Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Галили

ModernLib.Net / Баркер Клайв / Галили - Чтение (стр. 41)
Автор: Баркер Клайв
Жанр:

 

 


      Я не видел, как конь выскочил из конюшни, ибо был ошеломлен случившимся, а когда немного пришел в себя, стук копыт доносился уже издалека. Постепенно затихая, он вскоре смолк совсем, и внезапно воцарившаяся в конюшне тишина столь же неожиданно была нарушена вздохом облегчения четырех людей.
      — Думаю, нам лучше вернуться в дом, — сказала Мариетта. — Хватит с меня возбуждения на ближайшую ночь.
 
      Как все изменилось! Кажется, я когда-то писал о том, что, окажись я свидетелем сцены, в которой Никодим неким образом проявит себя в этом мире, это зрелище, скорее всего, окажет на меня столь сокрушительное действие, что вряд ли я смогу его пережить. Теперь же, когда это случилось, мною овладело странное возбуждение. Я понял, что пришло время, когда наша семья должна вновь воссоединиться. Пришло время залечивать старые раны, заключать мир и получать ответы на многие вопросы.
      Так, к примеру, я давно хотел узнать, что Чийодзё сказала отцу перед своей смертью. Знаю, между ними что-то произошло. Последнее, что я видел перед тем, как потерять сознание, был страшно ранивший себя Никодим; склонившись над моей женой, он пытался прислушаться к ее последним словам. Что же она ему сказала? Что любит его? Что будет его ждать? Сколько раз за все эти годы я задавал себе эти вопросы! Теперь, возможно, у меня появится возможность получить ответ из первых уст — от того единственного, кто знает правду.
      Был еще вопрос, который мучил меня. И возможно, на него ему будет проще ответить. О чем он думал, когда создавал меня. Было ли мое появление в мире случайностью? Побочным продуктом его вожделения? Или же он сознательно решил произвести на свет полукровку, родившегося от союза бога и смертной женщины, ибо намеревался каким-то образом использовать это несчастное нелепое создание?
      Ответ на этот вопрос, думаю, сделает меня самым счастливым человеком на свете. Мечтая его получить, я ожидаю возвращения Никодима скорее с радостью, нежели со страхом. С трепетным благоговением предвкушаю возможность предстать перед человеком, притянувшим в этот мир мою душу, чтобы задать ему древнейший из всех вопросов: «Отец, отец, зачем ты меня породил?»

Глава Х

      Список приглашенных на похороны мужа Лоретта начала составлять в своей записной книжке еще год назад, постепенно пополняя его теми или иными именами по мере того, как они всплывали в памяти. Она, разумеется, понимала, что со временем этот список может претерпеть существенные изменения, но, будучи женщиной практичной и не видя ничего предосудительного о подготовке к событию, которому неизбежно предстояло случиться, полагала, что заблаговременно продуманный список гостей рано или поздно ей пригодится, пусть даже Кадм Гири проживет еще добрый десяток лет.
      События той ночи, когда его постигла смерть, несомненно, глубоко потрясли Лоретту. В глубине души она всегда понимала, что правда о Барбароссах, если таковую ей когда-нибудь доведется узнать, повергнет ее в изумление, и, надо сказать, оказалась в этом совершенно права. Она отдавала себе отчет, что события, свидетельницей которых ей пришлось стать, приоткрыли завесу лишь над толикой тайны, постичь которую целиком вряд ли ей когда-нибудь удастся, что, возможно, только к лучшему. Тот самый прагматизм, который побудил ее начать составлять список приглашенных проститься с телом покойного супруга, а также тщательно спланировать собственное вступление во власть, делал ее крайне уязвимой в делах, не подчиняющихся обыкновенным определениям и классификациям. Одно дело — жизнь плоти, и совершенно другое — жизнь духа. Когда и то и другое смешивалось, когда невидимое стремилось утвердить себя в мире вещей, ее разум приходил в сильнейшее замешательство. Скажи ей, что разгром в особняке Гири произвели те же самые силы, что постоянно существуют и проявляют себя в мире, она ни на йоту этому не поверила бы, ибо это толкование лишено некой туманности или запредельности, которая могла бы ее утешить. Но с другой стороны, тот же прагматизм не давал ей лгать самой себе. Она видела то, что видела, и в свое время ей еще придется к этому вернуться. Когда-нибудь ей придется все разложить по полочкам.
 
