- Гарри, - сказал Майкл, косясь на Леа. - Вы уверены, что это не опасно?
      - Если я попаду в больницу вовремя, - ответил я. - У меня в запасе от шести до восемнадцати часов. Может, чуть больше. Я выпил всю ту розовую гадость перед выходом - это должно замедлить проникновение яда в кровь, дать экстракту возможность справиться с ядом.
      - Не нравится мне это, - пробормотал Майкл.
      - Эй, кто из нас выпил яд - вы или я? Вот и оставьте переживания мне.
      Томас изумленно выпучил на меня глаза.
      - Вы хотите сказать, вы сказали ей правду?
      Я посмотрел на него и кивнул.
      - Ага. Послушайте, я рассчитываю на то, что мы попадем туда и выйдем обратно в течение максимум часа. В противном случае мы покойники. В любом случае все завершится задолго до того, как проявятся первые симптомы отравления.
      Некоторое время Томас молчал.
      - Я-то думал, вы все сочиняете, - признался он. - Что это блеф.
      - Я избегаю блефовать без крайней на то необходимости. Я не слишком силен по этой части.
      - Вы же в самом деле могли умереть. Нет, права ваша крестная: вы совершенно сумасшедший.
      - Абсолютно, - согласился я. - Ладно. Боб, просыпайся! - я встряхнул череп, и его пустые глазницы вспыхнули красно-оранжевыми огоньками.
      - Гарри? - с неподдельным изумлением произнес Боб. - Ты жив?
      - На некоторое время да, - подтвердил я и кратко объяснил, каким образом мы ушли-таки от моей крестной.
      - Уау, - сказал Боб. - Значит, ты умираешь. Ничего не скажешь, крутой план.
      Я поморщился.
      - В больнице с этим справятся.
      - Конечно, конечно. В отдельных местах процент вылеченных от отравления бледными поганками достигает пятидесяти процентов.
      - Я принял экстракт млечного чертополоха, - возразил я.
      Боб деликатно покашлял.
      - Надеюсь, ты правильно рассчитал дозу. В противном случае от этого больше вреда, чем пользы. Право же, если бы ты прежде посоветовался со мной насчет...
      - Гарри, - резко окликнул меня Майкл. - Смотрите.
      Я повернулся посмотреть на мою крестную, которая отъехала от нас на некоторое расстояние и остановила своего черного жеребца. Теперь она подняла в руке что-то темное, блестящее - возможно, нож. Она махнула им в четырех направлениях - на север, запад, юг и восток. Она произнесла что-то на тарабарском языке, и деревья застонали под внезапным порывом ветра. От темного ножа в руках феи исходил такой сильный поток энергии, что от него зашевелись волоски у меня на руках и загривке.
      - Чародей! - крикнула она мне. - Ты заключил нынче со мной сделку. Я не преследую тебя. Но ты не заключал таких уговоров с другими, - она откинула голову назад и испустила долгий, громкий крик, устрашающий и прекрасный разом. Он прокатился эхом по окрестным холмам, и ему ответили. Новые звуки вернулись к нам - высокий вой, свистящий визг, низкий, утробный рык.
      - Много тех, кто в долгу передо мной, - продолжала Леа. - Тебе не обмануть меня. Ты запасся эликсиром. Ты бы не рисковал своей жизнью так, не будь у тебя пути к исцелению. Я не подниму на тебя руки - но другие принесут тебя ко мне. Так или иначе, Гарри Дрезден, ты будешь моим этой же ночью.
      Ветер продолжал нарастать, и как-то разом набежавшие облака скрыли от нас звезды. Вой и рык приблизились, принесенные ветром.
      - Черт, - буркнул я. - Боб, нам надо убираться отсюда. И быстро.
      - Ну, до той точки, что ты показал мне на карте, еще довольно далеко, сообщил Боб. - Миля, если не две - если мерить земными мерками.
      - Две мили, - покачал головой Майкл. - Столько мне не пробежать. Не с моими нынешними ребрами.
      - А мне вас не утащить, - сказа Томас. - Я, конечно, не последний слабак, но и моим возможностям есть предел. Идемте, Гарри. Значит, пробиваться придется нам вдвоем.
