Будто разом отсекло прежние заботы и волнения, которые совсем ещё недавно казались на берегу неотложными и значительными, занимавшими все Егоровы мысли. Это было нечто вроде собственной самогерметизации, когда человеческий мозг, вбирая в себя всю сумму личных желаний, страстей и возможностей, начинает выдавать лишь единственно разумные импульсы поведения и мыслей. В такие мгновенья наивысшей собранности Непрядов с особой отчётливостью понимал, почему человеческий разум способен противостоять глубине сильнее металла прочного корпуса. Прочность каждого загерметизированного отсека стократ множилась на прочность людей, шедших вмести с ним на погружение. В этом была истина постигаемой им глубины.
      Лодка никак не могла расстаться с цепко державшими её волнами. Боцман старательно перекладывал рули, но стрелка глубиномера упорно держалась на нуле. Чертыхнувшись, Дубко приказал механику Симакову дать ход электромоторами. Звякнули машинные телеграфы, и моторы неслышно заработали на винт, загоняя лодку под волны. Перестав упорствовать, дрогнула и поползла по кругу стрелка глубиномера.
      Непрядов сделал запись о погружении в ходовом журнале и повёл отсчёт подводным милям. Погружение продолжалось. Где-то на тридцати метрах глубины качка прекратилась, и люди, перестав испытывать её тошнотворный гнёт, облегчённо вздохнули, оживились.
      На рабочей глубине корабль удифферентовали, приведя его в послушное рулям состояние. И потянулись долгие часы поиска и ожидания, надежды на встречу с кораблём-целью и, наконец, на удачную торпедную атаку, венчающую все штормовые мытарства экипажа.
      После вечернего чая Христофор Петрович отправил Непрядова отдыхать. Егор начал устраиваться во втором отсеке на кожаном диване, как только вестовой прибрал стол, за которым чаевничали офицеры. Он лёг поверх одеяла, не раздеваясь, набросив на ноги тяжёлую меховую куртку, ещё не просохшую, пахнущую кислятиной.
      Заснул Непрядов не сразу. Перегруженный впечатлениями прожитого дня, он перебирал в памяти события и всё больше приятно убеждался, что с назначением на "малютку" ему всё-таки повезло. Не таким уж нелюдимым и мрачным оказался командир лодки, этот "рыжий тролль", каким он представился поначалу. Помощник и того лучше: интеллигентный, доброжелательный, спокойный, совсем не похожий на бытовавший стереотип, согласно которому в этой должности непременно теряешь на лодке друзей. Что же касается торпедиста, любившего напустить тумана для пущей важности, так и с ним вполне ужиться можно, тем более что оба они в экипаже, как лейтенанты, на равных. Оставался ещё механик Дима Симаков, с которым Егору пока что не удалось по службе сойтись. Выглядел он предельно занятым и серьёзным, каким и полагается быть человеку, обременённому сложным электромеханическим хозяйством.
      Сложилось кое-какое представление и о подчиненных моряках. "В общем-то, - решил Егор, - все ребята как ребята, не хуже и не лучше других - на первую прикидку. Даже Хуторнов, будто тугая форточка - хоть с трудом, но всё же открывается". Теперь же Непрядова больше всего интересовало совсем другое: каким он сам предстал в глазах экипажа... Егор припомнил едва ли не каждое сказанное им слово, заново повторил в мыслях почти каждый сделанный им шаг и всё-таки не смог остаться довольным собой. Что-то можно было бы сказать иначе, более продуманно, да и поступить по-другому, чуточку вернее и лучше.
      В голове неотвязно прокручивались варианты предстоящей торпедной атаки. Исход её должен был окончательно всё поставить на свои места. Пока же во всём, что он переживал в себе, чувствовалась какая-то незавершённость. И оттого пристальней чувствовался чей-то взгляд, нацеленный на Егора даже в полумраке ночного освещения.
      Уже засыпая, в какое то мгновенье подумалось об Укромовке... Хорошо, что она всегда есть, была и будет. Что-то сейчас поделывает дед, где-то Катя... Промелькнуло с фотографической ясностью бесконечно дорогое, милое лицо, и с именем её намаявшийся за день Егор незаметно заснул.
