Сомневаюсь, чтобы хоть кто-то спал в ту ночь, но ради других все делали вид, что спят. Я слышал, как Прескотт всю ночь возился с радиоаппаратурой, и понимал, что шумом он всем мешает, но у меня не хватило духа сделать ему замечание.
Наутро я порадовался тому, что не прервал работу Прескотта. Он предложил довольно простой метод, на который можно было возложить хоть какую-то надежду. Луна представляла собой неплохой радиоотражатель и примерно каждые десять часов проходила по подходящему участку неба.
Мы знали наши координаты и координаты Утилитопии, и в нашем распоряжении были две спутниковые антенны-тарелки. С помощью серии усилителей можно было послать довольно мощный сигнал к луне на той частоте, вблизи которой радиослушатели обычно искали каналы, передававшие метеопрогноз и новости. Время передачи сигнала должно было составить минут двадцать. Мы быстро сделали запись, в которую включили все необходимые сведения, и дали соответствующие инструкции роботу. С учетом всех бюрократических проволочек по нашим расчетам выходило, что через несколько часов после получения нашего первого сигнала к нам должны были развернуть антенну или запустить временный спутник, и тогда мы смогли узнать, как нам быть дальше.
Пока велись необходимые приготовления, у меня было предостаточно времени на раздумья. Что бы я лично ни думал о стихах Анны К. Тервиллигер, она была любимой поэтессой моих учеников, а теперь она лежала мертвая, укрытая брезентом, рядом с перевернутым вездеходом. Ее любили люди, и она была на их стороне — на верной стороне.
Жители Новой Аквитании, придерживающиеся традиционных взглядов, гибли не только на дуэлях. До того как появились спрингеры и Централизованная служба спасения, туристы и альпинисты, планеристы и серфингисты гибли в невероятном количестве. Я впервые всерьез задумался об этом.
На кладбище Серра Валор было похоронено слишком много людей для относительно немногочисленной колонии, которая существовала всего несколько столетий. Мы были цивилизацией «Canso de Fis de Jovent», потому что убивали молодых людей не только тем, что подвергали их ужасной опасности, но и за счет того, что учили их любить опасность, искать ее, учили их тому, что жизнь без риска недорого стоит.
Я понимал, что, если скажу такое любому из своих каледонских друзей, они скажут мне, чтобы я и не думал об этом, что это не так… но эта мысль не покидала меня. Мне нестерпимо хотелось поговорить об этом с кем-нибудь, кто был родом не с Нансена, — с Аймериком, Биерис, даже с Гарсендой или послом Шэном.
Наконец наступило время передачи сигнала. В этом плане я был никому не нужен. Прескотт шесть раз подряд послал записанное сообщение, начав передачу чуть раньше и закончив чуть позже на случай каких-нибудь ошибок в расчетах или координатах. Яркая белая луна висела на востоке, как обычно. Озаренные светом, сверкали снега и льды. Складки и ущелья в суровых горах казались бездонными черными пропастями.
Я занимался тем, что переносил ящики из одного вездехода в другой — на тот случай, если бы сигнал не прошел. Решил максимально облегчить один из трех оставшихся в нашем распоряжении вездеходов, чтобы на нем можно было совершить бросок — громко сказано, конечно. Словом — чтобы на нем можно было относительно быстро доехать до какого-нибудь более или менее ровного места, откуда можно было попробовать связаться с Утилитопией. Теперь мы все понимали, что поездка на единственной машине, без сопровождения, чрезвычайно опасна.
Вести этот вездеход вызвался я и обещал, что буду вести его так же автоматически, как дышу или передвигаю ноги при ходьбе. Это было весьма в аквитанском духе: у нас было не принято позволять друзьям рисковать за нас. До каких бы глупостей нас ни доводила enseingnamen, хотя бы в этом смысле мы не вели себя по-дурацки.
Тянулись часы. Взошел Муфрид, залил горы яростно-желтым сиянием. Началась утренняя буря, загнала всех внутрь вездеходов. Приближалось время следующей попытки передачи сигнала. Из Утилитопии не было ответа.
