Михаил был вторым сыном лейб-кампанца Александра Шванвича, женатого на немке Софье Фохт. Он родился в 1755 году, и по просьбе отца его крестной матерью стала императрица Елизавета Петровна, восприемница и самого Александра Шванвича.
      Получив неплохое домашнее образование, Михаил начал военную службу в Ингерманландском карабинерном полку и там дослужился до чина вахмистра. В 1770–1771 годах Шванвич принял участие во второй турецкой кампании, побывав в жарком деле под Негоештами, попал в ординарцы к генералу Григорию Александровичу Потемкину, будущему фавориту Екатерины II.
      В сентябре 1773 года Шванвича с ротой гренадер отправили в Симбирск для приема и отвода рекрутов. Но в пути командир роты и поручик Карташов получил приказ «с крайним поспешанием идти в Казань». Затем маршрут следования изменили еще раз, приказав двигаться к Оренбургу – центру пугачевского бунта.
      К этому времени в Петербурге узнали о происшествиях на Яике и посчитали, что начавшийся бунт – обычное и не очень опасное казацкое возмущение. Правительство приказало обезвредить мятежников собственными силами, пообещав за голову Пугачева пятьсот рублей. (Позже этот «приз» вырос до двадцати восьми тысяч.)
      В сентябре пугачевцы взяли полдюжины небольших крепостей, а в начале октября блокировали Оренбург.
      На помощь осажденным вышел карательный отряд генерала В. А. Кара численностью в три тысячи пятьсот человек при десяти пушках, но 7–9 ноября под деревней Юзеевой в трехдневном бою отряд был разбит восставшими.
      В этом же районе оказалась и рота поручика Карташова, в которой служил Шванвич. Рота сдалась без боя. Карташова и еще одного офицера пугачевцы казнили тут же, а сдавшихся на их милость поручика Волженского и подпоручика Шванвича доставили вместе со всеми солдатами в село Берду. Пугачев, узнав, что Волженский и Шванвич любимы солдатами, велел первому из них быть атаманом, а второму – есаулом, и велел «быть над гренадерами, как и прежде, командирами».
      Гренадеры присягнули Пугачеву на верность и поочередно приложились к его руке. Вместе с ними сделали то же самое и их командиры – атаман Волженский и есаул Шванвич.
      Пугачев побеседовал со Шванвичем и, узнав, что тот знает немецкий и французский языки, велел вновь испеченному есаулу заведовать в его канцелярии иностранной перепиской.
      Шванвич участвовал в бунте почти до самого конца, и можно проследить ход пугачевского восстания на примере его судьбы. Он принимал участие в полугодовой осаде Оренбурга, под стенами которого сосредоточились до двадцати пяти тысяч мятежников при восьмидесяти шести пушках. А вокруг Оренбурга – в Казанской губернии, Западной Сибири, Западном Казахстане и Башкирии – действовали многочисленные отряды сторонников Пугачева.
      В декабре 1773 года на подавление восстания был двинут отряд генерал-аншефа А. И. Бибикова численностью в шесть тысяч пятьсот солдат и офицеров при двадцати орудиях. Бибиков разбил отряды повстанцев под Самарой, Кунгуром и Бузулуком и двинулся к Оренбургу.
      В это трудное для Пугачева время Шванвич в противоположность другим офицерам-дворянам, оказавшимся в рядах повстанцев, сохранял верность самозванцу. В феврале 1774 года он был произведен в атаманы и стал командиром солдатского полка вместо Волженского, казненного пугачевцами за подготовку «изменнического действа», Волженский и еще один бывший офицер, Остренев, решили заклепать пушки бунтовщиков и тем самым вывести их из строя. Их разоблачили и повесили. После казни Волженского и Остренева атаман Шванвич командовал всеми солдатами, согласившимися служить Пугачеву, и, таким образом, оказался в одном ряду с другими пугачевскими атаманами и полковниками.
      Закончил Шванвич свою карьеру у Пугачева секретарем Военной коллегии – высшего органа руководства повстанческим войском. В марте 1774 года отряды Пугачева были разбиты под крепостью Татищевой, и Шванвич бежал в Оренбург, где сдался на милость губернатора Рейнсдорпа.