      В голове моей путалось, и я силился выбрать верное решение. Майкл не сможет угнаться за нами. До сих пор это ему удавалось, но лицо его заметно побелело, и он держался скованно - похоже, ему было здорово больно. Я доверял Майклу. Я доверял ему, когда мы бились бок о бок, и доверял, когда он прикрывал меня сзади. Я доверял ему - и он способен был постоять за себя.
      Но что мог он сделать в одиночку против целой армии потусторонних сил? Не знаю, не знаю - даже вооруженный мечом, он оставался всего лишь человеком. Это могло стоить ему жизни. А я не хотел иметь на совести еще одну жизнь.
      Я покосился на Томаса. Симпатичный вампир ухитрился даже мои обноски носить как последний писк моды. Он ответил на мой взгляд безупречной, сияющей улыбкой, и я вспомнил его слова о том, какой хороший он лжец. Томас был на моей стороне. По большей части. Он относился ко мне достаточно дружески. Более того, у него имелся серьезный повод помогать мне, дабы вернуть Жюстину.
      Если только он мне не лгал. Если только ее вообще захватили в плен.
      Ему я доверять не мог.
      - Вы двое останетесь здесь, - сказал я. - Удерживайте мост. Вам не нужно держаться слишком уж долго. Только задержите их на некоторое время. Пусть пойдут в обход.
      - Уууу, - сказал Боб. - Отличный план. Это будет им серьезной помехой, Гарри. Я имею в виду, пока они не убьют Майкла с Томасом и не бросятся за тобой. Но на это уйдет несколько минут. Может, даже часов!
      Я покосился на череп, потом на Майкла. Тот посмотрел на Томаса и кивнул мне.
      - Если там будут неприятности, я пригожусь, чтобы защитить вас, возразил Томас.
      - О себе я позабочусь сам, - буркнул я. - Послушайте, весь наш план основывался на неожиданности, скорости и скрытности. В одиночку я буду куда как более скрытным. А уж если дело дойдет до драки, один или два человека мало чего изменят. Если придется драться, значит, все мероприятие накрылось медным тазом.
      Томас поморщился.
      - Значит, вы хотите, чтобы мы остались здесь и умерли за вас, так?
      Я вспыхнул.
      - Удержите мост до тех пор, пока я не выйду из Небывальщины. После этого у них не будет повода охотиться за вами.
      Ветер уже не свистел, а завывал, а на вершине холма с дольменами показались какие-то темные, скользящие у самой земли фигуры.
      - Гарри, ступайте, - сказал Майкл и взял "Амораккиус" наизготовку. - И не беспокойтесь. Мы не пропустим их к вам с тыла.
      - Вы уверены, что не хотите, чтобы я шел с вами? - спросил Томас и сделал шаг ко мне. Сверкающая сталь меча вдруг мелькнула у него на пути, и острие его уперлось ему в живот.
      - Я совершенно уверен, что не отпущу его наедине с тобой, вампир, - как мог вежливее произнес Майкл. - Я достаточно ясно выразился?
      - Яснее не бывает, - со вздохом кивнул Томас и покосился на меня. - Вы уж постарайтесь не оставлять ее там, Дрезден. И не погибнуть.
      - Постараюсь, - пообещал я. - Особенно второе.
      И тут первая чудовищная тварь, напоминающая сотканного из теней пещерного льва, вымахнула из-за Леа и замахнулась на меня острыми когтями. Томас плечом отшвырнул меня в сторону из-под удара и вскрикнул, когда коготь вспорол ему руку. Майкл выкрикнул что-то на латыни, и его меч, описав дугу, рассек эту тварь надвое.
      - Бегите! - крикнул Майкл. - И да пребудет с вами Господь!
      Я побежал.
      Звуки боя стихли за моей спиной, и скоро я не слышал ничего, кроме собственного хриплого дыхания. Небывальщина вокруг меня изменилась: вместо сказочного парка из волшебной сказки меня окружал теперь густой лес, и тропинку то и дело перегораживали свисавшие с сучьев полотнища паутины. В тенях мерцали чьи-то глаза, хотя разглядеть их обладателей я не мог, и я все чаще спотыкался о корни.
