– Что вам больше всего понравилось в Тайбэе? – спрашивает меня главный редактор газеты «Тайбэй таймс» Амбер Чен. Она внимательно смотрит на меня, а я наблюдаю за ней. Она вся такая изящная, по-восточному утонченная, в каждом движении аристократизм. И я тяну с ответом.
      – Так что вам здесь больше всего понравилось? – переспрашивает она доброжелательно.
      Какого ответа она ждет? Восхищения тайбэйской природой? Эти причудливые линии гор, со всех сторон огибающих город, в самом деле живописны. Или изумления от ультрасовременных кварталов, блеска рекламы, зеркальных стен небоскребов? Или восторга от прекрасного музея национального искусства «Гугун»?
      – Туалет в метро, – наконец решившись, брякаю я.
      Гладкий лоб прочерчивает складочка недоумения. Она явно шокирована, хоть и пытается это скрыть.
      – Почему так?
      Картинка, которая встает в моем воображении, относится вовсе не к Тайбэю, а к Москве. Я еду в столичном метро с маленьким мальчиком. «Хочу пи-пи!» – плачет он. «Потерпи, милый, сейчас доедем до остановки». Мы поднимаемся по эскалатору, подходим к открытой двери с табличкой «Служебное помещение», и я уже вижу заветную дверь, за которой угадывается туалет. Но тут нам путь преграждает милиционер. Он указывает на табличку: «Только для работников метро». Я начинаю уговаривать, упрашивать. Малыш выразительно переминает ножки. «Ну ладно, – сжаливается страж порядка. – Но только ребенок. В порядке исключения. Вам нельзя».
      А теперь Тайбэй. В метро я сошла на перекрестной станции и вдруг увидела знакомую пиктограмму: мальчик и девочка. Туалет? Открыла дверь и… забыла, зачем пришла. Большое помещение, отделанное цветным камнем, эффектно подсвечивали разноцветные бра. Раковины для умывания были утоплены в белой мраморной столешнице. Тут же стоял специальный стол для пеленания младенцев. У стены – откидные стульчики. На такой можно посадить ребенка и пристегнуть: так маме будет спокойнее за закрытой кабинкой. На полках в горшочках живые цветы, а кроме того, цветы декоративные. И никакого намека на дурной запах; только слабый аромат сухих трав.
      Впрочем, меня поразила не столько красота и безупречная чистота туалета, сколько сам факт его наличия. Как хорошо, что догадались его соорудить хотя бы на перекрестной станции. Через какое-то время я выхожу на другую платформу и… вижу ту же пиктограмму: мальчик и девочка. То же на третьей платформе, на четвертой. Оказывается, туалеты есть на всех станциях. Не такие роскошные, но опрятные, с приятным запахом сухих трав. Около одного такого я увидела объявление: «Ремонт» – крупными буквами. А пониже, на китайском и на английском, что-то еще, буквы поменьше. Я подошла поближе и прочла: «Извините за неудобство. Временный туалет сразу за углом. Он не очень комфортабельный, но это ненадолго».
      Вряд ли бы я стала подробно говорить об этом своем впечатлении (шокируя не только изысканную Амбер, но, возможно, и своего читателя), если бы не усмотрела в этом некую тенденцию, характерную для Тайбэя. Заботу о человеке, в самом простом значении этого слова – внимание к его удобству, его самым простым потребностям. Возле стационарной – а не движущейся – лестницы висит другая пиктограмма-предупреждение: пожилая пара интеллигентного вида направляется к ступенькам. «Стоп! – перечеркнута лестница красным крестом. – Вам туда не надо. Вам удобнее ехать в лифте». И стрелочка в сторону этого самого лифта. В самом деле, если вы пожилой человек, или инвалид, или мать с коляской, зачем же вам карабкаться по лестнице? Лифт есть у любого выхода или входа, где вместо эскалатора – стационарные ступеньки.
