Плезиан начал с панегирика защитнику истинной веры и только что достигнутой им победе над «отвратительной ересью» тамплиеров, что безусловно было промыслом Божиим. Используя в качестве прелюдии христианский догмат, что, кроме самого Бога, нет ничего, что не было бы создано Богом, он приступил к отчету о том, как Филипп Красивый, Божий наместник на земле, достиг победы над преступными тамплиерами52. Чтобы продемонстрировать эту победу папе король и прибыл со всей своей свитой в Пуатье, отнюдь «не имея намерения взять на себя роль обвинителя, ниспровергателя, наставника или подстрекателя в данном судебном процессе», но вместе с прелатами и баронами, вместе со всем народом «послужить защите веры, Святой церкви и стен Иерусалима и очистить католическую веру от ереси». Затем Плезиан приступил к разъяснению того, в чем же конкретно заключалась победа короля в войне с тамплиерами, «уже в самом начале своем поистине вызвавшей священный трепет, ибо всем был очевиден ее истинный характер и несомненный конец». И теперь, по словам Плезиана, папе ничего иного не оставалось, как распустить орден.

Действия короля «вызывали священный трепет» у королевских министров по четырем основным причинам: во-первых, вначале обвинения исходили от людей слишком низкого социального статуса, чтобы придавать делу скандально громкий характер; во-вторых, обвиняемый в преступлениях орден всегда пользовался всемирным уважением и обладал значительными богатствами и могуществом; в-третьих, преступления, совершаемые его членами, были не только противны человеческой природе, но и богопротивны; и в-четвертых, сложности возникали из-за тех прочных уз, которыми орден всегда был связан с французскими королями, пользуясь их особой милостью и расположением.

И все-таки победа короля, несмотря ни на что, «вызывала восторг», ибо именно его Господь избрал в качестве «смиренного и неподкупного» защитника истинной веры и Иисуса Христа. Тут Плезиан пожелал пояснить намерения короля в отношении ордена. Никто из прочих правителей не осмелился совершить столь мужественный и высокий поступок, на который королю Франции пришлось пойти по многим причинам, «самой важной из коих является клятва, данная нашим государем во время коронации». И «поистине чудны дела Твои, Господи, ибо в этот момент в благословенном и Богом избранном королевстве Франции присутствуешь именно ты [т. е. Климент V] со своей курией, будучи избранником Божиим и наследником апостола Петра». Итак, король и папа могли бы объединить свои усилия в борьбе за веру и во имя Господа нашего. Кроме того, продолжал Плезиан, лица, возглавлявшие орден, случайно оказались собраны на территории французского королевства «по совсем иным поводам», и их нетрудно будет «вывести на чистую воду». Даже непосредственно перед арестом великий магистр ордена и другие его руководители, желая «принести свои извинения королю и скрывая свои истинные преступления», признавались в вопиющей ереси и неверии в Святое причастие, исповедь и другие церковные таинства. А после арестов многие тамплиеры, «страшась совершенных ими злодеяний и тщетно надеясь на милость Божию», покончили жизнь самоубийством. Другие же, «за небольшим исключением», по всему королевству и независимо друг от друга начали вдруг признаваться в совершенных грехах, даже если их «особо и не спрашивали». Великий магистр публично признался во всем, выступая перед учеными Парижского университета, тогда как получить признание от некоторых других членов ордена удалось «только чудом». И потом они долгое время придерживались своих показаний в присутствии епископов, королевских чиновников и простых католиков, однако некоторые все же отказались от сделанных несколько месяцев назад признаний «явно вследствие тайного сговора между собой», как это стало известно кардиналам, посланным папой в Париж. Кроме того, они получали от определенных лиц в пределах французского королевства письменные заверения в поддержке и слова утешения. Некоторые из этих утешителей были подкуплены, иные действовали по неясным причинам, однако все они могут справедливо опасаться наказания как fautores (пособники) ереси. Помимо общих для всех признаний, тамплиеры стали делать и частные дополнения — например, в присутствии архиепископа Санса или епископа Макона они признавались в самых различных и поистине ужасных преступлениях, которые якобы были ими также совершены.

