— Вы сожалеете, что так обращались со мной, — говорил Халсон. — И вот из-за того, что благодаря загадочной мутации в моем роду я стал не таким, как вы, и я единственный человек, знающий, как спасти Галактику от Грсш.
      — Нет, нет, нет, мой джин и тоник, — просил генерал Балорсен. — Черт возьми. Не держи зла. Спаси нас от Грсш.
      — Parbleu! Спаси нас, Джефф, — проронил судья Филд.
      — О, пожалуйста, Джефф, пожалуйста, — умоляла Джудит. Грсш везде. Мы отвезем тебя в Объединенные Нации. Ты должен сказать, как остановить этих Грсш.
      Звездный корабль приземлился на Губернаторском острове, где сановные делегаты со всего мира встретили Халсона и спешно повезли на Генеральную Ассамблею ООН.
      Зал заседания Генеральной Ассамблеи был полон, когда появился Халсон. Сотни высоких, худощавых и резких дипломатов стоя аплодировали ему, пока он шел к трибуне, все еще одетый в арестантскую одежду. Халсон обиженно глядел на них.
      — Да, — раздраженно сказал он. — Вы все аплодируете. Теперь вы меня уважаете. Но где вы были раньше, когда меня ложно обвинили, осудили и заточили в тюрьму… невиновного человека? Где вы были тогда?
      — Халсон, прости нас. Черт возьми! — кричали они.
      — Никогда! Я семнадцать лет страдал на рудниках Грсш. Теперь ваша очередь…
      — Пожалуйста, Халсон!
      — Где ваши эксперты? Профессора? Специалисты? Где ваши компьютеры? Суперкомпьютеры? Пусть они решают.
      — Они не могут. Entre nous. Спаси нас, Халсон. Auf wiedersehen.
      Джудит коснулась его руки.
      — Не ради меня, Джефф, — шептала она. — Я понимаю, ты никогда не простишь меня за причиненные тебе страдания. Но ради других девушек Галактики, тех, кто любит и кого любят.
      — Я все еще люблю тебя, Джудит.
      — Я всегда любила тебя, Джефф.
      — Ладно. Я не хотел им говорить, но ради тебя…
      Халсон поднял руку, призывая к тишине. Когда она наступила, зазвучал его мягкий голос.
      — Секрет прост, джентльмены. Ваши компьютеры собирают данные с целью выявить слабые стороны Грсш. И вы не нашли ничего. В результате вы решили, что Грсш не имеет уязвимых сторон. Это было неверное предположение.
      Генеральная Ассамблея затаила дыхание.
      — Вот в чем секрет. Вам давно надо было понять, что с компьютерами неладно.
      — Черт возьми! — кричали делегаты. — Почему мы не подумали об этом?!
       — И я знаю, что неладно!
      Тишина была оглушающей.
      Вдруг двери резко распахнулись, и в зал шатаясь вошел высокий, худощавый и резкий профессор Дисхаш.
      — Эврика! — закричал он. — Я нашел! Черт возьми. Погрешности в компьютере. Три идет последвух, а не до.
      Генеральная Ассамблея взорвалась аплодисментами. В порыве счастья все бросились обнимать профессора. Открыли бутылки. Пили за его здоровье. Наградили его несколькими медалями. Профессор сел.
      — Эй-эй! — закричал Халсон. — Это мой секрет. Я единственный человек…
      Застучал телеграфный аппарат:

      ВНИМАНИЕ. ВНИМАНИЕ. Хашенков из Москвы сообщает о дефекте компьютеров. 3 идет после 2, а не перед. Повторяю: после, а не перед.

      Прибежал почтальон.
      — Специальное сообщение от доктора Лайфхаша. Говорит, что-то неладное с компьютерами. Три идет после двух, а не до. Мальчик принес телеграмму:

      Погрешность компьютеров тчк три идет после двух тчк не впереди тчк
      Фон Дримхаш, Гейдельберг

      В окно влетела бутылка. Она разбилась об пол, и все увидели клочок бумаги, на котором было нацарапано: «Как можно думать, что цифра 3 идет перед цифрой 2? Господин Хаш-Хаш».
