Процесс тамплиеров

12 августа Климент решил объявить о своем намерении; его двор должен был собраться в новой резиденции к 1 декабря47. Это была попытка хотя бы отчасти освободиться от душившего папу королевского пристального внимания и того давления, которое министры Филиппа оказывали на Климента и папство. Кроме того, в случае прямой конфронтации с властями Франции, что вполне могло проявиться еще в Пуатье, такое местоположение резиденции было менее уязвимым. В то же время папа имел бы в своем распоряжении одну из наиболее стабильных управленческих структур с развитой канцелярией. Французские дела, разумеется, и после переезда папы в Авиньон должны были оставаться для папы главенствующими, однако представителям прочих христианских государств стало бы значительно легче общаться с ним. Поэтому в середине августа весь папский двор снялся с насиженного места в Пуатье. Климент с небольшой группой кардиналов намеревался поехать в Бордо, а по дороге завершить еще кое-какие незаконченные дела, так что задержался буквально в четырех-пяти лье от Пуатье48.

Одно лишь важное исключение сделал Климент в своем генеральном плане расследования по делу тамплиеров: он намеревался лично разобраться с руководителями ордена. 14 августа папа послал в Шинон трех своих кардиналов — Беренгара Фредоля и Этьена де Суизи, французов из близкого окружения короля, и Ландольфо Бранкаччи, итальянца, — чтобы они повидались с этими людьми. Шинон, как свидетельствует Жан Бургонь, находился примерно в 16 лье от того места, где остановился папа, чтобы дождаться там отчета кардиналов49. Между 17 и 20 августа кардиналы допросили основных руководителей ордена — приора Кипра Рэмбо де Карона, приора Нормандии Жоффруа де Шарне, приора Пуату и Аквитании Жоффруа де Гонневиля, генерального досмотрщика ордена Гуго де Пейро и, в самый последний день, великого магистра Жака де Моле. Ногаре, Плезиан и главный тюремщик тамплиеров Жан де Жанвиль, сыгравший впоследствии выдающуюся роль в деятельности папской комиссии в 1309-1311 гг., постоянно присутствовали на этих допросах, что весьма смущало допрашиваемых и в итоге дало виолне предсказуемые результаты: в основном, руководители ордена повторили признания, сделанные ими в октябре-ноябре 1307 г., тем самым придав больший вес показаниям тамплиеров, выступавших перед папой в Пуатье. Руководителями ордена были зрелые мужи, каждый прослужил не менее 28 лет, а четверо вступили в орден еще в отрочестве, т. е. состояли в нем лет по 40 и более. Они сделали определенную карьеру, заняв в итоге ключевые посты, так что вырванные у них признания стали поистине проклятьем как для них самих, так и для ордена в целом. Ни один не согласился со всеми предъявленными тамплиерам обвинениями, однако (возможно, они так условились) все признались в отречении от Христа, в плевании на распятие, в поощрении содомии и идолопоклонства. В некоторых деталях они, правда, расходились — например, де Гонневиль несколько раз показал, что приор, принимавший его в орден, пощадил юношу и не стал заставлять его отрекаться от Бога и плевать на распятие, взяв с него обещание держать это в тайне, — однако общий результат допросов, учиненных кардиналами в Шиноне, лишь усугубил вину ордена. Вдобавок к собственным признаниям Жак де Моле, например, попросил кардиналов выслушать также признания одного служителя. В заключение каждый из раскаявшихся получил отпущение грехов и был прощен церковью50. Затем кардиналы вернулись к папе, который, выслушав их, нашел, что «великий магистр и другие братья явно отступили от предписанного им Устава, хотя одни больше, другие меньше»51. Король Филипп был доволен — в сентябре он собственноручно написал королю Хайме Арагонскому, подчеркнув, что получил признания «более чем шестидесяти тамплиеров — рыцарей, священников, приоров и прочих, — которые занимали важнейшие посты в своем исполненном ереси ордене» во время слушаний в Пуатье, а затем и новые признания, сделанные «более полно, чем ранее», от руководства ордена, находившегося в Шиноне, и все это должно было бы вдохновить короля Хайме на дальнейшие шаги против тамплиеров на своей территории52.