Столь замечательные успехи расследования доказывают, что это «несомненно и однозначно» была самая настоящая ересь. Многие свидетели выдвинули обвинения против ордена, а благодаря полученным признаниям дело стало окончательно ясным, тем более что и общественная репутация ордена во всем мире «свидетельствует против него», что давно уже понятно не только юристам, но всем, кто выступал свидетелями по этому делу и чьи показания занесены в протокол и скреплены печатью. Даже «правитель одного государства, великий человек и ревностный католик, истинный помощник Господа в поисках истины» (т. е. Филипп IV), признал тамплиеров виновными, как и многие епископы, бароны и иные представители населения французского королевства.

Далее Плезиан попытался обрисовать развитие дела на различных этапах. Король сперва сомневался в том, что подобные обвинения могут быть правдой, однако впоследствии его убедили поистине ошеломляющие свидетельства, и он вынужден был выполнить свой священный долг. Плезиан всячески старался завуалировать слабые стороны обвинения, заранее отвечая на предполагаемые возражения оппонентов. Так, он согласился с тем, что ниспровергатели ордена действительно имеют низкий социальный статус, именно этим и объяснив, почему изначально у короля и его окружения все это вызвало сперва «такой ужас». Далее он мужественно заявил, что у государя и в мыслях не было прибрать к рукам имущество тамплиеров, он служил лишь орудием в руках Божьих, будучи правителем избранного народа. Сами же признания, на которых, собственно, и базировалось все дело, были, согласно настойчивым заверениям Плезиана, сделаны неожиданно для суда, совершенно добровольно и независимо друг от друга, и никаких наводящих вопросов свидетелям не задавалось.

Затем он предпринял попытку осторожно «закруглить» этот вопрос, приведя аргументы, которые, по его мнению, делали обвинения против тамплиеров неопровержимыми. По его словам, «с незапамятных времен» люди поняли, что на тайных собраниях и церемониях тамплиеров творится нечто непристойное, подтверждаемое тем, что они отказывались открыть тайны ордена даже епископам. Собрания их проводились по ночам, «как это обычно и делают все еретики», ибо те, кто творит зло, ненавидят свет. Виновны тамплиеры также и в том, что в результате их деяний и отступничества Святая Земля для католиков практически потеряна, ведь, как всем теперь известно, тамплиеры часто шли на прямой сговор с султаном. Они не проявляли христианского гостеприимства, не подавали милостыню, не занимались благотворительностью, ибо единственной их целью было стяжательство любыми путями, в том числе путем сеяния всяческой смуты. Согласно некоторым свидетельствам, тамплиеры дали обет дьяволу поступать именно так, т. е. нарушая всякие законы. А некоторые еще и усугубили свою вину, бежав из-под стражи и обратившись к разбою в лесах и на больших дорогах или же став нищими попрошайками, и среди них были такие, что угрожали жизни тех, кто занимался этим делом в суде. Во многих местах построили они свои замки, несмотря на возражения церкви, и крали, проматывая и пропивая все, вплоть до священных цфковных сосудов. Практически никто из них, «даже из живущих за пределами французского королевства», не решился выступить в защиту своего ордена, хотя папа издал на сей счет специальный указ. Ведь всем известно, что в Испании, например, многие тамплиеры уже переметнулись на сторону сарацин.

Таким образом, все вполне ясно, и «никто из истинных католиков, желая избежать опасности потворствования ереси», не может сомневаться в том, что сомнению не подлежит, что «чудом явлено нам Господом нашим» через Его помощника, короля Франции, Святую церковь, баронов и весь народ Франции. Напротив, «если Зверь дал нам это понять столь явственно, то далее это даже и обсуждать ни в коем случае не следовало бы». Католическая вера должна быть взята под защиту, и прежде всего именно папой, который в подобных случаях волен делать все что угодно53.

