ИСА, ИЛИ ХАЛИФ НА ЧАС

Опасное пришло время, нечего сказать… Начался год с засухи, а продолжился того хуже. И что Исе в потайной комнатке не сиделось?

– О брат мой Хасан! – стонал Иса, раскачиваясь и царапая лицо. – Мерзавец ты и негодяй, покарай тебя Аллах! Втравил в историйку, нечего сказать!

Делать ему было нечего, поэтому он еще и разорвал свой халат. Пусть все видят – тоскует человек. А что еще делать? На долю неудачливого правителя Манбиджа выпала тягостная обязанность: ждать.

– Эй, Сабих, что там за стенами? Сражаются? – Начальник стражи пожал плечами:

– Как джейраны во время гона.

– Кто кто побеждает? Скажи, не томи!

– Аллах велик, повелитель. Он ведает.

Аллах ведал, а больше никто. Когда-то Манбидж утопал в садах. Нынче же его окружали столбы дыма: войска Балака не церемонились с достоянием бунтовщиков. Хуже всего то, что стена, доставшаяся городу еще от румов, сильно пострадала от времени и человеческой жадности. Окажись Хасан прозорливее – давно бы приказал чинить ее. Но что его глупость по сравнению с братниной? Стократ Иса джинн и дурак, раз взвалил на себя такое бремя!

Не голода опасались защитники, потому что запасов оставалось еще на месяц, и не жажды – колодцев хватало. Городу грозил штурм. И спасти жителей могло лишь чудо.

– Рошана Фарроха ко мне, – приказал Иса. – Немедленно!

Унеслись тени-слуги, неслышно ступая по багровым коврам. Без них сумрак надвигающегося вечера стал дик и неприветлив. Камни крепости давили на Ису, не давая вздохнуть спокойно. Аллах да проклянет румов, строивших цитадель! Надо же такое гадство учудить. Исе казалось, что с каждым вздохом ему приходится раздвигать плечами стены. Воздух Манбиджа чист, тонок и прохладен; однако же в цитадели он раскалялся и песком застревал в легких.

Ждать пришлось недолго. Зашелестели туфли по коврам, и появился евнух – рыхлый, желтый, словно старое масло. Черный халат его вытерся на локтях, из подкладки торчали нити.

– Ты, Керим? – удивился Иса. – Шайтан тебя побери, зачем ты здесь? Я звал Фарроха.

– Рошан не придет, о повелитель, – склонился евнух. – Он собирается на разведку в лагерь Балака.

– Что за шутки? Ох, у меня даже сердце разболелось от твоих слов. – Иса воздел руки к небу. – Верно, он сбежать хочет. Переметнуться к Балаку и продать все наши секреты. Клянусь Меккой и Мединой, я засажу его так глубоко, что шайтаны станут считать его чихи! Найти его!

– На голове и на глазах, повелитель.

Отсутствовал Керим недолго. Вскоре он вернулся – такой же неприметный и услужливый, как раньше.

– Аллах благосклонен к нам, о повелитель, – объявил он. – Гебр здесь. Прибыл посланник от франков, и Рошан разговаривает с ним.

– Что?! От франков? Так Жослен победил?!

– Э-э, мой повелитель…

Как это часто случается с людьми, чьи мысли заняты чем-то одним, Керим оговорился. Хотел сказать «от Балака», а сказал то, что сказал. Исправлять ошибку не было времени. Иса бросился к евнуху чуть ли не с объятиями:

– О, благостно слышать эти речи! Аллах велит награждать доброго вестника. – Иса сорвал с пальца перстень и отдал евнуху. Тот с надеждой поклонился.

– Я могу идти?

– Останься. Рошан хитер, как пустынная лиса. Мне понадобится твой совет.

Евнух помрачнел. Иса – пучеглазый и высохший, словно вяленый каспийский сазан, в гневе не жалел ни друзей, ни врагов. Кериму хотелось одного: когда выяснится правда, оказаться очень далеко отсюда.

Умей Иса думать и размышлять, он бы сам всё понял. Посланник от крестоносцев не мог явиться с мирными вестями. Но Иса жил в своем замкнутом мире. С детства он во всём привык полагаться на брата. Когда-то это устраивало всех, да только те времена прошли, и отныне Манбиджем правил не ребенок.

Появился Рошан. Против всех ожиданий он был весел и спокоен. Это спокойствие только раззадорило Ису.

