Весна сорок третьего все больше вводила в свои права. Черно-серый фон земли, привычный для глаза с высоты полета, как-то незаметно превратился в светло-зеленый. К этому ковру растительности прибавились нежные светло-розовые тона — повсюду зацвели сады.
      Небо, казалось, стало выше. В нем легче дышалось. Оно не давило, не гнуло к земле, оно звало к мщению. Летчики не радовались туману, слякоти и низкой облачности, а мечтали о летной погоде.
      Как правило, летчики по три раза вылетали ежедневно на задания, но были дни, когда поднимались в день по пять раз.
      Частые боевые вылеты, особенно высотные, да к тому же с жестокими схватками в воздушных боях с врагом, истощали силы наших летчиков. У многих из них появился и другой, не менее жесткий и коварный враг — малярия. Начали болеть ею в Закавказье от укусов комаров. Встречать новый, сорок третий год многим летчикам, в том числе и Бельскому, пришлось в больнице. Поздно вечером, когда часы отстукивали последние минуты уходящего старого года, к нему на кровать подсел врач:
      — Ослабли вы основательно. Рекомендуемое лечение не дает результатов. Боюсь, не выдержите следующего приступа. Может, согласитесь на народное лечение? Как врач я не имею права так поступать, а как человек не могу не предложить его. Местное население применяет это средство с лечебной целью широко. Только неприятное оно…
      Бельский согласился и с трудом осилил стакан отвратительной на вкус мутной жидкости. Приступов малярии у него больше не было. Но часто он стал ощущать боли в печени, начались тошнота и рвота.
      В полете, во время боя, нередко подкатывал к горлу комок, тело сводили судороги… В таких случаях он передавал ведущему группы Дмитрию Глинке (Бельский теперь уже был командиром звена) по радио:
      — ДБ, начинается…
      Все летчики знали этот условный шифр, знали, что в это время его глаза заплывали слезами, он ничего не видел, не мог ориентироваться в воздухе, поэтому очень тщательно его оберегали.
      Дошло до того, что Бельский не мог ничего есть. Пришлешь лечиться в госпитале…
      Прошел месяц. Бельский заметно окреп и вновь начал летать на боевые задания. Но временами приступы болезни давали себя знать, а главное обессиливали его. «Это конец. Разве много стоит летчик, у которого нет сил вести самолет?» — так размышлял он о себе и поэтому добровольно решился на выполнение очень опасного, особенного задания, которое было поставлено перед летчиками в станице Славянской, где базировался полк.
      Это были дни, когда враг упрямо цеплялся за Тамань. Фашисты крепко окопались на полуострове, создав там сильно укрепленную полосу, которую они называли «Голубой линией». Боеприпасы и все необходимое подвозили к ней из порта косы Чушка по специально проложенной узкоколейке. Здесь сновала «кукушка» — маленький паровоз с тремя вагончиками. Наши бомбардировщики и штурмовики неоднократно пытались уничтожить «кукушку», но их всегда встречали истребители противника и сильный зенитный огонь.
      Тогда командование решило поручить это задание истребителям, рассчитывая на их маневренность, позволявшую скрытно подойти к цели. Летали уже своими парами Дмитрий Глинка, за ним Николай Лавицкий. Им тоже что-то помешало выполнить это задание.
      Вот и сейчас командир полка Барий Сайфутдинов (Ибрагим Дзусов стал командиром дивизии) выстроил полк и еще раз объяснил сущность важного задания. Он выражал уверенность, что летчики полка его выполнят.
      На Бельского, конечно, командир полка не рассчитывал. Он же мыслил по-своему: «Сражу огнем — хорошо, не удастся — врежусь самолетом. Для полка другие опытные летчики более ценны, более работоспособны по состоянию здоровья». Этими мыслями он поделился в кругу летчиков-сержантов, среди которых был и Витя Островский.
      Шагнув из шеренги в сторону командира, Бельский обратился к нему:
      — Товарищ майор! Разрешите это задание выполнить мне.
