Авантюрист

Очевидно, именно интуиция игрока и была причиной того, что ему всегда сопутствовала удача. За это в Сити его стали называть «златопалым Стином». Он не упускал ни единого шанса приумножить свой капитал, и судьба благоволила к нему. То, что другим казалось невозможным, в его руках приносило прибыль.

Иногда, заходя поздно вечером в библиотеку, Хельга заставала его сидящим с закрытыми глазами и опущенной головой. Рядом с ним стоял нетронутый стакан с виски, а между пальцами была зажата потухшая сигара. Он выглядел изможденным.

– Простите, – в первый раз извинилась Хельга. – Я не знала, что вы здесь.

– Проходите, моя дорогая, проходите, – устало произнес сэр Альфред.

– У вас был трудный день? – сочувственно спросила Хельга.

– Трудный, но удачный, – ответил сэр Альфред.

При воспоминании о своем триумфе он оживился, его глаза загорелись, усталость как рукой сняло. Он принялся с энтузиазмом рассказывать Хельге о том, как интуиция в очередной раз помогла ему одержать победу.

Она мало понимала из того, что он говорил: во-первых, финансы ее не интересовали, а во-вторых, даже сведущему в финансовых вопросах человеку не так-то просто было разобраться в бизнесе, которым занимался сэр Альфред. Но она чувствовала, что своим вниманием, своими попытками понять объяснения помогает ему и немного скрашивает его одиночество.

А в том, что сэр Альфред одинок, Хельга не сомневалась. Эдит слишком молода, а Седрик слишком далек от него, чтобы быть интересным собеседником. Леди Стин, судя по тому, что Хельга узнала от челяди, тоже не стала ему добрым другом, хотя девушка не находила в этом ничего удивительного. Она не раз задавалась вопросом, как складывались отношения между сэром Альфредом и его женой, и сама же себе отвечала, что измученная многолетней болезнью женщина, которой известно, что ее конец близок, не может быть опорой и помощником для такого энергичного человека.

Вероятно, сэр Альфред пытался изменить ситуацию и поэтому заваливал жену подарками. Однажды он показал Хельге целую гору обитых бархатом футляров с драгоценностями, которые должны были перейти к Эдит, когда та вырастет. Но Хельга знала: любой подарок теряет свою ценность, если он не подкреплен любовью. Она подозревала, что по крайней мере последние десять лет сэр Альфред не испытывал никаких чувств к своей жене. Возможно, такое положение вещей устраивало леди Стин. Хотя она прожила с мужем многие годы, ее присутствие не наложило свой отпечаток на атмосферу дома. Суровая обстановка свидетельствовала о том, что при обустройстве особняка обошлись без женского участия.

Лишь комнаты Седрика сохраняли некоторую индивидуальность. С первого взгляда было ясно, что здесь обитает унылая личность с болезненным воображением. Седрику нравились розовато-лиловые портьеры, а книги он подбирал так, чтобы у них были пурпурные переплеты с золотым тиснением на корешке. Он не любил цветы и возмущался, когда видел их на своем столе. Одним из увлечений юноши были домашние животные, но и в этом он проявил странный вкус: в его комнате жила пара попугайчиков и крохотная обезьянка с черной мордочкой, позволявшая прикасаться к себе только хозяину.

Через два года ежедневного общения с Седриком Хельга пришла к выводу, что знает его не лучше, чем случайного знакомого. Когда он погиб в автомобильной аварии, она почувствовала себя предательницей по отношению к сэру Альфреду из-за того, что не стала для Седрика ни другом, ни наперсницей.

Сэр Альфред воспринял смерть единственного сына философски, но Эдит была неутешна. Миновало почти девять месяцев, прежде чем Хельге удалось убедить девушку снять траур и начать готовиться к первому выходу в свет, который должен был состояться через некоторое время после того, как ей исполнится восемнадцать.