      Халсон бросился к судье Филду.
      — Какого черта? — спросил он. — Я думал, я единственный человек в мире…
      — Himmel Herr Gott! — нетерпеливо крикнул судья. — Все одинаковы. Мечтаете, будто вы единственный знаете секрет, будто только с вами поступили несправедливо, с девушкой, без девушки или что там еще! Черт возьми. Вы мне надоели, мечтатели. Убирайтесь.
      Судья Филд ушел. Генерал Балорсен повернулся к нему спиной. Джудит Филд игнорировала его. Коварный робот Балорсен отправил его на Нептун, где находились Грсш, и исчез, а Халсон оставался, пронзительно крича и рыдая от ужаса, что было чудесным ужином для Грсш, но страшным кошмаром для Халсона… Его разбудила мама и сказала:
      — Это научит тебя, Джефф, не есть сэндвичи посреди ночи.
      — Мама?
      — Да, пора вставать, родной. Ты опоздаешь в школу.
      Мать вышла из комнаты. Халсон посмотрел вокруг. Посмотрел на себя. Да, это была правда. К нему пришла удача. Его мечта осуществилась. Ему снова было десять лет, у него снова было тело десятилетнего ребенка, он снова жил в доме своего детства, в тридцатых годах. Но в его голове сохранились знания и опыт тридцатитрехлетнего мужчины.
      — Здорово! — воскликнул он. — Это будет мой триумф! Триумф!
      В школе он будет гением. Он удивит родителей, потрясет учителей, смутит экспертов. Выиграет стипендию. Усмирит того мальчишку Реннахана, который вечно его задирал. Возьмет напрокат печатную машинку и напишет все популярные пьесы, рассказы и романы, которые помнит. Он украдет открытия и изобретения, будет выигрывать пари, играть на бирже. И в конце концов он станет властелином мира.
      Джефф с трудом оделся. Он забыл, где его одежда. Он с трудом позавтракал. Было не время объяснять маме, что по утрам он любит кофе с коньяком. Он ужасно скучал по сигарете. Он понятия не имел, где его учебники. Мать бесцеремонно выставила его.
      — Джефф опять не в духе, — услышал он ее слова. — Будем надеяться, что день лройдет нормально.
      День начался с Реннахана, подстерегавшего его за углом. Халсон помнил его, как большого злобного мальчишку. Поэтому он очень удивился, обнаружив Реннахана тощим, изможденным заморышем, доведенным издевательствами до исступления.
      — Слушай, я же тебе не враг, — начал Халсон. — Ты просто запутавшийся мальчик, старающийся что-то доказать.
      Реннахан ударил его.
      — Приятель, — продолжал Халсон. — Ты же хочешь быть моим другом. Просто ты не уверен в себе, вот и вынужден драться.
      Реннахан ударил сильнее.
      — Лучше оставь меня в покое, — посоветовал Халсон — Самоутверждайся на ком-нибудь другом.
      Двумя быстрыми движениями Реннахан выбил книгу из рук Халсона и порвал ему воротник. Пришлось драться. Двадцать лет просмотров фильмов с Джо Луисом не помогли Халсону. Его поколотили. К тому же он опоздал в школу. И вот тут у него появилась возможность удивить учителей.
      — Вообще-то, — объяснял он мисс Ральф в пятом классе, — у меня есть некоторые соображения насчет неврастении. Я могу вам рассказать…
      Мисс Ральф шлепнула его и отправила к директору школы с запиской о его неслыханной дерзости.
      — Похоже, в этой школе и не слышали о психоанализе. Как вы можете считаться компетентным учителем, если вы не…
      — Грязный мальчишка! — перебил господин Снайдер. Директор был высоким, худощавым и резким мужчиной.
      — Читаешь грязные книжонки, да?
      — Что, черт возьми, грязного во Фрейде?
      — И ругаешься, да? Надо задать тебе урок, грязное маленькое животное!
      Халсона отправили домой с запиской к родителям о его плохом поведении, о необходимости их визита в школу и срочной консультации по выбору профессии.