      В час пик, когда толпа плотной массой спускается к поездам, на платформе я вижу полицейского, он внимательно всматривается в пассажиров. Увидел женщину с коляской – подошел. «На этих ступеньках колеса иногда застревают, давайте помогу». А вот старик на костылях, полицейский подходит помочь и ему.
      Возвращаюсь на станцию, откуда уехала какое-то время назад. Посреди вестибюля стоит пластмассовый треугольник домиком, его раньше явно не было. Подхожу поближе: «Будьте осторожны! Мы тут только что мыли полы: может быть скользко».
      Впрочем, возможно, все это внимание к мелочам свойственно только метро? Что ж, выйдем на улицу, сядем в автобус.
      Народу в час пик много, едем стоя. Верхние поручни немного высоко, но тянуть руку не надо: к ним приделаны специальные держалки, чтобы ухватиться было удобнее. Но вот место освободилось, едем сидя. А как теперь встать, чтобы быстро, и ловко, и не потревожить соседа?
      Это ведь не просто, особенно если автобус качает. Для этого к задней стороне сидения, что перед вами, приделана ручка, обопритесь на нее, и вы обретете устойчивость. Остановки объявляются по радио – на китайском, потом на английском. Но произношение у водителей отнюдь не оксфордское, не всегда уловишь название. Такое тоже предусмотрено: вслед за радио соответствующая надпись появляется на панели над кабинкой водителя бегущей светящейся строкой и заодно той же строкой – небольшая справка: какой вы найдете универмаг, рынок, кинотеатр, стадион или музей, если сойдете на этой остановке.
      Сделать жизнь человека комфортнее, предусмотреть самые незначительные мелочи – это уже вошло не только в систему общественного обслуживания, но и – от нее и кроме нее – в сознание людей. Почти на каждой остановке автобуса есть деревянная скамейка под навесом. А около этого магазинчика скамейки нет, здесь автобус останавливается редко. Но стоят три стареньких кресла, их вынес хозяин магазина: ведь если посетитель с покупками будет дожидаться транспорта, не стоять же ему все это время на ногах.
      «Сидячие места» – скамьи, скамеечки, тумбы – вы увидите всюду, где бы вам ни захотелось присесть. В аллеях студенческого городка университета Ченчжи и на его центральной площади поставлены под навесом деревянные столы с деревянными же стульями. За одним устроился студент со своим ноутбуком. За другим студентка читает книгу. За третьим профессор просматривает стопку газет. Девочки расположились за столом с ланчем – купили его тут же, в одном из ларьков. А вечером, и особенно поздно ночью, тут совсем другие картинки. Парень с девушкой обнялись, целуются украдкой – откровенно здесь не принято. Компания с гитарой прилаживается исполнить что-то из современного репертуара. Где-то же этим ребятам нужно притулиться? Вот для них, для этих нужд, столы со стульями и поставлены.
      В большой городской больнице я увидела знакомую картину – масса ожидающего народа. К очередям мне, москвичке, не привыкать. Я приготовилась к мучительному ожиданию. Ожидание действительно было, но не мучительное. В большом зале пациенты расположились в мягких креслах. В четырех углах работали четыре телевизора. На столиках лежали шахматы и другие игры. Желающие брали сегодняшние газеты с высокой тумбочки. Было очевидно, что администрация побеспокоилась: этим людям должно быть удобно.
      Я стараюсь объяснить эти свои впечатления Амбер Ченг. Она искренне пытается меня понять: мило кивает, но, вижу, все-таки ее разочаровывают мои впечатления. Амбер руководит серьезной общенациональной газетой «Тайбей таймс». В ее компетенции международные отношения, важные проблемы общественной жизни, образования, здравоохранения…
      – Все это прекрасно, – вежливо реагирует она. – Но это все-таки мелочи, мелочи… Вы лучше познакомьтесь с нашей системой охраны здоровья. У нас отличные врачи, хорошие больницы.
