Тайная жизнь Александра I

      Все общественные заведения имели в нем самого усердного покровителя. Сколько благодетельных учреждений, училищ, приютов возникло в его время: Земледельческое общество, Практическая академия, Художественный класс, состоя под его особенным начальством, много обязаны ему своим усовершенствованием. При нем мануфактурная промышленность Москвы получила столь блистательное развитие, что ее произведения не уступают многим иностранным.
      Голицын пользовался авторитетом у Александра I и был с ним в постоянной переписке, которую трудно назвать казенной, а тем более – бюрократической.
      Одно из первых писем Александра Д. В. Голицыну после назначения его в Москву было написано 3 июля 1820 года. Оно касалось раздоров, возникших между старообрядцами московского Преображенского кладбища при избрании ими новых попечителей для Преображенской раскольничей богадельни, открытой в 1809 году по высочайшему разрешению. Часть раскольников были не согласны с результатами выборов в Попечительский совет и опротестовали их результаты сначала в администрации Москвы, а потом и в правительствующем Сенате. Александр, исходя из принципиальных соображений, категорически запретил вмешиваться в дела старообрядческой общины и московской полиции, и губернскому правлению, и самому Голицыну, предоставив раскольникам возможность самим разбираться в их собственных делах. Александр сообщал Голицыну, что и в Сенат он направил приказ о прекращении этого дела. Письмо это знаменательно тем, что Александр, познакомившийся за долгие годы пребывания за границей с жизнью различных религиозных общин и с правилами взаимоотношений разных конфессий и толков с государством, пришел к выводу о недопустимости разрешения религиозных вопросов путем вмешательства государства и попытался перенести европейский опыт на российскую почву.
      Д. В. Голицына отличала любовь к науке и, в хорошем смысле слова, покровительственное, скорее даже отеческое, отношение к людям науки. Одним из любимых его учебных заведений был Московский университет. 5 июля 1821 года Д. В. Голицын присутствовал на торжественном выпускном акте в Московском университете. Собрание открылось музыкой, после чего священник университетской церкви произнес поздравительную речь на русском языке, а один из профессоров – на латинском. После этого секретарь совета прочитал историю университета и имена всех получивших ученые степени и награжденных медалями. На сей раз медалями были награждены десять человек: двое золотыми и восемь серебряными. Золотые медали вручал Голицын. Их обладателями стали М. П. Погодин, в дальнейшем академик, историк и писатель, и А. И. Овер, ставший одним из выдающихся московских терапевтов. Впоследствии, узнав много хорошего о Д. В. Голицыне, Погодин хотел посвятить Дмитрию Владимировичу какой-нибудь свой ученый труд.
      22 февраля 1825 года Погодину довелось прочитать в присутствии Голицына доклад, объясняя в нем некоторые «темные места» из «Нестеровой летописи», то есть Повести временных лет. Это произошло в заседании Императорского общества истории и древностей российских, которое также любил и опекал московский главнокомандующий.
      Другим его несомненным достоинством был подлинный демократизм, воспитанный и, наверное, даже врожденный. Он не делал различия между простолюдином и аристократом, превыше всего ценя моральные, этические качества человека. Он был воистину «слуга царю, отец солдатам» и защиту бедных почитал одной из заповедей. В 1824 году по инициативе министра финансов Канкрина было принято «Дополнительное постановление об устройстве гильдий и о торговле прочих состояний».
      Так как под «прочими состояниями» понимались мелкие торговцы и промышленники, то тяжесть «Постановления...» ложилась именно на них, обязывая их покупать для ведения дела свидетельства стоимостью в 120 рублей и сильно ограничивая их права в масштабах дела.
      В Москве среди мелких торговцев и промышленников «Постановление...» вызвало глубокое недовольство, и в канцелярию Д. В. Голицына стали поступать сотни жалоб. Голицын анализировал жалобы, суммировал их, собрав огромное дело из множества томов, которое в экстрактах доводилось до сведения Канкрина. Это вскоре дало свои результаты: в августе 1825 года плата за свидетельство была уменьшена вдвое, а в 1826 году их и вовсе освободили от приобретения свидетельства.
      Но произошло это не сразу: в 1824 году за торговлю без свидетельства сажали в тюрьму, хотя самые бедные из торговцев – посадские вдовы и многодетные жены, старьевщики, торговцы лаптями и соломенными шляпами, продавцы другого убогого товара – не выручали за год и того, что с них требовали в уплату за свидетельство.
      И тогда Д. В. Голицын своим распоряжением освободил арестованных, сообщив в Петербург, что в тюрьмах не хватает мест для настоящих преступников. Петербургским чиновникам не осталось ничего иного, как согласиться с князем. Это сильно подняло авторитет Д. В. Голицына среди бедняков Москвы.

