могу понять. Ты говоришь, что готов поменять Слейда на девушку. Почему член Департамента готов совершить такой поступок?

– Мне кажется, ты совсем меня не слушал. Я не являюсь членом Департамента – я ушел в отставку четыре года назад.

Он призадумался.

– Даже если так, где твоя лояльность?

– Моя лояльность – это мое дело, – ответил я резко.

– Ты способен ради женщины пожертвовать всем миром? – спросил он иронично. – Я и сам страдал от такого образа мышления, но ты оказался хорошим доктором.

– Опять ты за свое, – сказал я. – Если бы ты не подпрыгнул вместо того, чтобы упасть, то был бы убит наилучшим образом.

Дверь открылась, и в комнату в сопровождении эскорта вошла Элин.

Я уже собрался подняться на ноги, но остановился, когда Кенникен угрожающе приподнял пистолет.

– Привет, Элин, прости меня за то, что я приветствую тебя сидя.

Ее лицо было бледным, и когда она увидела меня, на нем появилось отчаяние.

– И ты тоже?

– Я пришел сюда добровольно, – сказал я. – С тобой все в порядке? Они не причинили тебе вреда?

– Не более того, что было необходимо, – ответила она. – Просто немного вывернули руку. – Она прижала ладонь к своему раненому плечу.

Я улыбнулся ей.

– Я пришел забрать тебя. Скоро мы отсюда уйдем.

– Это еще спорный вопрос, – заметил Кенникен. – Как ты намерен отсюда уйти?

– Обычным способом – через входную дверь, – сказал я.

– Так просто! – Кенникен улыбнулся. – А как насчет Слейда?

– Я верну его тебе целым и невредимым.

– Мой дорогой Алан! Не так давно ты обвинил меня в том, что я мыслю нереалистично. Тебе следует придумать более удачный механизм обмена.

Я улыбнулся ему.

– Я и не рассчитывал на то, что ты со мной согласишься, но, как ты говорил, попробовать никогда не помешает. Но я думаю, нам вполне по силам разработать взаимовыгодные взаимоприемлемые условия обмена.

– Например?

Я потер свой подбородок.

– Например, ты отпускаешь Элин. Она вступает в контакт с нашими друзьями, а затем ты обмениваешь меня на Слейда. Детали можно будет обговорить по телефону.

– Это звучит логично, – согласился Кенникен. – Но я не уверен, что разумно. Двое за одного, Алан?

– Жаль, что ты не можешь спросить Слейда, разумно это или нет.

– Ты сделал свое предложение. – Кенникен беспокойно заерзал. Он пытался найти в нем изъян. – Мы получим Слейда назад абсолютно невредимым?

Я виновато улыбнулся.

– Э... как тебе сказать – не совсем. У него сочится кровь из раны, но она легкая и не смертельная. И еще у него, возможно, будет сильная головная боль, но почему это должно тебя беспокоить?

– И в самом деле, почему? – Кенникен поднялся на ноги. – Полагаю, что мы можем с тобой на этом остановиться, только я хотел бы еще раз все как следует обдумать.

– Но не слишком долго, – предупредил я. – Помни о лимите времени.

Элин спросила:

– Ты на самом деле захватил Слейда?

Я пристально посмотрел на нее, пытаясь передать взглядом свои мысли и надеясь на то, что она меня не выдаст. – Да, наши друзья присматривают за ним, я поручил его Вальтиру.

– Вальтир! – она кивнула. – Он достаточно силен, чтобы позаботиться о ком угодно.

Я перевел свой взгляд на Кенникена, стараясь не высказать слишком явно облегчения, которое испытал от того, что Элин подхватила мою игру.

– Решайся, Вацлав, – сказал я. – Время идет.

Он быстро принял решение.

– Хорошо, все будет так, как ты сказал. – Он посмотрел на часы. – Я тоже установлю временной лимит. Если по истечении двух часов не последует телефонного звонка, то ты умрешь независимо от того, что случится со Слейдом. – Повернувшись на каблуках, он встал лицом к Элин. – Помни об этом, Элин Рагнарсдоттир.

– Только вот еще что, – сказал я. – Я должен поговорить с Элин, прежде чем она уйдет, чтобы объяснить ей, где найти Вальтира. Она этого не знает, сам понимаешь.

– Хорошо, только я должен все слышать.

Я посмотрел на него с укоризной.

– Не будь идиотом. Ты знаешь так же хорошо, как и я, что поступить так было бы большой глупостью с моей стороны. Если тебе станет известно местонахождение Слейда, то у тебя может появиться соблазн освободить его. А что тогда останется мне? – Я осторожно поднялся со своего места. – Я поговорю с Элин наедине или не буду говорить с ней вообще. Это очередной тупик, Вацлав, но я уверен, ты понимаешь, что мне следует позаботиться о своей собственной шкуре.

– Да, я думаю, у тебя есть на это право, – сказал он презрительно и сделал знак пистолетом. – Ты можешь поговорить с ней в углу, но я останусь в комнате.

– Вполне справедливо.

Я повернулся к Элин, и мы отошли в угол. Я встал спиной к Кенникену, поскольку чтение по губам на шести языках могло оказаться одним из его второстепенных талантов.

Элин прошептала:

– Ты на самом деле захватил Слейда?

– Да, но ни Вальтир, ни кто-либо еще не знает об этом. Я просто скормил Кенникену правдоподобную историю, хотя Слейд все же находится в моих руках.

Она положила руку мне на грудь.

– Они захватили меня так быстро, – сказала она. – Я ничего не могла поделать. Я была испугана, Алан.

– Теперь это неважно, – успокоил я ее. – Сейчас ты отсюда уйдешь, но вот что тебе необходимо сделать. Ты...

– Но ты останешься здесь. – В ее глазах была боль.

– Я не задержусь здесь надолго, если ты все сделаешь правильно. Слушай внимательно. Ты выйдешь из дома, доберешься до дороги и повернешь налево. Примерно через полмили ты увидишь роскошную американскую машину. Что бы ни случилось, не вздумай открывать у нее багажник. Просто садись за руль и жми на всю катушку по направлению к Кьеблавику. Все поняла?

Она кивнула.

– Что мне делать там?

– Повидай Ли Нордлинджера. Подними шум и потребуй встречи с агентом ЦРУ. Ли и кто-нибудь еще будут отрицать, что у них на базе есть такие люди, но если ты продолжишь настаивать на своем, они его найдут. Скажи Ли, что твоя просьба связана с устройством, которое он тестировал; это может помочь. Изложи цереушнику всю историю, а затем попроси его открыть багажник машины.

– И что он там найдет?

– Слейда.

Она с изумлением посмотрела на меня.

– Он здесь! Рядом с этим домом!

– Я сделал все, что мог, – сказал я. – Я должен был действовать быстро.

– А как насчет тебя?

– Заставь цереушника позвонить по телефону. У тебя будет только два часа с того момента, как ты отсюда уйдешь, поэтому будь понастойчивей. Если ты не будешь укладываться во время или цереушник откажется это делать, позвони сама и расскажи Кенникену какую-нибудь небылицу. Назначь встречу для обмена меня на Слейда. Пусть встреча не состоится, но это поможет мне выиграть время.

– А что если американцы мне не поверят?

– Тогда расскажи им то, что ты знаешь про Флита и Маккарти. Пригрози им, что ты обратишься в исландские газеты. Это должно вызвать какую-то реакцию. Ах да, скажи им, что твои друзья знают, где ты находишься, – просто на всякий случай. – Я пытался предусмотреть все возможные пути развития событий.

Она на мгновение закрыла глаза словно бы для того, чтобы получше запомнить данные ей инструкции. Открыв их снова, она спросила:

– Слейд жив?

– Разумеется. Я рассказал Кенникену правду. Я нанес ему некоторые повреждения, но все еще жив.

Она сказала:

– Я боюсь, что ЦРУ скорее поверит Слейду, чем мне. У него даже могут быть знакомые среди представителей ЦРУ в Кьеблавике.

– Я знаю, – согласился я. – Но мы вынуждены пойти на этот риск. Вот почему ты должна сначала рассказать им всю историю и только потом предъявить Слейда. Будь настойчива. Если ты изложишь все достаточно убедительно, они не позволят ему просто так уйти.