— Возможно, все не получилось так, как я задумал, — сказал Прескотт, устроившись в кабине рядом со мной и Маргарет. Его лицо было таким бледным, что казалось почти прозрачным на фоне ярко-рыжих волос. Под глазами темнели круги. Он отхлебнул кофе и продолжал:
— Датчики показали, что на расстоянии двухсот метров от передатчика сигнал имеет расчетную мощность, но это означает всего-навсего то, что границы волны выбраны верно, но вовсе не значит, что главный сигнал пошел так, как нам хотелось. На этот раз надо будет изготовить длинный шест и разместить датчик на пути главного сигнала. Но сейчас в Утилитопии — полдень Второго Света, и мало кто в такое время будет слушать радио. Гораздо более велика была вероятность до кого-то докричаться во время первой передачи.
— Ты делаешь очень важное дело, — проговорила Маргарет. — Как только ты убедишься в том, что основной сигнал направлен так, как надо, тебе обязательно надо хоть немного отдохнуть. Только ничего не говори, не возражай: ты не поедешь с Жиро, и я тоже не поеду, хотя нам обоим этого бы хотелось. Ты должен заниматься радиосвязью, и кроме тебя, здесь должен остаться кто-то ответственный.
Прескотт уныло кивнул.
— Знаете, чего я боюсь? Я боюсь того, что нас отлично слышно, но что в Утилитопии за это время многое изменилось. Может быть, просто-напросто властям на нас наплевать. И вот я думаю: если бы у нас работал интерком и мы могли бы тайно связаться с Центром, кто бы нам ответил?
— Торвальд, — решительно сказал я, потому что Прескотт озвучил мои собственные опасения.
Он начал передачу — на этот раз она происходила днем.
Солнце и луна стояли в небе одновременно, и на западе над ущельем встали две пересекающиеся радуги — одна слепяще-яркая, от солнца, а вторая — призрачно-бледная, от луны. Я стоял на каменистом уступе, держа в руках еще два ящика с припасами, смотрел на высоченные каменные стены ущелья, на перевернутый и изуродованный вездеход, лежавший на дне провала, на наш маленький отряд, все члены которого сейчас вышли из машин и занимались тем, что вытряхивали постельные принадлежности. Нужно было хоть немного проветрить две машины. Впервые с того времени, когда мне было лет шестнадцать, зрелище не вызывало у меня никаких поэтических чувств.
Глава 7
Прошло несколько часов, но ответа так и не последовало, хотя Прескотт утверждал, что на этот раз посланный сигнал был еще более мощным. Вездеход, на котором я планировал отправиться, был уже почти подготовлен, но мне так хотелось спать, что нечего было и думать, чтобы вести машину в таком полусонном состоянии. Мой выезд решили отложить на начало следующего Света, тем более что луна начала прибывать. Это означало, что после наступления Тьмы можно было бы вести машину еще часа два до того, как она бы села на востоке. Поэтому я улегся, намереваясь проспать десять часов. Улеглись и Сюзанна с Робертом — еще двое водителей вездеходов. Они тоже решили на всякий случай хорошенько выспаться, хотя нам могло и повезти — если бы прибыла помощь, то им и за руль не пришлось бы садиться.
Проспать мне удалось семь часов. Я проснулся и больше уснуть не смог. Рядом со мной крепко спала Маргарет. Видимо, она улеглась недавно, поэтому я не стал ее будить. Я встал, оделся и выбрался из кабины, чтобы подышать свежим воздухом и поразмыслить.
В кабине перевернутого вездехода горели огни. Я спустился туда и сменил Петру, которая дежурила около Пола.
Похоже, она была мне очень благодарна за это, и это было понятно: они с Полом друг друга недолюбливали, а он теперь все чаще приходил в сознание, причем делать это ухитрялся в самое неподходящее время и страшно капризничал. Отчасти его беды состояли в том, что у него начинала нестерпимо чесаться какая-нибудь часть тела под фиксирующей нейростатической пеной.
Когда я заступил на дежурство около него, Пол спал, но вскоре очнулся. Настроение у него оказалось получше, чем в какой-либо раз из двух последних дней. Какое-то время мы поговорили с ним о событиях с Утилитопии, обсудили то, какие блюда он будет заказывать, когда его поместят в больницу, а какую еду нам стоит доставлять ему в виде контрабандных передач. Потом он стал шутить по поводу того, каким образом могла сказаться случившаяся авария на задуманном им бизнесе.
— Пожалуй, — сказал он, — мне стоило бы отказаться от снаряжения и отправки экспедиций, а вместо этого организовать «Дистанционную спрингерную службу неотложной медицинской помощи Пола Пэтрона».
