Николай Михайлович Карамзин родился 1 декабря 1766 года в селе Михайловка, неподалеку от города Бузулук Симбирской губернии, в старинной дворянской семье. С восьми лет увлекся чтением романов. В тринадцать лет его привезли в Москву и определили в пансион профессора Шадена. Одновременно Карамзин посещал и университет, прилежно изучал русский, немецкий и французский языки. В 1785 году сблизился с кружком Н. И. Новикова. С мая 1789 по сентябрь 1790 года Карамзин путешествовал по Германии, Швейцарии, Франции и Англии, останавливаясь в их столицах. Вернувшись в Россию, он стал издавать «Московский журнал», где опубликовал «Письма русского путешественника», высказав отрицательное отношение к французской революции. В 1802–1803 годах издавал литературно-политический журнал «Вестник Европы». В эти же годы Карамзин возглавил новое направление в русской литературе – сентиментализм, выпустив в свет роман «Бедная Лиза» (1792). В 1803 году Александр I сделал его официальным историографом, поручив написать историю России. С этих пор и до конца своих дней (последний, 12-й том его «Истории» вышел через три года после смерти автора) Карамзин работал над глав-ным трудом своей жизни – «Историей государства Российского», охватившим время с глубокой древности до 1611 года.
      Конечная дата его труда не случайна. Карамзин не хотел давать оценку Петровским реформам первой четверти XVIII века, так как был откровенным адептом «седой старины», хотя это и не нравилось Александру I. Давая характеристику первому русскому историографу, Н. В. Гоголь писал: «Карамзин представляет явление необыкновенное... Карамзин первый показал, что писатель может быть у нас независим. Никто, кроме Карамзина, не говорил так смело и благородно, не скрывая никаких своих мнений и мыслей, хотя они и не соответствовали во всем тогдашнему правительству». А оценивая значение «Истории государства Российского», его младший современник, Пушкин, отмечал: «Древняя Россия, казалось, найдена Карамзиным, как Америка Колумбом».
      Сам же Карамзин, человек необыкновенно прямой и откровенный, не любивший переоценивать свои заслуги, так говорил о себе самом: «Назови меня Дон-Кихотом, но сей славный рыцарь не мог любить Дульцинею свою так страстно, как я люблю человечество». В последние годы Карамзин в частых беседах с Александром I выступал против либерала Сперанского и «сервилиста»-крепостника Аракчеева, не приемля ни военных поселений, ни политики в области народного просвещения, которую он называл «политикою народного затемнения». Однако никакой практической пользы его критика не принесла.
      Умер он в Санкт-Петербурге 22 мая 1826 года.

