Она отбивалась, сначала в шутку, а потом, почувствовав, что снег набился за воротник, взмолилась о пощаде всерьез. Жозеф тут же встал на колени и, подняв ее, стал нежно отряхивать от снега. Им было жарко. Снег подтаял, то ли от яркого солнца, то ли растопленный их пылающими телами.

Их огненно-красные костюмы на белом… Их страсть, пламенем взметнувшаяся над нежностью и чистотой чувств… Словно костер на снегу, подумала Элен.

За возней они и не заметили, как солнце, только что такое жаркое, стало клониться к закату.

— Пора обедать, пока не похолодало, — распорядилась Элен. — Вытаскивай на стол остатки наших запасов, а я позвоню Лоране, скажу, чтобы нас не ждали сегодня. А то она сама может позвонить в самый неподходящий момент.

Сообщив по мобильному Лоране о своем намерении вернуться завтра, Элен стала помогать Жозефу накрывать на стол. Бутылка коньяка, оставленная спасателями, две пары сандвичей, две коробочки сыра камамбер, последняя плитка шоколада. Пиршество что надо, остатки роскоши…

— За нас! — Жозеф поднял кружку с коньяком.

— За нас! — с удовольствием повторила Элен.

Половина солнечного диска уже скрылась за вершиной. И сразу похолодало. Когда они доедали сандвичи, солнце уже исчезало за хребтом, посылая им прощальный привет в виде розоватого отблеска на облаках. Потом отблески погасли, и сумерки стали быстро сгущаться, неся с собой резкое понижение температуры. Подтаявший снег превратился в наст — ледяную корочку на снежном покрове. Теплая «воронка» стала мрачным белым колодцем, на дне которого стояла хижина — хрупкая защита в царстве суровой стихии.

Пока Элен собирала со стола остатки трапезы, Жозеф разжигал печурку. Есть незыблемые правила для странствующих и находящих приют в домиках, построенных в глухих местах охотниками, пастухами, рыбаками. Эти убежища открыты для всех, нуждающихся в них. Там есть запас спичек, соли, крупы, дров или другого горючего для обогрева жилища. Заходи и пользуйся, отдохни, пережди непогоду. Но думай о тех, кто придет сюда потом. Позаботься, чтобы после тебя остался запас топлива: наруби дров, оставь сухого горючего, хотя бы полкоробка спичек. Поделись с идущим после тебя банкой-другой консервов или плиткой шоколада…

— Раскрываю последнюю пачку сухого спирта, — отметил Жозеф. — Надо оставить хотя бы половину или потом спуститься сюда, чтобы привезти пачек десять.

— Можно и спуститься, — размышляла Элен. — А можно попросить спасателей и с ними прислать и спирт, и шоколад, и бутылку коньяка. Если не будет похожих случаев, путь останется пастухам, в благодарность за их заочное гостеприимство.

Элен приложила замерзающие руки к бокам печурки, но сразу же отдернула — горячо. Она подышала, округлив губы, рассчитывая увидеть выходящий изо рта пар. Но пара не было — значит, температура в хижине поднялась выше двенадцати градусов. Жозеф растопил в кружках снег, вскипятил на печке воду и заварил в термосе чай, тоже найденный на полке.

— Как приятно после комфорта отеля оказаться почти в каменном веке, — сказала Элен, готовя супружеское ложе первобытного человека.

— Подавляющая часть моих и твоих знакомых пришла бы в ужас от такой «приятности», — заметил Жозеф. — Нет света, нет вообще никакой воды, туалет на улице…

— А я выросла на книгах Джека Лондона, — с видимым удовольствием сказала Элен. — Отец намеренно подсовывал их мне. И женщины его повестей и рассказов с детства стали моими любимыми героинями. Женщины, которые наравне с мужчинами переносят тяготы жизни на Севере, в белом безмолвии, в штормах и все в таком духе… Я мечтала быть похожей на них.

Жозеф улыбнулся.

— А я мечтал встретить женщину, похожую на героинь Джека Лондона, — признался он. — А мне попадались либо изнеженные барышни, либо вульгарные феминистки.