      Ближе к вечеру Лоретту посетил Митчелл, который хотел выяснить, не получала ли она каких-либо вестей от Рэйчел.
      — Ничего о ней не слышала с тех пор, как она отсюда ушла. Это было вскоре после того, как не стало Кадма.
      — И она тебе даже не звонила?
      — Нет.
      — Ты уверена? Может, трубку брала Джоселин и забыла сказать тебе о звонке?
      — Она что, потерялась?
      — У тебя есть сигареты?
      — Нет, Митчелл. Можешь ты хоть на минуту перестать ходить туда-сюда и объяснить, что случилось?
      — Да. Она потерялась. Мне надо с ней поговорить. У меня с ней... еще не все кончено.
      — Неужели? Должно быть, тебе будет тяжело это услышать, но у нее с тобой кончено все. Забудь ее. У тебя много других дел, которыми ты должен сейчас заняться. В том числе, нужно уделить массу внимания прессе, к тому же многочисленные слухи...
      — Да пошли они к чертям собачьим! Плевать мне на то, что болтают люди. Всю свою жизнь я только и делал, что пытался стать мистером Совершенство. Надоело. Сыт этим по горло. Сейчас я хочу вернуть свою жену! Слышишь? Сейчас или никогда! — Он внезапно приблизился к Лоретте, и, глядя на его лицо, трудно было представить, что он способен улыбаться. — Если тебе известно, где она, — процедил он, — лучше скажи мне.
      — Иначе что, а, Митчелл?
      — Просто скажи, и все.
      — Нет, Митчелл. Ты уж договаривай до конца. Если я знаю, где она, и тебе не скажу, что будет? — Она пристально смотрела на него, и Митчелл отвел глаза. — Не становись таким, как твой брат. Это не метод решать вопросы. Угрожая людям, никогда не добьешься от них того, что хочешь. А сумеешь их убедить ласково — считай, они на твоей стороне.
      — Допустим, я не прочь так поступить... — слегка смягчившись, сказал Митчелл. — Как мне перетащить тебя на свою сторону?
      — Для начала ты мог бы пообещать, что отправишься в душ. Прямо сейчас. От тебя мерзко пахнет. И вид у тебя ужасный.
      — Обещаю, — сказал Митчелл. — Это все? Ты права, мне следовало заставить себя это сделать. Но сейчас я не могу ни о чем думать, кроме нее.
      — Ну допустим, ты ее найдешь, и что будет? — спросила Лоретта. — Она не захочет начать все сначала, Митч.
      — Черт! Я знаю. У меня нет ни единого шанса. Но... ведь она еще моя жена. И кое-что для меня значит. Мне нужно удостовериться, что с ней все хорошо. Если она не пожелает со мной встретиться, я сумею с этим справиться.
      — Уверен?
      Митчелл включил ослепительную улыбку:
      — Более чем уверен. Не скажу, что это будет легко, но я справлюсь.
      — Тогда мы поступим так. Отправляйся наверх и прими душ. А я тем временем сделаю пару телефонных звонков.
      — Спасибо.
      — Захочешь надеть свежую сорочку — попроси Джоселин подобрать что-нибудь из гардероба Кадма. Она подыщет и брюки, если, конечно, они подойдут по размеру.
      — Благодарю.
      — Благодарности оставь при себе, Митчелл. Очень уж это становится подозрительным.
 