      - Сюда! - скомандовал Боб, и свет его оранжевых глаз скользнул по дуплу в полусгнившем древесном стволе. - Открывай брешь здесь, и она выведет нас наружу!
      Я остановился, задыхаясь.
      - Ты уверен?
      - Ну да же! - обиделся Боб. - Да быстрее! Кто-нибудь из сидхе может подоспеть сюда с минуты на минуту!
      Я опасливо оглянулся назад и принялся собираться с силами. Это далось мне нелегко. Я ощущал себя ужасно слабым. Отрава у меня в желудке еще не начала разрушать меня изнутри, но мне казалось, я уже чувствую ее шевеление, пока она, облизываясь, кровожадно оглядывает мои внутренние органы, раздумывая, с какого начать. Я постарался выбросить все эти мысли из головы и заставил себя дышать ровнее, собрать силы в кулак и разорвать им занавеску, отделяющую один мир от другого.
      - Э... Гарри, - сказал вдруг Боб. - Подожди-ка минутку.
      За моей спиной громко треснула ветка. За этим послышался звук чего-то, движущегося в моем направлении. Я не стал обращать на это внимания, а вытянул вперед руку и запустил пальцы в рыхлую субстанцию, обозначавшую границу Небывальщины.
      - Гарри! - настаивал Боб. - Я серьезно считаю, что тебе необходимо выслушать это!
      - Не сейчас, - буркнул я.
      Шорох и треск все приближались; стали различимы уже тяжелые шаги. На мгновение они стихли, и земля содрогнулась от оглушительного воя. Бэтмен, спаси и сохрани...
      - Aparturum! - выкрикнул я, напрягши всю свою волю и разрывая тонкую оболочку. Из отверстия в реальный мир ударил луч неяркого света.
      Я бросился в него, на лету закрывая усилием воли брешь за собой. Что-то успело схватиться за край моей кожаной ветровки, но я рывком высвободился и прорвался.
      Я покатился по чему-то твердому. В ноздри ударил запах осеннего воздуха и сырых камней. Сердце ныло от долгого бега и заклинания. Я поднял голову оглядеться и оценить обстановку.
      Боб не подкачал. Он вывел меня из Небывальщины точно в особняк Бьянки. Я обнаружил, что нахожусь на полу, на верхней площадке лестницы, спускающейся к далеким входным дверям главного зала.
      Еще я обнаружил, что нахожусь в кольце вампиров, сбросивших человеческую оболочку и щеголявших в своем истинном обличии. Их было здесь, наверное, с дюжину - блестящие темные глаза, шмыгающие носы, капающая с белых клыков на пол слюна, щелкающие в воздухе или скрежещущие по полу когти... У некоторых на кожистых боках виднелись свежие ожоги.
      Я не шевелился. У меня почему-то сложилось впечатление, что первое же мое движение спустит их с цепи, и целью их станет ваш покорный слуга.
      Пока я в оцепенении оглядывался, по лестнице поднялась Бьянка в белоснежном шелковом халате. В руке она держала свечу неяркий огонь которой единственный освещал помещение. Она медленно, ласково улыбнулась мне, и сердце мое разом ушло в пятки.
      - Надо же, - нежно проворковала она. - Гарри Дрезден. Какую радость вы доставили мне своим визитом.
      - Я же пытался тебя предупредить, - жалким голосом оправдывался Боб. Занавес показался мне слишком тонким. Словно кто-то только что проходил здесь. Словно они держали это место под наблюдением.
      - Разумеется, - подтвердила Бьянка. - Стража на всех входах. Без исключения. Уж не держите ли вы меня за дуру, мистер Дрезден?
      Мне ничего не оставалось, как смотреть на нее в полном отчаянии. Да и что я мог сказать? Я промолчал и принялся собираться с силами, чтобы бросить все, что у меня еще оставалось, в это очаровательное, улыбающееся лицо.
      - Дорогие мои, - негромко приказала Бьянка. - Отнесите его вниз.
      Они навалились на меня так стремительно, что я даже не уловил движения. Просто какая-то чудовищная сила опрокинула меня. Я смутно помню, как меня словно детский мячик перекидывали из лап в лапы, помню щекочущее, принюхивающееся дыхание и жуткий, шипящий смех.