Король не стал бы так бурно выражать свой восторг, если бы предвидел грядущие события. Начав сразу несколько новых процессов, Климент V «открыл» для себя и широкий спектр возможностей отсрочить окончательный приговор. После взрыва активности в папской канцелярии в июле-августе, сейчас казалось почти невероятным, что папская комиссия или инквизиционные суды в епархиях когда-либо вообще начнут свою деятельность. Жан Бургонь, не преследовавший в деле тамплиеров никаких личных целей, описывает эти «каникулы» — с 12 августа по 1 декабря — как «очень долгие» и вызывавшие у него серьезную озабоченность по поводу завершения порученных ему королем Хайме дел до того, как папа покинет окрестности Пуатье53. Климент снова воспользовался своей излюбленной тактикой — отсрочками и увиливаниями. В течение всего судебного процесса он очень четко реагировал на все начинания Филиппа, и положительные сдвиги почти всегда оказывались инициированы французским правительством, а не папой. Динамичное реформаторское правление Григория X, Урбана II и Иннокентия III часто приводило церковь к настоящим сражениям за свою независимость, но то были сражения примерно равных соперников, битва двух колоссов — папства и империи, — тогда как Климент V оказался втянут в довольно подлую и изначально несправедливую войну, в которой ему оставалось лишь маневрировать и увиливать и из которой он так и не решился выйти.

Письмо Климента королю Филиппу от 6 мая 1309 г. содержит достаточно намеков на атмосферу сонного оцепенения, которую создавала папская администрация в соответствии с курсом, выбранным Климентом еще летом. Папа пишет, что получил послание Филиппа с жалобами на условия, выдвинутые папой в Пуатье, так что теперь ему придется тщательнейшим образом разбираться с каждым отдельным «сомнением», как он их называет. Король был раздражен тем, как мало сделано после переговоров в Пуатье, и писал папе, что у данного процесса могут быть весьма «печальные и опасные последствия», если дело немедленно не ускорить, поскольку бесконечные отсрочки уже причинили «огромное зло», ибо многие тамплиеры теперь отказывались от первоначальных признаний, а возмущенный народ распространял слухи, что королю и папе нужно только одно — прикарманить имущество ордена. Папа также в раздраженном тоне ответил, что никаких отсрочек не разрешал, однако приказал вести дело «со всем тщанием» и постоянно следил за процессом за исключением лишь того периода, когда был болен после переезда в Авиньон. Себе он взял лишь малую толику движимого имущества тамплиеров, недостаточную даже для покрытия расходов на содержание кардиналов, занятых следствием.

Король и некоторые французские прелаты были тоже озабочены отсутствием ясности в документах, выработанных в Пуатье для ведения судебных процессов, так что папа решил разом прояснить ситуацию. Он вынужден был согласиться с упреками короля в том, что так и не послал письма с приказом начать епископальные расследования в Лионе, Бордо и Нарбоне, и обещал немедленно их послать. Не была учреждена и папская комиссия, которая, как предполагалось, займется расследованием деятельности ордена в целом. Климент согласился, что этой комиссии лучше начать работу в провинции Сане, поскольку большая часть арестованных тамплиеров содержалась в таких городах этой провинции, как Париж, Тур и Сане. Согласен он был и с тем, что комиссии ни к чему переезжать с места на место, а лучше оставаться в Сансе или в Париже — собственно, Филипп был уверен, что комиссия будет заседать именно в Париже, главном городе провинции, оставаясь под неусыпным контролем французского правительства. Климент, однако же, не хотел, чтобы комиссия занималась расследованием индивидуальных дел тамплиеров, опасаясь, что между следственными органами может возникнуть конфликт «из-за чрезмерного их количества». Более того, папа заявил, что не позволит разделить комиссию на подкомиссии, иначе «покажется, что мы во всем, что касается этого дела, покорны вашим желаниям».

