– Вы хотели посадить на крышу франка с луком. Вы замышляли предательство. А головорезы, которых вы собирались спрятать в доме? Аллах свидетель, ваше коварство неописуемо!

Мишель вволок упирающегося Гуго. Следом шагал Ахмед, бережно прижимая к груди клетку с голубем. Судя по тому, как ревел Гасан, «ребенка мусульманина» пришлось-таки обидеть.

Да вот и он сам, хвостом за Ахмедом бежит:

– Моя птыська! Птыську! Нозык отдай!

В комнате стало многолюдно. Габриэль слишком увлекся ролью обвинителя, чтобы следить за порядком.

– С чем он прокрался в наш дом?! – наступал он на принцессу. – А?!

Гуго отвернулся. Больше всего он боялся встретить взгляд Мелисанды. Права, права она была, когда считала его никчемным мальчишкой… Ничего-то он толком сделать не смог!

Руки оруженосца были скручены за спиной, на скуле багровел синяк. Кровь обильно покрывала рубашку. Увидев его, в первый миг Мелисанда решила, что парню перерезали горло. На самом деле ему всего лишь разбили нос.

– И птица эта…

– Птыська!

– Замолчи, Гасан. Не серди дедушку.

– Деда любимый! – ребенок повис на ноге ассасина. – Показы стласную лосадку. И птыську дай!

Не меняя выражения лица, Габриэль отвесил малышу затрещину. Потом схватил за шиворот и выбросил из комнаты. Обиженный рев наполнил дом.

– Голубь – это ваш тайный знак? Что он значит?

– Не скажу! – буркнул Гуго. – Хоть режьте меня, не скажу.

– Резать? Это мы можем.

Ассасин взял в руки клетку. Повертел в руках, легонько встряхнул. Голубь отозвался негодующим курлыканьем. Захлебывающиеся вопли за дверью усилились.

– Эй, Ахмед, заткни его чем-нибудь. Или убей.

– Слушаюсь, повелитель.

– Да предупреди людей внизу, чтобы смотрели в оба. Их ждет сюрприз.

– На голове и на глазах, господин!

Ассасин в шрамах убежал. Габриэль распахнул дверцу клетки и достал птицу.

– Ну что ж… Посмотрим, какого ферзя вы припрятали в рукаве. Эй, Мишель! Будь наготове. Да принеси инструменты. Парень любит скалить зубы – пусть их будет видно получше.

– Шкурку снять? Я имею в виду, с лица?

– Аллах внушит нам дельную мысль. Пока же подождем.

Он выбросил голубя в окно. Шумно молотя крыльями, птица унеслась в небо. Свободная. Счастливая.

Как Мелисанда завидовала ей!

«Прощай, загадочный человек Рошан, – подумала она. – Что бы ты ни задумал, вряд ли это получится. Ведь ассасины наготове. Они ждут подвоха и убьют тебя, едва ты появишься».

Габриэль обернулся к Мелисанде:

– Узнайте, сударыня, о чем мы разговаривали с вашим отцом. Вам будет интересно. Речь шла о некоторых вполне разумных вещах.

– Резать и убивать?

– И об этом тоже. Балак держит вашего отца в тюрьме, – из осторожности Габриэль не стал посвящать принцессу в реальное положение дел, – а мы могли бы это исправить. Когда Балака не станет, его преемник отпустит короля на свободу. Кроме того, нам нужен город, в котором мы могли бы чувствовать себя в безопасности. Видит Аллах, лучше Тира города не придумаешь. Мы помогли бы его отбить. Последнее условие совсем легкое. Если во франкские земли забредет смутьян и задира Защитник Городов, вы должны его выдать нам.

Мелисанда внутренне застонала. Убить Балака, помочь отвоевать Тир… И всё это в обмен на разрешение платить подати христианам, безопасность, гарантии союзничества и голову какого-то бунтаря! Святая Мария, помоги мне! Ведь Гильом такой договор заключил бы с удовольствием. Просто бы лучился от счастья.

– Еще не поздно всё переиграть, Габриэль, – от волнения голос принцессы стал хриплым. – Вам стоит лишь проявить великодушие, и всё сложится самым наилучшим образом.

– Да? – иронично поинтересовался ассасин. – И как это?