Архитектура Москвы конца XVIII – первой четверти XIX века

      Век Екатерины, хотя и продолжался всего треть столетия, все же по масштабам содеянного, по грандиозным результатам в политике, культуре, общем развитии страны воистину составил целую эпоху в истории России. Последовавшее затем четырехлетнее царствование Павла – с 1796 по 1801 год – было слишком коротким. Зато последующая четверть века, прошедшая под скипетром Александра I, вполне может быть причислена к исторической эпохе, ибо его царствование утвердило величие России победой над Наполеоном. Годы царствования Павла I и Александра I для архитектуры Москвы были периодом завершения господства классицизма, лебединой песней которого был ампир.
      Архитектурный стиль ампир (по-французски «империя») зародился в наполеоновской Франции и должен был восславить величие его империи и одержанных им побед. Для ампира было характерно использование торжественных античных форм времен могущества Афин и Рима. Для ампира характерен портик с колоннами, увенчанный фронтоном, а при возведении триумфальных арок часто использовался и аттик – стенка, расположенная выше венчающего сооружение карниза. В архитектурном декоре применялись военные эмблемы античности и современности – ликторские связки, мечи, шлемы, щиты, лавровые венки и ветви, кивера, пушечные стволы, штыки, сабли, барабаны и т. п.
      Особенно распространенной в Москве стала эта эмблематика после победы в Отечественной войне 1812 года, когда ампир более чем какой-либо другой архитектурный стиль отражал господствующее в русском обществе настроение патриотической гордости, олицетворял апофеоз великой победы и признание России великой державой.
      Наиболее яркими представителями московского ампира были три выдающихся архитектора – Иосиф (Осип Иванович) Бове, Доменико (Дементий Иванович) Жилярди и Афанасий Григорьевич Григорьев.