      – Обязательно познакомлюсь, – обещаю я.
      А насчет мелочей… Я думаю, она их просто не замечает, она к ним привыкла, они для нее естественны.

      «При мысли о Тайбэе мне прежде всего приходит на ум мусоросборщик. Где еще в мире вы видели, чтобы мусорная машина оповещала о себе так громко, такой ликующей мелодией, словно она не городские отходы собирает, а, к примеру, торгует мороженым». Так говорит о своих впечатлениях Тэд Липмен, директор канадского торгового представительства в Тайбэе. Он описывает процесс сбора мусора как некий значительный ритуал тайбэйцев.
      «В определенный час, в определенное место подъезжает грузовик-мусоросборщик. К нему со всех сторон подтягиваются люди с пакетами, груженными всевозможными отходами. Оставить эти пакеты можно и вдоль движения машины, она их обязательно подберет, однако горожане предпочитают дойти до стоянки. Там, ожидая знакомого мелодичного сигнала, они будут общаться, обмениваться новостями, обсуждать проблемы улицы. Эта машина объединяет соседей, дает им возможность лучше узнать друг друга, развивает у них чувство комьюнити (соседства). Она как бы символизирует их чувствительное отношение к чистоте за дверями своего дома».
      На чистоту улиц я обратила внимание в первый же час, пока ехала из аэропорта в город. Вдоль шоссе стояли дома, часто попадались пешеходы, а где же следы их жизнедеятельности – отходы, мусор? Я не первый раз в азиатском городе и хорошо себе представляю, как это сложно – сохранить чистоту в жарком, влажном климате, среди многолюдья и скученности.
      Наутро я вышла из дома и снова поразилась чистоте тротуара. А вечером меня повели на ночной рынок две моих аспирантки из Института русских исследований Се Цзунь-йи и Пань Гуан-жен (по традиции Института у них есть и русские имена – Нина и Таня). Они с энтузиазмом рассказывали мне об одной из важных достопримечательностей Тайбэя – night market(ночной рынок). В городе их несколько; мы отправились на не самый большой – Зинмей. Но и он поразил меня своими размерами: сотни лавок, закрытых стеклом и под открытым небом, долго тянутся влево и вправо. Их сопровождают ряды всевозможных сяо чи(закусочных) – пельменных, лапшевных, рыбных. Заведения эти стоят вплотную друг к другу, в каждой может быть десять столиков, а может быть и два. Между ними часто нет даже легкой перегородки, и трудно определить, где закончилась, скажем, лапшевная и началась пельменная. Запахи разных кухонь смешиваются в единый густой, терпкий аромат. А еще – десятки ларьков с холодным чаем, кока-колой и другими напитками. И тележки с мороженым. И столики с местным лакомством – шариками застывшего сока. Вдоль всего этого разноцветья и ароматных рядов движутся толпы людей, иногда почти впритирку друг к другу.
      Сколько же здесь должно быть мусора! Но его нет. Вернее, почти нет. Вижу оброненную деревянную палочку. Через несколько шагов красную ленточку… Но в основном на этом огромном, тесно заставленном и заполненном пространстве чисто.
      Хозяева приглашают нас то за один столик, то за другой. Насытившись, мы покупаем по шарику замороженного сока и двигаемся дальше. Когда лакомство съедено, Нина тихо берет у меня из рук то, что от него осталось – бумажку и палочку. Через несколько часов, когда мы покидаем рынок, я вижу у выхода несколько больших контейнеров. Нина и Таня бросают туда наши палочки с бумажками. Значит, все это время они носили мусор с собой? Не соблазнились кинуть по дороге, за углом какой-нибудь лавочки; никто бы и не заметил: тут ведь яблоку негде упасть. Это что, национальная особенность – страсть к чистоте? Нет, иностранцы-старожилы свидетельствуют о другом.
