Более глубоко познать летно-тактические особенности «кобры» помог Бельскому другой случай, когда представилась ему возможность вылететь парой в учебно-тренировочный полет с Борисом Глинкой.
Они должны были отрабатывать атаки с применением вертикальных маневров. По условиям задания бой начинался со встречи на противоположных курсах или, как выражаются летчики, с лобовой атаки.
Несколько раз сходились они в лобовую, после чего каждый стремился занять как можно более выгодную позицию. И всякий раз Бельский оказывался в худшем положении, вынужден был обороняться. Чего только он не предпринимал, чтобы оторваться от наседавшего Глинки: то камнем бросал машину в пикирование, то свечой взмывал в высоту, то вновь валил через крыло в нисходящую спираль, и все напрасно — уйти от «противника» ему никак не удавалось.
Наконец Глинка дал своему напарнику возможность занять более выгодную позицию. Теперь их роли поменялись: какой стремительный каскад фигур высшего пилотажа проделывал Глинка! Неотступно следуя за ним, Бельский восхищался филигранным мастерством летчика. Ему стало ясно, что самое важное в воздушном бою — своевременно занять выгодную позицию. Он уже до этого проигрывал именно в начале боя; при встрече в лобовой атаке первым уклонялся, давая тем самым возможность своему «противнику» резко развернуться в хвост. Теперь Бельский решил не допускать этой оплошности: ведь на фронте ему приходилось не раз сходиться в лобовую с фашистскими летчиками, и те всегда первыми уклонялись.
По команде Бориса Глинки, переданной по радио, они начали сходиться в лобовую атаку. Бельский уверенно вел свой самолет навстречу Глинке. Когда сходятся на встречных курсах мчащиеся на максимальной скорости истребители, время как бы вдвое ускоряет свой бег, но мысль несется еще быстрее. Вот, кажется, самолеты сошлись уже на предельно допустимую дистанцию, еще миг — и столкновение неизбежно…
В последнее мгновение оба самолета, словно повинуясь одной команде, уклоняются: Бельский уходит вниз, самолет Глинки проносится над ним. Продолжение боя не последовало. Расстояние между ними было настолько малым, что на самолете Бельского был сбит стояк антенны, и оборвавшиеся провода повисли за машиной…
Об этом эпизоде учебно-тренировочного полета они не доложили командиру и не рассказывали никому из друзей. Только когда остались вдвоем, Борис Глинка, словно между прочим, заметил:
— А ты упрямый. Только, вероятно, не стоит наше упрямство испытывать между собой. Побережем его до встречи с противником.
Бельский согласился с ним. Полюбился Борис всем в полку с первой же встречи, но в этом полете понравился он Бельскому еще сильнее за высокое мастерство в технике пилотирования. Как много он познал в одном полете у этого опытного летчика, много лет проработавшего инструктором в авиаучилище. Наверное, именно тогда Бельский достиг вершины в пилотировании «кобры», что помогло ему в будущем, уже на фронте, когда он попадал в сложную обстановку во время ведения воздушных боев, выжимать все возможности из самолета…
Время переучивания подходило к концу. Все ждали скорой отправки на фронт, откуда приходили радостные вести. Враг потерпел сокрушительное поражение под Сталинградом, отступал с Кавказа.
13 февраля к обеду закончились последние учебные полеты. Радостные, в приподнятом настроении, собрались летчики полка, чтобы вместе отправиться в столовую. А в это время заместитель командира полка Дмитрий Аленин решил облетать свой самолет. До этого на его машине инженерно-технический состав производил какие-то ремонтные работы. На виду у всех летчиков и техников, присутствовавших на аэродроме, его самолет, летящий в стороне от аэродрома, вдруг перевернулся и, вертясь спирально, врезался в землю на противоположном берегу небольшого озера.