      • Аристократы, демократы, либералы, сервилисты! Кто из вас может похвастаться искренностью? Все вы авгуры и боитесь заглянуть в глаза друг другу, чтобы не умереть со смеху. Аристократы, сервилисты хотят старого порядка, ибо он для них выгоден. Демократы и либералы хотят нового беспорядка: ибо надеются им воспользоваться для своих личных выгод.
      Аристократы! Вы доказываете, что вам надобно быть сильными и богатыми в утешение слабых и бедных... Ничего нельзя доказать против чувства: нельзя уверить голодного в пользу голода. Дайте нам чувства, а не теорию. Речи и книги аристократов убеждают аристократов, а другие, смотря на их великолепие, скрежещут зубами, но молчат или не действуют, пока обузданы законом или силою: вот неоспоримое доказательство в пользу аристократам: палица, а не книга! Итак, сила выше всего? Да, всего, кроме Бога, дающего силу!
      Либералисты! Чего вы хотите? Счастья людей? Но есть ли счастье там, где есть смерть, болезни, пороки, страсти? Основание гражданских обществ неизменно, можете низ поставить наверху, но будет всегда низ и верх, воля и неволя, богатство и бедность, удовольствие и страдание.
      • Для существа нравственного нет блага без свободы, поэтому свободу дает не Государь, не Парламент, а каждый самому себе, с помощью Божиею.
      • Бог – великий музыкант, Вселенная – превосходный клавесин, мы лишь смиренные клавиши. Ангелы коротают вечность, наслаждаясь этим божественным концертом, который называется «случай», «неизбежность», «слепая судьба».
      • В одном просвещении найдем мы спасительное противоядие для всех бедствий человеческих! Кто скажет мне: науки вредны, ибо осьмойнадесять век, ими гордившийся, ознаменуется в Книге Бытия кровью и слезами; тому скажу я: осьмойнадесять век не мог именовать себя просвященным, когда он в Книге Бытия ознаменуется кровью и слезами.
      • Время – это лишь последовательность наших мыслей. Душа наша способна к самопогружению, она сама может составлять свое общество.
      • Всего несноснее жить на свете бесполезно.
      • Давно называют свет бурным океаном, но счастлив, кто плывет с компасом.
      • Для нас, русских с душою, одна Россия самобытна, одна Россия истинно существует; все иное есть только отношение к ней, мысль. Провидение. Мыслить, мечтать можем в Германии, Франции, Италии, а дело делать единственно в России.
      • Для привязанности нет срока: всегда можно любить, пока сердце живо.
      • Екатерина уважала в подданном сан человека, нравственного существа, созданного для счастья в жизни. Она знала, что личная безопасность есть первое дело для человека благо, и что без нее жизнь наша среди всех иных способов счастья и наслаждения есть вечное, мучительное беспокойство. Жизнь есть обман – счастлив тот, кто обманывается приятнейшим образом. Жизнь наша и жизнь Империи должны содействовать раскрытию великих способностей души человеческой; здесь все для души, все для ума и чувства: все бессмертно в их успехах!
      • Имею нужду в твердости духа, чтобы сказать истину.
      • Как плод дерева, так и жизнь бывает всего сладостнее перед началом увядания.
      • Конец нашего века почитали мы концом главнейших бедствий человечества и думали, что в нем последует важное общее соединение теории с практикой, умозрения с деятельностью; что люди, уверясь нравственным образом в изящности законов чистого разума, начнут исполнять их в точности, и под сению мира в крове тишины и спокойствия насладятся истинными благами жизни.
      • Любовь сильнее всего, святее всего, несказаннее всего.
      • Мало разницы между мелочными и так называемыми важными занятиями; одно внутреннее побуждение и чувство важно. Делайте, что и как можете: только любите добро; а что есть добро – спрашивайте у совести.
      • Мудрец, который знал людей,
      Сказал, что мир стоит обманом;
      Мы все, мой друг, лжецы:
      Простые люди – мудрецы;
      Непроницаемым туманом
      Покрыта истина для нас.
      • Мужество есть великое свойство души; народ, им отмеченный, должен гордиться собою.
      • Мы вечно то, чем нам быть в свете суждено. Гони природу в дверь: она влетит в окно.
      • Мы все, как муха на возу: важничаем в своей невинности и считаем себя виновниками великих происшествий.
      • На минуту подзабудемся в чародействе красных вымыслов.
      • Народ есть острое железо, которым играть опасно, а революция – отверстый гроб для добродетели и самого злодейства.
      • Не мешайте другим мыслить иначе.
      • Не стою ни за что, мне не принадлежащее, а что мое, того у меня не отнимут.
      • Ничто не ново под луною:
      Что есть, то было, будет в век.
      И прежде кровь лилась рекою,
      И прежде плакал человек...
      • Всегдашнее мягкосердечие несовместимо с великостью духа. Великие люди видят только общее.
      • Превосходные умы суть истинные герои истории.
      • Пусть громы небо потрясают,
      Злодеи слабых угнетают,
      Безумцы хвалят разум свой!
      Мой друг, не мы тому виной.
      • Республика без добродетели и геройской любви к Отечеству есть неодушевленный труп.
      • Слова принадлежат веку, а мысли векам.
      • Смеяться, право, не грешно, над всем, что кажется смешно.
      • Солнце течет и ныне по тем же законам, по которым текло до явления Христа-Спасителя: так и гражданские общества не переменили своих уставов; все осталось, как было на земле и как иначе быть не может.
      • Счастлив, кто независим, но как трудно быть счастливым, то есть независимым.
      • Так водится в здешнем свете: одному хорошо, другому плохо, и люди богатеют за счет бедных. Шагнуть ли в свет политический? Раздолье крикунам и глупым умникам; не худо и плутишкам.
      • Талант великих душ есть узнавать великое в других людях.
      • Тацит велик, но Рим, описанный Тацитом,
      Достоин ли пера его?
      В сем Риме, некогда геройством знаменитом,
      Кроме убийц и жертв не вижу ничего.
      Жалеть о нем не должно:
      Он стоил лютых бед несчастья своего,
      Терпя, чего терпеть без подлости не можно!
      • Творец всегда изображается в творениях и часто против воли своей.
      • Ты хочешь быть автором: читай историю несчастий рода человеческого – и если сердце твое не обольется кровью, то оставь перо, или оно изобразит нам хладную мрачность души твоей.
      • Французская революция – одно из тех событий, которые определяют судьбы людей на много последующих веков. Новая эпоха начинается: я ее вижу.
      • Что сделали якобинцы по отношению к республикам, то Павел сделал по отношению к самодержавию: заставил ненавидеть злоупотребления оного.
      • Я презираю скороспелых либералистов: я люблю лишь ту свободу, которой не отнимет у меня никакой тиран.
      • Я чувствую великие дела Петровы и думаю: «Счастливы предки наши, которые были их свидетелями!» Однако же не завидую их счастью!