– Очень просто. Вы отпустите меня и Гуго. Я пойду к сиру Гильому с вашими людьми и поклянусь, что видела письмо короля. Скажу, что письмо предназначалось коннетаблю. Он заключит с вами договор.

– Очень славно, очень хорошо! – Габриэль потер руки. – Просто чудесно, клянусь освобождением рабов, которых у меня нет. Только вот не выйдет. Рыцарь Гильом прикажет связать вас и отправит домой с позором. Принцесса Иерусалима, скажет он, запятнала свою честь общением с изгоями. Она якшается с ассасинами. Нет уж. Лучше я пошлю ему гонца с вашим ухом. Но условия будут несколько другими.

– Вы не хотите последовать моему совету? – Мелисанда прекрасно сыграла удивление. – Ну тогда не жалуйтесь. Я прикажу перевешать всё ваше отребье, а вам назначу такую казнь, что демоны в аду расплачутся.

– Ого! Пошли угрозы, – расхохотался Габриэль. – Жаль, госпожа, что я не знал вас раньше. Воистину такая наглость заслуживает особенного вознаграждения. А это значит, что…

Договорить он не успел. В комнату ворвался Ахмед.

– Господин! – закричал он. – Беда!

– Что такое?

– Беда! Беда!

– Да что там? Говори же!

– Прибыл посланец из Аламута. Сам Кийа Бузург Умид!

Кровь отхлынула от лица Габриэля. Но он быстро опомнился:

– Ах вот в чем дело. Славно. А скажи: знаешь ли ты Кийю в лицо?

– Нет, господин.

– Хорошо. А высок ли Кийа? Не опирается ли при ходьбе о палку?

Выяснилось, что да. И росту посланец Аламута необычного и ходит – еле ноги волочит. Беда в том, что настоящий Кийа тоже высок и тоже хром. Габриэлю стало не по себе. Случается, что вещие сны лгут. Бузург Умид не одобрил бы того, что он собирался делать. Если он приехал в Антиохию… о-о!.. Но разве не затем Аллах предопределил события, чтобы дать людям возможность рисковать?

– Вот, значит, для чего голубь предназначался… – промолвил Габриэль. – Что ж. Иди, Ахмед, прими посланца с честью и уважением. Я хочу говорить с ним. Но помни: он опасен! Одно неверное движение – хватайте его и вяжите.

От удивления Ахмед выпучил глаза. Но ослушаться приказа не посмел, спросил только:

– Он нужен повелителю живым или мертвым?

– Живым! Только живым!

– Внимание и повиновение, господин.

Дверь закрылась за ассасином. Оставалось лишь ждать, что случится дальше.

– Теперь же, милая, – Габриэль обернулся к принцессе, – полюбуйтесь на договор, которого вы лишились. Ибо, клянусь милостями Аллаха, за вашу жизнь я потребую неизмеримо большего!

Он выложил на столик лист, покрытый арабской вязью. Принцесса вчиталась. Имя Балака из осторожности нигде не упоминалось. Просто атабек Халеба и всё. Больше всего удивлял последний пункт. Жизнь сиятельного эмира, надежды ислама, приравнивалась к жизни безродного бродяги.

И бродягу этого звали Рошаном Фаррохом.

– Смотрите, госпожа. Я даже поставлю свою подпись. Поставьте и вы свою – на тот случай, если посланник из Аламута настоящий.

– Нет.

– Как хотите.

Опять загремели шаги. Вновь ворвался возбужденный Ахмед.

– Господин! – еще с порога закричал он. – Аллах да благословит ваш ум и вашу проницательность. Кийа идет сюда!

– Пусть войдет. Аллах благословит его путь!

О том, как взволнован Габриэль, можно было догадаться, лишь взглянув на его руки. Вены набухли, пальцы теребят кисть пояса. Ахмед распоряжался споро. Два ассасина – коротышка, почти карлик и Мишель – спрятались за занавесью, отделяющей от комнаты нишу с кроватью. Еще один влез в шкаф. Сам Ахмед стал у окна. Всё было готово к встрече высокого гостя.

– Входите, входите же, благородный Бузург Умид.

– Господь да благословит этот кров, Габриэль! Вижу, ждал ты меня. Молодцом, молодцом!..

Ассасины ввели гостя. Лишь обостренная интуиция помогла Мелисанде узнать в нем Рошана. Лицо, походка, фигура – всё изменилось. Даже ростом он, казалось, стал меньше. Удивительное искусство перевоплощения!