— Идея весьма недурна, — кивнул я. — Да вот только вы, каледонцы, не очень-то суеверны, и вряд ли кто-то из вас смог бы отказаться от задуманного из-за какой-то там аварии, какой бы серьезной она ни была. Не думаю, что мысль о снаряжении экспедиций стоит похоронить навсегда. Как только будет создана спасательная служба и заработает надежная интерком-связь, ты сможешь приступить к организации регулярных туров. И я очень рад тому, что все вы успели до отъезда записать свои псипиксы. Теперь Анне будет грозить только легкая амнезия. Но когда она просмотрит видеозаписи похода, отрицательные последствия сведутся к минимуму.
Пол застонал. Дело в том, что он имел обыкновение, разговаривая, мотать головой, а теперь, всякий раз когда он пытался делать это, он получал напоминание о том, что закован в прочную фиксирующую пену.
— Это если ее псипикс приживется, — сказал он. — Еще никогда в жизни не попадался человек вроде Валери-Бетси.
Пол пребывал сейчас в полусидячем положении, в которое мы медленно, постепенно его перевели. Мы проделали в пене отверстия в нужных местах, дабы Пол мог совершать естественные отправления, но головой он не мог пошевелить при всем желании, и это удручало его настолько же, насколько мог огорчить аквитанца разговор с завязанными руками.
— А-а-а… Жиро.
— Я здесь. Пол.
— Прости, пожалуйста, но мне надо… по-большому. Знаешь, когда я это делаю, у меня такое ощущение, будто у меня бедра накачаны, как у чемпиона по легкой атлетике.
— Ладно, нет проблем. Секундочку… — Я подставил ведро под отверстие в кресле. — Сейчас-сейчас…
Конечно, положение Пола было унизительным. Все его функции регулировались нейростатом. Он даже не мог опорожнить кишечник, если бы кто-то не нажал соответствующую кнопку. Делалось это для его же блага — чтобы он не испытывал лишней боли. Как правило, мы занимались этим профилактически несколько раз в день, независимо от того, испытывал ли Пол соответствующие желания, так что меня порадовало то, что сейчас он сам захотел очистить кишечник.
Процесс этот не поддавался тонкой регулировке. Как только я нажал кнопку. Пол со страшной силой опорожнил кишечник, и я порадовался тому, что он испытал при этом всего лишь бледное подобие тех ощущений, которые испытал бы, если бы нейростат был отключен. Ну а уж запах… Опустим эти подробности. Я только заметил для себя, что стоило бы давать ему побольше слабительного.
— Давай-ка заодно и по-маленькому, если не возражаешь, — предложил я.
— Нисколько не возражаю, — отозвался Пол.
Я пристроил катетер и отвернулся к пульту управления нейростатом.
— А как думаешь, можно было бы с помощью этой машины давать уроки Валери? — спросил Пол.
Вопрос был настолько неожиданным, что я согнулся пополам от хохота. Отсмеявшись, я ответил:
— Пожалуй, проще было бы давать уроки Бетси, чтобы затем она делилась опытом с Валери.
Пол согласно фыркнул.
— К несчастью, они словно сговорились. Валери дарит свое тело мне, а Бетси — всем остальным.
Согласно слухам, последнее утверждение было в корне неверным, но я не стал этого говорить Полу.
— При этом обе утверждают, что ничего подобного нет и в помине. Ладно, Жиро, давай включай.
Я нажал на кнопку. По катетеру утекло огромное количество мочи. Видимо, в последнее время Пол ухитрился выпить много жидкости. Я наполнил водой резервуар, а он проговорил:
— В данное время я кажусь себе устройством для перегонки воды, — проворчал Пол, и я занялся уборкой.
Небольшая часть содержимого ведра перекочевала в медицинский анализатор, а остальное я спустил в унитаз из туалетной кабинки, которую пришлось ранее снимать с потолка. Теперь она исправно работала. Послышался негромкий плеск — заработала система переработки жидкости, а потом — тихий удар. Это упали в приемник заключенные в герметичную оболочку фекалии.
Теперь предстояла самая неприятная, на мой взгляд, работа. Нужно было обмыть и вытереть Пола. Мне было легко представить, как это смущает его. Я занимался этим, когда Пол вдруг снова обратился ко мне:
— Жиро?
— Я здесь, companhon, — ответил я из-под кресла.
— Я ужасно рад тому, что ты появился в Каледонии. Несмотря на все, что случилось.