      Вместо того чтобы идти домой, он пошел к киоску, чтобы, изучив газеты, решить, на какое событие поставить. Заголовки газет сообщали о парусных состязаниях. Но кто, черт возьми, победил, в 1931 году? Он не вспомнил бы об этом даже под страхом смерти. А как дела на бирже? На этот счет он вообще ничего не помнил. В его памяти было пусто.
      Он решил сходить в библиотеку. Высокий, худощавый и резкий библиотекарь не пустил его, потому что до детского часа было далеко. Халсон пошел побродить по улицам. Но где бы он ни был, его гнали худощавые и резкие взрослые. Он стал понимать, что для десятилетних мальчиков ограничены возможности удивить мир.
      Во время ленча Халсон встретил Джуди Филд и проводил ее домой. Его ужаснули ее худые колени и короткие вьющиеся волосы. Ему не понравился ее запах. Но он был очарован ее матерью, которая была точным образом будущей взрослой Джудит. Он забылся и позволил себе одну или две вещи, очень смутившие госпожу Филд. Она выпроводила его и позвонила его матери, причем ее голос дрожал от гнева.
      Халсон пошел к Гудзону и бродил у парома, пока его не прогнали. Он пошел узнать, нельзя ли взять напрокат печатную машинку, но его прогнали. Он искал тихое местечко, где можно было бы посидеть, подумать, может, вспомнить популярный рассказ. Но таких мест, куда бы пускали десятилетних мальчиков, не было.
      Он пришел домой в 4.30, кинул книги, прошел в гостиную, стащил сигаретку и собирался уходить, но тут обнаружил, что за ним наблюдают мать и отец. Мать казалась шокированной. Отец был высок, худощав и резок.
      — Так, — произнес Халсон. — Должно быть, звонил Снайдер. Я и забыл.
      —  ГосподинСнайдер, — поправила мать.
      — И госпожа Филд, — добавил отец.
      — Послушайте, — начал Халсон. — Нам надо разобраться. Можете вы выслушать меня? Всего несколько минут. Я должен вам кое-что сказать, и мы решим, как быть…
      Он охнул. Отец взял его за ухо и вывел в прихожую. Родители не могут слушать своих детей даже в течение минуты. Они вообще не слушают.
      — Пап… подожди минутку… пожалуйста! Я объясню… На самом деле мне не десять лет, мне тридцать три. Это петля времени, понимаешь? Благодаря загадочной му…
      — Черт возьми! Тихо! — рявкнул отец. Гнев в голосе отца заставил Халсона замолчать. Он страдал, пока его вели четыре квартала до школы, до кабинета господина Снайдера, где вместе с директором школы его ждал психолог. Это был высокий, худощавый человек, резкий, но веселый.
      — Так-так, — сказал он. — Наш маленький нарушитель. Наш Аль Капоне. Ну что ж, мы возьмем его в клинику и посмотрим. Будем надеяться на лучшее. Не может же он быть полностью испорченным. Психолог взял Халсона за руку, тот вырвался.
      — Послушайте, вы же взрослый, умный человек. Выслушайте меня. У моего отца проблема и…
      Отец дал ему оплеуху, схватил за руку и толкнул в руки врача. Халсон разразился слезами. Психолог вывел его из кабинета и привел в маленькую школьную клинику. У Халсона началась истерика.
      — Неужели никто не выслушает меня? — рыдал он. — Неужели никто не попытается понять? И так любят детей? И все дети проходят через это?!
      — Тихо, мой сладкий, — пробормотал психолог. Он сунул в рот Халсона таблетку и заставил его выпить воды.
      — Какие вы злые, — плакал Халсон. — Вы держите нас вдали от своего мира. Но если вы не уважаете нас, почему вы не оставите нас в покое?
      — Начинаешь понимать? — проговорил психолог. — Мы — две разные породы животных — дети и взрослые. Черт возьми. Я говорю с тобой откровенно. Никакого взаимопонимания. Les absents ont tou jours tort. Ничего другого быть не может только война. Поэтому, когда дети вырастают, они ненавидят свое детство и жаждут реванша. Но эта мечта неосуществима. Разве может кошка оскорбить короля?