      — Вы, товарищ Бельский, нездоровы. Вам не к чему летать.
      — Прошу вас, товарищ командир! Я выполню задание…
      — Хорошо. С кем в паре вы хотели бы пойти на задание?
      Бельский глянул на строй летчиков и встретился со взглядом Виктора Островского. Ему даже показалось, что он с надеждой смотрит на него.
      — Разрешите выполнять задание в паре с сержантом Островским?
      Островский шагнул из шеренги и, не ожидая вопроса, четко доложил:
      — Сержант Островский согласен идти на выполнение поставленного задания!
      …Когда они вдвоем обсуждали ход выполнения задания, вблизи собралось несколько летчиков. Им слышно было, как кто-то с беспокойством сказал, что нелепо отдавать жизнь за какую-то «кукушку». А перед посадкой в самолеты подошел Петров и, как бы между прочим, заметил:
      — А нам предстоит еще много работы, дорога к Берлину длинная…
      Бельский понял, что высказанное им в кругу молодых летчиков уже стало известно другим, понял и то, что хотел сказать его комэск, поэтому ответил:
      — Не беспокойчесь, товарищ командир! Задание выполним и вернемся.
      Время было обеденное, небо безоблачное, поэтому Бельский решил выходить к цели с вражеского тыла. Сразу же после взлета они ушли, набирая высоту, в сторону Азовского моря, а затем с запада приближались к Темрюку на высоте 6 тысяч метров. Земля просматривалась хорошо, отчетливо была видна узкоколейка.
      Вскоре недалеко от станции Старо-Титаровской он заметил «кукушку» и начал снижаться по нисходящей спирали. Зенитки противника открыли огонь, когда летчики были еще на высоте 5 тысяч метров. Их это особенно не взволновало: попасть в маневрирующий истребитель трудно. Обычно зенитчики не вели огонь по одиночным истребителям при такой высоте полета.
      Пройдя высоту 3 тысячи, полупереворотом через крыло Бельский ввел самолет в крутое пикирование. Островский повторил его маневр и следовал за ним сзади на небольшой дистанции в правом пеленге. Высота приблизительно тысяча метров. Бельский открыл огонь вначале по паровозу, а когда от него вырвались в разные стороны струи пара — перенес удар по вагонам. И вот — ослепительная вспышка взрыва!.. Видно, взорвались боеприпасы. Летчик продолжал удерживать самолет в пикировании, чтобы опуститься еще ниже и, прижавшись к земле, бреющим полетом возвращаться на свой аэродром.
      Островский, не поняв маневра своего ведущего, начал кричать по радио:
      — Бельский, сдохла «кукушка»! Выводи, выводи, Иван!
      …На аэродроме их встречали так, будто они давно уже не виделись: жали им руки, обнимали.
      Конечно, за время полета пришлось порядочно поволноваться, но теперь они были «на высоте»: задание выполнили и вернулись.

      Второй месяц не прекращаются воздушные баталии в небе Кубани. Бои приняли массовый и затяжной характер. Ежедневно завязывается до полусотни воздушных сражений, в каждом из которых с обеих сторон участвуют по 50–80 самолетов. Противник упорствует, не хочет уступать своего господства в воздухе, цепляется за Тамань, стремится любой ценой удержать полуостров, превратить его в плацдарм, откуда планировалось снова наступать на Кавказ.
      Но на Кубани параллельно с развитием наступления всех родов войск решалась и вторая, не менее важная задача — завоевание стратегического господства нашей авиации в воздухе. Главной ударной силой в достижении этой цели была истребительная авиация.
      Ожесточенные бои в небе начинались с восходом солнца и заканчивались перед самым закатом. Даже наземные войска временно приостанавливали активные действия. Фронт стабилизировался, ждал решения в воздухе одного и того же вопроса: кто — кого?
      Наше командование ввело в действие авиацию двух воздушных армий — 4-й и 5-й, усилив ее отдельными авиационными корпусами и дивизиями — всего около девятисот пятидесяти самолетов.