      С меня мгновенно сорвали все. Боб исчез, не успев даже пискнуть. Некоторое время я еще пытался барахтаться и кричать - тщетно, потому что рассудок мой был слишком переполнен страхом, чтобы сосредоточиться и защищаться по-настоящему.
      И тогда, когда в наступившей темноте с меня сорвали последний лоскут одежды, я ощутил, как Бьянка прижимается ко мне своим обнаженным, роскошным телом, о котором можно только мечтать, и прикосновение это оказалось настоящим кошмаром. Я ощутил, как кожа ее трескается и расползается, высвобождая ее подлинную фигуру. Сладкий аромат ее духов сменился вонью гниющих фруктов, воркующий голос - зловещим шипением.
      И языки. Мягкие, чувственные, горячие, влажные... Наслаждение волной захлестнуло меня, как ни пытался я кричать. Химический восторг, животная страсть, бездушная, холодная, безразличная к моему страху, отвращению, отчаянию.
      И темнота. Жуткая, густая, чувственная темнота.
      А потом боль.
      А потом ничего.
      Глава тридцать четвертая
      Я мало что помню о своем отце. Мне не исполнилось и шести, когда он умер. Я помню измученного заботами, чуть сутулого мужчину с добрыми глазами и сильными руками. Он был магом - не чародеем, а актером-магом. Хорошим магом. Особой славы он, правда, не снискал. Он слишком часто выступал в детских больницах и детских домах, чтобы хорошо зарабатывать. У нас с ним было небольшое представление, с которым мы колесили по стране. Так что большая часть моих детских воспоминаний связана с задним диваном нашего универсала, на котором я засыпал под шорох шин по асфальту, зная, что папа не спит, ведет машину и позаботится обо мне, если что.
      Кошмары во сне начались у меня совсем незадолго до его смерти. Я даже не помню их - помню только, как просыпался, крича от страха. Я кричал в темноте, пытаясь забиться в самую маленькую щель. Приходил отец, отыскивал меня и сажал на колени. Он обнимал меня, и согревал до тех пор, пока я не засыпал в его теплых руках.
      - Страшилищам тебя здесь не достать, Гарри, - говорил он. - Ни за что не достать.
      И так оно и было.
      До сих пор. До этого вечера.
      Страшилища поймали-таки меня.
      Не знаю, где кончилась реальность и начались кошмары, но я вдруг проснулся, крича от страха - крик этот, правда, вышел не слишком чтобы громкий. Так, жалкий скулеж. Я скулил, пока у меня хватило дыхания, а потом все, на что я был способен - это всхлипывать.
      Я лежал там - нагой, растрепанный. Никто не пришел обнять меня. Никто не пришел утешить меня, успокоить. Да и кто мог - ведь папа давно умер.
      Что ж, раз так, это пришлось делать самому. Я начал с дыхания. Я заставил себя сдержать его, прекратить судорожные всхлипы в медленные, размеренные вдохи. Тут на меня разом навалились страх, унижение. Больше всего мне хотелось забиться в щель и замуровать за собой вход. Я хотел превратиться в ничто.
      Но в ничто я не превращался, мне было слишком больно - достаточно больно, достаточно страшно, чтобы ощущать себя очень даже живым.
      Больше всего болели ожоги, но потом на меня резко - словно кто-то щелкнул выключателем - накатила волна тошноты. Руки говорили мне, что я лежу на полу, но остальная часть меня утверждала, будто меня сунули в какой-то гигантский гироскоп. Все тело зудело. Горло свело судорогой, словно обожженное чем-то горячим или едким. В общем, не могу сказать, чтобы мне слишком хотелось жить с этим.
      Я проверил свои руки-ноги и обнаружил, что они на месте и годны к действию. В животе что-то бурлило и перекатывалось, и на мгновение схватило так сильно, что я съежился клубком, баюкая больное место.
      Пот на моей обнаженной коже разом сделался ледяным. Грибы. Яд. От шести до восемнадцати часов. Ну, возможно, чуть больше.
      Во рту у меня пересохло - знакомое ощущение. Я уже испытывал это раньше от вампирской слюны.