      Когда он ушел, она налила себе в бокал бренди и села у камина, чтобы поразмыслить над тем, что говорил Митчелл. Ни на минуту не веря в представленный им маленький спектакль, в котором, изображая напускную веселость, он явно переигрывал, Лоретта также не могла смириться с мыслью, что, при всех ее дипломатических способностях, ей не удастся переманить его на свою сторону. К тому же Рэйчел практически вышла из игры. Никогда нельзя полагаться на женщину, столь одержимую любовью к мужчине, как Рэйчел, сердце которой безраздельно принадлежало Галили Барбароссе. Если она встретится со своим возлюбленным, у них возникнет прочный собственный союз. Если же ее поиски окажутся тщетными или она получит отказ, от нее вообще будет мало проку, поскольку в том расшатанном состоянии духа, в которое повергнут ее обманутые надежды, она станет скорее обузой, нежели поддержкой.
      А Лоретта очень нуждалась в помощи, вернее сказать, в людях, которые работали бы в ее команде, и, хотя интеллектуальные способности Митчелла оставляли желать лучшего, более подходящей кандидатуры она перед собой не видела. Честно говоря, не такой уж богатый у нее был выбор. Да, Сесил всегда был верным ей человеком, но она также знала, что на его преданность можно рассчитывать лишь до поры до времени — окажись финансовое преимущество на другой стороне, он, не задумываясь, переметнется к тому же Гаррисо1гу, который вполне в состоянии его купить. Иные же члены клана — Ричард и прочие — были слишком далеки от семейных дел и потому не смогли бы быстро вникнуть в суть. Она прекрасно сознавала, сколь важно для нее было время. Правда, у нее было одно преимущество. Кадм оставил ей в наследство расчеты и прогнозы относительно перемещения семейного капитала — куда следовало его вложить и где продать, — которые вел вплоть до последнего месяца жизни; другими словами, во все свои планы на будущее, которые он держал в строжайшей тайне от всех, даже от Гаррисона, он перед смертью посвятил только Лоретту. Да, она могла переманить на свою сторону Митчелла, но только в том случае, если ей удастся вернуть ему женщину, по которой он все еще сходил с ума.
      При этой мысли она почти не испытала угрызений совести, несмотря на то что в последнее время, как ни странно, прониклась теплыми чувствами к Рэйчел. И хотя отказать ей в мужестве Лоретта никак не могла, в житейских делах она считала ее совершенно неискушенной, если не сказать, чересчур простодушной. Конечно, для человека, имеющего столь малообещающие корни, Рэйчел вполне преуспела в жизни, но стать той дамой, в которую при ином стечении обстоятельств могла бы превратиться Марджи, она не смогла бы никогда — подобных задатков у нее попросту не было. Другими словами, всякий раз, когда демократия не приносит желаемого результата, возникает извечный вопрос: какого цвета кровь течет в жилах.
      Словом, в борьбе за Митчелла Лоретта предпочла пожертвовать Рэйчел: цель оправдывала средства. К тому же она как никто другой знала, с чего следовало начинать поиски. Позвав Джоселин, Лоретта попросила принести ей записную книжку. Служанка вернулась минут пять спустя, извинившись, что заставила себя долго ждать. Хотя преданная прислуга силилась ничем не выказывать глубокого внутреннего потрясения, Джоселин выдавали постоянно трясущиеся руки, а глядя на выражение ее лица, казалось, что еще немного, и она расплачется.
      — Какие будут еще указания? — спросила Джоселин, отдавая хозяйке записную книжку.
      — Только относительно Митчелла... — ответила Лоретта.
      — Я уже нашла для него сорочку, — сообщила Джоселин. — И как раз собираюсь пойти поискать брюки. Потом, если я вам не нужна, я хотела бы ненадолго уйти.
      — Да, да. Конечно. Ты свободна.
      Когда Джоселин скрылась за дверью, Лоретта полистала книжку и, отыскав нужный ей номер, сразу же его набрала. Трубку взял Ниолопуа.