Я решил, что он сразу же уснул, и, закончив мытье, принялся вытирать его, и тут он заговорил снова:
— Нам могло грозить нечто похуже. Сальтини рано или поздно непременно захватил бы власть, но тогда у нас не было бы выхода, и даже мыслей не было бы о каком-то там сопротивлении. Большинство из нас ощутили бы собственную бесполезность и добровольно ушли бы из жизни. — Он испустил протяжный вздох. — О Боже, какое блаженство! Трудно представить, что при действии нейростата желание облегчиться беспокоит сильнее, чем боль, но это так и есть. Да ты и сам видишь. Но все будет хорошо. Анна вернется к нам через свой псипикс, а меня мгновенно поставят на ноги.
Насчет первого я не был так уж уверен, а насчет последнего… Если в ближайшее время никто не пришел бы нам на помощь, то сломанные позвонки Пола могли и не срастить, как нужно. Но я не стал спорить с ним.
— Жиро?
— Яп.
— Почему Валери не заглянет навестить меня?
На самом деле она этого не делала, потому что крепко спала в одном из вездеходов, напичканная снотворными. Один раз в день мы давали ей тонизирующий препарат и будили ее, и тогда Бетси получала нормально работающий мозг, но через пару часов Валери неизменно начинала истерить, и нам приходилось снова усыплять ее.
— Валери оказывала тебе первую помощь после аварии, — сказал я. — Знаешь, некоторым трудно смотреть на своих возлюбленных, когда те страдают от боли.
Сказав это, я понял, что солгал. Как бы сильно ни страдала Маргарет, я бы ее ни за что не бросил. Между прочим, когда в свое время Азалис, которая была моей entendedora до Гарсенды, получила случайное ранение нейропарализатором, я первые несколько дней вообще не отходил от ее постели.
Но тяжелобольные редко могут представить себе, какие переживания они приносят тем, кто их любит.
К сожалению. Пол хорошо себя чувствовал, когда ему лгали, а мне он доверял больше, чем кому бы то ни было из тех, кто возле него дежурил.
— Мне никто не скажет, Жиро, но я-то знаю. Сразу после аварии со мной возилась Бетси, а не Валери, верно?
Я понимал, что возненавижу себя за любой ответ на этот вопрос, поэтому я сказал правду:
— Да.
— Это не имеет значения, — отозвался Пол. — Это на самом деле не имеет никакого значения. Видимо, Валери была слишком напугана, и ей трудно смотреть на то, что страшно. Наверное, ее даже память о пережитом страхе пугает.
Он надолго умолк. Мне почему-то вдруг захотелось рассказать ему, как все обстоит на самом деле, но я удержался.
Никакого толку от моей откровенности не было бы. Просто Пол начал бы переживать за Валери, а это ему было положительно ни к чему.
— Это не имеет значения, — повторил он еле слышно, и я решил, что теперь он точно заснул. А когда я уселся так, чтобы мне было удобно наблюдать за ним, я увидел, что его лицо залито слезами.
Через некоторое время меня — вернее, Петру — сменили, и я поднялся наверх, забрался в вездеход, в котором меня ждали Сюзанна и Роберт, и тронулся в обратный путь. Из Утилитопии по-прежнему не было ответа. Казалось, мы одни-одинешеньки на всей планете. Сюзанна и Роберт тут же улеглись спать на задних сиденьях. Я осторожно вел машину на спуск — довольно быстро, но так, чтобы полозья не соскользнули по склону.
Не успев проехать и пяти километров, я убедился в том, что все намного сложнее, чем я предполагал. Следы, оставленные гусеницами наших вездеходов, местами были совсем не видны, а местами дорога стала еще более скользкой из-за того, что мы разворотили ее, проезжая здесь раньше. Кое-где склоны были превращены в подобие катков, и теперь по ним невозможно было въехать вверх, а кое-где рельеф казался просто неузнаваемым. Я просто поражался тому, как Анна вообще сумела провести свой вездеход по горам. Она была первоклассной водительницей, и то, что ее машина упала в пропасть, стало просто нелепой случайностью. Если бы все зависело только от мастерства вождения, то нам бы ничего не грозило.
Я проехал еще несколько километров. Взошло солнце.