Габриэль болезненно заморгал. Кийю он знал хорошо. Но вот беда: опять навалилась его старая беда. Лица людей стали дьявольскими рожами, а мир наполнили языки огня. А это значило, что ему грозит опасность.

– Что господин наш, а Кийа? Как поживает Старец Горы?

– Его здравие в полном порядке. Желаю тебе в точности такого же, Габриэль. – Ряженый окинул взглядом комнату: – Я что, не вовремя? У тебя франкская женщина.

– Это Мелисанда, дочь иерусалимского правителя. Она представляет короля Балдуина во всей его власти и силе. Вот только сомнительно мне: дозволено ли воину ислама заключать договор с женщиной?

– Отчего бы нет, Габриэль? – Гость взял со столика бумагу, пробежал ее взглядом. – Это ведь франки. У них всё не как у людей… – Бумага легла обратно на стол. Рошан повернулся к принцессе: – Можете подписать, госпожа. Теперь это не имеет никакого значения.

– Никакого, – подтвердил Габриэль. – Кроме того, что третье условие выполнено. Эй, кто там! Хватайте его!

Рошан даже не шелохнулся, когда ассасины повисли на его плечах. Кто-то сорвал с него чалму, у кого-то в кулаке осталась борода.

– Удивительная наглость, Рошан! – развел руками Габриэль. – Я ждал чего угодно, но не этого. Скажи ради Аллаха, зачем ты здесь? – Он брезгливо, двумя пальчиками поднял бороду гебра. – Неужели ты думал, что меня обманет этот маскарад?

– Твой человек, Зейд, перед смертью сказал, что ты хочешь меня зачем-то видеть. Он солгал?

– Нет. Он сказал истину. – Габриэль повернулся к ассасинам:

– Эй, свяжите его покрепче. Принесите вина и закусок, а сами отдыхайте. Аллах освободил нас от забот, подобно тому, как он это делает в пятницу.

– Хвала ему, ибо велик он! – нестройно отозвались ассасины. Мелко кланяясь, они ушли.

Габриэль опустился на ковер рядом с Мелисандой. Нетерпеливо побарабанил пальцами по столику:

– Нахальная девчонка, рыжий неуклюжий франк и Защитник Городов… Наверное, я сплю! – Он посмотрел на Рошана чуть ли не с мольбой: – Ну скажи, скажи, что за сюрприз ты приготовил? Так глупо отдаться в наши руки. Разве твоя жизнь не в моей власти?

Габриэль сделал знак. Мишель подал ему кинжал.

– Видишь это лезвие, гебр? Оно острее волосяного моста, что ждет грешников на пути в загробный мир. Скажи ради Аллаха: разве не могу я ткнуть им тебя в горло? А вот сидит глупая девчонка. И кто, скажи, помешает мне вырезать ей глаз?

Как ни отважна была Мелисанда, сердце ее дрогнуло. Один лишь Фаррох оставался спокоен.

– Кто тебе помешает? – переспросил он. – Да флорентийский кот. Часы мироздания идут бесшумно. Тиканье, бульканье, шорох песка – всё это нужно людям, чтобы придать вечности вещность. Всё-то мы хотим пощупать неизмеримое… Всё жаждем понюхать или попробовать его на вкус. Где-то в закоулках вселенной прячутся песочные часы с надписью: «Время удач Габриэля». Песок в них почти закончился. Последние песчинки соскользнули в узкое стеклянное горлышко. Их ждет отчаянное падение.

– Флорентийский кот? – Брови Габриэля поползли вверх. – Что это значит? Рошан?.. Принцесса?..

– Это значит, – четко разделяя слова, отвечала Мелисанда, – что ты, Габриэль, мерзавец и негодяй. Я предлагала честную сделку, но ты предпочел иной путь. Так получай же то, что причитается, и не жалуйся!

Удар! Звон!

Габриэлю показалось, что его ударили по запястью раскаленным молотком. Гулко задрожало оперение стрелы. Рука с кинжалом оказалась намертво пришпилена к столешнице.

– Ах, шайтан! – дернулся он. – Помогите!!

В доме поднялся крик. Насмерть перепуганный Мишель бросился к двери. Стрела воткнулась возле его ступни, заставив споткнуться.