Осип Иванович Бове

      О. И. Бове родился 24 октября 1784 года в Петербурге. Его отцом был итальянский живописец Винченцо Джованни Бова. Отец и мать будущего знаменитого архитектора в 1790 году перевезли мальчика в Москву, где он и прожил всю свою жизнь. С восемнадцати лет О. И. Бове начал обучение зодчеству в Архитек-турной школе Экспедиции кремлевского строения. В 1807–1809 годах работал помощником М. Ф. Казакова и К. И. Росси в Москве и Твери, а следующие три года – архитекторским помощником в Экспедиции кремлевского строения.
      Талант Бове раскрылся в работах по восстановлению послепожарной Москвы, когда он с 1813 года стал возглавлять Комиссию для строений Москвы по четвертому участку, в который входили части: Городская (центр Москвы), Тверская, Арбатская, Пресненская, Новинская (часть Пресни вокруг Введенского монастыря). Бове проработал в Комиссии для строений до конца своих дней. С 1814 года он стал главным архитектором Комиссии «по фасадической части» общественных зданий, где бы эти здания не находились. Выход Бове из пределов четвертого участка на территорию всей Москвы позволил ему создать целостные городские ансамбли в стиле московского ампира. Наиболее значительными сооружениями, созданными О. И. Бове, были многие замечательные ансамбли и здания. В 1815 году на месте нынешнего ГУМа, прямо напротив Кремля, под руководством Бове были построены Верхние торговые ряды, снесенные в конце XIX века. В 1819–1822 годах под его руководством был разбит Александровский сад на месте заключенной в трубу и отведенной под землю реки Неглинной и бастионов XVIII века, которые были в 1707–1708 годах возведены вокруг Кремля и Китай-города по приказу Петра I, опасавшегося нападения на Москву Карла XII.
      Александровский сад тянулся вдоль западных стен Кремля, занимая площадь около десяти гектаров. Чугунные ворота и ограда со стороны Воскресенской площади (ныне площадь Революции), созданные по рисункам архитектора Е. Паскаля, символизируют победу в Отечественной войне 1812 года. Со стороны Манежа идет низкая кованая решетка, сделанная по эскизам архитектора Ф. М. Шестакова. Сам Бове создал грот «Руины», сохранившийся до наших дней у основания средней Арсенальной башни Кремля. С разбивкой сада связано было и более крупное градостроительное мероприятие, о котором уже говорилось выше: отвод под землю и заключение в трубу-коллектор реки Неглинной, на месте устья которой и был разбит Александровский сад. Сама же река, начинавшаяся в Марьиной Роще, была длиной более семи километров и протекала с севера на юг по нынешним Стрелецкой улице, Третьему Самотечному переулку, Самотечному скверу, Самотечной улице, Цветному бульвару, Трубной площади, Неглинной улице, Театральной площади, и в устье своем – перед впадением в Москву-реку – около западной стены Кремля. Было непросто заключить в трубу трехкилометровый отрезок реки от ее устья до Трубной площади. (Остальные четыре с половиной километра были отведены под землю в более поздние годы.) Отвод Неглинки сильно изменил архитектурный облик многих районов Москвы, ибо на ее берегах были мельницы, кузницы, мастерские, а вдоль реки располагались чистые пруды для разведения рыбы и забора воды для тушения пожаров. После того как река стала течь под землей, ее сумели использовать как водный резервуар: над Неглинной были расположены самые роскошные в России бани – Сандуновские, – хозяином которых был известный актер Императорских театров и одновременно предприниматель Сила Николаевич Сандунов. Вся московская знать, купечество и богатые люди всех сословий были завсегдатаями Сандуновских бань.
      Бове же был создателем ансамбля нынешней Театральной площади, до 1829 года называвшейся Петровской площадью, по имени проходившей рядом улицы Петровки. Спланирована она была в 1817–1824 годах Бове. Сначала площадь уровняли, подсыпав щебень и землю от снесенных бастионов у Китайгородской стены. На Петровской площади были построены здания Большого и Малого театров. Большой театр был построен в 1825 году на месте сгоревшего в 1805 году Петровского театра, а здание Малого театра было перестроено из дома купца В. В. Варгина в 1821–1824 годах.
      В 1824 году Бове создал проект декоративной отделки Манежа, построенного инженерами А. Л. Карбонье и А. А. Бетанкуром для смотров, парадов и строевых учений. В Манеже площадью в семь тысяч четыреста двадцать пять квадратных метров мог заниматься шагистикой и фрунтом пехотный полк, а выездкой лошадей – кавалерийский полк. В декоре Манежа особенно сильно звучит тема победы в Отечественной войне 1812 года. Эта тема вообще была ведущей в творчестве Бове, но законченное выражение нашла она в созданном им проекте Триумфальных ворот у Тверской заставы, построенных в 1828–1832 годах. (Ныне Триумфальные ворота стоят на Кутузовском проспекте неподалеку от Поклонной горы и Бородинской панорамы.) Бове является, кроме того, автором церкви Всех Скорбящих Радости на Большой Ордынке, построенной в 1823 году, и еще одной церкви, которую архитектор построил в своей собственной усадьбе Архангельское, расположенной в десяти километрах от Дорохова. Сохранилось и одно из зданий усадьбы.