      По иронии судьбы, Рейнсдорп учился в Академической гимназии у деда Шванвича и был хорошо им аттестован. Рейнсдорп, не вдаваясь в подробности о службе Шванвича у Пугачева, снова привел его к присяге и отправил служить в отряд князя П. М. Голицына. Однако князь, разобравшись со Шванвичем, велел посадить его в тюрьму.
      17 мая на допросе в Оренбурге Шванвич заявил, что служил Пугачеву «из страха, боясь смерти, а уйти не посмел, ибо, если бы поймали, то повесили».
      Здесь мы прервем наш рассказ, возобновив его, когда пойдет речь о конце крестьянской войны и о конце самого Пугачева и его сподвижников.
      Далее речь пойдет о царском полководце, который поставил точку в этой кровавой эпопее.
      Этим полководцем был Александр Васильевич Суворов, с которым расстались мы на страницах третьей книги цикла «Занимательная история России», когда наш герой был на полях Семилетней войны.
      К этому времени со дня ее окончания прошло уже более десяти лет, и были эти годы для Суворова весьма значительными.

      26 августа 1762 года, через полтора месяца после вступления Екатерины на престол, Суворову присвоили чин полковника, а через пять дней он получил под свою команду Астраханский пехотный полк.
      Семь с половиной месяцев командовал Александр Васильевич этим полком. За это время, пожалуй, лишь один эпизод требует непременного упоминания: в первый же месяц командования полком прибыл к Суворову пятнадцатилетний капитан Михаил Илларионович Голенищев-Кутузов, получив под свое начало роту. Сохранился и формулярный список, составленный в феврале 1763 года, в котором Суворов характеризовал Кутузова так: «В должности звания своего прилежен и от службы не отбывает, подкомандных своих содержит, воинской екзерциции (строевой подготовке. – В. Б.) обучает порядочно и к сему тщание имеет, лености ради больным не рапортовался и во всем себя ведет так, как честному оберофицеру подлежит и как по чину своему опрятен, так и никаких от него непорядков не происходит... чего ради по усердной его службе к повышению чина быть достоин».
      6 апреля 1763 года Суворов был назначен командиром Суздальского пехотного полка, расквартированного в Новой Ладоге, что в ста сорока верстах к северу от Петербурга, а Кутузов остался в Астраханском полку. На какое-то время пути двух будущих великих полководцев разошлись, чтобы затем сойтись на полях сражений в Польше, на Дунае, в Таврии...
      В Суздальском полку Суворов начал важный эксперимент – обучение по новому собственному уставу, который основывался на практике армейской жизни. Решающее значение в обучении солдат Суворов придавал нравственному элементу. Он понимал, что для этого следует узнать солдатскую душу и сродниться со своими подчиненными, понять их и найти слова, близкие их уму и сердцу. Поэтому Суворов, как говорил он сам, был все время среди солдат, «и майором, адъютантом, вплоть до ефрейтора». Он обходился солдатской кашей и черным хлебом, спал на сене, ходил по лагерю в старой гренадерской куртке, а летом – в холщовой нижней рубахе.
      Учения в полку чаще всего были короткими, проходили в поле или в лесу, иногда это были длинные, трудные походы, днем и ночью, в непогоду, в морозы и слякоть, с форсированием рек и даже со штурмом «фортеций».
      Солдаты-суздальцы отличались тем, что «каждый из них знал свой маневр» и, что еще важнее, мог возражать старшему, если был способен предложить лучшее решение. Единственное условие: чтобы такое возражение «делалось пристойно, наедине с начальником, а не в многолюдстве, иначе будет буйством».
      Суворов всячески сохранял здоровье солдат, полагая главными средствами чистоту, умеренность и постоянный труд, который считал «здоровее покоя», и непременно доброкачественную свежую пищу.
      Он и сам был для солдат примером: не имел ни собственного экипажа, ни выездных лошадей, обходясь казацкими конями. Спать ложился рано, вставал в два часа ночи. При наводке мостов, устройстве фортификационных сооружений и установке батарей работал наравне с солдатами. В Суздальском полку построены были удобные и теплые казармы, церковь и школа, в которой Суворов преподавал разные предметы. Возле лагеря был посажен фруктовый сад, урожай шел в полковой котел.