      — Это от… вратительно, — бормотал Халсон. Таблетка быстро начала действовать. — Весь мир… уж…жасен… Сплошь кон…конфликты… и… оскорб…ления… их не разре…шить… не…отплатить… Это как шу… шу…тка… кто-то с… сы… сыграл… Глуп… пая шут…тка… да?
      Он летел в темноту и слышал смешок психолога, но не мог понять, над чем тот смеется.
      Халсон поднял лопату и последовал за первым могильщиком на кладбище. Первый могильщик был высок, худощав, резок, но весел.
      — Разве такую можно погребать христианским погребением, которая самочинно ищет своего же спасения? — спросил первый могильщик.
      — Я тебе говорю, что можно, — ответил Халсон, — и потому копай ей могилу живее; следователь рассмотрел и признал христианское погребение.
      — Как же это может быть, если она утопилась не в самозащите?
      — Да так уж признали.
      Они начали копать могилу. Первый могильщик вновь заговорил:
      — Требуется необходимое нападение; иначе нельзя. Ибо в этом вся суть: ежели я топлюсь умышленно, то это доказывает действие, а всякое действие имеет три статьи: действие, поступок и совершение; следовательно, она утопилась умышленно.
      — Нет, ты послушай, господин копатель… — начал Халсон.
      — Погоди, — перебил первый могильщик и углубился в скучную речь о законах. Потом он весело отпустил несколько профессиональных шуток. Халсон пошел к Йогену промочить горло. Когда он вернулся, первый могильщик болтал с двумя джентльменами, которые случайно забрели на кладбище. Один из них был сильно взволнован видом черепа.
      Появилась похоронная процессия: гроб, брат умершей девушки, король и королева, священники и лорды. Девушку похоронили, потом брат и один из джентльменов стали ссориться над могилой. Халсон не обращал на это внимания. В процессии участвовала хорошенькая девушка, с темными волосами, короткими, вьющимися волосами и чудесными длинными ногами. Он подмигнул ей. Она тоже подмигнула ему. Он стал медленно приближаться к ней, переговариваясь с ней взглядами.
      Потом он поднял лопату и пошел за первым могильщиком на кладбище. Тот был высок, худощав и резок, но не весел.
      — Разве такую можно погребать христианским погребением, которая самочинно ищет своего же спасения? — спросил первый могильщик.
      — Я тебе говорю, что можно, — ответил Халсон, — и потому копай ей могилу живее; следователь рассматривал и признал христианское погребение.
      — Как же это может быть, если она утопилась не в самозащите?
      — Разве ты не говорил этого раньше? — поинтересовался Халсон.
      — Заткнись, глупец. Отвечай на вопрос.
      — Могу поклясться, что все это уже было.
      — Черт возьми! Будешь ты отвечать?
      — Да так уж признали.
      Они начали копать могилу. Первый могильщик углубился в нудную речь о законах. Потом стал отпускать остроты. Наконец Халсон пошел к Йогену выпить. Вернувшись, он обнаружил над могилой двух незнакомцев, а потом появилась похоронная процессия.
      В процессии участвовала хорошенькая девушка с короткими, темными вьющимися волосами и красивыми длинными ногами. Халсон подмигнул ей. Она ответила. Он стал медленно к ней пробираться, беседуя с ней взглядами.
      — Как вас зовут? — прошептал он.
      — Джудит, — ответила она.
      — Ваше имя для меня как набат.
      — Вы лжете, сэр.
      — Я могу это доказать, госпожа. Увидимся ли мы сегодня?
      Прежде чем она успела ответить, он взял лопату и поплелся за первым могильщиком на кладбище. Первый могильщик был высоким, худощавым человеком, с резкими, но веселыми манерами.
      — Ради Бога! — взмолился Халсон. — Могу поклясться, все это уже было!
      — Разве такую можно погребать христианским погребением, которая самочинно ищет своего спасения? — говорил первый могильщик.
      — Я же знаю, мы уже прошли через это.
      — Отвечай на вопрос!
      — Послушай, — упрямо заявил Халсон. — Может, я сумасшедший, может — нет. Но мне кажется, что все это уже было. Это кажется нереальным. Жизнь нереальна!