Трудно судить о причине катастрофы. Следует только заметить, что при резких движениях рулями «кобра» сразу же срывалась в плоский штопор и выходила из него с опозданием на три-пять витков, теряя за это время до тысячи метров высоты. Когда летчики пилотировали в зонах на большой высоте, они успевали выводить самолеты в нормальный полет. У майора Аленина такой высоты не было. Его смерть казалась всем особенно нелепой: он был отличным летчиком, сбил восемь фашистских самолетов, возглавлял группу лучших летчиков полка при защите Севастополя в последние дни его осады врагом, был первым кавалером трех боевых орденов в полку…
17 февраля, сразу же после подъема и завтрака, летчики начали готовиться к вылету — получали борт-пайки, чемоданы с личными вещами передали техническому составу, а затем приступили к прокладке на карте маршрута полета.
Первым в дивизии вылетал на фронт 45-й полк. Три эскадрильи получили на вооружение «кобры», а одна — «киттихауки». По эскадрильям и вылетали с интервалами в 30 минут.
Маршрут полета первой эскадрильи, которую возглавлял Петров, пролегал почти строго на восток с выходом к морю. Вблизи Баку группа развернулась и направилась вдоль побережья Каспия, а пройдя Махачкалу, повернула на запад, к пункту посадки — аэродрому в районе Грозного.
На последнем участке перелета пришлось всей группе пробиваться сквозь обильный снегопад. Видимость сократилась до 10–15 метров, куда ни посмотри одна непроглядная белая пелена.
Командир эскадрильи Петров, очень опытный летчик и умелый организатор, скомандовал по радио построиться в сомкнутый строй. Каждый летчик видел вблизи только шедший возле него самолет, все внимание приковывал к нему, чтобы удержать свое место в группе.
Ориентировался на местности с помощью аэронавигационных приборов один лишь комэск. Он исключительно точно вывел всю группу к аэродрому Грозный и перестроил в правый пеленг, чтобы облегчить летчикам ориентирование при посадке.
Но не так легко было построить маршрут по кругу для захода на посадку: посадочные знаки становились видны только тогда, когда самолет находился строго над ними и сесть возле выложенного знака «Т» уже не мог. Да и посадочная команда аэродрома, видя, что самолеты перелетают это «Т», беспрерывно стреляла красными ракетами, не разрешая посадки.
Все же большой опыт и хладнокровие командира дали возможность в сплошном снегопаде благополучно посадить всю эскадрилью на покрытом снегом аэродроме.
Из других эскадрилий на этом аэродроме сели лишь одиночные самолеты. Прилетевший позже командир полка Дзусов был молчалив — его беспокоила судьба остальных летчиков. Как только истекло время, позволявшее надеяться на появление самолетов, он ушел на командный пункт и просидел там у аппарата целую ночь, ожидая вестей от тех, кто не прилетел на аэродром.
К счастью, все остальные самолеты приземлились на других аэродромах в окрестностях Грозного, и в течение последующих двух дней благополучно собрался весь полк.
* * *
Разбушевавшийся на Кавказе циклон утихомирился лишь в начале марта. 7 марта перебазировались в Невинномысск. Впервые авиаторы попали в место, где недавно хозяйничали оккупанты, впервые увидели разрушения, слезы наших советских людей по расстрелянным и замученным в фашистских застенках родным и близким.
Местные жители рассказали авиаторам о том, что в их районе чуть ли не ежедневно пиратствуют в воздухе фашистские самолеты. Прилетают два-три бомбовоза и безнаказанно обрушивают свой смертоносный груз на селения, обстреливают пушечно-пулеметным огнем железнодорожную станцию, эшелоны.
Командир полка Дзусов сразу же организовал постоянное дежурство звеньев, а сам договорился с работниками железнодорожной станции о том, чтобы сообщали о приближении вражеских самолетов по телефону или гудками паровозов.