      Но и противник поспешно перебросил с других участков фронта свои отборные соединения: 3-ю истребительную эскадру «Удет», 51-ю эскадру «Мельдерес», 54-ю «Зеленое сердце» и отдельные, специально созданные группы асов для борьбы с нашими истребителями.

* * *

      В небе над Кубанью становилось тесно. В самом ниву, прижимаясь к земле, плывут на штурмовку переднего края обороны немцев наши бронированные «илы», наперерез им бросаются немецкие истребители, но их прочно связывают боем наши «яки», прикрывающие штурмовиков. На средних высотах с разных сторон идут группы немецких «хейнкелей» и «юнкерсов». Их встречают наши истребители; одни связывают группу прикрытия — «мессершмитты», другие расправляются с бомбардировщиками. А на высоте 8–9 тысяч метров закипают яростные схватки между истребителями.
      Со стороны вся эта картина воспринималась как единая воздушная баталия, эшелонированная по разным высотам. Сотни скрещивающихся смертельных огненных трасс. Казалось невероятным, как могут еще ориентироваться здесь летчики. А вот и те, кто пострадал в бою: одни из них на подбитых самолетах проделывают всевозможные маневры, чтобы выйти из боя, другие сразу же бросают свои горящие или потерявшие управление самолеты и повисают в небе под куполами белоснежных парашютов.
      Воздушное сражение на Кубани явилось школой боевого опыта для наших летчиков. Первые же бои показали несоответствие возможностей новых скоростных самолетов-истребителей тактическим приемам воздушного боя, основывавшимся на горизонтальном маневре самолетов старого типа. Поэтому бомбардировщикам противника нередко удавалось прорваться к объектам ударов, а наши истребители несли неоправданные потери. Стало ясно: надо отказываться от тактики оборонительного боя первых дней войны. Для сегодняшнего дня оборона — большое зло. Необходимо строить боевые порядки так, чтобы они в полной мере позволяли вести бои наступательного характера, дать авиаторам почувствовать свободу маневра, силу пар, взаимодействующих между собой, но не связанных порядком плотного строя, вселить в летчиков уверенность, раскрыть простор для их творческой инициативы. Нужен был перелом.
      И он назрел. Вначале в виде отдельных тактических успехов — успешно проведенных воздушных боев, а затем все более четко проявлялся, вплоть до господствующего положения нашей авиации. Наши летчики более уверенно и полностью становились настоящими хозяевами неба.
      Росла и разносилась по всей стране слава советских асов: Покрышкина, Крюкова, Семенишина, Речкалова, Фадеева, Трофимова, Голубева, Труда, Дрыгина, Комелькова, Вильямсона, Закалюка. С этими летчиками (они служили в других полках дивизии) мы встречались на одном аэродроме, часто группы нашего и соседних полков сменяли друг друга на линии фронта. Нередко летчики разных полков участвовали в одном и том же вылете, вели совместно воздушные бои.

* * *

      В 100-м гвардейском полку (такой номер был присвоен 45-му полку при переименовании его в гвардейский) зрелыми мастерами воздушных схваток стали многие летчики. У каждого из них вырабатывался собственный стиль своеобразный характер поведения в бою. У братьев Глинка он проявлялся в исключительном владении искусством ведения боя на вертикальных маневрах, при этом у каждого был свой, присущий только ему почерк. Дмитрий умел исключительно эффективно использовать тактическую обстановку в любой схватке с врагом, хорошо организовывал взаимодействие внутри группы, которую возглавлял. Борис же был виртуозным мастером пилотажа. Его атаки были неотразимы, а прицельный огонь поражал самые уязвимые места самолетов противника.
      Василий Шаренко любил заманивать противника в ловушку, брать его, как говорил, «на живца». Небольшая группа, обычно в две-три пары, завязывала бой, умышленно ставя себя в невыгодное в тактическом отношении положение. Фашисты, видя свое превосходство, бросались в атаку. А в это время находившаяся в стороне от завязавшейся схватки специально подготовленная группа обрушивалась на фашистов с высоты и быстро решала успех боя в нашу пользу.