Элен, не раздеваясь, устроилась на широкой кровати под несколькими овечьими шкурами. В хижине было уже почти тепло и очень уютно от света потрескивающей свечи и теплого овечьего запаха шкур. Жозеф предложил своей малышке кружку горячего чая с кусочком шоколада.

— Женщина уже лежит в постели, — притворяясь недовольной, пропела Элен, — ждет своего мужчину, а он вздумал чаи распивать.

— Меня не возбуждает женщина, лежащая в постели в свитере и теплых брюках, — пошутил Жозеф.

— Я пошутила, — ребячливо призналась девушка. — Я очень хочу чаю. — И, понизив голос, добавила: — Почти так же, как тебя.

Она протянула к нему руки, и Жозеф, тоже в свитере и лыжных брюках, с кружкой взгромоздился на широкую кровать, на которой могли бы, наверное, одновременно поместиться все пастухи долины Ле Map. Прижавшись боками друг к другу, а спинами к стене, на которой тоже висела овечья шкура, они, обжигаясь, пили чай из одной кружки, откусывая по очереди крохотные кусочки шоколада. Жозеф старался, чтобы доля Элен была больше. Она же, заметив это, воспротивилась:

— Силы нужны тебе, мой милый, — грозя ему пальчиком, лукаво сказала она, — и много сил. Впереди у нас вся ночь…

И этот вечер, и эта ночь стали песней торжествующей любви, гармонией тел и душ. Они без слов понимали друг друга, и каждый старался сделать счастливым другого. В три часа ночи печурка погасла. Но им обоим было так жарко, что они, скинув одежду, сбросив на пол шкуры, любили друг друга на голых досках кровати, на полу — на шкурах и на своей сброшенной одежде. Разгоряченные страстью, изнемогая от внутреннего жара, они обнаженными выскакивали на снег, и тела их становились серебряными при свете полной луны. Вбегая обратно в теплую хижину, они бросались на кровать, натягивали на себя шкуры и, обнявшись, быстро согревались, проваливались в краткое забытье, а потом опять любили друг друга.

Отдыхая, они говорили о своей любви, о благоволении небес и мистическом покровительстве ушедших близких. Элен испытывала неизвестные ей прежде чувства: благодарности за счастье физической любви, неведомое ей раньше, готовность подчинить себя всем желаниям обожаемого мужчины… и еще одно очень глубокое чувство…

— Я хочу ребенка от тебя, — неожиданно для самой себя сказала она.

Жозеф прижал ее к себе и выдохнул:

— Я буду самым счастливым человеком на свете. Тогда у меня будет две малышки — большая и маленькая.

— А я хочу светленького мальчика, похожего на тебя. — Элен уже представила себя матерью. — Как это прекрасно, почему я не чувствовала этого раньше…

— А еще у нас будет девочка, похожая на тебя, — убежденно сказал Жозеф.

— А вдруг ты разлюбишь меня?! — От этой мысли у Элен закололо в груди. Она села на кровати, и ее глаза наполнились слезами. — Я этого не переживу…

— Ты что, дурочка… — От возмущения Жозеф тоже вскочил. — Как я могу тебя разлюбить, когда ты — подарок небес. Такая любовь, как у нас, — одна на миллион. Тысячи людей проживают всю жизнь и умирают, так и не встретив ее. А многие влюбляются и женятся, считая, что это и есть любовь. У них она рано или поздно проходит… Только не спрашивай меня, откуда я знаю, что у нас все не так, как у всех.

У Элен действительно на языке вертелся вопрос, который предвосхитил Жозеф. Какой же он умный…

Она любила умных мужчин. И за Билла вышла замуж, потому что он покорил ее своим необычным умом. Но, выбирая Билла из множества своих поклонников, она действовала по указке разума. Ее любовь, нет, это была привязанность, была ровной, спокойной, рассудительной. Теперь же она теряла голову, была готова идти за любимым на край света. И понимала, что это не метафора…

Они уснули только под утро, утомленные страстными ласками и высоким накалом чувств. Проснувшись первой, Элен, опершись на локоть, любовалась своим любимым. Его мужественное лицо было спокойным и безмятежным. Неожиданно она заметила, что у него длинные, пушистые ресницы. Это они придавали взгляду его ярких серо-голубых глаз такую сексуальную притягательность. Внезапно она представила Жозефа мальчиком — светленьким, любознательным, добрым, всегда готовым на веселую шутку и розыгрыш. Как бы она хотела, чтобы их будущий сын был похож на своего отца! Элен очень нежно, почти не касаясь, провела кончиком пальца по наметившимся темно-русым усам и зарастающему подбородку. Едва коснувшись контура его чувственных губ, она вскрикнула. Ее палец оказался в крепких зубах Жозефа.