      22 сентября 1768 года Суворов был произведен в бригадиры – последний офицерский чин, после которого шли уже чины генеральские.
      В ноябре суздальцам было приказано выступить к польской границе, чтобы действовать против польских повстанцев-конфедератов. За месяц суздальцы прошли восемьсот пятьдесят верст в дождь и распутицу и прибыли в Смоленск, почти не имея больных и отставших. Здесь Суворов был назначен командиром бригады, а суздальцы стали одним из трех ее полков. Зиму 1768–1769 годов бригада провела в Смоленске и весной 1769 года вышла к польской границе в местечке Ляды. После нескольких стычек с повстанцами бригада Суворова двинулась к Варшаве и 19 августа вошла в варшавское предместье Прагу. 21 августа Суворов разбил отряд Котлубовского, а еще через два дня победил конфедератов у местечка Закрочим, после чего пошел к Орехову, где после ожесточеннейшего сражения разбил отряд братьев Пулавских, отец которых был маршалом мятежной конфедерации.
      После этого командующий русскими войсками в Польше генерал-поручик И. И. Веймарн назначил Суворова начальником Люблинского участка, занимавшего ключевую позицию, откуда можно было посылать отряды в Польшу, Литву и к австрийской границе.
      За весь 1770 год Суворов лишь дважды – под Опатовым и Наводницей – имел «дело» и в обоих случаях одержал победу. В начале февраля 1771 года Суворова постигла первая неудача: он без боя занял местечко Ланцкрону, но далее при штурме замка потерял двести пятьдесят человек, сам был ранен, под ним пала лошадь, и ему впервые в жизни пришлось отступить.
      Однако Суворов быстро пришел в себя, разбил встретившиеся на пути отряды Саввы и Пулавского и, присоединив к себе еще более тысячи русских солдат и офицеров, 10 мая внезапно появился под Краковым возле Ланцкроны, подошел к замку и взял цитадель всего за полчаса. Противник потерял до пятисот человек. Екатерина за этот выдающийся по быстроте и натиску штурм наградила Суворова орденом Святого Георгия 3-й степени.
      Награда воодушевила полководца: Суворов самочинно собрал под свою команду всех кого только мог и начал преследовать самый сильный повстанческий отряд, которым командовал великий гетман литовский граф Огинский. Веймарн, узнав о своеволии Суворова, послал ему несколько приказов, запрещавших его действия, но Суворов проигнорировал ордера Веймарна и 13 сентября разбил войска Огинского под Столовичами, а вслед за тем в Плиске захватил штаб и свиту гетмана.
      Генерал-поручик Веймарн пожаловался на ослушника императрице, но это возымело обратное действие: в декабре 1771 года Суворов был награжден орденом Александра Невского.
      Разгромив отряды Огинского, Суворов решил, что кампания окончена, но жестоко ошибся. Внезапно для него возле Кракова появились конфедераты, которыми командовал французский полковник Шуази. В ночь на 22 января 1772 года Шуази захватил хорошо укрепленный краковский замок и за два дня довел его гарнизон до тысячи человек. Суворов не замедлил подойти к замку, но у него не было осадных орудий, а без этого цитадель взять было невозможно. Три недели простоял Суворов под стенами крепости, пока наконец не решился на штурм. Солдаты бросились на стены в два часа ночи 18 февраля. К шести часам русские отступили, понеся большие потери. Суворов вынужден был перейти к строгой осаде. В начале апреля прибыла осадная артиллерия, с первых же залпов обрушила часть стены у ворот и пробила несколько брешей.
      12 апреля поляки выбросили белый флаг...
      25 июля 1772 года большая часть Польши была разделена между Россией, Пруссией и Австрией.
      В октябре Суворов выступил в обратный поход и был прикомандирован к Петербургской дивизии. Недолго довелось наслаждаться мирной жизнью. Уже в феврале 1773 года он отправляется на финляндскую границу, чтобы провести скрытую рекогносцировку в связи с угрозой войны со Швецией.