Хельга понимала, что теперь к ее многочисленным обязанностям прибавилась функция дуэньи. Внутренний голос подсказывал ей, что она не сможет достойно сыграть эту роль. И дело заключалось вовсе не в сэре Альфреде и Эдит, которые привыкли полагаться на нее и были довольны всем, что бы она ни сделала. Просто она знала, что родители или родственники дебютантки должны устраивать разнообразные развлечения для молодежи. Но, как оказалось, у Стинов, несмотря на их богатство, было мало друзей и знакомых, а сверстниц Эдит среди них можно было по пальцам пересчитать. От Хельги же требовалось решить практически невыполнимую задачу: составить длинный список гостей, которых пригласят на первый бал дебютантки.

Она вынудила сэра Альфреда назвать имена тех его друзей, у кого были дочери и сыновья, и воспользовалась случаем пригласить побольше сверстников Эдит. Хотя Хельга и опасалась, что те либо примутся задирать нос, либо просто проигнорируют бал, она делала ставку на то, что Эдит – единственный ребенок и наследница одного из богатейших дельцов Сити. Кроме того, она стала довольно миловидной. За последнее время она очень похорошела, и уже ничто в ней не напоминало нескладного жалкого ребенка, сжавшегося в комочек перед дымящим камином в классной, – именно такой Хельга впервые увидела девочку, когда сэр Альфред привел ее знакомиться с дочерью.

К сожалению, волосы у нее так и остались тонкими и прямыми, и ни один парикмахер с Бонд-стрит не мог заставить непослушные пряди хорошо лежать в прическе. Несмотря на все старания Хельги, дорогая одежда плохо сидела на костлявых плечах Эдит и не скрывала острых, торчащих локтей.

Хельга, привыкшая быть честной с самой собой, прекрасно понимала, что служит неудачным фоном для своей воспитанницы. С годами ее красота расцвела, а положение, которое она занимала в доме, придало ей уверенности в своих силах. Теперь она чувствовала себя защищенной, и затравленное выражение, то и дело появлявшееся в ее взгляде, когда она приехала в Англию и отчаянно нуждалась в деньгах, исчезло.

Как ни странно, в отношении Эдит к Хельге не было ни намека на ревность. Девушка обожала ее, восхищалась каждым ее поступком и радовалась, когда кто-то оказывал ей знаки внимания. Ничто не доставляло ей большего удовольствия, чем услышать, как за глаза превозносят молодую немку, а затем пересказать комплимент своей наставнице.

Появление Хельги в доме можно было смело считать благословением для Эдит, потому что в противном случае она излила бы свою любовь на менее достойного человека.

Хельга понимала, что рано или поздно обожание воспитанницы создаст ей большие сложности. Ее тревога росла с каждым днем и не покидала ее даже тогда, когда она писала приглашения на первый бал Эдит.

Девушка заполнила уже сотню карточек, когда дверь отворилась и опять вошел Уильям.

– Простите, мисс, там какой-то джентльмен. Он хочет видеть сэра Альфреда. Я сказал, что его нет, и он попросил провести его к мисс Эдит.

– К мисс Эдит? – изумилась Хельга.

– Он назвался мистером Суинтоном, – продолжал Уильям. – И извинился за то, что у него нет визитной карточки.

– Мистер Суинтон, – проговорила Хельга и наморщила лоб, стараясь сосредоточиться. – Уверена, что это имя мне незнакомо. Ты уверен, что он джентльмен, Уильям? Может, он коммивояжер?

– О нет, мисс. Он действительно выглядит как джентльмен, – заверил ее Уильям.

– Тогда не знаю, кто это, – пожала плечами Хельга. – Лучше проводи его ко мне. Я встречусь с ним первая. Мисс Эдит все равно скоро спустится. Если понадобится пригласить ее сюда раньше, я позвоню.

– Слушаюсь, мисс, – улыбнулся Уильям и скрылся за дверью. Минуту спустя он снова появился в библиотеке и громко объявил: – Мистер Фрэнк Суинтон.