      В 1811 году Карамзин написал «Записку о древней и новой России», в которой выказал себя сторонником неограниченной самодержавной власти, защитником крепостного права, охраняющего, по его мнению, крестьян от множества пороков и соблазнов, присущих людям, живущим на свободе.
      Говоря об этом, Карамзин писал: «Первая обязанность государства есть блюсти внутреннюю и внешнюю целость государства; благотворить состояниям (сословиям) и лицам – есть уже вторая.
      Оно желает сделать земледельцев счастливее свободою; но ежели сия свобода вредна для государства? И будут ли земледельцы счастливы, освобожденные от власти господской, но преданные в жертву их собственным порокам, откупщикам, судьям бессовестным? Мне кажется, что для твердости бытия государственного безопаснее поработить людей, нежели дать им не вовремя свободу, к которой надобно готовить человека исправлением нравственным, а система наших винных откупов и страшные успехи пьянства служат ли тому спасительным приготовлением? В заключение скажем доброму монарху: «Государь! История не упрекнет тебя злом, которое прежде тебя существовало (положим, что неволя крестьян и есть решительное зло), но ты будешь ответствовать Богу, совести и потомству за всякое вредное следствие твоих собственных уставов»...
      «Главная ошибка законодателей сего царствования состоит в излишнем уважении форм государственной деятельности... Последуем иному правилу и скажем, что не формы, а люди важны. Итак, первое наше доброе желание есть – да способствует Бог Александру в счастливом избрании людей! Такое избрание, а не учреждение Сената с Коллегиями, ознаменовало величием царствование Петра во внутренних делах Империи».

      В 1803 году Карамзин распоряжением Александра I был назначен официальным государственным историографом.
      Однажды Карамзин явился с поздравлением к одному из вельмож, но, не застав хозяина дома, велел лакею записать в книге посетителей свое имя и звание.
      Лакей записал Карамзина, а тот полюбопытствовал, правильно ли сделана запись, и увидел: «Николай Михайлович Карамзин, истории граф».

      Василий Андреевич Жуковский родился 29 января 1783 года в селе Мишенское Белевского уезда Тульской губернии. Отцом Жуковского был помещик Афанасий Иванович Бунин, матерью – пленная турчанка Сальха – наложница отца, взятая в плен в 1770 году при штурме Бендер. Ее подарил Бунину майор Муфель, а после крещения Сальха получила имя Елизаветы Демьяновны Турчаниновой. Она стала нянькой в доме своих господ при их многочисленных детях.
      Когда у нее родился сын, то ему дали фамилию и отчество не его настоящего отца – Афанасия Бунина, а мелкого бедного помещика Андрея Григорьевича Жуковского – крестного отца мальчика. Вскоре после крестин Бунины усыновили Жуковского и дали ему приличествующее его новому положению воспитание и образование.
      Усыновлению мальчика его отцом сопутствовали трагические обстоятельства: за один год в семье Буниных из одиннадцати детей умерли шесть, и жена Афанасия Ивановича настояла на усыновлении маленького Васи Жуковского.
      В четырнадцать лет он публикует свое первое стихотворение «Мысли при гробнице», но лишь через десять лет пришло к нему как к поэту признание, а вслед за тем он становится и лучшим поэтом-переводчиком с немецкого, французского, английского языков, знакомя своих соотечественников с выдающимися поэтами Европы – Байроном, Гёте, Шиллером и другими.
      В годы Отечественной войны Жуковский прославился своими патриотическими стихами и особенно стихотворением «Певец во стане русских воинов». С 1817 года Жуковский становится не просто придворным, но и близким к царской семье человеком, воспитывая детей Николая I. В это время, время его близости ко двору, он пишет и русский национальный гимн, первая строка которого – «Боже, царя храни» – и становится девизом на его дворянском гербе. Гимн был написан им в 1833 году на музыку придворного скрипача и композитора флигель-адъютанта Алексея Федоровича Львова.
      Это произошло, когда известнейшему русскому поэту было уже пятьдесят лет и он прошел пик своей славы и всенародного признания.
      Умер он 12 апреля 1852 года в Баден-Бадене. Похоронен в Петербурге, на кладбище Александро-Невской лавры, рядом с могилой Карамзина.