Король также задал папе несколько вопросов по процедуре, недостаточно хорошо освещенной в папских буллах. Стоит ли доставлять тамплиеров в те диоцезы, откуда они родом, дабы они предстали перед епископальной комиссией, если это может повлечь за собой задержку? Нужно ли заново рассматривать дела тех обвиняемых, которые уже были рассмотрены по меньшему, чем был установлен папскими буллами, списку обвинений? Как следует поступить с теми, кто впоследствии отказался от первоначального признания своей вины? И с теми, кто упорно не признается ни в чем, несмотря на тяжесть имеющихся против них улик и подозрений? Папа старательно отвечает на каждый из вопросов: нет нужды перевозить обвиняемых из города в город для того, чтобы они могли предстать перед епископальными комиссиями; дела тамплиеров, в прошлом допрошенных папой и кардиналами, в пересмотре не нуждаются, а те, кто уже представал перед церковным или инквизиционным судом, могут быть в случае раскаяния примирены с церковью или же приговорены, если это следует из результатов проведенного судебного расследования. Климент особо подчеркнул, что обычно законы церковного суда запрещают провинциальным советам выносить окончательный приговор без согласования его с папой, однако, в порядке исключения, он готов разрешить это для ускорения процесса, хотя и намерен оставить для своего личного рассмотрения дела руководителей ордена тамплиеров. Относительно тех, кто отказался от первоначальных признаний либо проявил упорство и ни в чем не признался, Климент явно пребывал в растерянности, но пообещал королю разобраться с этим вопросом и более подробно ответить в следующий раз. Филипп попытался вмешаться и в отношения папы с правителями других государств. Так, например, он хотел знать, почему некоторым богатым немецким прелатам позволено не делать взносов на проведение следствия по делу тамплиеров и почему папа до сих пор не направил свои указания о порядке проведения расследования ни в одну страну, кроме Франции и Англии, ибо успеха в деле ожидать трудно, если условия судебной процедуры не будут для всех одинаковы54. Король явно был недоволен устроенной папой бюрократической волокитой.

Видимо, вскоре после этого Гийом де Бофе, епископ Парижский, разослал по своему диоцезу папские инструкции относительно проведения судебного расследования советами провинций; в этих инструкциях содержались указания по поводу тамплиеров, которые отказались от своих первоначальных признаний или же проявили упорство. Возможно, Климент велел епископу самому придумать модель судебной процедуры, которая в дальнейшем может быть использована и в других диоцезах. В назначенный день и час тамплиеров надлежало доставить к епископу или инквизитору и принудить поклясться на Библии, что говорить они будут только чистую правду как о себе, так и о других, а затем спросить их о времени и месте вступления в орден55.

Далее епископ Парижский подробно описывает, как именно нужно проводить допрос, и эти методы представляются нам общими для любого инквизиционного процесса, где разбираются дела еретиков56. Тех тамплиеров, которые упорно отвергают предъявленные им обвинения, следует допрашивать несколько раз, особое внимание уделяя ведению протоколов, дабы сразу можно было определить, есть ли в ответах обвиняемых различия. Спрашивать их нужно прежде всего о времени и месте вступления в орден и о том, кто их туда принимал, а затем — о тех, кто при этом присутствовал, и как именно происходил прием. Их непременно следует спросить, отводили ли их в какое-либо потайное место после торжественной церемонии, и если отводили, то что там происходило, каким образом это Делалось и кто при этом присутствовал. Если кто-то из присутствовавших еще жив, следует допросить их, дабы они подтвердили показания обвиняемого. А если их невозможно доставить в суд, местному священнослужителю следует направить письмо в тот диоцез или же город, к которому они приписаны, и пусть тамошний священник снимет необходимые показания. Самого тамплиера нужно держать под стражей и отдельно от других. А также его непременно следует спросить, видел ли он, как принимали в орден других, и выяснить подробности этого приема.

Далее говорилось о том, как следует поступать с теми, кто и после подобных допросов продолжает упорствовать в непризнании вины. Их следует «ограничить в пище, а именно посадить на хлеб и воду, и применить к ним некоторые другие способы „освежения памяти", пока они не ослабеют духом и телом, когда с ними разговаривать станет значительно легче». Если же так и не удастся убедить их сказать правду, то им следует предъявить признания великого магистра и других руководителей ордена, которые приведены в папской булле, а также сообщить, что очень многие тамплиеры уже признали свою вину, причем совершенно добровольно. Если же под рукой есть признавшийся и раскаявшийся тамплиер, его следует послать к ним для беседы, чтобы он попытался убедить их. И наконец, если все остальное не даст результата, следует припугнуть их пыткой и показать им пыточные инструменты. В качестве последнего аргумента следует применить пытку — сперва легкую и с полным соблюдением правил ведения судебной процедуры, т. е. в присутствии клирика и «без излишеств». Такие обвиняемые не должны допускаться к церковным таинствам, только к исповеди, и при этом следует выделить такого духовника, который «сумел бы внушить им должный страх и заставить говорить правду во имя спасения и благополучия души и тела». Духовник, однако, не должен отпускать грехи или хоронить тамплиеров на освященной земле, если они продолжали упорствовать в своих греховных заблуждениях.

