Фата-Моргана - ФАТА-МОРГАНА 6 (Фантастические рассказы)

Аппарат находил ему самые разнообразные вещи: сверкающие куски металлической меди и молибдена, торчащие с разрушенных вершин, длинную мерцающую цепочку округлых озер жидкого свинца и даже передатчик предупреждающего сигнала Ангелов и генератор поля смерти. Явно никто не обслуживал эти устройства, и вполне естественно: они имели автоматическое питание, никогда не портились, а размещались в контейнерах, которые не сдвинул бы с места даже термоядерный взрыв.
      Через некоторое время ему захотелось спать, поэтому он настроил звонок детектора на максимум и откинулся на спинку кресла. Каждый раз, когда он засыпал, ему снился сон, кончавшийся — независимо от начала — встречей лицом к лицу с улыбающимся Ангелом, не вооруженным, милым, просто ждущим его. Каждый раз, когда звенел звонок, Диминг подскакивал в кресле и выглядывал в окошко, выискивая, что же обнаружил детектор. Необходимость контакта с кем-то другим, с его мыслями, а не только с собственной маниакальной идеей бегства и мертвыми улыбками добрых, но неуступчивых ангелов, стала совершенно неотложной, буквально истеричной. Но когда звенел звонок, он возвещал богатые залежи руды или особенный электрический туман между двумя железными скалами, или ничего, или — в конце концов — лодку Дональда Рокхарда.
      Нашел ее Диминг, уже впав в одеревенение — полную противоположность истерии. Он погрузился в монотонную рутину сна-видений и яви-наблюдении: звонок, молниеносный взгляд на экран, разочарование, нажатие кнопки сброса и так далее. В действительности, не отдавая себе отчета, он уже дважды сбросил пеленг на лодку Дона, но корабль начал кружиться вокруг нее, и сильное эхо не позволяло отключить звонок. Наконец Диминг отключил его совсем и повис над лежащим внизу маленьким коричневым шариком, тупо вглядываясь в него и медленно возвращаясь к действительности.
      Потом сел. Самым безумным на этой безумной планете показалось ему то, что в самом низу атмосфера была такой, как на Земле, хоты, пожалуй, слишком горячей для человека, привыкшего к удобствам. Открыв люк, Диминг на негнущихся ногах выбрался наружу.
      Вокруг не было ни следа Дональда Рокхарда.
      Он подошел ко второй лодке и заглянул в иллюминатор. Люк был закрыт, но не заблокирован; Диминг открыл его и заглянул внутрь. На стойке лежало всего три жетона-указателя: Земля, Лебедь II и Кабрини в системе Беты Центавра. Он сунул руку за стойку, наткнулся на плоский пакет и вытащил его.
      Внутри находилось состояние — целое состояние в банкнотах высоких номиналов. А также карточки. И жетон.
      Карточку, сделанную из вечного элленйта, венчала знаменитая эмблема хирургов с планеты Гребд. Выполненная рукописными буквами, которые каким-то образом пронизывали насквозь непроницаемый пластик, надпись гласила: «Класс А. Принять предъявителя без вопросов». Внизу красовалась змейка подписи и печать с той же самой хорошо известной эмблемой Гребденского Хирургического Общества.
      Жетон, разумеется, предназначался для полета на Гребд.
      Диминг прижал к груди это сокровище и смеялся до слез, которые, впрочем, появились почти сразу же.
      На Гребд за новым лицом, новым разумом, а если захочет хвостом и крыльями: кому какое дело? Единственной преградой было небо.
      (Небо — твое небо — всегда было тебе преградой.)
      А потом, с новым лицом — и всем прочим, с этими деньгами — в любое место Космоса, которое покажется подходящим.
      — Эй! Кто вы такой? Что вы там делаете? Убирайтесь из моей лодки! Положите все на место!
      Диминг не повернулся, он поднял руки вверх и заткнул уши, как ребенок в птичнике зоопарка.
      — Я сказал: выходите! — Диминг поднял сокровища дрожащими пальцами, комкая и рассыпая деньги. — Выходите! — рявкнул голос, и он вышел, не пытаясь ничего поднимать. Потом устало повернулся, держа поднятые руки чуть ниже плеч.

      Он стоял перед молодым человеком со впалыми щеками, лицом, изборожденным морщинами, и широко расставленными ледяными глазами Ричарда Рокхарда. У ног его лежал мешок, который он выронил, увидев кого-то внутри своей лодки. В руке мужчина уверенно, словно стальную, дубинку, держал акустический разрушитель, направленный в живот Диминга.
      — Дональд Рокхард, — сказал Диминг.
      — Ну и что? — ответил Рокхард.
      Диминг опустил руки.
      — Я явился, — проскрежетал он, — чтобы покрасить тебе живот в синий цвет.
      Рокхард довольно долго стоял неподвижно, потом — словно дернули за шнурок — рука с оружием опустилась, а лицо расплылось в улыбке.
      — Черт меня побери, — сказал он. — Вас прислал отец.
      — Дружище, — выдавил Диминг, — как я рад, что ты сначала задаешь вопросы, а потом стреляешь.
      — О, я не стал бы стрелять в вас, кем бы вы ни оказались. Я так рад видеть человека, что… А вообще, кто вы такой?
      Диминг представился.
      — Твой отец узнал, что если лодка вроде твоей проходит сквозь поле смерти, то ее выворачивает наизнанку — или что-то подобное. Во всяком случае, если бы ты решил отсюда убраться, то никогда и никуда бы не долетел.
      Дональд Рокхард взглянул на безумное небо и побледнел.
      — Не может быть, — прошептал он, облизнул губы и нервно засмеялся. — Ну хорошо, но раз уж вы здесь оказались, чтобы сказать мне это, как вы думаете выбираться?
      — Не смотри на меня как на героя-безумца, — ответил Диминг с тенью улыбки. — Нужно просто поменять катушку генератора поля. Именно этим я и занимался в твоей лодке, когда наткнулся на деньги. Я знаю, что не должен их касаться, но часто ли держишь в руках четыре миллиона наличными?
      — С этим трудно спорить, — согласился Рокхард. — Думаю, вы заметили, что там есть еще кое-что.
      — Заметил.
      — Теория гласит, что, если кто-то собирается на Гребд, никто из живущих не должен об этом знать.
      Диминг мельком взглянул на разрушитель в руке молодого человека. Хотя рука висела свободно, оружие он не убрал.
      — Это уже твое дело, — сказал он. — Однако твой отец доверил мне эту информацию, и ты должен это знать.
      — Ну хорошо, — сказал Рокхард и отложил разрушитель. Как у него дела?
      — У твоего отца? Не очень хорошо. По-моему, ты ему сейчас нужен.
      — Нужен? Появись я в той же солнечной системе и узнай об этом Ангелы, это бы дорого ему стоило.
      — Нисколько, — ответил Диминг и описал Дону происшедшее со стариком. — Впрочем, эти жалкие четыре миллиона его бы не спасли.
      Дональд закусил губу.
      — А сколько бы я получил за карточку?
      Диминг прищурился.
      — Это уже было бы кое-что.
      — Я должен отсюда выбраться, — сказал молодой Рокхард. Вы уже закончили с той катушкой?
      — Пока я только вынул старую.
      — Так, пожалуйста, кончайте, хорошо? А я выберу себе две-три вещи из этого. — Он высыпал содержимое мешка на земле и присел над ним.
      — Ты искал именно это? — спросил Диминг, доставая из своей лодки катушку.
      Рокхард фыркнул.
      — Кто знает? Это может оказаться скорлупой или окаменевшими лужами. Я возьму лучшие из них для анализа. Вы думаете, что археологи психи?
      — Конечно, — откликнулся Диминг изнутри лодки Рокхарда. Но я считаю, что вообще все психи. — Он лег животом на кресло и принялся собирать деньги, потом старательно сложил их, добавил карточку и сунул все в пакет. Рокхард взглянул на него.
      — Возьмите себе что-нибудь из этого?
      Диминг покачал головой и вновь положил пакет за стойку с жетонами.
      — Я свое уже получил. — Он выбрался из лодки.
      Рокхард забрался в корабль и через плечо посмотрел на Диминга.
      — И все же возьмите немного. Или даже много.
      — Они мне не понадобятся.
      — Интересный вы человек, Диминг.
      — Возможно.
      — Мы еще увидимся?
      — Нет.
      Когда Рокхард не нашел ответа на это последнее замечание, Диминг добавил:
      — Я закрою твой люк. — Под прикрытием руки, протянувшейся к люку, он достал игольник и спрятал в рукаве, так что ствол торчал между пальцами сжатой в кулак ладони, а мизинец удобно лег на спуск.
      — Прощай, Рокхард, — сказал он.
      Дональд не ответил…..
      Диминг долго стоял, с тупым удивлением глядя на игольник: «Почему я не выстрелил?» Потом, когда корабль Рокхарда исчез, он опустил руки и побрел по горячему песку к своей лодке.
      Боже, до чего же он устал.
      — Почему ты не выстрелил?
      Диминг остановился как вкопанный на середине шага — одна нога впереди, другая — сзади. Медленно поднял голову и взглянул в глаза золотистому гиганту, который с улыбкой стоял у его лодки.
      Глубоко вдохнув воздух, он подержал его в легких и выпустил в болезненном выдохе.
      — Боже мой, — произнес он хриплым, матовым голосом, нельзя сказать, что я очень удивлен.
      — Спокойно, — ответил Ангел. — Теперь все будет хорошо.
      — Ну да, — горько сказал Диминг. Теперь они вычистят его мозг, а в голову нальют холодного, роскошного йогурта; остаток жизни он проведет, моя полы в главном штабе Ангелов наверняка где-то есть такой. — Держи, — добавил он. — Ничего не скажешь, ты хорошо поработал. — Он бросил игольник Ангелу, который легонько махнул рукой, и оружие исчезло на полпути. — Много у вас таких штучек? — спросил Диминг.
      — Конечно, — согласился Ангел. — Почему ты не застрелил молодого Рокхарда?
      — Знаешь, — ответил Диминг, — сам удивляюсь. Я хотел, на самом деле хотел. — Он поднял пустой, ошеломленный взгляд на Ангела. — Что со мной происходит? Я держал все в руках и упустил.
      — Скажи мне еще кое-что, — продолжал Ангел. — Когда на Ибо ты выстрелил в того Ангела и он упал головой в воду, почему ты вытащил его и положил на берегу?
      — Я этого не делал.
      — Я видел тебя. Был там и видел.
      — Вранье, — ответил Диминг, заглянул Ангелу в глаза и прочел в них, что тот все-таки говорит правду. — Ну… не знаю. Просто сделал это и все.
      — А почему ты только оглушил кулаком ту девушку, вместо того, чтобы убить, затирая тем самым следы?
      — Ее звали Тэнди, — задумчиво сказал Диминг. — Это все, что я помню.
      — Вернемся еще дальше, — непринужденно говорил Ангел. Когда в тот вечер ты вышел от Рокхарда, чтобы уладить свои дела, ты упаковав часы и отправил по почте. Кому?
      — Не помню.
      — А я помню. Ты послал их той женщине, у которой украл. Почему, Диминг?
      — Почему, почему, почему! Я всегда так делал, вот почему.
      — Не всегда. Только если часы были единственной памятью, оставшейся у женщины после умершего мужа, или дело касалось чего-то подобной ценности. Знаешь кто ты, Диминг? Мученик.
      — Слушай, ты, — ответил Диминг, — ты меня поймал, и я теперь получу свое. Обойдемся без проповеди, ладно? Пошли, я устал.
      Ангел вытянул перед собой обе ладони с легко расставленными пальцами, и у Диминга зачесалась кожа. Он отчетливо услышал два щелчка в позвоночнике, который вытянулся и снова вернулся на место.
      — Ты все еще испытываешь усталость? — улыбнулся Ангел. Диминг коснулся плеч, век.
      — Нет… — прошептал он. — Клянусь, нет! — Он склонил голову и медленно добавил: — Это первая ваша штучка, которая мне нравится, малыш. — Он снова взглянул на добродушного гиганта в золотистой одежде. — Вообще, кто вы такие, а? Ладно, ладно, — добавил он тут же, — я знаю, на этот вопрос вы не отвечаете. Не было разговора.
      — Ты можешь об этом спрашивать, — сказал Ангел, не обращая внимания на удивленно открытый рот Диминга. — Когда-то мы были обычной службой порядка, чем-то вроде небольшой частной армии, если тебе понятно это слово. История человечества изобилует наемниками. Некогда, например, существовали детективы Пинкертона, но ты этого можешь не помнить, это было еще до твоего рождения. Нашей группой руководил некий Ангел — человек с таким именем — отсюда и название. Оно появилось раньше, чем эти одежды и наша деятельность по образцу воскресной школы, которой мы сейчас занимаемся.
      Со временем мы все старательно подбирали кадры, так что возрос их моральный уровень. Одновременно у нас становилось все меньше руководителей, и наконец они вообще перестали быть нужны. Осталось только и наше мнение: можно избежать многих неприятностей, если сделать так, чтобы люди были взаимно вежливы и добры.
      — Порой вы проявляете эту доброту довольно оригинально!
      — Случалось, что человек убивал лошадь, сломавшую ногу, ответил Ангел. — Это тоже проявление доброты.
      — А зачем ты мне все это говоришь?
      — Агитирую.
      — Что-что?
      — Агитирую, — отчетливо повторил ангел. — Я принимаю новых кандидатов, вербую новых Ангелов. Тебя тоже возьму, если захочешь.
      — Нет, нет, минутку, — запротестовал Диминг. — Ты хочешь сказать, что сделаешь из меня Ангела? Со мной такие штуки не проходят.
      — А почему бы и нет?
      — Только не я, — упирался Диминг. — Я для этого не гожусь.
      — Не годишься? А кто же тогда человек, который не может жить одной жизнью, а должен одновременно играть роль своеобразного Робин Гуда? Знаешь ли ты, что никогда не обокрал никого, кто в конечном итоге не выиграл бы от этого, чему-то не научился?
      — Это действительно так?
      — Я могу показать тебе список всех случаев — всех до единого.
      — Ты так долго за мной следишь?
      — Это началось, когда ты был в третьем классе.
      — Брось, — сказал Диминг. — Для этого нужно быть невидимым.
      Ангел исчез. Диминг медленно подошел к лодке и провел ладонью по обшивке.
      — Ничего особенного, если знаешь, как это делать. Почему бы генератору мигополя не быть уменьшенным до размеров кулака? — произнес из воздуха голос Ангела. Диминг резко повернулся, но ничего не увидел. Глаза его расширились, и он прижался к лодке спиной. — Вот он я, — весело сказал Ангел и появился справа от него. Он откинул назад поля золотистой одежды, вывернул пояс на другую сторону, и Диминг мельком заметил какую-то маленькую, плоскую пластиковую коробочку.
      — Ты должен понять, — сказал Ангел, — что люди в большинстве своем суеверны и полны обожания. Если их теологию заменить наукой, они начнут чтить ее. Мы даем им лишь то, что они хотят. Мы никогда не пытались изображать сверхъестественные существа, но и не отрицаем того, что о нас думают. Если нас считать жаждущими власти работорговцами, мы даем доказательства ошибочности такого мнения. Если думают, что мы полубоги или что-то в этом роде, мы просто молчим.
      И это дает результат. Войны не было уже так давно, что половина человечества не знает, что значит это слово. И появились мы тогда, когда в нас была максимальная потребность, можешь мне поверить, когда человек расширял свои пределы среди неземных цивилизаций, наперекор им и за счет их. Нужно было развивать науку, ибо иначе…
      — А в чем эта ваша наука? Чего вы добиваетесь?
      — Я уже говорил тебе, но это звучит так просто, что никто не хочет верить, пока не увидит этого в деле — да и тогда находят иные слова, чтобы это выразить. С тобой я попытаюсь еще раз, — рассмеялся Ангел. — Учение наше звучит так: БУДЬТЕ ДОБРЫ ДРУГ К ДРУГУ. И это ключ от неба.
      — Я должен над этим подумать, — сказал Диминг, придавленный всем этим. — Впрочем, нет, я подумаю над этим потом… Я многое слышал о вас. Говорят, вы не едите…
      — Это правда.
      — И не спите.
      — Верно. Так же, как и не размножаемся — пока нам не удалось приспособить трансформацию к женскому организму. Но когда-нибудь нам это удастся… Мы не являемся особым видом или расой, не являемся и суперменами. Мы, потомство, являющееся продуктом растения иньян.
      — Иньян?!
      — Это наша мрачная и смертельная тайна, — со смехом ответил Ангел. — Ты знаешь, что делает это растение с человеком, принимающим его без ограничения, но принимаемое в нужной пропорции, оно вызывает не больше привыкания, чем любое другое лекарство. Понимаешь, Диминг, нельзя, просто нельзя пятикратно увеличить свой интеллект и при этом не заметить, что люди должны быть добрее друг к другу. Так что наше учение, как я его назвал, не является доктриной или философией, это просто логическая неизбежность. Кстати, если ты не решишься присоединиться к нам, не болтай об иняне, иначе придется тебе сделать больно.
      — Что ты сказал?! — выкрикнул Диминг. — Если я не решусь… А какой у меня выбор?
      — Неужели ты думаешь, что мы принуждаем тебя приобщить людей к добру? — серьезно спросил Ангел.
      Диминг отошел в сторону, потом вернулся, ударяя кулаком по раскрытой ладони.
      — Ну хорошо, значит, вы меня не принуждаете. Но все равно у меня нет выбора. Я могу поверить вам на слово — хотя пройдет много месяцев, прежде чем поверю всерьез — что вы не наступаете мне на пятки. Но я не могу вернуться в заваруху на Земле, где рухнули все дела старика Рокхарда, а власти суют нос во все его связи…
      — Какую заваруху? — спросил Ангел и засмеялся. — Диминг, нет никакой заварухи.
      — Но Рокхард…
      — Нет никакого Рокхарда. Ты слышал эту фамилию до того, как в тот вечер к тебе пришел толстяк?
      — Нет, но это не значит… О, боже, конечно же, значит… Ладно, а как быть с его провалом, с его делами, это же было во всех новостях. Говорили…
      — Сколько раз ты это слышал?
      — Когда был на Иоланте! Я сам видел, когда… Ага, понял, это показывали специально для меня.
      — Нельзя было допустить, чтобы ты что-то заподозрил.
      — Я и не заподозрил. Ваши храбрые пилоты едва меня не подстрелили. Я мог погибнуть.
      — Конечно.
      — А если бы, сидя в опоре того корабля, не подал голос, то, может, сидел бы там до сих пор.
      — Совершенно верно.
      — А если бы завалил работу на Ибо, получил бы из разрушителя.
      — Привыкнув, ты не будешь так обижаться. Конечно, ты был в опасности. Все было запланировано так, что ты мог сделать верный или неверный выбор, а между ними оставалось еще много свободы. Ты выбирал правильно и потому находишься здесь. Ты можешь нам пригодиться. Человек, который в чрезвычайной ситуации делает неверный выбор, нам не нужен.
      — Говорят, что вы бессмертны, — сказал вдруг Диминг.
      — Ерунда! — ответил Ангел. — Это лишь сплетня, вероятно, вызванная тем, что ни один из нас еще не умер. Но когда-то это произойдет, нет никаких сомнений.
      — Ага, — сказал Диминг и стал думать о чем-то другом. Внезапно истинный смысл услышанного как обухом ударил его по голове. — Но ведь Ангелы крутятся по Космосу две тысячи лет!
      — Две тысячи триста, — поправил Ангел.
      — И ради этого вы пожертвовали размножением, — сказал Диминг. — Скажи-ка, дядя, стоила ли игра свеч? — по-хамски спросил он.
      — При всей своей доброте, — улыбнулся Ангел, — думаю, тебя нужно лишить парочки зубов, чтобы в будущем ты не говорил так при тех, кто может воспринять это иначе, чем я.
      — Беру свои слова обратно, — сказал Диминг, низко поклонившись, а когда выпрямился, лицо его было напряжено, как у ребенка, который хочет расплакаться, но пока сдерживается. Мне нужно над этим немного посмеяться, иначе я… я…
      — Ладно, парень, не бери в голову… Это может здорово прижать, если обрушится без предупреждения. Думаешь, я не понимаю?
      Они помолчали.
      — Сколько у меня времени на размышление? — спросил наконец Диминг.
      — Сколько хочешь. Ты уже прошел проверку, и приглашение остается в силе. Потерять его можно, только не оправдав мое доверие.
      — Не думаешь ли ты, что я создам партию, провозглашающую ненависть к другому человеку? После того, что пережил? И я никому ничего не скажу — да и кто будет слушать такое?
      — Ангел, — мягко сказал золотистый гигант, — независимо от того, с кем ты говоришь. Итак… что ты собираешься делать?
      — Хочу вернуться на Землю.
      Ангел махнул рукой в сторону лодки.
      — Пожалуйста.
      Диминг взглянул на него и закусил губу.
      — Не хочешь узнать зачем?
      Ангел молча улыбнулся.
      — Я просто должен, — возразил Диминг, словно протестуя против чего-то. — Все эти жалкие годы я жил лишь наполовину, и даже когда для хохмы создал себе второе «я», то выключал первое на время существования второго. Я хотел бы вернуться в себя такого, как я есть, и научиться быть таким постоянно. — Он наклонился и постучал по могучей груди Ангела. — Это… чертовски велико. Если бы я стал таким же, то был бы больше, чем есть на самом деле. Пожалуй, в этом все дело. Не нужно быть Ангелом, чтобы быть великим. Пожалуй, не нужно быть никем, кроме человека, чтобы жить по вашему учению. — Он замолчал.
      — А ты знаешь, какой ты на самом деле?
      — Я был таким минуты три, пока стоял на ступенях Астро-Центра на Ибо, разговаривая с…
      — Можешь по дороге заглянуть на Ибо.
      — Она не захочет на меня смотреть, разве что после моего ареста, — ответил Диминг. — Она видела, как я стрелял в Ангела.
      — Ну так мы устроим, чтобы тот самый Ангел арестовал тебя, восстановив ее доверие к нам.
      Диминг так и не долетел до Земли. Его арестовали на Ибо, и Ангел, который это сделал, показал его девушке по имени Тэнди. Увидев, как Ангел уходит со своим пленником, она побежала следом.
      — Что ты с ним сделаешь?
      — А что сделала бы ты?
      Они долго смотрели друг на друга.
      — Ты можешь обещать, что есть нечто, чему ты мог бы у нее научиться, и что ты хочешь этого?
      — О да, — ответил Диминг.
      — Научить его… чему? — в панике воскликнула девушка. Научить его… как?
      — Достаточно быть самим собой, — сказал Диминг, и Ангел отпустил его.
      — Свяжись со мной, — сказал он Димингу, — через три дня после того, как это закончится.
      Это закончилось, когда она умерла, прожив с ним на Ибо почти семьдесят четыре года, и три дня спустя он сидел среди своих правнуков, думая, как быть дальше.
 
       Перевод с англ. Н. Гузнинова

МЕДЛЕННАЯ СКУЛЬПТУРА

      Встретив его, она не знала, кто он, да, впрочем, и немногие знали это. Он бродил по высоко расположенному саду вокруг груши, и земля пахла поздним летом и ветром.
      Он поднял взгляд на стройную девушку лет двадцати пяти, на ее смелое лицо, глаза и волосы одного цвета, что необычайно пленяло, потому что волосы были золотисто-рыжими. А она посмотрела на загорелого мужчину лет сорока, на лепестковый электроскоп в его руке, и почувствовала себя нежеланным гостем.
      — Ax, — сказала она, подходящим к ситуации голосом, однако мужчина кивнул и произнес:
      — Подержите, пожалуйста, — тоном, исключавшим какую-нибудь мысль о назойливости.
      Она присела рядом, держа прибор точно так, как он поместил его в ее руку, а мужчина немного отступил и постучал по колену камертоном.
      — Показывает?
      Голос у него был приятный, из тех, что охотно слушают.
      Девушка разглядывала хрупкие золотые листочки на стеклянном диске электроскопа.
      — Расходятся.
      Он снова постучал, и листочки разошлись шире.
      — Сколько?
      — Около сорока пяти градусов, когда вы стучите камертоном.
      — Отлично, это почти максимум того, чего можно добиться. — Он вытащил из кармана пиджака мешочек с мелкой пылью и сыпанул немного на землю. — Теперь я отойду, а вы останетесь на месте и будете сообщать о поведении лепестков.
      Он принялся кружить вокруг груши, раз за разом стуча вилкой камертона, и девушка считывала результаты: десять градусов, тридцать, двадцать, ноль. Когда золотистые листочки расходились максимально — до 40 или даже больше градусов, мужчина сыпал еще меловой пыли. Когда он закончил, вокруг дерева возник неправильный овал белых точек. Мужчина вынул блокнот, нарисовал дерево и контуры овала, после чего взял у девушки электроскоп.
      — Вы что-то искали здесь?
      — Нет, — ответила она. — То есть да.
      Он улыбнулся, и, хотя это длилось долю секунды, девушка решила, что для его лица это странное выражение.
      — На языке юристов это трудно назвать однозначным ответом.
      Она взглянула на холм, металлически сверкавший в свете заходящего солнца; на нем было немногое: скалы, трава, оставшаяся с лета, несколько деревьев, сад. Каждый пришедший сюда оставлял за спиной дальнюю дорогу.
      — Вопрос был непрост, — ответила девушка, пытаясь улыбнуться, но вместо этого разрыдалась.
      Это было глупо, и она сказала ему об том.
      — Почему? — спросил он.
      Впервые она столкнулась с такой характерной его чертой непрерывным потоком вопросов — и это ее обеспокоило. Это всегда беспокоит, а иногда становится невыносимо.
      — Нельзя позволять себе такое публичное проявление чувств. Другие этого не делают.
      — Вам можно. Я не знаю «других», о которых вы говорите.
      — Я, пожалуй, тоже не знаю… но поняла это только сейчас, когда вы сказали.
      — Тогда говорите правду. Нет смысла повторять: «Он подумает, что я…» — и тому подобное. Что бы я ни подумал, это не будет зависеть от ваших слов. Или просто уходите и не говорите больше ничего. — Она не шевельнулась, и он добавил: Постарайтесь решиться на откровенность. Если это важно значит, становится простым, а если просто — признаться в этом легко.
      — Я умру! — выкрикнула девушка.
      — Я тоже.
      — У меня опухоль на груди.
      — Пойдемте в дом, что-нибудь придумаем.
      Сказав это, он повернулся и пошел через сад. Полуживая от страха, обиженная и вместе с тем полная абсурдных надежд, с коротким спазмом сдавленного смеха, она мгновение стояла, глядя, как он уходит, потом вдруг поняла (интересно, когда это я решилась?), что идет за ним следом.
      С мужчиной она поравнялась на уходящем вверх краю сада.
      — Вы врач?
      Могло показаться, что он не заметил ни ее колебания, ни момента, когда она пошла за ним.
      — Нет, — ответил он, не останавливаясь, по-прежнему словно не замечая, что девушка замирает на месте, покусывая нижнюю губу, и снова торопится за ним.
      — Я, наверное, сошла с ума, — сказала она, догоняя его на садовой тропинке.
      Девушка говорила сама с собой, и мужчина, видимо, это почувствовал, потому что ничего не ответил. Сад оживляли взъерошенные хризантемы и пруд, где она заметила пару мерцающих золотых рыбок — самых больших, которых когда-либо встречала. И наконец — дом.
      Это была часть сада, окаймленная колоннадой, соединяющейся с каменными стенами. Дом находился на склоне холма и одновременно внутри него; горизонтальная крыша частично опиралась на вертикальную скальную стену. Дверь из брусьев, утыканная гвоздями, с двумя щелями, наподобие амбразур, была открыта, а когда захлопнулась, тишина и ощущение изоляции от внешнего мира были гораздо глубже, чем мог вызвать это лязг засова.
      Девушка прислонилась спиной к двери и стояла, разглядывая хозяина через небольшое патио или, по крайней мере, его часть. Это был небольшой внутренний двор, посреди которого находился атриум с пятью застекленными стенами, открытыми сверху. Внутри росло карликовое дерево, кипарис или можжевельник, сучковатое и изогнутое, похожее на японское бонсаи.
      — Дальше вы не пойдете? — спросил он, стоя у открытой двери по другую сторону атриума.
      — Бонсаи не может быть пятнадцати футов высотой, — заметила она.
      — Мой может.
      Она медленно прошла мимо, разглядывая дерево.
      — Давно вы его растите?
      — Половину своей жизни.
      Тон его выражал глубокое удовлетворение. Расспросы хозяина бонсаи, сколько лет его деревцу, нетактичны, поскольку намекают на желание узнать: ему ли принадлежит это творение или он принял и продолжил чужое дело. Невольно возникает соблазн чью-то идею и кропотливую работу записать на собственный счет. Зато вопрос «давно ли вы его растите?» тактичен, сдержан и чрезвычайно вежлив.
      Девушка снова взглянула на бонсаи. Порой можно встретить подобные деревца полузаброшенными, полузабытыми, растущими в ржавых банках в какой-нибудь не слишком процветающей школе, не проданные только из-за слишком странной формы, некоторого количества мертвых ветвей или, наконец, слишком медленного роста целого или отдельных частей. Эти экземпляры отличаются интересной формой ствола и сопротивляемостью превратностям судьбы, которая позволяет им расцвести, найдя малейшую возможность для жизни. Возраст этого деревца был гораздо больше половины и даже всей жизни мужчины. Внезапно девушку поразила мысль, что эта красота могла бы быть необратимо уничтожена огнем, белками, личинками или термитами, чем-то, находящимся вне всяких понятий порядочности, справедливости или уважения.
      Она посмотрела на деревце, потом на мужчину.
      — Идемте?
      — Да, — ответила она, и они вошли в мастерскую.
      — Садитесь вон там и расслабьтесь. Это может немного затянуться.
      «Там» означало большое кожаное кресло возле стеллажа. Книги оказались в пределах ее поля зрения — работы из области медицины, техники, ядерной физики, химии, биологии, психиатрии. Затем теннис, гимнастика, шахматы, восточная игра «го» и гольф. Далее драматургия, искусство письма, «Modern English Usage», «The American Language» с дополнением, «Rhyming Dictionaries» Вула и Уолкера, и ряд других словарей и энциклопедий. Длинную полку целиком заполняли биографии.
      — У вас неплохая библиотека.
      Он ответил достаточно лаконично, поскольку в эту минуту был поглощен работой и явно не проявлял желания разговаривать.
      — Точно. Может, как-нибудь посмотрите ее. — Эти несколько слов заставили ее задуматься, что он хотел этим сказать.
      «Пожалуй, лишь то, — мысленно решила девушка, — что эта библиотека необходима ему для работы, а настоящая находится где-то в другом месте». Она смотрела на него с набожным восторгом, следя за каждым его действием. Ей нравилось, как он двигался — быстро и решительно. Мужчина нисколько не сомневался в том, что делает. Часть устройств, которыми он пользовался, была ей знакома — стеклянный дистиллятор, мерное устройство, центрифуга. Были еще два холодильника, один из которых холодильником отнюдь не был, поскольку термометр на дверях показывал 70 градусов по Фаренгейту.
      Однако все это, включая аппаратуру, которой она не знала, было лишь мертвым оборудованием. Внимание заслуживал только человек. Человек, занимавший ее настолько, что за все это время она даже не занялась книгами.
      Наконец он закончил серию манипуляций на лабораторном столе, повернул какие-то рукоятки, взял высокий табурет, подошел к девушке и сел рядом, как птица на ветке. Уперев пятки в поперечину, он положил загорелые руки на колени.