      Жуковскому принадлежит «крылатое» выражение «Гений чистой красоты». Оно появилось в 1821 году в его стихотворении:
 
Ах, не с нами обитает
Гений чистой красоты,
Лишь порой он навещает
Нас с небесной высоты.
Он поспешен, как мечтанье,
Как воздушный утра сон;
Не разлучен с сердцем он.
 
      Через четыре года, в 1825 году, талантливейший ученик Жуковского – А. С. Пушкин употребил эту строку в своем стихотворении «Я помню чудное мгновенье...»
 
Я помню чудное мгновенье:
Передо мной явилась ты,
Как мимолетное виденье,
Как гений чистой красоты.
 
      Из-за того, что стихотворение Пушкина сразу же обрело необыкновенную популярность и вскоре превратилось в один из самых модных романсов благодаря А. А. Алябьеву, положившему его на музыку в 1832 году, и М. И. Глинке – в 1842 – эти слова традиционно приписываются Пушкину.

      Члены литературного общества «Арзамас», в которое входили В. А. Жуковский, Александр Сергеевич Пушкин и его дядя – Василий Львович Пушкин, П. А. Вяземский, К. Н. Батюшков и другие, шутливо называли себя «арзамасцами». Однажды один из членов кружка, провожая домой В. А. Жуковского – эстета, царедворца и франта, – прощаясь, сказал ему:
      – Ну, будь здоров, Василий Андреевич, арзамасский обыватель.
      Проходивший мимо пьяненький бородатый приказчик, услышав последние слова, приостановился, внимательно поглядел на Жуковского и вдруг бросился к нему с поцелуями и объятиями, крича на всю улицу:
      – Ну, приятель, хоша ты и выбрит, а земляка я завсегда облобызаю!

      Рассказывали, что один не очень умный генерал, встретив В. А. Жуковского вскоре после восстания 14 декабря 1825 года, сказал ему:
      Ну вот, Василий Андреевич, что наделали ваши поэты! – видимо, подразумевая Рылеева, Кюхельбекера и других поэтов-декабристов.
      – Скажите лучше: наши эполеты, – возразил Жуковский.
      Все же офицеров среди декабристов было поболее, чем поэтов.