Доменико Жилярди

      Другим известным архитектором, работавшим в Москве с 1810 по 1832 год, был итальянец Доменико Жилярди. Его отец – архитектор Джованни Батиста Жилярди – приехал в Россию в конце 80-х годов XVIII века с годовалым сыном Доменико, который до восемнадцати лет учился архитектуре у отца, а с 1806 по 1810 год – в Миланской академии художеств. Возвратившись в Россию и по-прежнему поселившись в Москве, Доменико вскоре был избран почетным членом Императорской академии художеств и стал играть одну из первых ролей в восстановлении Москвы после пожара 1812 года. Среди его работ – здание университета на Моховой улице (1817–1819). Им же была осуществлена капитальная перестройка Вдовьего дома, созданного в 1803 году по проекту его отца – Жилярди-старшего. Ныне в этом доме (Садовая-Кудринская, дом 1) размещается Центральный институт усовершенствования врачей, а учрежденный в 1803 году Вдовий дом был задуман как приют для вдов, чьи мужья прослужили на военной и гражданской службе не менее десяти лет. В 1812 году Вдовий дом стал лазаретом, в котором лежало около трех тысяч раненых. Во время пожара семьсот из них погибли. Жилярди принадлежал и проект одного из семи находившихся в Москве Институтов благородных девиц – Екатерининского; ныне в нем размещается Центральный дом Российской армии. Вместе с А. Г. Григорьевым в 1823–1826 годах Жилярди построил здание Опекунского совета Воспитательного дома, руководившего всеми внутренними делами и финансами приюта. Сейчас в доме Опекунского совета по улице Солянка, дом 14, размещается Президиум Российской академии медицинских наук. Жилярди в 1827–1832 годах перестроил Слободской дворец для ремесленных училищ Воспитательного дома (ныне Технический университет, 2-я Бауманская улица, дом 5). До наших дней сохранились дом-усадьба дворян Лукиных (Суворовский бульвар, 12 а), дом князя С. С. Гагарина – ныне Институт мировой литературы имени Горького (ул. Поварская, 25 а), усадьба Усачевых-Найденовых, где Жилярди проявился как выдающийся мастер садово-паркового искусства (Садовая-Земляной вал, 53). Эту усадьбу Жилярди строил вновь с А. Г. Григорьевым в 1829–1831 годах. И наконец, в 20-х годах Жилярди принимает участие в строительстве усадьбы князей Голицыных – Кузьминки – и разбивке огромного парка площадью в двести пятьдесят гектаров с прудами, мостиками, беседками, декоративными деревьями. В регулярной части парка, примыкающей к усадьбе, располагались оранжерея, Музыкальный павильон, Египетский павильон, Ванный домик, Конный двор, Скотный двор, Пропилеи, ворота со львами работы скульпторов П. К. Клодта и Г. Т. Замараева и другие постройки, дошедшие до наших дней в неплохой сохранности.

Афанасий Григорьевич Григорьев

      Третьим выдающимся архитектором, работавшим преимущественно в стиле ампир, был Афанасий Григорьевич Григорьев. Он родился 10 февраля 1782 года в слободе Васильевская Тамбовской губернии, в семье крепостного крестьянина, принадлежавшего генерал-майору Н. В. Кретову, и до 22 лет находился в крепостной зависимости. Освободившись, Григорьев поехал в Москву и, выучившись архитектуре, в 1808 году стал служить в Воспитательном доме помощником у Жилярди. В 1832 году, когда Жилярди уехал в Швейцарию, Григорьев стал архитектором в ведомстве Воспитательного дома, заняв место своего учителя и руководителя. В истории архитектуры Москвы Григорьеву принадлежит особое место мастера, создавшего стилевое единство города при его застройке после пожара 1812 года. До наших дней сохранились такие шедевры, созданные А. Г. Григорьевым, как дом Хрущевых-Селезневых (ныне музей А. С. Пушкина на Кропоткинской улице, 122), построенный в 1814 году; дом Лопухина-Станицкой (ныне музей Л. Н. Толстого на той же улице, дом 11), строившийся в течение пяти лет – с 1817 по 1822 год. Уже шестидесятилетним построил Григорьев и собственный дом (ныне ул. Мархлевского, в то время Милютинский переулок, 8), который тоже стал выдающимся памятником русского зодчества. В 20-е годы Григорьевым построена церковь Большого Вознесения у Никитских ворот, где в феврале 1831 года произошло венчание А. С. Пушкина и Н. Н. Гончаровой.
      Среди подмосковных усадеб достойно упоминания имение графов Олсуфьевых – Ершово, расположенное в трех километрах от Одинцова, где Григорьев построил двухэтажный барский дом, а в селе – церковь в классическом стиле. Афанасий Григорьевич Григорьев прожил 64 года и умер в Москве 1 мая 1868 года. Похоронен он был на Калитниковском кладбище.