С теми же, кто признал свою вину и не отрекся от своих признаний, следует, напротив, обращаться значительно мягче. Им следует даровать отпущение грехов и примирение с церковью, «позволять присутствовать при отправлении церковных таинств и содержать (в тюрьме), не слишком ограничивая в удобствах и пище», хотя и под стражей. Тем, кто сперва отрицал свою виновность, а затем признался, следует разрешить причащаться и исповедаться, хотя относиться к ним следует с должным подозрением; им также следует даровать отпущение грехов и примирение с церковью; кормить их полагается без ограничений. «Что же касается клятвопреступления, которое они, возможно, совершили, сперва отрицая свою вину, то эти грехи им следует отпустить и назначить искупительную епитимью». Все виды возможного поощрения годились, лишь бы обвиняемые придерживались первоначально сделанных признаний. Последнюю группу как раз составляли те, кто от них отказался. С этими обвиняемым обращаться следовало примерно так же, как с теми, кто отрицал свою вину с самого начала, — т. е. не допускать к причастию и прочим таинствам, разрешив исключительно исповедь.

Подобные инструкции явственно свидетельствуют, что инквизиция действовала с помощью кнута и пряника. Пытка могла быть оправдана на том основании, что телесные страдания — пустяк по сравнению с проклятием души. К сожалению, протоколы епископальных расследований практически все утеряны, и то, что известно нам теперь о работе провинциальных советов, собрано по крупицам из более поздних выступлений различных свидетелей, представших перед папской комиссией, которая расследовала Деятельность ордена в целом. Письмо, написанное Климентом, по всей вероятности, в мае 1309 г., свидетельствует, что к этому времени сделано было еще очень мало, поскольку в некоторые диоцезы распоряжения папы о проведении епископальных расследований даже не посылали. Но все же кое-где, видимо, такие расследования уже велись, ибо известно, что епископ Клермона с 4 по 10 июля 1309 г. допросил 68 тамплиеров57; сохранилось и замечание тамплиера Гийома д'Аррбле, приора Суаси в диоцезе Мо, сделанное в феврале 1311 г., о том, что его допрашивали за тринадцать месяцев до того, как он предстал перед советом в Сансе в мае 1310 г., т. е. допрос происходил весной 1309 г.58.

Во время слушаний в Клермоне 39 тамплиеров признали свою вину, хотя вопреки предписаниям епископа Парижа особого давления на них, видимо, не оказывалось, ибо остальные 29 человек продолжали отстаивать свою невиновность. Под конец слушаний обвиняемых разделили на две группы — на тех, кто подтвердил свое первоначальное признание, и тех, кто продолжал упорствовать, отрицая свою вину, причем последние еще и заявляли, что «если в будущем — из страха перед пыткой, тюремным заключением или умерщвлением плоти — они все же признаются в том, в чем признавались другие, то не хотели бы, чтобы им верили»59. И все же пытки, угрозы и унижения применялись повсеместно. В парижском диоцезе служителя ордена Жана де Ферна пытали три месяца, так что, когда наконец предстал перед епископом, он явно был «слаб разумом» в результате этих пыток. В ноябре 1309 г. он рассказал папской комиссии, что возвел на себя поклеп, признавшись в грехе содомии, из страха перед пыткой, которую вполне могли снова к нему применить. Этьен де Домон также был в Париже и, похоже, оказался не в состоянии сделать соответствующее заявление перед папской комиссией в феврале 1311 г., поскольку «был страшно напуган, что дал ложные показания перед епископом Парижским, так как более двух лет перед тем подвергался пыткам». Служитель ордена из Клермона Робер Ви-жье в феврале 1310 г. сообщил папской комиссии, что признал свою вину в Париже перед епископом Невера, потому что его самого ужасно пытали и к тому же он слышал, что многие его товарищи умерли под пытками60, французское правительство безжалостно пользовалось тем, что тамплиеры находились в его власти. В Пуатье Умбер де Пюи три раза был подвергнут пытке по приказу Жана де Жанвиля, главного тюремщика тамплиеров и сенешаля Пуатье. Когда он не пожелал признаваться в том, что от него требовали, его поместили в башню в Ньоре и держали там в цепях на хлебе и воде в течение 36 недель. Затем он все же признал свою вину в присутствии старшего юриста епархии и декана. Жана Бертальда пытали «не очень сильно», пока он не признался в присутствии того же чиновника и декана61. Южнее, в епископстве Сента трое братьев-служителей ордена показали перед папской комиссией в марте 1311 г. , что их пытали и всячески запугивали. Гийом д'Эре сперва отрицал все предъявленные ему обвинения перед епископом Сента, однако угрозы и содержание на хлебе и воде заставили его переменить свое решение. Тома де Памплона признался «после множества тяжких пыток, примененных к нему ранее в Сен-Жан-д'Анжели… что считает показания великого магистра справедливыми и присоединяется к ним». Пьер Теобальд также частично признал свою вину в присутствии епископа Сента из страха перед пытками, что применялись к нему в течение предшествующих шести месяцев62. В диоцезе Перигора Консолен де Сен-Жорио признался епископу исключительно из страха перед пытками, примененными к нему в минувшем году, а также из-за того, что его полгода держали на хлебе и воде и не давали пристойной одежды, отобрав у него его собственные сапоги, камзол и плащ. 18 других тамплиеров, сидевших с ним вместе, тоже сообщали о пытках и голоде63.