      Американец Джефри Уильямс: «Когда я в 1973 году приехал сюда впервые, Тайбэй показался мне ярко выраженным городом третьего мира. Было такое впечатление, что все люди живут на улице, повсюду мусор, от копоти и сажи серые дома, серые деревья. Мой пятилетний сын на вопрос: „Как тебе нравится Тайбэй?» простодушно отвечал: „Здесь очень грязно». Сегодня я с удовольствием вижу, что город очистился от грязи…»
      Значит, эта чистота на улицах не традиционная? Как же такой опыт приобретается? Чтобы разобраться в этом феномене, я отправляюсь в Отдел охраны окружающей среды городской мэрии. Чиновники отдела с энтузиазмом рассказывают мне о своей борьбе за чистую воду, воздух, за охрану парков и зелени. Но я прошу их говорить только о мусоре. Ах, это? Пожалуйста. Мне выкладывают данные статистики, последнюю информацию:
      – Вот видите, до этого года на Тайване было 18 мусоросборников, сейчас их 21. Они уничтожают ежедневно 22 тысячи тонн отбросов. Но, кроме того, в последние годы люди стали значительно внимательнее относиться к чистоте улиц. Мы стараемся расширить пропаганду охраны чистоты своего города, пропагандируем этику чистой улицы…
      – Стоп! Вот это-то меня больше всего интересует. Как ведется эта пропаганда?
      Меня знакомят с несколькими программами. Это руководство по грамотному отношению к сбору мусора. Как его сортировать по разным категориям, как, например, не смешивать пакеты с пищевыми отходами и теми, в которых собирается бумага, тряпье, бумажные стаканчики, а также маленькие старые электрические приборы, детали электронных устройств. Я вспоминаю, что недавно была в гостях у своей подруги Жу Ти, менеджера большой косметической компании. Особа шумная, темпераментная, она, сверкая глазами, почти кричала:
      – Ненавижу всех этих муниципалов! Они замучили меня своими программами! Это не клади сюда, это не смешивай с этим. С ума сойдешь! Больше мне нечего делать, как запоминать все эти глупости.
      Передаю этот разговор чиновникам, они печально качают головами. Да, они довольно часто встречают сопротивление: кому же охота усложнять себе жизнь? Но это же очень важно, правда ведь?
      – Вот вы, наверное, слышали о нашем вице-президенте, госпоже Лю? До того как занять этот пост, она несколько лет возглавляла провинцию Таоань. Во время ее работы этот район сделал резкий рывок в экономике, туристической индустрии, в социальной сфере. А знаете, с чего она начинала? С мусора.
      Я много читала о госпоже Лю Сяо-льен, это известная народная героиня Тайваня. Она боролась за демократию, сидела в тюрьме, потом была избрана на несколько высоких постов. Мне очень хотелось взять у нее интервью, встречи этой я добивалась долго и очень обрадовалась, когда мои друзья ее организовали.
      – Госпожа вице-президент, а правда, что вы начинали свою эффективную деятельность в Таоане с уборки мусора? – был мой первый вопрос.
      – Чистая правда!
      – Но почему с такого малозначительного дела?
      – Незначительного? Вот послушайте. Давайте, я вам расскажу о своих детских впечатлениях. Я родилась там же, в Таоане. Я была очень жизнерадостным ребенком. И вот отчетливо помню один день. Веселая, с хорошим настроением выбегаю из дома во двор и вижу там клочки бумаги, спичечные коробки, старое тряпье. Повсюду мусор. На улице тоже грязь. И мое прекрасное состояние духа мгновенно улетучивается. У меня уже не светло на душе, а серо, как на улице. И вот, став руководителем этой провинции, я решила: начну с того, что может ободрить горожан, поднять их настроение. Позвала специалистов, они предложили мне несколько программ по очистке городских улиц и дворов. Эти программы сейчас, кстати, реализуют мэрии разных тайваньских городов. Теперь ответьте мне на мой вопрос: настроение сограждан – это важно или не очень? Вы говорите «Наверное, важно»? А я скажу так: для любого руководителя это задача номер один. Чисто вокруг – чисто и внутри тебя. Ты готов к большим делам.