Гудки нескольких паровозов завыли как раз тогда, когда летный состав садился на машины, чтобы ехать на обед. В это время дежурило звено Николая Лавицкого из второй эскадрильи. Он сразу же со своим ведомым, еще не участвовавшим в боях сержантом Василием Безбабновым, поднялся в воздух и тут же встретил подходившего «юнкерса». Стремительно ринувшись в атаку, Николай Лавицкий поджег на Ю-88 один мотор, а затем дал возможность атаковать противника своему ведомому. До десятка раз заходил тот с разных сторон в атаку на фашиста. Но фашист отчаянно лавировал. Николай Лавицкий все же предоставил полную инициативу своему ведомому, изредка помогая ему по радио командами строить маневр для захода в атаку. И вскоре недалеко за аэродромом подбитый «юнкерс» плюхнулся на раскисшее поле.
Местные жители, наблюдавшие за боем, ликовали. Ведь до этого фашистские пираты причиняли им немало бед и, что особенно возмущало, делали это безнаказанно.
«Юнкерс» был сбит 7 марта, поэтому, поздравляя Лавицкого и Безбабнова с первой боевой удачей, летчики, шутили: «Спасибо вам. Это хороший подарок от всех нас к Женскому Дню».
На следующий день, 8 Марта, полк перебазировался на аэродром в районе Краснодара. Сначала только отдельным группам полка удавалось встречать одиночные вражеские самолеты, которые, как правило, находили свой конец в плавнях Кубани.
По-настоящему горячий день выдался 13 марта, когда фашисты предприняли попытку нанести массированный бомбовый удар по позициям наших войск. «Юнкерсы» шли несколькими группами по 8-12 самолетов в каждой.
На подходе к линии фронта их встречали «кобры». Командование дивизии подняло в воздух все полки на борьбу с фашистскими бомбардировщиками, так распределив между ними время полетов, чтобы на линий фронта в любой момент находились группы истребителей.
Ранним утром первая группа встретила 12 «юнкерсов» и сбила 8 из них. Особенно отличился в этом бою Борис Глинка. Он уничтожил два бомбардировщика, при этом один фашистский стервятник после атаки Глинки разломился на две части. В полдень налеты прекратились. К этому времени летчики полка сбили 28 бомбардировщиков. Успешно поработали и наши соседи.
На протяжении нескольких дней после этого бомбардировщики врага отсиживались на своих аэродромах. Только иногда удавалось обнаружить истребителей. Но когда наши самолеты шли на сближение с ними, те уходили, не принимая боя.
Дзусов вечерами, подводя итоги боевого дня, обращал внимание летчиков на это обстоятельство:
— Не вступают они в бой не зря. Изучают обстановку: число истребителей в наших группах, боевые порядки, тактику. Но бой будет обязательно. Готовьтесь к нему! От ваших действий будет многое зависеть…
Командир не ошибся. Это было затишье перед грядущей бурей в небе Кубани.
Два тарана в одном бою
22 марта 1943 года, как и в предыдущие дни, истребители вылетали небольшими группами на прикрытие линии фронта. Авиация противника по-прежнему бездействовала. Уже близился вечер, когда Михаил Петров проводил предполетный разбор полученного задания.
Группа, готовившаяся к вылету, комплектовалась так: ведущий Михаил Петров, его ведомый Иван Бельский. В группе были еще три пары: Дмитрий Глинка Александр Поддубский, Борис Глинка — Николай Кудряшов, Иван Шматко — Николай Кудря.
Александр Поддубский был великолепным летчиком, замечательным мастером высшего пилотажа. Он сбил шесть самолетов противника. В последнее время Поддубский на боевые задания не летал: страдал от приступов малярии.
Когда Петров составил группу, к нему подошел Поддубский, бледный, истощенный частыми приступами болезни. Стараясь держаться бодро, он обратился к командиру:
— Товарищ капитан! Прошу включить меня в вашу группу на боевое задание.