Пушкин о Москве 20-х годов XIX века

      И вот какой увидел Москву в середине 20-х годов XIX века Пушкин, не только запечатлев ее облик, но и выразив сложнейшую гамму чувств, воспоминаний, отношений, какие вызывала она в сердце каждого русского человека.
      Седьмой главе «Евгения Онегина» предпосланы три эпиграфа – Дмитриева, Баратынского и Грибоедова, раскрывающие ее смысл и блестяще выражающие коллизию, идею и настроение и автора, и поэмы. Вспомним их.
      Москва, России дочь любима, // Где равную тебе сыскать? – спрашивает, восклицая, И. И. Дмитриев.
      Как не любить родной Москвы? – сохраняет интонацию Дмитриева Е. А. Баратынский.
      И наконец, язвительный и мудрый А. С. Грибоедов, спрашивая, сам же и отвечает:
      Гоненье на Москву! что значит видеть свет! // Где ж лучше? / Где нас нет.
      И вот сюда-то, в любимую Москву, равной которой нигде не сыскать, посылает Пушкин провинциальную барышню Татьяну Ларину, и она, преодолев семь суток долгого пути, видит наконец Москву:
 
Но вот уж близко. Перед ними
Уж белокаменной Москвы,
Как жар, крестами золотыми
Горят старинные главы.
Ах, братцы! Как я был доволен,
Когда церквей и колоколен,
Садов, чертогов полукруг
Открылся предо мною вдруг!
Как часто в горестной разлуке,
В моей блуждающей судьбе,
Москва, я думал о тебе!
Москва... как много в этом звуке
Для сердца русского слилось!
Как много в нем отозвалось!
Вот, окружен своей дубравой,
Петровский замок. Мрачно он
Недавнею гордится славой.
Напрасно ждал Наполеон,
Последним счастьем упоенный,
Москвы коленопреклоненной
С ключами старого Кремля:
Нет, не пошла Москва моя
К нему с повинной головою.
Не праздник, не приемный дар,
Она готовила пожар
Нетерпеливому герою.
Отселе, в думу погружен,
Глядел на грозный пламень он.
 
 
Прощай, свидетель падшей славы,
Петровский замок. Ну! не стой,
Пошел! Уже столпы заставы
Белеют; вот уж по Тверской
Возок несется чрез ухабы.
Мелькают мимо будки, бабы,
Мальчишки, лавки, фонари,
Дворцы, сады, монастыри.
Бухарцы, сани, огороды,
Купцы, лачужки, мужики,
Бульвары, башни, казаки,
Аптеки, магазины моды,
Балконы, львы на воротах
И стаи галок на крестах.
Ей-Богу, лучше не напишешь!
 

ПОСЛЕВОЕННАЯ ЕВРОПА

Тайный сговор

      После полуторагодового отсутствия, 12 июля 1814 года Александр возвратился в Павловск.
      Через полтора месяца, 2 сентября 1814 года, он отправился на конгресс в Вену. Это блистательное всеевропейское собрание владетельных особ и сонма сопровождавших их дипломатов получило название «Танцующего конгресса».
      И все же главным делом всех «танцующих» была политика. Уже к концу 1814 года главные европейские державы, кроме Пруссии, тайно образовали союз против России. Побудительным толчком к этому послужила проблема Саксонии.
      Александр считал саксонского короля Фридриха Августа III, перешедшего в 1806 году на сторону Наполеона, изменником, и в разговоре с французским министром иностранных дел Ш. М. Талейраном заявил, что его место не на саксонском троне, а в России, подобно тому, как это было и с последним польским королем.
      Еще больше накалились отношения Александра с австрийским министром иностранных дел, князем К. Меттернихом.
      Александр, прекрасно воспитанный и деликатный, до такой степени не терпел Меттерниха, что в разговорах с ним, которые он вынужден был вести как с министром иностранных дел Австрии, часто позволял себе такой тон, какого никогда не допускал по отношению к лакеям.
      Меттерних отвечал ему откровенной неприязнью и однажды сказал прусскому канцлеру князю Гарденбергу, что Александр, на переговорах более заботится о Польше для себя, чем о Саксонии для прусского короля.
      Гарденберг тут же передал услышанное Александру, и тот, считая себя лично оскорбленным, вызвал Меттерниха на дуэль.
      Беспрецедентной дуэли не суждено было состояться: Меттерних объяснил случившееся недоразумением, произошедшим из-за глухоты Гарденберга, который его неправильно понял. И все же дело дошло до того, что князь Шварценберг составил план военных действий против России и Пруссии, наметив начало войны на март 1815 года.
      Со всеми возможными предосторожностями копии договора были отправлены королям Англии и Франции. Сам факт подписания содержался в наистрожайшем секрете, и Александр ничего не знал о существовании договора.