Незнакомец медленно прошел в комнату. Он был одет в визитку, в петлице которой алела огромная гвоздика. Тщательно завязанный черный галстук украшала булавка. На вид молодому человеку было чуть больше тридцати, и его с полным основанием можно было назвать привлекательным. Кончики его усов слегка загибались вверх, а темные блестящие волосы были зачесаны назад, открывая высокий лоб.

Он держался очень уверенно, и чувствовалось, что этот человек знает: главное в жизни – верить в свои силы, потому что с этой верой можно не бояться неожиданностей.

Потертые, в глубоких трещинах кожаные ботинки, начищенные, однако, до зеркального блеска, свидетельствовали о том, что он живет в бедности. Тщательно отутюженная визитка и брюки с острой, как бритва, стрелкой выглядели элегантно, и мало кто догадался бы, что одежда выношена почти до дыр.

Как и многие женщины до нее, Хельга устремила взгляд на лицо молодого человека и обнаружила, что не может противостоять его обаянию. В дружелюбной улыбке Фрэнка Суинтона, в его загадочном и в то же время задорном взгляде, даже в том, как собирались морщинки в уголках его глаз, было нечто, от чего сердце Хельги забилось быстрее.

Фрэнк протянул руку.

– Вы Эдит Стин? – спросил он глубоким приятным голосом.

– Нет, я секретарь сэра Альфреда, – покачала головой Хельга. – Мисс Стин находится на моем попечении. Надеюсь, вы сообщите мне о причине вашего визита.

Благодаря природному очарованию Хельги ее слова прозвучали не слишком официально, и Фрэнк с улыбкой проговорил:

– Признаться, я хотел видеть сэра Альфреда.

– Да, я знаю, – сказала Хельга. – Сэр Альфред в Сити. Он вернется домой вечером, и, если вам нужно встретиться с ним, можете заехать попозже.

– Позвольте мне сесть? – попросил Фрэнк, указав рукой на диван у камина.

– О, конечно, – встрепенулась Хельга. – Простите меня.

Самоуверенные манеры Фрэнка смущали ее. Он сильно отличался от всех, кто когда-либо бывал в доме, и она, как ни старалась, не могла догадаться о причине его визита.

Друзья сэра Альфреда никогда не приезжали без приглашения, к тому же этот молодой человек мало походил на тех, кому сэр Альфред назначал встречи у себя дома.

За прошедшие годы Хельга привыкла иметь дело с людьми разного сорта. Большинство из них предпочитало ждать, когда их примет сэр Альфред, но некоторые пытались снискать расположение его секретаря. Однако никто не настаивал на встрече с Эдит и не обладал манерами и внешностью Фрэнка Суинтона.

Продолжая гадать, кто бы это мог быть, Хельга пересела на обитый бархатом диван.

– Я оказался здесь, – заговорил Фрэнк, – по очень печальному поводу. Возможно, вы догадываетесь, по какому именно? Я был другом Седрика. К сожалению, я узнал о его гибели в аварии только на прошлой неделе, когда вернулся в Англию из-за границы. Это было сильнейшим ударом для меня.

«Друг Седрика!» – ошеломленно подумала Хельга.

Подобное предположение даже не приходило ей в голову. Как и у Эдит, у Седрика было мало знакомых, и лишь некоторые из них появлялись в доме. Почти все они были его сверстниками и принадлежали к среде художников, поэтому их интересы не пересекались с интересами остальных членов семьи.

«Суинтон, – мысленно повторила Хельга. – Суинтон. Это имя мне ни о чем не говорит».

Однако она знала, что вряд ли запомнила бы это имя, даже если бы и слышала его.

– Несчастье с Седриком стало для нас сильнейшим ударом, – сказала Хельга. – Но он умер мгновенно и не мучился.

– Я с трудом верю в его смерть, – пробормотал Фрэнк. – Он был слишком молод для того, чтобы умереть.

– Да, – согласилась Хельга, – вы правы.