— Куда вам… на боевое задание. Прежде надо поправить здоровье, товарищ лейтенант! — сухо ответил комэск Петров.
Летчики знали, что Петров и Поддубский давние, еще с довоенных времен, друзья, и поэтому всем слышавшим их разговор было особенно жаль Александра, которому командир отказывал в просьбе.
— Да у меня совсем уже нет приступов, я вполне здоров и готов выполнить любое задание. Очень прошу: включите меня в состав своей группы.
Тогда Бельский еще не знал, что испытывает летчик, который из-за болезни находится не у дел. Другим же, видно, было уже знакомо это чувство. Поэтому и братья Глинки, и Шматко начали упрашивать Петрова взять Поддубского на задание.
Петров наконец согласился. Учитывая перерыв в летной работе, он Поддубского назначил ведомым к опытному Дмитрию Глинке. Надо сказать, всю войну они придерживались такого правила: если летчик возвращается, к примеру, из госпиталя, имеет перерыв в полетах, то первые два-три вылета он обязательно совершает с опытным летчиком, а зачастую — с тем, с кем уже раньше достаточно слетался.
Время патрулирования группы над отведенным участком линии фронта — это было северо-западнее Красноармейской — подходило к концу, когда мы услышали по радио голос Поддубского:
— У меня начался приступ…
А в стороне, как назло, появилась четверка «мессеров». Когда группа развернулась, чтобы следовать на свой аэродром, они устремились за ней, чтобы атаковать с задней полусферы. Тогда ведущий группы Петров дал команду развернуться и перестроиться в боевой порядок для атаки. «Мессеры» явно уклонялись от боя.
Но здесь летчики заметили, что чуть выше, в стороне, находится еще восемь вражеских истребителей, которые готовятся к атаке с верхней полусферы. Когда же группа наших истребителей стала принимать соответствующий боевой порядок, чтобы контратаковать эту восьмерку на встречных курсах, выше — теперь сзади! — увидели еще одну группу немецких самолетов, тоже изготовившихся к атаке. Стало ясно: четверка «мессеров» должна была отвлечь внимание наших летчиков, атаковать же противник собирался другими, значительно большими силами.
Бой предстоял тяжелый: противник имел значительный численный перевес и тактическое превосходство. К тому же горючее в баках наших самолетов было на исходе.
Несколько раз пробовали то одна, то другая группа фашистов атаковать группу Петрова, но хорошо построенный боевой порядок и четкое взаимодействие пар не позволяли им добиться успеха.
Вот опять группа «мессеров» норовит зайти сбоку и сзади. Как только Петров стал разворачивать группу, один из немецких летчиков, находившийся выше, резко перевел свой самолет в лике. «Мессер» камнем устремился на нашу группу, оставляя за собой два дымчатых шлейфа — следы от выстрелов пушек, размещенных в крыльях. Еще миг — и он пронесся вниз, а самолет Поддубского, перевернувшись на спину, начинает падать, вертясь в плоском штопоре, словно осенний лист, оторвавшийся от дерева.
Бой продолжался, но каждый из летчиков группы Петрова ловил мгновение, чтобы посмотреть на самолет Поддубского, который неумолимо приближался к земле. Вслед ему неслись по радио советы: «Саша, прыгай!», «Саша, покидай самолет!», а затем прозвучала команда Петрова: «Поддубский, приказываю прыгать на парашюте!». Но летчик так и не смог покинуть горящую машину…
А бой разгорался с новой силой. Даже трудно представить, как удалось Петрову сохранить необходимый порядок и командовать группой: атаки противника следовали одна за другой, огненные трассы кинжалами скрещивались вблизи наших самолетов. Но наши ребята не растерялись в этой трудной ситуации. А вот уже и первый «мессер» начал падать, переваливаясь с крыла на крыло. Вскоре загорелся второй. Летчик повел машину на снижение, стараясь сбить бушевавшее пламя.