Она не испытывала восторга от такой перспективы, так же, впрочем, как и я, но это было лучшее, что мы могли сделать. Я сказал:

– Действуй быстро, но не слишком сильно торопись, чтобы не попасть в аварию на дороге. – Я приподнял пальцем ее подбородок и посмотрел ей в глаза. – Все будет хорошо. Вот увидишь.

Она быстро мигнула.

– Ты должен знать еще кое-что. Тот пистолет, который ты мне дал, – он все еще у меня.

Наступила моя очередь замигать.

– Что?!

– Они меня не обыскали. Пистолет со мной – в кобуре под этим анараком.

Я посмотрел на нее. Ее анарак был достаточно свободным, и под ним не проглядывало никаких следов пистолета. Кто-то совершил ошибку. Казалось трудным представить себе, чтобы исландская девушка носила при себе оружие, но все равно, это была плохая работа. Неудивительно, что Кенникен периодически отпускал критические замечания насчет квалификации своей команды. Элин спросила:

– Я смогу тебе передать его незаметно?

– Ни единого шанса, – произнес я с сожалением, подумав о Кенникене за моей спиной. Он смотрел на нас, как ястреб, а смит-вессон тридцать восьмого калибра нельзя передать из рук в руки как игральную карту. – Лучше оставь его у себя. Кто знает, вдруг он тебе еще пригодится?

Я опустил руку на ее здоровое плечо и притянул Элин к себе. Ее губы остались холодными и твердыми, и я заметил, что она слегка дрожит. Оторвавшись от нее, я сказал:

– Тебе лучше идти, – и повернулся лицом к Кенникену.

– Очень трогательно, – сказал он.

– Еще один момент, – обратился я к нему. – Твой временной лимит слишком короткий. Двух часов будет недостаточно.

– Вам придется удовольствоваться этим, – ответил он неуступчиво.

– Будь благоразумен, Вацлав. Ей придется ехать через Рейкьявик. День подходит к концу, и к тому времени, когда она доберется до города, будет как раз пять часов – конец рабочего дня, когда все люди направляются домой. Ты ведь не хочешь потерять Слейда из-за транспортной пробки, не так ли?

– Думай не о Слейде, – сказал он. – Подумай о себе. Подумай о пуле в своей голове.

– Хорошо, может быть, я так и сделаю, но тебе лучше думать о Слейде, поскольку если умру я, то умрет и он.

Он коротко кивнул.

– Три часа. Но ни минутой больше.

Кенникен всегда мыслил логично и с вниманием относился к разумным доводам. Я выиграл для Элин еще один час, чтобы воздействовать на верховное командование в Кьеблавике.

– Она пойдет одна, – сказал я. – Ее никто не будет преследовать.

– Это понятно.

– Тогда дай ей номер телефона, по которому она должна позвонить. Было бы очень жаль, если бы она ушла отсюда без него.

Кенникен взял блокнот и, нацарапав карандашом на листке бумаги номер, вырвал его и передал Элин.

– Никаких фокусов, – сказал он. – Особенно с полицией. Если здесь поблизости появятся какие-нибудь подозрительные незнакомцы, он умрет. Помни об этом.

Она произнесла бесцветным голосом:

– Я понимаю. Не будет никаких фокусов.

Она посмотрела на меня, и что-то в глазах Элин заставило мое сердце перевернуться, после чего Кенникен взял ее за локоть и подвел к двери. Минутой позже я увидел ее через окно, удаляющуюся от дома по направлению к дороге.

Кенникен вернулся.

– Мы поместим тебя в более надежное место, – сказал он и кивнул головой человеку, который держал меня под прицелом своего пистолета.

Меня провели вверх по лестнице, и мы вошли в пустую комнату. Кенникен окинул взглядом голые стены и печально покачал головой.

– В средние века подобные вещи делали значительно лучше, – сказал он.

Я был не в настроении для легкой беседы, поскольку осознал, что сам ухудшил свое положение. Я подумал, что, возможно, он не сильно расстроится, если больше не увидит Слейда. В таком случае у него появится шанс убить меня медленно, доставляя себе удовольствие. И я сам навеял на него такие мысли, настроив против Слейда. Может быть, это была не такая уж и хорошая идея.

Я спросил:

– Что ты имеешь в виду?

– В прежние дни строили исключительно из камня. – Он подошел к окну и постучал костяшками пальцев по внешней стене. Она отозвалась глухим деревянным звуком. – Эти стены не прочнее яичной скорлупы.

В его словах была доля истины. Шале вокруг Сингваллаватна являлись летними коттеджами, не предназначенными для постоянного проживания. Деревянный каркас, обитый с обоих сторон тонкой фанерой, был заполнен пенополистиролом для теплоизоляции и покрыт изнутри слоем штукатурки толщиной не более полдюйма для того, чтобы придать интерьеру респектабельный вид. Близкое подобие разборного домика.

Кенникен подошел к противоположной стене и стукнул по ней кулаком. Она ответила еще более гулким звуком.

– Ты можешь пробраться сквозь эти перегородки за пятнадцать минут, пользуясь только собственными руками. Чтобы такого не произошло, этот человек останется с тобой.

– Тебе не стоит беспокоиться, – произнес я кисло. – Я не супермен.

– Не надо быть суперменом, чтобы поставить в тупик тех неучей, которых мне предоставили для данной операции, – сказал Кенникен так же кисло. – Ты уже доказал это однажды. Но я думаю, приказы, которые я отдам сейчас, смогут пробиться в самую тупую голову. – Он повернулся к человеку с пистолетом. – Стюартсен сядет вон в тот угол. Ты будешь стоять у входной двери. Это понятно?

– Да.

– Если он пошевелится, ты выстрелишь в него. Понятно?

– Да.

– Если он заговорит, ты выстрелишь в него. Понятно?

– Да.

– Если он сделает что-нибудь еще, ты выстрелишь в него. Понятно?

– Да, – твердо сказал человек с пистолетом.

Приказы Кенникена оставляли мне не слишком много пространства для маневра. Он произнес задумчиво:

– Ничего я не забыл? Ах да! Ты сказал, что Слейд ранен – верно?

– Не слишком серьезно, – ответил я. Всего лишь в руку.

Он кивнул и сказал охраннику:

– Когда будешь стрелять, не убивай его. Выстрели ему в живот. – Он повернулся на каблуках и покинул комнату. Дверь захлопнулась за ним.

2

Я посмотрел на охранника, а охранник посмотрел на меня. Его пистолет был направлен мне прямо в живот и ни на йоту не отклонялся в сторону. Другой рукой он безмолвно показал в сторону угла, и, попятившись назад, пока мои лопатки не коснулись стены, я подогнул колени и опустился на корточки.

Он не сводил с меня своих ничего не выражающих глаз.

– Сядь, – приказал он коротко.

Я сел. Он не хотел, чтобы его одурачили. Стоя у двери примерно в пятнадцати футах от меня, он был неуязвим. Всем своим видом он походил на человека, который следует приказам буквально; если я брошусь на него, то неминуемо схвачу пулю и не особенно обеспокою его своей глупой попыткой. И так должно продолжаться долгих три часа.

Кенникен был абсолютно прав. Оставшись один в комнате, я бы пробрался через внутреннюю перегородку, хотя на это мне понадобилось бы более пятнадцати минут. Пробравшись через стену, я все равно остался бы в доме, но, правда, в неожиданном месте, а сюрпризы, как вам скажет любой генерал, помогают выигрывать сражения. Теперь, когда Элин отсюда ушла, я был готов сделать что-нибудь и для собственного освобождения, и Кенникен знал это.

Я посмотрел в окно. Все, что я мог видеть, это кусочек голубого неба и перистые облака, плывущие по нему. Через некоторое время, возможно через полчаса, я услышал скрип шин, когда возле дома притормозила машина. Я не знал, сколько людей было в доме, когда я прибыл, по крайней мере трех я видел лично, но теперь их стало больше, и расклад стал для меня еще более неблагоприятным.

Я медленно повернул свое запястье и отодвинул рукав куртки, чтобы посмотреть на часы, искренне надеясь, что охранник не найдет в моих действиях злого умысла. Не сводя с него глаз, я убедился, что он по-прежнему отвечает мне пустым взглядом, и только потом посмотрел, сколько времени. Прошло совсем не полчаса, а всего лишь пятнадцать минут. Это будут еще более долгие три часа, чем мне показалось вначале.

Пятью минутами позже раздался легкий стук в дверь, и я услышал громкий голос Кенникена.