      Транспорт объявился на горизонте около семи часов утра, когда над морем только ещё занимался слабый рассвет. Ветер поутих, волна присмирела. Но гидрология - хуже не придумаешь. Шторм, будто в стиральном барабане, перемешал огромную массу воды. На экране гидролокатара вместо чётких всплесков - сплошные засветки, в наушниках сильный треск. И непонятно, каким чудом ушастому Хуторнову удаётся из всей этой какофонии извлекать пеленга. Непрядов старательно наносил ах на карту, сидя за столиком в своём закутке. Лодка тем временен полным ходом шла наперерез плавбазе, стараясь занять выгодную позицию для залпа.
      - Товарищ командир, пеленг не прослушивается, - вдруг сказал Хуторнов, высунув из рубки узколобую, стриженную ёжиком голову.
      - Искать, - глухо бросил командир и вдавился в штурманскую выгородку.
      Егор потеснился, уступая место Христофору Петровичу у карты.
      - Какие соображения, штурман? - спросил Дубко, не отрывая взгляда от прочерченных Непрядовым ломаных курсовых линий.
      - Цель отвернула вправо, - не задумываясь, выдал Егор.
      - А может, ход застопорили? - предположил Дубко. Немного подумав, командир отдал команду всплывать под перескоп.
      Симаков надавил на кнопку привода. Густо смазанная тавотом труба со змеиным шипением скользнула через отверстие в подволоке наружу. Из шахты всплыла тумба перископа.
      Откинув рукоятки, могучий Дубко обхватил тумбу и прильнул глазом к окуляру. Он медленно задвигался, затанцевал, с трудом поворачивая свою неподатливую партнёршу.
      Свет в центральном посту погасили, чтобы лучше можно было различить в перископ линию горизонта. В отсеке полумрак и тишина. Лишь высвечивала разноцветными глазками сигнализация клапанов, да тихо жужжали датчики гирокомпаса.
      Казалось, люди в центральном дышать перестали, чтобы ненароком не помешать Дубко накоротке объясниться с "противником". По тому, как усмехался он, скривив уголки губ, все догадывалисъ, что замысел командира плавбазы разгадан.
      - Пеленг две сотни десять! - твёрдо произнёс Христофор Петрович, отваливаясь от перископа. - Акустик, слушать в этом секторе. Боцман, погружаемся на глубину!
      "Вот она цель, всё-таки замерла, ждёт, - думал Непрядов, работая с маневровым планшетом. Картина торпедной атаки всё больше становилась ясной. Прошло совсем немного времени, и Хуторнов радостно воскликнул:
      - Есть цель!
      На полную мощь электронных лёгких задышал торпедный автомат стрельбы. В его утробе сердито заворчали датчики, переваривая вводимую цифирь, жадными глазками заморгали контрольные лампочки. Насытившись пеленгами, автомат выдал, наконец, исходные данные для стрельбы.
      Дубко было жарко. Пот градом лил с его широкого лица. Он то и дело отирался платком и облизывал пересохшие губы. Видимо, ему смертельно хотелось пить.
      - Товсь! - подал он с облегчением давно сидевшую на языке команду. Бросил последний взгляд на показания приборов. Курс, глубина, дифферент, согласовка углов на торпедах - вроде всё в норме. И неистово рявкнул по переговорной трубе в первый отсек:
      - Пли!
      Дрогнула субмарина всем своим существом, выбрасывая из чрева первую торпеду. Как бы снова поднатужившись, выдавила с муками роженицы и вторую.
      - Торпеды вышли! - доложил Стригалов из своего отсека торжественно и грозно, будто с подмостков сцены возвестив о свершившемся великом действе.
      Началось послезалповое маневрирование. Лодка металась из стороны в сторону, проваливалась на глубину и снова подвсплывала, стараясь уйти от "погони".
      Только на этот раз гоняться за ней было некому.
      - Вот так всякий раз, - ворчал Дубко. - Играем в войну, а не учимся воевать. Всё топливо, да моторесурсы экономим - пока жареный петух не клюнет...
      Тихоходная плавбаза считалась условно потопленной, а торпедолов занялся поиском всплывших торпед. Но так уж в подплаве повелось: после атаки непременно следовало хотя бы условно "поиграть со смертью в прятки", чтобы, как в настоящем бою, насчёт противника не было бы никаких иллюзий. Ты ему торпеду под брюхо, а он тебе - глубинную бомбу на голову. Дурных, да слабых в море не ищи и на "везуху" не слишком-то надейся. Чья убеждённость и вера крепче, у кого больше терпения и выдержки, а к тому же и с юмором всё в порядке - у того меньше всего шансов нарушить извечное равенство, когда количество погружений перестаёт быть равным числу всплытий и полагающегося на берегу жареного поросёнка едят за тебя другие. Это и есть подводная судьба, - для каждого глубоко личная и на весь экипаж одна.
      Но оттого-то и недоволен был Дубко, что слишком много, на его взгляд, на учениях в море появлялось условностей. Егор потом не раз мог убедиться, как воевал командир со штабными, отстаивая свою точку зрения на право действовать в условиях, максимально приближённых к боевым. Вроде бы все с ним соглашались, но когда дело доходило до конкретного обеспечения, то находилось множество причин, по которым ему частенько не могли выделить ни одного быстроходного противолодочного корабля. Срабатывала какая-то скрытая бюрократическая машина, с которой Христофор Петрович не уставал бороться, наживая себе недругов. В штабе многие считали его неудобным командиром.
      Продув балласт, лодка пошла на всплытие. На перископной глубине начало слегка покачивать. Судя по всему, шторм окончательно выдыхался и постепенно "исходил на нет" мёртвой зыбью. Отдраили верхний рубочный люк. В центральном засквозило промозглой сыростью. Поеживаясь, Непрядов снова надел меховой альпак. Поднявшись на мостик, он выглянул за обвес рубки. Серая громада плавбазы застыла на воде в полумиле от дрейфовавшей лодки. Оба корабля переговаривались семафором. Сигнальщик, сидевший в кармане ограждения, будто кенгурёнок в сумке матери, изредка щёлкал затвором прожектора, принимая передававшийся ему текст. Христофор Петрович восседал рядом с ним на рубке и терпеливо ждал, покуривая в рукав.
      - Ну как, попали? - не утерпев, полюбопытствовал Егор.
      - Должны попасть, - убеждённо сказал помощник. - Иначе не стоило испарять электролит и жечь солярку.
      - А вообще заметь, - вмешался Стригалов, - торпеда дура - отчёт молодец. Главное в нашем деле - это канцелярия. Если документация в полном порядке, то врагу в небесах, на земле и на море - крышка.
      - Отчётами воевать не годится, - возразил командир, покосившись на разговорчивого минёра. - Торпеду к делу не подошьёшь, коль скоро ей взрываться под днищем положено.
      - Есть попадание, товарищ командир, - доложил сигнальщик, еле сдерживая ликование. - Сразу двумя торпедами по корме. Комбриг просит передать личному составу благодарность.
      На твёрдом, широкоскулом лице командира ничего не отразилось. Докурив сигарету, он швырнул окурок за борт и лишь после этого потянулся к микрофону корабельной трансляции.
      На мостике было слышно, как бурно возликовал центральный. Приглушённое "ура" взрывной волной покатилось по отсекам. Непрядова так и распирало от волнения и радости, захлестнувшей экипаж. Но он всё же позволил себе лишь скупо улыбнуться, невольно подражая этому предельно сдержанному "рыжему троллю".
      Уже в следующую минуту Дубко повысил голос, как бы прекращая не утихавшее веселье и требуя сдержанности:
      - Сигнальщик! Запросите торпедолов, не нужна ли наша помощь?
      Снова защёлкал затвор прожектора, процеживая сигналы морзянки через щели створок. Выждав, пока торпедолов ответит, сигнальщик доложил, что обе торпеды "заарканены" и взяты на борт.
      Через полчаса получили "добро" на возвращение в базу. Лодка описала циркуляцию и легла на обратный курс. Сильнее взревели дизеля. Будто подстёгнутые, они понесли корабль во всю мощь содержавшихся в них лошадиных сил. По-ямщицки удало и весело засвистал в ушах крепкий ветер, а за кормой широким трактом потянулась следовая полоса. Пошли разматываться от винта мили-вёрсты, приближая встречу с берегом.
      Постоянным курсом шли несколько часов. Над морем завечерело. Ненадолго проглянуло солнце. Придавленное тяжёлой тучей, оно неласково высвечивало, словно воспалённый стариковский глаз под нахмуренной бровью. Стылая вода багровела, щетинилась.
      Непрядов возился на мостике с секстаном, собираясь определиться по солнцу. Не успел взять и одной высоты, как светило спряталось. Как бы поддразнивая, оно ещё раз моргнуло терпеливо ждавшему Егору и больше не появлялось. Тогда он сплюнул, - не по-настоящему, что явилось бы верхом морской серости, а в сердцах, чтобы утолить свою досаду.
      - Штурман, подмени минут на десять, пока чай попью, - попросил Стригалов, сидевший на откидной банке по левому борту. - Кэп дал добро.
      Непрядов кивнул и взгромоздился на освободившееся место вахтенного офицера. Егору даже льстило, что командирское доверие к нему оказывалось столь бесконечно щедрым. Конечно же, за это ничтожно малое время на мостике не слишком-то раскомандуешься: обстановка спокойная, курс - прежний. И всё же самостоятельно править вахту было приятно. Явилось ощущение собственного всемогущества над кораблём, когда каждое произнесённое в микрофон слово приобретало для всего экипажа силу закона. Он принимал поступавшие с боевых постов доклады и отвечал на них, как полагается, коротко и строго, в то время как всё в нём ликовало от избытка радости за собственный успех. Теперь уже просто немыслимым казалось начинать службу в каком-то ином месте и тем более на другом корабле. Ведь неизвестно ещё, как бы там пошли дела, тогда как в экипаже Дубко просто по-человечески повезло.
      - Товарищ лейтенант, - доложил сигнальщик, показывая куда-то за борт рукой, - плавающий предмет, справа - курсовой тридцать, дистанция десять кабельтовых.
      - Классифицировать цель, - приказал Егор, вглядываясь в море по направлению вытянутой руки сигнальщика.
      Матрос долго крутил диоптрами бинокля, щурился.
      - Похоже, какой-то сундук, - вымолвил, наконец, и добавил, качнув головой: - Весьма загадочный предмет.
      - Уж не сокровища ли там? - высказал своё предположение рулевой, стоявший за штурвалом в глубине обвеса. - Вот бы попотрошить его...
      - Проверим, - согласился Егор и решительно скомандовал: - Право на борт, курс - на сближение.
      - Есть, право на борт, - с готовностью отозвался рулевой, нацеливая форштевень лодки на неопознанный объект.
      Из люка выскочил помощник, следом за ним и Стригалов, продолжая на ходу жевать.
      - Что случилось, Непрядов? - встревоженно спросил Теняев.
      - Подозрительный предмет, товарищ капитан-лейтенант, - озабоченно сказал Егор. - Принял решение сблизиться и проверить. Есть предположение, что это сундук.
      Рулевой и сигнальщик тотчас подтвердили, что это действительно какой-то странный сундук и что в нём вполне может оказаться нечто ценное...
      Помощник на это ничего не сказал. Попросив у сигнальщика бинокль, он напряжённо всматривался по курсу, потом убеждённо изрек:
      - Гальюн. Штатские люди, к вашему сведению, называют его просто сортиром. Словом, всё как полагается: с прорезью в досках под очко. Сенсации не предвидится. Подлинные сокровища, смею надеяться, их владельцы по недомыслию вложили совсем в другие ёмкости. Прикажите, Егор Степанович, лечь на прежний курс.
      - Слезай, - негромко, но внятно произнес минёр, - накомандовался.
      Непрядов спрыгнул со своего возвышения на деревянные рыбины, устилавшие пол рубки, с явным желанием, если бы такое было возможно, провалиться гораздо ниже.
      На мостике появился командир и задал тот же самый вопрос, что и помощник: что произошло?..
      - Да вот, - Теняев небрежно кивнул в сторону борта. - Наши пираты едва не взяли этот сортир "на абордаж"...
      А тем временем рядом с бортом, величаво покачиваясь, проплывала сколоченная из грубых досок будка.
      - Ну, что ж, - произнёс Христофор Петрович, умышленно не глядя на Егора, - по замыслу дерзко, по исполнению блестяще.
      Он лениво подавил зевоту, поднеся волосатый кулачище ко рту, и шагнул к рубочному люку. Помощник последовал за ним, сокрушённо качая головой.
      Егор не знал, куда себя деть. От стыда хотелось поглубже забраться в штурманскую выгородку и не выглядывать оттуда до возвращения в базу. Он клял себя последними словами, которые только приходили на ум. Мелькнула даже мысль, а не подать ли рапорт о переводе на другую лодку. Однако в душе понимал, что и это не выход. До обидного глупой казалась допущенная промашка. Она колола мозг татуировкой легкомыслия и позора, отчего уж, как полагал Егор, никогда теперь не отмоешься.
      С новой силой вонзился в него неведомый проклятущий взгляд. Только на этот раз он исходил не из глубины отсека, где находились люди, а откуда-то со стороны переборки, и потому казался более близким и невыносимым. "Муть какая-то, - пробовал Егор себя успокоить. - Ведь никто не может глядеть через сталь прочного корпуса..."
      Он всё-таки превозмог себя и заставил ни о чём не думать, кроме как о работе. Надо было продолжать прокладку, определяясь по радиомаяку.
      Зло и решительно Егор крутил маховик настройки радиопеленгатора, ловя среди атмосферных помех далёкие сигналы. Характерный писк неплохо прослушивался, и потому не составило особого труда определить место корабля на карте.
      От ужина Непрядов попробовал было отказаться, но помощник упрямо вытянул-таки его из выгородки. Егор появился в кают-компании с напряженным, злым лицом. Сел в проходе по левую руку от командира рядом с минёром. Механик с помощником расположились напротив них, у переборки. В Егоровом понимании, за столом витала какая-то гнетущая неопределённость. Все говорили о чём угодно, только не о случившемся на вахте. Но взрыв назревал. Егор это чувствовал, казалось, даже кончиками волос. И потому упорно молчал. В какое-то мгновенье притихли и все присутствовавшие за столом.
      - Второе подавать, товарищ лейтенант? - каким-то ехидным, вкрадчивым голосом, как почудилось Непрядову, осведомился вестовой, забирая у него тарелку с недоеденным супом.
      Егор немного подумал, как бы советуясь со своим аппетитом.
      - Можно, - выдохнул, наконец, и отчаянно, будто палашом в абордажной схватке, рубанул по воздуху ладонью.
      Этого лихого жеста оказалось вполне достаточно. В кают-компании будто горным обвалом грохнуло. Хохотали все. Даже командир по-львиному зарыкал, сотрясаясь мощным телом.
      Егор с ухмылкой поглядывал на офицеров, собираясь остаться превыше столь неуместного веселья. Когда же командир, почти обессилев, запросто шлёпнул Непрядова ладонью по спине, Егор сломился. И уже не мог удержаться от собственного смеха, который с очистительной лёгкостью развеял начинавшую было сгущаться обиду.
      Но самый оглушительный хохот, почти стенания, доносились через переборку из носового отсека. Там воздавали подначку остальным участникам "пиратского налёта": сигнальщику Хладову и рулевому Куренину.
      2
      По возвращении в базу Непрядова поселили в казарме. С жильём в гарнизоне оказалось куда труднее, чем он предполагал. Свободных комнат не хватало даже для семейных, офицерское общежитие переполнено. Пришлось занять полагавшуюся по штату койку в канцелярии экипажа, размещавшейся на втором этаже старого каменного строения, рядом с матросскими кубриками. Правда, командир бригады капитан первого ранга Казаревич при первом же знакомстве с прибывшими молодыми лейтенантами заявил, что эти житейские неудобства - явление временное. В городе для семейных офицеров собирались построить новый многоэтажный дом, в котором несколько квартир можно было бы отвести и для холостяков. Только Егор не придавал этому особого значения, полагая, что жить какое-то время бок о бок со своим экипажем даже интереснее и лучше. Представлялась возможность в любое время и запросто наведываться к своим ребятам, чтобы поговорить, как водится, по душам.
      Канцелярия оказалась не слишком-то уютным помещением - узковата и тесновата, плотно заставлена безликой казённой мебелью. С высокого потолка свисали шаровые матовые плафоны, изливавшие по вечерам унылый свет. За трёхстворчатым окном назойливо утверждался асфальтированный плац, препятствовавший деревянным забором бурному натиску зарослей черемухи. За кустами и деревьями горбатилась щербатая спина залива.
      В одиночестве Непрядову скучать не пришлось. Соседняя койка, как выяснилось, принадлежала Толе Стригалову. Минёр считался в канцелярии старожилом и потому сразу же счёл необходимым объясниться:
      - Куришь? - спросил строго, по-судейски величественно сидя на подоконнике.
      Егор неопределенно пожал плечами, извлекая из своего чемодана вещи и распихивая их на свободных полках в громоздком шкафу.
      - Сам не курю и другим не советую, - назидательно продолжал Стригалов. - Ну а как насчёт спорта?
      Егор снова невразумительно промычал, подёрнув плечами. Ему хотелось немного поддразнить прилипчивого минёра.
      - Утром подниму, - посулил минёр тоном, не терпящим возражений. - Всё как полагается: пробежечка, потом зарядочка, отжим от пола - насколько у тебя пороху хватит.
      Егор молчал, еле сдерживая улыбку. Толик всё же потешал его своей наивной самоуверенностью.
      - Ночью храпишь? - продолжал допрашивать Стригалов.
      - Храплю, - не выдержал Непрядов, - да ещё со свистом.
      - Это плохо, - определил Толик. - Тогда уж не взыщи, я тебя вот этим... - нагнувшись, пошарил рукой под кроватью и вытащил яловый сапог.
      Непрядов на это не отреагировал, продолжая выказывать полное спокойствие.
      - Договорились? - не отставал минёр. - А то ведь знаешь, я не погляжу, что ты верзила.
      - Уговорил, боюсь, - буркнул Егор. - Только не надо меня бить сапогом. Я этого не люблю.
      - А ты не храпи, - настаивал минёр.
      - А ты не дерись, - увещевал Егор. - И сапогами не размахивай.
      - Кстати, а есть ли у тебя хоть какой-нибудь завалящийся спортразрядик?
      - Найдётся.
      - По бегу?
      - По боксу. Перед самым выпуском перевели из кандидатов в мастера.
      - Врёшь.
      - Тебе соврёшь, - с притворной грустью вздохнул Егор. - Ты же насквозь и даже глубже видишь.
      - Ну ладно, - согласился минёр. - Бить я тебя, пожалуй, не буду. А если без трёпа, то организуешь у нас команду по боксу, - и пояснил: - Соль в том, что мы с бортовым три сотни полста четыре постоянно выясняем отношения. Их по баскетболу на телеге не объедешь. Зато на ринге мы им теперь морду набьём. Вот только подберём ребятишек покрепче и начнём тренировки. - Толик напыжился, поводя под кителем хилыми плечами. - Считай, один желающий уже есть. Замётано?..
      - Как-нибудь потом, - уклонился Егор от ответа. - Пока что надо форсировать зачёты на допуск.
      - Одно другому не помешает. Полезное мешай с приятным - не помрёшь от скуки. По зачётам я тебе помогу. Конспекты у меня на любой случай корабельной жизни - с ними не пропадёшь.
      Покопавшись у себя в столе, Стригалов извлёк несколько толстых, основательно потрёпанных тетрадок.
      - Перечень зачётов получил?
      Непрядов кивнул.
      - Покажь.
      Егор вынул из нагрудного кармана кителя сложенный вчетверо лист бумаги и протянул его минёру.
      - Интересная прогрессия, - сказал Толя, разглядывая перечень. Командиру сдаётся один зачёт, помощнику три, а механику целых восемь...
      - Не слишком свирепствуют? - полюбопытсвовал Егор.
      - Кто как, - со знанием дела ответил минёр, не отрывая глаз от листа. - Чем начальство меньше рангом, тем больше от него исходит пару.
      - Ты во сколько уложился? - допытывался Непрядов.
      Минёр показал три пальца.
      - Недели? - изумился Егор.
      - Месяца.
      - Красиво живёшь. А мне на это втрое меньше времени отпустили.
      - Сдашь, если поднатужишься.
      - Куда ж денешься, надо поспешать.
      - На лодке в двух случаях особливо поспешают - на камбуз и в гальюн. Всё остальное делают вовремя или чуть попозже...
      - Такая формула не по мне. Я бы в ней всё поменял местами.
      - Да брось ты выпендриваться. Давай-ка лучше сбегаем вечерком в клуб "на пляски", а потом заглянем ещё кой-куда, - минёр с лукавой ухмылкой подмигнул. - Естъ где пришвартоваться измученной штормом душе: квартира отдельная, кадры проверенные.
      - Валяй без меня, - твёрдо сказал Егор. - Моя душа пока что песен и плясок не просит.
      - Ну и зря, - посочувствовал Стригалов, надевая шинель. - Я думал, ты скиталец и бретёр. Слабо, штурманец.
      Непрядов лишь отмахнулся, мол, проваливай. Ему не терпелось зарыться в конспекты. И вскоре уж ничто не могло оторвать его от этого занятия, кроме сигнала боевой тревоги. Засиделся он далеко за полночь, тем более что никто ему не мешал. Стригалов явился лишь под утро, когда в команде готовились сыграть побудку.
      3
      Егор сдержал данное самому себе слово: в город не ходил до тех пор, пока не сдал последний зачёт, самый ответственный и трудный, по устройству подводной лодки. Принимал его механик Симаков перед самым выходом на глубоководное погружение. На лодке закончился планово-предупредительный ремонт, и теперь предстояло проверить работу её многочисленных систем и механизмов на разных глубинах.
      В тот день, сразу же после подъёма флага, Непрядов облачился в комбинезон и принялся вслед за Симаковым лазать по всем корабельным закуткам и шхерам. Но "Симочка"!.. С виду такой любезный, по-свойски доступный, - на деле уподобился средневековому деспоту. Он загонял Непрядова едва не до изнеможения. Казалось, механик не пропустил ни единой корпусной мелочи, назначение которой Егор должен был объяснить, не задумываясь. Он заставил по памяти нарисовать схемы всех основных электроцепей и трубопроводов, путал коварными вопросами, под конец дал вводную по борьбе с пожаром и всё-таки поставить зачёт не спешил. Сказал, что хочет проверить Егора "на герметичность", - будто и не человек он, а какой-то баллон.
      На переходе в полигон Егор терзался догадками, решительно не понимая, что этим хотел сказать деспот-Симочка. На все основные вопросы он вроде бы ответил не так уж плохо, во всяком случае ни на чём серьёзном подловить его не удалось.
      Спорить Непрядов не стал, хотя мог бы, так как оба они были на равных должностях и к тому же с первого знакомства перешли на "ты". Симаков знал и чувствовал подлодку как никто другой. Это была очевидная истина, которая поневоле заставляла механика уважать, несмотря на всю его въедливость.
      В расчётную точку прибыли в полдень. Серая водная гладь чуть дышала, покачивая на своей груди недвижно сидевших чаек. Погасив ход, лодка легла в дрейф.
      Дубко прошёлся взглядом по горизонту. По-рыбацки послюнявил палец и поднял его над головой, как бы пробуя ветер на ощупь. Не найдя ничего подозрительного, дал команду "По местам стоять, к погружению".