И опять по радио нерадостная весть:
— Ранен… выхожу из боя…
Это голос Бориса Глинки. Снаряд попал прямо в его кабину. Каждый хотел прийти на помощь раненому летчику, но сделать это не было никакой возможности. Каждая наша пара была связана несколькими парами противника.
Когда Борис Глинка стал выходить из боя, за ним последовали четыре пары «мессеров». Они непрерывно бросались в атаки, чтобы добить поврежденный самолет, но все их наскоки умело отражал молодой летчик сержант Кудряшов ведомый Бориса Глинки. Тогда гитлеровцы сосредоточили огонь по самолету Кудряшова и после нескольких атак подожгли его.
Сержант, Кудряшов передал по радио:
— ББ, я горю, прикрывать больше не могу.
После этого вылета и закрепились за Глинками позывные ББ и ДБ — Борис Борисович и Дмитрий Борисович.
Самолет Кудряшова резко пошел в сторону с набором высоты. Летчик готовился, очевидно, покинуть горящую машину на парашюте. А самолет Бориса фашисты стали брать в клещи. Это любимый маневр фашистов, который применяли они в начале войны. Казалось, судьба Бориса Глинки предрешена…
И вдруг на виду у всех самолет Кудряшова разворачивается и горящим факелом несется вниз на гитлеровца, который вплотную пристраивается к машине Бориса Глинки. От удара при столкновении двух самолетов на миг вспыхнул яркий огненный факел. И все… Как будто в неведомую пропасть провалились оба.
А через несколько минут ситуация повторилась: теперь загорелся самолет старшего лейтенанта Ивана Шматко, а его ведомый сержант Кудря, отсеченный от наших самолетов, попал в трудное положение. Теперь старший лейтенант отказывается от единственной возможности спасти жизнь, выбросившись на парашюте, и идет на таран…
Так погибли два летчика-товарища. Иван Шматко был уже опытным летчиком, сбившим восемь самолетов; талант же Кудряшова только начинал раскрываться; сделал он всего шесть вылетов, но уже успел уничтожить два фашистских самолета…
Эти два тарана стали переломным моментом боя. В действиях противника почувствовалась неуверенность. Вокруг самолетов стали вырастать белые хлопья разрывов — это стреляли наши зенитки.
Внезапный огонь их вовремя пришел на выручку группе Петрова. Отсеченные огнем зениток «мессеры» отпрянули в сторону, а наши истребители, пикируя, сумели окончательно оторваться от преследования.
Из восьми наших самолетов на аэродром вернулись пять, только три из них были невредимы, а летчики не ранены: Петров, Дмитрий Глинка и Бельский. Дорого поплатился враг за гибель товарищей: из 30 его самолетов, участвовавших в бою, 11 было сбито и упало в расположении наших войск. Уже на аэродроме они узнали, что с помощью радиостанции, настроенной на волну противника, был перехвачен разговор немецких летчиков с их наземной радиостанцией, откуда управляли боем. Гитлеровцы почему-то считали, что на «кобрах» летают канадские летчики. Они так и передали по радио: «Ни одного канадца не выпустить живым!».
Противник ошибся. На американских истребителях были советские летчики. Именно они способны пожертвовать своей жизнью во имя победы.
После боя так и не удалось установить, кто сбил пять из одиннадцати уничтоженных вражеских самолетов. Ими были погибшие боевые друзья. Но на чей счет следует их занести, уже никто не мог ответить.
Два тарана в одном бою! Символ доблести, отваги, мужества и силы советских летчиков.
Сам погибай, а товарища выручай!
В марте опытные летчики полка заметно увеличили свои боевые счета, сбив по четыре-шесть самолетов. Блестящими мастерами воздушных поединков с фашистами стали Дмитрий Глинка, Василий Шаренко, Борис Глинка, Николай Кудря, Николай Лавицкий, Дмитрий Шурубов, Павел Берестнев, Дмитрий Коваль, Владимир Канаев. Увеличил свой боевой счет на два самолета и Иван Бельский. Второй сбитый им самолет для него чуть было не оказался последним — опять по собственной вине, которая расценивается в военном деле как недисциплинированность.