      Однако, не дожидаясь начала русско-шведской войны, которая грянула лишь через полтора десятилетия, Суворов попросился на турецкий театр – в Первую армию Григория Александровича Потемкина. В апреле его просьба была удовлетворена, и в первых числах мая, проследовав через Яссы, Суворов нагнал дивизию генерал-поручика графа Николая Ивановича Салтыкова, который назначил Александра Васильевича командиром отряда, стоявшего на левом фланге его дивизии под монастырем Негоешти.
      На противоположном берегу Дуная, напротив монастыря лежал сильно укрепленный городок Туртукай, который Суворов решил захватить, а так как войск у него было в два раза меньше, чем у противника, то этот недостаток он рассчитывал компенсировать внезапностью нападения. Должна была помочь и речная флотилия, стоявшая на притоке Дуная – реке Аргис.
      Суворов еще только шел от Негоешт к устью Аргиса, как вдруг узнал, что турки силой до девятисот пехотинцев и конников высадились десантом. Он тут же бросился им навстречу и, неожиданно напав на противника, обратил его в бегство. Затем флотилия форсировала Дунай и высадила десант, который сразу же перешел в атаку и вел ее «с храбростию и фурией российских войск». Суворов сам вел солдат на приступ, был ранен и контужен осколками разорвавшейся рядом с ним пушки, а в бою за турецкий лагерь в рукопашной схватке его едва не закололи янычары. Атака, начатая в час ночи, была завершена к четырем часам утра.
      Суворов вывел из Туртукая всех христиан – болгар, армян и греков – и сжег город дотла.
      Русские потеряли двадцать шесть человек убитыми, сорок два были ранены. Потери турок равнялись полутора тысячам. Пленных из-за ожесточенного боя русские не брали. После полудня войска отплыли обратно в Негоешти, турки тут же заняли Туртукай. В ночь с 16 на 17 июня Суворов совершил второй поход на Туртукай, вновь выбил гарнизон, прогнал неприятеля и отошел к крепости Гирсов. В ночь на 3 сентября турки подошли к крепости силами до шести тысяч кавалеристов. Спешившись, они стремительно пошли на штурм, но были отбиты. В этом бою отличилась бригада Андрея Степановича Милорадовича – отца будущего соратника Суворова Михаила Андреевича, которому предстояло совершить знаменитые подвиги в походах с Суворовым и в Отечественной войне 1812 года. Бригада Милорадовича ударила по противнику одновременно с войсками Суворова, и русские кавалери-сты гнали неприятеля тридцать верст.
      На этом закончился первый этап Русско-турецкой войны 1768–1774 годов. Суворов взял отпуск и в ноябре 1773 года уехал к отцу в Москву.
      Отпуск этот не был случайностью, а состоялся по настоянию Василия Ивановича, подыскавшего для единственного сына, которому уже пошел сорок четвертый год, знатную, хорошенькую и неплохо образованную невесту, двадцати четырех лет от роду, отцом которой был отставной генерал-аншеф князь Иван Андреевич Прозоровский. Прозоровские входили в русскую аристократическую элиту: так, тетка невесты – Екатерина Михайловна Голицына – была женой П. А. Румянцева.
      Отец невесты промотал состояние, и потому Варвара Ивановна была бедна, а приданое, всего в пять тысяч рублей, дали ей князья Голицыны, и потому можно считать этот брак, со стороны Прозоровских, браком по расчету.
      18 декабря состоялась помолвка, 22 – обручение, 16 января 1774 года – венчание и свадьба. Венчание проходило в церкви Федора Студита, прихожанами которой Суворовы и Мануковы (родители матери А. В. Суворова) были много лет. Забегая вперед, заметим, что семейная жизнь супругов Суворовых не задалась. Один из лучших биографов полководца историк В. А. Алексеев писал, что «судьба судила этой женщине быть женой гениального полководца, и она не может пройти незамеченной. Она, как Екатерина при Петре, светила не собственным светом, а заимствованным от великого человека, которого она была спутницей. Своего жребия она не поняла и не умела им воспользоваться в значительной степени по своей вине, а таких людей нельзя оправдывать, их можно только прощать».