      На минуту я затих. Я просто лежал без сил, страдая от жажды, тошноты и боли, свернувшись в клубок. Я бы расплакался снова, но у меня и на это не осталось сил. Я бы лежал, плакал и ждал бы смерти.
      Вместо этого какой-то беспощадный голос у меня в голове заставил меня открыть глаза. Я колебался, трусил. Я не хотел открыть глаза и не увидеть ничего. Я не хотел оказаться в кромешной темноте. В темноте, полной окружающих меня шипящих тварей. Может, они и сейчас рядом, ждут, пока я проснусь, чтобы...
      На мгновение меня захлестнула паника. Она и придала мне достаточно сил, чтобы вздрогнуть и привести себя в сидячее положение. Я сделал глубокий вдох и открыл глаза.
      Я мог видеть. Свет бил мне в глаза сквозь тонкие линии, складывающиеся в прямоугольник - закрытую дверь. Мне пришлось на мгновение зажмуриться, чтобы глаза мои заново привыкли к свету.
      Я с опаской огляделся по сторонам. Помещение, в котором я находился, было небольшим, футов двенадцать на двенадцать или чуть больше. Я лежал в углу. В воздухе стоял отвратительный запах. Мои тюремщики явно не церемонились, уложив меня прямо в лужу какой-то гадости; часть ее запеклась на моей коже. Рвота, предположил я. И с кровью. Ранние синдромы отравления грибами.
      В полумраке маячили другие предметы. Груда тряпья в одном углу напоминала грязное белье. Несколько бельевых корзин. Стиральная машина и сушилка у дальней от двери стены.
      И Жюстина, одетая не более моего, сидящая, съежившись, спиной к стене и глядящая на меня темными, лихорадочно-воспаленными глазами.
      - Вы проснулись, - сказала Жюстина. - А я уж думала, вы больше не проснетесь.
      Блестящая красавица, которую я видел на балу, куда-то исчезла. Волосы растрепались и испачкались. Бледное тело казалось худым, почти как у дистрофика, а руки и ноги, да и лицо, были перепачканы грязью.
      Более всего нервировали меня ее глаза. Было в них что-то хищное, тревожащее. Я не стал задерживать на них свой взгляд. Даже в том паршивом состоянии, в каком я находился тогда, у меня хватило ума не заглядывать в них.
      - Я не сумасшедшая, - сказала она резким, едва не срывающимся голосом. - Я знаю, что вы подумали.
      Чтобы заговорить, мне пришлось откашляться, и это снова отозвалось острой болью в животе.
      - Я подумал вовсе не это.
      - Ну конечно, не это, - огрызнулась девушка. Она встала - грациозно, несмотря на грязь и худобу - и двинулась ко мне. - Я знаю, что вы подумали. Что вас заперли здесь с этой глупой маленькой шлюхой.
      - Нет, - запротестовал я. - Я... вовсе не...
      Она зашипела как кошка и полоснула ногтями по моему лицу, оставив на щеке три жгучих полосы. Я вскрикнул и отшатнулся, врезавшись затылком в стену.
      - Я всегда сознаю, когда я такая, - сказала Жюстина. Она скользнула по мне равнодушным взглядом, резко развернулась на пятках и, отойдя от меня на несколько футов, потянулась и опустилась на четвереньки, глядя на меня все так же отсутствующе-равнодушно.
      Мгновение я смотрел на нее, ощущая, как набухают горячей кровью царапины на щеке. Я потрогал их пальцем, и он окрасился красным. Я снова поднял взгляд на девушку и покачал головой.
      - Простите меня, - сказал я. - Господи, что они с вами сделали?
      - Это, - беззаботно ответила она, вытянув одну руку. Округлые, вспухшие ссадины темнели на ее запястье. - И это, - она повертела второй рукой с такими же отметинами. - И это, - она подобрала ногу, демонстрируя отметины на бедре. - Все хотели отведать. Что ж, они свое получили.
      - Я не понимаю, - пробормотал я.
      Она улыбнулась, блеснув зубами, от чего мне сделалось не по себе.
      - Они ничего не делали. Я сама такая. Я всегда такая.
      - Гм, - замялся я. - Вчера вечером вы такой не были.