В езде наметился определенный ритм. Конечно, мне по-прежнему было немного не по себе, но все же намного спокойнее, чем в начале пути. Дважды, не сумев проехать по усыпанному гравием склону по оставленным нами следам, я был вынужден сворачивать и ехать в объезд по снегу и льду. Но предварительно я останавливал машину, выходил и самым скрупулезным образом проверял с помощью ультразвука участки, по которым мне предстояло проехать, да еще и прихватывал с собой длинный шест — на тот случай, если все-таки провалюсь. Оба раза я обнаружил под снегом и льдом прочный камень, а местами толщина льда составляла от десяти до двенадцати метров. Но даже все проверив, потом я вел машину по собственным следам затаив дыхание.
При всем том дорога на спуск мне понравилась больше, чем на подъем, и к тому времени, когда проснулся Роберт и пересел ко мне поближе, я уже проехал место нашей предыдущей стоянки. Роберт попытался выйти на связь с помощью интеркома, но ничего не вышло. Глухое молчание. Правда, нам еще предстояло проделать многокилометровый путь до самой первой стоянки перед въездом в ущелье, где у нас в свое время не было никаких проблем с интеркомом.
Машину приходилось вести почти вплотную к скалам из-за того, каким обезображенным предстал перед нами склон, а это было опасно. Из-за постоянного таяния вперемежку с замерзанием сверху наверняка должны были постоянно сыпаться камни — ведь откуда-то, если на то пошло, должен был взяться весь этот гравий и камни покрупнее. Однако выбора у нас не было. Мы объезжали очередную скалу, когда Роберт вдруг негромко проговорил:
— Остановись на минутку.
Я остановил машину, решив, что он увидел нечто, что грозило нашему безопасному проезду, но он сказал:
— Посмотри-ка. Что это такое?
Все это время я не спускал глаз с дороги, но тут посмотрел в ту сторону, куда указывал Роберт. Мы пробирались вдоль щербатой каменной стенки, которая была раза в четыре выше нашего «кота» и тянулась вдоль склона ущелья.
Если мне чем и казалась эта стенка, так это гигантской каменной ступенью.
Но теперь я увидел слева, чуть впереди, отверстие в стенке. Прежде всего можно было нисколько не сомневаться в его происхождении: оно было проделано в камне лазером, а не силами природы. Кто-то пробил это отверстие в стене толщиной в несколько метров.
За отверстием, как выяснилось, стояла каменная стена вдвое выше «кота», с высокой аркой посередине и башнями по обе стороны от арки. Ни дать ни взять — замок из старинной книжки с картинками.
Мы с Робертом переглянулись, не зная, что и думать. Я заметил, как пальцы Роберта забегали по клавиатуре. Ясно — он решил записать координаты этого места. Инерционная система навигации «кота», конечно, грешила, но по крайней мере, согласно этим координатам, можно было оказаться хотя бы где-то неподалеку от этого места.
— Что случилось? Почему мы стоим? — спросила, пробираясь по проходу между сиденьями, заспанная Сюзанна. Увидев то, на что смотрели мы, она не удержалась и ахнула.
— Нам сегодня еще много надо проехать, — попробовал было урезонить я своих сменщиков, но Сюзанна с Робертом уже похватали видеокамеры. Мне явно не светило их переспорить. Тем более мне и самому хотелось размяться. Светило солнце, да и окрестности здесь были посимпатичнее того места, где нам пришлось проторчать в последние несколько дней.
По другую сторону арки мы обнаружили город — вернее, небольшой поселок, но было в нем кое-что такое, из-за чего его не стыдно было назвать и городом. Большая часть домов жалась к краю впадины в стене ущелья, и это напомнило мне о пещерных городах на древней Земле. Но и посередине стояли два длинных каменных дома с обрушившимся крышами.
Между ними располагалась круглая каменная чаша. «Наверное, фонтан», — подумал я.
Сюзанна самым старательным образом засняла весь городок, обернулась ко мне и сказала:
— Прости, но мимо этого нельзя было проехать. Теперь можно ехать дальше. Я просто хотела заснять как можно больше, чтобы у людей был стимул сюда попасть.
Мы поспешили к нашему вездеходу. Мы отсутствовали всего несколько минут, но какой бы оправданной ни была задержка, это все равно была задержка. Я сел за руль и на максимально возможной скорости повел машину дальше.
— Как думаете, что это за город? — спросил Роберт.
— Может быть, тут жили какие-нибудь чокнутые отшельники с Земли Святого Михаила, — предположила Сьюзен. — Вполне в их вкусе. Но почему бы им вздумалось перебираться на наш континент? Голых скал у них и у самих хватает. И крыши обрушились. Это значит, что не было каменных сводов или куполов. Тогда по идее должны были стоять деревянные стропила или еще что-то в этом роде, но я ничего подобного не заметила.