А было это так. В районе станции Абинской, где летчики прикрывали наземные войска, на линии фронда начали появляться небольшими группами бомбардировщики. При встрече с нашими истребителями они сразу же беспорядочно сбрасывали бомбы и поспешно уходили в разные стороны. Но это их не спасало: «кобры», разделившись на четверки, а то и парами преследовали бомбардировщиков.
В том бою Бельский был ведомым Петрова. Он атаковал одного «юнкерса», стремившегося уйти на запад, в сторону гор, и сбил его. Другие летчики тоже преследовали противника. Еще Петров добивал своего «юнкерса», как Бельский заметил немного ниже другого, который уходил, прижимаясь к земле. Перевернув свой самолет через крыло, он быстро настиг его и поджег. Сделал это без разрешения ведущего; ведь в воздухе казалось все спокойно, немецких истребителей не было.
Горящий «юнкерс» сел, не выпуская шасси, на фюзеляж, или, как говорят летчики, «на живот». От радости Бельский забыл об опасности, поэтому и не заметил, как в хвост его машине зашло несколько «мессеров». Поскольку это было в стороне от района действий группы, а главное — низко над землей, его никто из летчиков группы не видел и, разумеется, никто не мог прийти на помощь. От первых атак «мессершмиттов» самолет Бельского получил много пробоин, и теперь летчик прилагал все усилия, чтобы выкрутиться из этой истории.
После очередной атаки были изрядно повреждены рули, самолет переставал повиноваться. Иван сожалел о вновь допущенной оплошности! Были бы поблизости друзья, все пришли бы на помощь. Но вот рядом оказалось белесое шапчатое облако. Нырнул Бельский в него и изменил направление полета. Маневр удался.
Когда вынырнул из облака, «мессеры» оказались в стороне. А его самолет уже вошел в следующее. Так и оторвался от противника.
С трудом долетел на свой аэродром — погнутые триммеры элеронов на крыльях переворачивали самолет. Двумя руками едва удавалось ему удерживать машину в горизонтальном полете. Как только приземлился, летчики окружили Бельского. Удивлялись тому, как был изрешечен его самолет и как в таком состоянии удалось дотянуть до аэродрома… Но наибольшее недоумение у всех вызывало то, что никто не заметил, когда и как он оторвался от группы.
Вдруг разговор смолк: летчики заметили приближающегося Дзусова. Бельский доложил о результатах своего участия в бою. Дзусов молча подвел летчика к хвосту самолета и спросил:
— Как называется эта часть самолета?
— Стабилизатор, — ответил Бельский, недоумевая.
— Нет! Как называется вся вместе эта часть самолета?
— Хвост, — тихо ответил тот, не понимая, почему он спрашивает его о таких элементарных вещах.
— Ага, значит, хвост! Значит, противник сидел у тебя на хвосте. Так?
— Так.
— А теперь скажи, что это нарисовано на крыльях самолета?
— Звезды.
— Нет, не звезды, а красные звезды! Вот летишь ты в небе, а наши советские люди, среди них женщины и дети, смотрят на твой самолет, на крыльях у него красные звезды, и думают: «Вот он, наш красный сокол, защитник». А ты, вместо того чтобы сбивать фашистов, подставляешь им хвост своего самолета. Какой же ты после этого истребитель?
Бельский молча слушал справедливые упреки командира. Выходило, что он не просто допустил ошибку, ослабив внимание в воздухе и оторвавшись от группы, а опозорил честь советского летчика.