      - Вчера вечером! - фыркнула она. - Как минимум позавчера. Это потому, что он был там.
      - Томас?
      Ее нижняя губа дрогнула, словно она вот-вот заплачет.
      - Да. Да, Томас. С ним я спокойнее. Понимаете, внутри меня все так и рвется наружу, как в больнице. Говорят, это самоконтроль. Я не контролирую себя так, как это делают другие. Это все гормоны, но от лекарств меня только тошнит. А от него - нет. Только устаю немного.
      - Но...
      Лицо ее снова потемнело.
      - Заткнитесь, - бросила она. - Все "но" да "но"... Вы идиот, и вопросы у вас идиотские. Козел, который не хотел меня, когда я предлагала. И остальные тоже козлы - им бы все брать, брать, брать...
      Я кивнул и не сказал ничего - очень уж она возбудилась. Возможно, с моей стороны это политически некорректно, но я так и видел огромную неоновую вывеску "ПСИХ", висящую у Жюстины над головой.
      - О'кей, - сказал я наконец. - Вы... вы только поспокойнее, ладно?
      Она испепелила меня взглядом, но замолчала. Потом нашла щель между стеной и стиральной машиной и забилась в нее. Там она принялась теребить свои волосы, не обращая на меня особенного внимания.
      Я встал. Это было нелегко. Все вращалось вокруг меня. На полу я нашел пыльное полотенце и как мог стер с кожи хоть часть липкой грязи.
      Я подошел к двери и подергал ее. Она была заперта накрепко. Я налег на нее всем телом, но это усилие отозвалось у меня в животе такой болью, что у меня побагровело в глазах, и я повалился обратно на пол. Меня стошнило прямо посереди комнаты, и я ощутил во рту вкус крови.
      Некоторое время я лежал, обессилев. Возможно, даже вздремнул. Когда я снова открыл глаза, Жюстина держала в руках полотенце, пытаясь вытереть с меня грязь.
      - Сколько... - с трудом выдавил я из себя. - Сколько я пробыл здесь?
      Она пожала плечами, не поднимая глаз.
      - Ну, некоторое время они с вами развлекались. Прямо здесь, за дверью. Я слышала, как они вас притащили. Как играли с вами - часа два, наверное. Потом они затащили вас сюда. Я спала. Просыпалась. Ну, может еще часов десять. Или меньше. Или больше. Не знаю.
      Я стиснул живот рукой и поморщился.
      - Ладно, - сказал я. - Нам надо выбраться отсюда.
      Она невесело усмехнулась.
      - Отсюда не выбраться. Это кладовка. Рождественские индюки не встают и не уходят.
      Я тряхнул головой.
      - Я... меня отравили. Если я не попаду в больницу, я умру.
      Она снова улыбнулась и взъерошила обеими руками волосы, уронив при этом полотенце.
      - Почти все умирают в больнице. У вас есть шанс разнообразить это. Разве это не приятно?
      - Это из тех вещей, без которых я как-нибудь прожил бы, - вздохнул я.
      Лицо Жюстины как-то разом утратило выражение, глаза погасли, и она застыла.
      Я пригляделся к ней, потом помахал рукой у нее перед глазами. Пощелкал пальцами. Никакой реакции.
      Я вздохнул и выпрямился, потом снова попробовал дверь. Ее крепко заперли снаружи. Я ее даже не шелохнул.
      - Класс, - вздохнул я. - Круче не придумать. Я никогда отсюда не выберусь.
      Завиток тумана сполз по стене и кружевным лоскутом пополз по полу. Он коснулся крови на полу - в том месте, где меня вырвало - и заклубился, свиваясь в человекоподобную форму.
      - Класс, - повторил я. - Только призраков тут и не хватало. Если выберусь отсюда живьем, сменю род деятельности.
      Призрак медленно-медленно обретал форму у меня перед глазами. Он соткался в молодую женщину - привлекательную, одетую как секретарша. Волосы были подколоты на затылке в тугой узел, только несколько вьющихся локонов падали на щеки. На призрачном запястье виднелись две отметины от клыков, вокруг которых запеклась кровь. Я узнал ее: эту девушку Бьянка высосала до смерти.