Бегство Наполеона с Эльбы

      Неизвестно, как бы пошли дела дальше, но в ночь с 22-го на 23 февраля Меттерних получил от австрийского генерального консула в Генуе экстренное сообщение, что Наполеон отплыл с Эльбы.
      Меттерних, вскрывший депешу только утром, тут же поспешил к императору Францу, который приказал ему немедленно известить о случившемся и Александра, и Фридриха Вильгельма, добавив, что австрийская армия должна быть готова к выступлению.
      К Александру Меттерних отправился первым и немедленно был принят, хотя перед тем они не только не здоровались, но и при встрече делали вид, что не замечают друг друга. Александр даже не принимал приглашений на те балы и спектакли, на которые, как он знал, был приглашен или мог приехать Меттерних.
      Но здесь все было забыто, и дотоле непримиримые враги помирились. Более того, Александр обнял Меттерниха и попросил возвратить ему прежнюю дружбу.
      Так, в очередной раз в Александре государь и политик одержали верх над человеком и частным лицом.
      Александр полностью поддержал решение императора Франца, и после этого Меттерних отправился к прусскому королю.
      В десять часов утра у Меттерниха состоялось совещание, на которое первым явился Талейран, и ознакомившись с донесением из Генуи, внешне остался совершенно спокойным.
      Между тем Наполеон форсированным маршем шел к Парижу, и все высланные Людовиком XVIII войска полк за полком переходили на его сторону.
      8 марта, не сделав ни единого выстрела, Наполеон вошел в Париж.
      Его движение было столь стремительным, а переход армии на его сторону столь неожиданным, что Людовик и весь его двор в панике бежали, когда Наполеон был уже у ворот Парижа.
      Во дворце в Тюильри, в кабинете короля, Наполеон обнаружил прямо на письменном столе брошенный в спешке секретный договор от 22 декабря 1814 года.
      Наполеон приказал привести к нему секретаря русской миссии в Париже Будягина и, вручив ему договор, отправил его в Вену, к Александру, надеясь тем самым расстроить коалицию против Франции.
      27 марта Будягин передал этот документ Александру. На следующее утро Александр пригласил к себе барона Штейна, дал прочитать ему договор, а затем сказал, что пригласил к себе и Меттерниха и хотел бы, чтобы Штейн был свидетелем их свидания.
      Как только Меттерних вошел в кабинет, Александр протянул ему договор и спросил:
      – Известен ли вам этот документ? Меттерних молчал.
      Тогда Александр, не давая ему возможности говорить, оправдываться и лгать, сказал:
      – Меттерних, пока мы оба живы, об этом предмете никогда не должно быть разговора между нами. Нам предстоят теперь другие дела. Наполеон возвратился, и поэтому наш союз должен быть крепче, нежели когда-либо. Сказав это, Александр бросил договор в горевший камин и отпустил и Штейна, и Меттерниха.
      Когда весть о случившемся распространилась среди дипломатов, то многие министры, подписавшие договор, попросили у Александра извинения либо попытались объясниться, и всем им он говорил одно и то же:
      – Забудем старое, нас ждут серьезные испытания.
      Это было тем более уместно, что еще за две недели до случившегося союзники приняли совместную декларацию, объявлявшую Наполеона узурпатором, стоящим вне закона, а целью союзников провозглашалось «лишить Наполеона возможности возмущать спокойствие Европы».
      Россия, Англия, Австрия и Пруссия обещались выставить против Наполеона по сто пятьдесят тысяч солдат и офицеров. Кроме того, все прочие союзные государства выставляли еще двести тысяч, и, таким образом, в рядах объединенных сил союзников должно было оказаться восемьсот тысяч солдат и офицеров.
      Англия выделила субсидию в восемь с половиной миллионов фунтов стерлингов, направив пять миллионов России, Австрии и Пруссии, а три с половиной – тридцати германским государствам, выставившим свои воинские контингенты.
      Русские войска общей численностью в двести двадцать пять тысяч человек двинулись из России в начале апреля. Главнокомандующим всеми этими силами был назначен Барклай де Толли, бывший до того командующим 1-й армией.
      Эта армия, дислоцировавшаяся в Белоруссии и частью в Литве и на Украине, имела в своих рядах сто шестьдесят семь тысяч солдат и офицеров. Она вышла в поход в полном составе и являлась главной силой русских войск.
      Кроме 1-й армии шли 7-й пехотный корпус из 2-й армии Беннигсена, корпуса Витгенштейна и принца Евгения Вюртембергского, а также Гвардейский корпус под командованием Милорадовича.
      Все эти силы выступили из разных регионов России в разное время, и потому маршруты их движения были самостоятельными и не совпадающими с другими.
      Главные силы союзников – немцев и англичан – собирались в Бельгии. Туда немедленно отправились из Вены английский фельдмаршал Артур Веллингтон, который принимал участие в Венском Конгрессе, из Берлина – фельдмаршал Блюхер.
      У первого из них было под началом сто тысяч войск, у второго – сто двадцать тысяч.
      13 мая Александр, не дождавшись окончания Венского конгресса, выехал к армии и через Мюнхен и Штутгарт проследовал к Гейльбронну, где остановилась его главная квартира.