Собравшись с духом, стараясь сохранить достоинство, Бельский ответил:
— Простите, товарищ командир. Я ведь уже во многих прошлых боях не допускал таких ошибок. Это будет мне памятным уроком, подобного — поверьте! не допущу…
— Ну ладно, посмотрим, — заключил Дзусов.
Это был действительно последний для него урок. Очень наглядный, убедительный. Подобных ошибок Бельский в дальнейшем не допускал.
Однако вскоре он вновь возвратился на аэродром на изрешеченном пулями самолете. Но в этот раз обстоятельства были совсем иными…
Хорошо запомнился тот туманный весенний рассвет: облачность сплошной пеленой затянуло небо, отдельные клочья ее нижней кромки, казалось, задевают крыши домов Краснодара. Как ни всматривайся в небо, нигде не увидишь просвета в облаках.
Дивизионный метеоролог Костя Кузьмин доложил летному составу: высота нижнего края облачности — шестьсот метров. Именно этот элемент погоды интересовал всех. Ведь готовились к необычному заданию — штурмовке немецкого аэродрома возле станицы Варениковской. По данным разведки, туда перебазировалась большая группа истребителей. Стараясь не выдать своего волнения (уж очень опасным было задание!), летчики шутили: Костя Кузьмин «приготовил» погоду по заказу — лучшей и не придумаешь. Действительно, низкая облачность давала летчикам возможность скрытно подойти к аэродрому противника, а в случае нужды — спрятаться в ней.
На выполнение задания вылетела группа из трех звеньев. И тут случилось непредвиденное. Буквально на подходе к Варениковской метеорологическая обстановка предательски изменилась: сплошная пелена облачности внезапно оборвалась, будто кто-то ее обрезал. Впереди., в чистой синеве неба, светило яркое, лучистое солнце.
Что делать? Расчет на использование особенностей погоды для тактического успеха оказался нереальным. Но и не выполнить задания из-за капризов погоды летчики не могли.
Поскольку проигранный на земле в предполетной подготовке вариант действий теперь был неприемлем, ведущий группы Петров отдал приказ:
— Удар по аэродрому наносить с ходу, повторных заходов не, делать! Цели для атак выбирают ведущие звена!
Как только самолеты стали готовиться к переходу в пикирование, зенитки открыли ураганный огонь. Но бьющие с воздуха «кобры» уже нацеливались на ряды стоявших «мессеров». Огненные струи полоснули по аэродрому.
Выходя из пике, летчики начали разворачиваться в сторону своего аэродрома. Тут и случилась беда с самолетом Петрова. Зенитный снаряд угодил прямо в кромку крыла, где прикреплены рули крена — элероны. Сразу же Бельский услышал в наушниках взволнованный голос Петрова:
— Братцы, я сильно подбит… Не могу маневрировать. Нас атакуют! Прикройте!
В это время Бельский заметил, как навстречу им с высоты стремительно несется со снижением большая группа «мессеров». К тому моменту братья Глинки, Лавицкий, Кудря, находившиеся на левом фланге строя, уже были связаны боем. А фашистские истребители, которые нацелились на правый фланг, заходили в атаку. На каждую пару наседали по две-три пары «мессеров», лишая летчиков возможности взаимодействовать между собой. Стало ясно, что помощи им ждать неоткуда и не от кого.
Самолет Петрова начал отставать от группы. Чтобы не дать машине перевернуться, летчик убавил скорость до минимальной. А гитлеровцы между тем парами заходили в атаку, стараясь добить поврежденную машину. Бельский отбивает одну атаку за другой. Как только «мессеры» выходят на дистанцию действительного огня, он весь огонь направляет на них. Мгновение — и они проскакивают мимо медленно летящего самолета Петрова.
Тогда немцы начали действовать по-иному: они тоже убавили скорость: отчего даже стали заметными на их самолетах круги медленно вращающихся винтов, и, выстроившись пеленгом, повисли на хвосте машины Петрова. Атаку первой пары Бельскому удалось отразить. Но пока он развернулся, самолет следующей пары уже открыл огонь по его командиру.