Итак, «разъяснения» Плезиана в итоге приобрели угрожающий характер; должно быть, у папы, со всех сторон окруженного потенциальными врагами, не раз возникало искушение безоговорочно капитулировать. Более того, есть доказательства, что в устной версии выступления Плезиана, как пишет Жан Бургонь, присутствовавший при этом, значительно сильнее ощущалась вовлеченность папы в данный процесс и то, что на него непрерывно оказывалось давление, чем это явствует из официальной письменной версии этой речи. Устный вариант содержал также значительно большее количество деталей и подробностей. Возможно, письменная версия представляла собой лишь тезисы речи, а в непосредственном изложении текст был усилен. Однако большая часть подробностей, о которых упоминает Жан Бургонь, не имела твердых доказательств, так что, вполне возможно, Плезиан приводил их просто для того, чтобы еще больше накалить атмосферу и не дать аудитории адекватно воспринять взвешенный и разумный ответ папы.

По словам Жана Бургоня, Плезиан сообщил, что король, едва услыхав об обвинениях по адресу ордена, сразу же лично обсудил их с папой, встретившись с ним сперва в Лионе, а затем в Пуатье; кроме того, они обменивались письмами через посланников. Бургонь пишет: «И в этом деле он (т. е. король) действовал именем нашего папы римского, который и подвигнул его на это своими письмами». Что практически означает, что Климент V санкционировал аресты тамплиеров, однако информации об этом в официальной версии выступления Плезиана нет. Особо подчеркивал Плезиан чистоту побуждений короля: сам Господь избрал Филиппа IV «своим помощником в мирских делах»; французский король движим отнюдь не алчностью, как то хотят представить его недруги, ибо он и без того достаточно богат и даже превосходит богатством многих других правителей христианского мира. Он передает деньги и имущество надежным людям, даже если это не его чиновники, дабы они «использовали богатство это во имя освобождения Святой Земли, куда они направляются», хотя по закону мог бы все это конфисковать. По поводу признаний великого магистра, полученных от него еще до заключения в тюрьму, Плезиан пояснил, что признания эти были сделаны для того, чтобы орден получил отпущение грехов. Отказы же тамплиеров от первоначальных признаний он приписал исключительно воздействию некоторых лиц внутри церкви — в официальной версии он изъясняется значительно более туманно, — которые были подкуплены орденом (эту идею ему «подбросил» один из анонимных авторов памфлетов антипапской направленности). Затем Плезиан дал более подробную расшифровку некоторых своих общих заявлений: так, например, он рассказал о том, как некоторые свидетели в присутствии епископа Макона признавались в том, что мочились на Святой крест. Рассказал он и о том, каковы были доказательства вины тамплиеров, полученные благодаря деятельности королевских шпионов, внедренных в орден.

И наконец, Жан Бургонь сообщает, что на папу оказывалось значительно большее давление, чем о том можно судить по официальной версии речи Плезиана. Поскольку победа короля ясна и несомненна, папе остается лишь вынести ордену обвинительный приговор. Король и народ Франции призывают его не медлить и действовать решительно, как этого требует сложившаяся ситуация. Ему следует возобновить процессы против отдельных тамплиеров и вынести свой приговор каждому из обвиняемых, а тех, кто раскаялся, вернуть в лоно церкви. Если же папа и далее будет медлить, король не оставит без отмщения те оскорбления, что были нанесены Иисусу Христу, поскольку и без того уже с трудом сдерживает гнев народный, ибо «народ, слыша (из уст тамплиеров) богохульства и поношения Спасителя, восстал, желая уничтожить тамплиеров без суда и следствия». Все это папа должен принять во внимание, так как все короли Франции — особенно Людовик Святой и Филипп III — всю жизнь верно служили Святой церкви и не раз проливали за нее свою кровь, как и весь французский народ. Как известно, во Франции всегда процветало богословие и «божественная мудрость», которой «полнится Святая церковь», а потому, если король Франции, прелаты, бароны и весь народ просят папу о скорейшем решении, то «это, пресвятой отец, должно лишь радовать тебя и побуждать к дальнейшим действиям. В случае же новых проволочек разговор с тобой будет вестись на другом языке!»54