— И что же это значит? — спросил я, не отрывая глаз от дороги и радуясь возможности отвлечься от мыслей, которые мучили меня уже несколько часов.
— Ну… Может быть, опорные конструкции были слишком ценными, и те, кто покидал город, унесли их с собой. А может быть, они были изготовлены из такого материала, что он просто-напросто успел сгнить.
— Здесь за тысячу лет ничто не сгниет, — возразил Роберт. — Тут все заморожено. Льды на Пессималях тают со времени падения астероида, но только на самых высоких пиках и склонах, куда попадает много солнца. А в этом ущелье такая холодрыга, что и думать нечего о том, чтобы тут что-то хотя бы немножко подгнило, тем более — дерево. И если ко времени падения астероида в этих домах находилась одежда и даже тела людей, то все это до сих пор находилось бы там, и притом — в превосходном состоянии.
Из-под гусениц брызнул гравий. Сюзанна и Роберт умолкли, следя за тем, как я осторожно огибаю скалу. Ну, ясное дело, они были более опытными водителями.
Но вряд ли им доводилось водить «кота» в Содомскую котловину и обратно. В принципе я мог бы сказать, что я устал, и предоставить возможность Сюзанне или Роберту сесть за руль, но мне не хотелось этого делать, тем более что я действительно не устал.
— Ну конечно, если опорные конструкции не сгнили до того, как Нансен замерз, — проговорила Сюзанна, и ее слова повисли в воздухе.
— Но Нансен пребывает в замерзшем состоянии… ну хорошо: считается, что он пребывает в замерзшем состоянии с тех пор, как из-за эффекта Файю-Факутору образовался, так сказать, на костях газового гиганта, — протараторил Роберт. — Но лично мне кажется, что не всегда он был замороженным.
— Вы явно на что-то намекаете, — вмешался я, — у меня в голове сейчас совсем не осталось места для новых загадок.
— Быть может, этот город уже существовал к тому времени, как планета замерзла. Может быть, мы нашли источник бактерий, которые ответственны за предтерраформирование Нансена.
Если бы я не сидел за рулем, я бы, наверное, вскочил или вздрогнул. Я же только крепче сжал руль и вперился в дорогу.
— Если это правда, то это очень впечатляюще, — сказал я.
— Да это проделает колоссальную дырищу в доктрине селективизма! — воскликнул Роберт. — И Сальтини придется очень даже повертеться. Сюда хлынут тысячи экспертов с других планет, если действительно окажется, что этот город — первое инопланетное нелюдское поселение. Интересно будет посмотреть, как он будет навязывать Рыночную Молитву множеству сотрудников Гуманитарного Совета… Конечно, сейчас гораздо важнее добраться до места, откуда мы сможем выйти на связь по интеркому, но уж точно, эта наша находка может сильно повлиять на положение дел в Каледонии.
— На положении дел на всех планетах Тысячи Цивилизаций, — уточнила Сюзанна. — Послушайте, а ведь это смешно: вероятно, мы обнаружили нечто такое, что человечество разыскивает уже тысячу лет, а у нас, как назло, есть более срочное дело. Но я так думаю…
Я так и не узнал, о чем она подумала, потому что Роберт так оглушительно завопил, что я срочно затормозил. Честно признаться, на пологом склоне это было не таким уж героическим подвигом.
Навстречу нам по нашему старому следу ехал другой вездеход, и я его сразу узнал — еще до того, как разглядел через ветровое стекло сидевшего за рулем Брюса.
Глава 8
— Я думал, что четыре переносных спрингера — это перебор, — сказал Брюс, — но меня стали убеждать, что один всегда может выйти из строя по дороге. На самом деле нужен один большой для всех участников экспедиции и еще один специализированный, медицинский, для Пола и… м-м-м… для останков. Такие спрингер-кабины, в общем-то, не предназначены для работы в полевых условиях, и случись что — починить было бы некому. Вот поэтому я и вынужден был взять по две кабины каждой разновидности. Так что наша машина забита под завязку.
Вид у него был усталый, а когда меня обняла Биерис, она буквально повисла на мне, и я понял, что она тоже измождена до крайности.
— Вы смогли бы наладить спрингеры через восемь часов, если бы до этого времени поспали? — спросила Сюзанна.