      - Пола? - прошептал я. - Пола, это вы?
      Услышав свое имя, она повернулась ко мне и медленно сфокусировала на мне свой взгляд - казалось, она видит меня сквозь дымчатую вуаль. Выражение лица ее изменилось и сделалось в буквальном смысле этого слова могильным. Она кивнула мне, узнав.
      - Блин-тарарам, - прошептал я. - Немудрено, что Бьянка помешалась на мести. Ваша смерть наверняка преследует ее день и ночь.
      Лицо призрака жалобно сморщилось. Она произнесла что-то, но я не услышал только слабый шелест в такт движению ее губ.
      - Не понимаю, - признался я. - Пола, я вас совсем не слышу.
      Казалось, она вот-вот расплачется. Потом прижала руку к груди и подняла взгляд на меня.
      - Вам больно? - предположил я. - Очень больно?
      Она мотнула головой. Потом коснулась рукой лба и медленно провела пальцами по глаза, закрыв их.
      - А, - догадался я. - Вы устали.
      Она кивнула и протянула руки ко мне, словно моля о помощи.
      - Не знаю, могу ли я помочь вам чем-нибудь. Тем более в том, что касается отдыха.
      Она снова мотнула головой. Потом кивнула в сторону запертой двери и сделала руками движение, словно обрисовав в воздухе бутылку.
      - Бьянка? - спросил я. Она кивнула. - Вы полагаете, она может дать вам покой? - она ожесточенно замотала головой. - Это она держит вас здесь?
      Пола кивнула, и ее хорошенькое, призрачное личико перекосилось.
      - Что ж, логично, - пробормотал я. - Бьянка зациклилась на вашей трагической смерти. Держит ваш призрак взаперти, чтобы тот являлся ей и взывал к мести... при том, что она винит во всем меня.
      Призрак Полы кивнул.
      - Я вас не убивал, - сказал я. - Вы ведь это знаете.
      Она снова кивнула.
      - Но мне очень жаль. Мне жаль, что я оказался в неудачное время, в неудачном месте, и что это привело к вашей смерти.
      Она улыбнулась мне - и почти сразу же улыбка сменилась на ее лице внезапным испугом. Она смотрела мимо меня, на Жюстину, и образ ее начал таять и втягиваться обратно в стену.
      - Эй! - воскликнул я. - Эй, подождите минутку!
      Дымка исчезла, и Жюстина тронулась с места. Она встала и потянулась, потом опустила взгляд на свое тело и удовлетворенно провела руками по груди и животу.
      - Очень мило, - произнесла она совершенно чужим голосом. - Во многих отношениях ничуть не хуже Лидии, не так ли, мистер Дрезден?
      Я застыл.
      - Кравос, - прошептал я.
      Белки глаз Жюстины медленно налились кровью.
      - О да, - ухмыльнулась она. - Совершенно верно.
      - Знаешь, мужик, у тебя просто страсть все усложнять до предела. Ба, это ведь ты был, верно? Ну, тот телефонный звонок в вечер, когда съехала с катушек Агата Хэгглторн?
      - Мой последний звонок, - подтвердил Кравос устами Жюстины и кивнул ее хорошенькой головкой. - Я хотел сполна насладиться тем, что будет потом. Как и сейчас. Бьянка приказала, чтобы посетителей к тебе не пускали, но я не мог упустить шанса посмотреть на тебя.
      - Так ты пришел посмотреть на меня? - удивился я. - Ну, смотри. Кстати, - я похлопал себя по лбу, - тут у меня есть кой-чего, что я с удовольствием тебе покажу.
      Жюстина улыбнулась и покачала головой.
      - Слишком много сил, слишком мало толка. Даже не преступая порога, овладение разумом, слабым как ребенок, требует слишком больших усилий. Усилий, - добавила она, - которые стали возможными исключительно благодаря гранту Фонда Души Гарри Дрездена.
      Я оскалился.
      - Оставь девушку в покое.