      Это интервью я брала позже, а тогда, беседуя с чиновниками из мэрии Тайбэя, я слушала, как не просто преодолевать сопротивление программам борьбы с мусором, как тяжело прививать «этику чистой улицы». Выход один – изменять психологию горожан. И начинать с детей. Они уже добились, что в школьных учебниках экологии есть специальный раздел «Мусор на улицах». Предмет этот изучают теперь в школе.
      …С Ниной и Таней мы бродим по музею Сунь Ятсена. Музей большой, чинный, скучноватый. А на площади перед ним – сплошное веселье. Дети гоняют на велосипедах и роликах, играют в баскетбол, соревнуются в играх на разных площадках.
      У входа на одну из таких игровых площадок я вижу пакеты из-под молока. Над ними плакат: «Ты хотел это выбросить? Лучше преврати во что-нибудь нужное». Ребятишки мастерят из пустых пакетов подставки для карандашей, коробочки для школьных мелков, рамки для фотографий. Готовые изделия передают в жюри. Там горячо что-то обсуждают: оказывается, спорят, кому дать первую премию. Мальчик лет 12 склеил замечательный шкафчик. Все ящички аккуратно подогнаны, на каждом ручка – круг лая пуговица. От фабричного не отличишь. Изделие же семилетней девочки выглядит довольно кустарно, но зато изобретательно: из такого же пакета выкроены зонтик, сумочка и даже шляпка. И вот взрослые дяди и тети горячатся, кому отдать первую премию: мальчику – за тщательность или девочке – за креативность?
      А рядом еще одна площадка – там другая команда ребят. Возятся с теми же пакетами, но по-другому: разрезают их на мелкие кусочки, массу окунают в раствор, потом сушат, получается плотная разноцветная бумага. Из нее можно сделать множество полезных вещей. Руководитель игры мне объясняет: «Стараемся воспитать у детей такую привычку: прежде чем выбросить ненужную вещь, надо подумать, нельзя ли ее как-то использовать. Тогда и мусора будет меньше».
      Конечно, воспитание «этики чистой улицы» – процесс трудный. Разумеется, далеко не каждый тайбэец может похвастать, что ведет себя соответственно. В этом легко убедиться, если посмотреть на берег реки Мужи.
      Сюда меня пригласили на праздник богини воды Мацу. Позже я расскажу, как отмечаются здесь праздники. Доктор Уонг Шу с кафедры этнологии университета Ченчжи, которая сюда меня привела, говорит, что праздник – это повод собрать жителей близлежащих домов вместе и поговорить об общих проблемах. Одна из самых острых – замусоренное побережье реки.
      – Если бы по этой набережной ходили только местные жители, здесь было бы чисто, – убеждена она. – Но на этот склон приезжают отдыхать люди со всего города, оставляют этот хлам.
      Уонг Шу пришла сюда по двум причинам. Во-первых, она живет в этом округе и считает его своим домом. А во-вторых, из профессионального интереса: она изучает жизнь комьюнити.
      Праздник начинается с того, что жители района чистят берег. У каждого в руках сумка, корзинка или мешок. Люди здесь самые разные. Высокий старик с лицом университетского профессора. Молоденькая продавщица – я видела ее в супермаркете. Стайка мальчишек в форменных бело-голубых костюмах спортивного клуба. Все они старательно собирают мусор – через несколько часов берег чист.
      Народ постепенно подтягивается к центру торжества, под тень моста. Иначе не вытерпеть: жара в этом позднем октябре поднимается под 36 градусов. Публика собирается вокруг накрытых столов, угощается, не дожидаясь торжественной части. Выбор блюд невелик: кроме овощей и фруктов, вареные яйца и длинные макароны. Еда хоть и небогата, зато несет в себе некий высший смысл. Яйца – символ начала жизни; бесконечно длинные макароны – знак долголетия этой жизни.