– Рошан, проклятье на твою голову! – воскликнул он. – Ты видел посланника Жослена и молчишь!

– Жослена?

Одного взгляда хватило, чтобы понять, что случилось что-то не то. Бледное лицо Керима, бисеринки пота на лбу Исы… Рошан постарался отвечать как можно беззаботнее:

– Иса, уважаемый! Зачем волнуешься так? Франк целый день мечом махал, умаялся. А ты, поди, орать на него будешь. Дай отдохнуть человеку.

Керим сжал в кулаке подаренный перстень. Страх толкал евнуха на подлый поступок.

– Что ты мелешь, безумец! – зашипел Керим. – Или ты думаешь, что мы будем ждать, пока проклятый кафир набьет пузо и отоспится?

– И в самом деле, – поддакнул Иса. – Раз он от Жослена…

– Он не от Жослена.

Ахнула тишина. Слышно было, как потрескивает огонек в лампе да где-то шуршит мышь.

– Жослен нам не поможет, Иса, – твердо объявил Рошан. – Эта фигура отыграна, и лучше о ней позабыть. Балак победил.

Иса оцепенел. Худые пальцы юноши теребили ус, глаза по-рачьи посверкивали. Судьба-злодейка… Как же она посмеялась над ним! Сделала повелителем Манбиджа как раз перед тем, как отобрать город.

Что же делать? Что делать?!

– Иса, нет времени на жалость к себе. Надо уводить людей в цитадель.

– В цитадель? И отдать город мерзавцам?!

– Иного пути нет.

Иса задохнулся от полусмеха-полукашля:

– Ты – Защитник Городов! Это всё, что ты можешь предложить? У меня есть лучший план.

– Расскажи, Иса. Если он хорош, мы так и поступим.

– Все знают о твоем умении перевоплощаться. Ты отправишься в лагерь Балака и убьешь их предводителя.

На лице Рошана мелькнуло брезгливое выражение.

– Я не ассасин. И моя жизнь мне пока еще дорога. Меня не выпустят обратно.

– Твоя жизнь принадлежит мне, гебр! – выкрикнул Иса. – Все знают, ты – маздаяснийский колдун, брат Харута и Марута!.. Но я тебе не брат: видит Аллах, с какими людьми он якшался, с каким отребьем!.. И где он сейчас?.. Я хочу видеть франка. Немедленно!

Ису понесло. Он брызгал слюной, размахивал руками и кричал. Слуги отодвинулись от него. Сабих словно ненароком положил ладонь на рукоять меча. Чего от безумца ждать?

Но Рошан не смутился. Он отступил в сторону и сделал знак рукой. Двое могучих бедуинов внесли в комнату израненного рыцаря. Волосы франка слиплись от крови; желто-зеленый плащ покрывали красные полосы.

За полтора месяца, прошедших с начала осады, Рошан успел основательно изучить Ису. Крестоносца ждала незавидная участь. Трус и убийца, успел подмять под себя и Сабиха, и Керима. Что уж говорить о чужаке-христианине? Но ради города приходилось идти на жертвы. Иса подался вперед:

– Ты! Кафир, собака! Не Жослен ли прислал тебя? Отвечай!

Франк с трудом приоткрыл распухший от кровоподтека левый глаз:

– …а… алла…

– Что? – Иса поманил пальцем. Бедуины подтащили посланника крестоносцев поближе.

– Эмир Балак… глашает тебя на свадь… бу… – прохрипел тот. – Твой брат Хасан… женится…

Воины онемели. Иса так и застыл, приподнимаясь.

– Что?! – наконец выдавил он. – Женится?

– Позволь, повелитель, – торопливо начал Рошан, – я разберусь. Дело в том, что…

Время было упущено. Иса окончательно соскользнул в пучины сумасшествия.

– Ты издеваешься, собачья отрыжка! – взревел он. – Деяния твои переполнили чашу запретного! – Иса обернулся к страже: – Эй, кто там! В зиндан его!

Гебр отреагировал быстро. Сбил с ног одного, другого, но силы оказались неравны. Стражники скрутили его и поволокли. Загремел по полу оброненный посох.

Рошан обернулся и закричал:

– Керим! Сабих! Не давайте ему воли! Он погубит Манбидж!