      Первый могильщик покачал головой.
      — Himmel Hell Gott! — выругался он. — Этого я и боялся. Lux et veritas. По какой-то загадочной мутации в твоем роду ты стал не похож на других, а теперь вступаешь на опасную дорогу. Ewigkeit! Отвечай на вопрос.
      — Если я ответил раз, то я уже ответил сотни раз.
      — Ветчина с яичницей! — взорвался первый могильщик. — Ты ответил 5 271 009 раз. Черт возьми. Отвечай снова.
      — Зачем?
      — Ты должен. Все так живут.
      — И это называется жизнью? Делать одно и то же? Подмигнуть девушке и не продвинуться вперед ни на один шаг?
      — Нет, нет, нет. Donner und Blitren. Никаких вопросов. Это договор, который нельзя нарушать. Так живут все. Каждый человек делает одно и то же вновь и вновь. От этого не избавиться.
      — Почему?
      — Не могу сказать. Vox poputi. Другие задавали вопросы и исчезли. Я боюсь.
      — Чего?
      — Наших хозяев.
      — Что? У нас есть хозяева?
      — Si. Ja. У всех нас. Реальности не существует. Нет жизни, нет свободы, нет воли. Черт возьми. Разве ты не знаешь? Мы… Все мы герои книги. Когда книгу читают, мы пляшем. Читают вновь — опять пляшем. Одно и то же сотни раз. Разве такую можно погребать христианским погребением, которая самолично ищет своего же спасения?
      — Что ты несешь? — в ужасе крикнул Халсон. — Мы марионетки?
      — Отвечай на вопрос!
      — Если нет свободы, нет воли, как можем мы говорить об этом?
      — Кто-то читает книгу в полусне. Idem est. Отвечай на вопрос.
      — Не буду. Я взбунтуюсь. Я не стану плясать под чужую дудку. Я найду лучшую жизнь. Я найду реальность…
      — Нет, нет! Это сумасшествие, Джеффри!
      — Нам нужен лидер. Остальное придет само собой. Мы уничтожим договор.
      — Это невозможно. Отвечай на вопрос.
      Халсон ответил тем, что схватил лопату и ударил первого могильщика по голове. Могильщик даже не заметил этого.
      — Разве такую девушку можно погребать христианским погребением, которая самолично ищет своего спасения? — спросил он.
      — Бунт! — закричал Халсон и снова ударил его.
      Могильщик начал петь. Появились два господина. Один произнес:
      — Или этот молодец не чувствует, чем он занят, что он поет, роя могилу?
      — Бунт! За мной! — продолжал кричать Халсон и ударил лопатой по металлической голове этого господина. Тот не обратил внимания. Он болтал с другом и первым могильщиком. Халсон кружился вокруг, жак дервиш, нанося удары один за другим. Господин поднял череп и стал философствовать о каком-то типе по имени Йорик.
      Появилась похоронная процессия. Халсон атаковал ее с безумием человека, находящегося во сне.
      — Прекратите читать книгу! — кричал он. — Выпустите меня со страниц! Слышите вы?! Хватит! Я хочу сам принимать решения! Выпустите меня!
      Раздался гром, как если бы кто-то с силой захлопнул книгу. В ту же секунду Халсон был выкинут в третий пояс седьмого круга Ада в четырнадцатой Песне Божественной Комедии, где вечно мучились в пламени согрешившие против божества и искусства. Здесь он пронзительно кричал, пока не прошел соответствующие испытания. Только тогда ему позволили придумать собственную историю, и он придумал новый мир — романтический мир, мир его самой заветной мечты.
      Он был последним человеком на Земле. Он был последним человеком, и он выл. Холмы, долины, горы, водопады принадлежали ему, ему одному, и он выл.
      5 271 009 домов были его кровом. 5 271 009 кроватей ждали его на отдых. Магазины принадлежали ему. Драгоценности всего мира были его. Все предметы первой необходимости, все предметы роскоши — все принадлежало последнему человеку на земле, и он выл.