— Противный! Ты не спал! — воскликнула девушка.

— Я проснулся и затаился, чтобы не спугнуть твой пальчик. — Жозеф смеялся и осыпал поцелуями тонкий палец Элен.

Он перевернулся, и девушка оказалась под его мускулистым торсом. Он старался не придавить ее своим весом, но ей была приятна его могучая тяжесть.

— Все! — ребячливо сказал он. — Ты попалась. Я тебя не отпущу. И не буду слушать твои разумные доводы.

— Правильно, не слушай, — прошептала она. — Делай со мной все, что хочешь.

Он прильнул к ее полуоткрытым, зовущим губам, и они провалились в сладкую нирвану нежности.

Когда они поднялись со своего овечьего ложа, было около полудня. Теперь Жозеф проявил благоразумие и заговорил о необходимости выбираться из этой романтической снежной «воронки».

— Вставай, малышка, у нас мало времени, — сказал он. — Надо привести в порядок хижину и двигаться к перевалу.

— На завтрак осталось полплитки шоколада и половина термоса чая, — вспомнила Элен. — Ты, наверное, ужасно голоден. Тебе бы сейчас хороший кусок мяса для восстановления сил.

— Вот уж необязательно, — возразил Жозеф. — Силы мне придает твое присутствие. А мясо вредно. Говорю как врач.

— Видела я, как этот врач уплетал хорошие куски этого вредного мяса, — съехидничала девушка. — И в гостинице, и во всех ресторанчиках, которые мы с ним посещали на горе.

Элен быстро и ловко прибирала в хижине. Сложила аккуратно шкуры, поставила на полку-самобранку все, что вчера было снято с нее. На стол, придвинутый к окну, водрузила бутылку с оставшимся коньяком и немного сухофруктов. Сама она съела несколько изюминок, маленькую дольку шоколада, выпила полкружки чая. Остальной шоколад, горсть сухофруктов и полную кружку подвинула Жозефу, приводившему в порядок печурку, которая сослужила им добрую службу. Спасибо ей — она спасла жизнь пострадавшей девушке и дала уют двум влюбленным сердцам.

На прощание они ласково похлопали теплые, уже нагретые солнцем деревянные стены хижины. Жозеф плотно прикрыл дверь и подкатил к ней большой камень, чтобы она ненароком не открылась порывом ветра.

Подойдя к перевалу, Элен и Жозеф в последний раз оглянулись на свой приют и помахали ему рукой. Они стояли перед длинным, достаточно пологим спуском, который должен вывести их к автомобильной дороге.

Через двадцать минут они уже снимали лыжи, готовясь остановить машину, чтобы добраться до Валь Торанса.

В Начале пятого они входили в гостиницу «Небо и снег». Поставив лыжи на место, Элен и Жозеф разошлись по своим номерам, чтобы привести себя в порядок и встретиться за ужином. Перед тем, как отправиться к себе. Элен поднялась в номер Лоране.

Та была у себя и занималась студенческими проектами. Они обнялись, как родные. Лоране сняла очки и с нескрываемой радостью оглядывала свою «малышку».

— Все в порядке? Нормально спустились и быстро доехали? — расспрашивала она Элен.

— Спустились замечательно, — рассказывала девушка. — Нас довез служебный автобус дорожных рабочих, ехавших прямо до Валь Торанса. Оказывается, когда грейдер чистил дорогу после «твоей» лавины, он повредил дорожное покрытие. В общем, — радостно говорила Элен, — было все замечательно! Как я счастлива, Лоране!

Она обняла свою старшую подругу, а та понимающе улыбалась и похлопывала ее по спине.