Жан Бургонь рассказывает и о других выступлениях в поддержку Плезиана. Так, например, архиепископ Нар-бона Жиль Аселен сравнил тамплиеров с мадианитянами <Мадиаиитяие — кочевой народ, родственный израильтянам и часто воевавший с ними, кочевавший с востока на запад от залива Акаба и совершавший набеги даже до долины Израильской.>, которые, как говорится в Библии, совратили израильтян, хотя, кажется, не было на свете ереси мерзостнее, чем у тамплиеров. Многие язычники и еретики отрицали божественную сущность Иисуса Христа, но соглашались с тем, что он был пророком и святым. Тамплиеры же не только отрицали Его божественную сущность, но и называли Его лжепророком. Перед лицом страшной опасности архиепископ призывал действовать как можно скорее, пока ересь эта не распространилась повсеместно, подобно арианству, которое начиналось в Александрии с крохотной искорки, вовремя не загашенной и разгоревшейся большим пожаром. Вслед за Аселеном выступал Эджидио Колонна, архиепископ Буржа, а также представители других сословий: один из баронов короля, представлявший Париж и говоривший по-французски, и депутат от горожан Тулузы и Монпелье, говоривший на юго-западном диалекте лангедок55. Кольцо осаждавших сжималось, однако папа стоял на своем. Теперь была его очередь выступать. Подкрепляя свои суждения цитатами из книг пророков Амоса и Мала-хии и соглашаясь с тем, что всем служителям церкви, а особенно папе, надлежит ненавидеть зло и любить добродетель, он, однако, заявил, что во всем, даже и в этом, необходимо действовать по справедливости. До своего избрания он мало знал о жизни ордена тамплиеров, ибо редко кто из дворян в его родных местах вступал в этот орден. Но впоследствии ему пришлось лично узнать многих тамплиеров, и он ценил их очень высоко. И все же, окажись они действительно виновны в названных преступлениях, все эти люди станут ему ненавистны. Как только предъявленные ордену обвинения будут ему, папе, доказаны, он немедленно начнет против них процесс и сам станет их судией. И тогда он и кардиналы станут действовать быстро и решительно, «однако же не поспешно, а по зрелом и здравом размышлении», как и велит им Святая церковь. Папа сказал все это на латыни и затем повторил по-французски, чтобы поняли все. Он заметил также, что гораздо реже, чем то утверждает Плезиан, встречался с королем Филиппом. Они действительно обсуждали вопрос о тамплиерах в Лионе, однако тогда папа никак не мог поверить обвинениям по адресу ордена, а в Пуатье даже вспомнить не мог, что говорил при встрече в Лионе. Одно он знал точно: он никогда не посылал королю писем, в которых санкционировались бы аресты тамплиеров.

Да, он занимает высочайший пост главы церкви, основанной на крови Иисуса Христа и на крови его апостолов, но вместе с возведением на столь высокий пост, облачением в драгоценные одежды и вручением ему прочих атрибутов власти первосвященника на плечи его возложена тяжкая ноша. У него и в мыслях не было подозревать французского короля в алчности, тем более что, «согласно высказанному от имени короля предложению», имущество тамплиеров Филипп IV присваивать вовсе не собирался, а «считал, что его следует передать в распоряжение церкви и направить полученные средства в помощь Святой Земле». Жан Бургонь, сухо отмечая, как умело папа обратил заявление Плезиана в свою пользу, пишет: «Этого „в распоряжение церкви" господин Гийом де Плезиан даже не произносил». Папа сказал далее, что непременно вскоре сам займется этим делом и даст сорокадневную индульгенцию любому, кто пять раз в день прочтет «Pater noster» и семь раз «Ave Maria», лишь бы Господь был милостив к нему, папе, в этих начинаниях и помог ему завершить дело достойным Его образом56.