      Вахта с грохотом скатилась по трапу на нижнюю палубу. За ней последовал и командир, лично задраив верхний рубочный люк. Откупорились клапаны вентиляции, со свистом испуская воздух. Лодка дрогнула. Хлебнув кингстонами забортного рассола, она пошла на глубину.
      Настал черёд механику приняться за дело. Взгромоздясь на высоком винтоногом кресле у переговорной трубы, он раскрыл дифферентовочный журнал и взял в руки логарифмическую линейку. Симочка выглядел франтом, несмотря на всю его по-флотски чёрную работу. Он безукоризненно выбрит, наглажен и начищен, как эстрадный конферансье, собиравшийся выйти из-за кулис к публике. Держался он с такой вальяжной непринуждённостью, словно находился не в центральном отсеке, а в собственной гостиной. Даже командир с помощником, невольно ослеплённые великолепием механика, как бы отодвигались на второй план.
      Достигнув заданной глубины, механик начал дифферентоваться. В наступившей тишине был отчётливо слышен лишь его решительный голос, каким отдавались распоряжения трюмному старшине, в какую цистерну и сколько перекачивать воды. Симочка работал с таким увлечением, словно играл в какую-то азартную игру, от которой зависело благополучие всего экипажа. И Егор подумал даже, что механику до него нет теперь никакого дела - у того и своих забот хоть отбавляй. А последний зачёт, надо полагать, скорее необходимая формальность, чем какой-то подвох. Важен сам факт его погружения на предельную глубину, которой только подлодка могла достичь, не рискуя при этом оказаться раздавленной.
      Относительная неподвижность лодки давала Непрядову как штурману небольшую передышку. Сидя на разножке в своём закутке, он тем не менее томился от вынужденного безделья. Перелистывал лоцию, поглядывал на приборы. Снова померещился неприятный, на этот раз будто в чём-то уличающий взгляд... Егор даже раздражённо покосился на переборку, не в силах избавиться от проклятого наваждения.
      Закончив дифферентовку, механик подозвал к себе Непрядова царственным жестом руки, затянутой в новенькую кожаную перчатку.
      - Отправляйся в кормовой отсек, - распорядился он тоном, не терпящим прекословия, - и командуй там. Слушать и смотреть в оба: головой вращать кругом шеи на триста шестьдесят градусов и более того. Понял?..
      - Так точно, товарищ старший лейтенант, - нарочито громко и внятно ответил Егор, так чтобы у командира, находившегося рядом, не осталось никаких сомнений насчёт его решимости действовать, как надо.
      - Добро, - механик благословляюще махнул рукой.
      Непрядов поспешил в корму, втайне радуясь, что последнее испытание оказалось для него довольно несложным. Он знал, что матросы на своих боевых постах достаточно хорошо натренированы и с его стороны не потребуется особого напряжения, чтобы контролировать их действия. Экипаж, как полагал, живёт по общим законам подводного бытия и потому нет необходимости напористо влиять на проявление этих самых законов.
      Отворив натужно скрипнувшую дверь, Егор быстро вошёл в довольно небольшой, тесный отсек, до предела забитый различными механизмами и устройствами. Посреди его подвесные койки оставляли узкий проход, в конце которого виднелись крышки двух торпедных аппаратов.
      Находившиеся в отсеке матросы по команде "внимание" повернули в сторону Непрядова головы, и тотчас каждый из них снова занялся своим делом - на лодке так положено. Егор сделал в тесноте отсека несколько шагов, которые только и можно было сделать, пристально и строго посмотрел по сторонам, давая всем почувствовать свою власть, и занял место у переговорной трубы.
      Лодка, зависнув на рабочей глубине, долго не двигалась. И оттого время тянулось как бы медленнее обычного. Оно все больше замедляло свой ход по мере общего ожидания, хотя привинченный к переборке никелированный хронометр исправно работал на вечность, неумолимо и размеренно подвигая по кругу фосфорисцирующие стрелки.