– За флорентийского кота! – гремело повсюду. – За Мелисанду и короля!

Хрустнула рама. Аршамбо свесился с крыши с ножом в зубах. Прыжок – и храмовник оказался в комнате.

– Ага! Держитесь, сволочи! С нами святой Лонгин!

Габриэлю удалось наконец сломать пригвоздившую его стрелу. Он бросился к двери. Именно в этот миг коротышка Абдулла входил с подносом еды. Булочки, зловещие пирожки Юсуфа, чай. Всё это полетело на пол. Габриэль толкнул коротышку на нож Аршамбо, а сам бросился бежать.

– Стой, пес! – неслось ему вдогонку. – Кто бежит, тот сарацинская свинья!

«Живая свинья лучше дохлого пса», – подумал на бегу Габриэль. Ему удалось-таки получить нешуточную фору. Пока Аршамбо вытаскивал кинжал из умирающего Абдуллы, Тень уже выпрыгивал во двор. Следом, шаг в шаг, несся Мишель Злой Творец.

– Вы же не покинете меня, хозяин?! – завывал он. – Я ваш верный слуга!

– Нет, конечно. Сражайся за меня, слуга, и место в раю тебе обеспечено. Эй, сзади!

Мишель обернулся. За спиной его вырос Андре. Клинок метнулся к лицу ассасина и…

– Это мое ухо! – послышался вопль Злого Творца. – Эй, так нельзя! Я…

Что значило это «я», смог узнать только ангел смерти Азраил. Голова Мишеля кувыркнулась в пыльные заросли полыни. Андре же помчался следом за Габриэлем.

– Стой! Стой, мерзавец!

Повсюду звенели мечи. Жоффруа без промаха расстреливал с крыши ассасинов. Узнав, что Защитник Городов попал к ним в руки, батиниты утратили бдительность. Они забыли об ордене Храма.

И совершенно зря. Мессир Гуго де Пейн – не тот человек о котором следует забывать.

Аршамбо осторожно выглянул в дверь. Дом ходил ходуном; всюду дрались, кричали, стреляли. Откуда-то тянуло горелой кашей. Но на этаже ассасинов не было. Выражаясь языком моряков, сир де Сент-Аман оказался в центре бури, в ее мертвой зоне.

– Вы не ранены, сударыня? – вернулся он к Мелисанде.

– Благодарю, сир, нет. Но вот о Гуго и Рошане следует позаботиться.

Храмовник кивнул и принялся перерезать веревки на руках пленников. Гуго де Пюизе пыжился, как драчливый воробей. Выглядел он смешно и жалко, но Аршамбо со всей серьезностью поздравил его с освобождением принцессы. Так, словно все заслуги в этом деле принадлежали исключительно ему. Мальчишечье самолюбие – вещь серьезная.

Рошан смотрел на происходящее с изрядной долей иронии. Вскоре храмовник перешел к нему:

– Ты жив, бродяга! А я-то боялся, что ассасины порезали тебя в ремни. Являлся бы ты мне тогда во сне как святой Геминиан Аттиле.

– Я знаю Габриэля, – ответил Рошан. – Он любит поговорить. В нем умер прекрасный сказочник, собиратель историй.

– Думаю, сейчас он умер второй раз. Легче святому Себастьяну бежать с расстрельного столба, чем ассасину прорваться мимо Гундомара, Андре и Годфруа. Пойдем, посмотрим, как у них дела.

Побоище подходило к концу. Как ни крепилась Мелисанда, но на лестнице, заваленной трупами, ей стало дурно. Рошан первым сообразил, что происходит. Он подхватил девушку на руки и унес к открытому окну. Там принцессу вырвало. Гуго де Пюизе держался изо всех сил, но и ему, судя по тому, как он побледнел, приходилось несладко.

На улице царил ад. Воняло кровью, подгорелой кашей, изрубленной в клочья полынью. Повсюду валялись трупы ассасинов. С небесной выси на побоище взирало равнодушное солнце.

Гундомар, Годфруа и Пэйн де Мондидье азартно бились с последним из уцелевших. Исчерканное белыми шрамами лицо Ахмеда налилось кровью. Один против трех – он и не думал сдаваться, хоть и приходилось ему несладко.

– За все цветочные горшки, что ты разбил! – орал Гундомар, атакуя.