— Я бы, наверное, их даже во сне смогла наладить, — призналась Биерис. — И больше всего, если честно, сейчас больше всего на свете мне хочется поспать. Кабины не местного производства — стандартные аквитанские модели, выделенные нам Гуманитарным Советом.
— В таком случае ваши койки перенесем в наш вездеход. Я поведу первую машину, Роберт поведет вашу, а Жиро сядет рядом со мной и будет указывать дорогу. Мы доберемся до лагеря за восемь часов, а через десять все уже будут дома.
Сюзанна была не из тех, кто любит попусту бросаться словами, поэтому сразу направилась к нашей машине.
— Она права, — сказал я, дабы предупредить любые возражения со стороны Брюса. — Сюзанна и Роберт всю ночь крепко спали и проснулись всего три часа назад. Что касается меня, то я мало на что способен, но сидеть рядом с Сюзанной и указывать дорогу смогу. Если Роберт будет ехать точно по нашей колее, то все должно получиться. А у вас обоих вид полумертвый. Давайте-ка забирайтесь в кабину и по дороге расскажете нам, как вы сюда попали. Кстати, сколько времени вы не спали?
— Почти сутки, — ответил Брюс и, пошатываясь, побрел к нашему вездеходу. — Ну, может, сутки и еще один Свет…
То есть — почти сорок два часа? Спасательная экспедиция, снаряженная на ферме Брюса и с черного хода Посольства?
Конечно, подозрения и у меня, и у Сюзанны, и у Роберта были самые нехорошие, но все мы, не сговариваясь, решили, что торчать на месте и разговаривать об этом смысла не имело. Хотя бы теперь у нас были спрингеры, и с их помощью можно было куда-то переместиться.
Как только на западе взошла луна и озарила горы, мы тронулись в обратный путь. Сюзанна оказалась неплохим водителем. Она вела «кота» согласно пословице «Тише едешь — дальше будешь», и поэтому мне редко приходилось ей что-либо подсказывать. Брюс и Биерис крепко спали на койках у дальней стенки кабины. Легли они молча, не раздеваясь, поверх одеял, и когда мы с Сюзанной подошли, чтоб пристегнуть их ремнями, они уже уснули.
Луна взбиралась по небу все выше и светила все ярче. Вскоре стали видны только самые яркие звезды. Даже Арктур стал обычной красноватой звездочкой чуть ярче остальных. Я рассеянно думал том, что это ущелье могло бы стать неплохой натурой для Биерис. Серебро, чернота и синева, и изрезанные очертания скал, подступавших со всех сторон. Если все уладится, она сможет еще побывать здесь. Ну а если нет — значит, нет.
* * *
Я думал, что ко времени нашего возвращения будут хоть какие-то новости из Утилитопии, но ошибся. Главную кабину спрингера Биерис собрала и отладила так быстро, что народ едва успел проснуться, одеться и упаковать рюкзаки.
Брюс вошел в нее и исчез, а буквально через мгновение вернулся в сопровождении шестерых человек, которые, как я вскоре понял, были членами бригады неотложной медицинской помощи. Они захватили с собой еще один медицинский спрингер.
— Чтобы подстраховаться, на всякий случай, — объяснил один из медиков. — Мало ли, может быть, те кабины, которые вы везли на вездеходе, пострадали от вибрации.
Через несколько минут медики уже спустились к Полу на нашем самодельном подъемнике.
Дальше все происходило, как во сне. Я ходил по лагерю, в десятый раз проверял, на месте ли моя лютня, гитара, рюкзак, напоминал Бетси о том, чтобы она позаботилась об инструментах Валери, и старался на смотреть в пропасть, где медики снимали брезент с замороженных трупов и отправляли их… куда? Ведь никто пока не удосужился сообщить нам, куда мы отправляемся.
Я понимал, что Пола уже успели переправить в какую-то больницу, понимал, что и я сам исчезну отсюда, не успев сделать и сотни вздохов. Я оглядывался по сторонам — хотел, наверное, запечатлеть в памяти это место, но видел только вездеходы с закрытыми дверцами и заглушенными моторами, яркие огни фонарей медиков на дне пропасти, выстроившихся в ряд взволнованных людей. Скалы озаряла луна, далеко, на востоке занималась заря. Красивое небо, прекрасные горы…
Но ничто в моей душе не шевельнулось, ничто не пробудило вдохновения.
Заработал подъемник, наверх поднялись медики.