Глава XI

      Когда Рэйчел открыла глаза, за окном светало и слышалось пение птиц. В доме оказалось на удивление холодно, и Рэйчел, еще не успев толком проснуться, завернулась в потертое стеганое одеяло и отправилась на кухню ставить чайник. Затем она вышла на веранду, чтобы встретить утро грядущего дня, который казался таким многообещающим. Дождевые тучи переместились на северо-восток, небо очистилось, по крайней мере на время. На горизонте уже появились первые признаки новой бури — еще более тяжелые и мрачные тучи, чем те, что принесли вчерашний дождь. Рэйчел вернулась на кухню, приготовила себе сладкий чай и вновь вышла на веранду, где просидела с четверть часа, созерцая пробуждавшуюся на ее глазах жизнь. Несколько птичек, спорхнув на землю, принялись клевать червяков, запивая их капельками росы. С пляжа забрела пятнистая собака, и, только когда она уперлась в ступеньки, ведущие на веранду, Рэйчел поняла, что та слепа или почти ничего не видит. Она позвала собаку, и та, приблизившись, ткнулась мордой в ее руку, после чего, вспомнив о своем собачьем достоинстве, начала ее обнюхивать.
      Закончив пить чай, Рэйчел вернулась в дом, приняла душ и оделась. Этим утром она собиралась съездить на рынок в Ханалеи, чтобы купить свежие продукты и сигареты.
      С большим удовольствием она предвкушала это путешествие, оно обещало быть легким и приятным хотя бы потому, что ей нужно было проехать по небольшому мостику, откуда открывался воистину божественный вид на долину реки, извивающейся среди буйной зелени кустарника, из которого местами вздымались вверх элегантные пальмы.
      В Ханалеи было тихо. Рэйчел сделала все необходимые покупки и с полными продуктов сумками отправилась обратно в Анахолу, где ее уже ожидали. На ступеньках веранды, куря сигарету и отхлебывая пиво, сидел Ниолопуа. Поднявшись, он забрал у нее сумки и последовал за ней в дом.
      — Откуда ты узнал, что я здесь? — спросила она, когда он доставил сумки на кухню.
      — Вчера вечером я видел свет в окнах.
      — Почему же ты не пришел со мной поздороваться?
      — Я вернулся, чтобы сообщить об этом миссис Гири.
      — Не понимаю.
      — Вашей свекрови.
      — Лоретте?
      — Да. Если это та, которая старше. Да, Лоретте. Она просила меня выяснить, здесь вы или нет.
      — Когда это было?
      — Вчера вечером.
      — Так вот зачем ты высматривал меня?
      — Да. Я увидел свет. Поэтому перезвонил ей и сказал, что вы в целости и сохранности.
      Из выражения его лица явствовало, что он находил странным появление Рэйчел на острове и звонок Лоретты.
      — Что она тебе сказала? — поинтересовалась Рэйчел.
      — Почти ничего. Велела вас не беспокоить. Просила ничего вам не говорить, если случайно придется вас встретить.
      — Тогда почему ты решил мне рассказать?
      — Не знаю, — Ниолопуа чувствовал себя неловко. — Наверное, хотел, чтобы вы знали, что вами интересуется еще одна миссис Гири.
      — Я больше не миссис Гири, Ниолопуа. Пожалуйста, зови меня просто Рэйчел.
      — Ладно, — он нервно улыбнулся. — Рэйчел.
      — Спасибо за откровенность.
      — Она не знала, что вы приедете сюда, да?
      — Нет, не знала.
      — Черт. Простите меня. Мне нужно было прежде поговорить с вами. Как я не подумал!
      — Откуда тебе было знать? — сказала Рэйчел. — Ты хотел как лучше. — Несмотря на ее слова, он еще сильней разволновался. — Хочешь, останься. Сообразим что-нибудь поесть.
      — Хорошо бы, но мне нужно кое-что подготовить в доме, пока не началась буря, — он взглянул за окно в сторону берега. — У меня есть всего несколько часов, — он указал рукой на клубы темных облаков, видневшихся на горизонте. — Непонятно, откуда они взялись, — сказал он, не спуская глаз с туч. — Идут прямо сюда.
      — Что ж, Ниолопуа, я рада, что ты на моей стороне. У меня сейчас не так много друзей.
      Оторвав взгляд от неба, Ниолопуа посмотрел на Рэйчел.
      — Мне жаль, что я вас выдал. Если бы я знал, что вы хотите побыть наедине...
      — Я приехала не загорать, — сказала Рэйчел. — Я здесь потому... — теперь она посмотрела на море, — потому что у меня есть основания думать, что он вернется.
      — Кто вам сказал?
      — Это длинная история. Боюсь, не смогу поведать ее тебе прямо сейчас. Нужно, чтобы у меня в голове все улеглось.
      — А как быть с Лореттой?
      — А что тебя тревожит?
      — Она знает, почему вы здесь?
      — Ей будет несложно догадаться.
      — Знаете что? При желании вы всегда можете перебраться со мной в горы и пожить там несколько дней. Если она пошлет вас искать...
      — Я не хочу покидать этот дом, — сказала Рэйчел. — Только здесь меня может найти Галили. И здесь я буду его ждать.