      Суворов вернулся в армию в марте 1774 года, получив в команду вторую дивизию, стоявшую в устье реки Яломницы, составлявшую правый фланг армии его нового родственника – Румянцева. Соседом Суворова был энергичный и смелый генерал-поручик Михаил Федотович Каменский, командир отдельного корпуса. Два генерала согласились с тем, что следует не дожидаться нападения турок, а идти навстречу и разбить неприятеля в его крепостях. Войска Суворова и Каменского 9 июня встретились в деревне Юменли, не зная того, что за ближайшим лесом, у деревни Башанту и в Козлуджи стоит сорокатысячный корпус неприятеля. Как только русские появились в узкой лесной лощине – дефиле, – навстречу им ринулись конные албанцы, пытаясь окружить отряд Суворова, шедший впереди. Русская кавалерия бросилась назад, сам Суворов едва уцелел, но на выходе из дефиле он успел поставить четыре пехотных каре, а Каменский бросил навстречу албанцам свою конницу, и это решило исход боя. Противник ретировался к деревне Шумла, бросив двадцать девять орудий и сто семь знамен.
      Сражение под Козлуджи было одним из последних в Русско-турецкой войне, длившейся целых шесть лет. 10 июля 1774 года в деревне Кючук-Кайнарджи был подписан мир, по которому Турция признавала независимость Крымского ханства, перешедшего под протекторат России, переход к России Кабарды и междуречья Днепра и Буга. Под покровительство России переходили Молдавия и Валахия, Черное и Азовское моря, а также были открыты проливы для русских торговых судов.
      Летом 1774 года Суворов выехал из Бухареста в Москву и, повидавшись с отцом и женой, не теряя ни дня, помчался к генерал-аншефу Панину, командующему войсками, двинутыми на подавление вспыхнувшего осенью 1773 года восстания Емельяна Пугачева.
      В конце августа Суворов прибыл в ставку Панина, размещавшуюся в селе Ухолово, между Шацком и
      Переяславлем-Рязанским, где ему было приказано отправляться в Царицын и принять командование над всеми отрядами, гнавшимися за уходящим на Дон Пугачевым.
      Суворов ехал по территории, где бродили шайки пугачевцев, сопровождаемый одним адъютантом и одним ординарцем. Чтобы добраться до Царицына, они порой выдавали себя за простолюдинов, иногда даже принимая «злодейское имя», спасаясь «от безчеловечной и безчестной смерти».
      Прибыв в Царицын 2 сентября, Суворов уже через день вывел в Заволжье отряд кавалеристов, казаков и пехотинцев, посаженных на телеги. Без воды и хлеба, идя днем по солнцу, а ночью – по звездам, Суворов 12 сентября вышел на реку Малый Узень и, разделив отряд на четыре части, двинулся разными дорогами к Большому Узеню, выжигая камыши, в которых прятались мятежники. Наконец он напал на след Пугачева и узнал, что самозванец повязан своими сообщниками и увезен в Яицкий городок. Промчавшись за девять суток шестьсот верст, 16 сентября он достиг городка, но здесь узнал, что Пугачев уже сдан коменданту Симонову. А ему так хотелось самому перехватить пленника! 1 октября Пугачев под личным наблюдением Суворова вместе с женой и сыном был доставлен в Симбирск, откуда Панин отрапортовал Екатерине, что именно Суворову принадлежит честь поимки Пугачева. В январе 1775 года, сразу после казни Пугачева, Суворову была пожалована шпага с алмазами, и он снова уехал в Заволжье и на Урал уничтожать остатки повстанческих отрядов.
      К лету его экспедиция закончилась, а в августе он уехал в Москву в связи со смертью отца...
      Рано утром 4 ноября Пугачева в железной клетке привезли в Москву и допрашивали в течение трех месяцев. 31 декабря 1774 года суд приговорил его к четвертованию, а четверых его сподвижников – к повешению.