      Начинается торжество. Его открывают почетные гости – чиновники мэрии из того самого отдела охраны окружающей среды, где я уже побывала.
      – Дорогие жители округа Уэншан! От имени мэрии огромное вам спасибо за то, что так бережно относитесь к природе своего района. Я хочу вас также попросить помочь мэрии сохранить чистыми улицы всего нашего города. Расскажу вам о некоторых наших программах. Например «Этика чистой улицы».
      Неугомонная мэрия!
      На празднике я познакомилась со многими интересными людьми. Один из них, доктор Чжу Чоу, стал моим хорошим другом. Позже он рассказал мне свою историю. Сын известного тайваньского художника, он по окончании школы отправился учиться в Америку. Окончил там престижный Мичиганский университет, женился на своей землячке, выпускнице того же университета. Молодые специалисты – эколог и журналист – показали себя отличными работниками, оба получили предложения работы в Штатах. И оба отказались.
      – Понимаешь, это не всем объяснишь, – говорит Чжу. – Да, в США налаженная, хорошо организованная жизнь. Но американцы, очевидно, слишком благополучны. Раньше я думал, что дело только за тем, чтобы предложить хорошую идею, а там ее быстро оценят и подхватят. Оказалось, быстро не подхватят. Потребуется слишком много времени, чтобы привлечь внимание к новому. А вот и подхватят, и оценят, и тут же «пустят в дело» как раз на Тайване. Такая здесь сейчас активная деловая атмосфера. А уж что касается моей родной сферы – чистоты окружающей среды, так здесь для работы вообще простор без границ.
      – Этика чистой улицы? – спрашиваю с усмешкой.
      – В том числе и это. Тебе кажется слишком пафосным название этой программы?
      – Не то чтобы пафосным, но чересчур торжественным, что ли.
      – Да, немного есть. Но ведь это Восток, не забывай. Местная специфика. Главное же не слова. Улицы-то ведь действительно стали чище, правда?

      Я, наверное, не имею права писать о характере тайбэйцев. И не только потому, что времени – один университетский семестр – недостаточно, чтобы постичь любой национальный характер. Но и потому, что «феномен тайваньца» – понятие, не открывшееся до конца даже серьезным исследователям. И все-таки я накопила кое-какие наблюдения и хочу ими поделиться.

      Вообще-то с этого рассказа надо было бы начинать, потому что первое, что впечатляет иностранцев на Тайбэе – улыбчивость и приветливость. У меня такое ощущение, что мне рады и улыбаются все. Клерк в банке, сестра в поликлинике, приемщица в химчистке и, конечно, продавцы – от зеленщика за углом моего дома до менеджера современного супермаркета. На улице прохожий, увидев в толпе мое неазиатское лицо, ловит мой взгляд. Поймав, посылает мне улыбку и приветственно машет рукой.
      Как-то вечером пошли с коллегой Ириной, доцентом из Петербурга, прогуляться. Она потянула меня в горы. Тьма накрыла нас внезапно, без переходных сумерек. Я пугливо съежилась, попросила держаться поближе к городским огням. Но она хотела показать мне город с высоты гор и тянула все выше.
      – Да ты что, трусишь? – смеялась она. – Здесь же нет ни одной живой души.
      И вдруг мы услышали хруст ветки.
      – Ерунда, какой-то зверек пробежал, – отмахнулась Ирина.
      И в ту же минуту мы увидели в этой угольной черноте огонек сигареты. Фигуры видно не было, но светлое пятнышко уверенно двигалось в нашу сторону. Мы стояли оцепеневшие. Тень приблизилась, вспыхнуло пламя зажигалки, и стало видно, что это мужчина-китаец.