– Я вхожу.

Охранник сделал шаг в сторону, и дверь открылась. Кенникен вошел в комнату и сказал:

– Я вижу ты вел себя как хороший мальчик. – В его голосе присутствовало нечто такое, что заставило меня почувствовать себя неуютно. Он был слишком веселым.

– Я хотел бы еще раз прояснить то, что ты мне сказал, – начал он. – Согласно твоим словам, Слейд содержится у твоих друзей, твоих исландских друзей так, кажется, ты сказал. Эти самые друзья убьют его, если не получат тебя взамен. По-моему, именно так ты все изложил. Я прав?

– Да, – ответил я.

Он улыбнулся.

– Твоя подружка ждет нас внизу. Может быть, мы к ней присоединимся? – Он широко взмахнул рукой. – Ты можешь встать, тебя не застрелят.

Я поднялся на окоченевшие ноги, пытаясь понять, в чем же произошла ошибка. Меня сопроводили вниз, где я увидел Элин, стоявшую возле пустого камина под охраной Ильича. Ее лицо было бледным, когда, повернувшись ко мне, она прошептала:

– Мне очень жаль, Алан.

– Должно быть, ты решил, что я совсем глуп, – сказал Кенникен. – Ты не подумал о том, что меня заинтересует, почему ты пришел сюда пешком? Когда я увидел тебя, приближающегося к входной двери, то сразу задался вопросом, где ты оставил машину. У тебя должна была быть машина, поскольку это не та страна, где можно совершать пешие прогулки, и поэтому я послал человека на ее поиски еще до того, как ты позвонил в дверь.

– Ты всегда мыслил логично, – заметил я.

Он наслаждался самим собой.

– И как ты думаешь, что нашел мой человек? Большую американскую машину с ключом в зажигании. Он провел там не так много времени, когда вдруг перед ним в большой спешке появилась эта молодая леди, и он привез ее на машине сюда. Видишь ли, он не знал о том соглашении, которого мы достигли. Мы не вправе винить его за это, не так ли?

– Разумеется, – произнес я ровным голосом. "Но открывал ли он багажник" – вертелось у меня в голове. – Я не вижу, каким образом это может повлиять на создавшееся положение.

– Дело в том, что мой человек до конца выполнил полученный приказ. Он знал, что мы ищем маленький сверток, содержащий электронное устройство, и поэтому обыскал машину. Он не нашел свертка.

Кенникен остановился и выжидательно посмотрел на меня. Он наслаждался моментом. Я сказал:

– Ты не возражаешь, если я сяду? И ради Бога, дай мне сигарету, мои давно кончились.

– Ну конечно, мой дорогой Алан, – произнес он снисходительно. – Можешь занять свое привычное кресло. – Он извлек из кармана портсигар и осторожно поднес зажигалку к моей сигарете. – Мистер Слейд очень зол на тебя. Он совсем тебя не любит.

– Где он?

– На кухне, перевязывает свою руку. Ты очень хороший диагност, Алан; у него и на самом деле сильная головная боль.

У меня в животе появилось такое чувство, словно туда провалился свинцовый шар. Затянувшись сигаретой, я спросил:

– Хорошо, с чего мы теперь начнем?

– Мы продолжим с того места, на котором остановились в ту ночь, когда я поймал тебя у Гейзера. Ничего не изменилось.

Он ошибался, теперь здесь была Элин. Я сказал:

– Так, значит, ты убьешь меня.

– Возможно. Слейд хочет сначала поговорить с тобой. – Он поднял голову. – Вот, кстати, и он.

Слейд выглядел плохо. Лицо его было серым, и в комнату он вошел слегка пошатываясь. Когда Слейд приблизился, я заметил, что его глаза находятся не в фокусе, поскольку он, очевидно, до сих пор страдал от контузии. Кто-то аккуратно перевязал ему руку чистым бинтом, но его помятый костюм был покрыт маленькими пятнами и волосы на голове стояли дыбом. Поскольку Слейд всегда придавал большое значение своему внешнему виду, я решил, что надо думать, он сильно не в себе.

Я был прав и для того, чтобы узнать, как сильно он не в себе, мне понадобилось совсем немного времени.

Он подошел и, взглянув на меня сверху вниз, вытянул свою левую руку.

– Возьмите его и поставьте вон туда, к стене.

Меня схватили прежде, чем я успел пошевелиться. Кто-то взял меня со спины на борцовский захват и, стащив с кресла, проволок через комнату. Когда я оказался прижатым к стене, Слейд спросил:

– Где мой пистолет?

Кенникен пожал плечами.

– Откуда я знаю?

– Ты должен был отобрать его у Стюарта.

– Ах, тот самый. – Кенникен достал его из кармана. – Это он?

Слейд взял пистолет и приблизился ко мне.

– Прислони его правую кисть к стене, – сказал он и поднес свою перевязанную руку к моим глазам. – Ты сделал это, Стюарт, поэтому должен знать, что произойдет сейчас.

Твердая рука пригвоздила к стене мое запястье, и Слейд поднял пистолет.

Мне хватило здравого смысла для того, чтобы перестать сопротивляться, и я как раз успел разжать кулак в тот самый момент, когда Слейд всадил пулю мне в ладонь. Как ни странно, после первого пронизывающего шока я совсем не испытывал боли. Я чувствовал только то, что моя рука полностью онемела от плеча до кончиков пальцев. Боль должна была прийти довольно скоро – сразу после того, как рассеется шок.

Моя голова покачнулась, и я услышал, как закричала Элин, но крик донесся до меня откуда-то издалека. Открыв глаза, я увидел Слейда, взирающего на меня с хмурым выражением на лице. Он сказал коротко:

– Посади его обратно в кресло. – Это был просто акт возмездия, и теперь, когда месть свершилась, Слейд приготовился приступить к делу.

Когда меня бросили в кресло, я, подняв голову, увидел, что Элин стоит возле камина, и по ее лицу стекают слезы.

Затем между нами расположился Слейд, и я потерял ее из виду.

– Тебе известно слишком много, Стюарт, – сказал он. – Поэтому ты должен умереть – ты сам это знаешь.

– Я уверен, ты сделаешь все как надо, – произнес я угрюмо. Теперь я понимал, почему Слейд сломался в номере отеля, потому что то же самое происходило сейчас со мной. Я обнаружил, что не могу связать вместе две последовательные мысли, которые имели бы какой-нибудь смысл, и испытывал жуткую головную боль. Такие симптомы вызывает попадание пули в человеческую плоть.

Слейд спросил:

– Кто еще знает про меня кроме этой девушки?

– Никто, – ответил я. – А что будет с девушкой?

– Вас похоронят в одной могиле. – Он повернулся к Кенникену. – Скорее всего он сказал правду. Ему пришлось торопиться и у него не было времени на то, чтобы сообщить про меня кому-либо еще.

– Он мог написать письмо, – произнес Кенникен с сомнением.

– На такой риск я вынужден пойти. Не думаю, что Таггарт имеет в отношении меня какие-нибудь подозрения. Возможно, он несколько обеспокоен из-за того, что я пропал из виду, но не более того. Я буду хорошим мальчиком и вернусь в Лондон ближайшим самолетом. – Он приподнял свою раненую руку и мрачно улыбнулся Кенникену. – За это я возложу вину на тебя. Меня ранили, когда я пытался спасти идиота Стюарта. – Он повернулся и пнул меня по ноге.

– А как насчет электронного оборудования? – спросил Кенникен.

– А что насчет него?

Кенникен достал свой портсигар и выбрал из него сигарету.

– Было бы жаль не закончить операцию так, как она планировалась. Стюартсен знает, где устройство, и я могу выудить у него эту информацию.

– Что ж, я предоставлю тебе такую возможность, – произнес Слейд задумчиво. Он посмотрел на меня сверху вниз. – Где оно, Стюарт?

– Там, где ты его не найдешь.

– Мы еще не обыскали машину, – сказал Кенникен. – Когда мы обнаружили тебя в багажнике, то забыли про все остальное. – Он резко отдал приказы, и двое его людей покинули комнату. – Если устройство в машине, то мы его найдем.

– Я не думаю, что оно может быть в машине, – сказал Слейд.

– Я тоже не думал, что ты можешь быть в машине, – произнес Кенникен язвительно. – Поэтому совсем не удивлюсь, если оно окажется там.