      10 января 1775 года в Москве, на Болотной площади, он был обезглавлен (Екатерина заменила четвертование отсечением головы). Шванвича приговорили, «лишив чинов и дворянства, ошельмовать, переломя над ним шпагу», что и было совершено на месте казни Пугачева. После этого его сослали в Туруханск – гиблое место в низовьях Енисея. Там прожил он двадцать семь лет, добывая средства к существованию тяжелой работой, охотой и рыбной ловлей. Умер он в Туруханске в ноябре 1802 года.

      Находясь в 1775 году в Москве, Екатерина продолжала законотворческую деятельность, главным содержанием которой было укрепление государства, перенесшего труднейшие испытания только что закончившегося восстания. Екатерина II быстро сделала выводы, справедливо посчитав, что одной из причин быстрого развития восстания была слабость местной администрации. Для того чтобы впредь не допустить ничего подобного, Екатерина II с группой помощников (Я. Е. Сивере, П. В. Завадовский, А. А. Вяземский и др.) разработала крупный законодательный документ – «Учреждение для управления губерний Всероссийской империи». Издано оно было 7 ноября 1775 года. Двадцать три губернии, существовавшие ко дню издания «Учреждения...» были разукрупнены, и на карте России с 1775 по 1785 год появилось двадцать шесть новых губерний: Воронежская (1775), Владимирская (1778), Вологодская (1780), Вятская (1780), Екатеринославская (1780), Кавказская (1785), Костромская (1776), Курская (1779), Лифляндская (1783), Новгород-Северская (1781), Олонецкая (1784), Орловская (1778), Пензенская (1780), Пермская (1781), Полоцкая (1776), Симбирская (1780), Смоленская (1775), Тамбовская (1779), Тверская (1775), Тобольская (1782), Тульская (1777), Уфимская (1781), Черниговская (1781), Эстляндская (1783), Ярославская (1777). Дальнейшие завоевания новых территорий (Польша, Финляндия, Бессарабия, Закавказье и др.) привели к возникновению новых губерний; всего к концу XVIII века их стало пятьдесят одна.
      Московская губерния сильно уменьшилась за счет того, что ее прежние провинции – Владимирская, Костромская, Тульская и Ярославская – стали губерниями, а центры этих провинций – губернскими городами.
      Вместо трехчленного деления (губерния – провинция – уезд) устанавливалось двучленное деление (губерния – уезд), В губерниях должно было проживать триста-четыреста тысяч ревизских душ, а в уезде двадцать-тридцать тысяч. Две-три губернии объединялись в наместничество, возглавляемое наместником, – одним из высших сановником империи, наделенным чрезвычайными полномочиями и подчинявшимся только императрице. Все войска и вся гражданская администрация на территории наместничества подчинялись наместнику, имевшему и свой исполнительный орган – наместническое правление, в которое входили подчиненные ему губернаторы. При Екатерине II число наместничеств достигало девятнадцати.
      По губернской реформе 1775 года административно-полицейские органы были отделены от судебных, а от последних, в свою очередь, была отделена прокуратура. Финансовыми делами – казенными доходами, постройками, подрядами и прочим – ведала Казенная палата. Создан был Институт дворянской опеки, занимавшийся делами сирот и вдов, во главе опеки стоял предводитель дворянства. И наконец, были созданы приказы общественного призрения, в компетенцию которых вошли дела народного просвещения, благотворительности, содержания приютов и богаделен, пансионов и больниц.

      Пока на Урале и в Поволжье шла борьба с Пугачевым, в Петербурге в ноябре 1773 года праздновалось тезоименитство Екатерины II. Множество офицеров и генералов получили производство в очередные чины, были награждены поместьями, деньгами и орденами. Однако все награды затмил подарок, преподнесенный императрице Григорием Орловым. Он подарил ей алмаз в сто девяносто четыре карата, стоивший четыреста тысяч рублей и занимавший тогда третье место в иерархии крупнейших алмазов мира.
      Сейчас этот алмаз хранится в Кремле, в Алмазном фонде России. В литературе он известен под именами «Амстердамский», «Лазаревский», «Русский», «Орлов» и «Большой императорский».