После короткой паузы Фрэнк продолжил:

– Я пришел сюда не только для того, чтобы поговорить о нем, но и чтобы выразить свои соболезнования его отцу и сестре. Представляю, как тяжело они переживают потерю.

– Эдит совсем разбита, – призналась Хельга. – Мне лишь недавно удалось уговорить ее снять траур: ведь скоро она начинает выезжать.

– Седрик так любил ее, – заявил Фрэнк. – Он часто рассказывал о ней.

– Вот как? – удивилась Хельга.

То, что Седрик обсуждал свою сестру в кругу приятелей, выставляло его в новом свете.

– Вы удивлены, – убежденно произнес Фрэнк.

– Немного, – согласилась Хельга. – Здесь, дома, он почти не обращал на нее внимания.

Она покраснела и замолчала, сообразив, что нельзя нелестно отзываться о бедном мальчике в присутствии незнакомца.

Фрэнк заметил ее смущение.

– Продолжайте, – попросил он. – Не бойтесь открыто высказывать свое мнение о нем. Я действительно очень любил Седрика, но все же считаю, что даже близкие друзья способны увидеть недостатки друг друга, не так ли?

– Значит, Седрик был вашим близким другом? – с ноткой недоверия в голосе спросила Хельга.

Ей казалось, что она видит сон. Странно слышать, как этот светский молодой человек в модном костюме заявляет о своей дружбе с угрюмым и мрачным Седриком. Ведь он его полная противоположность, он напорист и целеустремлен, он полон жизненных сил.

Хельга вспомнила, как Седрик почти до обеда слонялся по дому в халате, объясняя это склонностью к восточной культуре. Она, если честно, считала его неисправимым лентяем, которому просто повезло родиться в семье достаточно богатой, чтобы он мог потакать своей лени. Возможно, подумала девушка, она неправильно оценивала Седрика, возможно, он чувствовал себя несчастным, а она, ослепленная неприязнью к нему, не увидела в нем главного?

Поддавшись порыву, Хельга повернулась к Фрэнку:

– Вы должны простить мне мое удивление. Хотя мы и жили с ним бок о бок в этом доме, я почти не знала его.

– А мне трудно представить, что у человека, живущего бок о бок с вами, может не возникнуть желания получше узнать вас.

Хельга не ожидала подобного комплимента и, покраснев, опустила глаза.

– Наверное, мне тоже следует извиниться, – продолжал Фрэнк. – Уверен, он рассказывал о вас, но я просто забыл.

– Не понимаю, с какой стати он мог рассказывать обо мне, – пробормотала Хельга.

– Вот тут я с вами не соглашусь, – галантно заметил Фрэнк. – Мне причина ясна.

И опять Хельга покраснела.

– Прошу вас, назовите свое имя, чтобы подстегнуть мою ленивую память.

– Хельга Хильдегард, – ответила Хельга.

– Да! – воскликнул Фрэнк, прижав руку ко лбу. – Я действительно слышал, как он называл это имя. Но я изумлен, я потрясен! Если вы не ожидали, что друг Седрика может выглядеть так, как я, то почему вы не допускаете, что ваш вид тоже вызвал у меня удивление?

Хельга поспешно встала.

– Полагаю, мистер Суинтон, вам хотелось бы встретиться с Эдит.

– Я не спешу, – беспечно заявил Фрэнк, вставая.

В этот момент в комнату вошла Эдит.

На ней была широкополая соломенная шляпка, выбранная для нее Хельгой. Шляпку украшали желтые розы, сочетавшиеся с желтым кушаком шифонового платья, украшенного кружевом. Наряд очень шел девушке.

– Ты готова, Хельга? – спросила Эдит. – Ты же знаешь, что мы приказали подать экипаж к двенадцати. О, простите, – проговорила она, заметив Фрэнка. – Я не знала, что ты занята.

– Иди сюда, дорогая, – позвала ее Хельга. – Я как раз собиралась послать за тобой. Это мистер Фрэнк Суинтон, он пришел к тебе. Он был другом Седрика.

Последняя фраза словно послужила для Эдит толчком, и она нерешительно двинулась навстречу Фрэнку. Ее темные глаза наполнились слезами, как случалось всегда, когда упоминали имя Седрика.

– Вы были его другом? – медленно спросила она.

– Да, и даже близким, – ответил Фрэнк. – Поэтому я и зашел к вам. Я узнал о его смерти несколько дней назад.

– Несколько дней назад! – изумленно воскликнула Эдит.

– Я находился за границей, – снова объяснил Фрэнк.

Эдит вытащила из-за кушака носовой платочек.

– Это было ужасно, – дрожащим голосом, в котором слышались рыдания, проговорила она.

– Пожалуйста, простите за то, что расстроил вас, – взмолился Фрэнк. – Я бы не пришел сюда, если бы знал, что заставлю вас так страдать.

– О, ничего подобного, – встрепенулась Эдит. – Это я веду себя глупо. Мне всегда хотелось поговорить о Седрике с его друзьями. Известно ли вам, что вы первый, кто зашел к нам после его смерти? Где вы встретились с ним? – спросила она. – И как давно вы познакомились? Расскажите нам, мистер Суинтон. Вы не представляете, как мне интересно узнать, чем он занимался вне дома.

– Мы познакомились очень давно, – начал Фрэнк. – Не помню, где мы встретились. Наверное, на вечеринке у какого-нибудь общего знакомого. С тех пор мы виделись довольно часто. Он приходил ко мне домой и в мой клуб. Иногда мы ужинали вместе, а потом ехали в театр.

– Но Седрик всегда утверждал, что ненавидит театр, – вмешалась Хельга.

– Возможно, они с мистером Суинтоном предпочитали другие, действительно интересные постановки, – заметила Эдит.

– Признаюсь, что здесь инициатором был я, а не Седрик, – улыбнулся Фрэнк. – Мне нравится смотреть хорошую игру, я люблю музыкальные представления.

– И я тоже, – согласилась Эдит. – Мы с Хельгой часто ходим в театр, не так ли?

– Надеюсь, вы когда-нибудь позволите мне сопровождать вас, – заявил Фрэнк.

Казалось, предложение Фрэнка заставило Эдит позабыть о Седрике, и она, вновь превратившись в робкую скромницу, едва слышно пробормотала:

– Благодарю вас.

Воцарилось молчание.

– Не хотели бы вы взглянуть на комнаты Седрика? – нарушила тишину Хельга. – Там все осталось так, как было при нем: книги, картины, его личные вещи.

– Спасибо, – сказал Фрэнк, – с удовольствием.

Все трое поднялись на второй этаж и прошли в комнаты Седрика, окна которых выходили в расположенный за домом сад.

Фрэнк придал своему лицу почтительное выражение – именно с таким лицом люди проходят в церковь. Глаза Эдит вновь наполнились слезами. Впервые Хельге удалось убедить девушку взглянуть на то, что когда-то принадлежало ее брату, или коснуться его вещей. Она иногда предлагала ей пройти в его комнаты, полагая, что таким образом воспитаннице удастся разорвать оковы отчаяния, охватившего ее со дня смерти брата, но Эдит упорно отказывалась. Она не могла спокойно говорить о Седрике даже с Хельгой – с человеком, которого очень любила, – так как знала, что та никогда не испытывала к несчастному особой привязанности.

И вот сейчас, когда Эдит оказалась в комнатах Седрика вместе с Фрэнком, на нее волной нахлынули эмоции. Касаясь книг в пурпурных переплетах и разглядывая картины, украшавшие отделанные панелями стены, она чувствовала, что тяжесть, лежавшая на сердце, исчезла. Она плакала, но уже без раздирающей душу горечи.

Седрик мертв, она больше никогда его не увидит, но она не одинока в своей тоске, потому что на свете существует еще один человек, который тоже любил его. Ведь всем, кроме нее, несчастный был безразличен – и отцу, и Хельге. Никто из его друзей не прислал ей открытку с соболезнованиями. Отец получил несколько писем от его приятелей, остальные послания пришли от знакомых сэра Альфреда, которыми двигали обычная вежливость или тонкий расчет.

Несмотря на свою робость, Эдит внезапно захотелось взять Фрэнка за руку и вместе с ним войти в мир, который не понял ее брата, но она не отважилась на это и продолжала стоять посередине комнаты, в то время как Хельга рассказывала Фрэнку о жизни Седрика.

Все, что когда-то любил и ценил юноша, осталось на своих местах, за исключением попугайчиков, которых перенесли на кухню, где за ним ухаживала кухарка, и обезьянки, которую отдали в зоопарк, где она и умерла через три месяца, так и не привыкнув к незнакомой обстановке.

– Кики умерла, – неожиданно произнесла Эдит.

– Кики? – переспросил Фрэнк.

– Обезьянка Седрика, – объяснила Хельга. – Она всегда была с ним. Сэр Альфред отдал ее в зоопарк. Думаю, она умерла от тоски.

– Она умерла от разбитого сердца, – проговорила Эдит. – Надо было оставить ее здесь.

Услышав горечь в словах Эдит, Хельга догадалась, что девушка до сих пор не может простить ей и сэру Альфреду, что они не посоветовались с ней, когда решали судьбу животного.

– Твой отец решил, что так будет лучше, – неуверенно сказала она.

Эдит сердито взглянула на Хельгу.

Почувствовав, что атмосфера накалилась, Фрэнк негромко проговорил:

– Думаю, сейчас бедная зверюшка счастлива. Ведь никто не смог бы занять место хозяина в ее сердце.

Эдит улыбнулась ему сквозь слезы.

– Вы все понимаете, – прошептала она.

Когда они спустились на первый этаж, Фрэнк указал на массивные двери красного дерева, которые вели в бальный зал.

– Какая красота! – воскликнул он. – Уверен, за ними располагаются приемные покои.

Хельга ответила «да» и собралась пройти дальше, но Эдит распахнула двери.

– Двадцать пятого числа здесь состоится мой первый бал, – объявила она. – Вы придете, не так ли, мистер Суинтон?

– Сочту за честь, – поклонился Фрэнк.

– Хельга отправит вам приглашение, хорошо, Хельга? – возбужденно проговорила Эдит.

В ответе Хельги не слышалось особого энтузиазма. По какой-то необъяснимой причине ей стало страшно. Против своей воли она почувствовала странное недоверие к Фрэнку.

– О, я вижу, вы как раз пишете приглашения! воскликнул Фрэнк, когда они прошли в библиотеку. – Могу я получить свое? Я еще не знаю, где буду жить в Лондоне, поэтому приглашение вряд ли найдет меня, если вы отправите его по почте.

Хельга села за стол и взяла ручку.

– Но мне не хотелось бы ждать до двадцать пятого, чтобы вновь увидеться с такими очаровательными дамами, – продолжал Фрэнк. – Вы позволите мне прийти к вам, скажем, послезавтра на чай?

И вновь у Хельги появилось недоброе предчувствие. Но она не успела ответить, так как ее опередила Эдит, тихо проговорив:

– Будем рады, мистер Суинтон.

Глава третья

Фрэнк сидел в ресторане «У Рауля» и ждал Хельгу.

Он выбрал столик у стены, который с одной стороны был отгорожен от зала плюшевыми портьерами. На стене висели фотографии королевского семейства в позолоченных рамках.

Ресторанчик был крохотным, но в нем отменно кормили. Маловероятно, решил Фрэнк, что Хельга встретит здесь кого-нибудь из своих знакомых.

Когда он предложил ей встретиться наедине, Хельга испугалась и сказала, что за три года пребывания в Англии и работы у сэра Альфреда ни разу не ходила на обед или ужин без Эдит.

– Тогда пора начинать, – властно заявил Фрэнк, и она позволила ему уговорить себя.

Она опаздывала, и Фрэнк усомнился в том, что у нее хватило храбрости сдержать обещание. Он то и дело посматривал на дверь, удивляясь собственному нетерпению.

В его жизни было много женщин, и, оглядываясь на девять лет, минувшие со дня смерти его матери, он спрашивал себя, как сложилась бы его судьба, если бы женщины не считали его привлекательным. Именно благодаря их интересу он всегда был накормлен и одет и имел крышу над головой.

Среди них были хозяйки меблированных комнат, без особой надежды ждавшие от него квартирной платы, женщины неопределенного возраста, влюблявшиеся в него до самозабвения и пополнявшие его гардероб, когда он закладывал все, кроме последнего костюма.

Ни одна женщина – независимо от возраста и социального положения – не могла устоять перед ним. С годами он в совершенстве овладел искусством обольщения, убедившись, что оно является грозным оружием.

Он ни разу не пожалел о том, что в ночь смерти своей матери поддался безотчетному порыву и ушел из дома.

Он больше никогда не возвращался туда. Лишь однажды, почувствовав себя более подавленным и одиноким, чем обычно, и не зная, к кому обратиться за помощью и где раздобыть еду, он потратил последние пенсы, чтобы доехать до кладбища Кенсал-Грин, в надежде, что мать похоронена там. Ему удалось разыскать ее могилу, и он долго простоял с непокрытой головой, уставившись на дешевое надгробие, на котором было выбито ее имя и дата смерти.

Он спрашивал себя, что сказала бы мама, если бы увидела его сейчас. Три года независимости изменили его характер и ожесточили его. Он узнал мир и познал, что такое горечь. Он прошел школу, в которой выживают сильнейшие.

Он никогда не вспоминал об Эмили и отце. Сестру он не любил, а отца презирал, обвиняя его в несчастьях, обрушившихся на семью. Ему было безразлично, живут они все еще на Эдвард-стрит или переехали в другое место. Он уже не считал себя членом семьи. Он превратился в одиночку, который собственными силами и умом пробивает себе дорогу.

Постепенно в его сознании выкристаллизовалась главная цель жизни: рано или поздно добиться успеха. Под успехом он подразумевал безопасное существование и достаточное количество денег, чтобы ни от кого не зависеть и самому распоряжаться своей судьбой.

Это было все, к чему он стремился: не бояться будущего и спокойно встречать завтрашний день.

Он с детства познал нищету и уже тогда понял, что будущее наполнено тревогой: завтрашний день может принести долги, которые они не смогут оплатить. Позже, оставшись один на один с жестокой действительностью, он множество раз оказывался на грани голодной смерти, и его спасали только молодость, умение очаровывать окружающих и отчаянная надежда найти выход.

Сначала Фрэнк познакомился с представителями «дна», но вскоре обнаружил, что у него мало общего с ними, и переместился в бары и танцевальные залы, где, как выяснилось, можно было без особого труда наняться на случайную работу или убедить какую-нибудь дамочку, у которой здравого смысла меньше, чем денег, в том, что она заинтересована в нем.

Однако не всегда его отношения с женщинами были построены на корысти. С одной из них, женой врача с Харли-стрит[1], он познакомился во время благотворительной акции в Ист-Энде. Фрэнк сразу же понравился этой доброй женщине, которая годилась ему в матери, и она с первого взгляда поняла, что он знавал лучшие дни.

Она нашла для него временную работу секретаря и дала в долг денег на одежду и квартиру. Фрэнк снял крохотную и плохо освещенную комнатушку в Блумсбери. Некоторое время он чувствовал себя счастливым, но вскоре работа стала его утомлять – уж слишком она походила на ту работу, от которой он сбежал. Он вынужден был отсиживать в конторе определенное количество часов и выполнять скучнейшие поручения. Сначала зарплата показалась ему огромной, но после нескольких месяцев необходимости экономить и разумно тратить деньги он пришел к выводу, что ему платят ничтожно мало.

