Когда он вышел из самовольной атаки, то сильно пожалел о допущенном легкомыслии, ибо понял, что оторвался от группы, которая вступила в бой с «мессершмиттами». Вскоре вражеские истребители заметили одинокий самолет Бельского и бросились на него с разных направлений. Много раз летчику удавалось, маневрируя, уклоняться от огненных трасс. Но все же снаряды настигли его самолет: один разворотил крыло, да так, что на большом участке его обнажились, как ребра, нервюры; второй разорвался в фюзеляже, за бронеспинкой; несколько небольших осколков попало в летчика.
Положение летчика было незавидным. Подоспевший на выручку Глинка не мог один прикрыть его от атак нескольких «мессершмиттов». А фашистские летчики, видя, что самолет подбит, продолжали наседать. И тогда на помощь Бельскому бросились капитан Дмитрий Аленин, лейтенанты Николай Лавицкий и Василий Шаренко со своими ведомыми. Сразу же два вражеских истребителя были сбиты. Когда один из них, словно горящий крест, проплывал рядом с самолетом Бельского, он даже улыбнулся от радости, позабыв на мгновение о том, в каком положении находился сам.
После приземления все летчики, глядя на его изрешеченный самолет, подтрунивали над ним. Бельский не обижался: ведь они спасли ему жизнь, за что он искренне, от души был благодарен, но выразить это словами не посмел: не принято это было у летчиков. Сам же Глинка, когда остались с ним наедине, очень строго, но с искоркой теплоты сказал своему ведомому:
— Подобного не допускай, это может стоить жизни. — Немного погодя, добавил: — И вообще не забывай о дисциплине!
Бельскому казалось, что он хорошо запомнил этот урок, но случилось так, что вскоре опять нарушил дисциплину. Было это над Малгобеком, вблизи Моздока, куда ползли изрядно потрепанные в боях, но все еще наступающие колонны Клейста.
В тот вылет они прикрывали своих бомбардировщиков. Появившиеся вскоре «мессершмитты» стремились прорваться к ним. Одну из таких пар и атаковал Глинка. Заняв удачную позицию сверху и сзади противника, он не выпускал свою цель из прицела, другой же самолет этой пары оказался впереди, прямо перед носом машины Бельского.
Задача ведомого заключалась в том, чтобы обеспечить атаку ведущего, наблюдать за воздухом и в случае опасности подать сигнал на прекращение атаки ведущим или не подпускать немецкие самолеты к своему командиру. Но вражеских самолетов вблизи Бельский не заметил и поэтому решил, что можно и ему атаковать второго «мессершмитта». «Глинка собьет одного, а я в это время второго», — рассуждал Бельский. Не успел он подстроиться на дистанцию действительного огня, как услышал барабанную дробь пулеметной очереди на плоскостях своего самолета…
К счастью, оба, и ведущий Глинка и ведомый Бельский, хотя и подбитые, благополучно вернулись на свой аэродром. Вместо двух самолетов, как хотелось Бельскому, не сбили ни одного. От своего ведущего Дмитрия Глинки он получил теперь внушительный нагоняй. Однако принял упрек как должное. Виноват, ничего не скажешь.
В десятках последующих боев, проведенных совместно, с ним подобного больше не случалось. Эту пару связала настоящая солдатская дружба, в основе которой лежало полное взаимопонимание, доверие и готовность к самопожертвованию ради спасения друга. Нет ничего священнее фронтовой дружбы! Прошло много лет после событий тех грозных лет, а дружба Бельского с Дмитрием Глинкой не ослабевала, наоборот, навсегда сроднила их. И сегодня, много лет спустя после войны, для Бельского каждое письмо его командира так дорого…
Наша пехота зарылась в землю. Поддерживая наземные войска с воздуха, штурмовики и бомбардировщики с утра до вечера работали над передовыми порядками немцев. Истребители же прикрывали их и свои наземные войска от истребителей противника, от налетов фашистских бомбардировщиков. Выполнять эти задания становилось все труднее: авиаторы испытывали острую нехватку запасных частей к самолетам и моторам; моторесурсы большинства машин иссякли.
Бывало пойдет летчик на взлет, а в голове одна лишь мысль: «Оторвется самолет от земли или нет?» Настолько ослабли моторы. Вместе с выхлопными газами летела сплошным потоком масляная эмульсия — износились поршневые кольца да и стенки самих цилиндров.
…На этот раз задание было обычным — прикрыть действия группы, состоящей из самолетов И-15 и И-16, в районе Моздока. Вместо восьмерки на задание ушла лишь пара: Глинка и Бельский. Остальные не взлетели или сразу вернулись после взлета из-за неисправности машин. Пришлось вдвоем носиться вверху, прикрывать более трех десятков старых, тихоходных истребителей, приспособленных для штурмовки, к тому же еще и перегруженных бомбами и реактивными снарядами. Наверное, нелестно подумали об истребителях штурмовики, когда вместо восьмерки увидели всего лишь пару. Ненадежная, ох ненадежная крыша для них из этих двух самолетов!
На подступах к Моздоку вся группа наших самолетов покрылась сплошными разрывами зениток. Дмитрий Глинка, не передав никакого сигнала, переворотом резко бросился вниз, к земле. Не зная причины, Бельский был в нерешительности — что же делать? Но подходящие со стороны «мессершмитты» напомнили ему: надо прикрывать штурмовиков, которые вышли уже на цель, сбросили бомбы и заходили поочередно, атакуя наземные цели реактивными снарядами и пулеметным огнем.
А в небе — неравенство. Куда ни посмотришь — фашисты. Помощи же ждать неоткуда. Первая пара «мессершмиттов» атаковала одинокий самолет Бельского. Не успел увернуться, как на него нацелилась вторая пара. И началась такая карусель, что Бельский еле успевал ориентироваться. Вокруг сплошные разрывы снарядов и огни скрещивающихся трасс. Каким-то чудом удавалось ему проскакивать между ними. Уклонялся от одной атаки и стремительно атаковал сам. Когда фашисты наседают на него со всех сторон, стараясь зажать его в смертельное кольцо, он бросается прямо в их скопление, имитируя таран, — тогда они бросаются в разные стороны.
Сколько их, «мессершмиттов», — не сосчитать! Молодого, летчика даже успокаивает, что все они заняты им, не пытаются атаковать сбившихся в кучу штурмовиков. Что это значит? Может, фашисты предвкушали близость легкой победы над одиноким истребителем, или не рисковали идти в атаку, опасаясь, что сверху им будет угрожать этот самолет…
Без единой потери вернулись штурмовики на свой аэродром. Бельский же, все еще преследуемый «мессершмиттами», продолжал с боем отходить к своему аэродрому Беслан. Гитлеровцы не отставали. Но в их действиях просматривалась усталость или растерянность. Вот дружно ударили наши аэродромные зенитки. Под облаками сразу же выросли от разрывов снарядов белые хлопья. Преследователи отстали.
Вздохнув полной грудью, летчик пошел на посадку. Как только вылез из самолета, другие летчики, наблюдавшие за боем с земли, кольцом окружили его:
— Как же ты выкрутился?
— В рубашке рожден, парень!
— Смотрите, а в самолете ни одной пробоины!..
Смутившийся Бельский только и ответил:
— Лавировал, как мог…
Задание по прикрытию штурмовиков выполнено. Все они вернулись без потерь.
С соседнего аэродрома, от штурмовиков, прилетел их командир. На его груди — три ордена Красного Знамени.
— Прошу построить летный состав, — обратился оя к командиру полка истребителей. — Кто у вас летает на машине с желтой заплатой на крыле?
Бельский представился и объяснил, что желтая заплатка — след от пробоины зенитки, заделанной нашими техниками.
— Ну, браток, вот я тебе что скажу: летчик из тебя будет на славу, похвалил Ивана гость. — Я привез подтверждение на сбитый тобой самолет. Упал рядом с нашим аэродромом.
Это был первый сбитый самолет Бельского. А он и не заметил его падения. Впрочем, времени на это у него просто не было.
Крепче бить врага
В начале осени сорок второго года, когда вражеское наступление на Кавказ захлебнулось, изменились задачи нашей истребительной авиации. Теперь отпала необходимость в штурмовке наземных войск противника слабо защищенными от зенитного огня истребителями. С ней в полной мере справлялись великолепные штурмовики Ил-2 — «летающие танки», как их любовно называла пехота. К тому же над линией фронта все чаще появлялись большими группами «мессершмитты», активизировала действия бомбардировочная авиация. Нашим летчикам-истребителям предстояло теперь в большей мере заниматься ведением воздушных боев, быть блюстителями порядка в кавказском небе, прикрывать наземные войска от ударов немецкой бомбардировочной авиации и помогать своим бомбардировщикам и штурмовикам наносить удары по скоплениям вражеских войск.
Как и раньше, вылетали отдельные группы на штурмовку наземных войск, только ставилась перед истребителями и вторая задача — сбрасывание листовок во фронтовой полосе и в тылу врага.
Перед вылетом на закрылки самолетов, которые в выпущенном положении служат воздушными тормозами при посадке, техники укладывали по две тысячи листовок под каждым крылом. Во время полета в указанном районе летчик, убавив скорость до минимальной, ставил рукоятку щитков-закрылков в положение на «выпущено», и четыре тысячи листовок с каждого самолета разлетались в воздухе, вертясь, спускались на землю.
Это были обращения к немецким солдатам, служившие заодно пропуском к нашим войскам, но чаще — воззвания к нашим советским людям, что в силу тех или иных причин остались на временно оккупированной фашистами территории.
После сбрасывания листовок истребители приступали к штурмовке объектов, указанных в боевом задании. Если же листовки сбрасывали в тылу немцев, далеко за линией фронта, то выбор цели для штурмовки производили сами летчики-истребители.
Противник имел не только численное, но и качественное превосходство. Очень тяжело было на изношенных, с ослабевшими моторами «яках» вести бои с только что прибывшими на фронт немецкими «мессершмиттами».
Особенно трудно стало выполнять задание по прикрытию бомбардировщиков и штурмовиков за линией фронта. Во время выполнения таких заданий немецкие истребители нападали на наши небольшие группы, имея, как правило, значительное численное превосходство. При этом самолеты противника делились на две группы: одна из них завязывала бои с истребителями, другая, находившаяся недалеко в стороне, набрасывалась на штурмовиков, которые оставались без прикрытия или с небольшой группой непосредственного прикрытия.
Истребители врага нападали на наши группы, когда им это было выгодно. Если же они оказывались в тяжелом положении, то сразу выходили из боя. Наши же летчики, связанные прикрытием других самолетов, вели, как правило, оборонительные бои и уже поэтому находились в более невыгодном положении. Как часто в таких боях несли они потери!
24 августа сорок второго года группа из четырех наших Як-1 под командованием лейтенанта Свинаренко вылетела с группой штурмовиков в район Пятигорска. С этого задания не вернулся ни один самолет… Только позже, уже в сорок третьем, когда враг был изгнан с Кавказа, вернулись в полк сбитые и скрывавшиеся у местного населения лейтенант Свинаренко и сержант Зюзин. Они рассказали о трагедии, разыгравшейся в воздухе.
…На их группу набросилось двенадцать «мессеров», которые связали боем нашу четверку, прикрывавшую штурмовиков. В неравном бою все наши самолеты были сбиты: вначале истребители, а потом и штурмовики Ил-2.
Из четверки летчиков в живых остались лейтенант Свинаренко и сержант Зюзин. Оба они опустились на парашютах. Сержант Зюзин был тяжело ранен — у него была перебита нога. У лейтенанта Свинаренко — сквозные пулевые ранения обеих ног. Раненых летчиков подобрали наши советские патриоты: оказали им первую медицинскую помощь, надежно укрыли от фашистов.
Иван Лукич Свинаренко воевал до последних дней войны, командуя эскадрильей истребителей. На его боевом счету свыше десятка сбитых фашистских самолетов.
Невозвращение с задания группы Свинаренко тогда угнетающе подействовало на летчиков полка, особенно на молодых. В связи с этим памятным было одно комсомольское собрание, состоявшееся в станице Новоселецкой. Накануне собрания подошел к Бельскому комиссар полка майор Кляпин. Началась беседа о состоянии боевых дел в полку. Он задавал вопросы, Бельский отвечал, объяснял, давал свою оценку, точно не зная пока, зачем это нужно комиссару. Потом тот сказал:
— Товарищ Бельский, вы должны выступить на сегодняшнем комсомольском собрании. Очень прошу вас хорошенько продумать свое выступление и откровенно, честно, по-комсомольски сказать о том, почему многие летчики, особенно молодые, часто возвращаются, не выполнив боевого задания.
Бельский до этого не выступал на собраниях. Просто не умел этого делать, стеснялся. Предложение комиссара привело его в замешательство. Поэтому он сказал, что не умеет красиво и убедительно говорить и боится, мол, что выступление не получится.
— Да вот скажите своим товарищам то, что мне сказали, в такой же форме, теми же словами — они поймут, уверяю вас…
Бельский согласился. Стал обдумывать, как и что говорить. У него не было никаких оснований упрекать кого-либо из обслуживающего персонала в плохой или несвоевременной подготовке самолетов к боевым вылетам, а летчиков — в трусости, нежелании выполнять трудные боевые задания. Тем не менее сложившаяся обстановка требовала откровенного и принципиального разговора. Некоторые молодые летчики из-за недостаточной дисциплинированности (невнимательности, неточности выполнения команд) и плохого владения тактикой воздушного боя чуть ли не после каждого вылета возвращались в часть с парашютами в руках. Все это ослабляло боевой дух полка.
…Когда началось собрание, где обсуждался один-единственный вопрос «Твое поведение, комсомолец, на фронте», некоторые из выступавших стали говорить о трудностях и тяготах войны, все беды валить на изношенную материальную часть самолетов…
Формально все выглядело как будто правильно, объективно, логично, но ведь товарищи говорили не всю правду. И тут Бельский почувствовал, что не сможет умолчать.
Слушали его внимательно. Наверно, потому, что говорил он волнуясь, искренне. Иногда речь его была не гладкой от излишнего волнения, но конкретная, с ярко нарисованными подробными картинами проведенных боев, с глубоким анализом их.
— Выступающие сетовали, что воевать нам приходится в трудных условиях, говорил Бельский, — что самолетов мало, да и те потрепаны в боях. Все это правильно. Ну а выход-то какой из положения? Почему никто не говорит о том, как лучше поддержать материальную часть самолетов? Как сделать, чтобы материальная часть реже выходила из строя? Не только можно, а нужно, обязаны мы это делать. И качество ремонтных работ надо повысить. Такое под силу нашему техническому составу. Это во многом бы способствовало лучшему выполнению боевых заданий летчиками. Что же касается нас, летчиков, то и здесь не все благополучно. Почему многие летчики плохо дерутся в воздушных боях? Как вылетели на задание, — того и жди, что вернутся с одним парашютом. А ведь наши старшие командиры-коммунисты дерутся не так. Они сбивают фашистов, а сами возвращаются невредимыми. Почему? Конечно, скажете: они более опытны. Но ведь опыт приобретается! Нам надо учиться у старших. Да и внутренне каждый себя должен дисциплинировать, чтобы как можно точнее и своевременней выполнять команды в воздушном бою.
Как и большинство присутствовавших на этом собрании комсомольцев летного состава, Бельский был рядовым летчиком. Перед ним сидели его товарищи. С некоторыми из них он окончил училище. Совместная боевая работа сроднила их. Внимательно прислушивались еще и потому, что каждый знал: группа, в которую входит Бельский, совершая ежедневно по нескольку вылетов, всегда успешно выполняет боевое задание.
…Группа Дмитрия Глинки выделялась особенной спаянностью. К этому времени командир звена подружился с младшим лейтенантом Николаем Лавицким, высоким и худым, горячим, а зачастую вспыльчивым, но исключительно храбрым в бою. В перерывах между вылетами Глинка и Лавицкий затевали жаркие споры по тактическим вопросам ведения боя. С какой, казалось, непримиримостью они «шли в атаку» друг на друга, доказывая каждый свою правоту! Но с какой яростью и искусством обрушивались они затем на врага во время воздушного боя, как отлично понимали друг друга в воздухе! Никакая трудная ситуация не могла нарушить единства их действий!
Ведомым Лавицкого был сержант Владимир Канаев. Прибыл он в полк раньше группы, в которой был Бельский, считался уже опытным летчиком. Низкого роста, с миловидным лицом, всегда спокойный и уравновешенный во взаимоотношениях с другими, он умел своей добродушной улыбкой поднять настроение окружающих. Даже после тяжелых заданий, когда на лица летчиков ложилась печать усталости и чрезмерного нервного напряжения, он выходил из своего изрешеченного пулями самолета с той же ясной улыбкой:
— А я уж, грешным делом, подумал было, что не придется мне сегодня обедать… Ох, и напористые же фрицы попались!
Как Бельский в душе завидовал этому смельчаку, который никогда не унывал! Как хотелось ему хотя бы немного походить на этого серпуховского паренька Владимира Канаева!
…Заканчивая свое выступление, Бельский говорил:
— Может статься так, что на пополнение дадут нам устаревшие типы самолетов. Что же вы, товарищи летчики, откажетесь летать на них? Разве не ясно, что для нас самое главное сейчас — во что бы то ни стало выстоять, как можно больше обескровить врага. Мы с вами солдаты, священный долг наш защищать свою Родину. И мы обязаны выжать все из того оружия, которое нам вручено, обязаны драться там, куда направляет нас командование. Трудно, спору нет. Но разве первым комсомольцам, отстаивавшим Советскую власть в годы гражданской войны, легче было?
Володя Канаев, сидевший рядом с Бельским, молча сжал его руку своими и, когда тот сел, еще долго потом пожимал ее…
Где-то уже в конце собрания выступил и Канаев. Говорил он спокойно и легко. С его уст и теперь не сходила приятная улыбка, так хорошо гармонировавшая с красивыми чертами лица. Он во всем поддержал Бельского, назвал его выступление правильным, нужным. В заключение выступил комиссар. Говорил он толково, убедительно, мастерски. Только теперь Бельскому стало ясно, почему перед собранием комиссар с таким интересом слушал ответы на его вопросы, почему так настоятельно просил выступить. Как партийный руководитель он отчетливо понимал необходимость откровенного разговора на комсомольском собрании о состоянии дел в полку. Ему было важно не просто самому рассказать о них, а добиться того, чтобы летчики-комсомольцы разобрались в создавшемся положении. В своем заключительном слове на собрании он только подытожил выступления, повторил выводы, сделанные комсомольцами… Таким он и запомнился летчикам — ненавязчивым, очень внимательным, прислушивающимся к голосу их. Да, он был настоящим партийным руководителем.
Единогласно принятое решение комсомольского собрания гласило: «Крепче бить врага!»
…В последующие дни, как и раньше, с утра до вечера вылетали группы наших самолетов на боевые задания, как и раньше летчики радовались успехам, огорчались неудачами, тяжело переживали потери боевых друзей, но теперь прибавилось у них сил и уверенности. Куда и девалось прежнее уныние!
В тяжелых боях при отступлении в сорок втором от Кубани до Кавказа полк потерял только в воздушных боях восемь самолетов, а их боевая семья недосчиталась таких замечательных летчиков, как Александр Филатов, Василий Вазиян, Михаил Новиков, Виктор Мальков, Михаил Карпухин, Александр Никулин. Все они были смелыми воздушными бойцами и талантливыми летчиками, ежедневно совершающими подвиги. Их смерть — тоже подвиг. Погибая сами, они выручали других, своих товарищей.
Росла и ратная слава полка. Было совершено 1199 боевых самолето-вылетов, 322 раза летчики полка вступали в воздушные бои с врагом и сбили 34 самолета. Летчики полка могли гордиться своими боевыми делами.
В полку появились первые орденоносцы. Дмитрий Аленин был удостоен высшей награды Родины — ордена Ленина; Дмитрий Глинка, Николай Лавицкий, Василий Шаренко, Георгий Никитинский, Иван Шматко награждены орденом Красного Знамени; Владимир Канаев — орденом Красной Звезды.
В запасном полку
Великолепен седой Кавказ. Летишь в чистом, голубом небе, а вершины гор, покрытые вечными снегами, совсем рядом. Когда разворачиваешь самолет, глаза невольно упираются в Эльбрус или Казбек и кажется, что сейчас врежешься в каменную гору. Но бегло взглянув на карту, убеждаешься, что до горы десятки километров. Но летчикам некогда наслаждаться красотами природы. Для них Кавказ тогда был горьким упреком: сюда докатились войска фашистской Германии…
Иногда только в полете, после удачно проведенного воздушного боя, минуту-другую полюбуются они неописуемой красотой гор и долин. Но на земле никто из них не выражал словами восхищения этой красотой: душу каждого летчика давила горечь отступления.
В начале октября сорок второго года 45-й полк, базировавшийся на аэродроме Орджоникидзе, вывели из боевых действий. Оставшиеся самолеты были переданы в другие полки. Никто пока не знал конкретно: чем и как будет заниматься в недалеком будущем.
Весь октябрь летчики полка провели в Закавказье. В ноябре их направили в запасной авиаполк, размещенный в Азербайджане, в сотне километров на запад от Баку. Здесь только они узнали, что предстоит переучиваться летать на американских истребителях.