      Есть сведения, что этот алмаз вместе с другим – «Ко-и-нур» («Гора света»), принадлежавшим британской королевской семье, – прежде изображали глаза золотого льва, украшавшего подножие трона Великих моголов – династии, правившей Индией с 1626-го по 1858 год. По другим сведениям, алмаз «Орлов» заменял глаз индийскому божеству в храме Серенгама. Есть версия, что камень был глазом в статуе Брамы в одном из буддийских храмов Мадраса и был украден французским солдатом, продавшим его за бесценок капитану английского корабля, который перепродал алмаз в Лондоне за двенадцать тысяч фунтов стерлингов. Там камень приобрел армянский купец Лазарян, перепродавший его Орлову через амстердамских банкиров за четыреста тысяч рублей, пожизненную пенсию в две тысячи рублей в год и права потомственного российского дворянина.
      Лазаряны, поселившись в России, стали Лазаревыми и владели шелковыми мануфактурами и бумажными фабриками, занимались ювелирным делом, построили в Москве Лазаревский институт восточных языков, а в Петербурге – храм Святой Екатерины.
      Императрица милостиво приняла подарок и тем еще раз продемонстрировала свое благоволение к прежнему фавориту. Однако была и еще одна сторона в этой истории.
      Орлов подписал обязательство выплатить Лазаряну деньги за алмаз с учетом процентов в течение семи лет. Но не успел он выплатить первый взнос в семьдесят пять тысяч рублей, отнесенный Лазаряном на 1774 год, как это тайно сделала Екатерина через своего статс-секретаря А. В. Олсуфьева. Орлов узнал об этом, когда пришел срок платежа и оказалось, что это уже сделала Екатерина. Он был удивлен щедростью и вниманием к нему императрицы, однако о возвращении к былым отношениям не могло быть и речи, ибо на горизонте появился гораздо более сильный, серьезный и опасный соперник, чем Васильчиков, – тридцатипятилетний генерал-поручик Григорий Александрович Потемкин.

      Г. А. Потемкин родился 13 сентября 1739 года в селе Чижове, близ Смоленска, в семье отставного шестидесятипятилетнего подполковника. Мать Григория, Дарья Васильевна, была моложе мужа на тридцать лет. Примечательна история ее замужества.
      Как-то Александр Васильевич Потемкин оказался в сельце Маншино Алексинского уезда Тульской губернии, где познакомился с молодой красавицей-вдовой. Утаив, что он женат, Потемкин-старший, объявив себя вдовцом, повенчался с Дарьей Васильевной. Вскоре молодая жена забеременела и вдруг узнала, что ее муж – двоеженец. Дарья Васильевна добилась, чтобы Потемкин увез ее в свое смоленское имение и там познакомил с первой женой. Та, будучи женщиной доброй, милосердной и довольно старой, по собственной воле ушла в монастырь и тем самым утвердила новый брак.
      Несмотря на весьма зрелый возраст, Александр Васильевич оказался чрезвычайно плодовитым: у старого подполковника родились сын и еще пять дочерей – Мария, Пелагея, Марфа, Дарья и Надежда, – у которых впоследствии оказалось более полудюжины дочерей-красавиц.
      Григорий походил на мать, унаследовав ее ум и красоту, а вот страсть к прелестницам перешла к нему, наверное, от отца. Мать резко осуждала сына за разврат с собственными племянницами, за что Григорий с годами невзлюбил ее. Дело дошло до того, что он перестал переписываться с матерью, а получая от нее письма, бросал их в огонь, не читая.
      Но все это будет потом, а в детстве Григорий был добр, весел, красив и необычайно легко схватывал все, чему его учили. Отец умер в 1746 году, когда Грише исполнилось семь лет. Дарья Васильевна, овдовев, переехала в Москву, забрав пятерых дочерей. Григорий к тому времени уже два года жил в доме своего двоюродного дяди Г. М. Кисловского.
      Сначала он учился в немецкой школе, а потом, когда открылась Университетская гимназия, его перевели туда.
      В 1757 году Потемкин в числе двенадцати лучших учеников был послан в Петербург и там представлен императрице Елизавете Петровне. Двор, его роскошь, иные, чем в Москве, нравы, разбудили в душе молодого человека дремавшее честолюбие, стремление к богатству, почестям и славе.