– Возможно, ты и прав, – сказал Слейд. Его голос говорил о том, что он так не считает. Он нагнулся надо мной. – Скоро ты умрешь, Стюарт, – можешь на это положиться. Но для того, чтобы умереть, существует множество способов. Расскажи нам, где находится устройство, и ты умрешь быстро и аккуратно. В противном случае я дам Кенникену поработать над тобой.

Я держал свой рот плотно сжатым, поскольку знал, что если я его открою, то он заметит подергивание моей нижней губы, которое является верным признаком страха.

Он выпрямился и отступил в сторону.

– Очень хорошо. Ты можешь заняться им, Кенникен. – В его голосе появились мстительные нотки. – Лучше всего медленно отстреливать от него кусочек за кусочком. Он угрожал сделать это со мной.

Кенникен приблизился ко мне с пистолетом в руке.

– Ну, Алан, мы подошли к концу пути, ты и я. Где фрагмент радарного оборудования?

Далее тогда, под дулом пистолета, я отметил эту новую деталь, несущую в себе информацию. Радарное оборудование. Я скривил свое лицо, изобразив улыбку.

– У тебя есть еще сигарета, Вацлав?

На его лице не появилось ответной улыбки. Глаза были пустыми, и рот застыл зловещей линией.

– Сейчас не время для традиций мы уже покончили с этими глупостями.

Я посмотрел ему за спину. Элин по-прежнему стояла возле камина, забытая всеми, и лицо ее выражало безграничное отчаяние. Но ее рука находилась под анараком и, сжимая что-то, медленно высовывалась наружу. Внезапно я осознал, что пистолет по-прежнему находится у нее.

Этого оказалось достаточно для того, чтобы быстро привести меня в чувство. Когда все надежды рухнули и тебя больше ничего не ждет, кроме близкой смерти, то остается только погрузиться в болото фатализма, что и произошло со мной. Но позвольте человеку хотя бы на долю секунды поверить в то, что еще не все потеряно, и он снова будет готов к активным действиям – и главное, что я теперь должен был делать, это говорить и говорить быстро.

Я повернул голову и обратился к Слейду. Я хотел привлечь его внимание к себе так, чтобы он даже не подумал посмотреть на Элин.

– Ты не мог бы остановить его? – воззвал я к нему.

– Ты сам способен его остановить. От тебя требуется только рассказать нам то, что мы желаем знать.

– Но какая мне от этого будет польза? – поинтересовался я. – Все равно я умру.

– Но тогда мы умрешь легко, – сказал Слейд. – Быстро и безболезненно.

Я снова посмотрел на Кенникена и через его плечо увидел, что Элин уже достала пистолет, и он теперь находится на виду. Она что-то с ним делала, и я искренне надеялся на то, что Элин запомнила последовательность действий, которые необходимо предпринять, чтобы привести пистолет в боевую готовность.

– Вацлав, – сказал я. – Ты не сделаешь такого со старым товарищем. Только не ты.

Его пистолет нацелился мне в живот, а затем опустился ниже.

– Тебе нет необходимости теряться в догадках для того, чтобы узнать, куда я направлю первую пулю, – произнес он с ледяным спокойствием. – Я просто последую приказу Слейда и своей собственной предрасположенности.

– Расскажи нам, – сказал Слейд настойчиво, нагнувшись вперед.

Я услышал лязг металла, когда Элин оттянула назад затвор пистолета. Кенникен тоже его услышал и начал поворачиваться. Элин держала пистолет перед собой на вытянутых руках, и когда Кенникен начал свой разворот, она открыла огонь.

Я отчетливо услышал, как первая пуля ударила в спину Кенникена. Его пальцы конвульсивно сжались на рукоятке пистолета, и мне в лицо из дула вырвалась струя пламени. Пуля зарылась в подлокотнике кресла, но в тот момент я уже находился в движении. Я бросился на Слейда головой вперед и боднул его в живот. Мой череп оказался тверже, чем его брюшко, и, выпустив со свистом воздух из легких, он, согнувшись пополам, с открытым ртом рухнул на пол.

Осознав, что Элин все еще стреляет, и мне грозит опасность попасть под ее пули, я перекатился через голову и крикнул:

– Остановись!

Подобрав пугач Слейда, я подобрался к Элин и схватил ее за запястье.

– Бога ради, остановись!

Я подумал, что она, вероятно, расстреляла всю обойму. Противоположную стену покрывали отметины от попадания пуль, а Кенникен лежал перед креслом, в котором я только что сидел. Он лежал лицом вверх, уставившись в потолок невидящим взором. Элин попала в него еще дважды, и это было совсем не удивительно, если принять во внимание, что стреляла она с расстояния в шесть футов. Мне еще повезло, что она не всадила пулю в меня. Размытое красное пятно в центре лба Кенникена доказывало, что у него хватило жизненной энергии для того, чтобы повернуться и попытаться выстрелить в ответ. Следующая пуля попала ему в челюсть и начисто снесла нижнюю часть его лица.

Он был совсем мертв. Я не стал останавливаться над его телом, чтобы призадуматься о том, как смерть настигает нас в расцвете сил. Схватив Элин за руку, я потащил ее по направлению к двери. Мальчики снаружи, возможно, были готовы услышать странные звуки, особенно после маленькой демонстрации, устроенной Слейдом, но канонада, которой разразилась Элин, требовала немедленного расследования, и от меня требовалось его предотвратить.

Возле двери я освободил свою левую руку, которой сжимал запястье Элин, чтобы переложить в нее пистолет из раненой правой руки. С дыркой в ладони я не мог стрелять из пистолета даже с такой слабой отдачей, которую имело бесшумное оружие Слейда. Я и в лучшие времена стрелял из пистолета не особенно метко, тем более с левой руки; но одной из особенностей перестрелки является то, что человек, в которого ты стреляешь, не имеет возможности потребовать у тебя сертификата, подтверждающего твою квалификацию.

Я взглянул на Элин. По-видимому, она находилась в состоянии шока. Никто не способен убить человека, не испытав при этом эмоционального потрясения, особенно в первый раз и особенно женщина. Я придал своему голосу решительности:

– Ты сделаешь только то, что я скажу, не задавая вопросов. Ты выйдешь следом за мной и побежишь что есть сил безо всяких колебаний.

Она слабо всхлипнула и, затаив дыхание, кивнула головой. Открыв входную дверь, я, стреляя в воздух, выскочил наружу. В тот же момент, когда мы оказались на улице, кто-то выстрелил в нас из дома, и пуля просвистела возле моего уха. Но у меня не было времени на то, чтобы испытать беспокойство по этому поводу, поскольку та пара, которую отправили обыскивать "шевроле", приближалась прямо ко мне.

Я выстрелил по ним и продолжал нажимать на курок до тех пор, пока они, разбежавшись в разные стороны, не скрылись из виду, и мы промелькнули между ними. Раздался звон стекла, когда кто-то решил, что разбить окно быстрее, чем его открывать, а затем нам вслед полетели пули. Бросив пистолет Слейда, я снова схватил Элин за руку, чтобы она следовала за мной зигзагом. За спиной послышался тяжелый топот ботинок, когда кто-то бросился в погоню.

Затем ранило Элин. Пуля толкнула ее вперед, заставив споткнуться, но когда она подогнула колени, я успел ей помочь удержаться на ногах, обхватив рукой за талию. Мы уже находились в десяти ярдах от края левого гребня, где я спрятал винтовку, и как нам удалось преодолеть это короткое расстояние, мне непонятно до сих пор. Нас выручило то, что Элин все еще могла самостоятельно держаться на ногах, и мы вместе карабкались вверх по покрытым мхом кочкам к вершине гребня до тех пор, пока я не нагнулся, чтобы взять в руки винтовку Флита.

Я дослал патрон в ствол еще до того, как успел освободить ее от мха. Элин упала на землю, а я повернулся, держа винтовку левой рукой. Даже с дыркой в ладони моей правой руки я мог нажимать на курок, и когда я это сделал, мое действие произвело некоторый эффект.

Магазин был заряжен патронами двух типов, которые я аккуратно уложил вперемешку – с пулями в стальной рубашке и с мягкими свинцовыми. Первая пуля, вылетевшая из ствола, была в рубашке; она ударила лидирующего преследователя в грудь и прошла через него, как сквозь пустое место. Он успел сделать еще четыре шага, прежде чем его сердце почувствовало, что оно пробито и пора заканчивать работать. С удивленным выражением на лице он упал на землю почти у самых моих ног.

К этому моменту я уже выстрелил в человека, который бежал следом за ним, в результате чего стал свидетелем эффектного зрелища. Человек, в которого попадает тяжелая мягконосая пуля, пущенная зарядом магнум с расстояния в двадцать ярдов, оказывается не просто убит, а скорее уничтожен, и этот тип просто рассыпался по швам. Пуля ударилась ему в грудину, а затем, начав расширяться, оторвала его от земли и отбросила назад на четыре фута, после чего вышла из спины, вырвав по пути часть позвоночника.

Внезапно кругом стало тихо. Гортанный рев винтовки Флита сказал всем заинтересованным лицам, что в игру вступил новый участник, и они прекратили вести огонь, чтобы обдумать, как это отразится на общей расстановке сил. Я увидел Слейда, стоящего в дверях дома с руками, прижатыми к животу. Я снова поднял винтовку и выстрелил в него, но сделал это слишком быстро, не успев унять дрожь в руках. Я промахнулся, но видно сильно его испугал, поскольку он поспешно скрылся в доме, после чего на виду никого не осталось.

Затем пуля чуть не вырвала у меня клок волос, и по звуку выстрела я понял, что у кого-то в доме тоже есть винтовка. Я нырнул за камни и подполз к Элин. Она лежала на спине с лицом, исказившимся от боли и пыталась восстановить свое затрудненное дыхание. Ее руки были прижаты к туловищу, и когда она их отдернула, я увидел, что они красные от крови.

Я спросил:

– Сильно болит?

– Когда я дышу, – ответила она, хватая ртом воздух. – Только тогда.

Это было плохим признаком, хотя судя по расположению раны, пуля не могла задеть легкое. В следующие несколько минут я должен был позаботиться о том, чтобы мы пережили эти несколько минут. Нет большого смысла переживать из-за угрозы умереть через неделю от заражения крови, когда в ближайшие тридцать секунд ты можешь лишиться головы.

Я нащупал под камнем коробку с патронами, снял с винтовки магазин и заново его зарядил. Онемелость моей руки уже прошла, и теперь она начала по-настоящему болеть. Даже пробное сжимание указательного пальца вызывало у меня такой болевой шок, словно я дотрагивался рукой до оголенного провода, и я не знал, смогу ли еще стрелять. Но просто удивительно, что способен сделать человек, когда его к этому вынуждают обстоятельства.

Я осторожно высунул голову из-за куска лавы и посмотрел на дом. Ничто нигде не двигалось. Прямо передо мной лежали тела людей, которых я застрелил, один, казалось, мирно спал, а другой был разорван на куски и выглядел жутко. Перед домом стояли две машины: автомобиль Кенникена имел вполне пристойный внешний вид, но "шевроле" Нордлинджера был сильно покорежен – в поисках свертка они вытащили наружу сиденья, и две ближайшие ко мне двери остались широко открытыми. Очевидно, мне придется оплатить солидный счет за ремонт чужих машин.

Автомобили находились от нас на расстоянии менее ста ярдов, но как мне ни хотелось оказаться в одном из них, я знал, что осуществить это нереально. Я также знал, что мы не сможем уйти отсюда на ногах. Помимо того, что прогулка по лавовым полям является видом спорта, к которому даже исландцы относятся без особого энтузиазма, следовало принимать во внимание состояние Элин. Я не мог ее оставить, а если мы будем останавливаться, нас настигнут в течение пятнадцати минут.

Таким образом, оставалось только одно – поскольку не приходилось ожидать, что на горизонте, как в старые добрые времена, появится американская кавалерия, я должен был принять бой против неизвестного количества человек, надежно укрытых в этом доме, – и победить.

Я внимательно осмотрел дом. Он не заслужил от Кенникена похвалы в качестве места заключения. "Стены, как яичная скорлупа", – сказал он. Пара листов фанеры, тонкий слой штукатурки и несколько дюймов пенополистирола. Многие люди привыкли считать дома пуленепробиваемыми, но я смеюсь всякий раз, когда вижу вестерн, в котором главный герой прячется в дощатой хибаре, а плохие парни аккуратно стреляют по окнам.

Даже девятимиллиметровая пуля из люгера способна с близкого расстояния пробить девять дюймов сосновой древесины, а она просто малышка по сравнению с пулей сорок четвертого калибра, выпущенной из ковбойского кольта. Несколько мелких выстрелов способны обрушить весь сарай на голову нашего героя.

Я посмотрел на дом и подумал о том, смогут ли эти хрупкие стены противостоять ужасающей мощи винтовки Флита. Мягконосые пули здесь не особенно подходили – они имеют тенденцию расплющиваться при ударе; но пули в стальной рубашке обладают огромной пробивной силой. Пришло время выяснить, какой именно, но сначала я должен был вычислить местоположение человека с винтовкой.

Я убрал голову и посмотрел на Элин. Теперь она выглядела лучше. Ей удалось взять свое дыхание под контроль.

– Как ты себя чувствуешь сейчас?

– Боже мой! – воскликнула она. – Как, по-твоему, я могу себя чувствовать?

Я улыбнулся ей, испытав некоторое облегчение. Эта вспышка гнева говорила о том, что ее дела пошли на поправку.

– Теперь ситуация изменится к лучшему, – сказал я.

– Она просто не может стать хуже.

– Спасибо тебе за то, что ты сделала там, – поблагодарил я ее. – Это был смелый поступок.

Если принять во внимание ту позицию, которую она занимала раньше по отношению к убийству, ее поступок был более чем смелым.

Она вздрогнула.

– Это было ужасно! – произнесла она тихим голосом. – Эта сцена будет стоять у меня перед глазами до конца жизни.

– Не будет, – сказал я уверенно. – Человеческий мозг имеет свойство забывать подобные вещи. Вот почему войны длятся так долго и происходят так часто. Но пока у тебя нет нужды делать это снова, ты можешь мне кое в чем помочь.

– Если у меня получится.

Я показал на обломок лавы у нее над головой.

– Ты можешь столкнуть его вниз, когда я тебя попрошу? Но только не высовывайся, а то получишь пулю.

Она взглянула на каменную глыбу.

– Я попробую.

– Не делай этого, пока я не скажу.

Я положил винтовку перед собой и посмотрел на дом. По-прежнему все было тихо, и я призадумался над тем, чем теперь занят Слейд.

– Сейчас, – сказал я. – Толкай его.

Камень сдвинулся с места и с грохотом покатился вниз по склону лавового гребня. Винтовка выстрелила, и пуля просвистела над нашими головами, затем другая, пущенная более прицельно, отбила от камня осколки чуть слева от нас. Тот, кто стрелял, знал свое дело, но я все же успел его заметить. Он находился в комнате на верхнем этаже и выбрал себе позицию за окном, из-за которого едва выглядывала его голова.

Я прицелился, но навел винтовку не на окно, а на стену чуть ниже и левее окна. Затем я нажал на курок и через сильную оптику увидел, как деревянная обшивка стены расщепилась от попадания пули. Раздался слабый крик, за окном что-то промелькнуло, и в ту же секунду я увидел человека, выпрямившегося в полный рост с руками, прижатыми к груди. Он покачнулся назад и исчез.

Я был прав – винтовка Флита способна пробивать стены. Я перевел прицел на нижние комнаты и начал методично посылать пули в стену возле каждого окна на первом этаже, в те места, где с наибольшей вероятностью мог кто-нибудь укрываться. Каждый раз, когда я нажимал на курок, разорванные сухожилия на моей руке отвечали бурным протестом, и я облегчал боль тем, что рычал во весь голос.

Я почувствовал, что Элин дергает меня за штанину.

– В чем дело? – спросила она встревоженно.

– Не отвлекай мужчину, когда он занят делом, – сказал я и перевернулся на спину. Я отсоединил от винтовки пустой магазин. – Наполни его – мне сложно сделать это самому.

Эти вынужденные периоды ожидания с незаряженным оружием беспокоили меня, и я пожалел, что у Флита не было с собой запасной обоймы. Если бы кто-нибудь атаковал нас в такой момент, это вполне могло причинить нам большие неприятности.

Я убедился в том, что Элин заряжает магазин нужными патронами, а затем снова перевел взгляд на дом. Оттуда доносились стоны и испуганные крики. Я не сомневался, что там царит сильное смятение; мысль о том, что пуля способна пробивать стену и поражать человека за ней, могла сильно расстроить любого, кто скрывался сейчас за этими стенами.

– Вот, – сказала Элин и передала мне магазин, наполненный патронами. Я вставил его в винтовку, которую снова положил перед собой, и в тот же момент увидел, что человек выскочил из дома и скрылся за "шевроле". Я мог видеть его ноги через оптический прицел. Ближайшая ко мне дверь была широко открыта, и, мысленно извинившись перед Ли Нордлинджером, я послал пулю через машину и сквозь металл дальней двери. Ноги переместились, и человек вышел из-за укрытия. Это был Ильич. Он держал руки прижатыми к шее, и кровь хлестала у него между пальцами. Он сделал еще несколько неуверенных шагов, потом упал, перевернулся на спину и замер неподвижно.

Мне становилось все более сложно передергивать затвор своей искалеченной рукой. Я попросил Элин.

– Ты не могла бы подползти поближе ко мне? – Когда она приблизилась вплотную с правой стороны, я сказал: – Приподними вверх вот этот рычаг, оттяни его назад, а затем снова толкни вперед. Только когда будешь это делать, опусти пониже голову.

Я крепко сжал винтовку своей левой рукой, а она передернула затвор и вскрикнула, когда стреляная гильза неожиданно выпрыгнула прямо ей в лицо. В такой странной манере я послал еще три пули в разные точки дома, где они, как мне показалось, могли причинить наибольший ущерб. Когда Элин дослала в ствол последний патрон, я отсоединил магазин и попросил ее наполнить его снова.

Чувствуя себя спокойнее с этим патроном, оставленным в стволе в качестве страховки от разного рода случайностей, я продолжил вести наблюдение за домом, составляя в уме предварительный рапорт о потерях противника. Трех человек я убил совершенно точно, ранил еще одного – снайпера в верхней комнате, а возможно и двух, если судить по стонам, все еще доносящимся из дома. Итого получается пять-шесть, если включить сюда Кенникена. Вряд ли их было там больше, но к ним в любой момент могла подойти подмога, не следовало забывать про то, что в доме имелся телефон.

По звукам, доносившимся из дома, я попытался определить, не Слейд ли это издает такие жалобные протяжные стоны. Но хотя я хорошо знал его голос, нечленораздельные завывания не дали мне определенного ответа. Я взглянул вниз на Элин.

– Поторопись! – сказал я.

Она отчаянно вертела в руках магазин.

– Один из патронов застрял.

– Сделай все, что можешь.

Я снова выглянул из-за лежащего передо мной камня, и мои глаза уловили какое-то движение позади дома. Кто-то сделал то, что им всем следовало сделать с самого начала – выпрыгнул из окна в тыльной части дома. Только потому, что поражающая мощь моего оружия оказалась для них полной неожиданностью, этого не случилось раньше, а такой маневр был для меня весьма опасен, поскольку я мог оказаться в окружении.

Я установил оптический прицел на максимальное увеличение и поймал в него отдаленную фигуру. Это был Слейд, целый и невредимый, за исключением своей перевязанной руки. Он, как олень, перепрыгивал с кочки на кочку, рискуя свернуть себе шею. Полы его плаща развевались на ветру, а руки были вытянуты в стороны, чтобы помогать ему сохранять равновесие. По удобному дальномеру, встроенному в прицел, я установил, что он находится от меня на расстоянии чуть менее трехсот ярдов и с каждой секундой удаляется все дальше.

Я сделал глубокий вдох и, медленно выпустив воздух из легких, взял прицел. Я чувствовал сильную боль в руке, и мне было трудно контролировать дрожание нити прицела. Три раза я был готов произвести выстрел и три раза ослаблял давление на курок, потому что перекрестье прицела уходило в сторону от цели.

Когда мне исполнилось двенадцать лет, отец купил мне мое первое охотничье оружие, и проявив мудрость, он выбрал для меня однозарядную винтовку двадцать второго калибра. Когда мальчик, охотящийся на кроликов и зайцев, знает, что в его распоряжении имеется только один патрон, он также понимает, что первый выстрел будет единственным и решающим, и невозможно придумать лучшего упражнения для того, чтобы заложить навыки хорошей стрельбы. Теперь, когда мне снова предоставлялось право на один единственный выстрел, я вернулся в свое детство, но на этот раз в прицеле моей винтовки был не кролик, а скорее тигр.

Мне было сложно сконцентрировать свое внимание, я чувствовал головокружение, и серая пелена периодически возникала у меня перед глазами. Я мигнул, пелена исчезла, и фигура Слейда появилась передо мной в перекрестье прицела, обрисованная с неестественной четкостью. Он начал удаляться от меня под углом, и, прикинув скорость его бокового смещения, я позволил ему достичь точки прицеливания. У меня в ушах шумела кровь, и я вновь почувствовал головокружение.

Мой палец, преодолевая боль, сделал финальное усилие, и приклад винтовки толкнул меня в плечо, в то время как судьба Слейда полетела за ним вдогонку со скоростью две тысячи миль в час. Отдаленная фигура дернулась, как марионетка, у которой внезапно оборвались все нитки, покачнулась и исчезла из виду.

Я перевернулся на спину, чувствуя, что шум в моих ушах становится оглушающим. Головокружение усилилось, и серые волны, вновь появившиеся у меня в глазах, становились все чернее. Я увидел красный круг солнца, смутно проступающий сквозь темноту, а затем потерял сознание, и последнее, что я слышал, был голос Элин, выкрикивающий мое имя.

3

– Это была ложная операция, – сказал Таггарт.

Я лежал на больничной койке в Кьеблавике, а в дверях моей комнаты стоял охранник, поставленный туда не столько для того, чтобы помешать мне покинуть госпиталь, а скорее, чтобы защитить меня от посторонних глаз. Я являлся потенциальным cause celebre[11], casus belli[12] и всеми прочими иностранными выражениями, которые ведущие журналисты «Таймс» в моменты кризиса с готовностью выплескивают на первые страницы, и все усилия были направлены на то, чтобы ситуация оставалась потенциальной и ни в коем случае не переросла в актуальную. Все заинтересованные стороны хотели замять дело, и если исландское правительство и знало о том, что произошло, оно старалось этого не показывать.

Таггарта сопровождал еще один человек, американец, которого он представил как Артура Риана. Я узнал Риана; в последний раз я видел его через оптический прицел винтовки Флита – он стоял возле вертолета по другую сторону хребта Бьюдархалс.

Они пришли повидать меня во второй раз. В первое их посещение я испытывал сонливость после наркоза и не слишком хорошо соображал, но все же я смог задать два вопроса.

– Что с Элин?

– С ней все нормально, – успокоил меня Таггарт. – Она даже в лучшем состоянии, чем ты. – Он рассказал мне, что пуля, которой ранило Элин, попала в нее рикошетом, уже потеряв свою убойную силу; она просто зашла под кожу и застряла между ребрами. – Она будет в полном порядке, – произнес Таггарт сердечно.

Я посмотрел на него с неприязнью, но тогда у меня не было сил на то, чтобы сказать ему все, что я о нем думаю. Я спросил.

– Как я оказался здесь?

Таггарт бросил взгляд на Риана, который достал из кармана свою курительную трубку, посмотрел на нее с нерешительностью, а затем убрал обратно. Он произнес тихим голосом:

– Замечательная у вас девушка, мистер Стюарт.

– Что произошло?

– Когда вы потеряли сознание, она не знала, что ей делать. Она немного подумала, а затем зарядила винтовку, и начала пробивать в том доме новые дыры.

Я подумал об отношении Элин к убийству.

– Она попала в кого-нибудь?

– Полагаю, что нет, – ответил Риан. – Я думаю, основной ущерб причинили вы. Она расстреляла все патроны, а их там оставалось немало – после чего сделала паузу, чтобы посмотреть, что произойдет. Ничего не случилось, поэтому она встала и вошла в дом. Мне кажется, это был очень смелый поступок, мистер Стюарт.

Мне тоже так показалось.

Риан продолжил:

– Она нашла телефон и, позвонив сюда, на базу, связалась с Ли Нордлинджером. Она была весьма настойчива и заставила его немедленно перейти к активным действиям. Он засуетился еще больше, когда голос в трубке внезапно пропал. – Он состроил гримасу. – Не было ничего удивительного в том, что она упала в обморок, – то место походило на бойню. Пять убитых и двое тяжелораненых.