Весьма зловеще и убедительно "выглядит документ, продемонстрированный папской комиссии в феврале 1310 г.; в нем говорится, что королевские тюремщики обязаны были заставить тамплиеров повторить ранее сделанные признания. Один из арестованных тамплиеров, Жан де Куше, предъявил комиссии письмо, запечатанное двумя печатями, «на которых, правда, буквы были видны не очень ясно». Письмо это было передано братьям ордена, находившимся в тюрьме Санса, неким клириком по имени Жан Шапен во время допросов, которые осуществлял специально приехавший для этого епископ Орлеана. В письме говорилось, что оно послано главными тюремщиками тамплиеров — Филиппом де Воэ и Жаном де Жанвилем — и адресовано Лорану де Бону, бывшему приору Эпе, а также другим заключенным санской тюрьмы.

Узнай же, что, как нам стало известно, господин наш король посылает к тебе епископа Орлеана, дабы ты был примирен с церковью. А потому заклинаем тебя: поддержи то честное признание, которое мы предоставили тебе право сделать, и веди себя чинно и благородно в присутствии упомянутого епископа Орлеанского, дабы у него не было причины сказать, что из-за тебя мы причинили ему беспокойство или заставили слушать лживые слова; передать письмо мы просили нашего возлюбленного клирика Жана Шапена, который будет говорить с тобой от нашего имени и которому тебе, возможно, приятнее будет поверить.

Письмо заканчивалось безоговорочным требованием покорности. «И знай, что святейший папа приказал, чтобы всех тех, кто не пожелает подтвердить свое признание, сделанное перед инквизицией, приговорили к смертной казни и сожгли на костре». Члены комиссии вызвали Филиппа де Воэ и спросили его об этом письме, но Воэ, и глазом не моргнув, ответил, что вряд ли такое письмо могло быть кем-то послано. Правда, клирик иногда брал его печать, однако ни одно письмо ею не запечатывалось без его ведома. Он никогда и никоим образом не понуждал тамплиеров говорить «что-либо кроме правды», и выразил желание, чтобы их самих допросили на сей счет. Тогда вызвали обоих — Жана де Куше и Лорана де Бона — и те подтвердили, что Воэ никогда не призывал их говорить «что-либо кроме правды»64.

Таким образом, контроль со стороны королевских властей летом 1309 г. был не менее жестким, чем в октябре 1307 г. Королевские слуги были не только тюремщиками тамплиеров, но пытали их и запугивали, считая себя вправе грозить им смертным приговором как упорствующим еретикам. Более того, королевские ставленники постоянно принимали участие в епископальных расследованиях. За время правления Климента V на многие церковные должности были назначены ставленники Филиппа. Архиепископ Санский, епископы Осера (дважды), Орлеана, Кам-бре и Каора — все они были, по сути дела, людьми короля, и благодаря им король сохранял свое влияние и во многих других епархиях65. В северных областях королевства, по крайней мере, да и во многих других местах Филипп Красивый обладал значительной властью над высшим духовенством.