      • А Васька слушает, да ест.
      • А вы, друзья, как ни садитесь, Все в музыканты не годитесь.
      • Ай, Моська! знать она сильна, Что лает на слона!
      • А ларчик просто открывался.
      • Беда, коль пироги начнет печи сапожник,
      А сапоги тачать пирожник.
      • Без драки могу попасть в большие забияки.
      • Быть сильным хорошо,
      Быть умным лучше вдвое.
      • Великий зверь на малые дела.
      • Ворона в павлиньих перьях.
      • Где силой взять нельзя,
      Там надобна ухватка.
      • Да только воз и ныне там.
      • Делу дать законный вид и толк.
      • Демьянова уха.
      • Если голова пуста,
      То голове ума не придадут места.
      • Завистники на что ни взглянут,
      Поднимут вечно лай;
      А ты себе своей дорогою ступай:
      Полают, да отстанут.
      • Избави Бог и нас от этаких судей.
      • И моего хоть капля меду есть.
      • Из дальних странствий возвратясь...
      • И я его лягнул:
      Пускай ослиные копыта знает!
      • И счастье многие находят
      Лишь тем, что хорошо на задних лапках ходят.
      • Как белка в колесе.
      • Как бывает жить ни тошно, умирать еще тошней.
      • Как под каждым ей листком был готов и стол и дом.
      • Кого нам хвалит враг, в том, верно, проку нет.
      Крестьянин ахнуть не успел,
      Как на него медведь насел.
      • Кто ж будет в мире прав, коль слушать клеветы?
      • Кукушка хвалит петуха
      За то, что хвалит он кукушку.
      • Лебедь рвется в облака, рак пятится назад,
      А щука тянет в воду.
      • Мартышка к старости слаба глазами стала...
      • Многие, хоть стыдно в том признаться,
      С умом людей боятся
      И терпят при себе охотней дураков.
      • Навозну кучу разрывая,
      Петух нашел жемчужное зерно.
      • Наделала синица славы,
      А море не зажгла.
      • Наши предки Рим спасли!
      • Не презирай совета ничьего,
      Но прежде рассмотри его.
      • Однако же в семье не без урода.
      • Они немножечко дерут,
      Зато уж в рот хмельного не берут.
      • Орлам приходится и ниже кур спускаться,
      Но курам никогда до облак не подняться.
      • От радости в зобу дыханье сперло.
      • Охотно мы дарим,
      Что нам не надобно самим.
      • Погода к осени дождливей,
      А люди к старости – болтливей.
      • Пой лучше хорошо щегленком,
      Чем дурно соловьем.
      • По мне, уж лучше пей,
      Да дело разумей.
      • Про взятки Климычу читают,
      А он украдкою кивает на Петра.
      • Рыльце у тебя в пуху.
      • Свинья под дубом.
      • Сильнее кошки зверя нет.
      • Слона-то я и не приметил!
      • Слон-живописец.
      • Таланты истинны за критику не злятся:
      Их повредить она не может красоты.
      Одни поддельные цветы дождя боятся.
      • Тришкин кафтан.
      • Ты все пела? Это дело.
      Так пойди же попляши!
      • Уж сколько раз твердили миру,
      Что лесть гнусна, вредна, но все не впрок.
      И в сердце льстец всегда отыщет уголок.
      • У сильного всегда бессильный виноват.
      • Услужливый дурак опаснее врага.
      • Хоть видит око, да зуб неймет.
      • Чем кумушек считать трудиться,
      Не лучше ль на себя, кума, оборотиться!
      • Чем нравом кто дурней,
      Тем более кричит и ропщет на людей,
      Не видит добрых он, куда ни обернется,
      А первый сам ни с кем не уживется.
      • Что сходит с рук ворам,
      За то воришек бьют.
      • Щуку бросили в реку.

      Летом 1822 года Крылов на одной из пригородных дач организовал литературные вечера, которые происходили за обильно накрытым столом. Ужины эти проводились вскладчину, и распорядителем на них был сам Иван Андреевич. Среди завсегдатаев этих вечеров он получил прозвище «Соловей».
      Однажды Дмитрий Иванович Хвостов (о котором уже рассказывалось ранее в цикле «Неофициальная история России») узнал о том, что на ужин может приехать любой стихотворец, нужно только внести пай – двадцать пять рублей.
      Хвостов тут же сочинил оду в честь Крылова и назвал ее «Певцу-Соловью». Взяв ее с собой, Хвостов приехал на ужин, заплатил двадцать пять рублей и попросил разрешения читать оду.
      – Сколько же в ней строф? – спросили его.
      – Двадцать, – ответил Хвостов и начал читать. Но едва он прочел первую строфу, как раздались дружные аплодисменты. Он хотел продолжить чтение, но ему не дали, объяснив, что за каждые аплодисменты, по уставу их кружка, стихотворец должен ставить на стол бутылку шампанского. А надобно заметить, что бутылка шампанского стоила тогда десять рублей ассигнациями. Хвостов продолжил чтение до конца, но еще девятнадцать раз вознаграждался аплодисментами и, окончив чтение, выложил на стол двести рублей. С тех пор он ни разу не появлялся на этих вечерах, утверждая, что там атаманствует не Певец-Соловей, а Соловей-разбойник.
      Эту свою обиду на Крылова Хвостов излил в следующих стихах:
 
Небритый и нечесаный
Взвалившись на диван,
Как будто неотесанный
Какой-нибудь чурбан,
Лежит совсем разбросанный
Зоил Крылов Иван:
Объелся он иль пьян?
 