Глава XII

1

      Если верить книгам об искусстве вызывать бури, подобных трактатов, кстати, не так и много, то даже при самом лучшем стечении обстоятельств это занятие весьма непредсказуемое. Стихия потому и стихия, что живет она сама по себе и, как истинный диктатор, являет себя миру, когда ей вздумается, что зачастую случается вопреки всяческим прогнозам. Она правит миром по собственной воле. Хотя наука изучает подобные явления именно для того, чтобы определить законы этого поведения, все расчеты ученых носят преимущественно экспериментальный характер, поскольку в них чересчур много переменных величин, которые попросту невозможно учесть. Будучи сама себе законом, буря подчиняется только себе, и, когда она вступает в свои права, никто, даже пророческая сила Цезарии, не способен прогнозировать ее характер и тем более не властен ею управлять.
      Поэтому я могу только рассказать, что случилось после того, как произведенное Цезарией возмущение атмосферы или порожденное ее волей движение воздуха превратилось в упомянутую нами бурю.
      Спустя час после того, как Цезария отбыла с палубы «Самарканда», яхта оказалась в настоящей беде. Корпус судна, который пережил невзгоды самых опасных морей, обогнул мыс Доброй Надежды и вышел невредимым из ледяных вод Арктики, в конце концов дал трещину, куда стала просачиваться вода. Поскольку насосы были выведены из строя, еще когда Галили решил покончить счеты с жизнью, то вычерпывать воду ему приходилось вручную, и хотя он это делал так быстро, как только мог, тщетность собственных усилий вскоре стала для него очевидной. Вопрос был уже не в том, выстоит ли «Самарканд» в этой битве или нет, а что именно ждет яхту: разобьется ли она в щепки под напором разбушевавшейся стихии или под тяжестью принятой воды пойдет ко дну.
      Однако, разбирая судно на части, отрывая от него доску за доской, гвоздь за гвоздем, буря с не меньшим упорством мчала его к острову, время от времени вздымая на гребень огромной волны, с высоты которой, казалось, проглядывался вожделенный берег, и одновременно порождая в Галили такое сильное смятение чувств, которое лишало его всякой уверенности в том, что он видел.
      Неожиданно ветер стих, ливень сменился моросью, наступила короткая, не более десяти минут, передышка, и движение «Самарканда» стало менее яростным, а Галили предоставилась возможность в более спокойной обстановке рассмотреть полученные яхтой повреждения — зрелище, прямо скажем, не внушавшее больших надежд. На правом борту обозначились три крупные трещины, на левом — еще две, сломанная мачта вместе с обрывками парусов полоскалась в воде за бортом и, будучи прикрепленной снастями к судну, придавала ему изрядный крен.
      Зная строптивый характер морской стихии, Галили не надеялся, что она окончательно себя исчерпала, ибо временное затишье обыкновенно говорило о том, что буря собирает силы перед последним, решающим натиском.
      И он не ошибся. В скором времени ветер задул сильнее, морские воды, казалось, взорвались и вспенились, подняв перед «Самаркандом» еще более крутые валы, за которыми следовали еще более глубокие бездны. Яхте в таком состоянии оставалось жить считанные минуты. Охваченная предсмертными судорогами, она затряслась и вскоре рассыпалась на части. Это произошло невероятно быстро, Галили лишь услышал страшный треск под ногами; не выдержав натиска взбунтовавшегося моря, борта сломались, и ворвавшаяся внутрь огромная пенистая волна накрыла рулевую рубку, которая развалилась со страшным скрежетом и тотчас была смыта водой.
      Галили держался до последнего, не позволяя шторму брать над собой верх, он прижимался к единственному уцелевшему борту лодки и с удивлением и даже некоторым восхищением созерцал мощь стихии, столь долго позволявшей ему беззаботно бороздить моря и океаны. Созерцал, как в своей неустанной работе стихия эта нагнетала волну за волной, разрушая вновь и вновь то, что уже было давно разрушено, превращая доски в щепки и в конце концов унося их прочь.
      Только когда от яхты не осталось практически ничего, Галили покинул останки лодки и позволил себя увлечь воде, которая в тот же миг отбросила его далеко от места, где исчез «Самарканд». Теперь для стихии он значил не больше, чем обломок кораблекрушения, и поэтому Галили даже не пытался противостоять течению — в этом не было ни малейшего смысла. Он находился всецело во власти своенравного моря, которое могло отпустить его лишь по собственному желанию.
      Но едва он окунулся в воду, как его тело тотчас вспомнило тот миг, когда оказалось в ней впервые: еще младенцем приливная волна увлекла его за собой в Каспийское море, — теперь же он возлагал надежды на то, что эта же волна вынесет его обратно к берегу.