Он уже подумывал о том, чтобы уволиться, когда контора закрылась и надобность в его услугах отпала. Таким образом все решилось само собой, что безмерно обрадовало Фрэнка, сомневавшегося в том, что у него после всех выпавших на его долю трудностей хватит смелости отказаться от гарантированного дохода. К тому же он еще не успел отдать долг жене врача и расплатиться с ней за одежду.

Когда он пришел к ней, намереваясь объяснить сложившуюся ситуацию и попросить о помощи, ему сообщили, что ее только недавно прооперировали и поэтому в настоящий момент она не в состоянии принимать посетителей. Фрэнк заключил, что таким способом судьба дает ему понять, чтобы он больше не беспокоил бедняжку, и уехал, так и не вернув деньги, которыми она его снабдила.

Он не раз сталкивался с удачей на своем жизненном пути. Однажды компания обеспеченных молодых людей пригласила его в гости в Остенде, где все много пили и играли по-крупному. Фрэнку хватило ума не только остаться трезвым, но и воспользоваться представившейся возможностью, поэтому в Лондон он вернулся с пятьюдесятью фунтами в кармане. Кроме того, ему удалось завязать дружеские отношения с некоторыми из этих щеголей и тем самым обеспечить себе бесплатное питание на несколько месяцев.

К тому времени, когда дружба с компанией из Остенде закончилась, он научился поворачивать любую ситуацию, даже самую безнадежную, в свою пользу и уже вынашивал идею посетить отца Седрика Стина.

Сам он никогда не встречался с юношей, но один из его приятелей в Остенде рассказывал о нем, а газеты использовали несчастный случай, произошедший, по всей видимости, по вине самого Седрика, как предупреждение для водителей.

– Забавный парень этот Стин, – как-то заявил приятель Фрэнка. – Мой папаша говорит, что сэр Альфред – один из богатейших людей Сити.

– Ты знаком с ним? – поинтересовался Фрэнк.

– О боже, нет, конечно! – ответил тот. – Сомневаюсь, что кому-то из нас посчастливится познакомиться со «златопалым Стином». Его сынок учился в Итоне, но потом его выперли из Оксфорда после двух семестров. Естественно, моя мать вряд ли захотела бы видеть его у нас в доме.

– А кто унаследует деньги старика? – вмешался в разговор второй приятель.

– Кажется, у него осталась дочь, – ответил первый.

Фрэнк запомнил услышанное, а позже раздобыл «Таймс» и «Морнинг пост» со статьями о гибели единственного сына сэра Альфреда.

Как сообщалось в газетах, жена сэра Альфреда уже давно покоилась в могиле, и после смерти сына у сэра Альфреда осталась дочь Эдит.

Фрэнк решил зайти в особняк на Парк-Лейн. Если сэр Альфред любил своего сына, он, без сомнения, будет рад познакомиться с его другом. Это одна из человеческих слабостей – говорить о тех, кто ушел в мир иной. К тому же вряд ли можно будет доказать, что Фрэнк никогда не встречался с Седриком.

Кто в состоянии предугадать, думал Фрэнк, к чему приведет знакомство с одним из богатейших дельцов Сити?

После всего услышанного его приятно удивили и роскошь особняка, и доброжелательность Эдит. Девушка оказалась довольно приятной, но все же его сердце замирало, только когда он думал о Хельге.

Как же она очаровательна! Какая приятная неожиданность – встретить столь замечательного человека среди массивных фолиантов, запертых в стеклянных шкафах в библиотеке! Такую девушку, как Хельга, можно встретить на залитой солнцем лесной поляне или в саду среди цветов, которые не выдерживают сравнения с ее красотой.

Мысль о том, что Хельга работает секретарем, казалась абсурдной. Эта должность чересчур чопорна для прекрасного создания с очаровательными ямочками на щеках, с длиннющими загнутыми ресницами и огромными голубыми глазами.