В Пуатье папе не удалось вырвать из рук короля ни самих тамплиеров, ни имущество ордена. Официально считалось, что собственность тамплиеров будет сохранена и затем использована для освобождения Святой Земли. В августе 1308 г. папа написал кое-кому из прелатов, приказывая им сдавать имущество тамплиеров специальным комиссиям, созданным для управления этой собственностью; в случае неповиновения папскому приказу ослушникам грозило отлучение от церкви66. В январе 1309 г. Филипп IV заявил, что согласен с идеей создания таких комиссий. В письме, разосланном герцогам, графам, баронам, сенешалям, бальи и другим официальным лицам, он описывал, как совсем недавно простер свою длань над имуществом тамплиеров, «желая предотвратить опасность его расхищения», но «вовсе не имея намерения лишить орден права владеть своим добром, хотя куда лучше было бы передать все это в помощь Святой Земле». Затем, согласно договоренности с папой, он передал власть над этим имуществом в распоряжение специально выделенных для этого кураторов. «Мы передали все имущество, движимое и недвижимое, которое было изъято и сохранено нашими людьми в целости и сохранности и постарались, чтобы упомянутые кураторы и управляющие находились под охраной верных нам людей, если в том возникнет необходимость». Поэтому король приказывал всем, у кого имеется собственность, принадлежащая ордену, передать ее соответствующим властям67.

Практика, однако, показывает, что на местном уровне королевские управляющие явно не имели намерения согласовывать свои действия в отношении собственности тамплиеров ни с самими тамплиерами, ни с кем-либо еще. К Пасхе 1309 г. — всего через шесть недель после королевского письменного указа — бывшее приорство тамплиеров в Бонлье в диоцезе Труа было сдано во временное владение от имени Жана Герена де ла Вильнев-Ле-Руа, королевского управляющего, ответственного за имущество тамплиеров в бальяжах Труа и Мо. За ежегодную ренту в 200 малых турских ливров Анри де Бар из Онжона и Жак Бьолю д'Исль добились шестигодичной аренды трех поместий тамплиеров, принадлежавших приорству Бон-лье. В аренду не включались леса, находившиеся в общественном пользовании, озера, право получать налог на брак и налог на наследование имущества или надела, а также право вершить правосудие, хотя доходы по этим статьям также, по-видимому, поступали в королевскую казну. Движимое имущество было оценено и предоставлено арендаторам «для охраны от расхитителей», с условием вернуть его в целости и сохранности по окончании аренды или же выкупить. Если же управляющие решили бы, что выгоднее сразу же взять выкуп, они бы так и поступили — видимо, это условие предполагалось и указом68. Но никаких условий не цредусматривалось на тот случай, если тамплиеры будут оправданы или же если на Вьенском соборе, который должен был состояться в октябре 1310 г., будут приняты какие-либо иные решения в отношении имущества ордена. Вряд ли описанные случаи со сдачей в аренду поместий тамплиеров были единичными. В декабре 1310 г. Климент V писал королю, что подобная практика является повсеместной. «Что же до того, как распоряжаются имуществом тамплиеров в Вашем королевстве, нам известно, что многое уже утрачено или продано, как мы это и предвидели в Пуатье»69. Итак, папе оставалось лишь печально признать свою неспособность помешать королевской администрации распоряжаться собственностью тамплиеров по своему усмотрению.

Поскольку и сами члены ордена, и их имущество находились целиком во власти короля, да и на проводившиеся епископальные расследования огромное влияние оказывали его помощники, Филипп IV, должно быть, чувствовал себя в высшей степени уверенно и в отношении предстоящих слушаний дела тамплиеров на папской комиссии. Ранее в том же году он отослал Клименту список лиц, которых следовало в эту комиссию включить, и просил папу не вносить в этот список никаких изменений70, так что, разумеется, нужные ему люди среди восьми членов комиссии имелись. Председателем был Жиль Аселен, архиепископ Нарбонский, уже выступавший перед папой с публичными нападками на орден и в поддержку Плезиа-на во время слушаний в Пуатье в 1308 г. Его, конечно же, следует причислить к ближайшим советникам короля. Гийом Дюран, епископ Мандский, и Гийом Бонне, епископ Байё, также были ставленниками короля; первый к тому же принадлежал к семье отъявленных роялистов, а второй получил пост епископа, по сути, из рук Филиппа. В 1309-1311 гг., когда комиссия начала свою работу, Жиль Аселен и Гийом Бонне часто отсутствовали на ее заседаниях в связи с различными поручениями короля. Рено де ла Порт, епископ Лиможа, значительно меньше был связан с монархом, однако не похоже, чтобы он был его противником, ибо, как показывает случай с Бернаром Сэссе, во Франции начала XIV в. противникам Филиппа было просто не удержаться на своих постах. Таким образом, половина комиссии состояла из французских прелатов. Из остальных явными королевскими назначенцами не являлись только Маттео Неаполитанский, папский нотариус, и Жан де Монтлор, архидиакон Магелона. А вот двое других — Жан де Мантуя, архидиакон Транта, и Жан Агарни, прево Экса, — явно были связаны с ближайшим королевским окружением. Жан де Мантуя был финансовым контролером Пьетро Колонны, одного из важнейших про-французских кардиналов, члена того самого семейства, которое помогало Ногаре во время нападения на Бонифация VIII в Ананьи, а Жан Агарни в прошлом был прокуратором королей Неаполитанских из Анжуйской династии при папском престоле71. Следует отметить, что Жан Агарни так и не принимал участия в заседаниях комиссии по уважительной причине — он занимался сбором папской десятины на юге Франции72.