Второе пришествие в Париж

      7 июня 1815 года, когда главные квартиры Александра, Франца и Фридриха Вильгельма были в Гейдельберге, огромная, отлично снаряженная русская армия, приводившая в восторг красотой и порядком всех ее видевших, начала проходить через город. Через три дня после того, как это произошло, здесь узнали о решительной победе Веллингтона и Блюхера при Ватерлоо и о пленении Наполеона.
      После этого русские войска и Главная квартира Александра двинулись вперед.
      18 июня Александру сообщили, что в Париже сформировано Временное правительство, а 21 июня в 9 часов утра армия Блюхера сразу через четверо ворот вошла в Париж.
      Оставив свои главные силы, находившиеся в двухстах двадцати верстах от Парижа, Александр помчался в столицу Франции.
      Вместе с ним отправились император Франц и король Фридрих Вильгельм со своими свитами.
      Свита Александра разместилась всего в девяти экипажах.
      Вперед на все станции были отправлены казачьи сотни, и на каждой из станций одна полусотня конвоя сменяла другую.
      Рано утром 28 июня царская свита выехала на дорогу, ведущую в Париж.
      Далее казачьих пикетов и патрулей уже не было, и Александр поехал вперед, оставив возле себя всего полусотню казачьего лейб-конвоя.
      Тем же вечером Александр въехал в Париж. Путь в двести двадцать верст был пройден менее чем за двое суток, и появление русского императора, оказавшегося в столице Франции намного раньше его войск, было полной неожиданностью для парижан.
      Александр проехал через ворота Сен-Мартен и остановился в Елисейском дворце. Через полчаса к нему прибыл король Франции, совсем недавно вернувшийся в Париж.
      На следующий день приехали великие князья – Константин, Николай и Михаил, а следом за ними – генералы и офицеры подошедших к Парижу 2-й кирасирской и 3-й гренадерской дивизий. Вторично оказавшийся в столице Франции, русский император по-прежнему поражал жителей города тем, что отправлялся на пеший променад без какого-либо эскорта, а на прогулки верхом – в сопровождении лишь одного берейтора.
      Однако по отношению к солдатам и офицерам своей армии Александр проявлял все большие и большие строгости. Вошедшие в Париж 3-я гренадерская и 2-я кирасирская дивизии почти беспрерывно занимались строевой подготовкой, офицеры не имели права ходить в партикулярном платье, разводы и смотры следовали один за другим.
      Апофеозом должен был стать не имеющий равных в истории грандиозный военный парад, в котором предстояло участвовать ста пятидесяти тысячам русских солдат и офицеров при пятистах сорока орудиях. Местом парада были выбраны окрестности города Вертю в Шампани, где находились обширная равнина и гора Монт-Эме.
      Чтобы не мешать уборке хлебов, парад был назначен на конец августа.
      Подготовкой грандиозного действа была занята главная квартира, где составлялись чертежи, планы и графики движения войск, отрабатывалась система визуальных и звуковых сигналов.
      25 августа Александр, взяв с собою Волконского, выехал в Вертю.
      26 августа, в день третьей годовщины Бородинского сражения, состоялась генеральная репетиция смотра.
      Авангард составляли три пехотных корпуса. За ними стояли драгунские полки, а в третьей линии находились гренадеры, пехота и легкая кавалерия.
      Корпусами командовали Дохтуров, Раевский, Остен– Сакен, Ермолов, Сабанеев, Винценгероде и Пален.
      Сигналы для перестроения войск во время движения подавались пушечными выстрелами со склонов горы Монт-Эме.