      Воя, он оставил поля Коннектикута, где выбрал себе имение, и отправился в Вестчестер. Воя, он пересек Манхеттенский мост. Воя, он осматривал супермаркеты и потрясающие дворцы. Воя, шел по Пятой авеню, а на углу Пятидесятой улицы увидел человеческую фигуру.
      Она была жива. Дышала. Красивая женщина. Она была высокой, с темными короткими вьющимися волосами и длинными ногами. На ней была белая блузка, бриджи для верховой езды и лакированные ботинки. Она несла ружье. У бедра красовался револьвер. Она ела тушеные помидоры из банки, а потом уставилась на Халсона, не веря своим глазам. Халсон выл. Подбежал к ней.
      — Я думал, я единственное человеческое существо на Земле, — призналась она.
      — Ты последняя женщина, — простонал Халсон. — А я последний мужчина. Ты дантист?
      — Нет, — ответила она. — Я дочь несчастного профессора Филда, чей хорошо задуманный, но плохо выполненный эксперимент по расщеплению ядра стер человечество с лица Земли, оставив меня и тебя, которые из-за загадочной мутации в наших родах стали отличными от других людей. Поэтому мы последние люди старой цивилизации и первые новой.
      — Неужели отец не обучил тебя стоматологии? — со стоном спросил Халсон.
      — Нет, — ответила она.
      — Тогда одолжи мне свой пистолет.
      Она вытащила револьвер из кобуры и передала Халсону. Он взвел курок.
      — Я надеялся, что ты дантист, — сказал он, подвывая.
      — Я красивая женщина с коэффициентом умственных способностей 141, что гораздо важнее для новой смелой расы красивых людей, которые унаследуют нашу Землю, — важно сказала она.
      — Но не с моими зубами, — промычал Халсон.
      Он приставил пистолет к виску и вышиб себе мозг.
      Халсон проснулся с ужасной головной болью. Он лежал на подъемнике радом со стулом, ушибленный висок касался холодного пола, появился господин Акила и включил вентилятор, чтобы очистить воздух.
      — Браво, мой дорогой, — посмеиваясь, сказал он, — Последнее вы сделали самостоятельно, да? Но вы свалились раньше, чем я мог подхватить вас. Черт возьми.
      Он помог Халсону встать и отвел его в кабинет, где усадил в кресло и дал стакан бренди.
      — Гарантирую, тут лекарства нет, — произнес он. — Noblesse oblige. Теперь обсудим, чего мы достигли. Черт возьми.
      Он сел на стол, по-прежнему веселый, но резкий, и добродушно посмотрел на Халсона.
      — Человек живет, принимая решения, так? — начал он. — Мы согласны, oui? Человек делает 5 271 009 решений в ходе своей жизни. Peste! Вы согласны?
      Халсон кивнул.
      — Итак, кофе с пончиком, именно зрелость в принятии решений является показателем, стал человек взрослым или нет. А человек не может стать взрослым, не избавившись от детских мечтаний. Черт побери эти фантазии. С ними надо расстаться. Pfui.
      — Нет, — тихо сказал Халсон. — Эти мечты лежат в основе искусства. Мечты и фантазии я трансформировал в линии и цвет.
      — Черт возьми! Oui. Согласен. Но только взрослые мечты, а не детские. Детские же мечты!.. Pfui. Они есть у всех… Быть последним человеком на Земле и владеть ею… Быть последним мужчиной, способным зачинать детей, и обладать всеми женщинами… Повернуть время, вернуться в детство, сохранив все свои знания, и всегда побеждать… Бежать от реальности, считая, что жизнь — выдумка… Избежать ответственности фантазиями о несправедливости, мученичестве со счастливым концом… И сотни других, одинаково популярных и бессмысленных. Благослови Господь Фрейда. Он примерял смерть ко всей этой чепухе. Sic semper tyrannis.
      — Но если такие мечты есть у каждого, значит, это вовсе не так плохо, разве нет?
      — Черт возьми! В XIV столетии у всех были вши. Было ли это хорошо? Нет, мой друг, оставьте эти мечты детям. К сожалению, слишком много взрослых продолжают оставаться детьми. И вы, художники, должны наставлять их, как я вас сейчас.