2

      На острове готовились к буре все, начиная с самых дорогих отелей и кончая самыми нищими лачугами, — несмотря на то, что местные метеосводки утверждали, будто бы надвигающаяся буря никакой опасности для жизни людей и их имущества не представляет. Но это был не просто ураган, который их карты и спутники почему-то не сумели вовремя спрогнозировать, это был ураган, к которому нельзя было относиться легкомысленно. Островитяне уже не раз верили метеорологам, и совершенно напрасно. Это выливалось в сорванные крыши домов, сломанные деревья и затопленные дороги. Приготовления к шторму шли полным ходом по всему северо-восточному побережью: скот загоняли в хлев, детей забирали домой из школ раньше обычного, окна забивали гвоздями, крыши видавших виды хижин укрепляли бревнами, чтобы их не снесло.
      С приближением бури прогнозы относительно ее масштаба становились все менее оптимистичными. По словам старожилов, она вела себя совершенно неожиданно и, вопреки их утверждениям, нарастала, вместо того чтобы постепенно угасать. Ее первый натиск достиг берега вскоре после полудня: деревья прогибались под резкими порывами ветра, принесшими с собой первые капли дождя. Прогулочные суда, не успевшие пристать к берегу, были атакованы разбушевавшимися водами океана. Три корабля потерпели крушение: один из них перевернулся, и команда, состоящая из двух человек, и семь пассажиров, очевидно, утонули; два других судна с трудом добрались до берега, причем меньшее получило столь сильные повреждения, что затонуло прямо в гавани.
      После этого, пожалуй, ни у кого не осталось сомнений относительно непредсказуемости этой бури.