      Когда перед вылетом разрабатывались и обсуждались тактические приемы, задуманные Василием Шаренко, многие летчики предостерегали его:
      — Смотри, Василий Денисович, как бы ты сам не оказался в роли «живца»!
      Но Шаренко с присущим ему оптимизмом отвечал:
      — Да ничего, нехай побольше входят в азарт, предвкушая легкую добычу, а мы выдержим, от прямых атак увернемся, но зато фашисту уже некуда будет уворачиваться, когда сверху атакуете вы…
      И действительно, благодаря риску, на который так сознательно шел Шаренко, успех боя решался в пользу наших летчиков, сам Щаренко редко при этом сбивал фашистов, зато другие летчики увеличивали свой счет сбитых самолетов противника.
      Его любили за смелость, за умение пойти на риск в интересах общего успеха, за его всегда спокойный характер и неисчерпаемый оптимизм.
      Василий Шаренко, уроженец Полтавщины, часто употреблял в разговоре украинское слово «нехай». Несколько изменив это слово, летчики так и называли его любовно «Нихай». Поэтому общепринятым было: «Василий Денисович Нихай сказал…» или «Василий Денисович Нихай дал команду атаковать мне…»
      Истребителем истребителей называли смелого, напористого и горячего в бою Дмитрия Шурубова. Умел он мастерски вести бои с «мессершмиттами», возглавлял обычно группу прикрытия в общем боевом порядке, всегда умело строил маневр, дававший ему тактический перевес.
      Командир нашей эскадрильи Михаил Петров был отличным организатором, дирижером боя, умело направлял действия каждого для достижения общего успеха. Сам он атаками не увлекался, даже не преследовал иногда подбитые им же самолеты, предоставляя это другим летчикам.
      Среди недавнего пополнения выделялся неисчерпаемой энергией, смелостью и ловкостью в бою летчик Николай Кудря. Великолепно владея мастерством пилотажа, он в любой ситуации умел уйти из-под удара и, наоборот, сам перейти в неотразимую атаку. Бил без промаха, но при этом нам казалось, что он зачастую пренебрегал собственной безопасностью…
      Большинство летчиков были обыкновенными «трудягами»: владели в достаточной степени техникой пилотирования, умели использовать отдельные тактические приемы, сообразуясь с обстановкой, хорошо взаимодействовали между собой, выручая друг друга в бою. При удачно сложившихся обстоятельствах они умело атаковали противника, но при этом никогда не увлекались просто увеличением личного счета сбитых самолетов, а исходили из общих интересов всей группы, решая главную задачу — закончить схватку с противником в интересах наших истребителей.
      Наряду с удачно проведенными боями случались и такие, когда противник брал верх, наносил удары по нашим наземным войскам, а мы при этом не могли дать ему должного отпора. Особенно это проявлялось во время массированных налетов больших групп бомбардировщиков. Происходило это потому, что наша истребительная авиация заранее, по составленному графику, распределялась на группы, действующие над линией фронта в течение всего светлого времени. Для каждой группы ставилось одно и то же задание — прикрытие линии фронта.
      Противник же не рассредотачивал свою авиацию, как это делал раньше, а собирал большие силы для нанесения удара по определенному объекту. Сначала, как правило, появлялись истребители, численно намного превосходящие наши группы прикрытия, связывали их боем, а в это время, зачастую безнаказанно, прорывались и наносили удары по нашим наземным войскам вражеские бомбардировщики.
      Заметно чувствовалось несовершенство нашей тактики в ведении боя с большими группами бомбардировщиков. Даже когда истребителям и удавалось прорваться к врагу, они не могли эффективно бороться со всей группой. В лучшем случае они сбивали несколько бомбардировщиков, но не могли помешать противнику выполнить задачу — нанести бомбовый удар по важному объекту.
      Необходимо было совершенствовать нашу выучку, отказываться от отдельных устаревших приемов боя, применять новые тактические приемы.
      Все чаще командование проводило совещания по обмену опытом, летно-тактические конференции. Этим вопросам посвящались партийные и комсомольские собрания.