– Трое раненых, – поправил Таггарт. – Позднее мы нашли еще и Слейда.

Вскоре после этого они ушли, поскольку я был не в состоянии вести серьезный разговор, но через двадцать четыре часа вернулись обратно, и Таггарт заговорил о ложной операции.

– Когда я увижу Элин? – прервал я его.

– Сегодня днем, – ответил Таггарт. – Она себя чувствует вполне нормально, скоро убедишься сам.

Я посмотрел на него холодным взглядом.

– Надеюсь, что это так.

Он смущенно кашлянул.

– Теперь, наверное, интересно узнать, что означала вся эта затея?

– Да, – сказал я. – Интересно. Несомненно, я хотел бы знать, почему Департамент приложил все усилия к тому, чтобы меня убили. – Я перевел взгляд на Риана. – Вплоть до того, что просил помощи у ЦРУ.

– Как я уже сказал, это была ложная операция, план которой разработали два американских ученых. – Таггарт потер свой подбородок. – Ты когда-нибудь разгадывал кроссворды в "Таймс"?

– Бог ты мой! – воскликнул я. – Конечно же нет.

Таггарт улыбнулся.

– Давай предположим, что какому-то сумасшедшему гению требуется восемь часов на то, чтобы составить такой кроссворд, затем его нужно начертить на бумаге, набрать в типографии и отпечатать в газете. Весь этот процесс отнимает у нескольких людей некоторое количество времени. Допустим, сорок человеко-часов – или целую рабочую неделю одного человека.

– Ну и что?

– Теперь перейдем к тому конечному результату, который вызовет данная операция. Предположим, что десять тысяч читателей "Таймс" направят свои мозговые усилия на то, чтобы разгадать эту глупую шараду, – и каждому на это понадобится один час. Итого получится десять тысяч часов или пять человеко-лет. Улавливаешь, в чем здесь смысл? Одна человеко-неделя труда направляет пять человеко-лет мозговых усилий в абсолютно непродуктивное русло. – Он взглянул на Риана. – Я думаю, отсюда лучше продолжить вам.

У Риана был низкий ровный голос.

– В физических науках за последнее время было сделано множество открытий, которые не нашли немедленного применения или оказались вообще неприменимыми. Например, ложная смола. Видели когда-нибудь такое вещество?

– Я слышал о нем, – ответил я, не понимая, куда он клонит. – Но никогда не видел.

– Любопытный материал, – сказал Риан. – Его можно плавить, как воск, но если кусок этого вещества просто оставить лежать на плоской поверхности, то через некоторое время он растечется, как вода. Тем не менее если вы ударите его молотком, он разобьется, как стекло. Казалось бы, субстанция с такими различными свойствами могла бы найти себе широкое применение, однако до сих пор никто не сделал ни одного конкретного предложения по ее использованию.

– Кажется, теперь его заливают в середину мячей для гольфа, – вмешался Таггарт.

– Да, серьезный технологический прорыв, – сказал Риан иронично. – В электронике существует достаточно много подобных эффектов. Например, электроды, несущие постоянный электрический заряд, подобно тому как магниты создают магнитное поле. Идея витала в воздухе в течение сорока лет, и только теперь ей нашли применение. Когда же ученые начали активно разрабатывать квантовую теорию, они столкнулись с большим количеством странных феноменов – туннельным эффектом, эффектом Джозефсона и многими другими, – некоторые из них нашли себе применение, а некоторые нет. Большая часть этих открытий была сделана в лабораториях, работающих над оборонными проектами, и они не получили широкой известности.

Он беспокойно заерзал в своем кресле.

– Можно я закурю?

– Пожалуйста.

Выразив мне взглядом свою благодарность, он достал трубку и начал ее набивать.

– Один ученый, парень по имени Девис, как-то раз задумался над этой проблемой, и ему в голову пришла любопытная идея. Ученым он был не особенно выдающимся, по крайней мере, не из первых рядов, но идея оказалась достаточно удачная, хотя ее целью являлась простая шутка. Он решил, что можно собрать электронное устройство, соединяющее в себе ряд этих загадочных, но не имеющих практического применения эффектов, способное поставить в тупик любой незаурядный ум. Он на самом деле собрал такое устройство, и пяти ведущим исследователям из Калтеха понадобилось шесть недель для того, чтобы понять, что их просто одурачили.

Я начал понимать ход его рассуждений.

– Ложная операция.

Риан кивнул.

– Одним из тех людей, которые оказались обмануты, был доктор Атолл, и он придумал, каким образом можно использовать подобное устройство. Он написал письмо одному человеку, занимающему высокий правительственный пост, и вскоре это письмо оказалось у нас. Особого внимания там заслуживает одна фраза: доктор Атолл говорит, что в данном случае мы имеем перед собой конкретный пример афоризма – "любой дурак способен задать вопрос, на который не сможет ответить самый умный человек". Оригинальное устройство Девиса было относительно несложным, но то, что в конечном итоге сделали мы, представляло из себя крайне запутанный комплекс, предназначенный производить абсолютное ничто.

Я вспомнил, как был озадачен Ли Нордлинджер, и начал улыбаться.

– Над чем ты смеешься? – спросил Таггарт.

– Да так, ни над чем. Продолжайте.

Таггарт сказал:

– Я думаю, тебе уже понятен общий принцип, Стюарт; это похоже на кроссворд из "Таймса". Создание устройства не потребовало больших мозговых усилий – трое ученых разработали его за год. Но если бы мы подсунули его русским, их лучшие умы бились бы над ним достаточно долгое время. И вся шутка заключалась в том, что эта проблема изначально неразрешима – на нее нет ответа.

Риан продолжил:

– Нам оставалось только передать устройство в руки русских. Сначала мы скармливали им дезинформацию с помощью серии контролируемых утечек. Мы распустили слух, что американские ученые изобрели новый вид радарной установки, обладающей удивительными возможностями. Якобы оно имеет радиус действия не ограниченный линией горизонта, дает детальную картинку, а не просто зеленую точку на экране, не подвержено воздействию помех возле уровня земли и способно обнаруживать воздушные цели, летящие на низкой высоте. Любая нация продала бы в рабство дочь своего премьер-министра в обмен на подобное устройство, и русские начали заглатывать приманку.

Он показал пальцем в окно.

– Видите вон ту необычную антенну – она должна изображать этот радар, который якобы проходит полевые испытания здесь, в Кьеблавике, и наши реактивные самолеты на протяжении шести недель летают над морем в пятистах милях отсюда только для того, чтобы добавить правдоподобности. Далее в игру должны были вступить британцы.

Таггарт сказал:

– Мы скормили русским очередную историю, будто бы наши американские друзья все время держат радар при себе, и мы начали проявлять беспокойство, настолько сильное, что решили взглянуть на него сами. С этой целью мы послали нашего агента, чтобы тот стащил часть радарного комплекса – важную часть. – Он вытянул палец в моем направлении. – Агентом, разумеется, был ты.

Я сглотнул.

– Вы хотите сказать, что я должен был позволить русским заполучить устройство!

– Совершенно верно, – произнес Таггарт вкрадчиво. – Ты оказался у нас под рукой. Слейд заметил – и я с ним согласился, – что хотя ты, возможно, больше и не являешься хорошим агентом, но для наших целей подходишь как нельзя лучше, поскольку русские тебя знают именно как хорошего агента. Все было подготовлено, а затем ты одурачил всех – как нас, так и русских. На самом деле ты оказался значительно лучше, чем кто-либо мог предположить.

Я почувствовал, как внутри меня закипает гнев, и сказал, тщательно подбирая слова:

– Грязный, аморальный сукин сын! Почему бы вам было не ввести меня в курс событий? Это избавило бы меня от многих проблем.

Он покачал головой.

– Все должно было выглядеть аутентично.

– Боже мой! – воскликнул я. – Вы просто продали меня точно так же, как Бакаев продал Кенникена в Швеции. – Я мрачно усмехнулся. – Должно быть, ваши планы сильно запутало то, что Слейд оказался русским агентом.

Таггарт смущенно покосился на Риана.

– Наши американские друзья не скрывали своего сарказма. Это разрушило всю операцию. – Он вздохнул и посетовал: – Заниматься контршпионажем значит обрекать себя на неблагодарный труд. Пока мы не ловим шпионов, все счастливы и довольны; но стоит нам сделать свою работу и поймать шпиона, как тут же все поднимают крик и обвиняют нас в том, что мы плохо работаем.