«Что представляют они, эти американские истребители, каковы из себя? Хорошо ли вооружены?» — сгорали от любопытства летчики. Одни уверяли, что это современные и прекрасные самолеты, другие высказывали всякие сомнения. Однако оснований верить и тем и другим не было.
Причиной недоверия была недобрая слава об американских и английских танках, поступивших в нашу армию. Танки эти были очень уязвимы от противотанковых снарядов немецких орудий: при прямом попадании загорались, как спичечные коробки.
Первая группа прилетевших истребителей «киттихаук» не вызвала ни у кого из летчиков чувства особой радости. Самолет по габаритам был значительно больше нашего Як-1, а мощность мотора такая же. Поэтому по летно-тактическим данным он намного уступал нашему, отечественному. К тому же американский истребитель не имел пушек, а его крупнокалиберные пулеметы были размещены в плоскостях, что не способствовало кучности стрельбы.
Вторая группа летчиков-перегонщиков доставила в запасной полк самолеты «аэрокобры». По габаритам они приближались к «якам», но были значительно тяжелее их. Вооружение самолета состояло из 37-миллиметровой пушки, двух крупнокалиберных пулеметов и четырех пулеметов калибра 7,62 мм, размещенных в плоскостях.
Самолеты были снабжены радиостанциями. Новинкой в то время было трехколесное шасси. Третье колесо, установленное в носу самолета, улучшало устойчивость машины при взлете и особенно при посадке.
Мотор в самолете находился сзади, за кабиной летчика, что придавало машине среднюю центровку (во всех отечественных истребителях — передняя). Поэтому «кобры» при потере скорости легко входили в неуправляемый, так называемый плоский, штопор, из которого их трудно было вывести. Самолеты со средней центровкой очень строгие в пилотировании, незначительные ошибки летчика приводили к пагубным последствиям.
Инженер Сергей Володин сразу же, как только прибыли первые истребители, организовал изучение их материальной части. Это оказалось делом весьма непростым. Сопроводительная документация к самолетам была напечатана на английском языке. И все же через какой-то десяток дней Володин сам принимал зачеты у технического и летного состава.
Первыми опробовали американские самолеты в воздухе командир полка Дзусов и его заместитель Аленин. За ними поднимались в воздух командиры эскадрилий, а они уже непосредственно готовили к освоению новых истребителей весь летный состав своих эскадрилий.
Непростое это дело — освоение новых типов самолетов. Научиться взлетать и садиться на взлетно-посадочной полосе аэродрома — это только начало. Главное же — приобрести мастерство управления самолетом в воздухе. Такое мастерство приходит к летчику только тогда, когда он начинает всем своим нутром чувствовать летно-тактические особенности самолета, понимать и практически пользоваться возможностями его во всех самых сложных ситуациях, которые могут возникнуть в воздухе при ведении боя.
Если инструкция по устройству материальной части самолета, мотора и другого оборудования в какой-то мере позволяла техническому составу разобраться в вопросах обслуживания, то для летного состава она не могла раскрыть летно-технических возможностей и особенностей новых машин, так как никто из летчиков не владел английским языком. Приходилось ко всем выводам приходить практическим путем, испытывая поведение самолета в самых разнообразных ситуациях — маневрах на предельных и малых скоростях, на разных высотах, при плавных и энергичных действиях рулями. Словом, каждый оказывался в положении летчика-истребителя. Первыми были более опытные летчики, служившие в авиации еще до начала войны: Михаил Петров, Василий Шаренко, Николай Лавицкий, Дмитрий Шурубов, Георгий Микитянский, Александр Поддубский, Дмитрий Глинка.
Однажды, когда полк находился на отдыхе в Баку, прогуливавшиеся по городу летчики, среди которых был и Дмитрий Глинка, встретили великана-летчика. Это был Борис Глинка. Его училище эвакуировалось из Грозного куда-то в тыл за Каспийское море. К вечеру намечалась погрузка всего личного состава на пароход. И вот эта встреча изменила всю будущность кадрового инструктора авиаучилища.
Братья сразу же узнали друг друга. Как только они несколько успокоились, Дмитрий сразу представил своим друзьям:
— Знакомьтесь, ребята, мой родной брат Борис!
Завязалась дружеская беседа: расспросы о жизни, делах, самочувствии. Борис же особенно не расспрашивал о боевых делах Дмитрия: было ясно и так — на его груди сверкал орден Красного Знамени. Кто-то из летчиков высказал мысль:
— А почему бы вам, товарищ младший лейтенант, не остаться в нашей части, вот бы здорово было!