Глава XIII

1

      Узнав от Лоретты, где находится Рэйчел, Митчелл, не дожидаясь очередного рейса, решил арендовать самолет. Понимая, что Гаррисон не обрадуется его решению, он не стал сообщать брату о том, что собирается сделать, а позвонил ему прямо из аэропорта.
      — Мы же договорились, что в свое время разберемся с твоей маленькой проблемой, — напомнил ему Гаррисон.
      — Я всего лишь собираюсь съездить за ней, чтобы привезти обратно, — ответил Митчелл.
      — Подожди, пока она вернется сама. Подожди, пока она приползет к тебе на коленях.
      — А если я не дождусь? Если она не приползет?
      — Приползет. Во-первых, ей нужно оформить развод. Она прекрасно понимает, что не получит от нас ни цента, если в руках у нее не будет нужной бумажки.
      — Деньги ее не интересуют.
      — Не будь дураком, Митч! — неожиданно взревел в трубке Гаррисон. — Деньги интересуют всех!
      И немного подождав, чтобы спало раздражение, добавил:
      — Послушай, Митч! С этим делом можно поступить иначе. Тихо, спокойно и рассудительно.
      — Я совершенно спокоен, — ответил Митчелл. — И не собираюсь делать никаких глупостей. Я не хочу, чтобы она была там. С ним.
      — Ты даже не знаешь...
      — Хватит, Гаррисон. Я уже еду, и давай на этом закончим. Позвоню, когда прибуду на место.
 
      Но Митчелл даже представить себе не мог, насколько трудно будет ему добраться до места, назначения. Арендованный им самолет долго не подавали на взлетную полосу из-за того, что радарная система аэропорта вышла из строя и все рейсы откладывались на полтора часа. В результате Митчеллу ничего не оставалось, кроме как смириться и ждать. Когда же неполадки были устранены и аэропорт наконец заработал, взлететь Митчеллу удалось далеко не сразу: сначала нужно было принять самолеты, а лишь потом разрешили взлет, причем первыми к отправлению были допущены более крупные коммерческие лайнеры. Митчелл просидел в кожаном кресле три с половиной часа, скрашивая ожидание в душной атмосфере с помощью виски и без особого удовольствия представляя себе следующие десять часов полета.

2

      В этот вечер Гаррисон должен был присутствовать на встрече, где обсуждались последние приготовления к похоронам Кадма. Председательствующим был Карл Линвиль, и хотя как человек он был не слишком по душе Гаррисону, последние тридцать лет ему поручалась организация наиболее важных семейных событий. Избалованный на вид, Карл питал подозрительную слабость к шелковым галстукам пастельных тонов и, казалось, всегда знал, что в сложившихся обстоятельствах приличествует случаю, а что нет. Это качество вызывало у Гаррисона подспудную неприязнь, тем более сейчас, когда требовалось всего лишь опустить тело старика в землю и на этом поставить точку, а не рассуждать о таких, с точки зрения Гаррисона, совершенно неуместных мелочах, как цветы, музыка и молитвы.
      Между тем он решил оставить свое мнение при себе, позволив словоохотливому Линвилю делиться своими размышлениями до позднего вечера. Надо сказать, аудитория у него была внушительная: в первую очередь, конечно, Лоретта, а также Джоселин и двое других слуг. Линвиль утверждал, что предстоящее событие нельзя пускать на самотек, что ради памяти Кадма похороны следует провести с должным достоинством и профессионализмом. Подчас прерываемый комментариями Лоретты, которая за все это время выкурила не одну сигарету, его монолог протекал в том же русле и лишь единожды коснулся темы, которая едва не привела к драматическим последствиям. Случилось это посреди обсуждения состава гостей, когда Лоретта представила собственный список, заметив Линвилю, что две-три дюжины включенных в него имен ему неизвестны, но их непременно следует пригласить.
      — Могу я поинтересоваться, кто эти люди? — осведомился Карл.
      — Если вам непременно нужно знать, — ответила Лоретта, — то некоторые из них — любовницы Кадма.
      — Понятно, — должно быть, он сильно пожалел, что задал этот вопрос, на его лице явно читалось смущение.
      — Он был из тех мужчин, которые питают слабость к женщинам, — слегка пожав плечами, сказала Лоретта. — Это ни для кого не секрет. И я уверена, многие из этих женщин любили его. Они имеют полное право проститься с ним.
      — Все это... очень по-европейски, — заметил Карл.
      — И вы считаете, что не вполне уместно...
      — Честно говоря, да.
      — Мне все равно, — отрезала Лоретта. — Пригласите их, и оставим эту тему.
      — А остальные люди? — его голос стал прохладным.
      — Некоторые из них были его партнерами по бизнесу еще с давних времен. Только не делайте такие страшные глаза, Карл. Никто из них не собирается наряжаться пасхальным кроликом. Каждому из них уже случалось бывать на похоронах.
      Кое-кто невесело усмехнулся, после чего совещание продолжилось. Гаррисон пожирал глазами Лоретту. От его внимания не ускользнули происшедшие в ней перемены, которые заключались не только в том, что одета она была в черное, хотя траурный цвет особенно подчеркивал безукоризненность макияжа, но в странном блеске глаз, который не внушал ему доверия. В чем же причина ее самодовольства? И только когда вечер начал близиться к концу и Линвиль, упомянув об участии в церемонии Митчелла, поинтересовался, где тот находится, Гарри-сон понял, почему Лоретта так сияла: это она отправила брата на остров. Стало быть, Лоретта опять взялась за свои старые штучки и принялась манипулировать Митчеллом, ублажая и умасливая его, чтобы переманить на свою сторону. Теперь понятно, почему так самоуверенно звучал голос Митчелла по телефону, хотя всего несколько часов назад он распускал нюни, как последний идиот. Верно, разговор с Лореттой вдохнул в него свежие силы, поскольку она его убедила, что, следуя ее совету, он сумеет заполучить свою продавщицу обратно, на что Митчелл, конечно, купился. Что ни говори, Лоретта всегда умела обвести его вокруг пальца.
 