Один из стражников саданул гебра рукоятью меча в висок. Голова Рошана откинулась.

– Безумец! Безумец! – пронеслось по залу.

– И кафир, – вторило в ответ. – Кафирам нет веры!

Иса скрючился, словно у него болел живот:

– О Аллах! Враг у стен города, а тут… Разве недостаточно жен моему брату? Аж печень заныла от таких слов! Франка – казнить, – буднично добавил он. – Или нет! Отправьте с ответом к Балаку. И несите сюда обед.

И который раз проклял Керим свой болтливый язык. Трусливую натуру, во всем ищущую выгоды. Умолчи он о франке – скольких бед удалось бы избежать! Но теперь поздно стенать и рвать волосы.

Надо спасать себя.

И город.

Евнух с опаской оглянулся на дверь. Там бушевала буря, Иса чудесил. Он отправил к Балаку франка, не дав тому отдохнуть и залечить раны. Сабих пытался отстоять Рошана, но Иса лично проследил, чтобы гебра бросили в зиндан.

Во франкских землях безумного правителя живо бы укротили, но мусульмане слишком почитают закон. Ни у Керима, ни у Сабиха не хватало духу взять власть над городом. Оба это понимали. И оба знали, что дальше так продолжаться не может.

– Нет мощи, кроме как у Аллаха! – выдохнул Сабих. – Керим, что делать-то? Плохо Исе. Совсем больной стал. Заговаривается.

Казначей закивал в такт:

– Пропали мы, Сабих. Ай, съест нас злой Балак! – Вельможи посмотрели друг на друга. Как всегда в минуту опасности, их умы посетила одна и та же мысль.

– А что, если?..

– Именно! Идем же немедленно.

Вопрос «куда?» Керим даже задавать не стал Конечно же, на башню Тайных Заговоров. Куда же еще? Пока вельможи шли, навстречу им не раз попадались слуги и невольницы. В глазах их застыл ужас. Дьявол недаром носит имя Иблис, что означает «отчаяние».

Лишь на башне сановники смогли перевести дух. Керим вытянул шею, вглядываясь в сгущающиеся сумерки. Пахло дымом и солью. Ветерок доносил тонкий аромат цветущих яблонь, и сердце отзывалось болью.

Аллах великий, в чем провинились мы?.. Перевалил через середину раби-аль-аваль – сияющий весенний месяц. Манбидж окружен садами, но что останется от великолепия цветущих яблонь, вишен, груш, когда уйдет враг? Уже сейчас поблескивают рубины огоньков меж деревьями. Каждый в чадной оправе дыма. А дальше?

– От Исы надо избавляться. Чуешь, Сабих? – Евнух со значением посмотрел на начальника стражи.

Тот соображал быстро:

– Яд?

– Нет. Пусть со стены свалится. Ненароком.

– А вместо?..

Оба помрачнели. Самый плохой господин лучше безначалия. Требовался человек достаточно сильный, чтобы удержать город. Хасан при всех его недостатках годился на эту роль. Но Хасан в плену, и поди знай – жив ли?

– Рошан, он…

– Что ты сказал?!

Керим вскинул голову. В голосе его прозвучали сварливые нотки:

– А что? Он кафир, но это поправимо. Пусть признает, что Аллах велик и нет у него товарищей. Раздаст милостыню, наконец… Будь он мусульманином, я первый отдал бы ему город. Хасан вообще нас хотел Жослену продать!

– Тот хотя бы человек книги. – Заговорщики понурились. Отдать Манбидж христианам – это еще туда-сюда. Но язычнику, огнепоклоннику…

– Без Рошана никак, – после паузы признал Керим. – Я не знаю никого под знаменем Манбиджа. кто может спасти нас.

– Если Балак, конечно… – Сабих энергично рубанул себя ребром ладони по горлу. – Тимурташ, Бурзуки… Кроме гебра. Эх!

В минуты высшего волнения начальник стражи выражался афористично. Но Керим давно знал своего приятеля. Сказанное переводилось так:

«Ты прав во всём. Нам не устоять против сплоченных сил ислама. Союз трех эмиров – Балака, Тимурташа и Бурзуки – гибелен для Манбиджа. Лишь в Рошане наша надежда. Но он, к сожалению, кафир. Я не смогу дать войск ему под начало, потому что мои единоверцы проклянут меня. Но если Балак возьмет город, нам всем не жить. Нет силы и мощи, кроме Аллаха славного!»

– Вот и ладушки, – обрадовался евнух. – Я поговорю с Рошаном. Ты же собирай воинов.

– Если да, то так. Иначе – ахират нам всем. Аллаха молю, чтобы!

Перевода не требовалось.

МАРЬЯМ И ЗНАТОКИ ШАРИАТА

Всё в мире творится по воле Аллаха. Всходит и заходит солнце, растет трава. Жеребцы покрывают кобылиц. Ничто не случается помимо Всевышнего.

Отчего же допустил он столько крови и боли? Как? Зачем? Когда ворвавшиеся в расположение обоза курды зарезали смешного мальчишку-оруженосца, Марьям впала в оцепенение. Тот ведь даже не сопротивлялся! Зачем?! А остальные?

Пути-дорожки вновь привели ее к Манбиджу. Права оказалась кладбищенская ведьма. Судьба назначила Марьям оставаться вечной пленницей. У франков, у Балака.

Скорее бы всё закончилось!

Голоса спорящих доносились до Марьям словно издалека. От курдов, охранявших ее, нестерпимо воняло жиром, конским потом и человеческой кровью. А еще – сталью.

– Беру в свидетели того, кто осветил небеса и землю – я знаю шариат! Хорошо знаю, не хуже тебя, дядя!

– А я говорю, нет! – Бородач в рваном окровавленном казаганде схватил Марьям за плечо, встряхнул. – Таково твое благочестие, Тимурташ? – При каждом слове голова девчонки тряслась, как у тряпичной куклы. – О, зачем дожил я до этого дня! Войти к женщине после гнусного франка, не очистив ее!

– Но выслушай мою историю, дядя!

Бородач отшвырнул девушку к ногам курдов, и та поспешила уползти прочь. От страха перехватывало дыхание. Несмотря на это, Марьям успела заметить, что страшные бородачи похожи друг на друга. Так один лев походит на другого. Старшему прожитые годы добавили солидности и мощи. Младший выглядел утонченным, почти изнеженным. Если бы не шрам через всё лицо и не пустота в глазах, выдававшая склонность к припадкам безумия, его можно были бы счесть красивым. Щегольской халат Тимурташа блистал свежестью и красотой. Балак же не соизволил даже переодеться после битвы.

– Говори, Тимурташ, – объявил он. – И пусть слова твои станут медом на чуреке моего понимания. Клянусь саблей своей и копьем, очень ты меня разозлил!

– Так слушай, дядя. Три года назад это произошло, истину говорю! У Зардены.

Балак кивнул. Зардену он помнил хорошо.

– Мы тогда добычу захватили. А среди нее – девушку, обликом схожую с этой. Во всём она была подобна луне, встречающей четырнадцатую ночь. Бедра ее обещали все мыслимые блаженства, а груди, подобные двум шкатулкам слоновой кости…

– Где? Ну где здесь шкатулки? – забывшись, закричал Балак. – Это что ли?! – Он вновь схватил Марьям и рванул халат. Затрещала ткань. Груди девушки обнажились. Она заизвивалась, пытаясь прикрыться.

– Хорошо. Подобные двум гранатам, – невозмутимо продолжал Тимурташ. Курды заржали. – я приготовился войти к ней, следуя всем установлениям шариата. Я выждал положенный срок очищения. Но, едва старухи приготовили ее, и вымыли и расчесали ей волосы, и умастили ароматическими маслами, и обрядили в лучшие одежды, – напали франки. Дурной сержент затоптал ее конем. Ай, как я горевал! Не поверишь, дядя! Я рассадил кафира от плеча до зебба одним ударом. Небеса радовались! Но желание сердца моего осталось без утоления. Теперь ты видишь, дядя, что я не в силах ждать?

– Я вижу, что ты – похотливый осел. Ты позоришь потомков Артука перед мусульманами!

В животе у Марьям разлился гаденький холодок. Она сжалась в комок, скуля, словно побитый щенок. Спорщики не обратили на нее внимания.

– Слушай, Тимурташ. Слушай и не говори, что не слышал. Не время безумствовать нынче. Мы ведем джихад, и я на всё пойду, чтобы оградить тебя от бесчестия. Продай мне ее. Или подари!

– Нет, сказал я!

Балак разъярился.

– Хатун трижды разведена со мной, – заорал он, – если не подаришь или не продашь мне эту невольницу!

– Клянусь разводом с моими женами, нет и нет! Ты много берешь на себя, дядя!

Курды переглянулись. Дело принимало дурной оборот.

– К Зейду, – предложил Майах.

– К Зейду, – согласились его товарищи. – Ты мудр, Балак, мудр, а Зейд мудрее.

К тому времени, как лекарь пришел на выручку дяде и племяннику, те успели немного подраться. Чуть-чуть порвали халаты, малость попортили чалмы. Борода Балака поредела и скосилась в левую сторону, а Тимурташ хлюпал разбитым носом.

– Благословение и мир вам, воины! – объявил Зейд, подходя к шатру. – Верно, вы пригласили меня из-за какого-то важного дела, постигшего ислам. – Оглядев поле битвы, он всплеснул руками в притворном ужасе: – Ай-ай, что я вижу! Львы делят добычу!

В глазах лекаря прыгали веселые искорки.

– Ничего. Я целитель и знаток Корана. Расскажите мне свое затруднение, эмиры, чтобы я мог разрешить его.

Балак гневно выступил вперед:

– Мы оба поклялись разводом, Зейд. Я говорю, что этот тощий паук подарит мне эту наложницу или продаст. Он же талдычит обратное, как будто не создал Аллах хороших и правильных слов!

– И это всё? Видит Знающий, нет дела проще! Пусть Тимурташ продаст тебе половину наложницы. Другую же – знают небеса, это справедливо – пусть подарит.

– Мудрые слова, – с энтузиазмом вскричал Тимурташ, – так и сделаю! Какую половину ты хочешь?

Он выхватил саблю. Балак придержал его руку и шепнул на ухо:

– Тронешь девчонку – сбрею тебе бороду. Понял?

Угроза подействовала. После каких-то получаса криков и ругани, неизменно сопровождающих торг между правоверными, Марьям перешла в собственность Балака. Ноги не держали ее, поэтому эмир приказал Майаху нести девушку на плече.

– Старух сюда! – приказал он. – Пусть позаботятся о новой наложнице. И пусть не жалеют розовой воды, сурьмы и шелков!

– Что я слышу? А срок очищения? – Балак жалобно сморщился:

– Ай, Зейд, и ты о том же… Не видишь, что ли, как я страдаю? Недаром ведь сказал поэт:

– Это не так сложно исправить, о великий! Муж, знающий установления шариата, найдет и как обойти их.

– Я награжу тебя, Зейд. Мудрость твоя подобна шербету жарким днем. Говори же!

Лекарь нахмурился в раздумьях.

Балак с надеждой смотрел на него.

Один Аллах знает пределы страха и отчаяния, что существуют на земле. Ханжа-эмир и пройдоха-лекарь рылись в законах шариата, как модница в сундуке: это пойдет, это пригодится, а это отброшу… Жизнь Марьям не стоила ничего. Женщина в глазах людей меча представала добычей, средством для удовлетворения похоти. Шариат мешал желаниям Балака… что ж, нет препятствий, которые нельзя обойти.

– Надо позвать невольника, – объявил Зейд по недолгом размышлении. – Невольника из тех невольников, что не были освобождены. Пусть он возьмет девушку в жены, не входя к ней, а потом тут же разведется с ней. И ты сможешь познать ее немедленно, без срока очищения.

– Это ты славно придумал! – восхитился Балак. – Так и сделаем. Выдадим ее замуж за…

– …скажем, Хасана.

Балак посмотрел на лекаря восхищенным взглядом:

– Нет человека мудрее тебя, Зейд. Мне бы в жизни не пришло в голову такое. Как думаешь, послать Исе приглашение на свадьбу?

– Отчего нет? Аллах – велик он и светел! – сделал так, что у нас нет недостатка в пленных франках. Пошлем одного из них. Пусть Иса повеселится.

– Да. Пошлем дьявола в желто-зеленом плаще. Пусть Иса видит, кому доверился.

Марьям застонала. «По силе и сбудется, – билось в висках. – Станет Марьям женою Хасана…» Где-то далеко, на манбиджском кладбище хохотала ведьма. Она-то знала, что все желания рано или поздно сбываются.

Надо лишь выждать самый неподходящий для этого момент.

И запросить двойную цену.

ФАРРОХ ВЕДЕТ БОГОСЛОВСКИЙ СПОР, НО В КОНЦЕ ВСЕ РАВНО ПРИХОДИТ К ТОМУ, ЧТО БОЛЬШЕ ВСЕГО НЕНАВИДИТ

Когда поднимается бестолковщина, лучше находиться от нее подальше. Хотя бы даже и в зиндане. Рошан привалился виском к холодному камню. В спокойствии подземелья ему чудилось равнодушное неодобрение.

Манбидж знал сотни узников.

В этой яме умирали неудачливые влюбленные, яростные мстители, искатели правды и завзятые лжецы. Все они маялись перед смертью, пятная тьму страхом и болью. Этот же узник почему-то был спокоен, перед его спокойствием трепетала тьма.

«Над твоей головой три человеческих роста пустоты, решетка и стража, – шептала она. – А выше – камень, камень, камень. Бойся меня, Фаррох! Я – дух тюрем и неволи!»

– Глупый дух, – проворчал гебр, устраиваясь поудобнее. – Нашел кого пугать. Иди лучше с Исой потолкуй. Он ведь тоже пленник.

Тьма разочарованно отступила. Рошан же принялся размышлять. По всему получалось, что сидеть в зиндане ему придется недолго. Слишком быстро развиваются события, слишком многим он нужен. Интересно, кто первый заявится: Керим или стражники Исы?

Или же ассасины?

Мысли Фарроха перескочили на рыцаря в желто-зеленом плаще.

«Прости, дружище, – подумал гебр, обращаясь к неведомому франку. – Очень не вовремя ты появился. Но что же всё-таки значили твои слова о свадьбе? Что за шутовство придумал Балак?»

Думай! Думай!

Где-то капала вода. Шуршали крысы, молясь своим помойным богам, прося у них благ сытных и приятных: гнили, плесени да разрушения. Временами Рошану казалось, что он близок к разгадке, вот-вот ухватит суть. Но аша-правда не давалась. Ускользала насмешливо, подмигивала: нет, не то, холодно.

– Рошан!

Где-то наверху зашуршали шаги. Посыпались вниз мелкие камешки. Гебр поднял голову.

– Рошан! Это я, Керим. Ради Аллаха, слышишь ли ты меня?

Свет факела резанул по глазам; узник прикрыл лицо. Стукнула решетка.

– Убери свет, Керим, – поморщился гебр. – Тут темно, прохладно. Я уж спать собирался. Что привело тебя в этот поздний час?

– Не время спать, Рошан. Иса совсем плох. Клянусь тем, кто знает причины, мы нуждаемся в тебе!

Фаррох уселся поудобнее. Вот и случилось то, о чем он думал. Дальнейшее он представлял себе довольно хорошо. Всё в мире вплетено в миждем, или, как говорят индусы, в узор кармы. За причиной идет следствие. Одни наши поступки влекут за собой другие. Главное – не терять связь с ашей-законом. Тогда предсказать поступки казначея будет несложно.

– Говори.

– Рошан, город спасать надо! Нынче такое время, что крысам лучше заодно с котами. Мы уже решили: Сабих поднимет воинов, ты станешь во главе.

– Ну?! Решили, значит. Остался пустяк. Да?

– Да, – евнух сглотнул слюну. – Ты гебр, неверный. Огню поклоняешься. – Лицо Керима пряталось во тьме, но Рошан знал, что тот настороженно огядывается по сторонам. – Прими Аллаха, Рошан! Как человека прошу!

Гебр молчал.

– Помнишь, ты рассказывал о своем боге? Ормузде? Ты говорил, будто он хотел создать нас чистыми и непорочными. И ведь я поверил. Так приятно сознавать, что мы беленькие! Что чистота в нас изначальна, лишь прячется под слоем грязи. Что я хоть и евнух, но созидателен по сути… Да, без мужских причиндалов. Ваш Иблис – Ангро-Манью отравил людей, землю и небо. Не ты ли рассказывал, что наше назначение – сражаться с ним?

Рошан вздохнул. Богословского спора ему тут не хватает. И отчего люди так любят всё переворачивать с ног на голову?

– Ты хорошо говоришь, Керим… – устало ответил он. – Но ты путаешь яичницу с божьим даром. При чем тут моя вера?