Борис Глинка на какое-то мгновение задумался. Видно ему понравилось такое предложение. Но он был уверен, что командование училища его не отпустит, а самовольный уход на фронт расценивался как дезертирство. Настойчивые советы летчиков и предложение брата пойти с просьбой к Дзусову поколебали его нерешительность.
Командир полка Дзусов, как только доложили ему о существе дела, сразу же заявил:
— Подавайте рапорт, проситесь в наш полк. Вскоре мы получим на вооружение новые самолеты и снова отправимся на фронт.
…Любил командир подбирать хороших летчиков из тех, которые рвались на фронт. Как и Бориса Глинку, переманил он из перегоночной группы, получив, конечно, согласие вышестоящего командования, замечательного летчика Николая Кудрю, удостоенного позже звания Героя Советского Союза.
Борис был не только опытным летчиком, великолепным инструктором, но и общительным, жизнерадостным человеком, прекраснейшим товарищем.
Летчики старались освоить, глубоко «прочувствовать» новые самолеты в групповых боях. Поэтому командиры эскадрилий разрабатывали различные варианты наступательного и оборонительного боев: распределяли своих летчиков по группам, ставя их поочередно в роли нападающих или обороняющихся. После наземного проигрывания боя с моделями самолетов в руках летчики поднимались в воздух, чтобы там, на высоте, разыграть на боевых самолетах учебный воздушный бой со всеми тонкостями маневра и с учетом погодных условий, как это может быть во фронтовой обстановке.
Каждый летчик в этих учебных боях стремился как можно лучше выполнить свою индивидуальную роль в группе, но у многих, особенно молодых, происходили зачастую срывы при выполнении сложных маневров: заметно сказывалось несовершенство освоения высшего пилотажа на самолете, тем более таком, каким была «аэрокобра».
Поэтому летчики ежедневно вылетали в отведенные зоны на высоту, чтобы еще и еще раз проверить себя и до тонкости прочувствовать поведение самолета при выполнении фигур высшего пилотажа на различных скоростях, создавая иногда при этом умышленно ошибки, а затем используя различные варианты их исправления. Командиры эскадрилий и командир полка не препятствовали в этом своего рода поиске, а, наоборот, способствовали во всем летчикам. После посадки, как только технический обслуживающий персонал подготовит самолет к полету, заправив его горючим и смазочным материалом и проверит исправность всех агрегатов, летчики вновь уходили на тренировочные полеты, используя для этого все светлое время дня.
Опытные летчики, которые в совершенстве владели пилотажем на нескольких типах самолетов, более успешно разгадывали тайны американских истребителей. Молодые же летчики порой оказывались перед определенными трудностями. Им помогали советами те, кто уже освоился с особенностями «кобр» при выполнении различных маневров, но все же трудности преодолевались медленно, вызывая у неопытной молодежи неуверенность.
В одном из полетов, находясь в зоне, Бельский несколько раз начинал последовательно выполнять фигуры высшего пилотажа, но как только доходил до иммельмана или бочки — ничего у него не получалось. От резких движений ручки управления «кобра» срывалась в штопор…
Летчики, наблюдавшие за его отчаянными попытками справиться с непослушной машиной, со смехом спрашивали потом:
— Ну как, Иван, высший пилотаж получается?
— Да где там…
— Полетели вдвоем на УТИ-4? — предложил ему Александр Поддубский.
Тот с радостью согласился: ведь Поддубский был большим мастером высшего пилотажа. Все знали, что он до войны в праздники Дня авиации неоднократно выступал с показательными полетами.
Полетели они на двухместном учебно-тренировочном самолете в направлении моря. Там, на высоте, Бельский получил хороший урок высшего пилотажа. В училище он имел отличные оценки по каждой фигуре высшего пилотажа на этом самолете, но здесь понял, что его умение по сравнению с тем, что проделывал Поддубский, — всего-навсего первые шаги.
Как ни старался Бельский, но его пилотаж абсолютно не был схожим с тем, что проделывал Поддубский, где каждая фигура выполнялась не только правильно, а как-то особенно красиво. Конечно, пилотажные качества малоопытного Бельского в этом полете особенно не повысились, но для него этот полет был очень полезным. Он наглядно убедился, какие летные возможности имеет самолет, если грамотно им управлять.