      В конце встречи, когда Линвиль в витиеватых выражениях принялся обещать, что к утру следующего же дня предоставит каждому полный сценарий похоронной церемонии, Лоретта подошла к Гаррисону и сказала:
      — После похорон я хочу, чтобы ты сходил в дом и посмотрел, не хочешь ли ты забрать что-нибудь из вещей, пока я не выставила их на аукцион.
      — Очень мило с твоей стороны, — ответил он.
      — Насколько я знаю, кое-что привезла еще твоя мать из Вены.
      — У меня нет сентиментальной привязанности к этим вещам, — сказал Гаррисон.
      — Не нахожу ничего дурного в том, чтобы иногда проявить немного сентиментальности.
      — Что-то не замечаю ее в тебе.
      — Она у меня в душе.
      — Что ж, у тебя будет полная возможность погоревать в одиночестве, когда его похоронят. Странно только, что ты решила продать особняк. Где же ты собираешься жить?
      — Я не собираюсь уходить в тень, как ты на то рассчитываешь, — сказала Лоретта. — На мне лежит большая ответственность.
      — Не стоит так волноваться и взваливать на себя слишком много, — ответил Гаррисон. — Ты заслужила отдых.
      — А я и не волнуюсь, — парировала Лоретта. — Я собираюсь поправить наши дела. А в последнее время от моего внимания ускользало слитком много мелочей. — При этих словах Гарри-сон выдавил из себя скупую улыбку. — Спокойной ночи, Гарри-сон.
      Она холодно чмокнула его в щеку.
      — Между прочим, тебе было бы неплохо выспаться, — уходя, бросила она. — Выглядишь ты хуже, чем Митчелл.
 
      Вернувшись домой и погрузившись в любимое кресло, в котором он последнее время привык спать (в кровати ему почему-то стало неуютно), Гаррисон вновь вспомнил о предложении Лоретты. И хотя у него не было желания забрать какую-то конкретную вещь, ему вдруг захотелось оставить себе что-нибудь на память, а поскольку дом со всем содержимым Лоретта собиралась выставить на продажу, то стоило выкроить в своем расписании день, чтобы сходить туда. С этим местом у него были связаны счастливые воспоминания детства, когда знойными летними днями он играл в саду и голубая тень платанов обдавала приятной прохладой; этот дом встречал его теплом и гостеприимством на Рождество, позволяя ему хоть ненадолго, пусть всего на несколько часов, ощутить себя частью семьи — это никогда не длилось долго и всегда заканчивалось тем, что он опять становился отщепенцем.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39, 40, 41, 42, 43, 44, 45, 46, 47, 48