Итак, эффектная словесная атака Плезиана потерпела неудачу. 14 июня ему пришлось снова выступить с длинной речью, и на этот раз тон его выступления был откровенно угрожающим. Уже первые слова звучали зловеще: «Наисвятейший папа, тебе известны слова Господа нашего, Повелителя и Создателя, ни разу не согрешившего: „Кто упрекнет меня во грехе?". Он изрек, обращаясь к евреям <Изрек это апостол Павел в Послании к Евреям.>, эти слова как пример для своих наместников в церкви Господней. Ведь всякий первосвященник, из челове-ков избираемый, для человеков поставляется на служение Богу, чтобы приносить дары и жертвы за грехи, могущий снисходить невежествующим и заблуждающимся; потому что и сам оболожен немощью, и посему он должен как за народ, так и за себя приносить жертвы о грехах. И никто сам собою не приемлет этой чести, но призываемый Богом» <Евр. 5.>. Однако порой главы церкви «с презрением, а не со смирением приемлют любой совет касательно своего поведения от людей более низкого звания», если совет этот препятствует возникновению громкого скандала, ибо известно, что «Господь узнает истину именно благодаря людям маленьким… и это даже на пользу великим мира сего».

Итак, Плезиан снова подошел к центральной теме. «Ропот возмущения достигает ушей Господних, а также ушей того, кто является его наместником на земле: пора уже отделить зерна от плевел, а плевелы затем собрать и предать огню». Король первым предпринял активные действия в защиту Святой церкви «не как обвинитель, ниспровергатель или подстрекатель, но как посланец Божий, борец за чистоту католической веры и закона Божьего». Многие предлагали ему действовать независимо от церкви, дабы, согласно «заповедям Господним», «искоренить зло, творимое тамплиерами», однако он, как почтительный сын, обращается к папе римскому с тремя просьбами. Во-первых, осторожно дать совет прелатам Франции и других государств начать следствие против тамплиеров в своих диоцезах; во-вторых, возобновить инквизиционное расследование и, в-третьих, исторгнуть именем Господа из лона Святой церкви орден тамплиеров, который на самом деле правильнее было бы называть презренной сектой.

Ответ на эти просьбы папа дал лишь в самых общих чертах, ничего конкретно не провозглашая и не заявляя, а потому, «естественно, души присутствовавших были весьма смущены, бреди людей послышался ропот», ибо кое-кто подозревал, что папа желает защитить тамплиеров, а другие, увидев, что папа отвечает «как бы в сомнении», и сами стали сомневаться в виновности членов этого ордена, хотя преступления их всем совершенно очевидны. А потому, чтобы избежать скандала и доказать свою любовь к справедливости и добродетели, папе следует действовать более решительно, ибо дьявол исподтишка «уже отнял (у папы) агнцев-тамплиеров, обратив их в волков», а теперь попытается выкрасть и тех, кто еще остался в стаде. «Недопустимо, чтобы этот вор застал тебя спящим!»

Если же папа действовать не будет, тогда народы и их правители станут действовать вместо него, ибо все они живут лишь католической верой и любая попытка отречься от нее или ее извратить есть покушение на жизнь их, смысл ее и цель. «А потому, если правой руки, руки церкви, не будет достаточно для защиты ее святого тела, то разве нельзя поднять и левую руку, то есть светское право, на его защиту?» Ну а если обе руки окажутся недостаточно сильны, на защиту веры встанет весь народ, и тогда «ты, наисвятейший отче, уступишь другим славу в деле служения Господу, что было бы для тебя постыдно».