— Я очень рада за тебя, — проговорила Лоране. — Уверена, что Ален тоже одобрил бы твой выбор…

— Да не было никакого выбора! — воскликнула Элен. — Был удар молнии. Любовь с первого взгляда, как в дамских романах или в фильмах-мелодрамах. Но все здорово!

— Ну беги к себе, девочка, — мягко остановила ее Лоране. — Прими душ, приведи себя в порядок. Скоро ужин. Вы, наверное, смертельно проголодались…

Не успела Элен войти в свой номер, как раздался легкий стук в дверь, и в ее комнату вошел явно обеспокоенный Жозеф.

— Ничего не понимаю! — взволнованно проговорил он. — Все вещи Софи на месте, машина в гараже. Вчера я велел ей переночевать в кафе. Я был уверен, что она спустится сегодня утром, когда включат подъемники. Но ее нет… Что-то случилось. Надо срочно звонить Ги Боннэ.

Элен прижала кулачки к груди и умоляюще смотрела на Жозефа. Она молчала, но в ее желто-зеленых глазах затаился ужас.

— У меня сохранилась его визитка, — тихо сказала она. — Вот она, в заднем кармане брюк. — И она протянула ее Жозефу.

Он быстро набрал номер шефа спасательной службы, уже ставшего его добрым приятелем.

— Ги, здравствуй. — Он старался говорить спокойно. — Это доктор Карнье, Жозеф. Прости, дорогой, но опять нужна твоя помощь. Пропала моя жена. Мы расстались с ней позавчера около четырех часов в кафе «Савойский сурок». Она должна была там переночевать, я запретил ей спускаться одной. Я поехал вниз на крики о помощи, а она должна была спуститься сегодня, когда включат подъемники… — Он помолчал, но чувствовалось, что ему все труднее сдерживать волнение. — Боюсь, что она не захотела ночевать в кафе и… поехала по той самой трассе, за скалой… — с трудом проговорил Жозеф. — Потому что мы с ней там спускались в первый день нашего катания, когда тоже опоздали на подъемник.

По их диалогу Элен поняла, что спасатели смогут выйти только утром. Как и в прошлый раз… Как все повторяется, все сходится на том самом чертовом склоне… И это после вчерашнего счастья… Месть? Наказание? — пронеслось в голове у Элен.

Она вжалась в кресло. Ей казалось, что Жозеф станет упрекать в том, что случилось, и себя, и ее. Ей так хотелось подойти к нему, обнять, прижаться губами к его шее, чтобы он почувствовал, что она здесь, с ним. Но она понимала, что это сейчас неуместно.

Жозеф сел на кровать и наконец посмотрел на Элен. В его взгляде читалась только растерянность и недоумение. Но в душе еще теплилась надежда… Неизвестно на что. Элен чувствовала: предстоит еще одна бессонная ночь… Но несравнимая с предыдущей. Наверное, она станет расплатой за счастье прошлой ночи. Элен чувствовала, что должна произнести какие-то слова утешения, но не могла найти их. Молчание прервал сам Жозеф.

— Только, пожалуйста, ни в чем не упрекай себя, — мягко сказал он.

Элен продолжала молчать, но ее глаза красноречиво свидетельствовали о том, что творится в ее душе. Она прикрыла веки, и из-под ресниц по ее щекам потекли слезы.

— Я тебя прошу, не думай, что ты в чем-то виновата, — с мольбой в голосе сказал он.

— Ты же сам думаешь, что мы оба виноваты, — возразила ему Элен. — Или считаешь, что виноват ты. Хотя, конечно, никто ни в чем не виноват. Только убедить себя в этом очень сложно.

— Последний спуск… — Жозеф что-то вспоминал. — Действительно, для нее это был последний спуск. Мы еще рассуждали с ней на тему о суевериях. Дескать, нельзя говорить «последний спуск»… Ладно. — Он постучал ладонью по столу. — Не будем опережать события. Пока еще ничего не известно. Оставим переживания до завтра. А сейчас выпьем твоего «успокоительного» и попробуем уснуть.

— Каждый в своем номере, — решила за них обоих Элен.