      - О, но она же вполне ничего, - возразил Кравос. - И ей так гораздо приятнее. Она же мухи не обидит, видишь? И себя тоже. Обуревающие ее противоречивые эмоции не позволяют ей действовать. За это ее так любили Белые. Они ведь питаются эмоциями, а у этой милой крошки их просто залейся, - тело Жюстины вздрогнуло, и она соблазнительно выгнулась. Знаешь, это, оказывается здорово возбуждает. Я имею в виду безумие.
      - Не знаю, не знаю, - сказал я. - Послушай, биться так биться. А нет так сгинь. Мне еще много чего надо сделать.
      - Я знаю, - сказала Жюстина. - Ты занят - умираешь от какого-то яда. Вампиры пытались присосаться к тебе, но первым же, кто попробовал, сделалось худо, так что они тебя, можно сказать, почти не тронули. Бьянка рвет и мечет. Она так надеялась, что ты кончишь свою жизнь как пища для нее и ее новых деток.
      - Срам-то какой.
      - Ну же, Дрезден. Мы с тобой из Мудрейших. Мы оба знаем, что ты не хочешь умирать от рук низших.
      - Я, может, и имею какое-то отношение к мудрейшим, - возразил я. - Ты, Кравос, не более чем второсортный смутьян. На нашем, чародейском поле ты случайная букашка; даже то, что тебе удалось прожить так долго, не убившись, само по себе можно считать чудом.
      Жюстина зарычала и бросилась на меня. Одной рукой она прижала меня к двери, и мне в голову пришла мысль, что с ее нынешней сверхъестественной силой она запросто проткнула бы меня этой рукой насквозь.
      - Такой самонадеянный, - прошипела она. - Всегда уверен, что прав. Что ты самый главный. Что у тебя вся власть и ответы на все вопросы.
      Я поморщился. Боль снова пронзила мой желудок, и внезапно все мысли мои были только о том, чтобы не закричать.
      - Что ж, Дрезден. Ты труп. Ты уже приговорен к смерти. Ты помрешь в ближайшие несколько часов. А если и нет, если ты переживешь то, что они тебе уготовили, тебя убьет яд - медленно и верно. А еще до того ты уснешь. На этот раз Бьянка меня не остановит. Ты уснешь, и я приду. Я приду в твои сны и сделаю твои последние мгновения на земле кошмаром, который будет тянуться годы, - она придвинулась ко мне, привстала на цыпочки и плюнула мне в лицо. Потом из глаз Жюстины разом отхлынула кровь, и голова ее бессильно упала вперед - так лошадь, изо всех сил натягивавшая узду, теряет равновесие, когда та лопается.
      Я честно постарался удержать ее. Мы упали на пол вдвоем, слишком слабые, чтобы шевелиться. Жюстина плакала. Она плакала жалобно как маленький ребенок, почти беззвучно.
      - Простите, - всхлипнула она. - Простите. Я хотела помочь. Но столько всего мешает... Мысли путаются...
      - Ш-шш, - только и сказал я. Я попробовал погладить ее волосы, успокоить, прежде чем она снова возбудится. - Все будет хорошо.
      - Мы умрем, - прошептала она. - Я никогда больше его не увижу.
      Она поплакала еще немного, а тошнота и боль в животе все усиливались. Свет сквозь щели у косяка не менялся, так что я не знал, день или ночь стоит на улице. Или того, живы ли еще Томас и Майкл, чтобы прийти мне на помощь. Если они погибли, и погибли по моей вине, я никогда не смог бы жить с мыслью об этом.
      Я решил, что сейчас все-таки ночь. Самая глухая, самая темная ночь. Никакое другое время суток не вязалось бы с тем говеным положением, в котором я оказался.
      Я опустил голову на затылок Жюстины, и она, наконец, стихла, словно уснула, выплакавшись. Я закрыл глаза и попытался придумать мало-мальски приемлемый план. Только ничего не выходило. Ни-че-го. Конец всему.
      Что-то пошевелилось в темном углу, где было свалено тряпье.
      Мы оба разом подняли взгляд. Я попытался высвободиться от Жюстина, но она удержала меня.
      - Не надо. Не ходите туда.
      - Почему? - спросил я.
      - Вам это не понравится.
      Я покосился на девушку. Потом с трудом встал и, шатаясь, побрел в угол с тряпьем. За отсутствием другого оружия я сжал в руке полотенце.