      – Ни хау. Хэлло! – сказал он. – Вы не боитесь? Не надо вас проводить?
      Мне стало очень стыдно за только что пережитый страх. Он помахал ладошкой и пошел дальше.
      «Ни хау. Хэлло!» – то и дело слышу я это «здравствуйте!» на двух языках. Вот и сейчас, в метро, меня окликает женский голос. Пассажирка лет 30, по виду служащая конторы, обращается ко мне по-английски: «Я вижу, вы ищете нужную станцию, иностранцам не так-то легко разобраться в нашем метро. Давайте я помогу. Вы меня хорошо понимаете?» Вопрос этот не праздный. У большинства тайваньцев, владеющих английским, весьма специфическое произношение. Непривычные интонации; кроме того, «р» они произносят вместо «л»; а главное, заглатывают последние звуки слов. Окончания как бы столь несущественны, что их вообще не стоит произносить. Например, «фай» – я пытаюсь угадать: то ли это «файв» (пять), то ли «файн» (прекрасно), то ли «файт» (драка). Или «най» – это «найт» (ночь)? или «найн» (девять)? или «найс» (мило?). Впрочем, я уверяю, что понимаю ее хорошо.
      – Тогда, – предлагает она, – давайте пойдем вместе.
      Мы спускаемся к поездам. Народу на платформе много. И я привычно пытаюсь вычислить место остановки вагона, чтобы, когда он подойдет, войти первой. Но моя попутчица, сконфуженно улыбаясь, качает головой: нужно встать в очередь. Тут я замечаю, что множество людей на платформе не просто масса: она организованно разделена на очереди. Каждый поезд – а они в час пик ходят так же часто, как московские – забирает с собой ровный отрезок этой очереди, остальные дисциплинированно ждут следующего.
      Мы едем довольно долго. Два раза пересаживаемся на другие ветки. По дороге моя попутчица рассказывает, что служит в одном государственном учреждении, что день выдался жаркий, а кондиционер в ее офисе еле тянет, что ей еще надо зайти за продуктами в магазин и она очень устала. Наконец мы поднимаемся наверх, она объясняет, куда мне идти, когда я выйду на улицу, но сама за турникет не выходит: «Вы что, проехали свою станцию или, наоборот, не доехали?» – спрашиваю я удивленно. Она смотрит на меня, не понимая:
      – Но моя станция там, где мы встретились. Я просто хотела вам помочь.
      …Недавно в Москве, возвращаясь с работы, я увидела пару иностранцев, они растерянно озирались по сторонам. Я спросила, куда им надо попасть, поняла, что им предстоит пересечь весь город, да еще и с пересадкой, и проводила их до самого выхода на улицу. Возвращаясь обратно, я подумала: а ведь раньше, до Тайбэя, я бы этого, пожалуй, не сделала.
      Об улыбчивости тайбэйцев говорят много. Некоторые даже считают, что это этническая особенность. Но это не так. Вспоминаю своего коллегу, американского профессора университета в Новом Орлеане (штат Луизиана). Он сообщил мне, что недавно женился на китаянке Ли, учительнице музыки из Пекина. Приглашая в гости, он попросил: «Слушай, ты не можешь уговорить ее чаще улыбаться, а то мне перед друзьями неловко. Ты же знаешь, как улыбчивы американцы. А у нее такой вид, будто она все время чем-то недовольна. Но мы оба очень счастливы. Она говорит, что просто китайская традиция такую повсеместную улыбчивость не предполагает».
      Ли оказалась милейшей женщиной. Деликатная, нежная, радушная, но действительно неулыбчивая.
      – О, я сейчас веду себя значительно лучше, – сказала она мне, когда я попыталась выполнить просьбу ее мужа. – А вначале, когда только приехала в Америку… Знаете, на первом занятии с моей американской учительницей музыки я ужасно расстроилась. Она все время улыбалась, и я решила, что это она надо мной смеется.