Керим сплюнул с досады:

– Ни при чем, ни при чем. Но ты – лжец! А я-то думал… – Плевок скользнул по решетке и шлепнулся в гнилую солому. – Город наполнен людьми, Рошан. Там дети, старики, женщины. Не пощадят никого! Хасан просил помощи франков – ты думаешь, Балак простит это? Аллах великий, да открой же безумцу глаза его! Тысячи жизней – вот цена твоего добра, Рошан!

Этого Фаррох не вынес:

– Да что ты знаешь о добре и зле, глупец? От того, что я приму ислам, или повешусь, или спляшу вприсядку, злая суть Балака не изменится. Он как хотел вас вырезать, так и будет хотеть. Выслушай меня, Керим. Выслушай, а потом решай сам.

– Говори.

Гебр откашлялся. Когда он последний раз пил? Утром, не позже.

– Керим, знать добро – прекрасно, но знать только его – это ловушка. Люди тьмы страстно мечтают о том, чтобы исчезла граница между запретным и дозволенным. Ведь кто тогда уличит их. Мусульмане за воровство рубят руку. Где-то сажают в тюрьму, где-то порют, а где-то, может, говорят «пусть тебе будет стыдно, нехороший человек!».

– Благословенна страна, в которой так.

– Да. Но суть в другом. Когда вор кичится тем, что он вор, когда убийца с гордостью привязывает к седлу головы убитых – мир движется к гибели. Все религии проводят черту между хаосом и порядком. Там ли эта черта или в другом месте – неважно. Как человек искренне движется к свету – рано или поздно он придет. И всё равно, откуда начат путь.

– Но тогда что тебе за разница? Огнепоклонничество или ислам – что с того, если мы придем к одному и тому же?

Рошан засмеялся:

– Ты ведь себя сейчас убеждаешь? Значит, я прав, а ты – нет.

– Нет мощи и величия, кроме как у Аллаха!.. Ты дурак, Фаррох.

– Я честен, а это иное. Вы привыкли считать других дураками… И во что превратился этот мир? Слышишь, Керим: чтобы перенести границу между добром и злом, ее надо сначала стереть. А когда она исчезнет – пусть даже на миг, – вся силы тьмы обрушится на меня. И не знаю, выдержу ли я.

Керим в отчаянии распластался на решетке. Аргументы, приготовленные для самоубийцы, иссякали, словно сухой песок в кулаке. Когда он шел сюда, муэдзин возвестил аль-Магриб. Скоро придет время аль-Иша, а когда настанет ас-Субх – всё закончится.

Утром Фарроха казнят.

Да Иблис с ним, с безумцем! Сам-то он, Керим, если верить Рошану, давно находится во власти злого шайтана Ангро-Манью. Путь царедворца скользок, где-нибудь да оступишься. Там взятку сунешь, тут кляузу настрочишь. Слушок дурной о ком-нибудь пустишь… У евнухов мало радостей в жизни.

Пьянство. Обжорство. Интриги.

Керим ни одной не упустит.

И всё же, всё же… Ну нельзя Фарроху умирать! Аллах ведает, как ему удается, но проклятый гебр видит хорошее в любом мерзавце. Даже таком, как Керим.

И вот – предательство.

Завтра Фарроха поставят на ковер крови. А вместе с ним – всех манбиджцев, не разбирая, кто прав, кто виноват.

– Фаррох, – прошептал казначей. Вспомнил, что узник далеко внизу и, может быть, не услышит, позвал громче: – Фаррох! Послушай, безумец. Мне в прошлом году святой суфий историю рассказал. Ну сказку…

Ни звука не донеслось из тьмы. Евнух торопливо продолжал:

– Однажды одному человеку повстречался ангел. Обычный ангел по имени… по имени… Аллах ведает, как его звали. Пусть будет Габриэль. И вот человек спросил ангела: если Аллах милостив – отчего он допускает зло? Где справедливость? И ответил ангел: «Пойдем со мной. Я покажу тебе справедливость».

Керим надолго замолк, вспоминая, что дальше. Он никогда не интересовался сказками и не понимал, зачем их рассказывают. Ведь проще же объяснить обычными словами. Или же нет?.. Захочешь обмануть, сказки тоже ни к чему. Они слишком простодушны.

Он закрыл глаза. Лицо суфия-рассказчика всплыло перед ним, как наяву. Казалось, его собственный писклявый голос налился силой. В нем зазвучало убеждение.