      Большую помощь оказывала нам фронтовая и армейская пресса, которая перешла от непосредственного описания боев и отдельных побед, прославляющих тех или иных летчиков, к вопросам тактики, предоставив свои страницы для размышлений о боях лучшим мастерам воздушных сражений.

* * *

      Чуть ли не в каждом номере газеты 4-й воздушной армии «Крылья Советов» помещались статьи о тактике ведения боя с разными родами авиации противника, о боевых порядках групп, действующих при выполнении различных заданий, о способах выполнения отдельных специфических задач, о маневре, применяемом при зенитном обстреле, и на многие другие темы. Среди авторов были и наши летчики. Интересную статью «Место аса в групповом бою» опубликовал, например, Д. Б. Глинка. Часто автором содержательных статей был А. И. Покрышкин. В них всегда проявлялся глубоко творческий подход автора к вопросу, который он рассматривал, — шла ли речь о патрулировании истребителей над линией фронта, об атаках больших групп бомбардировщиков или о применении вертикального маневра в наступательном бою.
      К этому времени уже целиком созрело боевое мастерство Александра Покрышкина — непревзойденного мастера воздушного боя. На Кубани он был командиром эскадрильи. Сам ежедневно летал на задания, водил в бой других летчиков. В перерывах между вылетами много времени уделял разбору боевых вылетов. Покрышкин всегда стремился к глубокому анализу действий нашей и немецкой авиации.
      А. И. Покрышкин отличался и другими личными качествами: был очень наблюдательным, имел какие-то одному ему присущие черты исследователя нового, творческого. Он своевременно замечал промахи наших летчиков и постоянно искал пути к устранению их. Покрышкин знал: без этого нельзя рассчитывать на успех.
      Именно здесь, на Кубани, родилась его знаменитая формула воздушного боя, сущность которой выражалась так: высота — скорость — маневр — огонь.
      — В небе господствует тот, кто выше, — внушал Александр Иванович. — Высоту всегда можно превратить в большую скорость и, наоборот, большую скорость — в высоту. Значение маневра и умение нанести сокрушительный удар огнем (выбрать правильно направление, определить дистанцию, рассчитать упреждение для стрельбы) — общепонятны. Ими решается исход боя.
      А. И. Покрышкин, по существу, первым собрал, умело переработал, развил применительно к новым условиям и систематизировал все наиболее ценные тактические приемы ведения современного боя, создав таким образом стройную теорию, получившую позже крылатое название «Формула грозы».
      Формула становилась основным путеводителем летчиков, внедрялась в жизнь; применяя ее, летчики эшелонировали свои самолеты по высоте. Занимали «ярусы» в небе. Теперь смысл слова «группа» приобретал совсем другое понятие. Ее составные — пары — не сбиваются в плотные порядки, связывая этим самым свободу маневра, а расходятся в просторах неба и по расстоянию и по высоте, а зачастую и по направлению. А. И. Покрышкин убедился сам и убеждал других: скученные боевые порядки связывают свободу маневра, поэтому при разработке тактики наступательного боя упор следует делать на пары, взаимодействующие между собой, но не связанные общим тесным строем.
      Со стороны, особенно с земли, казалось, что единой группы самолетов в небе над линией фронта нет. Заметны лишь отдельные проскакивающие пары на противоположных или пересекающихся курсах. Но это лишь казалось. Стоило появиться противнику, как на него сразу же набрасываются со всех сторон пары наших истребителей, четко взаимодействующие между собой. Они атакуют с разных направлений по горизонтали и по высоте, сковывают действия врага, навязывают ему свою инициативу и в результате решают исход боя в свою пользу. Только в нужный момент, непосредственно в бою, становилась видна группа — монолитная, руководимая и направляемая волей ведущего ее командира.