Недалеко впереди — облачность, та самая, на которую возлагали столько надежд, готовясь к вылету. Облачность для летчика — единственная надежда на спасение в трудную минуту. Но как дотянет к ней командир на израненной машине? Бельский подбадривает Петрова по радио, а сам решается на крайность: как только изготовится фашист для стрельбы по Петрову — бросить свой самолет прямо на атакующего «мессера», прикрывая машину командира.
Так и поступил. И вот хорошо слышна летчику четкая барабанная дробь пулеметных попаданий в обшивку самолета, а когда вся машина вздрагивает, то значит в нее угодил снаряд. Бельский мысленно их считает: «Три… четыре…»
Дерзкий маневр летчика психологически действует на противника. Боясь столкновения, он каждый раз резко отворачивает самолет в сторону.
Как только изготовился к атаке следующий «мессер», Бельский вновь повторяет свой маневр, направляя самолет прямо к его носу. Но вдруг его машина вздрогнула, в кабине все завибрировало. Это угодил в в нее восьмой по счету снаряд. Не зная точно последствий попадания, но чувствуя, как сотрясается самолет, он передает по радио командиру:
— Петров, я подбит, больше прикрывать не могу… Бельский переводит свой самолет в набор высоты. Машина продолжает вздрагивать, но рулей слушается хорошо.
В атаку на его самолет изготовилась четверка «мессеров», следующих один за другим с небольшим интервалом в пеленге. Вот-вот тот «мессер», что впереди, ближе к нему, откроет огонь… Чувства подсказывают летчику: надо бы предпринять маневр, чтобы не дать возможности вести гитлеровцу прицельный огонь, но мысль удерживает: еще миг… впереди облачность — единственная надежда на спасение. Увернешься из-под атаки, попадешь затем в кольцо вражеских истребителей. Было бы нормальное состояние — полбеды, но машина подбита, вся содрогается от сильной тряски…
Но вот и облачность. Словно густым туманом окутало все вокруг. Сразу становится легче на душе. Плавным доворотом без крена летчик устанавливает по компасу обратный курс полета к аэродрому и все внимание приковывает к показаниям навигационных приборов, контролирующих режим слепого полета. Это единственное, что он может теперь делать. Во время полета на часы летчик не смотрит, но чувствует: находится на подходе к аэродрому.
Медленно начинает снижение и вскоре вырывается из объятий облачности, прямо перед собой видит аэродром у станицы Поповичевская — сюда они должны возвратиться с задания.
После посадки, пока Бельский вылезал из кабины и расстегивал лямки парашюта, механик самолета Иван Петров осматривал пробоины на самолете.
— Товарищ командир! Одних только пробоин от снарядов семь.
— Должно быть восемь, Иван Алексеевич!
Тот удивленно посмотрел на командира, начал вновь осматривать самолет, но восьмой пробоины не находил. Тут подошел инженер эскадрильи Михайлов:
— Смотри, какой красивый цветок, настоящая лилия!
Подняв глаза, все увидели на лопасти винта, торчащей вертикально вверх, ту самую, восьмую пробоину — большую дыру с расходящимися в стороны краями разрыва, напоминающими лепестки цветка.
Пробоина на винту была причиной той тряски самолета, что заставила Бельского поволноваться. Развороченные края пробоины — эти самые «лепестки» при вращении винта стали причиной своеобразного завывания, которое вначале напугало обслуживающий персонал на аэродроме.
В волнении летчик не заметил подошедшего командира полка и потому не доложил о случившемся. Дзусов уже стоял у хвостового оперения и, очевидно, прикидывал, как его обстреливали «мессеры» с задней полусферы. Когда Бельский подошел к нему, он молча поднял руку, показывая направление, откуда подвергался атакам его самолет. Бельский не успел ответить, это сделал за него Петров:
