Назревала необходимость отвести 5-ю армию за Десну и за счет сокращения фронта и высвобождения резервов улучшить ее оперативное положение. Но генералу Потапову разрешили лишь несколько выпрямить линию обороны 31-го стрелкового корпуса. Эта мера существенно не меняла положения армии.

Правильно оценив обстановку, главнокомандующий войсками Юго-Западного направления 4 сентября доложил Ставке, что противник создал на флангах Юго-Западного фронта охватывающее положение и угрожает прорывом в глубокий тыл его войскам. В связи с этим С. М. Буденный просил выделить фронту необходимые резервы, а если Ставка не располагает ими, разрешить вывести по две дивизии из Киевского укрепрайона и 26-й армии. Начальник Генерального штаба в тот же день сообщил, что Верховный Главнокомандующий не возражает против такой перегруппировки сил внутри фронта.

Мы в штабе фронта понимали, что этих мер далеко не достаточно. Сражение, приобретавшее все более широкий размах, сразу же, как губка влагу, поглощало наши небольшие резервы, создаваемые за счет ослабления сил на пока не атакованных участках. А ведь по наиболее ослабленным местам нашей обороны враг в любой момент мог навести удары.

Верховное командование делало все, чтобы помочь нам. К числу принятых им решительных мер следует, как я уже говорил, отнести объединение Центрального и Брянского фронтов в руках генерала Еременко, передачу ему резервов Ставки с единственной задачей разгромить войска Гудериана. С этой же целью была спешно создана 40-я армия, которая должна была выправить положение на стыке фронтов. Однако и у Ставки возможности были ограниченны.

Главком направления, внимательно следивший за событиями на нашем фронте, своевременно разглядел опасность, которую таил вражеский плацдарм юго-восточнее Кременчуга. 4 сентября С. М. Буденный связался с Кирпоносом.

— Промедление с ликвидацией плацдарма у Дериевки смерти подобно, — сказал маршал и категорически потребовал сбросить гитлеровцев с левого берега Днепра. Для оказания помощи командарму Фекленко он рекомендовал направить ответственных представителей фронта.

Кирпонос приказал мне вызвать к нему начальника артиллерии М. А. Парсегова, начальника автобронетанкового управления В. Т. Вольского и заместителя начальника штаба ВВС В. М. Лозового-Шевченко.

— Поедут к Фекленко, — пояснил он. — Вы тоже готовьтесь отправиться вместе с ними.

К счастью, все оказались на месте. Мы собрались в кабинете командующего. Здесь уже были Кирпонос, Бурмистенко, Рыков и Тупиков. Кирпонос сказал, что Военный совет поручает нам помочь командованию 38-й армии ликвидировать кременчугский плацдарм противника.

— Мы просто не в состоянии отсюда, из Прилук, уделить должное внимание этой очень важной операции. Разберитесь на месте и сделайте все, чтобы задача была выполнена. Регулярно докладывайте о ходе событий не только в штаб фронта, но и непосредственно главкому.

— Прошу вас, товарищи, — добавил М. А. Бурмистенко, — позаботиться о том, чтобы все бойцы, командиры и политработники армии глубоко осознали важность стоящей перед ними задачи. Ведь если противник сможет оттуда прорваться навстречу войскам Гудериана, весь наш фронт окажется под угрозой катастрофы.

Прощаясь, командующий фронтом сказал мне:

— Вы, товарищ Баграмян, отвечаете за организацию работы, а также за своевременную информацию. Первый ваш доклад ждем завтра к исходу дня.

Выезжали мы в разное время. От штаба фронта до Козельщины, где располагался командный пункт 38-й армии, было около 180 километров . Однако добирался я на машине почти весь день. Ехать пришлось большей частью по грунтовым дорогам, раскисшим после длительных дождей. КП армии разыскал с большим трудом: мы старались как можно лучше маскировать расположение своих штабов, чтобы уберечь их от ударов с воздуха.

Генерал Николай Владимирович Фекленко встретил меня радушно. Мы старые знакомые. Еще в тридцатых годах вместе служили в 5-й кавалерийской дивизии: я — начальником штаба дивизии, он — командиром механизированного полка. Николай Владимирович уже тогда пользовался авторитетом за деловитость, прямоту, решительность. За отличную подготовку полка он был награжден орденом Ленина. В 1940 году Фекленко назначили командиром танковой дивизии, а в начале 1941 года — командиром формировавшегося 19-го механизированного корпуса. Николай Владимирович отличился в боях уже в первые недели войны и был удостоен ордена Красного Знамени. За неделю до нашей встречи по рекомендации генерала Кирпоноса его назначили командующим 38-й армией.

Человек правдивый и открытый, Фекленко сразу же признался, что на этот раз противник перехитрил его. Незадолго до захвата плацдарма на восточном берегу Днепра в междуречье Псла и Ворсклы немцы высадили крупный десант на острове Кролевиц вблизи Черкасс и сумели создать впечатление, что именно здесь они готовятся форсировать Днепр, используя остров как трамплин для броска. Поэтому значительная часть сил армии (три дивизии из семи) была стянута в этот район. Остальные соединения занимали оборону на широком фронте. А в последние дни Фекленко перебросил под Черкассы свою единственную резервную дивизию. Враг и воспользовался этим. Он выбрал для удара самое слабое место — днепровский берег между реками Псел и Ворскла, где оборону на фронте в 54 километра держала одна стрелковая дивизия. На участке форсирования оказался с нашей стороны всего один стрелковый полк. А противник только в первом эшелоне бросил до двух пехотных дивизий. У генерала Фекленко поблизости не оказалось никаких резервов. В первые два дня сопротивление переправившемуся через Днепр противнику смогли оказать лишь располагавшиеся здесь части 300-й стрелковой и подоспевшие подразделения 34-й кавалерийской дивизии полковника А. А. Гречко, переданной в состав армии из резерва главкома Юго-Западного направления. Командир стрелковой дивизии полковник П. И. Кузнецов попытался маневрировать силами, перебросить кое-что с других участков. Но сделать это в условиях, когда ему приходилось оборонять очень широкий фронт, было почти невозможно. Пользуясь своим многократным численным превосходством и господством в авиации и артиллерии, противник оттеснил наши подразделения от берега. Когда сюда подошли направленные из резерва части 5-го кавкорпуса и 304-я стрелковая дивизия, переправившиеся войска противника успели основательно закрепиться на захваченном плацдарме. К нашему прибытию на левом берегу Днепра было уже около пяти вражеских дивизий. Им противостояли наши две стрелковые дивизии и кавалерийский корпус, который еще в пути понес значительные потери от фашистской авиации. Было ясно, что этими силами не ликвидировать вражеский плацдарм. Нужно было подтянуть новые войска, танки, артиллерию с достаточным запасом снарядов. О первых своих впечатлениях я немедленно доложил по телефону генералу Тупикову и просил его ускорить усиление 38-й армии необходимыми подкреплениями, обещанными главкомом направления.

Вечером вся наша группа была в сборе. Я коротко ознакомил товарищей с обстановкой, рассказал о разговоре с Тупиковым и предложил выехать в войска. На мою долю выпала 304-я стрелковая дивизия. Сопровождавший меня офицер оперативного отдела армии, видимо, хорошо знал дорогу, вел уверенно, не заглядывая в карту. По пути на нас несколько раз пикировали вражеские истребители. К счастью, все обошлось благополучно. Проводник показал нам на курган, возвышавшийся над местностью: там размещен наблюдательный пункт командира дивизии. Когда мы были еще довольно далеко от него, ударила фашистская артиллерия. Курган скрылся в дыму. Казалось, на нем ничего не осталось. Пользуясь тем, что местность скрывала нас от глаз противника, мы на машине подъехали вплотную к кургану. Бойцы несли на носилках тяжелораненого полковника. Это был начальник артиллерии дивизии.

Бойцы, исправлявшие поврежденные линии, показали, куда идти. Вскоре я спустился в глубокую траншею. Здесь было несколько офицеров и вместе с ними рослый представительный генерал. Назвав себя, я в ответ услышал:

— Командир дивизии генерал-майор Пухов.

Кто мог предположить тогда, что этот тихий, медлительный человек окажется настоящим героем, что 13-я армия, которой он будет командовать, прославится своей доблестью в Курской битве…

Кстати, уже в первые месяцы войны я пришел к убеждению, что подлинные качества командира раскрываются только в бою. Бой — самый строгий экзаменатор, определяющий, кто на что способен. Здесь, в огне и испытаниях, сразу выделяются отважные и талантливые командиры, способные в сложнейшей обстановке вести за собой и учить людей побеждать. Нередко среди них приходилось встречать таких, которые в мирное время в силу склада характера и других личных качеств ничем особенно не отличились. А вот на войне вдруг ярко проявились их лучшие стороны: мудрость, воинская смекалка, мужество, твердая воля. Таким был и Николай Павлович Пухов.

…Я спросил у Пухова, как идут дела. Ответ услышал не сразу. Вытащив носовой платок и вытерев с лица пот, смешанный с пылью, генерал сказал:

— Похвастаться нечем. За три дня продвинулись на один-два километра. Сделаем бросок — противник отвечает бешеными контратаками и не успокаивается, пока снова не оттеснит нас. Уж очень давит авиация. Да и немецкая артиллерия свирепствует и, как видите, загнала нас в яму… Вот взгляните, что сейчас будет.

Генерал по ступенькам поднялся на бруствер окопа и протянул мне бинокль. С разных сторон из-за высоток ударили наши орудия. Видно было, как впереди веером разворачивалась серия разрывов. Пыль и дым закрыли горизонт. Цепь разрывов переместилась дальше. Противник не отвечал. Только со стороны Днепра на небольшой высоте показались самолеты, закружили над нашими батареями. Открыли огонь несколько зенитных орудий и счетверенных пулеметов. Словно извиняясь, командир дивизии пояснил:

— Это все, что у нас есть для борьбы с авиацией. Несмотря на бомбежку, артиллеристы продолжали стрельбу. Но она стала заметно слабеть: видно, не обошлось без потерь.

— Смотрите, наши пошли в атаку. — Пухов показал рукой на северные скаты лежавшей впереди высотки.

Маленькие серые фигурки поднимались по склону. Грохот орудий усилился, послышался треск пулеметов и винтовок. Передняя цепь бойцов достигла гребня высоты, перевалила за него. За ней поспешила следующая. И вдруг вся высота исчезла в серо-буром облаке разрывов вражеских бомб, мин и снарядов. Вскоре десятка два танков показались на гребне и медленно поползли вниз. Бойцы, отстреливаясь, перебежками отходили под прикрытие своей артиллерии.

— А у меня ни одного танка, — сказал командир дивизии. — Вот так заканчивается почти каждая наша атака.

Да, было очевидно, что без танков, сильной артиллерии и авиации здесь ничего не добиться. Наступать в таких условиях бессмысленно.

Связавшись по телефону с командармом, я упросил его разрешить командиру дивизии до подхода подкреплений воздержаться от дальнейших атак. А пока пусть закрепится на достигнутом рубеже, приведет части в порядок, организует подвоз боеприпасов. Фекленко согласился.

Бой затих. Пухов вызвал командиров полков. Спокойно и деловито, без малейшей нервозности, разговаривал генерал с подчиненными. Ставя им новые задачи, добивался от каждого командира осмысления обстановки, глубокого понимания места и роли своего полка в связи с переходом дивизии к обороне.

Вскоре я возвратился на командный пункт армии. Посоветовался с другими представителями фронтового командования, уже успевшими побывать на многих участках. Они были такого же мнения, как и я. Мы рекомендовали генералу Фекленко приостановить атаки по всему рубежу, а сами обо всем доложили С. М. Буденному и М. П. Кирпоносу.

Осознав бесполезность дальнейших атак столь малыми силами, главнокомандующий приказал прекратить их и тем временем подготовить новый контрудар с привлечением не только сил армии, но и всех поступающих в ее распоряжение резервов. Начало контрудара было назначено на утро 8 сентября. Из войск 38-й армии в нем должны были участвовать 5-й кавалерийский корпус с 34-й кавдивизией и четыре стрелковые дивизии. Главком из своего резерва выделял только что сформированные три танковые бригады и несколько авиационных полков.

Задача была не из легких. И не только потому, что противник имел больше сил, чем смогло сосредоточить командование нашего фронта. Времени на подготовку контрудара отводилось немногим больше суток. А танковые бригады и зенитные артиллерийские части еще только начали прибывать в район Полтавы. При этом все планирование подготовки контрудара легло на плечи малочисленной группы офицеров оперативного отдела штаба армии во главе с полковником М. И. Потаповым.

Поздно вечером 6 сентября войскам были отданы боевые распоряжения. Командарм решил нанести два удара по сходящимся направлениям. Один — силами четырех стрелковых дивизий вдоль левого берега реки Псел на Келеберду. Другой — на левом фланге армии, на фронте Порубай, Озеры — во фланг и тыл закрепившемуся на плацдарме противнику, с одновременным выходом на его переправы. Эта задача возлагалась на 5-й кавалерийский корпус, усиленный 3-й и 142-й танковыми бригадами и 47-й танковой дивизией, имевшей всего около 30 боевых машин.

Принимая такое решение, командарм исходил из того, что на подготовку контрудара отводилось очень мало времени, его не хватило бы на значительные перегруппировки войск. Избранные Фекленко направления ударов требовали минимального передвижения частей, что очень важно при острой нехватке времени. Это соображение было резонным, и мы согласились с решением командующего.

Однако оказалось, что даже без серьезной перегруппировки войск армия не смогла к назначенному сроку закончить подготовку к атаке. Несмотря на форсированные марши, вновь прибывавшие в армию соединения и части не успевали выйти в исходные районы. Командующему фронтом пришлось перенести время наступления.

Пока мы готовили контрудар на левом фланге армии, противник форсировал Днепр южнее Кременчуга. Переправившуюся немецкую пехотную дивизию поддержали части с ранее захваченного плацдарма. А у нас Кременчуг оборонял всего один полк 297-й стрелковой дивизии, Силы были слишком неравными. Город оказался в руках врага. Переправив сюда еще одну пехотную дивизию, он попытался развивать наступление на север, но настойчивыми контратаками частей 297-й стрелковой дивизии полковника Г. А. Афанасьева был остановлен севернее Кременчуга.

Получив 9 сентября донесение о том, что дальнейшее продвижение противника в этом районе надежно остановлено, Фекленко снова переключил все внимание на подготовку контрудара на левом фланге своей армии. Не ожидало серьезной опасности со стороны Кременчуга и командование фронта. Имея от разведки сведения о том, что в районе дериевского плацдарма выявлен разведывательный батальон 9-й танковой дивизии, оно предположило, что именно сюда придут и главные силы танковой группы генерала Клейста. Здесь-то и даст им бой ударная группировка нашей 38-й армии. Но у врага, как мы потом увидим, были совсем другие планы…

Окунувшись с головой в подготовку контрудара 38-й армии, мы с неослабевающим вниманием продолжали следить за развитием событий и на северном крыле нашего фронта. Каждый из нас понимал, что именно там сейчас решается исход сражения на киевском направлении. Удастся ли войскам 40-й армии выстоять перед танковой лавиной Гудериана?

Находясь в штабе Фекленко, мы, конечно, не могли представить себе всех подробностей боев в том районе. Эти подробности я узнал впоследствии из рассказов начальника штаба фронта генерала Тупикова и моего заместителя полковника Захватаева, с которыми мне довелось беседовать после возвращения в штаб фронта. Многие детали помогли мне восстановить и сохранившиеся документы.

Вот что происходило в тот период на нашем северном крыле. В первой декаде сентября 40-я армия продолжала оказывать упорнейшее сопротивление войскам Гудериана, которые при мощной поддержке авиации неизмеримо превосходили ее в танках и артиллерии, а также в маневренности своих сил. Две недели наши части удерживали танковые и моторизованные дивизии врага в междуречье Десны и Сейма.

После войны Гудериану стыдно было признать, что значительные силы его танковой группы в начале сентября 1941 года были скованы активными контратаками всего одной советской дивизии — 293-й стрелковой полковника П. Ф. Лагутина, поддержанной несколькими десятками танков 10-й отдельной танковой дивизии Героя Советского Союза генерала К. А. Семенченко. Одну нашу стрелковую дивизию фашистский генерал стал выдавать за четыре, а такого количества войск, как известно, не было во всей 40-й армии.

Гитлеровское командование, совсем не ожидавшее столь упорного сопротивления советских войск, забеспокоилось. Генерал-полковник Гальдер в те дни отнюдь не в радужных тонах оценивал успехи Гудериана. Он записал в своем дневнике: «2-я танковая армия в ходе своего наступления через р. Десна своим левым флангом настолько вцепилась в противника, что ее наступление на юг приостановилось. Она вынуждена была даже оставить уже захваченные участки местности».

Первые успехи 40-й армии настолько обнадежили генерала Кирпоноса, что он решил одну из ее дивизий — 135-ю стрелковую генерала Ф. Н. Смехотворова — перебросить на выручку 5-й армии, положение которой все более ухудшалось из-за глубоких вклинений противника на черниговском и остерском направлениях. Враг стремился рассечь ее войска и, окружив их, выйти в тыл нашей 37-й армии, оборонявшейся непосредственно у Киева. Оторванные в то время от штаба фронта, мы никак не могли понять: почему Кирпонос медлит с отводом соединений Потапова? Позднее я узнал, что Ставка упорно не давала разрешения на это. В Москве, по-видимому, еще сохранялась надежда, что наступлением войск Брянского фронта все же удастся отбросить противника от Десны.

7 сентября командующий Юго-Западным фронтом вынужден был послать в Ставку специальное донесение, в котором доказывал, что медлить нельзя. Начальник Генерального штаба запросил мнение маршала Буденного. Тот решительно поддержал ходатайство командования фронта. Наконец 9 сентября маршал Шапошников сообщил: «Верховный Главнокомандующий санкционировал отвести 5-ю армию и правый фланг 37-й армии на реку Десна». Но к тому времени фашистские войска уже успели закрепиться на берегах Десны. Соединения Потапова оказались между двух огней: с фронта на них наседали войска 6-й немецкой армии, в тылу — части 2

А утром 10 сентября танки Гудериана нанесли удар и по 40-й армии. Они наступали на узком участке. Стальной таран всей своей мощью бил в одну точку. Генерал Подлас донес об этом в штаб фронта, попросил помощи. Но во фронтовом резерве не оставалось ни одной дивизии.

Войска 40-й армии стояли насмерть. Они не отступили. Фашистские танки пробили себе путь только между Батурином и Конотопом, где уже не оставалось ни одного нашего бойца. Геройски дрались части 10-й танковой дивизии. Когда на участке ее 10-го мотострелкового полка на остатки роты лейтенанта Петрова двинулись 17 фашистских танков и бронетранспортеров, 9 оставшихся в живых бойцов во главе со своим командиром не отступили. Они встретили вражеские машины гранатами и бутылками с горючей жидкостью. С позиций соседней роты видели, как протекал этот бой. Почти все герои сложили голову, но их гибель дорого обошлась фашистам: 9 атаковавших танков и бронемашин были уничтожены.

Выложив путь трупами своих солдат и осветив его факелами горящих танков, Гудериан устремился на Ромны, находившиеся в глубоком тылу нашего фронта. Остановить вражеские бронированные колонны было уже некому.

На исходе 10 сентября передовые части 3-й немецкой танковой дивизии генерала Моделя соединились со сброшенным в Ромнах воздушным десантом. Фронт нашей 40-й армии оказался рассеченным надвое: ее 2-й воздушно-десантный корпус отошел в полосу соседней 21-й армии, а остальные силы, удерживая Конотоп, закруглили к югу свой разорванный фронт.

Хотя вражеские танки свалились в Ромны как снег на голову, находившиеся в городе небольшие подразделения спецвойск и тыловых учреждений не сложили оружия.

Они заняли круговую оборону отдельными очагами и дрались до конца. Даже Гудериан был вынужден признать этот факт. Он пишет, что когда прибыл в город, занятый его 3-й дивизией, то «проезд был возможен только в бронированной машине».

О прорыве дивизий Гудериана в глубокий тыл нашего фронта я и мои товарищи, находившиеся в эти дни в 38-й армии, знали очень мало. В тот день, когда танки Гудериана от Конотопа устремились на Ромны, на юге, где мы были тогда, войска ударной группы 38-й армии после авиационной и артиллерийской подготовки утром начали атаку. К сожалению, авиации и артиллерии у нас было явно недостаточно, поэтому огневую систему противника не удалось подавить. Наступающие дивизии были встречены очень плотным огнем, яростными контратаками, но это не остановило их. Они продолжали наступление. Порадовал 5-й кавалерийский корпус генерала Ф. В. Камкова, который на самом левом фланге медленно, но настойчиво теснил противника к Днепру. Наибольших успехов достигли в этот день части 34-й кавалерийской дивизии полковника А. А. Гречко.

Мы спешили ликвидировать вражеский плацдарм, понимая, что этим облегчим положение всего фронта: тогда удар танковой группы Гудериана, не поддержанный с юга, будет не так опасен. К сожалению, ударная группа 38-й армии, отбивая непрерывные контратаки фашистских войск и неся большие потери от вражеской авиации, продвигалась все медленнее. Нужно было максимально усилить нажим. Все представители командования фронта находились в наступавших войсках. Утром 12 сентября я снова направился в дивизию Пухова. До его командного пункта добрался с большим трудом: вражеская авиация не давала никакой возможности ехать по открытой безлесной местности. Пришлось машину оставить в укрытии. Мы не раз залегали в воронках: немецкая артиллерия прочесывала огнем всю местность.

На этот раз мы встретились с Пуховым как старые знакомые. Он был настроен весьма оптимистически, хотя его части продвинулись совсем немного.

— Если бы хоть раз как следует побомбить фашистов, — сказал генерал, — они давно оказались бы в реке.

По моему предложению генерал Фекленко выделил на поддержку 300-й и 304-й стрелковых дивизий несколько эскадрилий штурмовиков в сопровождении истребителей. Это в какой-то мере помогло. Части Пухова снова двинулись вперед.

Не прекращались упорные атаки наших войск и на остальных участках вражеского плацдарма. Мы не теряли надежды сбросить врага в Днепр.

Во второй половине дня позвонил генерал Фекленко и попросил меня срочно вернуться на его командный пункт. Здесь я услышал неприятную весть. Пока мы пытались очистить плацдарм у Дериевки, генерал Клейст скрытно переправил в район Кременчуга свои танковые и моторизованные дивизии. Утром 12 сентября они навалились на один из полков 297-й стрелковой дивизии, рассекли ее фронт и устремились на север, в общем направлении на Хорол. В полосе их наступления у нас было совсем мало сил. И конечно, нетрудно было догадаться — Клейст устремился навстречу Гудериану, передовые части которого к тому времени были уже далеко южнее Ромн.

Что танковая армада Клейста попытается ринуться на соединение с войсками Гудериана, нетрудно было догадаться. Но мы были уверены, что противник двинет свои танки именно с того большого плацдарма, которым он располагал между реками Псел и Ворскла, что именно с этой целью фашисты так настойчиво расширяли его, наводили за ним понтонные мосты. В этом мнении еще больше укрепил нас и тот факт, что именно здесь 10 сентября были захвачены пленные из группы Клейста.

Одним словом, мы не сумели своевременно вскрыть сосредоточение танков Клейста в районе Кременчуга и не смогли поэтому определить участок, на котором они нанесут удар. Это был, конечно, большой просчет. Теперь в тыл главных сил нашего фронта неудержимо рвались уже две из четырех немецких танковых групп, имевшихся на всем советско-германском фронте.

Ныне, когда все происходившее в те дни предельно прояснилось, невольно приходишь к мысли: даже если бы наша разведка и помогла нам разгадать, где нанесет удар танковая группа Клейста, то все равно вряд ли мы смогли бы предотвратить ее прорыв. Слишком велико было у врага общее превосходство в силах и средствах. Ведь к тому времени, когда сюда подошла 1-я немецкая танковая группа (четыре танковые и три моторизованные дивизии), фашисты против южного крыла нашего фронта уже сосредоточили около двадцати дивизий. И всему этому противостояли лишь пять стрелковых и четыре кавалерийские дивизии 38-й армии. В пехоте и артиллерии противник почти в три раза был сильнее, а в авиации и особенно в танках это превосходство было многократным.

Надо сказать, что для такого сосредоточения сил фашистам благоприятствовала обстановка, сложившаяся у нашего левого соседа. Войска Южного фронта к этому времени были оттеснены за Днепр до самого его устья.

Прикрываясь этой широкой водной преградой, командование группы армий «Юг» оставило там лишь небольшой заслон, а основную массу войск 17-й полевой армии и 1-й танковой группы собрало в мощный кулак, которым и нанесло удар с юга навстречу соединениям Гудериана.

К чести малочисленных войск 38-й армии, они и в таких тяжелых условиях дали достойный отпор врагу на плацдарме между реками Псел и Ворскла и вынудили противника отказаться от намерения повести наступление на этом наиболее выгодном для него направлении.

Контрудар, который с исключительным упорством и яростью осуществляли там войска генерала Фекленко, вынудил врага искать другой участок для прорыва и перенести туда усилия своих войск.

Фекленко я застал в мучительном раздумье.

— Что делать, Иван Христофорович? — спросил он. — Продолжать наступление или нет?

Я ответил, что, по моему мнению, контрудар теперь уже не имеет смысла, что главное сейчас — попытаться любой ценой ликвидировать прорыв, который ставит под удар весь наш фронт.

— Но чем? — с горечью сказал генерал. — У меня в резерве всего один стрелковый полк. Даже если мы возьмем из ударной группировки большую часть сил, то на переброску их к участку прорыва уже нет времени. Разве теперь угонишься за Клейстом!

— За Клейстом гнаться бесполезно, — согласился я. — Но если мы ударами с флангов сумеем закрыть брешь, то коммуникации его танковых и моторизованных дивизий будут перерезаны и командованию фронта легче будет справиться с прорвавшимися подвижными соединениями противника.

Оглядываясь назад, должен признаться, что в данном случае мой оптимизм не имел оснований, ибо, как потом выяснилось, командование Юго-Западного фронта против двух танковых армий, прорвавшихся в глубокий тыл наших войск, могло выдвинуть лишь две стрелковые дивизии, которые были выведены из 26-й армии.

Понимая, что другого выхода из создавшегося положения нет, генерал Фекленко попросил у главкома разрешения прекратить атаки на левом фланге армии и вывести оттуда часть сил в резерв для восстановления прорванного фронта и парирования возможного наступления противника на Полтаву. Разрешение это было немедленно дано. Одновременно маршал Буденный приказал командарму немедленно перебросить к участку прорыва все входившие в 38-ю армию танковые бригады.

К вечеру стало окончательно ясно, что три правофланговые дивизии армии Фекленко во главе со штабом армии отсечены от главных сил и ведут тяжелые бои с наседавшей на них с юго-востока мощной группировкой 17-й немецкой армии. Узнав об этом, в штабе главкома поняли, что отныне 38-я армия, растянутая на 140-километровом фронте, будет осуществлять боевые действия, по существу, на двух расходящихся операционных направлениях: Кременчуг, Ромодан и Келеберда, Полтава.

А теперь вернемся к событиям на северном крыле фронта. Войскам 5-й армии, получившим запоздалое разрешение на отход за Десну, пришлось с тяжелыми боями прокладывать себе дорогу из кольца вражеских войск. Противник неотступно преследовал их, со всех сторон подвергая непрерывным атакам. В этой сложнейшей обстановке бойцы и командиры 15-го и 31-го стрелковых корпусов проявили несгибаемую волю. Подвергаясь непрерывным бомбежкам и обстрелам, они упорно пробивались к Десне.

Фашистские силы дважды окружали 711-й полк 215-й стрелковой дивизии полковника П. А. Барабанова *, но бойцы и командиры решительной атакой пробивали себе дорогу. Части 193-й стрелковой дивизии полковника А. К. Берестова в яростных схватках только за два дня уничтожили 700 гитлеровцев.

В соединениях 5-й армии не было тыла: всюду был фронт. Когда в 200-й стрелковой дивизии немецкая пехота и танки прорвались через боевые порядки к штабу, навстречу им бросились штабные офицеры, связисты. Бойцы охраны. Боем руководил сам командир дивизии майор А. П. Колпачев. Люди гибли в неравной схватке, но и противник нес большие потери. Три танка продолжали двигаться. Тогда наперерез им кинулись красноармейцы Кулаков, Осипов и Сергеев. С расстояния 10 — 15 метров они забросали вражеские машины бутылками с горючей жидкостью. Штаб был спасен.

Можно себе представить, что пережили бойцы и командиры, когда пробились к Десне и увидели, что берег уже занят фашистами. В таком положении оказались 193, 195 и 215-я дивизии 31-го стрелкового корпуса под общим командованием командира 195-й генерала В. Н. Несмелова. Обстреливаемые с фронта и с тыла, они нигде не могли найти выхода. Было решено: одной частью сил сдерживать атакующие с запада вражеские войска, а другой — с боем форсировать Десну. Переправочных средств не было. Артиллерию и автомашины пришлось уничтожить. Лишь 200-ю стрелковую этого корпуса фашистам не удалось перехватить. Ее командир сумел не только оторваться от преследования, но и упредить противника в выходе к Десне. Дивизия сохранила всю артиллерию и тылы. 45-я и 62-я дивизии 15-го стрелкового корпуса вышли к Десне южнее Чернигова. Здесь тоже берег был в руках гитлеровцев. Командир корпуса генерал-майор К. С. Москаленко (сменивший погибшего Бланка) умело организовал атаку. Дружным натиском наши части смяли противника и вырвались из кольца.

В итоге этих крайне напряженных боев войска 5-й армии понесли значительные потери, но все же 11 сентября завершили прорыв из окружения.

В то время как части правого крыла фронта пробивали себе дорогу из вражеского кольца, правофланговые соединения 37-й армии отражали попытки сильной группировки вражеских войск обойти Киев с северо-востока. Их стойкая оборона несколько облегчила участь 5-й армии.