* * *

      В воздушном сражении на Кубани были обескровлены отборные авиационные части гитлеровцев. Многие фашистские асы, сбившие десятки самолетов на Западе, нашли себе могилу в плавнях Таманского полуострова. Кубанское воздушное сражение весной сорок третьего года сыграло решающую роль в приобретении нашими летчиками боевой закалки, которая впоследствии помогла им со славой пронести победу на своих крыльях до Берлина и Праги в незабываемом сорок пятом.
      В жарких воздушных схватках росла и закалялась боевая слава частей и соединений. Многие из них были удостоены звания гвардейских. Среди них и 216-я истребительная авиационная дивизия преобразована в 9-ю гвардейскую, а 45-й авиационный полк, входивший в ее состав, — в 100-й гвардейский истребительный авиаполк.
      Семнадцать летчиков стали Героями Советского Союза, а Александр Покрышкин и Дмитрий Глинка были удостоены этого звания вторично. В 100-м полку Героями Советского Союза стали Борис Глинка, Николай Лавицкий, Николай Кудря, Павел Берестнев и Дмитрий Коваль. Многих летчиков, инженеров, техников и младших авиационных специалистов наградили орденами и медалями. Боевая работа Бельского здесь, на Кубани, была отмечена двумя орденами. Летчики 100-го гвардейского полка совершили 1266 боевых вылетов и сбили 118 самолетов противника.
      Но Кубанское сражение навсегда оставило в сердцах летчиков и боль тяжелых утрат. Многие боевые друзья, внесшие свою лепту в победу, не раз выходившие победителями в ожесточенных схватках с врагами, спят вечным сном в кубанской земле. Стоят теперь в молчаливой суровости, навеки запечатлев героизм тех военных лет, памятники над могилами героев в кубанских станицах.
      В станице Калининской, перед красивым зданием средней школы, возвышается бюст Вадима Фадеева, близкого друга и однополчанина А. И. Покрышкина, а в центре парка — бюст Дмитрия Коваля. В городе Славянский, тоже в парке, похоронен Николай Кудря, любимец полка, всегда жизнерадостный, не знавший усталости…
      Одних похоронили с почестями, другие, как летчики Вазиян и Кудряшов, таранившие вражеские самолеты, ушли из жизни, не оставив после себя даже могил. Где-то безымянной осталась и могила Володи Канаева. 26 мая в бою погиб Николай Кудря, заслуживший звание Героя Советского Союза, но не успевший еще получить Золотую Звезду и орден Ленина.
      В июне 1943 года в небе Кубани настало затишье. Назревали сражения на других участках фронта.
      Летчиков 9-й авиадивизии ждали грядущие бои за освобождение Украины: начались бои за Донбасс. В этих и других боях, где бы они ни проводили их впоследствии, кубанская закалка давала себя знать весьма положительно.
      Вражеская авиация окончательно утратила свое господство в небе именно в боях на Кубани.

      Итак, в небе Кубани наступило затишье. Лишь изредка небольшими группами появлялись немецкие самолеты над линией фронта, но еще реже вступали они в воздушные бои. Основную часть своей авиации противник перебросил в район Курской дуги.
      Наши части, базировавшиеся на Кубани, продолжали боевые действия в интересах наземных войск. К этому, времени в ряды полка вливалось новое пополнение молодых летчиков из запасного авиаполка. Среди них особенно выделялись хваткой летчика-истребителя Петр Гучок, Григорий Дольников, Валентин Караваев, Иван Кондратьев, которым в будущем суждено было стать замечательными мастерами воздушного боя, совершить немало героических дел, приумножая славу полка. В боях на Кубани они успешно вошли в строй — получили первую закалку.
      Валентин Караваев стал ведомым Бельского, первым его учеником. С Петром Гучком, Григорием Дольниковым и Иваном Кондратьевым в дальнейшем тоже оказалась тесно связанной его фронтовая биография.
      2 августа 9-я дивизия вылетела в район северо-восточнее Таганрога, там она вошла в состав 8-й воздушной армии, которой командовал дважды Герой Советского Союза Т. Т. Хрюкин. Назревали события на небольшой приазовской речушке Миус. Отсюда вскоре началось наступление наших войск на юге за освобождение Приазовья и Донбасса.
      На картах обозначались населенные пункты: Филинский, Ново-Александровка, Октябрьский. Возле них авиаторы базировались на специально подготовленных аэродромах, но самих населенных пунктов зачастую не было. Их поглотила война. Лишь кое-где были заметны следы зданий, да чудом сохранившиеся отдельные фруктовые деревья напоминали о том, что недавно здесь жили люди.
      Фашистские летчики уже не могли систематически противодействовать нашей авиации. Противник все чаще избегал вступать в открытые воздушные бои. Он нападал главным образом, когда имел возможность сделать это внезапно или имел численное превосходство. Все чаще фашисты стали наносить коварные удары по нашим самолетам на аэродромах.
      Эти тактические хитрости враг начал применять еще на Кубани, когда уже не мог сколько-нибудь успешно противодействовать нашей авиации в открытых поединках. Несколько раз появлялись его истребители над аэродромами, камнем пикируя с большой высоты. Иногда огнем пушек и пулеметов им удавалось повредить стоящий в капонире самолет, иногда кто-то из личного состава бывал ранен, но в целом большого успеха фашисты уже не добивались. За все время таких налетов авиаторам пришлось пережить лишь один раз горечь тяжелой утраты.

* * *

      А было это так. С аэродрома у станицы Поповической взлетала группа в составе четырнадцати самолетов 100-го полка. Первые самолеты, поднявшиеся в воздух, еще собирались в боевой порядок, когда на большой высоте со стороны солнца появились две пары «мессершмиттов». Взлетевшим последними хорошо было видно, как камнем устремились они вниз, нацелившись на самолеты, которые поднялись первыми. Противодействовать падающим с высоты «мессерам» наши летчики не могли, так как после взлета шли с набором высоты на малой скорости. Атакованные фашистами летчики не имели возможности по той же причине и предпринять резкий маневр, чтобы уклониться от удара.
      Гитлеровцы открыли огонь с большой дистанции, корректируя его по трассе, и, не выходя из пикирования, проскочили ниже наших самолетов, а затем на бреющем полете с максимальной скоростью ушли в сторону линии фронта.
      Летчикам показалось, что все обошлось для них благополучно. Но вдруг один самолет перевернулся на спину, вошел в нисходящую спираль, а затем в крутом пикировании врезался в землю. Это был самолет Владимира Панаева.
      Талантливый летчик из Серпухова, десятки раз выходивший победителем в воздушных боях, стал жертвой коварных действий фашистских асов.
      И на Миусе гитлеровцы прибегали к подобной тактике. Избегая вступать в открытые воздушные бои, они внезапно нападали на наши самолеты из-за облаков или со стороны солнца небольшими группами: чаще всего одной-двумя парами вблизи аэродрома или на подходе к линии фронта. Командир дивизии Дзусов почти ежедневно предупреждал летчиков:
      — Противник потерял свое былое господство в воздухе. Его воздушные пираты все реже осмеливаются вступать в открытые воздушные бои с нашими самолетами. Но пусть это обстоятельство не притупляет вашей бдительности. Враг коварен, и он все чаще будет прибегать к хитрости, чтобы наносить нам ощутимые удары!
      Запомнился летчикам своими печальными последствиями один из первых августовских дней на Миусе. Как только прибыли они рано утром на аэродром Октябрьский, начальник штаба полка сообщил Бельскому, что на задание он не пойдет, так как по делам службы его вызывают в штаб воздушной армии.
      «А как же Караваев? Полетит без меня?» Словно почувствовав недоброе, Бельский обратился к командиру полка Сайфутдинову с просьбой в его отсутствие не посылать Караваева на задание. Командир полка согласился с этой просьбой. Но то ли он забыл передать указание командиру эскадрильи, то ли сам Караваев настоял — он вылетел на задание как раз перед самым возвращением его ведущего Бельского. И не вернулся. После успешно проведенного воздушного боя возле Федоровки он был внезапно атакован выскочившей из-за облаков парой «мессершмиттов»…