Покинув кроны деревьев, птицы вспорхнули ввысь, отправившись в свой высокий полет, и теперь кружили у меня над головой, избирая свой путь. Глядя, как они парят в ярком бездонном небе, я почувствовал себя ничтожным и уязвимым. Я не мог противостоять искушению вернуться в дом и в свое оправдание находил уйму веских причин — нужно было попрощаться с Мариеттой, Забриной и Люменом, дописать несколько заключительных страниц к этой книге, убрать в моем кабинете и, наконец, запереть на замок личные бумаги. Словом, требовалось сделать и то и это, что не позволяло мне уйти в другой мир и сменить привычный образ жизни, да и вообще принимать столь ответственное решение надлежало лишь после обстоятельных раздумий и подготовки.
      Разумеется, все мои доводы были обыкновенными отговорками, и я попросту пытался найти повод, чтобы до лучших времен оттянуть тот страшный миг, когда мне придется вступить в большой мир. Я знал, Цезария неспроста так внезапно отправила меня в эту ссылку и, не дав мне возможности медлить, намеренно выставила под открытое небо.
      Взирая на представший моим очам унылый пейзаж и оценивая безрадостную перспективу, открывавшуюся предо мной, я вдруг услышал шорох в кустах за своей спиной и, обернувшись, увидел Люмена, который, сыпля отборными ругательствами, прокладывал себе путь через подлесок. Когда наконец ему удалось выбраться из зарослей, он был похож на полоумного лешего, из бороды и волос которого торчали ветки и колючки.
      — Мог бы быть и поблагодарней! — прорычал он, выплевывая изо рта листья и сопровождая свои слова гневным взглядом.
      — За что? — удивился я.
      Вместо ответа он поднял руки и показал мне два кожаных рюкзака, которые видали лучшие времена. Они были набиты так, что, казалось, вот-вот лопнут по швам.
      — Я принес тебе кой-какие вещицы. В дороге могут пригодиться, — сказал он.
      — Очень тебе благодарен.
      Он швырнул мне меньший рюкзак. Тот оказался тяжелым, и от него исходил запах затхлости.
      — Раскопал у себя очередной антиквариат? — полюбопытствовал я, увидев эмблему Конфедерации на клапане.
      — Ну да, — признался он, — Я хранил их вместе с саблей. Я положил туда твой пистолет, немного денег, свежую сорочку и флягу бренди.
      — А здесь что? — поинтересовался я, указывая на больший по размерам рюкзак.
      — Еще кое-какая одежда. Пара ботинок, ну и сам знаешь что.
      — Ты принес мою книгу, — улыбнулся я.
      — Ну, конечно. Ведь знаю, сколько любви ты вложил в этот проклятый труд. Я завернул ее в старый выпуск «Звезд и решеток».
      — Спасибо тебе, — поблагодарил его я, забирая второй рюкзак, который тоже был довольно увесистым, и вскоре мои плечи заставили меня пожалеть о своем многословии. Однако, заполучив рукопись, я обрадовался, как ребенок, которому вернули любимую игрушку.
      — Ради моей книги тебе пришлось зайти в дом, — констатировал я. — Зная, как ты терпеть не можешь этого...
      — Так было раньше, — оборвал меня он, отведя взгляд в сторону. — Но теперь там все по-другому. Звери гадят прямо на пол. Повсюду какие-то дамочки, — его лицо озарила шутливая улыбка. — Я уж думаю, может, мне тоже вернуться пожить в доме? Кое-кто из них, прямо скажем, что надо!
      — Они лесбиянки, — предупредил я.
      — Мне на это наплевать, — ответил он. — Они мне просто нравятся.
      — Откуда ты узнал, где меня искать?
      — Я слышал, как ты проходил мимо коптильни, разговаривая сам с собой.
      — И о чем я говорил?
      — Мне не удалось ничего разобрать. Когда я вышел из дома, ты просто шел вперед, как сомнамбула, и нес какой-то бред. Я сделал вывод, что тут не обошлось без ее участия. Без этой старой Повелительницы Любви.
      — Ты имеешь в виду Цезарию?
      Он кивнул.
      — Помнится, так любил ее величать наш отец. Старая Повелительница Любви, вся изо льда и жимолости. Неужто ты никогда не слышал, чтобы он ее так называл?
      — Нет, никогда.
      — Хм. Ну, словом, я сделал вывод, что она решила от тебя избавиться. И подумал, что неплохо было бы что-нибудь прихватить тебе в дорогу.
      — Спасибо. Ценю твое внимание, — моя откровенная благодарность несколько смутила Люмена.
      — Ну да ладно... — сказал он, отплевываясь от прилипшего к уголку рта обрывка листка. — Ты всегда был ко мне добр, брат.
      Наблюдая, как он выуживает листья из своей бороды, я задавал себе вопрос: не упустил ли я какой-нибудь важный штрих в исследовании этой семьи? И если он не был Паном и одновременно моим братом Дионисом, то...
      Поймав себя на этом размышлении, я едва не завыл.
      — В чем дело?
      — Я до сих пор сочиняю эту проклятую книгу, — ответил я.
      — Ты забудешь о ней, как только выберешься отсюда, — Люмен устремил задумчивый взгляд на раскинувшийся за моей спиной пейзаж.
      Я вспомнил, как однажды он говорил, что ему нельзя возвращаться в большой мир, ибо это окончательно лишит его рассудка, но сейчас я видел, насколько сильно искушала его перспектива пуститься в данное путешествие, и потому решил взять на себя роль Мефистофеля.
      — Хочешь составить мне компанию? — предложил я.
      — Да, — пробасил он, не отводя взгляда от залитых солнцем холмов. — Хочу пойти с тобой. Но не пойду. По крайней мере, сейчас. У меня чертовски много дел, брат. Нужно вооружить всех этих дамочек.
      — Вооружить?
      — Да... если они тут останутся...
      — Они не останутся.
      — Мариетта сказала, что останутся.
      — Правда?
      — Она так сказала.
      О господи, подумал я. Выходит, нашествие в конце концов состоялось, и «L'Enfant» пал, но не от рук Гири, а от стада лесбиянок.
      — Помнишь, что ты обещал? — продолжал Люмен.
      — Имеешь в виду твоих детей?
      — Значит, помнишь.
      — Конечно, помню.
      Глаза у него просветлели, и он широко улыбнулся.
      — Ты постараешься их разыскать.
      — Я постараюсь их разыскать.
      Неожиданно он приблизился ко мне и крепко обнял.
      — Я знал, ты меня не подведешь, — он звучно чмокнул меня в щеку. — Я люблю тебя, Мэддокс. И хочу, чтобы моя любовь всегда была с тобой. Чтобы она хранила тебя в пути, — он еще сильней стиснул меня в объятиях. — Слышишь меня?
      Я также попытался его обнять, хотя с двумя рюкзаками за спиной это не очень мне удалось.
      — Уже знаешь, с чего начинать поиски? — спросил он, высвобождая меня из своих объятий.
      — Не имею понятия, — признался я. — Буду следовать своим инстинктам.
      — И вернешь мне моих детей?
      — Раз ты этого хочешь.
      — Да, я этого хочу... — признался он.
      И посмотрел на меня долгим взглядом, в котором было столько любви, сколько я не испытывал на себе уже очень давно. Без долгих прощаний он повернулся и нырнул в густые заросли, которые через пять-шесть шагов поглотили его, а отделявшая меня от «L'Enfant» зеленая стена осталась стоять, не шелохнувшись.

2