– Вы разбиваете мне сердце, – сказал я. – Но все же позволю себе заметить, что Слейда поймали не вы.

Он быстро сменил тему:

– Да, Слейд вмешался в наши планы – он руководил операцией.

– Причем руководил ею с обеих сторон, – заметил Риан. – Какое завидное положение! Он наверняка был уверен, что ситуация полностью находится под его контролем. – Он наклонился вперед. – Видите ли, как только русским стал известен наш замысел, они решили, что нет никаких причин отказываться от захвата устройства, поскольку у них появилась возможность обмануть нас, заставив поверить в то, что они поддались на нашу уловку. Это был своего рода двойной обман.

Я с отвращением посмотрел на Таггарта.

– Какие же вы все ублюдки, – сказал я. – Ведь вы несомненно хорошо понимали, что Кенникен сделает все для того, чтобы меня убить.

– О, нет! – живо возразил он. – Я не знал про Кенникена. Думаю, Бакаев осознал, что он лишился хорошего исполнителя, и решил реабилитировать Кенникена, поручив ему эту операцию. Возможно, Слейд тоже приложил здесь свою руку.

– Уж он постарался! – произнес я с горечью. – И поскольку предполагалось, что я буду легкой добычей, они подсунули Кенникену наспех собранную команду. Тот постоянно на это жаловался. – Я поднял глаза. – А как насчет Джека Кейза? – поинтересовался я.

Таггарт не моргнул и глазом.

– Я отдал ему приказ передать тебя в руки русских – вот почему он не помог тебе у Гейзера. Но когда он заговорил со Слейдом, ты уже заразил его своими подозрениями. Должно быть, он попытался раскусить Слейда, но Слейд умный человек, и ему сразу все стало ясно. Это был конец Кейза. Слейд сделал все для того, чтобы его прикрытие осталось в неприкосновенности, и под конец ты стал для него важнее, чем это проклятое устройство.

– Джек Кейз оказался ликвидирован, – произнес я с грустью. – Он был хорошим человеком. Когда вы вывели Слейда на чистую воду?

– Это произошло далеко не сразу, – сказал Таггарт. – Когда ты позвонил мне, я подумал, что у тебя не все в порядке с головой, но после того как я послал сюда Кейза, меня насторожило, что я не могу добраться до Слейда. Он сделался абсолютно недоступным. Это противоречило всем правилам, и я начал рыться в его досье. Когда я обнаружил, что еще ребенком он был в Финляндии, а его родители погибли во время войны, то вспомнил, как ты упомянул Лонсдейла, и подумал, не разыграли ли здесь тот же самый трюк. – Он состроил гримасу. – Но когда обнаружили тело Джека Кейза с твоим перочинным ножиком в сердце, я был сбит с толку и не знал, что и подумать. – Он кивнул Риану. – Нож.

– Что? Ах да – нож. – Риан опустил руку в свой нагрудный карман и извлек на свет сген дабх. – Нам удалось забрать его у полиции. Полагаю, вы хотели бы вернуть нож обратно. – Он протянул его мне. – Очень симпатичный ножик, мне нравится этот камешек на рукоятке.

Я взял его в руки. Полинезиец сказал бы, что это "мана", мои собственные отдаленные предки давали ему имена и называли его ласково "горлорез" или "кровопийца", но для меня он был просто ножом, принадлежавшим моему дедушке, а ешь раньше дедушке моего дедушки. Я осторожно положил его на тумбочку возле моей кровати.

Я обратился к Риану.

– Ваши люди стреляли в меня. В чем заключалась идея этой акции?

– Черт возьми! – воскликнул он. – Вы повели себя, как сумасшедший, и вся операция оказалась под угрозой. Мы летели на вертолете над этой дикой местностью и заметили вашу машину, а затем и русских, ведущих преследование, и решили, что у вас есть все шансы на то, чтобы ускользнуть от погони. Поэтому мы сбросили на вашем пути парня, отдав ему приказ задержать ваше продвижение. И мы не могли действовать слишком откровенно, поскольку русские могли что-нибудь заподозрить. Тогда мы еще конечно же не знали, что вся операция потерпела крах.

Ни у Таггарта, ни у Риана не было ни грамма совести, но я и не ожидал встретить ее у них. Я сказал:

– Вам повезло, что вы еще живы. Последний раз я видел вас через прицел винтовки Флита.

– Боже мой! – воскликнул он. – Я рад, что не знал этого раньше. Кстати, насчет Флита: вы обошлись с ним достаточно сурово, но все же ему удалось выжить. – Он потер свой нос. – Для Флита эта винтовка все равно как любимая жена. Он хотел бы получить ее обратно.

Я покачал головой.

– У меня должно остаться что-нибудь на память об этой операции. Если Флит настоящий мужчина, позвольте ему прийти и забрать винтовку самому.

Риан сморщился.

– Сомневаюсь, что он на такое согласится. Мы все уже сыты вами по горло.

Осталось прояснить только один момент. Я сказал:

– Так, значит, Слейд все еще жив?

– Да, – сказал Риан. – Вы прострелили ему тазовую кость. Если он и сможет когда-либо ходить, ему понадобятся стальные штифты в бедрах.

– Единственным местом, где в ближайшие сорок лет Слейд сможет совершать прогулки, будет тюремный двор, – сказал Таггарт. Он поднялся на ноги. – Все, что произошло, попадает под Официальный Секретный Акт, Стюарт. Эти события должны остаться тайной. Слейд уже в Англии, его доставили туда еще вчера на американском самолете. Когда он выйдет из госпиталя, то сразу же предстанет перед судом, но заседание будет закрытым. Тебе следует сохранять молчание, так же как и твоей девушке. Чем скорее ты сделаешь ее британской подданной, тем больше я буду доволен. Мне хотелось бы иметь над ней некоторый контроль.

– Господь Всемогущий! – произнес я устало. Вы даже не способны исполнить роль Купидона без задней мысли.

Риан присоединился к Таггарту возле двери. Он повернулся и сказал:

– Мне кажется, сэр Давид многим вам обязан, мистер Стюарт; во всяком случае, более чем простой благодарностью, которую, как я заметил, он так и не высказал.

Он покосился на Таггарта, и я подумал, что данное замечание не разрушит их взаимную любовь. Таггарт был непробиваем, он не моргнул и глазом.

– Ах да, – бросил он небрежно. – Пожалуй, можно будет что-нибудь организовать. Возможно, медаль, если ты любишь подобные побрякушки.

Я обнаружил, что мой голос дрожит.

– Все, что я хочу, это чтобы вы навсегда исчезли из моей жизни, – сказал я. – Я гарантирую вам молчание до тех пор, пока вы держитесь от нас на расстоянии, но если вы – или какие-нибудь мальчики из Департамента – нарушите дистанцию, я подниму крик и выдам все ваши секреты.

– Тебя не будут больше беспокоить, – пообещал он, и они вышли из комнаты. Через мгновение голова Таггарта высунулась из-за двери. – Я пришлю тебе немного винограда.

4

Элин и я прилетели в Шотландию на самолете, любезно предоставленным нам ЦРУ и американскими военно-морскими силами по просьбе Риана, и расписались в Глазго по специальному разрешению, обеспеченному нам Таггартом. Во время церемонии бракосочетания на нас обоих все еще были бинты.

Я отвез Элин в долину у подножия Сгурр Дирга. Ей понравился окружающий пейзаж, особенно деревья – огромные деревья, совсем не похожие на исландские карликовые березы, но она была не в восторге от моей хижины. Она казалась ей слишком маленькой и производила на нее гнетущее впечатление, однако это меня не удивило; то, что подходит холостяку, не всегда хорошо для женатого мужчины.

– Я не хочу жить в большом доме, – сказал я. – Нам будет там неуютно, и, кроме того, я обычно сдаю его американцам, которые и приезжают сюда поохотиться. Мы отдадим эту хижину слугам и построим свой собственный дом у реки, выше по долине.

Так мы и сделали.

Винтовка Флита по-прежнему находится у меня. Я храню ее не над камином, как боевой трофей, а в оружейном шкафу, вместе с остальными рабочими инструментами. Я иногда использую ее, когда появляется необходимость проредить оленье стадо, но такое случается нечасто. Она оставляет оленю слишком мало шансов.