      Стихи эти Хвостов не подписал и распустил по городу в списках. Однако по стилю Крылов тотчас же совершенно безошибочно определил автора и, ничем себя не выдавая, приехал к Хвостову на обед под предлогом, что он жаждет послушать новые стихи графа.
      За обедом Крылов ел и пил за троих, а потом попросил Хвостова пойти с ним в кабинет и там почитать ему свои новые стихи.
      Хвостов, несказанно польщенный, ничего не подозревая, пригласил Крылова в кабинет и стал читать стихи. Но как только Хвостов начал чтение, Крылов, сидевший на диване, тут же лег, заснул, захрапел и спал до самого вечера.

      Однажды один из читателей посоветовал Крылову:
      – Басня ваша «Лиса и виноград» – хороша, да где же вы, батенька мой, видывали, чтобы лисица виноград ела?
      – Да я и сам не верил, да вот Лафонтен убедил, – ответил Крылов.

      Иван Андреевич Крылов по приказу императора Николая I был принят в Публичную библиотеку на должность библиотекаря.
      Там же, в здании Императорской публичной библиотеки, находилась и квартира, в которой Крылов жил.
      Рядом с библиотекой находился Аничков дворец, в котором часто бывал Николай I.
      Однажды император и библиотекарь встретились на Невском, и Николай радушно произнес:
      – А, Иван Андреевич! Каково поживаешь? Давненько не виделись мы с тобой.
      – Давненько, Ваше Величество, а ведь, кажись, соседи.

      Однажды, сидя за обедом в столовой Английского клуба, Крылов стал свидетелем невероятных рассказов одного из рыбаков-вралей. «Раз, – сказал этот враль, – я поймал на Волге стерлядь длиною от меня... – Он подумал немного, прищурился, примерился к столу, и показал: И вот до конца этого стола!» Крылов сидел на самом конце стола и, услышав это, стал отодвигать свой стул как можно дальше от стола.
      – Что вы делаете? – спросил рассказчик.
      – Я отодвигаюсь, чтобы пропустить вашу стерлядь, – ответил Крылов.

      Однажды на ужине у драматурга А. А. Перовского, где одним из приглашенных был Крылов, гости стали говорить о вреде еды на ночь. Одни утверждали, что уже давно бросили ужинать, другие, что вообще всю жизнь обходились без ужинов, третьи, что не сегодня-завтра бросят эту дурную привычку.
      Крылов же сел к столу и, накладывая себе на тарелку изрядную порцию закусок, сказал:
      – А я, как мне кажется, ужинать перестану в тот день, с которого не буду обедать.

      Крылов одевался крайне неряшливо, носил залитые соусом и жиром сюртуки, надетые вкривь и вкось жилеты, волосы его были растрепаны, в квартире был вечный беспорядок.
      Однажды получил он приглашение на придворный маскарад и спросил у одной из опекавших его женщин, в каком костюме явиться ему на маскарад, чтобы никто его там не узнал.
      – Вы, Иван Андреевич, вымойтесь да причешитесь, и вас никто не узнает.

      Крылова спросили однажды, почему он перестал писать басни.
      – Потому, – ответил Крылов, – что пусть лучше упрекают меня в том, что я не пишу, нежели спрашивают, для чего я еще пишу.

      Однажды несколько молодых людей, увидев непомерно тучного Крылова, закричали: «Посмотрите, какая туча движется». Крылов тут же ответил: «И лягушки заквакали».

      Незадолго до смерти врачи предложили Крылову придерживаться строжайшей диеты. Большой любитель поесть, Крылов очень страдал от этого. Однажды в гостях он с жадностью смотрел на различные недоступные ему яства. Это заметил один из молодых франтиков и воскликнул:
      – Господа! Посмотрите, как разгорелся Иван Андреевич! Глазами, кажется, хотел бы всех он съесть!
      (Последняя фраза принадлежала самому Крылову и была написана им во всенародно известной басне «Волк на псарне».)
      Крылов ответил лениво:
      – За себя не беспокойтесь, мне свинина запрещена.

      Крылов к старости стал очень флегматичным и не обращал внимания на свой быт. Над диваном, на котором он спал, висела картина в тяжелой массивной раме. Кто-то из его гостей заметил, что гвоздь, на котором картина висела, не прочен, и картина может сорваться и убить его.