Комиссия, без сомнения, была составлена так, как того желал король, однако ход событий показывает, что именно король, а не папа, всячески препятствовал ее деятельности. Заседания комиссии начались 8 августа 1309 г. в монастыре Сент-Женевьев — т. е. только через год после того, как папа санкционировал ее деятельность и всем французским прелатам были разосланы папские энциклики с разъяснением функций комиссии и с повелением всем тамплиерам и прочим свидетелям явиться 12 ноября в епископский дворец в Париже. Прелаты должны были обеспечить повсеместное оглашение этого письма в своих диоцезах — в кафедральных соборах, в крупных церквах, в учебных заведениях и на заседаниях курии, а также в приорствах тамплиеров и в тех местах, где пребывали взятые под стражу члены ордена73.

Итак, в Йреду 12 ноября комиссия собралась в епископском дворце. Присутствовали лишь пятеро ее членов: Маттео Неаполитанский и Жан де Монтлор отсутствовали по неизвестным причинам. В парижский особняк Маттео послали нотариусов разузнать, не дома ли хозяин, однако там им сообщили, что он вместе с Жоффруа дю Плесси, папским нотариусом, находится в Балле в диоцезе Парижа. От Жана де Монтлора было получено письмо с уведомлением о том, что он болен, захворал по дороге в Париж и просит начинать работу без него. Поскольку папская булла позволяла комиссии начать работу даже в составе двух человек, то слушания начались, однако… никто из свидетелей так и не появился. Прождав до обеда, они велели Жану, судебному приставу, «громко объявить», что, если кто-либо желает предстать перед комиссией со свидетельскими показаниями, его готовы выслушать. Однако никакие «громкие объявления» не помогли. Так что члены комиссии решили отложить работу до завтра74. Начало оказалось не слишком удачным.

То же повторилось и в четверг, и в пятницу, и в субботу, а потом и в понедельник и вторник следующей недели. Во вторник проверка откликов на разосланные годом раньше распоряжения относительно работы комиссии и целей ее создания показала, что многие прелаты (или их секретари) даже не удосужились ответить. Ответа не прислал даже епископ Парижский. Естественно, пришлось назначить отсрочку до субботы, 22 ноября, а епископу Парижа было послано уведомление — он должен был безотлагательно выполнять все требования комиссии, например, приказать королевским чиновникам и тюремщикам, чтобы они доставили пред светлые очи комиссии любого, кто захочет дать показания по поводу ордена, «но только в случае его добровольного желания». Наконец, в субботу епископ Парижский явился собственной персоной. Он ездил туда, где содержались великий магистр и генеральный досмотрщик ордена (т. е. в Шинон), и возил с собой папские энциклики и буллы, учредившие данную комиссию, дабы прочесть все это вслух руководителям ордена и остальным тамплиерам, содержавшимся в той же тюрьме. Жак де Моле и Гуго де Пейро выразили желание предстать перед папской комиссией, и «некоторые из братьев с пылом заявляли, что очень хотели бы выступить в защиту упомянутого ордена». Соответственно, Филипп де Воэ и Жан де Жанвиль тут же получили приказ доставить их, и в тот же день привели на заседание комиссии семерых тамплиеров, включая Гуго де Пейро75.