Далее Плезиан остановился на втором вопросе, вызвавшем очередное «смятение чувств» у французского народа: на отсрочках следствия по делу тамплиеров, в результате которых папу можно было практически обвинить как пособника (fautor) еретиков и преступников. Здесь Плезиан проводит параллель с византийским императором Анастасием, который, хоть и был неплохим правителем, все же был отвергнут Господом и церковью как fautor ереси, ибо скорее поддерживал монофизитов, а не боролся с ними. Плезиан цитирует «Откровение Иоанна Богослова»: «О, если бы ты был холоден или горяч! Но, как ты тепл, а не горяч и не холоден, то извергну тебя из уст Моих» <Откр. 3:15-16.>. Новая отсрочка, утверждал Плезиан, вызовет еще большее смущение душ, ибо теперь о ереси тамплиеров известно всем, и она может получить широкое распространение. Души наиболее слабых уже и без того поколеблены в вере, да и внутри самой церкви нет должного порядка. Преступления тамплиеров очевидны, так что правосудие должно свершиться безотлагательно. И нет необходимости беспокоиться на тот счет, как именно были выявлены эти преступления — светскими лицами или Святой инквизицией. «Все, кому это небезразлично, призваны на защиту истинной веры»57.

Перед лицом подобной и всем очевидной угрозы король имеет полное право действовать самостоятельно. А папа может остаться в полной изоляции, если французское духовенство откажет ему в своей поддержке. Мало того, король может даже обвинить папу как пособника (fautor) еретиков и способствовать лишению его власти первосвященника, если он не будет соответствовать своему высокому посту. Тем более, что преступления тамплиеров уже доказаны, и теперь не важно, кто именно санкционировал карательную акцию в самом начале. Таким образом, король уже не притворялся, что аресты производились в согласии с папой римским, и решил отстаивать ту точку зрения, что имеет право на самостоятельные действия, если ересь угрожает всему христианскому сообществу. Даже век спустя подобная точка зрения, если ее довести до логического конца, являла бы собой весьма радикальную позицию в отношении церковных властей, а в 1308 г. ее вряд ли поддержала бы даже наиболее образованная часть населения. Но в таком случае вряд ли и сам Филипп серьезно разделял это мнение; любой подданный короля, вырази он подобную точку зрения в отношении монархии, получил бы у Филиппа не слишком теплый прием. Более того, если король действительно считал, что Климент«не соответствует своему посту, то зачем он задавал свои знаменитые вопросы магистрам богословия, поддерживал антипапскую пропаганду и созывал себе в помощь Генеральные штаты? Зачем ему вообще нужно было ехать в Пуатье и что-то обсуждать с исполненным сомнении напои римским, если позиции последнего были настолько слабы? К тому же и в заключительной речи Плезиана звучат нотки отчаяния по поводу неудачных попыток поколебать заупрямившегося Климента V.

Затем последовал обмен мнениями между папой и Плезианом. Климент, несмотря на наскоки Плезиана, отстаивал традиционную точку зрения: церковники не могут быть судимы светским судом, и приговор можно выносить лишь по зрелом размышлении. Плезиан парировал тем, что такие еретики, как тамплиеры, ничтожнее даже евреев или сарацин, так что любой христианин вправе подвергнуть их смертной казни. Папа согласился, что христианам позволено ненавидеть еретиков и чураться их, но права убивать их они не имеют, пока их не призовет к этому церковь или же пока еретики не пойдут на христиан войной. Более того, даже если французские тамплиеры действительно окажутся еретиками, то все равно нельзя из-за этого обвинить в ереси весь орден. Иными словами, Климент вернулся к исходной позиции: он не может принять окончательного решения, пока ему не передадут всех тамплиеров и все имущество ордена. Далее, если будет доказана их невиновность, он их освободит, если же нет, их будет судить церковный суд. Королю пришлось сказать, что ему необходимо переговорить со своими советниками и ответ он даст вскорости58.