– За христианские святыни, что ты осквернил! – вторил ему Годфруа.

Пэйн всё не мог придумать, в чем обвинить ассасина.

– За… за… – бормотал он. Его осенило: – За спиной!

Ахмед оглянулся. Все трое тут же сделали выпад. Не тут-то было! Ассасин элегантно уклонился и запрыгнул на поломанную арбу, стоявшую у дувала.

– А ну подходите, кафиры! Аллах свидетель, ярость стала моей душой.

– У флорентийца! – ринулся в атаку Пэйн. На него накатило вдохновение. – У флорентийца – славный кот!

С каждым ударом рождалась очередная строчка «шедевра»:

Гуго де Пейн махнул рукой:

– Ладно, братья. Хватит валять дурака. – Он возвысил голос: – Эй, сарацин, сдавайся! У нас есть сир Аршамбо, и мы не побоимся пустить его в ход.

Аршамбо, Мелисанда, Рошан и де Пюизе как раз появились на крыльце. При виде их Ахмед понурился:

– Этот нечестивец, что дерется двумя мечами? Ладно, сдаюсь.

– Давно бы так.

– Но, видит Аллах, меча моего вы не получите, – Ахмед артистичным жестом бросил клинок через забор.

– Вот сволочь!

– Ладно, – пожал плечами магистр. – Это всё равно. Мы не собираемся тебя убивать или держать в плену. Ты отправишься в Аламут, расскажешь, что здесь случилось. Пусть запомнят, что обманывать франков – себе дороже.

– Как знаешь, франк. Но я расскажу больше, чем ты думаешь.

Руки ассасина скользнули к поясу. Блеснул метательный нож. Кому он предназначался, не оставалось ни малейших сомнений.

– Ме-елис!!

Рошан и Гуго ринулись к принцессе. Аршамбо выхватил меч.

Все они опоздали.

Кувыркаясь в воздухе, нож отправился в полет.

Но если бы кто-нибудь дал себе труд заглянуть в глаза ассасина, он обнаружил бы там… удивление.

Перед смертью ему открылась его судьба. Время замедлило бег. Ассасин увидел стрелу, что летела сверху. Нож врезался в древко, отскочил и чиркнул Ахмеда по щеке. На лице его распахнулась рана, которой уже не суждено было стать шрамом.

В следующий миг меч, брошенный рукой Аршамбо, вошел ему в живот.

– Прекрасный выстрел, – похвалил Рошан. – Кто это у вас так стреляет?

– Жоффруа, кто же еще, – неохотно отозвался магистр. Ему хватало дел: Мелисанда всё-таки потеряла сознание. Хоть и дочь крестоносца, хоть и не в тепличных условиях росла, да жара, вонь крови и перенесенные опасности сделали свое дело.

Крестоносцы расстелили на крыльце плащи. Молчаливый Андре принес воды и принялся хлопотать вокруг девушки. Скоро она открыла глаза.

– Хвала Иисусу, она жива! – радостно загомонили рыцари. – Жива!

Магистр вытер со лба пот:

– Где Жоффруа?

– Я здесь, мессир.

– Преклони колена, мошенник. – В глазах де Пейна блестели слезы. – Сынок, словами не передать, как я тобой горжусь… – Голос его сорвался. – Вот прими… Это малый знак моей признательности…

Магистр снял с шеи золотую цепь и надел ее на коленопреклоненного храмовника.

– Жоффруа, ты единственный из нас не являешься рыцарем. Но клянусь спасением души, это ненадолго. Ты заслужил эту честь. – Он выхватил из ножен меч и плашмя огрел им по спине юношу: – Встаньте же, сир Жоффруа!

Новоиспеченный рыцарь поднялся с колен. Храмовники бросились обнимать и поздравлять его. Мелисанда от души расцеловала своего спасителя. Когда гром оваций отгремел, магистр незаметно поинтересовался у Жоффруа:

– А ответьте-ка мне, сир мошенник, на такой вопрос. Отчего, когда мы мчались сюда, вы с сиром Аршамбо ехали на одной лошади?

– Э-э… мнэ-э…

– Ясно. До конца лета – кухня, кухня и кухня. С Аршамбо будет отдельный разговор. Пункт двести пятьдесят первый уложения о наказаниях как раз про него писан.