      — Зачем вы это делаете?
      — Потому что верю в вас. Вам будет нелегко. Длинная трудная дорога и одиночество.
      — Видимо, мне следует испытывать благодарность, — пробормотал Халсон. — Но я чувствую… черт… пустоту. Обман.
      — О да, черт возьми. Если вы долго жили с язвой, то начинаете тосковать, если ее вырежут. Вы прятались в своей язве. А я ее у вас украл. Ergo, вы чувствуете себя обманутым. Подождите. Сейчас вы почувствуете себя еще больше обманутым. Вот цена, о которой я говорил. Вы ее заплатили. Смотрите!
      Господин Акила подал Халсону зеркало. Тот глянул и не мог оторваться. На него смотрело огрубевшее лицо, все в морщинах. Лицо пятидесятилетнего мужчины. Халсон вскочил.
      — Спокойно, спокойно, — успокаивал Акила. — Это не так уж и плохо. Это просто замечательно. Физиологически вам все еще 33 года. Что за потеря? Смазливое лицо, чтобы завлекать девушек? Из-за этого вы беситесь?
      — Боже! — закричал Халсон.
      — Спокойно, мой мальчик. Вот вы здесь, без иллюзий, счастья, одной ногой на трудной дороге к зрелости. Хотите, чтобы всего этого не было? Я могу так сделать. Итак, вы в десяти секундах от бегства. Можете пожелать назад ваше лицо. Можете вернуться в свои язвы… вновь ребенок. Хотите?
      — Вы не сможете!
      — Смогу. Для 15000 ангстрем нет пределов.
      — Будьте вы прокляты! Вы Сатана? Люцифер? Лишь дьявол может иметь такую власть.
      — Или ангел.
      — Вы не похожи на ангела: вы похожи на Сатану.
      — Да? До падения Сатана был ангелом. У него много связей на небесах. Тут, без сомнения, семейственность. Черт возьми.
      Господин Акила перестал смеяться. Он перегнулся через стол, и веселость исчезла с его лица. Осталась лишь резкость.
      — Сказать вам, кто я, мой цыпленочек? Объяснить, почему один мой неосторожный взгляд обратил вас в пропасть?
      Халсон кивнул, не в силах говорить.
      — Я подлец, паршивая овца, шалопай. Я эмигрант, живущий на деньги с родины. Да. Черт возьми! По вашим стандартам я великий человек с неограниченной властью. Как тот эмигрант из Европы для наивных аборигенов на берегах Таити. Так и я достиг берегов вашей планеты ради забавы, маленькой надежды, ничтожной радости, пока проходят годы моего существования…
      — Я отвратителен, — холодным безжалостным голосом говорил Акила. — Я испорчен. Дома нет места, где бы меня терпели. И бывают моменты, когда моя болезненность и отчаяние переполняют мои глаза и ударяют ужасом в ваши жаждущие души. Так я поразил ужасом вас. Да?
      Халсон вновь кивнул.
      — Солон Акила был ребенком, когда заболел, что разрушило его жизнь. Oui, я тоже страдал от детских фантазий, от которых не мог избавиться. Не повторяйте этой ошибки.
      Акила взглянул на часы. Оживление вернулось к нему.
      — Уже поздно. Время решать, бурдон с содой. Кем быть? Старое или молодое лицо? Реальность мечты или мечта реальности?
      — Сколько, вы говорите, решений должен принять человек в жизни?
      — 5 271 009. Плюс минус тысячу. Черт возьми.
      — А сколько осталось мне?
      — Вам? Два миллиона шестьсот тридцать пять тысяч пятьсот пять…
      — Но и это много.
      — Конечно. — Акила подошел к двери, положил руку на кнопку выключателя и многозначительно посмотрел на художника. Voila tont, — сказал он. — Решайте.
      — Я выбираю этот трудный путь, — решил Халсон.
      Раздался серебряный звон, свечение, беззвучный взрыв, и Джеффри Халсон был готов к 2 635 505 решениям.
 
       Перевод с англ. Ю. Беловой

Чарльз Бимон
ЗЕМЛЯ ЗАДАРОМ